Посол на планете Земля

Глава 4. Выход новой газеты

Многографическое оборудование было задумано небольшим по размеру и незамысловатым. Сразу как добрался до своего жилища, Малыш второпях спроектировал установку и тут же отправил ее в домашний синтезатор. Машина долго и усердно выбрасывала на экран сообщения об ошибках в проекте и о будущем производственном браке.

– Некогда, некогда, – пыхтел Малыш, – ну давай же поскорее.

– Может, не стоит самим его изобретать, а взять чей-нибудь научно обследованный и опытно проверенный механизм? – осторожно предложил другу Варён.

– Этим научным обследователям нет никакого доверия. Вот ты, например, знаешь, что давным-давно все думали, что рельсы не пересекаются. Но один такой... древний ученый, – Малыш выразительно постучал себе по лбу, – нашел-таки место пересечения. Вот и верь после этого научным обследователям.

Варён встревоженно захлопал крыльями, но возражать не стал, и Малыш сосредоточился на работе.

Синтезатор не очень-то спешил и сообщал конструктору о процессе автопроверки проекта в медицинском, юридическом, финансовом департаментах, а после и в департаменте новых технологий. Разрешение на производство было получено, но сообщение технологов не обрадовало изобретателя. Он скривил рожу и обижено фыркнул:

– Подумаешь, не хотят сохранять в каталогах новых изобретений! Больно надо! Я и сам продавать буду…полезная вещь, между прочим.

Когда процесс производства многографического оборудования был запущен, Малыш кинулся к двум пропылившимся пластинам. Они стояли в углу у полочек с хламом: стеклянными баночками с гнутыми гвоздями, сваленными грудой рубанками, фуганками, ржавыми напильниками. Малыш любил работать по дереву руками и особенно какими-нибудь совершенно античными инструментами. Но оборудование для печати из дерева не сделаешь.

Пластины синтезатора, у которых уселись мальчик и Варён, походили на два блина, тоже круглые и желтые, но очень гладкие. Казалось, в них застревали лучи света, проскальзывали по краям, в центре и, стараясь вырваться, в мгновение отблескивали. Без пластин машина была небольшой – "ящик для гвоздей с кнопками" называл его Малыш. Крупный предмет она не сделает, ничего больше стула из нее не выйдет. Всякие чашки, ложки и прочую мелочь синтезатор создавал и копировал в контейнере над пультом управления и экраном. А вот два огромных дополнительных «блина» как раз предназначались для производства штук помассивнее и хранились отдельно от синтезатора, чтобы не загромождать домик - места и так мало.

Дом Малыша не казался тесным, прозрачная стена впускала внутрь природный простор. По углам комнаты свисали графитовые пластинки, чтобы наслаждаться объемной музыкой. Под колонкой в правом дальнем углу стояли небольшие черные соты, в кристаллах ячеек политеки хранились кинофильмы и реконструкции, первые можно было просматривать на белом широком экране, а вторые – прямо под ним. Особенно сильно Малыш гордился экраном, настоящий, как в античности, а ни какие-то там голограммные квадратики на полу. Смотреть на него было удобно прямо с самодельного топчана, горбатого, как верблюд. Куда ни примостишь подушку, мешаться не станет - скатится вниз.

Еще в комнате торчал стул, пара кривоватых табуреток, стол и компьютер, в остальном ее заполнял хлам. И сейчас, когда Малыш сидел у синтезирующих пластин, ему в спину упиралась швейная машинка каких-то самых древнейших времен, со сломанной иглой в лапке и с отбитой ручкой для шитья. Но на удобство отвлекаться недосуг, тираж большой, ночь короткая, а эти «блины» всегда делают все еле-еле, словно черепахи.

Пространство между пластинами постепенно менялось: контуры предмета сначала слегка просвечивали, потом стали проступать все четче и четче. Когда «блины» чуть покраснели, обводы оборудования начали наполняться плотностью. Так аквариум наполняется водой: снизу-вверх, ее уровень растет, растет, и вот уже край предмета между блинами становится плотным и настоящим. Одна пластина посылала в сторону другой невидимые атомы, и они впрессовывались друг в друга, наполняя едва различимый предмет веществом.

– Ну, ускоряйся, – вопил Малыш.

Варён с опаской выглядывал из-за его спины. Он давно знал, что у Малыша бывает небезопасно.

– Видно плохо, что там выходит, – суетился изобретатель. – Давай-ка свет!

Центральная панель управления среагировала мгновенно. Тут же по рельсе, протянутой по потолку, с грохотом пронеслась одинокая лампочка и зависла над будущими редактором и корреспондентом. Варён от неожиданности замахал крыльями и влетел прямо в угол. Когда-то он пытался убедить своего закадычного друга поменяться с кем-нибудь: взять световую панель и отдать слишком громкую лампочку, но тот называл это отсталостью и не соглашался ни в какую. Даже до домика петушиного семейства по вечерам доносился глухой грохот античного локомотива, что вселяло в Куриц еще больше уважения к гениальности Малыша.

Законченное многографическое оборудование напоминало вафельницу. В этой ней на скорую руку выпекались номера «свободной» прессы. На толстенной верхней крышке прибора располагались ряды букв, Малыш набирал свои статьи и статьи Карла, написанные тут же. На нижнюю половину печатного оборудования он клал листы, потом верхняя крышка закрывалась, и редактор с силой наваливался на неё, пыхтя и отдуваясь. Варён тоже старался изо всех сил: прыгал по крышке, подправлял листы, чесал нос друга, когда руки у того были заняты. Никогда еще он не встречал такого мудреного в использовании устройства. Варён наивно думал, что достаточно нажать кнопку, чтобы получить любой нужный тебе результат. Но производство газеты оказалось делом чрезвычайно трудным.

Солнце начало всходить, неутомимый Пятух уже проснулся и будил своих домочадцев. Его крик был хорошо слышан в домике Малыша, где взмокший редактор и его штатный и внештатный сотрудник добивали последний номер. Газеты сползали с кривого топчана и попадались под ноги.

– Да, тираж малюсенький, – сетовал Малыш, – мы не разошлем и половине желающих.

– Каким желающим? Ведь никто еще ни разу не читал нашу газету.

– И не надо. И так ясно, – такую газету нельзя упустить!

Журналист с сомнением посмотрел на косые строчки на грязноватой бумаге. Те поползли в стороны, а голова Варёна, становясь тяжелой, клонилась все ниже. Он вяло клюнул в какую-то из букв и не заметил, как уснул.

Малыш покосился на друга и принялся сгребать листы:

– Надо разносить прессу, пока эти фальсификаторы и прихлебатели не обогнали. А ты спи, Варён, спокойной ночи, то есть, доброго утра…

Он вышел на цыпочках из домика и сразу ощутил прохладу утренней росы.

– Ну вот, так всегда, и обязательно на дорогу воду нальют.

Согнувшись под тяжестью портфеля и высоко поднимая ноги, главный редактор свободной прессы отправился на поиски читателей.

Бегемота просыхал на свежем утреннем воздухе возле бассейна и смущенно фыркал, а Слона в огромных очках сидел рядом и вслух читал книгу специального воспитательного содержания – о пользе хорошего настроения. Открывал он её частенько, почти каждое утро. Поскольку был самым старшим среди друзей Малыша, на целый год старше Бегемоты, то чувствовал большую ответственность за неприятности, вечно сваливающиеся на ворчливого друга. Слона имел твердое убеждение, что Бегемота все в своей жизни сильно преувеличивает, и от этого часто находится в недовольном настроении. А разве можно сделать что-нибудь толковое, если ты такой кислятина?

Поэтому Слона читал громко и внятно:

– Хорошее настроение способствует не только пищеварению, но и особому творческому подъему. У вас все будет получаться. Ваше здоровье окрепнет, и неприятности сами станут разбегаться в разные стороны.

Это место Бегемота всегда слушал с большим сомнением:

– Конечно, только я улыбнусь, как проклятые стены перестанут падать.

Слона промолчал. Падала, правда, пока только единственная стена, но за недолгое время стала для друга символом неисчислимых бедствий.

Около месяца назад стоило только Бегемоте пройти вдоль задней части своей комнаты, как стена тут же заваливалась ему на спину. Ответственный инженер и конструктор Малыш уверял, что это его лучшая конструкция. Просто ходить мимо неё нужно тихонечко, лучше не на четырех, а на двух ногах. На этот совет четырёхногий Бегемота жутко сердился, и главный инженер под давлением общественности все-таки укрепил стену. Бегемота с облегчением вздохнул и уверенно прошелся по жилищу. Тут-то и рухнули сразу три стены, кроме той, единственной, которую укрепил Малыш. Она стояла, как скала, даже не шелохнулась, хотя Бегемота от неожиданности упал на нее боком. Инженер-конструктор появился немедленно и в течение получаса твердил гундосым голосом: «Я же говорил, что предыдущая конструкция самая лучшая, лучше нее никак не придумаешь». Тогда Бегемота не выдержал и ушел с дачи в далекое болото. Это был жест отчаяния.

Несмотря на уговоры друзей, он просидел среди болота больше недели и, может быть, так бы и не вышел, если бы не лягушки. Они устроились у него на голове, на носу, квакали весь день и особенно расходились к ночи. В конце концов бедный Бегемота со страшной головной болью вернулся в родной бассейн. Как ни странно, стена после этого уже не падала, но время от времени со страшным скрипом начинала крениться. Малыш был невероятно горд новым конструкторским достижением, а несчастный хозяин жилища упорствовал и твердил, что эта стена падает. Поэтому Слона каждое утро читал книгу о пользе хорошего настроения.

– У меня и у Питоны, – сообщил он, – никакие стены не падают. А все потому, что мы около них не ходим с недовольным видом. Известное дело, в атмосфере недовольства, не то что стена, дом обрушиться может.

Бегемота громко и с большим сомнением хмыкнул. Слона не обратил на это никакого внимания, перелистнул страницу и поправил хоботом очки. Однако, чтение не возобновилось, – к ним с большим трудом плелся Малыш и волочил коричневый портфель.

– Так, значит, доброе утро, что ли? А Питона еще не выполз?

Слона и Бегемота без лишних слов перевели взгляды на "бревно" в траве. Малыш его тоже с большим интересом рассмотрел, потом подошел, уселся и устроил портфель около ног.

– Странно, удивительно мягкое, – пробормотал он. – Где вы такое бревно нашли?

– Нигде не находили, – буркнул Бегемота, – само приползло.

Малыш кивнул и полез в портфель:

– Я тут вам свежую прессу принес, совершенно новая газета, а уж какая правдивая, никакого сравнения со статейками этих прихлебателей и фальсификаторов.

– Зря ты такие слова говоришь, – возразил справедливый Слона. – У Совы и Ежа очень хорошая газета и полезная.

Бегемота взял листок, сначала удивленно посмотрел на одну сторону, потом на другую:

– Никак не пойму, по-китайски что ли написано?

– Сам ты по-китайски, – возмущенный редактор вырвал листок, присмотрелся, глаза его округлились, а рука потянулась к макушке. – Странно, странно, кто такую белиберду напечатал? Варён что ли? А, понял!

Он вскочил и куда-то понесся, бросив несчастный портфель. «Бревно» в траве зашевелилось и довольный Питона подполз ближе к друзьям:

– Ш-што, он не заметил?

– Не заметил.

– Хорош-шо, коншпирация.

Питона плавно скользнул к развернутой газете, присмотрелся и убежденно прошипел:

– Не китайшшский.

– А какой?

– Не знаю-ш.

– Похоже на китайский, ведь совсем какой-то не русский, все шиворот на выворот.

Тут возник Малыш, запыхавшийся и с зеркалом подмышкой:

– А, привет, Питона, – поздоровался он и оглянулся, – а где же бревно? Только что ведь здесь валялось. Вот не приберешь полезную вещь, так кто-нибудь стащит.

– Оно само уползло, – прояснил Бегемота. – А зеркало-то зачем?

– Газеты читать будем. Все из-за необразованности Варёна, газеты он не тем концом в машину засовывал, вот все вверх ногами и получилось.

– А, – вдруг понял Слона, – просто буквы для печати кто-то неправильно уставил. Чтобы правильно печатать, надо буквы наоборот переворачивать. Закон зеркального отражения.

Газету расположили напротив зеркала и устроились читать, глядя в отражение.

На первой странице располагалась огромная статья, озаглавленная большими красными буквами: «Виды и прогнозы», и Слона прочитал вслух:

«Гениальный Малыш и верный Варён Карл из года в год напрягали урожайность, но коварные ночные происки Совы и Ежа напрочь подрывают будущее плодовых и зерновых культур. Если их террористическую деятельность не прекратить, виды на урожай так и не появятся, несмотря на ожидающиеся погодные условия. И, говоря о погодных условиях, мы и тут не можем умолчать о фальсификаторской деятельности Совы и ...»

– Да причем Сова и Еж, если речь о погоде? – не выдержал Бегемота.

– Как причем, как причем, – Малыш возмущенно замахал руками, – они же вечно ночами шмыгают, а кто-нибудь видел, что они выделывают? Кто-нибудь видел?

– Они делают газету, – прояснил Слона.

– Видели мы их газету. Да для такой газетенки и пяти минут хватит, а потом, что они пронюхивают? И кто-нибудь выяснял, почему до сих пор ни одной картофелины не проросло на ветках?

– Картофель на ветках не растет, – пробурчал Бегемота.

– Ничего бесподобного, – топнул ногой Малыш, – я между прочим инспекцию проводил и знаю, как произрастает картофель.

– Сова и Еж тут не причем, – настойчиво проговорил Слона. – И я не буду клевету читать.

Малыш фыркнул:

– Ну и пожалуйста, тоже мне очень надо, ну и читайте тогда другие правдивые статьи.

На следующей странице шел большой текст: «Правдивое сообщение о событиях в яблоневой роще». Слона продолжил чтение, все слушали с большим вниманием описание того, с каким трудом удалось обнаружить «яблоневые произрастания», с каким усердием трудились Малыш и Карл и как внезапно появились разбойники:

«... и вот этот самый передний всадник с коварной внезапностью вытащил свой остроконечный меч и, если бы не находчивость Малыша, то есть меня, который отобразил удар быстро схваченным крупным и очень сладким на вкус яблоком, то не сносить бы верному Варёну головы. Но всадники оставались злобными и смотрели горящими глазами на собранный урожай. Их кони били копытами и выпускали из ноздрей пар и даже не пар, а кипяток какой-то. Но грозный Малыш не сдавался под их жадным натиском, и он бы запросто отбил яблоки. Но много сил уходило на то, чтобы защитить зазевавшегося Варёна. Борьба была героическая и, вырывая из вражеских зубов яблоки, герои помнили, что их возвращения ждут измученные голодом друзья...»

– Мы не были голодными, – возразил Бегемота. – Я, например, плотно позавтракал.

– Ничего ты не понимаешь, это же художественный образ, – проворчал Малыш.

– Художественные образы в книгах, а в газетах все по правде должно быть, как у Совы и Ежа.

– Да, пожалуйста, и читайте эту Сову, – надулся Малыш.

– По-моему, очень интересно, я буду выписывать газету.

Слона очень любил Малыша и не хотел его расстраивать.

– Ну и я-ш-ш буду, – поддержал Питона.

– Вот, – Малыш довольно засиял, – а где же Эйюшка?

– Ш-пит. Всю ночь Сове интервью давал.

Малыш фыркнул.

– Ну, ладно, вы читайте, тут еще много интересного, а я пойду дальше газеты разносить.

Слона, Питона и Бегемота примостились у зеркала, разбирая неважно пропечатанные буквы. К первой статье они решили даже не возвращаться, уж очень она была несправедливой. О битве в яблоневой роще Слона прочитал с увлечением, Питона с сомнением щурил глаза, но ничего не сказал, зато Бегемота бухтел непрерывно.

Особый интерес вызвало сообщение о появлении в яблоневой роще туманного пятна: «Как показала малышовая экспертиза, в зеленом тумане очень трудно ходить и ползать тоже трудно. В нос забиваются какие-то куски и сопли. Туманом там и не пахнет. Мое авторитетное мнение, что это кусок озера, вырезанный и оставленный в яблоневой роще. Остается вопрос, кто это сделал, и не место ли это проникновения агрессоров из параллельных и инопланетных миров? Водный кусок, несомненно, разрастется, если я и Варён не выйдем на борьбу…», далее начиналось восхваление безмерного героизма Малыша.

На последней странице шли сообщения и объявления. Одно выглядело особенно сомнительным: «В редакцию газеты стали поступать жалобы, что Сэм часто прописывает неверное лечение и неправильно определяет болезни. Поэтому редакция газеты призывает подозрительно относиться к некоторым подозрительным заявлениям некоторых подозрительных медицинских субъектов».

Друзья изучили каждую строчку газеты и уже подумывали, чем бы еще заняться. Странное дело, что Еж с номером своей газеты сегодня запаздывал. Их с Совой издание было очень ответственным и серьезным. Питона любил в нем аналитические статьи, Слона увлекался интересными интервью и энциклопедическими сообщениями, а Бегемота углублялся в обзоры по сельскому хозяйству и следил за прогнозом погоды. В общем, газету всегда ждали, а Еж, как правило, приходил рано с утра, а тут запропал.

Малыш столкнулся с Ежом нос к носу. Только открыл рот, чтобы обмануть своего конкурента и отправить его куда подальше от подписчиков, как тот в тревоге бросился навстречу:

– Малыш, Сова заболела, у нее температура, а она и кашляет, и кашляет. А Сэма я не нашел.

– Заболела! А этот медик опять отъехал читать свои лекции, но ничего, у меня она мигом залечится!

Малыш не стал терять времени и сначала отправился за Питоной.

Хорошо известно, что любому больному просто необходима сиделка. Но сиделки на даче «Белый Восход» не водилось, зато была самая опытная в мире лежалка – Питона. Стоило кому-нибудь заболеть, как Малыш натягивал на Питону длинный белый чулок, прицеплял медицинский колпак и отправлял к больному. Лежалка располагалась у постели недужного, шипела ему на ухо замечательные истории, у которых правда не всегда имелся конец.

Однажды, когда заболел Малыш, сонный Питона завел последнюю сказку: «В одном царстве, в одном государстве жили-были старик со старухой, и у них было трое…», на этом слове он заснул. «Чего трое, чего трое?», – стал спрашивать Малыш, растолкал Питону, и тот начал историю сначала: «В одном царстве, в одном государстве жили-были старик со старухой, и у них было трое...», и Питона вновь сладко засопел. «Ну что же дальше, чего, чего у них было трое?», – волновался Малыш. Питона снова завел сначала и снова заснул на том же месте. Малыш толкал его всю ночь, но так и ничего нового и путного и не выяснил. Он так переволновался, что на утро на удивление всем полностью выздоровел. А Питона так и не вспомнил, о чем шла речь, какую сказку он рассказывал, и кого было трое.

Как только Питона услышал, что Сова заболела, он без лишних расспросов пополз за медицинской экипировкой.

– Наверняка что-нибудь ужасное, – напугал Малыш Слону и Бегемоту, – Еж говорит, что она даже кашляет температурой.

Все оцепенели, узнав о такой невероятной болезни. Как только появилась лежалка в полной готовности: в высоченном белом колпаке, чулке-халате, с чемоданчиком, отмеченным посередине красным крестом, вдвоем с Малышом они поспешили к совиному дубу.

Вокруг высокого дома Совы вилось несколько лестниц, по ним существа всех размеров могли попасть наверх. Лестницы подходили к площадкам, которые окружали дерево под дуплом для удобного размещения гостей. На самой большой площадке стояли кресла для людей, чуть выше, на узком полукруге, можно было устроить угощение или рассадить более мелких гостей, Ежа, например, или куриц. Конечно, дупло у Совы само по себе было немаленьким, даже Сэм мог туда войти и устроиться, но помещение внутри ощущалось тесным и каким-то слишком совиным.

Лежалка-Питона скользнул вверх по лестнице и просунул голову в колпаке в дупло к больной. Малыш поспешил следом и мимо друга протиснулся внутрь с озабоченным и деловым видом.

Сова лежала на кровати и кашляла. Она устроилась на множестве разноцветных крошечных подушек, которые любила встряхивать и перекладывать. Заметила гостей, развела крыльями и вздохнула:

– Вот, заболела я. Так ужасно промозгло в этом зеленом тумане. Но я должна была туда пойти, чтобы все выяснить на месте.

– И что же там выяснилось? – насторожился Малыш.

– Что туман такой мокрый и плотный, как кисель, дышать почти совсем невозможно. Там уже совсем нет яблонь, на их месте странные растения, они словно каменные, но очень теплые и тихо гудят, когда их касаешься.

– Какое-то волш-шебство, – прошелестел Питона.

– И еще там страшно.

Сова закашлялась, и Малыш заботливо погладил ее по перышкам.

– Страш-шно? – покачал головой Питона.

– Словно попадаешь в какое-то неземное место, и тебя могут съесть.

– Поедатели яблок? – с подозрением прищурился Малыш.

– Не знаю, – хрипло ответила Сова. – Я испугалась, но помог лунный камень.

– Лунный?

– Очень похож на лунный, – авторитетно сказала Сова. – Он лежал там в тине, и когда я его взяла в клюв, то стало легче дышать, и найти выход. Вот он.

Действительно, Сова показала на большой молочно-матовый камень с крошечной голубой искоркой внутри. Но Малыш даже не обратил внимания, открыл чемоданчик с красным крестом и достал оттуда пакетик свежей клюквы. Ее Сова очень любила, особенно если на горку ягоды складывали кусочек сочного мышиного мяса. Малыш укутал больную и отправился к крошечному синтезатору.

Вскоре Сове на пятки налепили толстенные компрессы, чем-то похожие на оладьи. Она выпила малинового чая, закусила его клюквой и мясом для укрепления сил. Кашель немного утих, Сова стала засыпать рядом с мерно посапывающей лежалкой.

Осмотрев мирно спящих друзей, Малыш удовлетворенно кивнул и взял камень. Он был очень теплый, даже горячий. А камни, тем более лунные, должны быть холодными. Изнутри шла вибрация, словно тот был живой. Очень и очень странная штука. Необходимо срочно все про нее выяснить.