Послевкусие: Роман в пяти блюдах

Глава 28

До сих пор я не написала ни одной статьи, которую Энид не разделала бы в пух и прах. Нет, с рецептами у меня все в порядке, в этом я разбираюсь лучше Энид, но я не писатель, вот в чем дело. Короче говоря, Энид требует, чтобы я отсылала ей статью за несколько дней до выхода газеты. Следуя дурной привычке действовать всем наперекор, особенно начальству, я начала отсылать статьи все позднее и позднее, и вот сегодня выход кулинарного раздела под угрозой срыва. Я собиралась закончить статью, отправить ее в редакцию и лечь спать, но, засидевшись в Интернете почти до полуночи, уснула прямо на диване, с ноутбуком на коленях. Утром, когда меня будит телефонный звонок, я просыпаюсь и обнаруживаю, что сплю с открытым ртом, из которого вытекает струйка слюны. Даже не глядя на определитель номера, я уверена, что это звонит разъяренная Энид.

— У меня вчера Интернет не работал, — вместо приветствия говорю я.

— Что? Это ты, Мира? — раздается чей-то голос. Это не Энид.

В желудке что-то скручивается, во рту стоит привкус пива и сальсы.

— Черт, я тебя разбудил?

— Нет-нет, — отвечаю я, оглядывая комнату диким взглядом.

Я что, уснула? Я выворачиваю шею, чтобы увидеть часы на кухне. Почти семь утра.

— Джейк? — шепотом спрашиваю я.

— Да, это я.

— А… — Голова идет кругом, я открываю рот, но не могу произнести ни звука.

— Да, я понимаю, мы давно не виделись. Как вы там?

Я выпрямляюсь и бросаю взгляд на Ричарда, который громко храпит, лежа на кровати у окна.

— Прекрасно. С нами все в порядке.

— Хорошо. Это хорошо, — говорит Джейк.

— Что тебе нужно? Что-то случилось? — довольно резко спрашиваю я.

— С чего ты взяла, что мне что-то нужно? — спрашивает Джейк. — Разве я не могу позвонить просто так? Как там Хлоя? — Джейк переходит на шепот. — Я знаю, я… не поздравил ее с днем рождения.

— Да.

Наверное, он прижимает трубку к уху, потому что, клянусь, мне слышно, как он сглатывает.

— Как она себя чувствует? — спрашивает Джейк, его голос звучит глухо, словно он говорит откуда-то издалека.

— Прекрасно, — отвечаю я.

На другом конце провода воцаряется мертвая тишина.

— Слушай, — наконец говорит Джейк, — я тут начал новое дело, так я подумал, что ты, может быть…

— Я знаю, вы открыли новый ресторан. Я читала.

Джейк замолкает. Не знаю, чего он ждет, моих поздравлений или чего-то еще, но я молчу. Пусть ждет. Я лучше пожую таблетки от изжоги.

— Ну так что ты подумал? — спрашиваю я.

Кофе. Мне нужен кофе. Я иду на кухню и включаю кофеварку. Ричард ворочается во сне.

— Я подумал, что тебя заинтересует одно деловое предложение, только и всего, — говорит Джейк.

Я открываю холодильник и достаю оттуда молоко.

— Но ты же открыл новый ресторан. Я-то тебе зачем? — спрашиваю я, наливая молоко в кастрюльку и ставя ее на газовую плиту.

— Нет, Мира, речь не об «Иль винайо». «Иль винайо» — это мелочь по сравнению с тем, что мы затеваем.

— Мы? Как интересно. Кстати, это правда, что ты больше не работаешь в «Граппе»? И что это за новый шеф-повар из Вегаса, которого вы пригласили? — спрашиваю я. Благодаря кофеину мой голос значительно окреп.

— Кто тебе сказал? — с подозрением спрашивает Джейк. — Ладно, не в этом дело, — продолжает он. — Дай мне договорить. Многие серьезные люди, Батали, Келлер, Лагасси, открывали филиалы своих ресторанов в таких городах, как Нью-Йорк, Вегас, Лос-Анджелес, даже в Орландо, и все эти заведения — я уверен, ты и сама знаешь — приносили колоссальный доход. Так вот, я не просто открыл новый ресторан, я хочу создать целый ресторанный синдикат. Когда эти люди на меня вышли…

— Какие еще люди? — спрашиваю я.

— Что значит какие? Надежные, серьезные люди. Бизнесмены. И они хотят с тобой поговорить.

— Со мной? — удивленно спрашиваю я. — Зачем? Кто они такие?

— Филипп, тот шеф-повар из Вегаса, которого мы пригласили. Он кузен Николь. Раньше был банкиром, но это дело ему надоело, и он переехал в Вегас. Там стал работать учеником у Пола Бартолотты. Фил всегда хотел научиться готовить. Он-то меня и познакомил с теми бизнесменами. С одним из них он когда-то работал в финансовой сфере, — говорит Джейк.

— Знаешь, у меня есть все основания полагать, что этот парень… как там его… Филипп… не слишком разбирается в кулинарии, — говорю я, вспомнив, что рассказала мне Энид несколько недель назад.

Джейк молчит.

— Джейк, почему ты не передал «Граппу» Тони?

— Так получилось, — вздыхает Джейк. — Понимаешь, мы с Николь входим в число инвесторов-основателей синдиката, я и Тони предложил войти в долю. Он согласился, его доля, конечно, маленькая, но все равно он с нами, — говорит Джейк. Слышно, как чиркает спичка. Джейк закуривает сигарету, затем тихо кашляет. — Николь хочет вернуться в Вегас… в скором времени, — тихо говорит он.

Молоко, которое я грела в кастрюльке на плите, внезапно поднимается шапкой и с шипением выливается наружу, прямо мне на руку. Я выключаю газ и сую руку под струю холодной воды, но через несколько секунд выключаю воду. Мне нужно чувствовать боль. Мне нужно сознавать, что этот разговор происходит на самом деле, а не в каком-то фантастическом сне.

— Послушай, — продолжает Джейк. — У тебя есть деньги от твоей доли в «Граппе», вот я и подумал, что, возможно, тебе уже надоело ничего не делать и ты ищешь, чем бы заняться. Сейчас тебе предоставляется совершенно фантастическая возможность. Ты даже не представляешь, какую прибыль можно получить…

— Почему?

— Что «почему»? Я сказал, что можно получить…

— Почему ты решил мне помогать? С чего это вдруг?

— Мира, я не испытываю к тебе ненависти. И никогда не испытывал. Я тебя глубоко уважаю. Ты талантливый повар и неплохо разбираешься в бизнесе, к тому же я хочу, чтобы «Граппа» процветала. Понимаешь, я просто не был готов к… — Джейк кашляет и затягивается сигаретой, — …к тому, что ты мне устроила, — тихо заканчивает он.

— Ты имеешь в виду отцовство?

Джейк не отвечает.

— Джейк, ты хочешь вернуть мне «Граппу»? — спрашиваю я.

Он отвечает не сразу.

— Нет, — наконец говорит Джейк. — Я предлагаю тебе вступить в наш синдикат, куда войдет «Граппа» и еще несколько других ресторанов. У нас будет много денег, гораздо больше, чем мы выручали бы только от «Граппы». Если захочешь, вы с Тони будете заниматься менеджментом. Ты сможешь управлять «Граппой» по своему усмотрению, но будешь предоставлять правлению синдиката официальные отчеты о своей работе, хотя сама будешь членом этого правления. В зависимости от той суммы, которую ты вложишь в синдикат, будет определяться твоя доля участия.

— О какой сумме идет речь?

— У тебя она есть. Слушай, на днях эти люди приезжают из Вегаса, они тебе все объяснят. Во всех деталях. Приезжай в Нью-Йорк, сама все увидишь. Все будет на высшем уровне, расходы — за их счет.

— Джейк, прошло полгода. Я начала новую жизнь. У меня есть работа, я купила квартиру. С какой это стати я вдруг…

— Я слышал про твою работу, — говорит Джейк. — По-моему, ты зря растрачиваешь свой талант. Брось, ты просто скучаешь. Я знаю тебя, Мира. Никогда не поверю, что ты и в самом деле забыла «Граппу», — насмешливо говорит Джейк, явно стараясь меня задеть.

Энид сказала то же самое при нашей первой встрече. Почему? Потому что повара — это что-то вроде отказавшихся от наркотиков наркоманов, которые никогда не забывают былого? Может быть, страсть к приготовлению пищи узнается по нашим лицам, нашим телам, как узнается дикий взгляд и трясущиеся руки наркомана? Когда-то я сказала Энид, что настоящий повар всегда найдет способ что-нибудь приготовить. Но достаточно ли мне готовки для моей семьи и создания кулинарных рецептов для неофитов Питсбурга? Пока — да, а потом? Джейк предлагает мне еще один шанс спасти «Граппу». Нужно быть дурой, чтобы хотя бы не выяснить, что он задумал, правда?

— Только обещай, что не сделаешь ничего с бухты-барахты, — говорит Рут, когда я рассказываю ей о своем плане.

— Кто, я? — говорю я, улыбаясь и хлопая ресницами.

Рут бросает на меня гневный взор.

— Очень смешно. Я говорю серьезно, Мира. Кто такие эти инвесторы? Ты ведь их даже не знаешь.

— Обещаю, что вытяну из них все подробности. Я встречаюсь с ними в субботу. Ты довольна?

Мы с Рут привели детей в Детский музей, который, кажется, не понравился никому, кроме Хлои. Карлос уже в пятый раз за утро умудрился застрять в пластиковой трубе, сделанной в виде желтой змеи. Каждый раз, застряв на полпути, он начинает визжать, и Рут лезет за ним в трубу, чтобы вытащить его наружу. Когда я предлагаю ей пойти показать детям кукольный театр, она отказывается.

— Мне важно, чтобы Карлос знал: я всегда рядом, — объясняет она, в очередной раз забираясь в трубу. — Он должен знать, что, когда ему плохо, я всегда смогу выручить его из беды.

— Не понимаю, почему он все время где-то застревает? — спрашиваю я, вспомнив класс «Джимбори».

— Психотерапевт говорит, что Карлос пытается воссоздать процесс своего рождения, чтобы таким образом установить связь со мной. Кстати, о психотерапевтах. Ты обсуждала со своим предстоящую поездку?

Чтобы доктор Д. П. не стала меня отговаривать, я решила не сообщать ей, что лечу в Нью-Йорк.

— Нет, а зачем? Подумаешь, большое дело, — вру я. — Всего-то два дня. Просто узнаю, что они там придумали, сделаю несколько пометок в блокноте и пообещаю с ними связаться.

— Ты сначала все как следует разузнай. Обещай, что не станешь ничего подписывать.

— Обещаю, — говорю я.

Рут медленно выбирается из трубы, волоча за собой Карлоса. Затем сажает его себе на колени и целует в макушку. За последнее время Карлос стал гораздо спокойнее, его вопли уже не так истеричны, смех стал более естественным. Мы с Рут обмениваемся улыбками.

— Ну как, — спрашивает она, — каково тебе было услышать его голос? Странно, да?

Этот вопрос совершенно сбивает меня с толку, хотя с того звонка прошло два дня.

— Да, немного, — отвечаю я.

Рут внимательно смотрит на меня.

— Хм. Думаю, что не немного, — говорит она.

Я отворачиваюсь, чтобы не видеть ее пристального взгляда. Дело в том, что после долгой разлуки с Джейком я начала потихоньку его забывать (тем более что теперь я живу в другом городе, где ничто о нем не напоминает) и подошла к той черте, когда начинаешь ценить вещи, уже не связанные с бывшим мужем. Например, завтракать в ресторане, что Джейк ненавидел, а я обожала, или комкать страницы газеты, а не складывать их в стиле оригами, как нудно требовал от меня Джейк. Все это, конечно, пустяки, мелочи, но я начала их замечать.

А еще у меня есть Бен, который умеет смешить и любит вкусно поесть. И которому я нравлюсь.

И все же месяцы упорной работы и сотни потраченных на лечение долларов мгновенно испаряются из памяти, как только в трубке раздается голос Джейка.

Я договорилась встретиться с Ренатой и Майклом в новом бельгийском бистро в Трибеке под названием «Мельница Брюгге». Я прилетела в Нью-Йорк днем, и, поскольку до встречи в ресторане еще два часа, я оставляю сумки в номере отеля и еду в центр города, на Фултон-стрит.

Не знаю, чего я ожидала, но «Иль винайо» оказывается маленьким, неказистым с виду заведением, зажатым между супермаркетом и рестораном индийской кухни. По сравнению с изящно и стильно отделанной «Граппой» «Иль винайо» больше напоминает бедного, скромно одетого приемыша. Над самой обычной, стандартной входной дверью приколочена табличка с надписью «il vinaio» — именно так, с маленькой буквы. Очевидно, это должно создавать впечатление названия, написанного от руки мелким, аккуратным почерком. Я заглядываю внутрь. В зале уже полно народа. Когда из-за угла выворачивает группа усталых, раздраженных дневных трейдеров, я пристраиваюсь к ним и проникаю в ресторан. В конце концов, нужно все хорошенько изучить. Разве не за этим я сюда приехала? Да и Рут я обещала все как следует проверить.

Я надела темные очки и стараюсь не смотреть по сторонам; я думаю о том, что мне ужасно не хочется встретиться с Николь — которая вполне может находиться в зале — или с Джейком, который, вероятно, сейчас работает на кухне. Я обвожу взглядом зал, но их нигде не видно. Возле бара — сверкающей медью и стеклом роскошной версии типичной итальянской энотеки — освободилось два места, но я не могу себя заставить туда сесть.

Подняв воротник куртки, я начинаю пробираться к выходу. Не знаю почему, но мне казалось, что встреча с «Иль винайо» окажется более спокойной и не такой горькой, как с «Граппой». В конце концов, с этим заведением, которое, на мой вкус, выглядит каким-то уж слишком глянцевым, меня ничто не связывает. Впрочем, руки Джейка здесь вовсе не чувствуется. В животе внезапно что-то сжимается. С чего я решила, что вливаться в новую жизнь Джейка и Николь будет легко?

От порывов теплого ветра, ударивших в лицо, меня почему-то начинает тошнить. Я рада, что выбралась из ресторана незамеченной, однако радость тут же улетучивается, когда я вижу Джейка, который стоит на противоположной стороне улицы и закуривает сигарету.

Я отворачиваюсь и быстро ухожу, надеясь, что Джейк меня не заметил. Заворачивая за угол, я невольно оглядываюсь. Джейк стоит посреди тротуара, держа в руке незажженную сигарету, и смотрит прямо на меня так, словно увидел привидение, или мутанта, или какое-то невероятное явление природы, которое только что произошло у него на глазах и он не может в это поверить.

— Ну что ж, по крайней мере, cagna там не было, — говорит Рената, когда позднее мы встречаемся в ресторане.

«Канья» в переводе с итальянского означает «сука». Оказывается, у Ренаты свои причины ненавидеть Николь, которые она мне с готовностью перечисляет. Вскоре после того, как была открыта энотека, Николь полностью сменила поставщиков и отказалась от услуг Ренаты, заявив, что последняя партия дорогого оливкового масла оказалась прогорклой (чистейшая клевета). Когда Николь отказалась платить, Рената позвонила Джейку, с которым много лет вела бизнес и который когда-то называл ее своим другом. Джейк ей даже не перезвонил.

— Puttana! — вторит Майкл, поднимая бокат с бельгийским элем. Майкл начал изучать итальянский язык и дважды в неделю ходит в школу «Берлиц». Они с Ренатой решили съездить в Италию, чтобы познакомиться с семьей Ренаты, и Майкл не хочет ударить в грязь лицом, общаясь со своими новыми родственниками.

— Тебя этому научили на твоих дорогущих курсах? — по-итальянски спрашивает его Рената. Майкл молчит, и Рената бросает на меня страдальческий взгляд. — К тому же, — продолжает она, — эта девка вовсе не puttana. Puttana — это для нее слишком мягко.

Puttana в переводе с итальянского означает «шлюха», а в Италии к проституткам относятся более терпимо, чем в других странах. Веками их делали героинями классических опер и воспевали в поп-музыке. Помимо всего прочего, итальянским проституткам приписывают изобретение одного замечательного и весьма популярного соуса для пасты под названием «паста путтенеска» — острой и соленой приправы с каперсами и анчоусами. Основным достоинством этого соуса — помимо приятного вкуса — считается быстрота приготовления. В перерывах между клиентами, как вы понимаете.

Майкл начинает исполнять застольную песню из «Травиаты». Он поет, широко размахивая руками, и Рената смущенно оглядывается по сторонам. Майкл вовсе не пьян, просто он дурачится и у него хорошее настроение. Только что он сорвал жирный куш — издал книгу нескольких авторов из Беркли, в которой рассказывается о способах улучшения школьного питания в штате Калифорния. Для Майкла это означало множество поездок в Беркли, обеды в тамошнем ресторане «Ше Панисс» и даже знакомство с самой Элис Уотерс, которая является одним из авторов книги, а также одним из кумиров Майкла.

— Кто-нибудь хочет селедки? — спрашивает Майкл, поднимая почти пустой глиняный горшочек с селедочным паштетом, который мы заказали в качестве закуски к выпивке.

Я качаю головой. Мой неожиданный визит в «Иль винайо» лишил меня аппетита, поэтому я выбрала только салат из листьев цикория. Зато Майкл и Рената заказали чуть ли не половину меню, включая мидии «А-ля миньер» для Ренаты и суп из лука-порея и жареный картофель для Майкла, а также карбонад по-фламандски и куриный ватерзой по-гентски, который они собираются разделить на двоих.

Майкл и Рената рассказывают мне последние нью-йоркские сплетни, когда нам подают первое блюдо. Майкл пробует суп, громко объявляет, что он великолепен, и предлагает Ренате попробовать, протягивая ей ложку с супом и деликатно подставляя ей под подбородок салфетку. Так обращаются лишь с самым близким человеком, и мне, глядя на них, становится чуточку не по себе.

— О, Мира, попробуй, это же превосходно! Майкл, дай ей попробовать.

— Ну, Мира, рассказывай. Что там за новый бизнес? — спрашивает Майкл, протягивая ложку с супом и мне.

— Ты имеешь в виду грандиозный план Джейка по захвату ресторанного мира? — спрашивает Рената.

Майкл шикает на нее.

— Ну, я точно не знаю, — отвечаю я, стерев с подбородка каплю супа. Он и правда превосходный. — Насколько я поняла, есть группа инвесторов, которые хотят вовлечь Джейка в некий синдикат, куда войдет «Граппа», его новая энотека и сеть ресторанов в Вегасе. Им нужны дополнительные инвесторы, поэтому они предложили мне присоединиться к ним и взять на себя управление «Граппой».

— Ого. Впечатляет, — замечает Майкл, намазывая остатки паштета на горбушку багета.

— А по-моему, дело тухлое, — говорит Рената. — Я всегда считала, что Джейк склонен к маниакальным идеям.

— Не знаю, — говорю я. — Этим занимаются многие известные шеф-повара.

— Мира права, — говорит Майкл. — Все эти повара делают большие деньги. Есть еще много ненасыщенных рынков, нужно только обладать чутьем, чтобы знать, в каком направлении двигаться, пока цены не взлетели. Кто не успел, тот опоздал, как говорится.

— Знаешь, что я тебе скажу? — говорит Рената, помахивая ножом для масла. — Джейк в этом смысле не блещет.

Несмотря на то что она говорила о Николь, заявление Ренаты меня удивляет.

— С каких это пор ты так сердита на Джейка? — спрашиваю я.

— Мира, — говорит Рената, пропустив мой вопрос мимо ушей, — знаешь, почему ты любила «Граппу»? Потому что любила и знала людей, которые приходили к тебе обедать. Приготовление пищи — акт интимный, во всяком случае таким он должен быть. Думаю, тебе можно не напоминать, что сетевые рестораны — не итальянское изобретение.

— Да брось ты, Рената, — говорит Майкл, вытирая рот горбушкой. — Мы же не «Оливковый сад»[41] обсуждаем.

— Кормить людей и набивать свой карман — это совершенно разные вещи. Первое — дело благородное, а второе поощряет обыкновенное обжорство, и больше ничего, — говорит Рената.

— Послушайте, — вставляю я, — никто не говорит о том, чтобы открывать ресторан для обжор. Во всяком случае, парни из Вегаса об этом не говорили. Хотя я точно не знаю.

Я рассказываю Майклу и Ренате о том, как в четверг явилась некая таинственная личность из «FedEx» и вручила мне билет первого класса до Нью-Йорка на самолет компании «USAir», квитанцию на оплаченный номер в отеле «Трамп Сохо» и официальное с виду письмо от синдиката ресторанов «Эй-И-Эль», в котором меня приглашали на встречу в субботу утром. Больше я ничего не знаю ни об этих людях, ни об их ресторанном синдикате.

— А с каких это пор, — спрашивает Майкл, — кормление людей и обогащение стали взаимоисключаемы? Что сейчас нужно Мире? Вернуть себе «Граппу». Все остальное приложится. Если ей при этом удастся разбогатеть, ну и ради бога. Будем считать это профессиональным риском.

— Аминь, — говорит Рената, поднимая бокал рислинга. — За возрождение деловых связей, — добавляет она, повернувшись ко мне. — Не хочу опережать события, но мне кажется, тебе понадобятся мои услуги, когда ты вновь станешь распоряжаться «Граппой».

В это время официант ставит перед ней блюдо с мидиями, и Рената сразу откладывает несколько штук на мою тарелку для хлеба.

— О… конечно, но… постойте… я не… в смысле, я еще ничего не решила. Встреча состоится только завтра. Я еще не готова…

— Сделай милость, — перебивает меня Майкл, — просто дай нам знать, как идут переговоры. Понимаешь, мы бы тоже вложили некую сумму в этот синдикат, если, конечно, ожидается солидная прибыль.

Рената приподнимает бровь.

— Я всегда хотел иметь собственный ресторан, — робко поясняет Майкл. — Ты же мне сама говорила, что это неплохая идея.

— Теоретически — да, но ты забыл, что итальянцы не ведут дел с людьми, которые им не нравятся. А Джейк мне не нравится, не говоря уже об этой… cagna.

— Тише, девочка, — с улыбкой говорит Майкл. — Обожаю ее за то, что она такая верная, — говорит он мне и треплет Ренату по щеке. — Но если мы немедленно не сменим тему, моя дорогая Рената устроит акт старой доброй l'agita. Ну как, — спрашивает он, подмигивая, — неплохо учат в моей дорогущей школе?

Рената что-то бурчит по-итальянски.

— Мира, — просит Майкл, — лучше расскажи нам о Питсбурге. Рената говорила, что ты занялась писательством? Не знал, что у тебя есть литературные способности.

Несмотря на то что Майкл просто старается быть вежливым, от этого вопроса я прихожу в ужас. Ведь Майкл редактор, да еще занимается кулинарной литературой. И поскольку в Питсбурге я взяла на себя роль чего-то среднего между Бобом Вудвардом и Фрэнком Бруни, я чувствую себя, скажем так, ребенком, которого поставили в угол.

— Ну какое там писательство. Я просто составляю рецепты разных блюд. Честно говоря, я их просто записываю, если вы меня понимаете.

— Да, но вести еженедельную колонку не так-то просто.

Майкл бросает на меня восхищенный взгляд, и у меня не хватает духа сказать, что я всего лишь придумываю и проверяю на себе рецепты и что, по словам Энид Максвелл, я не в состоянии составить текст, который можно было бы написать даже на бумажном пакете.

— А когда ты вернешься в Нью-Йорк, ты продолжишь заниматься литературой? — спрашивает Рената.

Я еще ни разу не думала о том, чтобы бросить свою колонку. Или о том, где я буду жить и в какие ясли водить Хлою. Я еще не думала о великом множестве самых разных вещей. Оказывается, все это время я думала только о «Граппе» и Джейке, и не обязательно в этой последовательности. Внезапно мне становится жарко. Я беру стакан с водой и осушаю одним глотком — официант мгновенно наполняет его снова.

— А знаешь, я считаю, что ты могла бы писать и после того, как войдешь в синдикат, — говорит мне Майкл, когда мы переходим к кофе и десерту. — А что, неплохая идея. Ты сама говорила, что редакторша предложила тебе хорошенько встряхнуть кулинаров сонного Питсбурга. Мира, большинство домашних кулинаров — и не только в Питсбурге — боятся того, что профессионалам кажется вполне естественным. Скажем, приготовление пищи они рассматривают как некую необходимость или просто тяжелую работу. Например, Рената, — говорит он и легонько похлопывает ее по плечу.

— Эй, это еще что? Я обожаю готовить! — говорит Рената и хлопает Майкла по руке, когда он тянется к ее лимонному суфле.

— Рената, любовь моя, ты прекрасно разбираешься в продуктах. У тебя отличный вкус, ты знаешь, где в Нью-Йорке можно купить самые свежие и лучшие продукты. Я бы сказал, что никто не знает этого лучше тебя, но скажи, когда в последний раз ты стояла у плиты?

— Divino[42], — говорит Рената, закрыв глаза и пробуя суфле. Затем кладет ложку суфле на мою тарелку, не обращая внимания на мои слабые протесты. — А с какой стати я должна стоять у плиты, если можно пойти в ресторан и получить все в готовом виде?

— И то правда, — говорит мне Майкл, улыбаясь. — Зачем писать романы, если на свете есть Хемингуэй, или сочинять симфонии, если есть Бетховен, или писать пейзажи, если есть Тернер? Но ведь вопрос не в том, чтобы сделать лучше, а в том, чтобы сделать.

— Майкл, я не это имела в виду. Зачем горбатиться на кухне, если я могу прийти сюда и заплатить деньги тому, у кого есть настоящий кулинарный талант, и насладиться плодами его труда?

— Скажи ей ты, Мира, — просит Майкл и тянется ложкой к тарелке Ренаты.

Я понимаю, что он имеет в виду. Если бы мне сказали, что до конца жизни я смогу ездить, куда захочу, и есть, что захочу, скажем, исключительно в ресторанах, отмеченных «Мишлен», но при этом мне нельзя будет готовить самой, я бы отказалась, решительно и бесповоротно. Разве можно объяснить, что ты чувствуешь, когда смотришь на горку мидий, источающих упоительный запах моря, и думаешь, как их приготовить, или держишь в руках теплый от солнца, розовый, пахнущий летом помидор и знаешь, что существуют десятки способов его приготовления, и ты знаешь их все, и каждый из них необыкновенно хорош. Но я отвожу взгляд и не отвечаю Майклу. Наверное, это из-за встречи с Джейком, или оттого, что я вернулась в Нью-Йорк, или просто от разговоров о еде с людьми, которых я люблю; не знаю, что это за чувство, но оно шевельнулось во мне, как только я переступила порог аэропорта Ла Гардиа. Внезапно я перестаю понимать, как могла жить все эти месяцы, мучаясь от жгучего желания вернуться на свою кухню.

Я качаю головой и встаю из-за стола. Майкл и Рената смотрят на меня.

— Мне нужно идти, — говорю я.

Я беру свою сумочку и чмокаю Майкла и Ренату в щеку.

— Куда ты? — спрашивает мне вслед Рената.

— Майкл прав. Мне нужно идти. Я вам завтра позвоню.

До того как родилась Хлоя, мы с Джейком по выходным работали волонтерами в приюте для бездомных в Ист-Виллидж, возле Сан-Марк-плейс. Обычно мы готовили самую простую еду — пару сотен сэндвичей с арахисовым маслом — или просто разливали по банкам и пакетам двадцать галлонов супа. Мы готовили еду из всего, что было под рукой, стараясь накормить как можно больше голодных. В таких случаях большого кулинарного искусства не требуется, но одного взгляда на довольные лица холодных, голодных, бездомных обитателей Нью-Йорка, которые собирались к вечеру, было достаточно, чтобы считать себя кем-то вроде Эрика Руперта и Алена Дюкасса, раскладывающих по тарелкам «омар термидор».

Тот приют находится там же, где и был, и хотя уже десятый час вечера, к нему тянется очередь. На дворе стоит июнь, и дни стали гораздо теплее, по ночам еще возможно резкое похолодание, и в приюте полно народа, поскольку здесь можно получить сносную пищу, чтобы пережить сырую и холодную ночь. Последний раз я была здесь год назад, но я решительно переступаю порог, повязываю старый засаленный фартук и присоединяюсь к поварам-волонтерам.

— Йо-йо, леди, давно вас не было видно, — говорит мужчина в шлепанцах; его зовут Боули. В качестве приветствия он прижимает к моему кулаку свой кулак.

— Привет, Бо, как поживаешь? — спрашиваю я. — Что у нас сегодня?

— Мы приготовили сэндвичи, а вон там тушится мясо, нужно за ним присмотреть. Займись, — говорит мне Боули, вытирая руки о фартук и широко улыбаясь.

Здесь всегда так. Никто не спрашивает, куда ты идешь и когда вернешься, но для тебя всегда найдется место и тебе всегда рады.

Сегодня на кухне работает Боули, пара белых подростков с дредами и в футболках с надписью «NYU» и пожилая дама по имени Мэри с крашеными волосами цвета баклажана. Мэри, наверное, лет восемьдесят, хотя она тщательно это скрывает. Она приветливо улыбается, когда я показываю, как правильно нарезать лук. Самое главное, объясняю я, не трогать корешок луковицы, упереться кончиком ножа в доску и работать только его основанием. Рот старушки растягивается в удивленную букву «О» — в нем нет ни одного зуба, только гладкие десны цвета ластика.

Мы работаем в молчании, слышится только ритмичная музыка в стиле рэгги, которая доносится из маленькой дешевой магнитолы, заляпанной томатным соусом. Я нарезаю корни увядшего сельдерея. Мясо, о котором говорил Бо, тушится в старинной чугунной сковородке, за которой краем глаза присматривает один из мальчишек. Я обжариваю сельдерей, бросаю в мясо нарезанный Мэри лук и пару морковок и пробую — ничего, приемлемо. Поскольку почти все продукты несвежие, наша задача сотворить из пожертвованных остатков нечто съедобное. Когда я работала в «Граппе», мы, как и большинство успешных ресторанов, тоже отдавали оставшиеся после обедов хлеб, булочки и все остальное, что уже не годилось в дело, на кухни для бездомных Нью-Йорка.

Интересно, Джейк и сейчас отдает? Может быть, об этом знает Боули? Хотя, скорее всего, следуя принятой здесь философии никогда ничего не ждать и ни на что не надеяться, об этом не знает никто. Работать здесь нелегко, как, впрочем, и есть то, что здесь приготовлено.

После двух часов работы у меня начинают болеть ноги — я уже отвыкла подолгу стоять у стола. Нож соскальзывает, и я вскрикиваю от боли — тупое лезвие впилось мне в палец.

— Вот зараза! — восклицаю я и оглядываюсь в поисках бумажного полотенца. Полотенца нет, и я сую палец в рот. Ко мне подходит Боули, берет за плечо и подводит к аптечке.

— Садись сюда, — говорит он, усаживая меня в пластиковое кресло. Затем натягивает латексные перчатки и склоняется над моей рукой.

Во рту стоит металлический привкус крови. Боули протирает мой палец спиртом и внимательно разглядывает порез.

— Ничего себе, глубокий. Обычному человеку пришлось бы швы накладывать, — с серьезным видом сообщает он, нежно держа мою руку в своих руках.

Затем поднимает ее вверх.

— Держи вот так, чтобы кровь остановилась, — говорит он, копаясь в аптечке. — Где тут эластичные бинты?

— Что значит «обычному человеку»? — спрашиваю я.

— Ты же повар, — отвечает Бо, разворачивая бинт и опускаясь передо мной на колени. — А повара — крепкие ребята, — говорит он, начиная бинтовать палец. — Вон, смотри, — он берет мои руки и переворачивает их ладонями вверх.

На моей левой ладони виден шрам, который тянется от большого пальца до указательного, и Бо проводит по нему рукой. Затем слегка подтягивает рукав моей рубашки и разглядывает следы ожогов. Это от кипящего молока, которое вылилось мне на руку два дня назад. Боули снимает перчатки, бросает их в мусорное ведро и показывает мне свои руки, тоже покрытые шрамами.

Затем встает и вытирает лицо фартуком.

— Иди домой. Уже полночь, а тебе нельзя мочить палец. Ему нужен покой. Только держи руку вверх, поняла?

Он показывает мне, как нужно держать руку.

— Спасибо, Боули, — говорю я и, встав на цыпочки, целую его в щеку. — Еще увидимся.

— Я всегда здесь. Пока люди будут приходить к нам за едой, я буду готовить.

Глава 29

Встреча, назначенная на десять часов утра, состоится в частных апартаментах отеля «Трамп Сохо», прямо у меня над головой. Я просыпаюсь рано и до половины восьмого валяюсь в постели, довольствуясь гостиничным кофе: я жду, когда можно будет позвонить Хоуп. Я надеюсь, что она пригласит меня на завтрак в мою старую квартиру, но у Хоуп никто не отвечает. Я решаю позавтракать в «Бинери» или в одной из своих любимых кафешек в Вест-Виллидж, но затем меняю решение — я не уверена, что, оказавшись поблизости, смогу удержаться и не заглянуть в «Граппу». Я еще помню ту боль, что причинил мне тайный визит в «Иль винайо», и мне больше этого не нужно. Я заказываю завтрак в номер и сижу в постели, переключая каналы, жуя круассаны и рассыпая крошки на дорогущие простыни фирмы «Фретт» до тех пор, пока не приходит время надеть строгий деловой костюм и подняться наверх.

Как только я выхожу из лифта на одиннадцатом этаже, ко мне подходит высокая блондинка в простом обтягивающем платье и босоножках на каблуках в пять дюймов высотой и толщиной с зубочистку. Блондинка здоровается и проводит меня в указанную гостиную-столовую. Посреди комнаты я вижу большой стол, на котором стоит огромная чаша, сделанная из древесины оливы, наполненная великолепными зелеными яблоками. По углам стола разложены рекламные проспекты фирмы «Эй-И-Эль». У стены на длинном низком столе расставлены сверкающие блюда с крышками, хрустальные бокалы, графины с соками и ведерки с шампанским. Не спрашивая моего согласия, блондинка наливает мне шампанского, после чего, одарив улыбкой мощностью в несколько мегаватт, спрашивает, указывая на соки:

— Желаете «Беллини» или «Мимозу»?

В это время открывается дверь, и в комнату входят трое мужчин. Двоих я не знаю, третий — Джейк. Я как-то не думала, что увижусь здесь с Джейком или — хуже того — с Николь, а должна была бы подумать. В течение секунды я дико озираюсь по сторонам, боясь, что сейчас за Джейком появится Николь, но ее нет.

— Благодарю, — говорю я блондинке, забирая у нее бокал с шампанским и делая большой глоток, — сок не нужен.

— Рад тебя видеть, Мира, — говорит Джейк, протягивая мне руку и стараясь не смотреть в глаза.

Затем он привлекает меня к себе и демонстративно целует в обе щеки. Его губы кажутся мне чужими и какими-то шершавыми. Между нами больше нет внутренней близости. Джейк выглядит постаревшим, усталым и осунувшимся. И одет он совершенно по-новому: узкие брюки из верблюжьей шерсти, дорогая белая рубашка, роскошный кашемировый свитер цвета спелой дыни и дорогие итальянские туфли. Вообще все трое выглядят так, словно только что сошли со страниц модного мужского журнала. Они явно хотят произвести впечатление, особенно Джейк. Правда, у него это не очень получается.

— Мира, знакомься: это Маркус Дрекслер, глава синдиката «Эй-И-Эль», и его партнер Джаспер Хиллард. Маркус, Джаспер, позвольте представить: Мира Ринальди, — говорит Джейк, — моя бывшая жена.

— Мира, рад вас видеть. Благодарю, что пришли, — говорит Маркус, протягивая мне руку.

Он держится весьма непринужденно, словно мы встретились на коктейле. Впрочем, учитывая, что мы пьем шампанское, так оно и есть, даром что сейчас десять часов утра. Когда знакомство заканчивается, Маркус проводит нас в гостиную и предлагает мне сесть.

— Добро пожаловать домой, Мира. Надеюсь, у вас удобный номер?

— Да, все хорошо, — отвечаю я, — благодарю.

— Мы тоже здесь неплохо устроились, — говорит Маркус, обводя рукой комнату. — Разумеется, бухгалтерия Артура Либрана находится в финансовом районе, но с нашими клиентами и потенциальными инвесторами мы предпочитаем встречаться здесь, в более непринужденной и домашней обстановке. Мы полагаем, что приготовление пищи — это, как бы сказать, действо интимное, а каждый ресторан нашей семьи «Ай-Си-Эль» поистине уникален.

Затем Маркус делает знак Джасперу, тот нажимает кнопку, и позади меня тихо опускается экран. Джаспер протягивает мне брошюру на глянцевой бумаге, а также кожаную папку с блокнотом и ручкой, на тот случай, если я захочу сделать какие-нибудь заметки во время демонстрации ролика.

Фильм длится полчаса. Под музыкальное сопровождение мне показывают роскошно снятые интерьеры различных ресторанов синдиката, из которых совсем немногие — например, «Иль винайо» — успели открыться. Основная мысль ролика — все рестораны, вошедшие в синдикат, превратятся в роскошные заведения и будут процветать. Я стараюсь не слишком часто поглядывать на Джейка.

Когда ролик заканчивается, ко мне подходит Джаспер и вновь показывает рекламный проспект, особо подчеркивая различные «концепции», как то: напольные покрытия, резюме шеф-поваров и предполагаемые меню. Все это впечатляет. Здесь явно чувствуется рука настоящих профессионалов, людей, разбирающихся в рынке ресторанов уровня «Граппы», — во всяком случае, с точки зрения логистики.

— Мира, — говорит Маркус, вставая. — Вы не возражаете, если дальнейшее обсуждение мы продолжим за легким завтраком?

Внезапно он оказывается возле меня и берет под локоть. Джейк подходит к столу с закусками и начинает накладывать их на свою тарелку.

— Прошу вас, — говорит Маркус. — Угощайтесь.

— Страшновато угощать знаменитого шеф-повара, но мы сделали все, что в наших силах, — с льстивой улыбкой подхватывает Джаспер.

Действительно, сделали. Яйца по-бенедиктински с идеально приготовленными на пару артишоками, толстые куски панчетта-гриль[43] под голландским соусом цвета заката с картин Сезанна, роскошная клубника с отборнейшими сливками и тростниковым сахаром, теплые круассаны, копченный по-домашнему лосось и, наконец, кофе в подогретых кружках. Я не голодна, но из вежливости наполняю свою тарелку. Я сижу напротив Джейка. Я вспоминаю, когда сидела напротив него последний раз — в тот день, когда потеряла «Граппу». Я отодвигаю тарелку.

— Мы надеемся, вы найдете время заглянуть в «Иль винайо». Уверяю вас, в жизни он гораздо лучше, чем в фильме, — говорит Джаспер, стараясь удержать на вилке яйцо.

Я чувствую на себе взгляд Джейка.

— Конечно. Обязательно загляну, — говорю я.

— Мира, — начинает Маркус. — Я знаю, вам не нужно объяснять, как тяжело управлять успешным рестораном, особенно в условиях сегодняшней экономики. В таком деле необходимо заниматься не только вопросами кулинарии — в которых вы и Джейк настоящие эксперты, — но и бизнесом, и маркетингом. Мы же хотим избавить вас от этого ярма, я имею в виду бизнес и маркетинг, и свести риск к минимуму. Часть нашей работы — полагаю, что мы в этом преуспели, — находить талантливых людей вроде вас и Джейка и давать им возможность спокойно работать. Финансовые проблемы мы берем на себя. Мы покупаем рестораны, проводим в них реконструкцию и реорганизацию и затем привлекаем потенциальных инвесторов. Все это мы делаем ради одной цели — изыскать дополнительный капитал, который можно вложить в другие подобные предприятия там, где рынок еще не охвачен или не насыщен. С тех пор как мы купили «Граппу», ее доходы резко возросли.

— Как интересно. Я слышала… — начинаю я.

— Знаю, знаю, — говорит с улыбкой Джаспер. — Вы видели заметку в «Таймс». Маркус уже сказал вам, что одна из наших задач проводить реорганизацию и переоснащение. Ничего не поделаешь, процесс довольно болезненный. Нам пришлось кое-что сократить, кое-что убрать, но «Граппа» стала приносить большую прибыль. Взгляните, — говорит он, показывая мне бумаги с расчетами. — Вот сколько мы получили за первый квартал, можете проверить.

Я изучаю выделенные маркером цифры. Предполагаемый доход составит сорок три процента.

— Прибыль за первый квартал на десять процентов больше, чем раньше. Ничего не скажешь, впечатляет, — говорю я.

Действительно, впечатляет.

— Тебе, несомненно, известно, что в любом бизнесе, а в ресторанном особенно, в первом квартале доходы минимальны из-за послепраздничного спада, — вставляет Джейк.

Конечно, известно. Я же сама его этому учила. Сверкая глазами, я смотрю на него. Я уже на взводе, потому что поняла, откуда Джейк взял деньги, на которые перекупил у меня «Граппу».

— Инвестировав часть капитала «Граппы», — продолжает Маркус, — нам удалось открыть «Иль винайо» и привлечь несколько новых инвесторов. Таким образом, через полтора года, самое большее два, мы открываем еще три ресторана: один в Вегасе, один в Майами и один в Напа.

Напа-Вэлли — это второй по величине ресторанный район за пределами Манхэттена, а также мечта каждого американского шеф-повара. Я моментально представляю себе еще одну «Граппу», но уже в стиле кантри: прелестный огородик с видом на виноградник, небольшая школа поваров, где я могла бы преподавать зимой, увозя туда Хлою, попивать вино и собирать свежие травы.

— По-моему, вы уловили мысль, не так ли, Мира? — спрашивает Маркус и легонько пожимает мне руку. — «Граппа» и «Иль винайо» уже стали брендами, и тон задали вы и Джейк, профессионалы высшего уровня. Сделав взнос наличными, вы становитесь акционером нашей компании, а также совладельцем и менеджером синдиката ресторанов, куда уже входят «Граппа» и «Иль винайо». Как только начнут работать остальные рестораны — под брендом «Граппа»-«Иль винайо», — доходы будут расти в геометрической прогрессии.

Я откидываюсь в кресле и смотрю на Маркуса, который в это время намазывает густыми сливками круассан. Полюбовавшись на него, Маркус отправляет его в рот и начинает жевать, всем своим видом показывая, что получает огромное удовольствие. Всего несколько месяцев назад жизнь без «Граппы» и Джейка казалась мне пустой и никчемной, а теперь я могу все это вернуть, не прилагая ни малейших усилий. Я обдумываю эту идею, я пробую ее на вкус, она словно застряла у меня в горле: филиал «Граппы» в Напа, кулинарная школа, о которой так мечтали мы с Джейком, мое возвращение в Нью-Йорк.

— Что ж, теперь давайте поговорим о финансах. Сумма, которую мы просим вас внести, окупится примерно через полтора года. Согласно нашему плану, будущий акционер вносит не более семидесяти двух тысяч наличными и берет банковский кредит на двести восемьдесят восемь тысяч, итого триста шестьдесят тысяч долларов. В конце месяца мы подаем все официально оформленные документы в банк на Шестой улице. Согласно договоренности, на первом этапе прибыль наших инвесторов будет составлять шесть целых восемь десятых процента, иначе говоря, расходы на обслуживание долга будут минимальны — двадцать тысяч долларов в год. Разумеется, дать полной гарантии мы не можем, но, основываясь на наших финансовых расчетах, одобренных нашей бухгалтерией и нашими банками, вы вернете семьдесят две тысячи примерно через полтора года, а также покроете расходы на обслуживание долга. После этого вы постепенно начнете возвращать оставшиеся деньги. Учитывая, что вам придется обслуживать банковский кредит, окончательно вы рассчитаетесь с банком через четыре года. После чего сможете спокойно получать чистую прибыль.

Маркус внимательно следит за моей реакцией. Аккуратно стерев с губ остатки сливок, он продолжает:

— Мы понимаем, что вам нужно все хорошенько обдумать. У вас есть несколько дней. Рассмотрите наше предложение со всех сторон.

— Я не эксперт по финансам. Ваше предложение рассмотрит мой адвокат.

Маркус любезно улыбается.

— Мы предвидели такой ответ. Пусть ваш адвокат изучит наше предложение. Я буду счастлив познакомить его — или ее — с нашей финансовой группой. Это бухгалтеры, которые производили расчеты. Мы полагаем, что документы будут говорить сами за себя. Только, пожалуйста, попросите своего адвоката не мешкать. Понимаете, мы срочно вызвали вас в Нью-Йорк потому, что менее чем через две недели будет утвержден окончательный состав инвесторов, и мы бы не хотели, чтобы вы упустили шанс войти в группу на весьма выгодных условиях. Конечно, став инвестором, вы получите право голоса. Вы получите уникальную возможность быть и владельцем, и служащим нашей компании. Вы будете получать зарплату шеф-повара, которая, можете мне поверить, с лихвой будет покрывать все ваши расходы. Вы будете богатеть вместе с нашим синдикатом. Я сам отец, поэтому я уверен, вам будет приятно сознавать, что ваше скромное вложение сторицей вернется к вам в будущем. Эти деньги могут пойти на учебу вашей дочери в колледже и университете, на проведение ее свадьбы, в общем, на что хотите. — Маркус вытаскивает портмоне и показывает мне фотографии трех ребятишек. — Лично для меня мои дети всегда на первом месте, — говорит он.

— Мира, — обращается ко мне Джаспер. — Поверьте, мы не принуждаем вас становиться инвестором. Поиск инвесторов не главная наша задача. Мы хотим, чтобы вы управляли «Граппой». Мы не собирались надолго оставлять Филиппа на этой должности. Он неплохой повар, но уровню «Граппы» он не соответствует. А вы соответствуете, Мира. «Граппа» — это вы.

На этом встреча заканчивается. Мы обмениваемся контактными телефонами. Я даю им телефон Джерри Фокса и договариваюсь, что необходимые документы будут доставлены мне не позднее понедельника. Следуя совету Рут, я не давала никаких обещаний, кроме одного — тщательно изучить финансовую документацию фирмы «Эй-И-Эль». Я решаю позвонить Джерри Фоксу немедленно, как только останусь одна.

— Мира, постой, — говорит Джейк, выходя за мной в коридор и закрывая за собой дверь. — Мне нужно кое-что с тобой обсудить. Это касается «Граппы».

— Да, что такое? — говорю я, резко поворачиваясь на каблуках.

Я все еще не могу прийти в себя от осознания, что Джейк продал «Граппу» третьему лицу прямо у меня под носом.

— Мы не могли бы где-нибудь пообедать? Джаспер сказал, что ты здесь до понедельника.

Это верно. Поскольку Рут, Фиона и отец согласились присматривать за Хлоей и Ричардом, я решила остаться в Нью-Йорке еще на один день, чтобы разобрать чулан в нашей старой квартире.

Я качаю головой.

— Слушай, — говорит Джейк и берет меня за руку. — Ты читала последнюю заметку о «Граппе»?

— Конечно, читала, — отвечаю я, хотя на самом деле ничего я не читала.

Дело в том, что доктор Д. П. наложила мораторий на все мои контакты с Нью-Йорком, категорически запретив вспоминать о прежней жизни. Это касалось и чтения газет, и телефонных разговоров с Тони, Ренатой и Хоуп.

— Джаспер прав. С тех пор как ты уехала, все изменилось. Все, — тихо говорит Джейк. — Слушай, в воскресенье вечером рестораны уже закрыты, может, пойдем в «Граппу», а? Пожалуйста.

Джейк все еще держит меня за руку, но его хватка ослабевает и он лишь мягко проводит пальцами по моей руке.

Его прикосновение действует на меня как удар электрического тока. Мне кажется, будто сильный порыв ветра вырвал меня из стоячей лужи, поднял высоко в воздух и швырнул в чужую жизнь. Это моя жизнь, но вместе с тем и не моя. Приехав в Нью-Йорк, я изо всех сил искала точку опоры, что-то такое, на что могла бы опереться, чтобы спокойно оглядеться вокруг. Я знаю, что мне нужно сделать: взять такси, отправиться прямиком в Ла Гардиа, поменять билет на самолет и вернуться в Питсбург.

— Во сколько? — спрашиваю я Джейка.

Я сбегаю вниз, переодеваюсь и нахожу ближайшее интернет-кафе. Я заказываю двойной латте и занимаю одну из деревянных кабинок. Наконец я нахожу ее, коротенькую заметку недельной давности, запрятанную в кулинарном разделе, который выходит по средам.

Ничего хорошего. Заметка написана второразрядным критиком, что само по себе уже плохо. Когда о твоем ресторане пишет Фрэнк Бруни, то даже если он вас ругает, люди все равно потянутся в ваш ресторан, чтобы выяснить: прав критик или нет. По мнению автора заметки — о котором я ничего не знаю, — меню устарело и кажется каким-то бесцветным, в отличие от декора, которого слишком уж много. Само заведение потеряло былое очарование и сделалось безвкусно-глянцевым. Далее критик хвалит мартини-бар, а также поет дифирамбы значительно расширенной коллекции вин. Я вижу свое имя, в коротенькой фразе в конце статьи: «… после ухода Мирабеллы Ринальди качество макаронных изделий значительно ухудшилось». В качестве примера автор приводит клейкий, по его мнению, и плохо смешанный сливочный соус и совершенно неаппетитные, пропитанные жиром равиоли. Хотя я тут совершенно ни при чем, мне становится грустно.

Я вспоминаю, что говорил Джаспер сегодня утром. Он сказал, что «Граппа» — это я. Я, а не Джейк. А ведь когда-то мы были вместе. Встает вопрос: если даже я вернусь в «Граппу», а Джейк станет управлять «Иль винайо», то есть мы станем единым брендом, сможем ли мы работать вместе? Джейк взял меня за руку и пригласил пообедать. Что он имел в виду, когда говорил, что «все изменилось»? И где, интересно, Николь? Поскольку Рената больше не общается ни с Джейком, ни с Николь, она ничего не сможет мне объяснить. Впрочем, я могу расспросить Тони. Что и сделаю сегодня после обеда. Уж кто-кто, а он знает все.

По дороге в отель я звоню Джерри Фоксу. Разумеется, его нет, поэтому я оставляю сообщение, что скоро ему будут доставлены финансовые документы синдиката ресторанов «Эй-И-Эль» и что я прошу его тщательно изучить полученные материалы.

Затем я звоню Рут. В отличие от Джерри, она берет трубку после первого же звонка.

— Ну, как прошла встреча? — спрашивает она.

— На самом деле здорово, — отвечаю я и посвящаю ее во все подробности, опустив лишь разговор с Джейком. К концу рассказа мне не хватает дыхания. — Да, а о Напа-Вэлли я говорила?

— Да.

— Ты понимаешь, что это значит? Если все пойдет хорошо, то в будущем мы сможем подняться до уровня «Сайруса», «Ад Хока», «Французской прачечной». Это же самые знаменитые американские рестораны!

— Вряд ли. Мне кажется, это невозможно, — говорит Рут.

— Конечно, это нелегко, но ведь людям, которые заказали столик в ресторане за три месяца вперед, нужно где-то питаться эти месяцы! Если нам удастся хотя бы…

— Мира, скажи, ты ничего не подписывала?

— Нет. Я же обещала. Но моему адвокату пришлют финансовые отчеты фирмы. Они предоставили нам свободный доступ к своей бухгалтерии и…

— А нельзя ли мне взглянуть на их финансовые отчеты? Если ты забыла, то напоминаю: я окончила Уортон и получила степень магистра экономического управления. Что-то не нравится мне этот синдикат. Очень бы хотелось изучить их бухгалтерию.

— Конечно, можно, — отвечаю я, удивляясь, что не додумалась до этого раньше. — Если у тебя есть время.

Рут тяжело вздыхает.

— О, найти время будет нелегко. Придется заняться тобой между войной с микроволновкой и походом в парк. Ничего, заплатишь мне своей стряпней. Между прочим, у меня закончились твои заготовки. Те, что я держала в морозилке. Я снова перешла на низкокалорийную кухню, которая уже не кажется мне такой вкусной, как раньше. Мира, по-моему, ты меня испортила, — смеясь, говорит Рут.

— Не волнуйся, помощь близка. В понедельник буду дома.

Рут рассказывает мне о Хлое и Ричарде, а я обещаю немедленно позвонить Маркусу, чтобы договориться об отправке Рут копий финансовых документов. Мы уже собираемся попрощаться, когда Рут говорит:

— Слушай, Мира, я понимаю, ты сейчас возбуждена, но…

— Что?

— Будь осторожна, хорошо?

— Конечно, я буду осторожна, — отвечаю я. — Но такая возможность выпадает раз в жизни. Я инвестирую малую часть того, что выручила от «Граппы», зато вновь стану ее владельцем, а доходы у меня будут такие, о каких я и мечтать не смела. А еще они обещали, что у меня будет право голоса и я смогу вмешиваться в дела синдиката. Они сказали, что полностью мне доверяют. Представляешь, мы станем вторым Жаном Жоржем[44]! Нет, это слишком хорошо, чтобы быть правдой.

— Ага. Именно этого я и опасаюсь, — говорит Рут.

Я договорилась встретиться с Тони в ресторане «Голубая лента» около полуночи, когда он закончит все дела. Решив приехать в Нью-Йорк и познакомиться с инвесторами Джейка, я не могла не позвонить Тони. Он сказал, что кое-что слышал об этом синдикате и нужно быть ненормальной, чтобы тут же не сесть в самолет до Нью-Йорка и не подписать все, что нужно.

— Тебе предлагают «Граппу» на серебряном блюде, Мира! Какого черта ты ждешь? — спросил меня Тони.

Изнутри «Голубая лента» выглядит как обычный полутемный ресторан Манхэттена, каких сотни. Однако ближе к полуночи к ней выстраивается очередь, которая заворачивает за угол и тянется до самой Спринг-стрит. Этот ресторан нельзя назвать ни дорогим, ни роскошным, но его кухня поистине уникальна: нежнейший хлебец из телятины, картофельное пюре с сельдереем, бигмак с лобстером и сыром. Конечно, отведать сырного фондю можно в любом ресторане Нью-Йорка, и даже в четыре часа утра, но «Голубая лента» — лучший из всех. Хотя здесь всегда полно народа, по-настоящему он оживает только после полуночи, когда, закончив свои дела, шеф-повара Нью-Йорка сами отправляются есть.

Мы с Джейком ходили сюда как минимум раз в неделю, еще до того, как открылась «Граппа». Была середина девяностых, и молодой Марио Батали, деятельный повар-новатор из Вест-Виллидж, заказывал огромный стол в глубине ресторана, опустошая бар и грозя опустошить еще и винный подвал. Нам приходилось стоять в очереди по часу или даже больше, дожидаясь возможности занять один из столиков, покрытых белоснежной льняной скатертью, и мечтая о том дне, когда мы тоже окажемся за одним столом с нью-йоркскими кулинарными знаменитостями. Даже когда Марио и толпа его приятелей перестали приходить в ресторан, мы с Джейком все равно туда ходили, чтобы просто посидеть в баре, съесть на двоих дюжину голубых устриц и выпить бутылку вина.

Сегодня, поскольку я пришла рано — сразу после полуночи, — мне удалось занять столик в углу. Я заказываю себе бокал гевюрцтраминера и, пока ясноглазый официант принимает мой заказ, думаю о том, какая странная жизнь у нас, шеф-поваров. В силу необходимости и удобства все твои друзья тоже повара. Кто же еще захочет разделить с тобой обед из четырех блюд в два часа ночи? Я не хочу сказать, что общаться с поварами интереснее, чем, скажем, с сиделками, или аптекарями, или полицейскими, в общем, с теми, у кого есть ночная смена, дело не в этом. Просто зачастую тебе хочется говорить только о еде. Странно, конечно, что, проведя двенадцать часов на кухне, у тебя хватает сил обсуждать, как воскресить моду на херес или по-новому использовать фуа-гра. На такое способны только шеф-повара.

Через несколько минут приходит Тони. Он ничуть не изменился: та же кожаная куртка, белая поварская куртка, та же бритая голова, сверкающая и смуглая, как свежеиспеченный хлебец. Тони здоровается с барменом, здоровяком по имени Боб, и тот показывает на мой столик.

— Привет, — говорит Тони, укладывает сумку с поварскими ножами на свободный стул и подходит ко мне, чтобы обнять.

От Тони пахнет потом и пищей, табаком, жареным луком и маслом.

— Прекрасно выглядишь, — говорит он, глядя мне в лицо.

— Спасибо. Ты тоже, — говорю я, легонько его обнимая.

Тони просит официанта подать меню.

— Так. Я хочу стейк с кровью, жареным луком-пореем и пюре с голубым сыром, — говорит ему Тони. — Бокал каберне и двойной мартини «Грей Гус», и попроси Боба, чтобы как можно быстрее.

— Тяжелый день? — спрашиваю я.

— У меня все дни тяжелые, — говорит Тони.

За мартини он рассказывает мне обо всем. Он работал под руководством Филиппа. По мнению Тони, это хороший повар, который никогда не станет шефом.

— Нет у него творческой жилки, понимаешь? Ну, ты же знаешь таких типов, — говорит Тони, делая большой глоток мартини.

Знаю, конечно. Мы с Джейком повидали их немало. Но как в таком случае, несмотря на разгромную статью в «Таймс» и весьма скромные успехи Филиппа в качестве шеф-повара, им удалось добиться повышения прибыли на десять процентов? Что-то здесь не складывается.

— Понятно, — говорю я. — Как же тогда им удается держаться на плаву?

Тони качает головой:

— Честное слово, Мира, похоже, эти парни гении по части бизнеса. Смотри, что они сделали. Во-первых, отказались от всех дорогих поставщиков. Ты слышала о Ренате, да?

Я киваю.

— И Эдди. Но это только начало. Потом они сократили персонал, значительно расширили список вин и добавили отличный мартини-бар. Все вина отборные, мартини самых экзотических марок, дорогих и интересных. Только теперь к нам ходят другие клиенты. У нас по-прежнему полно народа, столики на выходные заказывают за две недели вперед, наши доходы сильно возросли, так что все неплохо, правда?

Неплохо? Хотя Маркус и Джаспер говорили о неких переменах, я как-то не осознала до конца, как именно они отразились на «Граппе».

— Тони, что ты такое говоришь? В этом городе достать выпивку можно где угодно!

Тони насмешливо поднимает руки.

— Знаю, знаю, — говорит он. — В общем, наша кухня начала сдавать позиции, но мы пока еще держимся, в основном за счет былой славы. Кстати, я принес тебе подарок, — говорит Тони, озорно сверкнув глазами. Порывшись в сумке, он достает оттуда небольшой пластиковый контейнер. — Вот. Buon appetito, — с улыбкой говорит он. Я открываю контейнер. Внутри лежит небольшая порция клейких на вид ньокки[45] и горсть вялых сморчков. — Я подумал, что если ты еще не решила, стоит ли тебе возвращаться, то, возможно, это тебя подтолкнет. — Я пытаюсь поддеть на вилку клецку-ньокки, которая оказывается более упругой, чем нужно. Даже не пробуя, я могу сказать, что тесто слишком круто замешано.

— Тесто слишком крутое, — говорю я, откладывая ньокки на край хлебной тарелки.

Тони выуживает из контейнера одну клецку и отправляет себе в рот.

— Точно, и с приправами перебор. А сморчки вообще можно выбросить, они испорчены, — говорит Тони. — Нет, идея вступить в синдикат мне нравится, и те доходы, что они обещают, нельзя сбрасывать со счетов. Но чтобы «Граппа» продолжала существовать, ты должна вернуться. Ты права, достать выпивку можно везде, а клиенты рано или поздно поймут, что наша кухня больше не та. Честно говоря, они уже начали это понимать. К нам все реже приходят завсегдатаи. Но если ты вернешься, я думаю, мы все исправим. — Тони допивает мартини и делает знак Бобу, чтобы налил еще. — Слушай, я просил своего адвоката изучить деловые бумаги «Эй-И-Эль». Он говорит, с виду все чисто. Я уже вложил в них половину своих сбережений и хочу вложить остальные. Но с одним условием: если ты тоже войдешь в синдикат и возглавишь «Граппу». Что скажешь? Когда ты вернешься?

Я молчу. Мне нужно многое обдумать. Хочется спросить о Джейке и Николь, но я не знаю, как это сделать. К счастью, Тони догадывается, о чем я думаю.

— Джейк все время в «Иль винайо». В «Граппе» он почти не бывает, — говорит он. — Когда поварам сократили зарплату, многие уволились. Фреддо ушел и Зои, — говорит Тони, покачивая головой.

— Зои? Она же пришла к нам сразу после кулинарной школы! Она училась шесть лет.

Зои была одним из поваров на линии, высокая, здоровая девица со Среднего Запада. У нас она работала на гриле. Ее отличали такая преданность делу и стойкость, какие нечасто встретишь в ресторанном бизнесе. Мы с ней поссорились незадолго до того, как я уехала из Нью-Йорка. Это были мои последние дни работы в «Граппе». Я устала, перенервничала и уже не помню, из-за чего разозлилась, я только помню, что кричала на Зои, а она, возвышаясь надо мной, как башня, молчала, стараясь не расплакаться.

Тони пожимает плечами.

— Что у вас случилось? — спрашиваю я, откусывая кусочек артишока из салата, который принес мне официант.

Тони почему-то смущается и ерзает на стуле, не зная, что ответить. Он уже собирается что-то сказать, но в это время официант ставит перед ним тарелку со стейком. Тони откидывается на спинку стула и ждет, пока официант расчищает место для огромной тарелки. Сначала я думаю, что Тони просто тянет время. В кулинарном мире Нью-Йорка сплетни разлетаются мгновенно, поэтому Тони, вероятно, не хочет, чтобы официант услышал его. Но когда тот уходит, Тони отрезает сочный кусок стейка, цепляет его на вилку и подносит ко рту.

И по-прежнему молчит.

— Так что же у вас случилось, Тони?

— Николь ей проходу не давала. Превратила ее жизнь в ад, вот что, — отвечает Тони.

— Почему?

— Черт, я был уверен, что ты знаешь. Я думал, тебе Рената все рассказала.

— О чем?

Тони шумно и печально вздыхает.

— О Зои и Джейке.

Я недоуменно смотрю на него.

— Что о Зои и Джейке?

Тони аккуратно кладет на тарелку нож и вилку. При этом он старается на меня не смотреть.

— У них роман был. Несколько месяцев назад, — говорит он.

Официантка приносит нам мартини, и я делаю большой глоток, чтобы проглотить эту поразительную новость. Шесть месяцев назад, пять… черт, да еще два месяца назад эта сплетня наполнила бы меня надеждой! А сейчас я и сама не понимаю, что чувствую.

— Это случилось, когда Николь улетела в Вегас, — продолжает Тони.

— Что?

Тони перестает жевать и отодвигает тарелку.

— Господи боже, ну что в этом Джейке такого, чего нет во мне? Почему женщины на него вешаются, ума не приложу. Когда Николь вернулась, ей потребовалось пятнадцать минут, чтобы понять, что произошло. Ты бы видела, что творилось на кухне! Рабочий день в самом разгаре, а она велит Зои немедленно собирать монатки и валить ко всем чертям. Зои смотрит на Джейка, а тот стоит, разинув рот, как устрица, и молчит. Тогда Зои кричит, что она никуда не уйдет и что она им обоим фитиля вставит, если они ее уволят. Тут Николь хватает их обоих — Зои и Джейка, — затаскивает в кабинет, и они там закрываются. Проходит полчаса. Тишина. Мы работаем — клиенты ведь ждут. Тот еще вечерок, скажу я тебе. А потом было то, что тебе уже известно: Зои уволилась, к нам заявились Маркус и Джаспер, и на свет появился «Иль винайо».

— А куда ушла Зои?

— Я слышал, вернулась домой, в Чикаго. Очень может быть, что с кругленькой суммой в кармане.

— И как они теперь… Джейк и Николь? У них все хорошо?

Я впервые произнесла ее имя, поэтому невольно делаю гримасу. Тони внимательно за мной наблюдает, затем пожимает плечами:

— Не знаю, Мира. Я же тебе говорил, Джейк у нас редко появляется. Они оба работают в «Иль винайо». — Тони подается вперед и кладет пухлую ладонь на мою руку. — Мира, послушай меня. Джейк не умеет управлять «Граппой». А ты умеешь. Забудь о нем. Теперь он тебе не подходит. Знаешь, я думаю, что он никогда тебе не подходил.

Тони аккуратно вытирает рот салфеткой, бросает ее на стол и делает знак официанту.

— Возвращайся, Мира, — говорит он.

— Я подумаю, Тони.

Глава 30

Почти все воскресенье я провожу, копаясь в чулане, который находится в подвале моего бывшего дома на Перри-стрит. Большую часть имеющегося здесь барахла вообще не стоило бы хранить: коробки со старыми кулинарными журналами, ставшие теперь совершенно ненужными, поскольку в наше время все можно узнать через Интернет, непарные чашки и блюда, два сломанных пылесоса и целый набор джинсов такого размера, какой я не буду носить больше никогда.

И конечно, тонна вещей Джейка.

После того как меня увезли в наручниках в тот день, когда я застала его in flagrante[46], Джейк уложил свою одежду в большую сумку и перебрался к Николь. Я ждала, что он зайдет за какой-нибудь забытой вещью — любой — вроде зубной щетки, бритвы, флисовых тапочек, но он так и не зашел. Через несколько месяцев я сменила замки на двери. И даже после этого продолжала надеяться, что он позвонит и возмутится, что я лишила его возможности забрать законную собственность, и потребует вернуть свои вещи, но он не позвонил. Очевидно, все, что осталось в нашей квартире, Джейк решил стереть из памяти и уничтожить, как уничтожают ядерные отходы или зараженное медицинское оборудование.

Когда я наконец поняла, что Джейк больше не вернется, все его вещи — книги, инструменты, дневник за последний класс, детские фотографии, бутоньерку, которую он прикалывал к пиджаку во время школьного бала, и даже его школьную форму — я сложила в коробки, собираясь выставить на улицу, но так и не решилась. В то время меня ужасала сама мысль, что все эти вещи исчезнут, прихватив с собой кусок моей жизни, поэтому я утащила их в темный подвал. Пока я разбираю коробки, мне кажется, что в темных недрах подвала что-то зловеще шуршит.

В два часа дня Хоуп приглашает меня на кофе и предлагает сэндвич, пасту «болонья» и сыр, каких никто раньше не пробовал, и я ем, сидя за собственным обеденным столом, который Хоуп накрыла клетчатой красно-белой клеенкой.

— Наверное, ты захочешь его забрать, — со вздохом говорит она, приподнимая скатерть и показывая мне гладкую коричневую ножку стола.

Я как раз только что рассказала ей о том, как встречалась с представителями «Эй-И-Эль» и как надеюсь, что нам с Хлоей удастся вернуться в Нью-Йорк. Хоуп явно разочарована: наверное, она боится, что я заберу у нее все, что когда-то оставила.

— Ну, не знаю, — говорю я. — Пока считай, что все это твое.

— Ты не забыла, что я могу пользоваться всеми вещами еще пять месяцев? — говорит Хоуп, протягивая мне тарелку с печеньем.

— Не забыла, — отвечаю я.

После ланча я сгружаю коробки на тележку и везу их к ближайшим помойным бакам. Я оставила всего две коробки с вещами Джейка и одну коробку с подборкой старых журналов «Gourmet», решив, что когда-нибудь они пригодятся какому-нибудь коллекционеру. Сегодня я скажу Джейку, что у него остался последний шанс заполучить свои вещи, иначе они отправятся на свалку. Затем я поднимаюсь на четыре лестничных пролета и вручаю ключи Хоуп.

— Держи, — говорю я, вкладывая ключи в ее ладонь. — Теперь квартира твоя. Живи сколько хочешь.

Впервые за весь день лицо Хоуп озаряет улыбка.

Я и в самом деле решила оставить квартиру ей. Мы с Хлоей найдем себе другое место. Миленькую, светлую, просторную квартирку в другом районе, и все начнем сначала. Мы вместе подберем себе любимую кофейню, химчистку, супермаркет и особенно тщательно — детские ясли. В Питсбурге у меня осталось совсем немного вещей: помимо лофта, который будет нетрудно продать, там почти ничего нет. Отец, конечно, будет меня навещать, Ричард, когда поправится, вернется домой и к своей работе. Впервые я начинаю понимать, какое чувство облегчения испытал Джейк, когда сбросил с себя груз прошлого и начал новую жизнь.

По дороге к гостинице я хожу по улицам Вест-Виллидж, осматриваю дома, записываю телефоны агентств недвижимости и отмечаю места, куда обращаться не стоит. В сумочке звонит мобильник. Это Рут.

— Привет! Как дела?

— Где ты? Ты прочитала мое сообщение? Как тебе новость?

— Какое сообщение? — Я смотрю на экран и вижу значок маленького конвертика. — Я была в подвале, разбирала старье. Там нет сигнала, — поясняю я.

— У меня потрясающая новость. Фиона и твой отец купили китайской еды навынос и пошли к Ричарду, чтобы составить ему компанию, а когда я зашла, чтобы отдать Хлою, они пригласили на обед и меня. Ну так вот, мы сидим за столом, едим, Карлос и Хлоя играют на полу. И вдруг Хлоя цепляется за край стола, подтягивается, берет печенье с предсказанием и подходит к Карлосу! Она сделала шагов пять и только тогда заметила, что мы на нее смотрим. Тут она сразу упала, выронила печенье и расплакалась. И все равно — она сделала свои первые шаги! Твоя Хлоя пошла!

Я как вкопанная останавливаюсь посреди Кристофер-стрит. Хлоя пошла, а я этого не видела! Я так беспокоилась, что она до сих пор не ходит сама, а только изо всех сил цепляясь за мои пальцы. Как только она чувствовала, что я готова ее отпустить, она намертво вцеплялась в мои руки, прижималась к ногам, заставляя меня наклоняться к ней. А теперь она пошла. Сама, без чьей-либо помощи. И я это пропустила.

Я представляю себе, как все сидят за столом и смотрят на Хлою. Может быть, она искала меня? Надеялась, что я на нее смотрю?

— О черт, — говорит Рут. — Мира, прости. Мы же тебе сразу позвонили и оставили сообщение. Не понимаю, почему я такая бесчувственная, — вздыхает она. — Наверное, потому, что Карлос научился переворачиваться на животик и потерял свой первый молочный зуб без меня. Может быть, поэтому мне казалось, что подобные моменты не очень-то и важны. Мне очень жаль. Я не хотела тебя расстраивать…

— Ничего, все в порядке. Хлоя начала ходить! К тому же, заметь, она отправилась за печеньем с предсказанием, — стараясь казаться веселой, говорю я, но мой голос срывается, и Рут, конечно, все понимает. Мы обе все понимаем.

— Ясно, больше никакой ходьбы, пока ты не вернешься домой. Даже если мне придется приклеить ее ботинки к полу, — говорит Рут.

Я вешаю трубку и слушаю пропущенное голосовое сообщение: Фиона, Ричард, отец и Рут наперебой что-то кричат, в отдалении раздаются вопли Карлоса. Ричард просит меня не волноваться, потому что снял все это на видео своим мобильником. Фиона говорит, что купит Хлое первые туфельки для танцев, и, судя по ее задыхающемуся голосу и смеху Хлои, они уже танцуют, кружась по комнате. Затем Фиона прижимает телефон к уху Хлои и говорит: «Скажи маме «привет»», и Хлоя радостно гукает в трубку. Бедняжка Хлоя! Скоро ей придется привыкать к тому, что она будет ходить в танцевальную школу без меня, я не буду сидеть в зрительном зале и смотреть, как она играет в школьном спектакле, без меня она пойдет к стоматологу-ортодонту. Я не буду приходить на школьные собрания, потому что буду слишком занята, управляя своей ресторанной империей.

В «Граппу» мне только к восьми, поэтому по пути в отель я захожу в супермаркет и покупаю бутылку вина. Мне нужно смыть накопившуюся за день пыль и грязь, не говоря уже о грязи душевной, — лежа в ванне и попивая вино, я буду смывать с себя чувство материнской вины. Надеюсь, ванна поможет мне расслабиться. Я нервничаю, думая о предстоящем вечере. Мне не страшно встретиться с Джейком, мне страшно вернуться в «Граппу». Я не была там с тех пор, как Джерри вывел меня через заднюю дверь и на своей машине отвез в суд. Интересно, у человека бывает посттравматический стресс? А вдруг у меня пойдет пена изо рта или случится нервный припадок?

Я делаю глубокий вдох и вспоминаю, чему когда-то меня учила доктор Д. П. (после того, как в «Bon Appétit» я прочитала заметку об «Иль винайо»). Тогда доктор научила меня упражнению с зеркалом в ванной. А на следующем занятии она предложила мне такую игру: всякий раз, когда я почувствую, что начинаю срываться, я должна мысленно представить себя «антропологом, попавшим на Марс».

— Кем? — переспросила я.

— Антрополог — это человек, который…

— Я знаю, кто такой антрополог.

Доктор бросила на меня строгий взгляд.

— Как, вы сказали, зовут вашего босса? — спросила она, очевидно решив сменить тактику.

— Вы имеете в виду Энид Максвелл?

— Да, Энид. Представьте себе, что вы пишете статью, в которой должны указать все, даже не имеющие отношения к делу, детали. Вы должны описывать только факты, а не свои чувства. Мне кажется, это упражнение поможет вам держать эмоции под контролем.

Следуя совету доктора, я обращаю внимание на оттенки желтой краски, которой выкрашены такси, — они скорее оранжевые, чем желтые; я обращаю внимание на уличный знак на углу Лерой-стрит; на мужчину, одетого в клоунский костюм, но с дорогим чемоданчиком в руках, который идет, прижав к уху мобильник.

Я останавливаюсь на углу Бедфорд и Гроув. Отсюда видна «Граппа». Черно-белый навес начищен, по бокам от входной двери стоят вазоны с кустами гибискуса; подойдя ближе, я вижу, что входную дверь заменили — вместо старой и щербатой, которую я по ошибке выкрасила глянцевой краской, теперь новая, темно-каштанового цвета. В окнах ресторана темно. Я топчусь перед входом, собираясь с духом, чтобы спуститься на три ступеньки и толкнуть входную дверь.

Должно быть, Джейк пришел другой дорогой, потому что он внезапно оказывается у меня за спиной. Я чувствую его еще до того, как он успевает заговорить, — по телу пробегают мурашки, когда я вдыхаю запах знакомого одеколона. Я оборачиваюсь. Вот он: в джинсах и голубой рубашке, которая выглядит так, словно он в ней спал, поварской фартук висит кривовато, завязки на бедрах не затянуты.

— А вот и ты, — улыбаясь, говорит Джейк.

Мы подходим к двери, Джейк достает из-под фартука связку ключей. Я молча смотрю, как он отпирает входную дверь, затем пропускает меня вперед. Я прохожу мимо знакомого кабинета, где, слава богу, темно, иду по коридору и останавливаюсь на пороге кухни. Лучи заходящего летнего солнца заливают кухню мягким светом, проникая сквозь кованые решетки на полуподвальных окнах. В остальном кухня ничуть не изменилась.

— Филипп и его ребята старались оставить здесь все как было, — говорит Джейк, берет у меня свитер и вместе со своей курткой вешает у двери. — А вот обеденный зал изменился сильно. Тебе он, наверное, не понравится. Потому я и провел тебя через заднюю дверь, — просто говорит он.

— Я видела, — шепчу я, — на сайте.

Джейк понимающе кивает.

Затем мягко берет меня за руку и ведет на кухню.

Там я вижу белую скатерть, наброшенную на угол рабочего стола, две высокие свечи и между ними — вазочку с тюльпанами.

— Просекко? — спрашивает Джейк.

Я хочу отказаться — в конце концов, у нас деловая встреча, к тому же я выпила вина, пока лежала в ванне. Но прежде чем я успеваю ответить, Джейк открывает бар, достает открытую бутылку просекко и наполняет два бокала.

— Не хочешь немного поработать? — спрашивает он.

— Хочу, — отвечаю я, радуясь возможности чем-то себя занять.

Джейк улыбается.

— Тогда, может, сделаешь салат?

Не размышляя ни секунды, я тянусь к связке чеснока над столом, беру из горшочка возле гриля маленький венчик и по пути подхватываю солонку. Невероятно, но все на своих прежних местах, там, где я оставила.

Я взбиваю заправку на дне деревянной салатной чаши, потом высыпаю туда разные овощи, зелень и лепестки пармезана.

Затем оборачиваюсь, но Джейк куда-то подевался. Через несколько секунд из его кабинета доносится музыка. «Джанни Скикки». Вернувшись, Джейк заглядывает в духовку.

— Что еще сделать? — спрашиваю я.

— Ничего. Все готово. Я уже заканчиваю, — говорит он, показывая мне два шара великолепного теста для пиццы, разложенных на мраморной столешнице.

— Груди Деметры, — с усмешкой говорит Джейк и поднимает бокал просекко. — За Деметру, богиню плодородия. Нет, я серьезно: за наше плодотворное и успешное сотрудничество. Спасибо, что пришла, Мира, — тихо добавляет он.

Я тоже поднимаю бокал и сажусь за рабочий стол напротив Джейка. Я смотрю, как он начинает разминать один из шаров, превращая его в лепешку. Джейк работает без всяких усилий, ритмично двигаются лишь кисти его рук. Я изо всех сил стараюсь следовать советам доктора Д. П. и представляю себя антропологом, только он больше не на Марсе, — мой антрополог здесь, на кухне, завороженно наблюдает, как ходят мускулы под рубашкой Джейка, как плавно двигаются его руки. Джейк укладывает лепешку на лист и ставит в печь для пиццы.

Но как только хлопает дверца печи, грезы мгновенно рассеиваются. Внезапно я отчаянно жалею, что не сказала доктору Д. П. о своей поездке в Нью-Йорк. Как это глупо с моей стороны! Остаться без спасательного круга, без малейшей психологической помощи! Я практически не оставила себе выбора, теперь мне придется рассчитывать только на себя.

— Н-да, — говорю я, глядя, как Джейк готовит начинку для пиццы, — интересная вчера была встреча.

— Мне показалось, тебе понравилось, — отвечает он. — Насколько я понимаю, ты с нами?

— Как только мой адвокат все проверит. После этого мы пришлем вам список наших условий. Если твои компаньоны с ними согласятся, то да, я с вами.

Джейк поднимает на меня глаза, его рука с пучком рукколы замирает в воздухе.

— Ваших условий? — спрашивает он.

Я пожимаю плечами.

— Я не собираюсь раскачивать лодку, но, если уж мне предлагают творчески управлять «Граппой», я должна быть уверена, что получу полную свободу действий.

Джейк вынимает из духовки лепешку, посыпает ее золотистым сыром талледжо, сверху кладет кусочки свежих абрикосов, прошутто и горсть рукколы. Затем сбрызгивает оливковым маслом и выжимает сок свежего лимона. Это один из моих сезонных рецептов, ставший самым популярным среди клиентов. Интересно, Джейк об этом помнит? Он берет вино, пиццу, и мы садимся за стол.

— Браво! Выглядит великолепно, — говорю я, когда он кладет мне на тарелку пышный кусок.

— Они не станут еще раз переделывать обеденный зал. Это я могу сразу сказать, — хмурясь, говорит Джейк.

— И не надо. Пусть остается как есть. Я имею в виду набор персонала, закупки и выбор поставщиков.

— Я знаю, ты говоришь о «Бруссани импортс», но ты должна знать, что… — начинает Джейк.

— Послушай, дело вовсе не в Ренате. Я вообще еще ничего не решила. «Эй-И-Эль» предлагает мне управлять «Граппой» творчески, и я должна точно знать, что могу поступать так, как считаю нужным. Только и всего.

Джейк некоторое время молчит, затем медленно кивает.

— Все верно, — говорит он.

Минуты две мы едим в молчании.

— Я тут разбирала чулан в подвале на Перри-стрит и нашла пару коробок с твоими вещами. Не хочешь их забрать? — спрашиваю я.

Джейк удивленно смотрит на меня:

— Что? А, да. Спасибо, что сохранила.

— Не за что.

Джейк кладет руки на стол, явно собираясь что-то сказать.

— Итак? — спрашиваю я.

— В смысле? — спрашивает Джейк.

— О чем ты хотел со мной поговорить? Вчера ты сказал, что хочешь что-то со мной обсудить.

Джейк берет бокал с вином и немного отодвигается от стола вместе со стулом.

— Помнишь, как мы с тобой ездили в Апулию?

Он прекрасно знает, что я все помню. Несколько лет назад мы ездили в Италию отмечать годовщину свадьбы. Мы сняли номер на последнем этаже маленькой гостиницы, чудесным образом возносящейся над прибрежными скалами. Каждое утро мы ели на завтрак буратту, местный сыр, с лучшим в Италии хлебом, только что вынутым из старинной печи, где он всю ночь томился на тлеющих углях. Сыр каждое утро оставляли на подносе под нашей дверью, еще теплый, завернутый, по местному обычаю, в траву, словно спелый фрукт. Я помню, как солнце золотило черепичную крышу нашей террасы, а мы занимались любовью в комнате с окнами, выходящими на Адриатическое море.

У меня пересыхает во рту. Я тянусь к бокалу с вином, надеюсь, не слишком поспешно.

— Ты помнишь Сильвано? — спрашивает Джейк.

— Конечно, помню, — отвечаю я.

Мы обедали у Сильвано три раза за одну неделю. Обычно во время путешествий мы никогда не ели дважды в одном и том же ресторане. С Сильвано мы познакомились, когда приехали в Полиньяно-а-Маре. Он собирал мидий на мелководье возле нашей гостиницы. Мы с Джейком остановились, чтобы за ним понаблюдать, а потом разговорились. Рассказали ему, что мы шеф-повара и проводим здесь отпуск. Он сказал, что держит маленький ресторан в четверти мили отсюда, и пригласил нас на ланч. После ланча мы отправились на кухню и стали помогать Сильвано. Он все делал сам, от стряпни до мытья посуды, и работал с видом человека, полностью довольного жизнью. Он до того нам понравился, что мы стали к нему захаживать.

— Я тут подумал, — продолжает Джейк, — о создании такого ресторана, куда люди могли бы приходить, чтобы просто поработать. Понимаешь, не кулинарную школу, а именно ресторан, где можно работать всего один день, или вечер, или неделю.

Интересная идея, но непрактичная. Когда я говорю об этом вслух, Джейк пожимает плечами.

— Некоторые люди считают нашу работу невероятно интересной и романтичной, так почему бы не дать им шанс побыть в нашей шкуре хотя бы один день? К тому же за хорошие деньги. Этим может заинтересоваться и телевидение. Как ты на это смотришь? Хочешь стать телезвездой? — насмешливо спрашивает он.

— Нет! — решительно заявляю я. Джейк смеется, и тогда я понимаю, что он просто меня дразнит. — С другой стороны, почему бы и нет? — с улыбкой говорю я.

Джейк берет меня за руку и осторожно касается повязки, наложенной Бо пару дней назад.

— Что у тебя с рукой? — спрашивает он.

Его жест меня удивляет, а от знакомого прикосновения мозолистых ладоней бросает в жар.

— Ничего, просто порезалась, — отвечаю я и осторожно освобождаю свою руку.

— Подожди, — говорит Джейк, идет к плите и достает из духовки огромную чугунную кастрюлю.

Открыв крышку, он нюхает поднимающийся пар. Я сижу далеко, но даже до меня доносится аромат, от которого можно упасть в обморок. Джейк приготовил мое любимое блюдо: кассуле с тушенными в вине бароло кабаньими колбасками, фасолью, фенхелем и сладким красным перцем. Я слышу, как нежно хрустит корочка, когда он разламывает поджаренный хлеб с чесноком и тертым пармиджано реджано. Джейк наполняет кушаньем большую миску и торжественно ставит ее передо мной.

— Это, конечно, не совсем летняя еда, но я знаю, ты ее обожаешь. Извини, что не угостил тебя зимой. Это блюдо отлично идет с твоей пиццей. Между прочим, это и моя любимая пицца. Из нас получится отличная команда, ты не находишь? — тихо спрашивает Джейк. — Ну давай, пробуй.

— А ты разве не будешь?

— Конечно, буду, — отвечает он, глядя на меня.

Я смотрю, как он наполняет свою тарелку, берет бутылку вина и два бокала и подсаживается ко мне.

Затем разливает по бокалам красное вино.

— За что пьем? — спрашивает он, внимательно глядя мне в глаза.

Я беру на вилку кусок нежнейшего мяса и подношу его ко рту. Делаю глубокий вдох и закрываю глаза. Я делаю последнюю попытку представить себя антропологом, но мои мысли занимает только Джейк. Я изучаю вкус его блюда — он сложный и немного грубоватый. Я ощущаю каждый ингредиент: насыщенный, немного терпкий вкус кабанины, нежный привкус фенхеля, который при обжаривании начинает испускать аромат лакрицы, сливочную нежность молодой фасоли, пахнущий дымком жареный перчик, гармоничный аромат вина.

У этого блюда вкус любви.

Я медленно открываю глаза. Джейк все еще наблюдает за мной. Я отвожу взгляд, смущенная тем, что позволила себя разглядывать.

— Я думаю, никто не сумеет оценить мои блюда так, как ты, — низким голосом говорит Джейк.

Внезапно он оказывается рядом со мной. Он поднимает меня на ноги, прижимает к себе и начинает целовать. Его страстные поцелуи рождают воспоминания о лете и спелой малине, теплой, нежной, пьяной и терпкой. Я чувствую, что Джейк возбужден. Он вытягивает мою рубашку из-под ремня джинсов, запускает под нее руки и прижимает меня к углу стола. Мне больно, но это сладкая боль.

В эту самую минуту звонит сотовый телефон: Вагнер, «Полет валькирий» — рингтон Джейка. Теперь и мой, хотя Джейк, разумеется, этого не знает. Несколько месяцев назад, мучаясь от тоски, я изменила звонок своего мобильника на такой же, как у Джейка, да так и оставила. Тяжело дыша, Джейк отстраняется и смотрит туда, где висит наша одежда. Затем на меня и снова на вешалку. Я прихожу в себя и провожу рукой по волосам.

— Никуда не уходи, — говорит он и идет в коридор, к своей куртке, чтобы вынуть из кармана телефон.

Я беру бокал с вином и делаю большой глоток, но вино застревает в горле. Наконец мне удается его проглотить, но не потому, что я хочу вина, просто мне необходимо заново ощутить его горьковатый вкус. Последний раз я пробовала это вино на этой самой кухне, почти год назад. Я хватаю бутылку и смотрю на этикетку. Так и думала. «Тоскана Массето Тенута дель Орнеллайа» тысяча девятьсот девяносто девятого года.

— Жаль, не успел снять трубку, а сообщения не оставили, — хмурясь, говорит Джейк. — Так на чем мы остановились? — спрашивает он, вновь подходя ко мне.

Я осушаю свой бокал.

— Ни на чем, — шепотом отвечаю я. — Больше ничего не будет, Джейк. Между нами все кончено.

Только произнеся эти слова, я понимаю, что это чистая правда. Все равно что надеть очки, которые, как ты в своем неведении думал, тебе совершенно не нужны. Внезапно я становлюсь абсолютно спокойной и, как антрополог доктора Д. П., концентрируюсь на самых незначительных деталях. Таких, как пятно на фартуке Джейка, очертаниями похожее на штат Флорида, или пачка сигарет в его нагрудном кармане, которой я раньше не заметила, или тоскливое выражение его усталых глаз.

— Прости, — говорю я. — Не могу.

Джейк хватает мою руку и прижимает к своим губам. Я резко ее отдергиваю.

Наверное, это от вина, а скорее всего, от того, как напряглось тело Джейка, когда зазвонил телефон. Я давно поняла — хотя Джейк об этом не заговаривал, — что он не порвал с Николь и рвать не собирается. А я не хочу ждать телефонных звонков, не хочу встречаться тайком, не хочу быть одной из тех многочисленных женщин, которых Джейк сначала добивается, а затем выбрасывает, как старую тряпку.

Я беру свой свитер и иду к выходу. «Не оборачивайся», — твержу я себе, пока не оказываюсь на Гроув-стрит.

Сожалею ли я о чем-нибудь? Да, больше всего о том, что не доела кассуле.