Послушай-ка, слон…

IV

С тех пор это повторялось три раза в день. Пиня спускал Доминику в хобот витамининки. Тот глотал их и, как прежде, невозмутимо поглядывал на мир со своей полки. Чтоб хоть чем-то скрасить Доминику жизнь, Пиня решил каждый день рассказывать ему какую-нибудь историю про слонов.

В первый день он рассказал ему о Вырвибаобабе.

— Вырвибаобаб, — начал Пиня, — родился в тропической стране, где бывает такая жара, как у нас на кухне, когда мама в воскресенье печёт пирог или бисквиты. Он был сыном Вырвикедра и Вырвипальмы и ещё слонёнком прославился своей красотой: он был такой же белый, как ты. У слонов это случается редко. Отец Вырвибаобаба был серый, мать была серая, бабушка и дедушка тоже были серые, и все дяди и тёти тоже были серые, и только Вырвибаобаб был белый. Поэтому его сразу можно было заметить в стаде среди родственников и знакомых.

«Стадо... Что значит стадо?» — подумал Доминик. Он и представления не имел, что это такое. Не забывайте, Доминику ни разу в жизни не приходилось видеть стадо слонов. Да что я говорю — стадо! Он не видел Даже трёх слонов вместе. Даже двух. Даже одного. Да и где он мог видеть слонов? Он был один-одинёшенек. Он даже не мог толком представить себе, как выглядит слон. Он, конечно, прекрасно сознавал, что он тоже слон, но у него не было возможности рассмотреть себя по-настоящему. Давным-давно, когда он стоял ещё в витрине аптеки, иной раз случалось, что отражённый свет создавал перед ним в стекле что-то вроде зеркала. Тогда Доминик мог различить очертания своего тела, он видел белую голову, бок, ноги... Хотя он не вполне понимал, что значит стадо, всё-таки он с волнением прислушивался к тому, что говорит Пиня.

— Белые слоны, — продолжал Пиня, — большая редкость. Только, прошу тебя, не зазнавайся, пожалуйста. Некоторые даже считают их священными животными. Но вернёмся к Вырвибаобабу. Его отец, Вырвикедр, славился на всю округу тем, что мог вырвать самый крепкий кедр. Мать его, Вырвипальма, проделывала то же самое с пальмами. Двадцати-тридцатиметровые пальмы без труда вырывала она из земли вместе с корнями. Обвив хоботом ствол, она рывками раскачивала дерево и — хоп! — вырывала пальму так, как мы вырываем редиску.

Что такое редиска, Доминик тоже не знал. Но над этим он и задумываться не стал, только слушал, что будет дальше.

— Вырвибаобаб в детстве ничем, кроме белого цвета, не отличался. Он рос хилым слонёнком и в играх со сверстниками всегда оказывался побеждённым. Если бежали наперегонки, он прибегал последним, в борьбе уступал самым слабым. Когда играли в прятки, его всегда находили первым, потому что белый цвет всем бросался в глаза. Когда его учили трубить, он всегда брал не ту ноту. Скажу тебе, Доминик, это было что-то ужасное!

«Боже, как бы мне хотелось потрубить!» — подумал Доминик. Даже попробовал, но у него ничего не вышло.

— Вырвикедр и Вырвипальма были всем этим страшно огорчены. Мало приятного, если сын у тебя неудачный, да и к тому же ещё такой приметный — белый. Они отправились вместе с ним ночью, тайно, к одному старому слону, по имени Аспирин, который был известным и уважаемым доктором.

«В чём дело?» — спросил Аспирин у Вырвикедра и Вырвипальмы, когда они предстали перед ним вместе со своим сыном.

«Дело в том, — сказал Вырвикедр, — что сын у нас — недотёпа. Это нас страшно огорчает».

«Сейчас мы его посмотрим, — заявил доктор Аспирин и нацепил на хобот очки. — Покажи язык», — обратился он к Вырвибаобабу, который от страха побелел больше обычного, да вдобавок ещё трясся как в лихорадке.

Вырвибаобаб показал язык, доктор Аспирин смотрел на его язык с минуту, потом сказал такие мудрые слова:

«Что ж, язык как язык... Теперь смерим температуру».

И сунул слонёнку под мышку градусник. Это был, конечно, большой слоновый градусник.

Температура у Вырвибаобаба оказалась нормальная.

«Хм... Что же это значит? — задумался доктор Аспирин. Думал, думал, наконец сказал так: — Слушайте меня, родители! — И тут он поклонился Вырвикедру и Вырвипальме. — По-моему, ему нужен душ».

«Душ?» — с удивлением в голосе переспросили родители Вырвибаобаба.

«Да, душ. Холодный душ! — подтвердил Аспирин. — Три раза в день».

«Но как его устроить?» — воскликнули в один голос Вырвикедр и Вырвипальма.

«Очень просто. Поливайте сына из хобота. Это его закалит. Я уверен, благодаря душу он превратится в самого великолепного слона, о каком мы когда-либо слышали... Как тебя зовут, малыш?» — обратился доктор к Вырвибаобабу.

«Вырвибаобаб», — пролепетал тот. Было ужасно смешно слышать это имя от тщедушного слонёнка.

«Такое имя тебе пока что не очень идёт, — ответил доктор Аспирин, — но можешь быть уверен, после того как ты начнёшь регулярно принимать душ, ты станешь, мой мальчик, настоящим Вырвибаобабом, перед которым не устоит даже самый могучий баобаб».

Родители Вырвибаобаба очень обрадовались такому диагнозу.

«Сколько мы вам должны, доктор?» — спросил Вырвипальма.

«Ну что ж, — пробурчал в ответ доктор Аспирин, — я думаю, десять кокосовых орехов будет в самый раз».

— Родители заплатили доктору десять кокосовых орехов, — продолжал Пиня, — и возвратились домой. С тех пор три раза в день они ходили втроём к роднику. Вырвикедр и Вырвипальма набирали полный хобот ледяной воды и окатывали с головы до ног Вырвибаобаба. Делали они это с таким усердием, что хоботы у них деревенели от холода. Вырвибаобаб переносил душ со смирением. Трудно поверить, но через две-три недели он действительно возмужал и ударами своего хобота обращал в бегство слонят, от которых совсем недавно сам убегал в испуге.

«Ах, если бы мне доктор прописал такой душ!» — подумал Доминик и загрустил. Он был уверен, что этого не случится. Тут же, однако, он прогнал эту мысль прочь — очень ему хотелось дослушать без помех историю, которую рассказывал Пиня.

— Сначала слонята смеялись над Вырвибаобабом.

«Ну как, — спрашивали они его при встрече, — мама с папой тебя уже сегодня освежили?»

Или кричали ему вслед:

А иногда говорили ещё так:

«Стой почаще под дождиком — вырастешь!»

— А он наперекор всему рос, — продолжал Пиня. — Очень скоро слонята стали избегать с ним ссоры. Даже взрослые слоны его побаивались. Тем временем в соседнем городе происходили ужасные события. Там жил жестокий магараджа, у которого было двадцать роскошных дворцов, ломившихся от всяких сокровищ. Этому магарадже показалось мало двадцати дворцов, и он решил построить двадцать первый. Он ездил на белом слоне по всему своему краю и искал, где бы ему построить этот двадцать первый дворец. И наконец нашёл.

«Вот здесь, — сказал он, — я построю свой двадцать первый дворец!»

Но строительство начать сразу было нельзя, потому что на том месте, которое он выбрал, росли дремучие леса из толстых-претолстых баобабов.

«Немедленно выкорчевать!» — приказал магараджа.

Привели самых сильных слонов и приступили к работе. Но баобабы были такие толстые, что даже несколько слонов сообща не могли справиться с одним деревом. Слоны, обливаясь потом, покряхтывали от натуги, но так и не вырвали ни одного дерева. Тогда магараджа пришёл в ярость и сказал чиновнику, наблюдавшему за работами, что велит отрубить ему голову, если через месяц лес не будет выкорчеван и не начнётся строительство двадцать первого дворца.

Ты не можешь себе представить, слон, как этот бедный чиновник рыдал и плакал, потому что все усилия выкорчевать лес были безуспешны, а день казни, назначенный жестоким магараджей, неумолимо приближался. Ему оставалось жить всего пять дней, и надежд на спасение не было. Однажды вечером, когда слонята пошли уже спать, про эту историю услышал Вырвибаобаб: он подслушал, как взрослые с волнением рассказывают друг другу о жестоком магарадже. Вырвибаобаб от всего сердца пожалел бедного чиновника и подумал, что ему не мешает испытать свои силы на баобабах.

«Он поступил прекрасно», — сказал сам себе Доминик.

Вырвибаобаб бежал из родного стада и побрёл по стране, спрашивая по пути, где растут баобабы. Шёл он так, шёл, пока наконец не вышел к лесу. Здесь ему открылось душераздирающее зрелище. Рядом с огромными, невиданной толщины баобабами лежали изнурённые слоны, а между ними, обливаясь слезами, ходил взад и вперёд чиновник.

«Только ещё пять дней голова этого человека будет красоваться на своём месте, — подумал Вырвибаобаб, и сердце его наполнилось неизъяснимой печалью. — Интересно, сколько всего тут баобабов?»

Он подошёл к пожилому слону, который, лёжа на боку, громко сопел от усталости.

«Простите, — сказал ему Вырвибаобаб, — вы не знаете, сколько всего в этом лесу деревьев?»

«Тысяча, сын мой, — ответил, тяжело дыша, старик. — Но ты посмотри, что за баобабы! Самые большие из всех, которые когда-либо росли на земле!»

«Тысяча! — подумал Вырвибаобаб. — Это значит, мне придётся вырывать каждый день по двести баобабов... Это не просто, но надо попробовать. Стоит попытаться спасти от смерти бедного чиновника».

Он подошёл к ближайшему баобабу и, не желая обращать на себя внимания, опёрся о ствол так, словно хотел почесаться. Навалился посильнее, и вдруг — о чудо! — баобаб зашатался и через несколько секунд лежал уже на земле. Послышался только оглушительный грохот.

Лежавшие без сил слоны тотчас вскочили. Бросились со всех ног к Вырвибаобабу и в изумлении уставились на вырванное дерево.

«Это ты вырвал дерево?» — спросил наконец один из слонов.

«Ничего подобного, — ответил Вырвибаобаб, — я его не вырывал. Я только об него почесался — у меня зудит бок».

«Да будет благословен такой зуд! — воскликнул старый слон, тот самый, с которым только что разговаривал Вырвибаобаб. — Да будет благословен зуд, который валит вековые баобабы! Ощущаешь ли ты ещё этот зуд, сын мой?»

«Ощущаю», — скромно ответил Вырвибаобаб.

«Тогда потрись о соседнее дерево», — сказал старик.

И Вырвибаобаб подошёл к следующему баобабу и поступил с ним точно так же. А потом к третьему, к четвёртому, к пятому... И, прежде чем минуло пять дней, все баобабы были уже повалены, и слоны оттаскивали их в сторону, освобождая место для двадцать первого дворца жестокого магараджи. Вырвибаобабу устроили овацию.

— Только чиновник всё плакал, — закончил свой рассказ Пиня, но теперь это были не слёзы отчаяния, а слёзы радости.

В фарфоровых глазах Доминика что-то блеснуло. Может быть, тоже слёзы?

Впрочем, разве фарфоровые слоны плачут? Разве что фарфоровыми слезами...

Доминик уснул и увидел всё это ещё раз во сне. И было ему очень хорошо. Одно только его смущало — на полке стало тесновато.

«Наверно, книжки толкаются», — подумал он сквозь сон.