Потемкин

На следующий день тело светлейшего привезли обратно в Яссы для вскрытия и бальзамирования. Вскрытие производилось в его апартаментах во дворце господаря Григория Гики. Органы брюшной полости оказались чрезмерно «влажны», печень увеличена; врачи констатировали разлитие желчи. Никаких признаков отравления не обнаружилось. Скорее всего, организм был истощен лихорадкой — тифозной либо малярийной — в сочетании с геморроем, злоупотреблением вином и переутомлением, — но едва ли в этом крылась причина смерти. Симптомы, которые описывает Попов в своих отчетах, очень напоминают признаки пневмонии.^[1009]

Тело было бальзамировано, внутренности положены в шкатулку, сердце — в золотую урну. Покойника одели в парадный мундир.

В свите Потемкина царил хаос. Генералы ссорились о том, кому командовать армией. Тело покойного, его наследство, письма Екатерины, а также вопрос о войне или мире — все ждало решений императрицы. За несколько дней до смерти Потемкин отправил приказ о передаче командования армией генералу М.В. Каховскому. Но он находился в Крыму и командование взял на себя старший по армии генерал-аншеф М.Ф. Каменский. Через два дня после кончины князя приехал Каховский; «тут началась у них брань» — но в конце концов была исполнена воля светлейшего.^[1010]

Когда спустя неделю весть дошла до Екатерины, она впала в жестокую депрессию. «Слезы», «огорчение», «отчаяние», «продолжение слез», — записывает Храповицкий несколько дней подряд. Она успокаивала себя, сочиняя панегирик покойному: «Это был человек высокого ума, редкого разума и превосходного сердца. Цели его всегда были направлены к великому. Он был человеколюбив, очень сведущ и крайне любезен [...] В эту войну он выказал поразительные военные дарования: везде была ему удача — и на суше, и на море. Им никто не управлял, но сам он удивительно умел управлять другими. Одним словом, он был государственный человек: умел дать хороший совет, умел его и выполнить». Но дороже всего ей были их личные отношения: «Его привязанность и усердие ко мне доходили до страсти; он всегда сердился и бранил меня, если, по его мнению, дело было сделано не так, как следовало [...] В нем были качества, встречающиеся крайне редко и отличавшие его между всеми другими людьми: у него был смелый ум, смелая душа, смелое сердце. Благодаря этому мы всегда понимали друг друга и не обращали внимания на толки тех, кто меньше нас смыслил. По моему мнению, князь Потемкин был великий человек, который не выполнил и половины того, что был в состоянии сделать...»^[1011]

Тяжелее этой потери в ее жизни не бывало: «Как можно мне Потемкина заменить: он настоящий был дворянин, умный человек, меня не продавал; его не можно было купить».^[1012]

Но императрицу ждали дела. Не без царственного высокомерия жаловалась она Гримму: «Князь Потемкин сыграл со мной злую шутку! Теперь вся тяжесть правления лежит на мне одной».^[1013] В тот же день, как пришла весть о кончине Потемкина, собрался Совет, и в Яссы на завершение переговоров был послан Безбородко. В Константинополе великий визирь советовал Селиму III продолжать войну, но европейские послы подсказывали, что теперь, после смерти предполагаемого короля Дакии, у Турции больше шансов заключить мир.

Михаилу Потемкину Екатерина приказала вывезти из Ясс ее письма и разобраться в финансах покойного^{102}. Но письма императрицы составляли самую ценную часть наследства светлейшего, и Попов настоял, что вручит их государыне лично. Что же касается денег, оставленных Потемкиным, то вопрос о них решался на протяжении еще двух царствований и так до конца не был распутан. Считается, что с 1783 года Потемкин получил 55 миллионов рублей — 51 352 096 рублей 94 копейки на содержание армии и строительство флота и городов — и около 4 миллионов рублей личных денег. Как он тратил собственные средства, проследить невозможно^{103}. Император Павел I приказал возобновить расследование, но Александр I, поняв непосильность этой задачи, закрыл дело.^[1014]

В Петербурге не говорили теперь ни о чем, кроме как о наследстве князя Таврического: миллионы — или только долги? «Хотя он оставил значительное состояние, особенно в брильянтах, — сообщал граф Стединг Густаву III, — можно предположить, что, когда все долги будут уплачены, семеро наследников получат немного». Екатерина могла оставить долги на наследников, и тогда на уплату их ушли бы все деньги — говорили, что светлейший оставил 7 миллионов, — но она понимала, что, хотя Потемкин пользовался казной как собственным банком, он тратил и свои средства на государственные нужды, и подсчитать, сколько должна каждая сторона, уже невозможно. «Никто еще не знает точно достатка покойникова, — писал по приезде в Яссы Безбородко. — Много он должен казне, но много и на казне считает». Положение усугублялось тем, что придворный банкир барон Сутерланд умер почти в один день со своим покровителем, в результате чего разразился финансовый скандал, угрожавший и без того шаткому положению России на европейском финансовом рынке. Потемкин был должен Сутерланду 762 785 рублей; помимо этого, в одном только Петербурге долги его составляли 2,1 миллиона.^[1015]

Со своей обычной щедростью Екатерина купила у наследников князя Таврический дворец за 935 288 рублей, а также коллекцию картон, стеклянную фабрику, бриллианты (на миллионы рублей) и несколько имений. Она сама заплатила долги покойного и предоставила делить огромное состояние семерым наследникам — Энгельгардтам и Самойловым. Только в Смиле каждый из них получил по 14 тысяч душ мужского пола, не считая имений в России, — и все-таки даже спустя десять лет ссоры между ними продолжались. Да и по прошествии двух столетий жители Чижево ищут в земле потемкинские сокровища.

Екатерина распорядилась закрыть все собрания в столице, прекратить приемы при дворе, вечера в Малом Эрмитаже. Некоторых восхищала ее скорбь: «Она потеряла не любовника: это был друг, гений которого не уступал ее собственному». Стединг находил, что «чувствительность» Екатерины — лучший панегирик Потемкину.^[1016] Столица оделась в траур, но под внешней печалью многие скрывали торжество.

Если незнатное дворянство и младшие офицеры искренне оплакивали героя, то многие представители: аристократии и военачальники радовались. Великий князь Павел говорил, что теперь государыня может похвастаться тем, что в империи стало одним вором меньше, — хотя цесаревичу, конечно, нельзя ставить в упрек его желчность: в течение двадцати лет Потемкин делал все возможное, чтобы отдалить его от трона. Зубов, «хоть и не радовался открыто», имел вид человека, освободившегося «от тяжкого долгого ига».^[1017]

Когда весть о кончине князя дошла до Румянцева-Задунайского, присутствовавшие ожидали, что он обрадуется, но фельдмаршал встал на колени перед образами и объяснил удивленным очевидцам: «Князь был мне соперником, может быть, даже неприятелем, но Россия лишилась великого человека, а отечество потеряло сына бессмертного по заслугам своим!» Безбородко признавал, что «много обязан [...] редкому и отличному человеку». Скорбел и Суворов, чувствовавший, что героический век окончен: Потемкин дал развернуться его гению, чтобы прославить отечество и прославиться самому. Полководец дважды ездил молиться на могилу светлейшего.^[1018]

Л.H. Энгельгардт, участвовавший в подготовке церемонии погребения князя в Яссах, заговорил с тремя гренадерами, служившими под началом Потемкина. «Покойный его светлость был нам отец, — сказали солдаты, — облегчил нашу службу, довольствовал нас всеми потребностями; словом сказать, мы были избалованные его дети; не будем уже мы иметь подобного ему командира». Даже желчный Ростопчин признавал, что гренадеры Потемкина плачут по нему. Безбородко, расспрашивавший солдат о тяготах при осаде Очакова, услышал, что «тогда так нужда велела» и что Потемкин обращался с ними с великой добротой.^[1019]

Двойственное отношение, которое возбуждала у современников личность Потемкина, невероятно исказило его образ в исторической перспективе и затруднило объективную оценку его достижений. Враги обвиняли его в лени, разврате, нерешительности, Сумасбродстве, лживости, некомпетентности в военных делах, но даже они признавали его мощный ум, силу характера, масштабное видение политической ситуации, смелость, щедрость и великие достижения.

«Невозможно отрицать, — писал первый биограф Екатерины Ж.А. Кастера, — что ум, мужество и энергия, а Также многие, одни за другим развернувшиеся дарования сделали его достойным места первого министра империи». Де Линь говорит, что природа создала Потемкина из материала, «которого хватило бы на сто человек».^[1020]

Как завоеватель новых земель Потемкин стоит рядом с Петром Великим. Так же, как Петр, он заложил новые города и построил флот, так же, как первый русский император, умер в 52 года — но на этом сходство заканчивается, потому что* Потемкин был столь же человеколюбив и незлопамятен, как Петр жесток и мстителен.

По-настоящему личность князя Таврического можно понять и оценить только в свете его уникального партнерства с Екатериной: здесь мы имеем дело с беспрецедентным любовным и политическим альянсом. Считать его только историей нежной любви и благородной дружбы означало бы игнорировать колоссальные исторические свершения, ставшие плодом этих отношений.

Отношения с Екатериной позволили Потемкину превзойти всех прославившихся в истории министров-фаворитов и вести себя подобно царю. Он щеголял своей почти неограниченной властью, но в то же время страдал от двусмысленности своего положения. Он вел себя сумасбродно, потому что мог себе это позволить, но, обладая полномочиями соправителя империи, официально им не являлся. Как все фавориты, он страдал от всеобщего убеждения, что действиями «доброй правительницы» руководит «злой советник», — отсюда и название его первой биографии: «Князь тьмы». Если бы он был царем, его судили бы по его свершениям, а не по образу жизни: коронованные особы могут позволить себе любые причуды. «Его завоевания увеличивали славу империи, — говорил о нем Сегюр, — однако восхищение, которое они вызывали, адресовали императрице, а ненависть — ему».^[1021]

Светлейший был смел в политике, но осторожен на поле боя. В непосредственном командовании армией он действительно отличался медлительностью, но являлся при этом непревзойденным стратегом как на суше, так и на море: он был одним из первых, кто применил одновременные действия морских и сухопутных сил на огромном театре военных действий. Ему ставили в вину то, что в русской армии царит беспорядок и коррупция, но то, чего он добился в борьбе с этими пороками, заслуживает уважения. Так, Безбородко, приехавший в армию после его смерти, удивлялся увиденной им организованности.^[1022] Кроме того, нельзя забывать, что при всех «беспорядках» армия Потемкина побила турок, которые нанесли многочисленные поражения австрийцам, — а те считались в Европе гораздо лучшими воинами, чем русские. Как напоминала Екатерина Гримму, на счету Потемкина — только победы, а этим могут похвастаться немногие генералы. В целом военная история до сих пор не отдала должного Потемкину: он был безусловно талантливый военачальник, хотя и стоявший на одну ступень ниже, чем такие гении военного дела, как Фридрих Великий, Суворов или Наполеон. Если же вспомнить его заботу о солдатах, то равного ему не знала русская история, вплоть до сегодняшнего дня, времени чеченской войны.

Тридцать лет спустя граф Ланжерон, чье предвзятое описание Потемкина повредило репутации князя не меньше, чем записки де Линя или сочинение Гельбига, признавал: «Я судил его слишком строго, и на мои оценки повлияло мое возмущение. [...] Конечно, он имел все недостатки придворных, вульгарность выскочки и дерзость фаворита, но все это перемололось на мельнице его гения. Он ничему не учился, но [...] его ум был так же велик, как его тело. Он умел замышлять и исполнять чудеса — и такой человек был необходим Екатерине. Он занял Крым, покорил татар, переселил запорожцев на Кубань и цивилизовал их, основал Херсон, Николаев, Севастополь, построил в этих городах верфи, создал флот, стал властелином на Черном море [...] За все эти чудеса он достоин признания».^[1023]

Вскоре после смерти Потемкина Державин начал оду «Водопад», в которой запечатлел черты, снискавшие князю прозвища Алкивиада и Мецената. Великолепие, быстрота и мощь водопада символизируют бурную жизнь светлейшего и его переменчивую натуру. Герцог Ришелье, знаток человеческой натуры и сам государственный деятель, понимал Потемкина лучше всех иностранцев. «Совокупность его достоинств, — говорил он, — намного превосходила его недостатки [...] Почти все его общественные деяния несут на себе печать благородства и величия».^[1024]

Хотя сам Потемкин просил Попова похоронить его на родине, в Чижево, Екатерина сочла, что прах князя должен принять один из построенных им городов, Херсон или Николаев. Странно, что она не повелела привезти его в Петербург, но, может быть, ученица Просветителей, она не придавала большого значения могилам? Кроме того, она знала, что чем дальше его прах от столицы, тем меньше вероятность, что после ее смерти его осквернит Павел.

Траурная церемония состоялась в Яссах. 11 октября тело Потемкина было положено в большом зале — вероятно, во дворце Гики. Катафалк стоял в сооруженном внутри зала павильоне, обитом черным сукном и обложенном по краям серебряным позументом. Потемкин лежал в открытом гробу, обитом розовым бархатом и покрытом парчовым покрывалом. Над гробом — балдахин на десяти древках, с черными страусовыми перьями. В головах и на первых ступенях на подушках — княжеская корона, фельдмаршальский жезл, лавровый венок, ордена. По сторонам катафалка — две пирамиды с укрепленными на них гербом светлейшего и доской с перечнем его побед^{104}; рядом — знамена великого гетмана. На крышке гроба — шпага, шляпа и шарф. Вокруг горели свечи, семнадцать офицеров несли караул. Проститься с телом дозволялось всем желающим. «Народ стекался толпами; горесть написана была на всех лицах, наипаче воины и молдаванские бояре проливали слезы о потере своего благодетеля и друга».^[1025]

13 октября в 8 часов утра Екатеринославский и Малороссийский гренадерские и Днепровский мушкетерские полки выстроились вдоль улиц, по ходу погребальной процессии. Под колокольный звон и пушечный салют генералы вынесли гроб из церкви; балдахин несли офицеры гвардии, кисти поддерживали полковники. Впереди процессии шли эскадрон конвойных гусар и кирасирский полк Потемкина. За домочадцами покойного конюхи вели его верховых лошадей. Дальше следовали сто двадцать солдат с факелами и тридцать шесть офицеров со свечами, молдавские бояре в экзотических турецких костюмах и черкесские князья. Вслед за ними — духовенство и обер-офицеры со знаками отличия князя. Наконец, гроб на катафалке, запряженном восьмеркой лошадей. За гробом — родственники покойного. Замыкали шествие казаки.

Через высокую башню траурный кортеж вошел в крепость — монастырь Голия; гроб внесли в церковь Вознесения, которую когда-то посещал Петр I. Смешение византийского, классического и русского стилей вполне подходило для Потемкина. Пушки салютовали в последний раз.

Ничто не могло возместить Екатерине утрату Потемкина. После Рождества она три дня не выходила из своей комнаты. В честь Ясского мира она приказала салютовать из пушек 101 залпом и устроила праздничный обед, но не позволила произносить тостов. 30 января 1792 года, когда Самойлов привез подписанный договор с Турцией, она уединилась с племянником светлейшего, и они вместе долго плакали. Летом, вернувшись из Царского Села, она объявила, что будет жить во дворце Потемкина, который назвала в его честь Таврическим, и действительно стала проводить там довольно много времени. Она полюбила этот дворец и часто гуляла одна по его саду, словно ища Потемкина. Отмечая день рождения князя, она снова плакала, а в годовщину его смерти заперлась у себя на весь день. Однажды, посетив Таврический дворец в сопровождении Зубова и внуков, она заметила: «Tout etait charmant^{105}, а теперь все не ладно».^[1026]

Василий Попов стал не только ее секретарем, но и воплощением потемкинских политических принципов. Достаточно было ему сказать, что некое предложение не понравилось бы светлейшему, чтобы Екатерина отказалась даже рассматривать его. Когда она приезжала в Таврический дворец, Попов становился на колени и благодарил ее за то, что она удостоила своим посещением дом его благодетеля. Самойлов по смерти Вяземского занял должность генерал-прокурора. Рибас основал в Хаджибее город Одессу, как завещал Потемкин, а генерал-губернатор Новороссии Ришелье сделал этот город самым космополитичным портом мира. В 1815 году Ришелье стал министром иностранных дел Франции.

Через два года после смерти Потемкина де Линь писал о нем Екатерине как о своем «драгоценном, неподражаемом и восхитительном» друге. Принцу так и не довелось возглавить ни одну армию; он умолял Меттерниха позволить ему принять участие в наполеоновском походе на Россию — своеобразный ответ на гостеприимство Екатерины и Потемкина. Сегюр стал церемонимейстером Наполеона, в 1812 году советовал ему не связываться с Россией, а после Реставрации снова появился на политической сцене в качестве пэра Франции. Нассау-Зи-ген пытался внушить Наполеону, что должен возглавить завоевание британской Индии, но погиб в Пруссии в 1806 году.

Франсиско де Миранда, прослужив несколько лет генералом французской революционной армии, возглавил борьбу за освобождение Латинской Америки от испанского владычества. В 1806 году он высадился в Венесуэле с двумя сотнями волонтеров, но вынужден был отступить. В 1811 году Симон Боливар убедил его вернуться и возглавить патриотическую армию Венесуэлы. Военные поражения и землетрясение заставили Миранду вступить в переговоры с испанцами. Потом он попытался бежать, Боливар арестовал его, выдал испанцам, ив 1816 году, через тридцать лет после встречи с Потемкиным, Миранда умер в тюрьме.

Сэр Джеймс Харрис стал графом Малмсбери, и Талейран удостоил его названия «самого проницательного министра своего времени». Сэр Сэмюэл Бентам занял пост генерал-инспектора британского министерства кораблестроения; именно под его контролем строились те корабли, что разбили франко-испанский флот при Трафальгаре. Иеремия Бентам осуществил свой проект — построил тюрьму Паноптикон. Эксперимент не удался, но философ обвинял в этом поддержавшего его короля, Георга III.

Джон Пол Джонс получил от Вашингтона поручение разбить алжирских пиратов у Варварийского побережья, но умер в Париже 7/18 июля 1792 года в возрасте всего 45 лет и был удостоен государственных похорон. Его провозгласили основателем американского флота. Потом его могила считалась утраченной—до 1905 года, когда генерал Гораций Портер обнаружил останки Пола Джонса, прекрасно сохранившиеся в свинцовом гробу. Президент Теодор Рузвельт послал за ним четыре крейсера, и в январе 1913 года, через 125 лет после встречи с Потемкиным, Пол Джонс был погребен в мраморном саркофаге, за тысячи миль от России, в Морской академии в Аннаполисе.[1027]

Для того чтобы иметь возможность проводить время вместе с Александрой Браницкой, Екатерина отвела ей покои Потемкина в своих дворцах, но настояла, чтобы сменили прислугу: вид домашних покойного надрывал бы ей сердце. Зубову она поручила многие из постов, которые занимал светлейший, но молодой фаворит показал себя мало к чему способным.

В свое время, вдохновляемая князем, Екатерина почти уверилась в своем плане отстранить Павла от престолонаследия и передать трон внуку — Александру.^[1028] Но без поддержки светлейшего у нее, вероятно, не хватило на это сил.

5 ноября 1796 года Екатерина встала, как обычно, рано утром. Когда она закрылась в уборной, с ней случился удар. Как и английского короля Георга II, последний недуг застал ее в тот момент, который объединяет монархов с простыми смертными. Через некоторое время камердинер и горничная взломали дверь, перенесли ее в спальню, уложили на матрас на полу и доктор Роджерсон сделал ей кровопускание. В Гатчину, к великому князю, поскакали курьеры (увидев их, Павел решил, что его собираются арестовать). По приезде в Петербург цесаревич вместе с Безбородко просмотрел бумаги императрицы и, как считается, уничтожил те, в которых говорилось о наследовании престола Александром. Екатерина скончалась 6 ноября, в 9 часов 45 минут, на том же матрасе на полу.

Павел I упразднил все что мог из сделанного матерью. В Таврическом дворце он устроил казармы конногвардейского полка, в Зимнем саду — конюшни. Очень по-ребячески он «наказал» библиотеку Потемкина, «сослав» ее в Казань.^[1029] Павел вернулся к прусской парадомании своего отца, уничтожил ненавистные ему потемкинские порядки в армии и превратил Россию в казарму. Его деспотизм и непоследовательность объединили против него недовольных гвардейских офицеров, и в 1801 году он был убит.

Сыновья Павла I, Александр I и Николай I, сохранили прусский порядок, и царская Россия так и осталась «кнуто-германской империей», как называл ее анархист Бакунин.

Софья де Витт вышла замуж за самого богатого из польских магнатов — Феликса Потоцкого, с которым познакомилась в Яссах после смерти Потемкина. Потом, «совершив все грехи Содома и Гоморры», она завела роман со своим пасынком Юрием Потоцким и жаловалась посетившему ее Ланжерону, что не может жить всего на 60 тысяч дукатов в год. В 1805 году, после смерти старика Потоцкого, она прогнала пасынка, посвятила себя воспитанию детей, преумножила свое состояние и умерла в 1822 году, окруженная всеобщим уважением.

Александра Браницкая удалилась в свои имения и стала невероятно богатой. «Кажется, — говорила она, — у меня около двадцати восьми миллионов». Принявшая последний вздох Потемкина, она стала «носительницей его славы». В своем имении она построила усыпальницу в память Потемкина и заказала свой портрет с бюстом дяди на заднем плане. Вигель записал со слов матери, что в 1790-е годы «все почтеннейшие дамы и даже генеральши подходили к ней к руке; а она, умная, добрая и совсем не гордая женщина, без всякого затруднения и преспокойно ее подавала им».^[1030] Александр I дважды посещал ее и назначил статс-дамой. Дети ее детей, русские и польские аристократы, уже обзавелись собственными семьями, когда она умерла в возрасте 88 лет в 1838 году.

Графиня Екатерина Скавронская, овдовев, вышла замуж по любви за рыцаря Мальтийского ордена графа Джулио Литта. Младшая из племянниц, Татьяна, похоронив Михаила Потемкина, вышла за уже немолодого князя Н.Б. Юсупова, богача и мецената. Этот брак не принес ей счастья, но, подобно своему дяде, она стала обладательницей огромной коллекции драгоценных камней, включавшей серьги Марии Антуанетты, алмаз «Полярная звезда» и диадему сестры Наполеона, королевы Неаполитанской. Феликс Юсупов, убивший Григория Распутина в 1916 году, гордился своим родством с Потемкиным.^[1031]

Скажем еще несколько слов о внучатных племянницах Потемкина. Дочь Браницкой Елизавета вышла замуж за князя Михаила Семеновича Воронцова, сына врага Потемкина — графа Семена Романовича. Михаил Воронцов стал наместником Кавказа и Новороссии. Говорили, что Елизавета Воронцова унаследовала шкатулку с брачной записью о венчании Потемкина с Екатериной II и приказала бросить ее в Черное море.^[1032] Англоман «милорд» Воронцов был не в состоянии держать под контролем сердце своей увлекающейся, но обладавшей безупречными манерами жены. В 1823 году она уже состояла в связи с одним из своих кузенов, Александром Раевским, когда познакомилась с сосланным в Одессу Александром Пушкиным. Безусловно, ее родство с великим Потемкиным служило дополнительным магнитом для молодого поэта. Между княгиней и поэтом начался бурный роман. Воронцов выслал Пушкина из Одессы. Тот ответил злой эпиграммой, а через девять месяцев после его отъезда у княгини Лизы родилась дочь Софья, в портретах которой многие усматривают разительное сходство с поэтом. Так, возможно, смешалась кровь Потемкина и Пушкина. В 1837 году, когда Пушкин погиб на дуэли, на руке у него был «талисман» — перстень с надписью на древнееврейском языке, подарок Елизаветы Воронцовой.

Дочь Скавронской, также Екатерина, скандально прославилась на всю Европу. Прозванная «обнаженным ангелом» за свое пристрастие к прозрачным платьям и «Chat Blanc» — «Белой кошкой» — за безграничную чувственность, она вышла замуж за генерала князя Петра Багратиона. От матери она унаследовала ангельское выражение лица, алебастровую белизну кожи, голубые глаза и каскад золотых волос. В 1802 году в Дрездене она стала любовницей Метгерни-ха и от него родила дочь Клементину. Гете встречался с ней в Карлсбаде и восторгался ее красотой, когда она начинала новый роман — с принцем Людвигом Прусским. Ее муж Багратион погиб в Бородинском сражении. В 1814 году она отправилась на Венский конгресс, где соперничала с герцогиней Саган за благосклонность Александра I. Затем она перебралась в Париж, прославилась там многочисленными любовными связями и потемкинскими брильянтами, а в 1830 году стала женой английского генерала и дипломата лорда Хоудена.^[1033]

Софья, дочь Самойлова, вышла замуж за сына графа Бобринского, смешав кровь Екатерины, Орловых и Потемкиных.

События русской революции 1905 года начались с произошедшего в Одессе восстания матросов на броненосце «Потемкин», о котором снял свой знаменитый фильм Сергей Эйзенштейн — так имя Потемкина стало одновременно символом большевизма^{106}. Лестница Ришелье в Одессе была переименована в Потемкинскую, и теперь французский герцог стоит над ступенями, носящими имя того «необыкновенного человека», которым он так восхищался.

Таврический дворец стал и колыбелью, и могилой русской демократии. В 1906 году здесь заседала Государственная дума; после Февральской революции 1917 года во дворце располагалось Временное правительство, а затем Петроградский Совет рабочих и солдатских депутатов. 6 января 1918 года в бывшем Зимнем саду собралось первое и последнее, до 1991 года, заседание демократического парламента — Учредительного собрания. Когда Ленин оставил зал, матросы-охранники разогнали депутатов и заперли дворец.

23 ноября 1791 года тело Потемкина привезли в Херсон. По обычаю, при бальзамировании тел великих людей внутренности хоронили отдельно. Особенно большое значение придавалось погребению сердца: в том же году, несколькими месяцами раньше, сердце Мирабо было пронесено по улицам Парижа в свинцовой урне, покрытой цветами.

Считается, что внутренности Потемкина погребены в церкви Вознесения в ясском монастыре Голия. В церкви нет на это никаких указаний, но в течение двухсот лет несколько человек знали, что они хранятся в золотой шкатулке под покрытой ковром каменной плитой у подножия средневекового трона господаря: мозг, задумавший королевство Дакию, лежал под портретом молдавского князя Василия Волка.

Родственники Потемкина не забыли то место в степи, которое отметил своей пикой казак Головатый. В 1792 году Самойлов поставил здесь классической формы обелиск с высеченными на гранях надписями. Рисунок обелиска и белый камень, из которого он сделан, так напоминают фонтан в Николаевском дворце, что, скорее всего, проект стелы принадлежал тому же архитектору — Ивану Старову. Позднее, в начале XIX века, наследники Потемкина поставили рядом с обелиском пирамиду десятиметровой высоты из темного камня^{107}.^[1034]

В Херсоне тело Потемкина было положено в раку в центре церкви св. Екатерины-великомученицы. Императрица заказала мраморное надгробие, но через пять лет, когда она умерла, плита еще не была готова. Потемкин оставался не похороненным. У раки светлейшего молились местные жители и приезжие; в их числе был и Суворов.^[1035]

Об этих посещениях узнал Павел I и страшно разгневался: даже через семь лет после своей смерти Потемкин продолжал нарушать традиции и приличия. 18 апреля 1798 года император подписал приказ генерал-прокурору Александру Куракину, «дабы все тело без дальнейшей огласки в самом же том погребу погребено было в особо вырытую яму, а погреб засыпан землею и выглажен так, как бы его никогда не бывало». Предание гласит, что на словах император приказал Куракину не только уничтожить все, что напоминало о Потемкине, но и разбросать его кости по Чертову ущелью невдалеке от церкви. Могила была выкопана и снова зарыта под покровом ночи.^[1036]

4 июля 1818 года архиепископ Екатеринославский Иов Потемкин, кузен светлейшего, распорядился снять плиту пола в церкви св. Екатерины и поднять гроб. Набальзамированное тело оказалось на месте — как это случалось не раз, подданные игнорировали безумный каприз Павла. Говорили, что, уезжая из Херсона, Иов что-то увез с собой. Была ли это урна с частью праха Потемкина?

По воцарении Александра I Потемкин был реабилитирован. Было решено поставить памятник Потемкину в Херсоне.^[1037] Проект заказали И.П. Мартосу, но скоро работа остановилась из-за очередной ссоры наследников о деньгах — памятник стоил 170 тысяч рублей — и возобновилась только в 1826г. Колоссальный бронзовый монумент, открытый в 1837г., представлял Потемкина в римских доспехах, с мечом, в шлеме с плюмажем, на высоком пьедестале. Во время гражданской войны власть в Херсоне менялась несколько раз, и петлюровцы, мстя за ликвидацию Запорожской Сечи, сняли памятник с пьедестала и поставили во двор местного музея. Во время Второй Мировой войны памятник был то ли вывезен, то ли уничтожен немцами.

Каждое новое вскрытие могилы рождало новые сомнения. В 1859 году еще одна официальная комиссия убедилась, что тело князя на месте. Под полом обнаружили большой склеп, в нем деревянный гроб, в деревянном — наглухо запаянный свинцовый. Местный чиновник Ф. Мильгоф осмотрел склеп и приказал запечатать его снова.^[1038]

Решено было возвести надгробие — но выяснилось, что никто не заметил точного места, где его надо поместить. В 1873 году очередная комиссия вскрыла захоронение и нашла части свинцового и деревянного гробов, куски золотого позумента и три орденские звезды, а также маленький деревянный ящик, содержащий череп с треугольным отверстием в основании — вероятно, тем, что сделал доктор Массо при бальзамировании, — и остатки каштановых волос. На этот раз над могилой поставили надгробную плиту. Прах Потемкина, если это был он, наконец обрел покой.^[1039]

Затем произошла революция. Большевики приказали раскопать кладбище при церкви св. Екатерины, где были похоронены офицеры, убитые при осаде Очакова. Пожелтевшие фотографии, сохранившиеся у местного священника, отца Анатолия, представляют жуткую сцену: крестьяне стоят над скелетами в остатках мундиров екатерининских времен; на заднем плане маячит кожанка чекиста.

В 1930 году молодой писатель Борис Лавренев приехал в Херсон, свой родной город, навестить больного отца. Проходя через крепость, он увидел на церкви табличку: «Музей атеизма». Он вошел — в стеклянной витрине темнело «что-то круглое, коричневое». Предмет оказался черепом, а поясняющая надпись гласила: «Череп любовника Екатерины II Потемкина». В соседней витрине стоял скелет с остатками мышц: «Кости любовника Екатерины II Потемкина». В третьей лежала одежда Потемкина — остатки зеленого бархатного кафтана, белых панталон, чулок и туфель.

Лавренев немедленно отправил телеграмму в Наркомат культуры, а когда вернулся в Ленинград, узнал, что херсонский «музей» закрыт. Потемкина снова собрали, положили в новый гроб, гроб поставили в новый склеп и закрыли новой кладкой.^[1040]

11 мая 1984 года начальник Херсонского отделения службы судебно-медицинской экспертизы Л.Г. Богуславский снова вскрыл могилу и обнаружил «31 человеческую кость [...] принадлежащую мужскому скелету, рост около 185 см [...] возраст — около 52-55 лет»; возраст скелета определялся приблизительно двумя столетиями. Однако в гробу откуда-то взялись эполеты английского офицера времен Крымской войны. Гроб был не очень старый, но кроме православного имел на крышке еще и католический крест. Эксперты нашли, что прах несомненно принадлежит Потемкину. Но откуда взялись католический крест и английские эполеты?

В июле 1986 года, отвечая на письмо историка Евгения Анисимова, который остался неудовлетворен результатами экспертизы, Богуславский заверил, что экспертиза останков сомнения не вызывает. Оригинальные гробы — деревянный с позолотой и свинцовый — исчезли во время революции. Католический гроб, слишком короткий для покойника, относится, вероятно, к 1930 году. Английские эполеты — из другого захоронения: свидетельство грабежа могил большевиками. Итак, в 1986 году князь Таврический был похоронен снова — если считать ясское захоронение и все эксгумации, — в восьмой раз.^[1041]

Сегодня церковь св. Екатерины полна прихожан. Первое, что бросается в глаза при входе, — решетка вокруг белой мраморной плиты, в самой середине храма, под куполом. Надпись на ней гласит:

Фельдмаршал Светлейший князь

Григорий Александрович

Потемкин- Таврический

Родился 30 сентября 1739 года

Умер 5 октября 1791 года

Похоронен в сем храме 23 ноября 1791 года

По краям плиты — семь позолоченных медальонов с названиями взятых Потемкиным городов и датами.

Старушка, продающая свечи у входа, советует мне подождать священника. Отец Анатолий — представитель нового поколения православных священников — рад показать иностранцу могилу Потемкина. Склеп никто не открывал уже несколько лет.

Отец Анатолий зажигает шесть свечей и открывает незаметную дверь в деревянном полу. По ступеням, ведущим в темноту, он спускается первым, ставя восковые свечи на выщербинки в стене. Добираемся до маленького помещения, где когда-то висели иконы и стояли серебряный, свинцовый и деревянный гробы Потемкина. В середине склепа на небольшом возвышении — простой деревянный гроб с крестом на крышке. Священник зажигает еще несколько свечей и поднимает крышку гроба. Под ней — черный мешок с черепом и нумерованными костями князя Потемкина.

Остается только одна тайна: где сердце Потемкина? Его не похоронили в Голии вместе с мозгом и внутренностями, а положили в золотую урну. Но где она? Самойлов писал, что она находится под престолом церкви св. Екатерины в Херсоне, однако отец Анатолий уверяет, что никаких следов урны нет. По всей видимости, сердце Потемкина увез в 1818 году архиепископ Иов. В имение Браницкой? Или в Чижево, где сам светлейший просил похоронить его? Сегодняшние обитатели Чижево верят, что сердце Потемкина похоронено там, в той церкви, где он учился петь и читать.

Это было бы справедливо: империи, для которой столько сделал Потемкин, сегодня больше нет, и большую часть его завоеваний Россия потеряла. Если кости Потемкина остались на Украине, то сердце его, конечно, должно принадлежать России.