Брэйд смотрел на Доуни с крайней тревогой:
— Вы так скоро сбрасываете со счетов возможность самоубийства потому, что не понимаете, какое это ужасное преступление для ученого — фальсификация экспериментальных данных!
Доуни казался непроницаемым.
— Забудем пока о самоубийстве и рассмотрим это дело с начала до конца. Предположим, что парень не погиб. Предположим, что он довел до конца эту писанину. Что бы тогда случилось?
— Его мог бы поймать профессор Рейнк на защите диссертации на экзаменах.
— А если бы этот профессор не поймал его?
— Видите ли, вероятно, Рейнк его не поймал бы. Никому не пришла бы в голову мысль поставить под сомнение его ответы. Тогда он получил бы свою степень и опубликовал научную статью. Правда, в конце концов, когда другие экспериментаторы попытались бы подтвердить его результаты, все бы раскрылось.
— Могли бы они подумать, что он занимался подделкой?
— Поскольку ошибки столь серьезны, подобное подозрение могло бы возникнуть.
— А как бы это отразилось на вас, проф?
— Ни к чему хорошему это не привело бы, — пробормотал Брэйд. — К чему отрицать?
— Может быть, это нанесло бы вам большой вред?
— Пожалуй, да.
— Возможно, кое-кто подумал бы, что вы помогали ему подделывать. Это возможно?
— Я сомневаюсь, чтобы кто-нибудь мог даже предположить такое! — с негодованием воскликнул Брэйд, хотя и подумал о злобности Рейнка и о том, на что тот был способен.
Доуни спокойно наблюдал за ним.
— Или, может быть, они просто сказали бы вам, что парнишка вытворял свои фокусы под самым вашим носом потому, что вы были не в состоянии разобраться в его работе, и парень понимал это…
Брэйд покраснел и промычал что-то нечленораздельное.
— …Так что, если бы вы узнали о подделке, скажем, месяц назад, а не сегодня…
— Я узнал сегодня, — возразил Брэйд,
— Я этого не отрицаю. Я просто предполагаю. Если бы вы узнали об этом месяц назад, вам пришлось бы как-то замять это дело, вам не так-то просто было взять и разоблачить парня, правда? Может быть, единственный выход для вас заключался в том, чтобы устроить парню «несчастный случай», избавигься от его тетрадок и похоронить всю эту историю?
— Вплоть до этого дня у меня были намерения продолжить его работу. У меня есть свидетели.
— У вас есть, может быть, свидетели, которые слышали, что вы это говорили. Но собирались ли вы сделать это на самом деле?
— Теперь это исключено.
— А если бы я не пришел сюда сегодня, открыли бы вы кому-нибудь настоящую причину, почему не можете продолжать работу парня?
Брэйд сжал губы.
— Теперь вы понимаете, что я имел в виду, говоря об отходной: то что вы узнали о подделке сегодня, а не раньше, подтверждается ведь только вашими словами.
В раздражении Брэйд спросил:
— Вы собираетесь арестовать меня?
— Нет.
— Почему?
Доуни рассмеялся:
— Я пока еще не уверен, что это сделали вы, проф. Я все еще вожу мяч по полю. Но дело в том, что вы находитесь в затруднительном положении, поэтому вам лучше всего помочь мне, если вы хотите выбраться. Если не вы убили, то кто?
— Не знаю.
— Никаких подозрений?
— Видите ли… я не располагаю достоверными данными, позволяющими мне подозревать кого-нибудь, а называть фамилии наугад было бы несправедливым и трусливым.
Доуни пошевелился в своем кресле:
— Вы необыкновенный парень, профессор. Обычно люди не скупятся на ядовитые замечания о других. Убеждая себя, что помогают раскрыть ужасное преступление, они вроде себя оправдывают. Почему же вы не такой?
— Разве попытка бросить подозрение на других поможет мне?
Улыбка Доуни стала шире.
— Знаете, проф, мне пришла мысль, что вы не доверяете мне. Хорошо, давайте поищем вместе возможных подозреваемых. Это было тщательно спланированное убийство, поэтому мы можем отбросить самооборону. Что же может заставить совершить преднамеренное убийство? Предположим, страх. Вы, например, могли бояться за свою репутацию, если выплывут эти фальшивые тетрадки. Бывает, убивают, чтобы ограбить. Но у парнишки не было ни цента, а на мертвом никто не заработает, за исключением, может быть, гробовщика. Бывают убийства из ревности, ненависти или любви — они одинаковы в данном случае. Ну что ж, здесь, кажется, есть девушка по имени Джин Мэкрис, которую бросил этот Ральф, и она сильно это переживала.
Брэйд удивился:
— Кто это вам сказал?
— Двое, профессор. Подкиньте человеку мысль, что он поступает благородно, и вы удивитесь, сколько грязи выльет он на других, причем с удовольствием. Так вот, эта Джин Мэкрис. Могла ли она знать, как обращаться с химикалиями? Она ведь просто секретарь, не так ли?
— Могла, — неохотно ответил Брэйд (не пытается ли он спастись, преднамеренно черня другого человека, ведь именно такого поступка ожидал от него Доуни, как чего-то само собой разумеющегося)?. -Секретарь в университете чисто практическим путем может самостоятельно многому научиться.
— Хорошо, это следует принять во внимание. И нам не нужно беспокоиться в отношении алиби, потому что подмену цианида можно сделать в любой момент на протяжении нескольких дней.
— Да.
— Затем есть другая девушка, которая его любила.
— Моя единственная аспирантка. Я узнал об этом позавчера.
— А не раньше, проф? Разве они держали свой роман в секрете?
— Очевидно, они не были уверены, одобрит ли мать.
Доуни усмехнулся.
— Это говорит о том, что ребята всего не знали. Его мать, оказывается, давно догадалась. Она-то мне и поведала. Мать сказала, что, когда девушка идет к парню поговорить о химии, может быть, это и химия. Но когда она ходит поговорить о химии один, а то и два раза в неделю, это уже не химия.
Брэйд нерешительно произнес:
— Любовь обычно не является мотивом для убийства, за исключением случая, когда имела место… ссора.
— Я в первую очередь подумал об этом же, — подтвердил Доуни. — Но мать все такое отрицает. Она говорит, что за день до того они были вместе и очень мило беседовали. Я проверил. Они часто заходили в соседнее кафе поесть мороженого или выпить лимонада. Бармен знал их. Он говорит, что примерно за неделю до убийства они были в кафе и вполголоса о чем-то сильно спорили.
— Да? — воскликнул Брэйд с внезапным интересом.
— Это звучит хорошо, а? Но причиной спора было только то, какой сорт мороженого купить. — Детектив улыбнулся. — Парень за прилавком говорит, что ему показалось, будто Ральф убеждал девушку отказаться от жирных пломбиров.
— Она действительно полновата.
— Что ж, но она все-таки победила. Бармен говорит, что она в конце концов взяла именно «фудж» с шоколадом. Он помнит об этом, потому что положил в мороженое немного сбитых сливок. Вы понимаете смысл всего этого?
— А здесь есть смысл?
— Конечно! Когда молодая парочка выходит из себя и беспокоится о том, какое мороженое взять, можете держать пари, они не собираются расходиться. Если бы он хотел ее бросить, ему было бы наплевать, что она проглотит несколько лишних калорий. Поэтому я считаю, что пожилая леди была права: все у них было о'кэй.
— Меня это не убеждает. Ральф мог просто воспользоваться любым предлогом, чтобы начать ссору и избавиться от Роберты.
— О, это, конечно, не доказательство для присяжных, — сразу же согласился Доуни, — но я и не сбрасываю девушку со счетов насовсем. Ну, а кто еще есть у нас, по вашему мнению, профессор?
Брэйд не мог больше вынести этого. С неожиданной грубостью он выпалил:
— Это вам не поможет, понятно?
— Что именно?
— Я знаю, почему вы пришли, и я не такой уж дурак, каким вы меня считаете. У вас есть свои предположения в отношении меня, но никаких доказательств для присяжных. Вы полагаете, что, действуя в этакой дружелюбной манере, вы сможете заморочить мне голову и я сделаю какую-нибудь глупость!
— Вы имеете в виду нечто вроде того, что вы уже сделали, рассказав о подделках в тетрадках?
Краска медленно залила лицо Брэйда.
— Да. Подобное. Только это правда, и я честно полагал, что она подтверждает самоубийство. Но вы не сможете добиться от меня ничего такого, что свидетельствовало бы о моей вине, потому что я не виновен. Я не возражаю против того, что вы подозреваете меня, — это ваша работа. Но я возражаю, когда вы пытаетесь заполучить от меня доказательства подобным образом.
Неожиданно на округлом лице детектива появилось крайне серьезное выражение:
— Профессор, не понимайте меня неправильно! Я мог бы, конечно, попытаться одурачить вас. Это тоже часть моей работы. Но я ведь этого не делаю. Я на вашей стороне, проф! И скажу, почему. Если бы вы убили парнишку, то сделали бы это лишь для того, чтобы спасти свою собственную репутацию башковитого человека, так? Но такое мог сделать человек особого сорта — этакий, знаете, кичащийся своими мозгами. Такой парень, для которого самое главное, чтобы другие его считали умником, даже если ему придется бросить людям их невежество в физиономию и размазать его по ней… Я говорил с вами в четверг вечером, профессор. Вы химик, а я ничего не смыслю в химии. Вам пришлось объяснять мне много всякой всячины. И вы сделали это так, чтобы я не считал себя слабоумным за то, что не способен с первого слова понять вещи, которым вам пришлось учиться двадцать лет. Парень, который может говорить с таким невеждой, как я, и не ощущать потребности заставить собеседника почувствовать свое невежество, — это не тот сорт человека, который может совершить убийство, чтобы люди не узнали, что и он не самый большой умник на свете.
— Благодарю вас, — сказал Брэйд.
— И я вас также.
Доуни встал и медленно пошел к двери.
— И все-таки я и люди — это нечто вроде того, как вы и химикалии. Я оказываюсь прав в большинстве случаев. Но иногда я ошибаюсь. Ну что ж, не буду вам больше надоедать.
Он поднял руку в знак прощального приветствия.