Потомки Шаннары

ГЛАВА 29

К утру погода на Уступе изменилась: гроза, разразившаяся над Тирзисом, повернула на север, в Ключ Пармы. Еще не рассвело, когда первая гряда облаков начала застилать небо, заслоняя луну и звезды, так что все вокруг стало непроницаемо черным. Потом ветер стих, воздух стал неподвижным и мрачным. Первые капли дождя упали на обращенные к небу лица часовых, на пыльную каменистую поверхность Уступа, оставляя на ней темные пятна, их становилось все больше, пока они не слились в одно большое пятно. Капли падали все чаще, и все живое стихло. Леса под утесом окутались густым паром, он поднимался над верхушками деревьев и смешивался с облаками, образуя сплошную пелену, в которой даже самый острый глаз не мог бы ничего разглядеть. Рассвет оказался всего лишь узкой полоской света над восточным краем горизонта, которой никто и не заметил. А дождь шел уже в полную силу, заставив всех, включая охрану, искать укрытия.

Вот почему никто не увидел ползуку.

Скорее всего он выполз из леса сразу, как только облака заслонили луну и звезды — единственные источники света, которые могли его выдать, — и стал подбираться к подножию утеса. Он взбирался на Уступ, скрежеща когтями и пластинами своей брони по камням, но эти звуки терялись среди раскатов грома и шума дождя.

Ползука был уже почти рядом, когда часовые заметили свою оплошность и подняли тревогу.

От их криков Морган Ли, вздрогнув, проснулся. Сон сморил его в дальнем углу Уступа, в осиновой рощице. Он лежал, свернувшись клубком под старым деревом, укрывшись охотничьим плащом. Его мышцы так онемели, что он не сразу смог подняться. Но крики, полные ужаса и отчаяния, становились все громче. Он через силу заставил себя встать на ноги, выхватил широкий меч и побежал, спотыкаясь, сквозь дождевую пелену.

На Уступе творилось что-то невообразимое. Повсюду с обнаженным оружием в руках метались люди — темные тени в сером, пропитанном влагой мире. Кто-то зажег несколько факелов, но потоки воды с неба сразу же потушили их. Морган побежал вместе со всеми вперед, разыскивая источник всеобщего безумия.

И он увидел: ползука был уже на краю Уступа. Вздымаясь над укреплениями повстанцев, цепляясь когтями за камни, чудовище старалось поскорее выбраться на ровную поверхность. В одной из его огромных клешней болталось тело человека, перекушенного пополам, — труп часового, поднявшего тревогу.

Мятежники бросились на него, размахивая дротиками и копьями и нанося удары и отчаянно пытаясь столкнуть его с утеса. Но ползука был слишком велик: он высился над ними как стена. Морган в отчаянии остановился. С таким же успехом можно пытаться повернуть реку вспять. Одной физической силой людям не справиться с таким гигантом.

Ползука двинулся вперед, навстречу тем, кто его атаковал. Копья и дротики ломались, как тростинки. Те, на кого он обрушился, были мгновенно раздавлены, а еще несколько человек перекушены его клешнями. Он разрушил сразу несколько укрепленных точек обороны Уступа и стал прокладывать себе дорогу дальше, давя на своем пути оружие, припасы, палатки, хватая клешнями все, что двигалось. Удары мечей и кинжалов дождем осыпали его, но чудовище просто не замечало их.

— Свободнорожденные! — раздался внезапно громкий крик. — Ко мне!

Падишар Крил появился словно ниоткуда — фигура в ярко-алой одежде посреди дождя и тумана.

Повстанцы закричали в ответ и начали собираться вокруг предводителя. Он быстро разбил всех на группы; одни атаковали ползуку огромными копьями, другие наносили удары в бока монстра и нападали на него сзади. Ползука стал вертеться и извиваться, но по-прежнему продвигался вперед.

— Свободнорожденные, вперед! — Этот крик раздавался отовсюду, возникая в полумраке, наполняя пространство духом ярости и отваги.

И тут появился Аксинд со своими горными троллями. Их большие тела с ног до головы покрывала броня, они размахивали тяжелыми топорами. Тролли атаковали ползуку в лоб, нанося удары по его клешням. Трое из них мгновенно превратились в месиво из плоти и железа. Но остальные наносили удары такой силы, что перебили ему левую клешню, и она бессильно повисла.

Монстр приостановился. Его путь отмечала вереница мертвых тел. Морган все еще находился на полпути между ползукой и пещерами; неспособный на что-либо решиться и не понимающий, что с ним происходит, он будто застрял в зыбучем песке. Он видел, как чудовище поднялось над землей и замерло, словно змея перед броском, опираясь о землю задней частью туловища и готовясь кинуться на тех, кто осмелится атаковать его. Тролли и мятежники попятились назад, предостерегая друг друга громкими криками.

Морган поискал глазами Падишара, но не увидел его. На мгновение он подумал, что Падишар убит. Дождь заливал лицо и глаза горца, и он то и дело смахивал воду рукой. Его пальцы крепко сжимали рукоять меча, но он все еще пребывал в нерешительности.

Ползука снова двинулся вперед, бросаясь из стороны в сторону и защищаясь от атак с флангов. Взмах его хвоста отбросил нескольких повстанцев далеко в сторону. Стрелы и копья отскакивали от него. Он неутомимо продвигался, заставляя оборонявшихся отступать к пещерам.

Моргана Ли трясло. «Сделай хоть что-нибудь!» — кричало все его существо.

И вдруг из самой большой пещеры появился Падишар Крил. За его спиной что-то двигалось и скрипело. Морган Ли прищурился, пытаясь сквозь туман разглядеть, что это такое. И наконец разглядел, когда непонятный предмет выкатился на свет и приобрел очертания.

Это был огромный самострел. Падишар развернул его, направив на ползуку. Кхандос крутил лебедку, натягивавшую тетиву. Морган увидел огромную, сделанную из целого бревна, стрелу.

Чудовище остановилось, словно оценивая степень угрозы со стороны нового оружия. Потом, слегка пригнувшись, двинулось вперед, щелкая в предвкушении главной добычи оставшейся клешней. Падишар приказал стрелять, но первая стрела пролетела мимо. Ползука прибавил скорость. Кхандос лихорадочно вращал лебедку. Самострел выстрелил еще раз, стрела срикошетила от пластин брони, хотя силой удара ползуку слегка отбросило в сторону. Однако он сразу выпрямился и снова пошел в атаку.

Морган понял: третий выстрел Кхандос сделать не успеет — ползука слишком близко. Но Кхандос лихорадочно натягивал тетиву. Мятежники и тролли нападали на монстра со всех сторон, стараясь отвлечь его, рубили мечами и топорами, но он понял, что единственная реальная угроза — самострел, и торопился с ним разделаться. Кхандос установил третью стрелу и потянулся к спусковому рычагу.

Но поздно. Чудовище обрушилось на самострел всей своей массой, давя его. Дерево не выдержало, тележка, на которой стояло орудие, разлетелась на куски. Кхандоса отбросило в сторону. Люди с криками бросились врассыпную. Ползука повозился среди обломков, потом, празднуя свою победу, поднялся во весь рост, полагая, что теперь, для того чтобы покончить со всем остальным, нужно сделать всего один бросок.

Но Падишар Крил его опередил. Пока повстанцы пытались спастись, Кхандос лежал без сознания в темноте, а Морган боролся с оцепенением, Падишар выхватил из стойки одну из приготовленных стрел, бросился под возвышающееся тело ползуки и установил стрелу острием вверх. Не заметив Падишара, чудовище плюхнулось вниз, чтобы окончательно уничтожить самострел, и напоролось на острие стрелы. Сила падения была такова, что стрела пробила его броню и вышла наружу с другой стороны тела.

Падишар едва успел откатиться в сторону, когда ползука рухнул на землю. От неожиданности и боли чудовище потеряло равновесие и, корчась, покатилось по земле.

— Свободнорожденные! — закричал Падишар, призывая своих людей и троллей, и те тотчас бросились к нему. При каждом взмахе меча или топора от тела ползуки отлетали куски брони и мяса. Вторая клешня тоже была отрублена. Падишар криками подбадривал людей, нападая вместе с ними, вкладывая в удары своего широкого меча все оставшиеся у него силы.

Сражение было ожесточенным. Ползука, хотя и сильно пострадавший, все еще был опасен. Он давил людей, катаясь по земле, разбрасывая их в стороны судорожными взмахами хвоста. Все усилия покончить с ним оказались безрезультатны, пока наконец не догадались принести еще одну стрелу от самострела и вогнать ее в глаз чудовища так, что острие проникло в мозг. Ползука изогнулся в последних судорогах и затих.

Морган Ли наблюдал за всем этим с расстояния слишком большого, чтобы быть хоть чем-то полезным в схватке. Когда битва закончилась, его все еще трясло, пот катился с него градом. Он не пошевелил и пальцем, чтобы помочь повстанцам.

После этого боя настроение в лагере резко изменилось — все поняли, что Уступ не так уж неприступен. Падишар пребывал в самом скверном расположении духа, он ко всем придирался, злясь на Федерацию за то, что она использовала ползуку, на мертвого монстра — за смерти и разрушения, которые он причинил, на охрану — за недостаточную бдительность и больше всего на самого себя — за то, что не подготовился к случившемуся.

Его люди занимались обычными делами без всякого настроения, хмуро ворчали: «Если Федерация бросила на нас одного ползуку, то что ей мешает послать еще одно чудовище? А если она его пошлет, то как его остановить? И что делать, если у Федерации найдется в запасе что-нибудь похлеще?»

При атаке погибло восемнадцать человек, примерно в два раза больше людей было покалечено, некоторые из них вряд ли доживут до конца дня. Падишар приказал похоронить павших в дальнем конце Уступа, а раненых отнести в самую большую пещеру, превратив ее во временный госпиталь. У них имелись кое-какие медикаменты, несколько повстанцев умели лечить раны, но настоящего целителя у Падишара не было. Крики раненых и умирающих не затихали в неподвижном утреннем воздухе.

Ползуку подтащили к краю Уступа и сбросили вниз. Это была тяжелая, выматывающая силы работа, но Падишар не собирался терпеть присутствие чудовища на Уступе ни одной лишней секунды. Повстанцы использовали для этого веревки и блоки, обвязав огромную тушу чудовища. Десятки людей тянули веревки, и туша ползуки дюйм за дюймом продвигалась среди обломков к краю утеса. Работа заняла все утро. Морган трудился вместе со всеми, ни с кем не разговаривая, стараясь оставаться незамеченным и все еще пытаясь понять, что же с ним произошло.

И наконец он понял. Вместе со всеми он тащил ползуку к краю утеса, все его тело болело и ныло, но голова неожиданно прояснилась и заработала четко. Он понял, что в происшедшем виноват меч Ли или, точнее, магия, бывшая в нем до того, как меч сломался. Потеря магии парализовала его, сделала таким нерешительным, таким напуганным. Овладев магией меча Ли, он считал себя непобедимым. Чувство обладания этой силой было ни на что не похоже, раньше он даже не представлял, что человек может испытывать подобное. Повелевая такой силой, он мог сделать все, что угодно. Он все еще помнил свои ощущения, когда стоял против порождений Тьмы в Преисподней практически один. Восторг! Упоение боем.

Но и истощение сил тоже. Каждый раз, когда он пользовался магией меча Ли, ему казалось, что он расходует часть самого себя.

Только когда меч сломался, Морган стал понимать, чего ему стоило обладание этим мечом. Он почти сразу почувствовал, как изменился. Падишар уверял, что со временем он позабудет потерю, исцелится и станет таким же, как и прежде. Теперь он знал, что этого не произойдет. Он уже никогда не исцелится полностью. Хотя он обладал магической силой очень короткое время, она изменила его навсегда. Он страдал от желания вновь ее получить. Без нее он пропадал, был сбит с толку и напуган, поэтому-то и не принял участия в схватке с ползукой.

Признаться себе в этом было нелегко. Он продолжал работать, как бесчувственная машина. Погруженный в свои мысли, окутанный дождевой пеленой и туманным сумраком, он надеялся, что никто, и особенно Падишар Крил, не заметил его позора. Его терзала мысль: что будет он делать, если такое повторится еще раз?

Постепенно мысли горца переключились на Пара. Он никогда раньше не задумывался, что должен чувствовать Пар, ведя постоянную борьбу со своей собственной магией. Теперь Морган понимал, как трудно приходится долинцу. Интересно, как его друг научился жить, зная о призрачности и непостоянстве действия магии песни желаний? Что он чувствовал, когда магия его подводила? А это случалось не раз за время путешествия к Хейдисхорну. Как ему удалось примириться с ее несовершенством? Мысль, что Пар как-то с этим справляется, придала Моргану Ли силы.

К полудню ползуку наконец сбросили с Уступа и повреждения, нанесенные лагерю, в основном ликвидировали. Буря ушла на восток, уползая вдоль гребня Зубов Дракона, и дождь утих. Облака начали расходиться, и солнце, появившееся в разрывах между ними, осветило темно-зеленое пространство Ключа Пармы. Туман развеялся, от дождя осталась только обильная роса, покрывавшая все вокруг сверкающим серебристым покрывалом.

Войска Федерации выдвинули вперед катапульты и осадные башни, возобновив обстрел Уступа. Никаких попыток взять Уступ штурмом не предпринималось — только постоянный огонь по мятежникам. Обстрел продолжался весь день и всю ночь, методичный, непрекращающийся, призванный истощить оборону. Мятежники ничего не могли с этим поделать: противник был слишком далеко от них и слишком хорошо защищен. Теперь безопасными оставались только пещеры. Очевидно, потеря ползуки не обескуражила Федерацию. Осада будет продолжаться, пока силы защитников не истощатся настолько, что Уступ легко будет взять приступом. Займет это дни, недели или месяцы — конец один. Армия Федерации готова ждать.

Повстанцы передвигались под градом стрел и камней, стараясь заниматься привычными делами, будто ничего не происходит. Но в тишине пещер они ворчали и высказывали сомнения со всевозрастающей настойчивостью; не важно, во что они верили раньше, сейчас Уступ им не удержать, утверждали они.

У Моргана Ли хватало собственных проблем. Горец намеренно уединился в той же осиновой рощице в дальнем углу Уступа. Подальше от места, где расположены основные оборонительные сооружения и куда солдаты Федерации направляли главный огонь.

Он не мог решить, как ему поступить. Конечно, следует рассказать кому-нибудь о сильно беспокоящих его подозрениях относительно личности предателя. Но кому?

Падишар Крил? Поверит ему предводитель мятежников или не поверит, в любом случае он не оставит это просто так. Падишару наплевать и на Стеффа, и на Тил; он, не долго думая, прикажет прикончить обоих. В конце концов, у него нет времени выяснять, кто из них предатель, если вообще кто-то из них предавал. К тому же Падишар не в том настроении, чтобы ходить вокруг да около и дожидаться, когда вопрос прояснится.

Морган решил, что лучше пока ничего не говорить Падишару.

Стефф? Но может ли он сказать Стеффу, что, по его мнению, предателем скорее всего является Тил? Даже если это так, он знал, как отреагирует его друг на такое обвинение. Стефф любит Тил. Она спасла ему жизнь. Он не поверит Моргану без неопровержимых доказательств. А такими доказательствами Морган не располагал. Все, что у него есть, — это его предположения, более или менее обоснованные.

Он исключил и Стеффа.

Он сидел под деревьями и прислушивался к крикам защитников Уступа, к скрипу железа и дерева, к грохоту летящих камней. Он чувствовал себя одиноким на этом островке в центре сражения. Он запутался в своих подозрениях. Нужно что-то предпринять, но он никак не может решить, что именно.

Ему всегда хотелось вступить в настоящую борьбу с Федерацией, отправиться на север и присоединиться к повстанцам, участвовать в поисках меча Шаннары. Когда горец уходил из дому, у него были такие возвышенные устремления, так далеко идущие планы!

Он вел у себя в Ли глупое существование, досаждая чиновникам Федерации, пешкам, которые ничего не решали. Он хотел чего-то большего, чего-то значительного…

Хотел совершить что-то такое, что могло бы все изменить.

Ну что ж, сейчас у него есть возможность сделать то, что не по плечу никому другому. А он сидит здесь как парализованный.

На смену дня пришел вечер, обстрел не ослабевал, а Морган все не мог принять решение. В середине дня он выбрался из рощи проведать Стеффа и Тил — точнее, понаблюдать за ними, посмотреть, не выдаст ли себя кто-нибудь из них. Стефф все еще был слаб и, поговорив несколько минут, так устал, что его потянуло в сон; Тил держалась как обычно — молчаливо и настороженно. Морган следил за ними, стараясь разглядеть что-нибудь такое, что дало бы ему возможность узнать, имеют ли его подозрения под собой почву. Он искал любую зацепку, чтобы установить истину, но ушел с пустыми руками, как и пришел.

Уже почти стемнело, когда его нашел Падишар Крил. Погруженный в свои мысли, горец не заметил приближения великана. Только когда Падишар заговорил, Морган понял, что он уже не один.

— Нашел себе тихое местечко, а?

Морган вздрогнул:

— Что? О Падишар. Извини.

Падишар сел напротив. Его усталое потное лицо было покрыто пылью. Если он и заметил нервозность Моргана, то не подал виду. Он вытянул ноги и откинулся назад, опираясь на локти и морщась от боли.

— Плохой был день, горец, — сказал Падишар с досадой. — Двадцать два человека умерло, еще двое, похоже, не дотянут до утра, и все мы здесь как загнанные звери.

Морган молча кивнул. Он отчаянно думал, что же сказать в ответ.

— По правде говоря, не нравится мне все это. — Его лицо было непроницаемо. — Федерация не снимет осаду до тех пор, пока мы не забудем, зачем сюда пришли, а это никак не отвечает моим планам и надеждам свободнорожденных. Запертые здесь, мы никому не сможем помочь. У нас есть и другие места, где можно укрыться, и другие возможности разобраться с этими трусами, которые насылают на нас создания темной магии, вместо того чтобы сразиться с нами в честном бою. — Падишар помолчал. — Поэтому я решил, что пора подумать об уходе.

Морган подался вперед:

— Уйти? Отсюда?

— Да, через тот запасной ход, о котором я тебе говорил. Я решил, что не мешало бы тебе знать об этом. Мне потребуется твоя помощь.

Морган уставился на него:

— Помощь?

Падишар медленно выпрямился:

— Я хочу, чтобы кто-то доставил весточку в Тирзис — Дамсон и братьям Омсворд. Им необходимо знать, что здесь случилось. Я бы отправился туда и сам, но должен оставаться здесь и постараться, чтобы мои люди ушли отсюда без потерь. Поэтому я подумал о тебе. Морган сразу согласился:

— Хорошо, я сделаю это.

Падишар предупреждающе поднял руку:

— Не так быстро. Мы не можем уйти с Уступа сразу, сейчас, потребуется дня три на подготовку. Да и раненых еще нельзя переносить. Но я хочу, чтобы ты отправился в путь раньше нас. Точнее, завтра. Дамсон — умная девушка, но она своевольна. После того как ты спросил, не будет ли она пытаться привести сюда Омсвордов, я много думал над этим и теперь считаю, что она может принять такое решение. Ты должен предупредить ее, чтобы она этого не делала.

— Я пойду туда.

— Да. И один.

Морган нахмурился.

— Да, ты пойдешь один, парень. Твои друзья останутся со мной. Во-первых, ты не можешь разгуливать по Каллахорну в компании двух дворфов, даже если бы они могли с тобой пойти. К тому же один из них передвигаться не в состоянии. А во-вторых, после всех случаев предательства мы не можем позволить себе рисковать. Наших планов никто не должен знать.

Горец некоторое время размышлял. Падишар прав. Нельзя лишний раз рисковать. Лучше ему отправиться в одиночку, не посвящая в планы никого, особенно Стеффа и Тил. Он был почти готов рассказать Падишару о своих подозрениях, но в последний момент передумал и просто кивнул.

— Хорошо. Этот вопрос мы решили, осталось еще одно. — Падишар встал на ноги. — Пойдем со мной.

Он провел Моргана через лагерь к самой большой пещере в каменной стене утеса, мимо закутка, где лежали раненые. Они направились в дальние помещения. Там начинались туннели, ведущие в глубь горы, в темноту. Пока они шли, Падишар держал в руках незажженный факел, теперь он зажег его от горевшего факела, вставленного в каменное кольцо, торчащее из стены, осмотрелся вокруг, чтобы убедиться, что они не привлекли к себе внимания, и повел Моргана дальше. Он провел горца мимо складов с припасами в самую дальнюю часть пещеры, уходящую на несколько сот футов в глубь горы, где вдоль стены выстроились штабеля ящиков. Здесь стояла тишина, все шумы остались далеко позади. Падишар еще раз оглянулся, пристально изучая темноту.

Потом, вручив факел Моргану, он засунул руки в щели между ящиками наверху и сильно потянул их на себя. Целая секция ящиков повернулась на скрытых петлях, открывая вход в туннель.

— Ты видел, как я это сделал? — мягко спросил он Моргана. Тот молча кивнул.

Падишар забрал у него факел и осветил туннель. Морган подался вперед. Стены туннеля, изгибаясь и петляя, уходили вниз и терялись в темноте.

— Туннель проходит через всю гору, — сказал Падишар. — Когда ты дойдешь до конца, то окажешься выше Ключа Пармы, к югу от Зубов Дракона, восточнее ущелья Кеннон. — Он строго взглянул на Моргана. — Если ты попытаешься выйти через другие туннели — те, которые я держу под охраной, напоказ, — мы никогда больше тебя не увидим. Ты понял? — Он толкнул скрытую дверь так, что она встала на место. — Я показываю все это тебе сейчас потому, что, когда настанет пора уходить, я не смогу быть рядом с тобой. Я буду снаружи, прикрою твой уход и понаблюдаю, чтобы никто не заметил этого. — Он улыбнулся Моргану своей жесткой улыбкой. — Можешь быть уверен, никто тебе на хвост не сядет.

Они вернулись обратно в главную пещеру. Уже совсем стемнело, последние лучи солнца растаяли в темноте. Падишар остановился, потянулся всем телом и глубоко вдохнул прохладный воздух.

— Послушай меня, паренек, — мягко сказал он. — Есть еще кое-что. Перестань мучить себя из-за того, что случилось с мечом. Нельзя таскать на себе такую ношу и думать, что сохранишь при этом ясную голову. Ноша слишком тяжела, даже для такого решительного парня, как ты. Сбрось ее с себя. У тебя хватит силы духа, чтобы обходиться и без меча.

«Он знает, как я вел себя утром, — мгновенно понял Морган. — Он знает и говорит мне, что все в порядке».

Падишар вздохнул:

— Каждая косточка в моем теле стонет от боли, но эта боль несравнима с тем, что творится в моей душе. Я ненавижу то, что здесь случилось. Я ненавижу то, что они с нами сделали. — Он открыто посмотрел на Моргана. — Вот что я имею в виду, когда говорю о бесполезной ноше. Подумай хорошенько.

Он повернулся и растворился в темноте. Морган хотел окликнуть его, даже сделал шаг ему навстречу, решив рассказать о своих подозрениях. Сейчас это было бы легко сделать, и он освободился бы от ответственности за то, о чем знал лишь он один.

Он боролся со своей нерешительностью так же, как делал это весь день.

И опять проиграл.

Потом он лег спать, завернувшись в плащ и свернувшись калачиком под осиной. Земля уже высохла после утреннего дождя; ночь выдалась теплой, и воздух был полон лесных запахов. Он спал глубоко, без сновидений. Усталость, словно защитное покрывало, оградила его мозг от призраков потерянной магии и предательства и дала ему на время покой. Его плавно несло куда-то по волнам сна, не подчиняющегося течению времени.

И вдруг он проснулся.

Чья-то рука сильно трясла его за плечо. Это было так внезапно, что сначала он подумал, будто на него напали. Морган сбросил плащ и векочил на ноги, отчаянно озираясь в ночной темноте.

И оказался лицом к лицу со Стеффом.

Дворф стоял перед ним, согнувшись, завернувшись в свои одеяла, волосы дыбом, по исполосованному шрамами лицу, несмотря на ночную прохладу, стекал пот. В темных глазах, горящих лихорадочным огнем, застыло выражение испуга и отчаяния.

— Тил пропала, — прохрипел он. Морган помотал головой, пытаясь прийти в себя.

— Как пропала? — наконец выговорил он, все еще сжимая рукоять кинжала, висевшего у него на поясе.

В ночной тишине отчетливо слышалось хриплое неровное дыхание Стеффа.

— Не знаю… Она ушла около часа назад. Я видел ее. Она думала, что я сплю, но… — Он оборвал фразу. — Морган, здесь что-то не так. Что-то… — Он запнулся. — Где же она? Где Тил?

И в то же мгновение Морган Ли все понял.