Это было очень и очень давно — многие тысячи лет прошли уже с той поры.
В темной глубокой пещере горит костер. Языки пламени отбрасывают на стены тени теснящихся к огню людей, одетых в звериные шкуры. Зима — холодное, трудное время. Порывы ветра заносят в пещеру снег. Люди голодны.
Правда, один из них знает место, где лежит убитый на охоте мамонт. Это была легкая добыча! Зверь завяз в болоте, провалившись сквозь тонкую промерзшую корку, выбился из сил. И тогда охотники копьями добили его.
Их было только четверо, и всю тушу они не могли унести. Взяли с собой несколько больших кусков мяса да обломок бивня, чтобы выделывать из него наконечники копий. На обратном пути пришлось отбиваться от стаи волков. Трое охотников погибли, и лишь один, израненный, обессиленный, возвратился в пещеру.
Он показал сородичам обломок бивня, пытался, как мог, объяснить, где лежит добыча. Те ходили, пробовали отыскать. Снег скрыл следы — вернулись ни с чем. Решили ждать, когда к раненому охотнику вернутся силы и он сможет указать дорогу. А ему все хуже и хуже…
Мы уже кое-что знаем об этих наших далеких предках. Их духовный мир был еще не очень сложен. Но все же они умели объясняться друг с другом посредством слов, вместе охотились, умели поддерживать огонь, изготовляли каменные и костяные орудия. Из кожи и меха они шили одежду, лепили из глины, кремневыми ножами вырезали из кости фигурки животных, украшали рисунками стены пещер. Многие из этих фигурок и рисунков дошли до нас и поражают высокой художественностью.
Раненый охотник попытался встать, цепляясь руками за выступы стены. Ноги его подкосились, он упал и долго лежал на спине. В костер подбросили хвороста. Огонь осветил пещеру, и на ее своде выступило изображение: олени, разбегающиеся в разные стороны. Охотник вгляделся в него. Еще совсем недавно он, полный сил, незаметно подкрался к оленьему стаду и поразил копьем вожака — огромного оленя с раскидистыми рогами. В тот день в пещере устроили пиршество, и в память об этой охоте он выбил острием каменного топора рисунок — как разбегались олени, как он догнал их, как метнул копье.
Его бессильно вытянутая рука нащупала в золе, устилавшей пол пещеры, острый кремневый осколок. Он приподнялся, дотянулся до ближайшей стены и начал царапать мягкую песчаниковую плиту, чтобы изобразить теперь их недавнюю охоту на мамонта.
Вот они вчетвером вышли из пещеры, по стволу вывороченного бурей дерева перебрались через горный поток, перевалили гряду скалистых холмов. Потом на их пути оказалось озеро. Возле него, низко пригнув к земле рогатые головы, паслись мохнатые мускусные быки. Охотники попытались подкрасться, но те вовремя заметили опасность. Догнать их не удалось.
И вот тогда, сразу за озером, едва только миновали темный высокий лес и вышли к большому болоту, они увидели рыже-бурое гигантское животное с торчащими вверх полукольцами бивней. Мамонт!
Это он, самый опытный охотник из всех, первый понял, что добыча от них не уйдет. С копьями наперевес они побежали по болоту. Их-то его скованная морозом поверхность прекрасно выдерживала!..
Он вспоминал подробности охоты, и, следуя мысли, кремневый осколок рисовал на мягком камне: кружок — выход из пещеры; от него тянутся черточки — след от ноги человека, идущего по первому снегу; черточки пересекли извилистую линию (так он изобразил горный поток); обогнули овал озера, возле которого паслись мускусные быки…
Затем он прочертил несколько вертикальных полосок — густой темный лес — и подле него — бугор с торчащими вверх завитками бивней. Мамонт!
Увлеченный своей нелегкой работой, охотник не замечал, что все обитатели пещеры давно уже следят за кремневым осколком в его руке.
Едва он изобразил, как фигурки людей с копьями бросаются к мамонту, все мужчины-охотники, которые только были в пещере, вскочили на ноги. Они знали теперь, где находится добыча!
Было это в конце ледникового периода, многие тысячи лет назад…
Свои первые карты люди чертили палочками и острыми обломками кремня и кости на песке, на снегу, на мягких плоских камнях.
Материал это очень непрочный, и до наших дней такие изображения не дошли. Иногда на стенах пещер, на ровных участках поверхности скал мы встречаем рисунки, отдаленно похожие на карты, но что это на самом деле, окончательно установить археологам пока еще не удается.
И все-таки мы можем утверждать, что доисторический человек знал о карте или, если говорить точнее, об упрощенных картографических изображениях и часто ими пользовался.
Многие народы Крайнего Севера, Африки, Южной и Северной Америк, Австралии позже других приобщились к современной культуре. Но какими бы первобытными ни были эти люди, ученые-этнографы всегда находили у них карты — вырубленные на камне, процарапанные острым обломком кости на древесной коре, построенные из палочек и раковин (например, у жителей Океании), вырезанные из дерева в виде рельефных фигур (такие карты делали гренландские эскимосы).
Первые европейцы, прибывшие на Гавайские острова, обнаружили, что местные мореходы, отправляясь в плавание, берут с собой тыквы с каким-то замысловатым рисунком на кожуре. Оказалось, что это хотя и примитивные, но довольно правильные карты островов, созданные, как утверждают некоторые ученые, даже с учетом шарообразности нашей Земли.
Все это позволяет сказать: у древних людей карты были. Однако имеются и более прямые свидетельства.
В 1897 году на Северном Кавказе при раскопке кургана около города Майкопа археологи нашли серебряную вазу. Она пролежала в земле около пяти тысяч лет, почернела, но прекрасно сохранилась. Рисунок на ней представляет собой изображение рек, текущих с Кавказских гор, — изображение, очень типичное для примитивных карт.
Эта ваза хранится в Золотых кладовых Ленинградского Государственного Эрмитажа.
-
Земля, думали древние вавилоняне, — круглый остров. Твердый купол отделяет нижние воды, обтекающие остров с боков, от верхних, заполняющих все пространство над куполом, в котором есть ворота для солнца. Через одни оно входит утром, в другие скрывается вечером и ночью движется под землей.
Но, может, они думали вовсе не так?
Вот перед нами вавилонская карта «Земли и семи островов». Изготовили ее примерно две с половиной тысячи лет назад, еще в V веке до нашей эры.
В центре круглой и плоской, как лепешка, Земли, окруженной океаном (Горькая Река), расположен Вавилон, рассказывает эта карта. С севера, с гор, к болотам течет Евфрат. Слева и справа от него внутри кружков и овалов написаны названия стран и городов. Вокруг этого основного острова расположены еще семь, и все их сверху охватывает прозрачный, омываемый небесным океаном твердый купол.
В надписи над картой разные правители Вавилона похваляются тем, что господствуют над «четырьмя пространствами» от Элама (страна в юго-западном углу Иранского плоскогорья) на север до Ассирии и на запад до Сирии.
Эта карта сделана из глины, обоженной затем в печи. Такому материалу уже не страшны ни вода, ни огонь. Потому-то она хотя и не полностью, несколько обитая по краям, но все же дошла до наших дней, как и другая, подобная ей карта, которой четыре с половиной тысячи лет!
Карта «Земли и семи островов» — ценный исторический памятник. Благодаря ей мы можем яснее представить себе географические пределы того мира, который был известен правителям, ученым и купцам одного из древнейших государств планеты.
В VII веке до нашей эры по приказу фараона Нехо финикийцы, жители восточного Средиземноморья, чьи города в ту пору находились в зависимости от египтян, построили на берегу Красного моря суда и отправились в долгое путешествие на юг.
Оно длилось три года. Когда кончались запасы пищи, мореплаватели приставали к берегу, сеяли ячмень, пшеницу, терпеливо ждали, пока созреет урожай, запасались зерном и отправлялись дальше. Так они обошли вокруг всей Африки — Ливии, как ее называли в древности.
Спустя два века знаменитый историк Геродот писал об этом путешествии:
«Рассказывают также, чему я не верю, а другой кто-нибудь может быть и поверит, что во время плаванья кругом Ливии финикяне имели солнце с правой стороны».
Это значит: на каком-то отрезке пути и утром, во время восхода, и в полдень, и вечером, уже опускаясь за горизонт, солнце всегда находилось справа от мореплавателей. А ведь так бывает лишь в одном случае: когда суда, идя с востока на запад, огибают Африку у мыса Игольный.
Недоумение Геродота еще раз убеждает нас в том, что финикийцы и в самом деле более чем на две тысячи лет опередили португальца Васко да Гама, первыми обогнув Африку с юга.
Совершая подобные путешествия, начальники экспедиций и капитаны судов едва ли обходились без карт, хотя бы и схематичных. Они не дошли до нас, но, конечно же, были.
Древние жители Египта, как известно, писали не буквами, а рисунками — иероглифами. Каждый иероглиф соответствовал определенному звуку речи, слогу или даже целому слову. И вот рисунок, обозначавший слово «ном» — область, часть территории государства, — представляет собой квадратик, пересеченный изображением реки с ответвляющимися от нее оросительными каналами. Самый настоящий участочек карты стал иероглифом!
Ученые-египтологи установили, что этот значок — один из древнейших. Следовательно, и карты появились в долине Нила очень давно, и если не сохранились до наших дней, то лишь оттого, что их вычерчивали на папирусе, то есть на материале, который не переносит сырости — расслаивается и истлевает.
Одну древнеегипетскую карту ученым все же посчастливилось обнаружить. Ей более трех тысяч трехсот лет. Она относится к XIV веку до нашей эры и показывает золотые рудники в Верхнем Египте. На ней изображены рудоносные горы, бассейн для промывки золота, жилища рабочих, обширный храм, где хранился добытый металл.
О том, на какой высоте находилось горное искусство в Древнем Египте, в первую очередь рассказала ученым наших дней эта карта.
Как жаль, что она единственная…
Всего от древних времен сохранилось лишь около десятка планов и карт. А ведь их наверняка было немало не только в Вавилонии и в Египте, но и в других странах.
«Анаксимандр, ученик Фалеса, — читаем мы в записях греческого ученого Агафемера, жившего в III веке нашей эры, — первый дерзнул начертить на доске Землю, а после него Гекатей Милетский, многостранствующий муж, выполнил то же самое так, что его работа вызвала всеобщее удивление».
«Доска», о которой говорит Агафемер, как выясняется в дальнейшем из этой же рукописи, была, между прочим, медная!
Анаксимандр жил в VI, а Гекатей — в V веке до нашей эры.
В Греции тогда карты вовсе не являлись редкостью. Геродот в своих сочинениях говорит о множестве известных ему «обходов Земли» — географических описаний, к которым нередко прилагались и различные чертежи; но имеется и более поразительное свидетельство.
В 423 году до нашей эры в Афинах на ежегодном празднике Великих Дионисиев была представлена комедия знаменитого древнегреческого драматурга Аристофана «Облака». И вот в этом спектакле, который, как и обычно, исполнялся под открытым небом, при стечении тысячной толпы зрителей различных сословий, была такая сцена.
Главный герой комедии житель Афин Стрепсиад приходит к философу Сократу и видит в помещении для занятий непонятные ему предметы. Между ним и одним из учеников Сократа происходит следующий разговор:
«Стрепсиад.…Это что ж, скажи?
Ученик. Вот это — астрономия.
Стрепсиад. А это, здесь?
Ученик. А это — геометрия.
Стрепсиад. К чему она?
Ученик. Чтобы мерить землю.
Стрепсиад. Понял я. Надельную?
Ученик. Ничуть. Всю землю.
Стрепсиад. Очень хорошо, дружок! Народная наука и полезная.
Ученик. А здесь — изображенье всей Вселенной. Вот Афины. Видишь?.. А дальше, будь уверен, это Аттика…
Стрепсиад. Киканна где ж, село мое родное?
Ученик. Там, позади. А вот — Эвбея. Видишь ты, как вытянулась, узкая и длинная…»
Каждая фраза этого диалога и то, что он раздавался на общенародном празднестве, ярчайшим образом подтверждают: в Древней Греции карта и науки, помогавшие ее создавать, пользовались широкой известностью. Иначе такую сцену в комедии, предназначенной для общенародного празднества, просто никто бы не понял.
Многие уже знали тогда и то, что Земля — шар. К этой мысли ученые приходили по-разному. Одни — как, например, последователи Пифагора — просто считали, что наша планета должна быть «совершенной» фигурой. А «совершенная» фигура — шар. Следовательно, Земля и имеет такую форму.
Другие, как Аристотель (он жил с 384-го по 322 год до нашей эры), Дикеарх (326–266 годы до нашей эры) или же Эратосфен из Кирены (276–194 годы до нашей эры), пришли к этой мысли, следя за тем, как, уплывая в море, корабль словно куда-то проваливается. Круглая тень Земли на Луне при затмениях говорила этим ученым о том же. В своих рассуждениях они в какой-то мере уже исходили из действительных наблюдений над природой, пытались объяснить ее явления. Для того времени это был непривычный путь познания. Потому-то многих из них обвиняли в безбожии.
Бежал из Афин, обвиненный в безбожии, Анаксагор, бежал Аристотель, бежал Аристарх — «Коперник древности». Его современник, величайший греческий математик и механик Архимед, писал о нем в труде «Исчисление песчинок»:
«Он полагает… что Земля движется по окружности около Солнца, находящегося в ее центре».
В 220 году до нашей эры Эратосфен, выдающийся математик, астроном, географ, знаток музыки и поэт, решил определить размеры земного шара и прекрасно справился с этой задачей.
Он жил в ту пору в египетском городе Александрия и знал, что в другом египетском городе — Сиене — в день летнего солнцестояния, то есть 22 июня, солнце освещает дно самых глубоких колодцев. Это означало: его лучи падают на землю отвесно, под углом 90 градусов.
Знал он также и то, что дорога из Александрии в Сиену идет все время на юг и на юг, — следовательно, эти города лежат на одном меридиане.
Проводники купеческих караванов сообщили Эратосфену расстояние от одного города до другого.
В день 22 июня, в полдень, он измерил угол падения солнечных лучей в Александрии. Этого было достаточно. Простейшие вычисления принесли результат — окружность Земли оказалась равна 252 тысячам стадиев. Если перевести эту величину в привычные нам меры (один стадий Эратосфена — 157 метров 70 сантиметров), получится 39 740 километров. Ошибка составляет менее трехсот километров! В течение многих и многих веков никто из ученых не получал более точного результата.
Он же впервые нанес на карту взаимно перпендикулярные линии — прообраз изображения меридианов и параллелей в цилиндрической проекции. Он-то и назвал новую науку о странах и картах географией.
Древние вавилоняне знали всего лишь «четыре пространства» — от Элама до Ассирии и на запад до Сирии. Эратосфену уже была известна территория от Геркулесовых столбов (Гибралтарский пролив) на западе до острова Тапробаны (Шри Ланка) на востоке; от легендарной страны полуночного солнца Фуле (Заполярье) на севере до истоков Нила на юге.
Больше того!
«Если б обширность Атлантического моря, — утверждал он, — не препятствовала нам, то можно было бы переплыть из Иберии в Индию по одному и тому же параллельному кругу».
Иберией в те времена называли Испанию, и не это ли плавание впоследствии совершил Колумб?
Эратосфен был великий ученый. Умер он восьмидесяти двух лет в полной нищете, полуослепший. В ту эпоху человечество лишь начинало овладевать настоящим знанием. Люди, подобные Эратосфену, редко встречали тогда поддержку правителей государств.
Постепенно все больших успехов добивались ученые в астрономии и математике. Купцы в поисках янтаря, олова, пряностей, шелка разъезжали по всему свету, проникая даже в самые отдаленные страны. Раздвигались границы уже известного мира. Из красочных фантастических рассказов о чудесах неведомых стран античная география постепенно превращалась в подлинную науку.
Виднейший греческий ученый Страбон (63 год до нашей эры–24 год нашей эры) писал в своем главном труде «География в 17-ти книгах»:
«Польза от географии многообразна: она применима не только для деятельности государственных людей или властителей, но и для науки о небесных явлениях, о явлениях на земле и на море, о животных, растениях, плодах и о всем прочем, что можно встретить в разных странах… Ведь государи могут лучше управлять каждой отдельной страной, зная, как она велика, как расположена, в чем отличительные особенности ее климата и почвы… Охотник будет более удачлив на охоте, зная особенности и величину лесного пространства. Равным образом только тот, кто знаком с местностью, может успешно устроить лагерь, засаду или будет проводником. Польза географии еще более очевидна в великих предприятиях, поскольку и награда за победы, и расплата за поражения, которые являются результатом знания или невежества, еще более велики».
«Великими предприятиями» называли во времена Страбона военные походы. Однако разве не так же, в общем, и мы говорим теперь о значении географии?
В этом труде излагается, как изготовлять глобусы и карты, как строить равнопромежуточную цилиндрическую проекцию, подробно перечисляется, что следует наносить на карту. В этом списке — моря, заливы, проливы, перешейки, полуострова, острова, мысы, реки, горы, города…
Говорит Страбон и о самых главных принципах изучения лика нашей планеты:
«Необходимо, чтобы географ полагался в том, что имеет для него значение основного начала, на геометров, измеривших всю Землю, а эти последние должны опираться на измерения астрономов, которые в свою очередь должны полагаться на физиков».
Карта должна создаваться по результатам измерения на местности, утверждал Страбон. Так же считаем теперь и мы.
К сожалению, ни одной карты, составленной Гекатеем Милетским, Эратосфеном или Страбоном, до нас не дошло.
Величайший астроном и картограф античного мира Клавдий Птолемей жил от 90-го до 168 года нашей эры в египетском городе Александрия.
Главную цель географии он видел в создании карт.
«География, — утверждал он, — есть линейное изображение всей ныне известной части Земли со всем тем, что к ней относится. Она дает нам возможность обозреть всю Землю в одной картине, подобно тому, как мы можем непосредственно обозревать все небо с его созвездиями в его вращении над нашей головой».
Птолемей написал много книг. Среди них есть и очень подробное руководство по картографии. Оно состоит из восьми частей и называется «География». В нем не только описано, как изготовлять карты, что на них показывать, но и перечислено около восьми тысяч городов, морей, заливов, проливов, островов, мысов, рек, гор, возвышенностей, причем для нескольких сот из них даже приведены географические координаты — широта и долгота. Это очень важно. По таким данным могут быть построены карты, уже действительно основанные на измерениях.
К своему труду Птолемей приложил двадцать семь карт.
Он кое в чем ошибался. Так, он не был согласен с Эратосфеном и считал, что наша планета гораздо меньших размеров. К тому же он считал, что Средиземное море дальше протянулось с запада на восток.
Ныне многие исследователи полагают, что именно эти ошибки величайшего картографа античности впоследствии укрепили Христофора Колумба во мнении, будто путь из Испании в Индию через Атлантический океан не может быть очень долгим.
Неверным является и утверждение Птолемея, что в задачу географии входит только «линейное изображение всей известной части Земли». В наши дни этим занимается лишь одна из географических наук — картография.
Но тем не менее заслуги Птолемея огромны. Он развил дальше мысли своих предшественников и на много столетий вперед предвосхитил основные направления, по которым стала развиваться целая отрасль знания.
Составленные им карты до нас, к сожалению, не дошли.
Знаменитая Александрийская библиотека, где среди семисот тысяч различных рукописей хранились и труды этого ученого, в 273 году сильно пострадала при народном восстании, а в 391 году и уцелевшая часть ее под влиянием проповедей патриарха Феофила была разгромлена толпой христиан-фанатиков.
То же, что сохранилось после этого, окончательно погибло в седьмом веке, когда Александрию захватили арабы.
Говорят, что глава арабского государства калиф Омар, приказывая сжечь бесценные рукописи, изрек: «Или эти книги содержат то же, что есть в коране, — и тогда они лишние; или в них написано другое, — тогда они безбожные».
Так и погибли карты, составленные Клавдием Птолемеем.
А вот еще одна картина далекого прошлого.
По бескрайней водной глади Средиземного моря плывет триера — древнегреческое военное судно: 50 метров в длину, 5 в ширину; острый нос; мачта с площадкой для наблюдателя; 170 гребцов, сидящих в три этажа и прикованных цепью к скамьям. Рабы! Они-то и были той главной силой, которая приводила триеру в движение. Вот и теперь — под мерное пение флейты, будто усталые крылья, медленно вздымаются и опадают, погружаясь в морскую соленую воду, тяжелые весла. Ветра нет. От палубы пышет жаром. Воздух над ней раскален, словно в знойной ливийской пустыне. Гребцов томит жажда. Пить! Пить! Пить!..
Пить! Но последняя порция воды уже роздана. Скоро будет нечем смочить губы даже самому капитану триеры, его ближайшим помощникам, свободным афинянам-воинам, начальнику над всеми гребцами…
Вот один из рабов упал головой на весло. Раздаются окрики надзирателей, свист бича…
Стоя на кормовом возвышении, капитан триеры не отрывает взора от линии горизонта. Злую шутку сыграл с ними повелитель ветров Эол — вывел в самую середину моря и покинул: плывите в какую хотите сторону… Но куда плыть?..
Наверху, на мачте, зоркий матрос ни на минуту не смыкает глаз. С высоты ему видно гораздо дальше, чем с палубы.
Но все напрасно. Куда ни взгляни — беспредельная водная гладь.
Начальник гребцов подходит к капитану.
— Нужна вода, — говорит он. — Сколько еще не будет берега?
Капитан молчит. О, если б он знал!
— Скоро всех бросим в море, — продолжает начальник гребцов. — Даже раб не может жить без воды…
Капитан бьет в ладоши. Подбегает слуга.
— Выпусти ворона, Клеомен.
Слуга скрывается внутри судна и почти тотчас же возвращается. В его руках клетка. В ней сидит ворон.
Клетку открывают. Черная птица важно ступает на палубу — и вдруг взмывает в воздух. Сотни глаз следят за ее полетом. Умолкла флейта в руках раба-музыканта, замерли весла.
Ворон делает большой круг над триерой, поднимается так высоко, что превращается в едва заметную точку, направляется было в сторону от судна, но затем, словно раздумав, возвращается и садится на верхушку мачты.
Все понимают: земли не видно даже с той высоты, на какую поднялась птица…
Говоря о значении географии и, следовательно, о значении карт (потому что древние обитатели Средиземноморья, как мы знаем, считали «линейное изображение… Земли» едва ли не единственной задачей этой науки), перечисляя, кому география необходима, Страбон называет правителей, военачальников, охотников, путешественников по суше. Мореплавателей он не называет, хотя те уже не только отваживались через Геллеспонт (Дарданеллы) и Босфор проникнуть в Черное море, но даже выходили за Геркулесовы Столбы (Гибралтар) в Атлантический океан! Неужели им не были нужны карты?
Да, это так. До XII века жители Европы не знали компаса, а без него карта, особенно в открытом море, когда не видно берега, очень плохой помощник. Ведь для того чтобы она указала путь, нужно знать, какая точка на ней соответствует местонахождению судна, в какую сторону его унесло ветром или течением. Компас с большей или меньшей точностью, но все же позволяет это определить.
Морские суда были тогда весельно-парусными, и плавали на них вдоль берега, перебираясь из порта в порт, ориентируясь по словесным описаниям маршрута. Их называли периплами. Вот, например, часть перипла Черного моря, составленного в пятом веке. В скобках приводятся сегодняшние названия упоминаемых в нем географических объектов.
«…Береговая линия Таврического Херсонеса (Крымский полуостров) от гавани Афинеона (она располагалась к западу от нынешней Феодосии) до Прекрасной гавани (ныне это поселок Черноморское на западном берегу Крымского полуострова) в объезде составляет 2600 стадий, 346⅔ мили; а от деревни Порфимиды (находилась восточнее Керчи), лежащей на крайнем пункте Европы, в Меотийское озеро или Танаид (Азовское море) до Херсонеса (окраина Севастополя) — 2260 стадий, 303⅓ мили; от Боспора или Пантикапеи (Керчь) до города Херсонеса — 2200 стадий, 293⅓ мили…»
В открытое море конечно тоже выходили — заставляла необходимость, — но всякий раз старались это делать, дождавшись попутного ветра, который одновременно и двигал судно, и указывал направление. Порой брали с собой птиц. Если не знали, в какую сторону плыть, а вокруг — открытое море, их выпускали и поворачивали туда, куда они улетали. Иногда это спасало от беды.
Зато уже путешественники пешие или на лошадях к картам прибегали нередко. Суша — не море. Пройденный путь тут почти всегда известен, пробиты дороги и тропы, на одних и тех же местах веками стоят города.
Во II–I веках до нашей эры начало стремительно возвышаться Римское рабовладельческое государство.
Рим, его столица, находился на Апеннинском полуострове Средиземного моря. Отсюда начинали путь войска, сюда свозили дань покоренных народов. 372 большие дороги общей длиной более 76 тысяч километров, вымощенные тяжелыми каменными плитами, соединяли этот город со всеми провинциями империи.
О римских дорогах можно сказать очень многое. Строили их рабы. Никто не знает, сколько сотен тысяч их погибло, засыпая болота, круша скалы, перетаскивая непосильные тяжести, выстилая каменное полотнище трассы.
Местами эти полотнища еще и сегодня служат людям — настолько прочными они оказались.
Чтобы ориентироваться во всей этой дорожной сети, и военачальник, и чиновник, и купец нуждались в самых подробных картах.
Но ведь, завоевав почти весь античный мир, Рим унаследовал и достижения греко-эллинской науки.
В середине I века до нашей эры, при Юлии Цезаре, по решению Римского сената началось измерение расстояний по всем дорогам империи. На это ушел не один десяток лет, но зато были собраны материалы, достаточные для создания карт, известных в истории картографии под названием дорожных. Одна из них, Пёйтингерова таблица, дошла до нашего времени, довольно хорошо сохранившись. Ее длина — 6 метров 82 сантиметра. Ширина — 33 сантиметра. На ней изображен весь известный римлянам мир: от Британских островов на западе до устья реки Ганг на востоке. С юга и с севера — океан. Никакого правдоподобия формы берегов и стран нет. Авторы карты и не задумывались над такой задачей. Узкими полосками показаны Черное и Средиземное моря. Реки тоже текут только либо с востока на запад, либо с запада на восток. Не имеется никакой картографической сетки, проекции, масштаба…
Назначение Пёйтингеровой таблицы — быть дорожным спутником, путеводителем, проводником. Потому-то она и сделана в виде свитка, очень длинного, но шириной всего лишь в треть метра: так ею удобнее пользоваться, сидя верхом, в повозке, в походной палатке.
Правда, оттого, что изображение местности сильно сжато и вытянуто, искажены берега, направления русел рек, горных хребтов, размеры и очертания страны. Однако так ли уж все это важно для человека, которого дорога обязательно приведет в нужное место?
Безразличен ему и масштаб. Ступенчатые изломы черных линий условного знака дороги обозначают станции, где можно переночевать, купить еду, а то и нанять носильщиков или повозку. Тут же проставлены расстояния от одной станции до другой. Ну, а что еще интересует того, кто совершает путь, нисколько не отступая в сторону?
Дорожные карты верно служили практическим нуждам своего времени, и потому-то, несмотря на все их недостатки, это замечательный памятник древней картографии.
Было бы ошибкой считать, будто в древности картография развивалась только у народов Средиземноморья.
Что, например, мы знаем о старинных картах Китая?
Город Сиань, расположенный на берегах реки Вэйхэ, и его окрестности издавна играли важную роль в истории этой страны. В течение многих веков здесь находилась ее столица.
Искусные каменщики воздвигали дворцы. Трудолюбивые ремесленники украшали их литой бронзой и чугуном. Скульпторы и художники создавали статуи и расписывали стены красочными узорами. В дальнейшем, в междоусобных войнах почти все это было безвозвратно утрачено, однако на скалах и надгробьях в самом Сиане и близ него все же сохранилось большое количество различных надписей.
Среди них-то, выгравированные на камне, и были найдены древние карты.
В китайских исторических сочинениях есть указания, что планы местности снимали в этой стране еще за 3000 лет до нашей эры. Тут с глубокой древности ученые знали простейшие инструменты для землемерных работ — гномон, ватерпас, отвес; умели нивелировать.
Первоначально карты рисовали на шелке или на бамбуковых дощечках. Из-за непрочности этих материалов самые древние китайские карты до нас не дошли, однако в исторических хрониках они упоминаются часто.
В 227 году до нашей эры некий Дзин Ко, например, спрятал в свернутую трубочкой шелковую карту кинжал и пытался убить им Циня Ши-хуан-ди — правителя государства. Подбежали придворные и схватили Дзин Ко. Летописец конечно не упустил такого события. Он подробно запечатлел, в каком из дворцов правителя случилось подобное происшествие, как был одет, что делал и говорил в тот день Цинь Ши-хуан-ди, но для нас в этом повествовании всего важнее другое — то, о чем упомянуто только вскользь, — что кинжал был завернут в свернутую трубочкой карту, вычерченную на шелке…
Впоследствии этот же правитель приказал изготовить карты на небольших бамбуковых дощечках. Однажды, замечает летописец, в очень жаркий день, правитель обмахивался ими как веером.
Для историка картографии подобные упоминания — драгоценнейший дар.
В 105 году нашей эры в Китае была изобретена бумага. С этой поры карты получают особенно большое распространение. Вскоре в этой стране основали даже специальное государственное учреждение, где работали землемеры, астрономы, чертежники. Нам известны правила съемки местности, сформулированные в ту пору ученым Пей Сю. Они и сегодня звучат вполне современно. Вот ими-то и руководствовались сотрудники этой, пожалуй, самой древней в мире государственной картографо-геодезической службы.
Пей Сю знаменит также и тем, что он составил карту всего Китая.
Наиболее ранняя из карт, найденных близ Сианя, датирована 1137 годом. Надписи на ней говорят, что в основе ее — материалы более ранние: III и IV веков.
В V веке Римская империя пала. Это произошло конечно не в один день. Постепенно у ее окраин образовали свои государства племена вандалов, бургундов, вестготов, антов… Римляне их всех называли одинаково — варварами, что по-гречески означало: чужеземцы, народы, непричастные к греко-римской культуре.
Это и действительно было так. «Варвары» не умели хорошо обрабатывать железо и бронзу, отставали в науках, в искусстве, в знании военного дела. Зато даже знатным жителям их государств была в ту пору чужда безудержная пышная роскошь, подобная той, какой окружали себя богатые римляне. Там не воздвигали огромных дворцов и храмов.
Но что конечно имело решающее значение — на смену рабству там уже приходили иные, феодальные, отношения между помещиками и крестьянами, ремесленниками и владетелями городов. Простому люду жилось в этих странах легче, чем римским рабам.
И когда армии «варваров» стали осаждать Римскую империю, у них нашелся отважный союзник. Рабы и колоны (бывшие рабы и крестьяне-арендаторы, наследственно прикрепленные к возделываемым ими участкам земли) восставали, открывали нападающим ворота городов, присоединялись к их отрядам. Этот натиск был неудержим.
В 395 году от Римской империи отделилась ее восточная часть — Византия, а в 410 году с помощью восставших рабов готы захватили Рим.
В феодальных королевствах, которые сложились на месте западной части этого гигантского государства, не было рабовладения. В этом — положительное значение разгрома Римской империи. Однако вместе с тем и античная культура тоже оказалась уничтоженной.
«Средневековье, — писал в 1850 году Фридрих Энгельс в труде „Крестьянская война в Германии“, — развилось из совершенно примитивного состояния. Оно стерло с лица земли древнюю цивилизацию, древнюю философию, политику и юриспруденцию и начало во всем с самого начала».
Особую роль тут сыграло христианство. Оно сделалось официальной, поддерживаемой государственной властью, религией средневековых королевств Западной Европы и устами «отцов церкви» заявило: «После Христа нам нет нужды ни в какой науке».
Все несогласное с утверждениями «священных книг» отвергалось. Основой познания объявлялась вера в «божественное откровение».
И запылали костры.
Инквизиторы римской католической церкви утверждали, что это самый милостивый способ казни. Он совершается без пролития крови и потому не закрывает душе «еретика» путь на небо.
Церковный чиновник заносит в конторскую книгу расходы:
Кто были эти несчастные? Колдуны? Ведьмы?
Мы знаем: ни колдунов, ни ведьм не бывает. Уничтожали людей, почему-либо неугодных церкви, не согласных со священным писанием, и среди них конечно — истинных исследователей природы.
Впрочем, были тогда и такие ученые, которые могли нисколько не опасаться огня костров. Взять хотя бы Альберта Великого — епископа и папского посла, видного деятеля католической церкви, знаменитого профессора богословия в Париже и Кельне. Он жил долго, с 1193 по 1280 год, и написал очень много трудов. В одном из них, называющемся «О свойствах трав, камней и животных», он сообщал:
«Пятнадцатая трава называется розой, и это трава, цветок которой наиболее известен. Возьми грамм ее и грамм горчицы и ножку мыши, повесь все это на дерево, и оно не будет давать плодов. И если упомянутое положить около сети, то в нее соберутся рыбы.
…Крот — животное достаточно известное. У этого животного есть удивительное свойство, как говорят философы. Если завернуть его ножку в лавровый лист и положить в рот лошади, то она убежит от страха».
Альберт Великий — крупнейший ученый средневековья. В его книгах немало правильных сведений о том, как возделывать поля, как оберегать листья плодовых деревьев от гусениц, как пересаживать растения из одной почвы в другую… Он и в самом деле занимался наблюдениями природных явлений и даже сумел, как утверждают, построить «железного человека» — механического слугу, который мог открывать и закрывать дверь. И он же на веру принимал самые странные небылицы, если за ними стояли имена «святых» либо тех древних писателей, которые к тому времени были признаны римской церковью. Таковы особенности официальной средневековой науки.
Нужно ли после этого удивляться противоречию: четырехугольная карта мира монаха Косьмы Индикоплова считалась тогда истинной, поскольку была вычерчена по образу и подобию ветхозаветной скинии — прямоугольного шалаша для богослужений у древних евреев, — а значит, в полном соответствии с библией, и при всем том создатель этой карты до того, как уйти в монастырь, был купцом и объехал чуть ли не весь свет. Он жил в Африке, в Персии, в Индии. Ведь и само-то прозвище «Индикоплевст» (Индикоплов) в переводе с греческого означает «Плаватель в Индию»! Он многое видел сам, еще больше узнал из рассказов других бывалых людей — о Китае, об острове Цейлоне (Шри Ланка), — но на его карте все это ни в чем не нашло отражения. Сказалось слепое преклонение перед священным писанием…
Проходили века. Торговля и промышленность развивались неудержимо. Там, где добывали руду, выплавляли металл, вырастали поселения оружейников, мастеров обработки железа, олова, бронзы. Посуда, кровля для крыш, ювелирные украшения расходились из этих поселков по всему миру.
Скотоводы и земледельцы начинали уже в таких количествах производить шерсть, хлопок, лен, что целые города усиленно занимались ткачеством.
Горы перца, корицы, изюма громоздились на базарах стран юга. Можно привезти сюда свой товар, продать, взамен купить другой.
Средневековая замкнутость рушилась. Заканчивался и более чем десятивековой период «монастырской картографии».
Перед нами рукопись неизвестного автора. Она на армянском языке. Ее название — «Армянская география».
«Не найдя в священном писании ничего обстоятельного о Землеописании, кроме редких, разбросанных и в то же время трудно постигаемых и темных сведений, — начинается она, — мы вынуждены обратиться к писателям языческим, которые установили Географическую науку, опираясь на Путешествия и Мореплавания, и подтвердили ее Геометрией, которая обязана своим происхождением Астрономии».
Уже из этого отрывка видно, что автор «Армянской географии» занимался настоящей наукой. Он обладал полной свободой мышления и очень ясно понимал, что основа знания — наблюдение. Кроме того, ему были хорошо известны труды многих наиболее выдающихся предшественников, и прежде всего Клавдия Птолемея. Имя этого ученого не единожды упоминается на страницах рукописи.
Но все же когда была создана «Армянская география»? В седьмом веке. В разгар церковных гонений на научное знание в Западной Европе и во многих других прилегающих к ней государствах. За утверждение, что в священных книгах нет «ничего обстоятельного о Землеописании, кроме редких, разбросанных и в то же время трудно постигаемых и темных сведений», тогда вполне можно было поплатиться жизнью. И вот оказывается, что и в ту эпоху картография в некоторых странах все-таки развивалась и порой достигала значительных успехов.
В главе, посвященной описанию Великой Армении, автор рукописи замечает:
«Мне желательно поговорить поподробнее об этих провинциях, хотя и придется для этого порыться в картах и книгах».
Но, значит, карт, изображающих провинции Великой Армении, тогда уже было немало! Какое ценное утверждение! Ведь до нас не дошло ни одной…
Около 1200 года в Европу проникли сведения об удивительной металлической стрелке, которая всегда указывает на север.
Это воспринималось как чудо, однако уже вскоре многие мореплаватели Средиземноморья не только знали о том, что такое компас, но и применяли его.
И сразу началось изготовление портоланов — морских карт.
Эти карты имели вполне определенное практическое назначение. Руководствуясь ими, должны были плавать суда торговых людей. Любая неточность могла обернуться убытком, потерей товаров, гибелью. Соответствие библии невольно отступало на задний план. Решающий голос обретали жизненный опыт, непосредственное наблюдение, истина. Портоланы составлялись по результатам компасной съемки береговой линии и передавали ее изгибы довольно правильно. Чтобы убедиться в этом, достаточно сравнить, например, современную карту Черного моря и портолан, изготовленный в 1311 году жителем Генуи Петром Висконте.
Создалось, в общем-то, странное положение. Эти карты впервые появились в Италии, в Испании, в Португалии — в государствах, где по-прежнему официально признавались только творения монастырских картографов. Надуманные схемы, подобные созданиям Косьмы Индикоплова и его последователей, считались тут неопровержимыми аргументами в богословских спорах о месте нахождения рая и ада; по ним учили в школах и в семинариях; их не разрешалось подвергать сомнению. Но и предотвратить широкое распространение портоланов, начисто опровергающих все эти пустопорожние построения, тоже не удавалось.
Как бы две самостоятельные картографии развевались в этих странах.
В нашей книжке мы напечатали не только портолан Петра Висконте — конечно очень сильно уменьшенный, — но и мировую карту из коллекции кардинала Стефана Борджиа, изготовленную на полтора века позже. Разве есть у них хоть что-нибудь общее? Какую из этих карт вы предпочли бы взять с собой в плаванье?
В VIII–IX веках усилилось и невиданно разрослось арабское государство, воины которого некогда разгромили остатки Александрийской библиотеки. Оно простиралось от Пиренейского полуострова до Западной Индии и от Кавказа и Средней Азии до Йемена и пустынь Африки, превосходя размерами Римскую империю времен ее расцвета. Арабские послы и торговцы проникали в самые отдаленные страны. Столица этой державы Дамаск была в ту пору одним из величайших и великолепнейших городов мира.
Чтобы управлять такой обширной территорией, требовались ее географические описания и карты. Арабские ученые начали усердно разыскивать сочинения древних картографов, и особенно Клавдия Птолемея, берегли их, переводили на свой язык, изучали.
Кое в чем они преуспели и сами. Особенно расцвело у них составление справочников, астрономических таблиц и каталогов.
Дошли до нас и их карты. Одну из них, картографа Истахри, жившего в X веке, мы приводим на страницах этой книжки.
Не правда ли, она кажется странной, непонятной, словно бы перед нами вовсе не карта? А ведь на ней изображено Каспийское море!
Составляя карты, арабские ученые почти всегда прибегали к сочетаниям отрезков прямых линий, дуг и окружностей. Получались какие-то условные рисунки, построенные по законам симметрии и даже отдаленно не напоминающие действительные изображения морей и стран.
Лишь картограф Идриси под влиянием трудов Птолемея несколько отошел от этого правила и около 1154 года составил круглую карту Земли — конечно еще очень неточную.
Но вот пробил час. Наступила эпоха великих географических открытий.
Настоятельная потребность во все более верных и подробных картах для мореплавания привела к тому, что в XV веке вдруг началась вторая жизнь научных трудов Клавдия Птолемея. В том, что его наследие не было окончательно утрачено, сыграли роль арабские картографы, но еще в большей мере — светские ученые Византии — государства, возникшего после распада Римской империи на месте ее восточных провинций.
Мы не знаем, кто именно восстановил по трудам Птолемея его карты. Большинство историков полагают, что это произошло еще в V веке. В настоящее время многие ученые уверены, что тогда были использованы и сохранившиеся подлинные карты величайшего картографа античности. Но до нас не дошли ни они, ни даже эти первые копии.
Не знаем мы также, какие ошибки вносили чертежники при последующих перечерчиваниях карт, а переписчики — при переписке восьми книг «Географии». Да и сами труды Птолемея и его карты, созданные много веков назад (при использовании, естественно, относительно небольшого числа определений географических координат — широты и долготы — и при том еще, что точность этих определений не всегда оказывалась достаточно высока) не могли быть совсем безупречными.
И все-таки, когда в 1477 году в итальянском городе Болонья появилось в переводе с греческого на латинский язык издание «Географии» Птолемея, оно произвело переворот в картографии. (Это было второе издание. Первое появилось в 1475 году в городе Виченце, но оно не сопровождалось картами и представляло собой стихотворное переложение птолемеевского труда. Внимания географов оно к себе почти не привлекло.)
Переиздания последовали одно за другим. За сто лет их насчитывается более тридцати! В среднем примерно по одному через каждые три с половиной года. А ведь печатание книг и тем более карт тогда только-только еще начиналось. Оно было трудным и медленным делом. Занималось им очень немного людей.
Вскоре же появилось и множество подражаний Птолемею. Вместе с картами, составленными по материалам древнего ученого, помещали и другие, вычерченные по новейшим портоланам и описаниям путешествий.
Как раз в эту пору две великие морские державы — Испания и Португалия — начали заморские завоевания. В числе многих других купцов, мореплавателей, королевских чиновников, представителей знати картами Птолемея заинтересовался и генуэзец Христофор Колумб.
В точности неизвестно, что именно впервые натолкнуло его на мысль достичь Индии, плывя на запад от Европы. Вполне возможно, что это были слова Эратосфена:
«Если б обширность Атлантического моря не Препятствовала нам, то можно было бы переплыть из Иберии в Индию по одному и тому же параллельному кругу».
А может, он безоговорочно верил Птолемею? Ведь тот, как мы помним, считал нашу планету значительно меньшей, чем она была на самом деле, и к тому же еще на одну треть преувеличивал протяженность Средиземного моря по долготе, то есть с запада на восток. Из-за таких ошибок, если верить его картам, расстояние от Европы до Индии через Атлантический океан получалось почти в два раза короче.
Без сомнения, Колумбу также было известно о плаваниях древних норвежских мореходов — викингов, которые еще лет за пятьсот до того открыли Винланд — Виноградную страну, как назвали они восточную часть Северной Америки. Впрочем, Колумб едва ли отождествлял эти открытия викингов с теми восточноазиатскими странами, куда он хотел попасть, направляясь на запад. Во всяком случае, таких данных у современных ученых нет.
Во время плавания в своей каюте на судне «Санта Мария» Колумб держал под замком в сундуке какие-то карты и никому их не показывал. Как предполагают некоторые исследователи, там вполне могла быть карта островов Антильского архипелага, и в первую очередь Кубы — самого большого из всех. Если верно, что такая карта у Колумба была, вполне возможно, что она-то и побудила его отправиться в путь, попытать удачу.
Ведь предприятие генуэзского морехода требовало отчаянной смелости. Суда той поры не могли совершать очень длительных плаваний в открытом море: это были деревянные парусники с таким многочисленным экипажем (иначе с парусами не справишься), что они не вмещали достаточного для него количества пресной воды и провианта. Смертельный голод и жажда в те времена порой угрожали морякам и при обычных плаваниях по хорошо уже известным маршрутам. А тут предстоял далекий, неизвестный путь. Или Колумб все-таки более или менее определенно знал, что земли, к которым он поведет суда, лежат лишь на половине расстояния от Испании до Азиатского материка, но только об этом еще мало кому известно?
Однако почему тогда, прибыв на Кубу, он отправил в путь гонцов с письмом к «Великому Хану»?
Через несколько дней те возвратились, не найдя ничего, кроме одной деревни. Но, значит, Колумб все же допускал, что приплыл в Индию, к Азиатскому материку?
Секрет Христофора Колумба пока еще не раскрыт…
За открытием Америки последовали другие великие географические открытия.
В 1519 году 265 отважных моряков во главе с Магелланом на пяти судах вышли из испанского порта Кадикс в плавание вокруг света. Через три года они возвратились. Их осталось всего восемнадцать; погиб и сам Магеллан. Но зато было окончательно, самым прямым путем, доказано: наша планета — шар!
Прошло еще не так много времени, и уже не только Африка, Азия, две Америки и Австралия, но и острова Индийского и Тихого океанов появились на картах.
В труде «Происхождение семьи, частной собственности и государства» Фридрих Энгельс писал об этих открытиях:
«Мир сразу сделался почти в десять раз больше; вместо четвертой части полушария теперь весь земной шар лежал перед взором западно-европейцев, которые спешили завладеть остальными семью восьмыми. И вместе со старинными, тесными границами родины пали также и тысячелетние рамки предписанного средневекового мышленья. Внешнему и внутреннему взору человека открылся бесконечно более широкий горизонт».
Последнее великое географическое открытие было совершено уже в начале XIX века русскими моряками под командованием Беллинсгаузена и Лазарева. На самом юге земного шара они обнаружили гигантский, покрытый ледяным панцирем материк — Антарктиду.
Избранным страницам истории русской и советской картографии мы и посвятим дальше наш рассказ.
1551 год, февраль. Москва — столица русского государства.
На заседании Стоглавого Собора молодой царь Иван IV излагает боярам, дворянам и духовенству свои «вопросы» — решения, касающиеся важнейших сторон внутренней жизни страны. И вот, например, о чем шла тогда речь:
«…Да приговорил есми писцов послати во все земли писати и сметити мои, царя великого князя, и митропольичи, и владычни, и монастырские, и церковные земли, и княжеские, и боярские, и вотчинные, и поместные, и черные, и оброчные, и починки, и пустоши, и селища, и земецкие земли всякие, чье ни буди, а мерити пашенная земля и не пашенная, и луги, и лес, и всякие угодья смечати и писати, — реки, и озера, и пруды, и оброчные ловли, и колы, и сежи, и борти, и перевесы, и мыта, и мости, и перевозы, и рядки, и торговища, и погостьцкия земли, и церковная, и Дворы, и огороды, и в книгах все поставити…»
Или вот другой документ — царский указ от 20 сентября 1556 года: «Великий государь царь и великий князь повелел рассмотрети, которые вельможи и дети боярские многими землями завладели, а службою оскудеша, не против государева жалования и своих вотчин в службах бывают. Государь же им повелел в поместьях землемерием уверстати, и учинити комуждо что достойно, а излишки разделить неимущим».
Однако эти указания на «землемерие» не самые старые. Известно, что еще в XIII веке (в 1245, 1253, 1277 годах) делались на Руси описания земель, которые иногда сопровождались чертежами.
Примерно в 1570 году в Москве, в Разрядном, то есть в Военном, приказе был создан «Большой Чертеж» — карта «для Великого Государя службы посылок».
Эта работа русских картографов не дошла до нас. Не сохранились и копии, снятые с нее в 1601 и 1627 годах. И все-таки мы имеем возможность вполне ярко представить ее себе.
В 1627 году с этой карты не только сняли копию, но и сделали ее подробное описание. Получилась обстоятельная книга о Московском государстве, о его реках, озерах, городах, урочищах. Ее так и назвали: «Книга Большому Чертежу».
«В начале книги сея, — читаем мы на первой странице этого труда, — написан царствующий град Москва на реке на Москве, на левом берегу; а река Москва вытекла по Вяземской дороге, за Можайском верст с 30 и больши.
А от Москвы дорога до Серпухова 90 верст.
А Серпухов стоит на реке на Наре, а от Оки реки с версту.
А Нара река пала в Оку, ниже Серпухова с версту, выше перевозу: а на тот перевоз от Серпухова дорога на Тулу.
А до Тулы от Серпухова 70 верст.
От Серпухова же до Каширы 40 верст.
До Алексина от Серпухова 80 верст.
А Тула город каменной, стоит на реке на Упе, на левом берегу, а Упа река вытекла от Куликова поля с Муравского шляху…»
Большой Чертеж охватывал очень большую территорию — от «Студеного моря» на севере до «Черного моря» на юге и от «Котлина озера» (Финский залив Балтийского моря) на западе до реки Оби на востоке. Его масштаб был 75 верст в одном вершке, примерно «1 : 1 800 000» (в 1 сантиметре 18 километров), а размер — 3 аршина на 3 (приблизительно «2 метра на 2 метра»). На этой карте обозначалось 840 рек и речек, 340 городов, 26 городищ, 34 монастыря да еще урочища, места добычи поваренной соли, озера, а всего свыше двух тысяч географических объектов.
Время создания Большого Чертежа совпало с эпохой борьбы Ивана Грозного за усиление центральной власти. Это совсем не случайность. Вспомним слова виднейшего географа древности греческого ученого Страбона:
«Ведь государи могут лучше управлять… страной, зная, как она велика, как расположена, в чем отличительные особенности ее климата и почвы…»
Иван Грозный и его приближенные это хорошо понимали.
Уже в наши дни ленинградский ученый Федор Анисимович Шибанов, внимательно вчитавшись в каждую фразу «Книги Большому Чертежу», вникнув во все упомянутые в ней географические названия и переведя старинные меры на современные, составил карту Руси XVI века. Он проделал работу, противоположную той, которую предприняли в 1627 году в Разрядном приказе. Тогда все, что своими условными знаками рассказывала карта, перевели на язык словесного описания. Теперь поступили наоборот.
Восстановленный Большой Чертеж позволяет историку яснее представить себе внутренние связи нашего государства той поры.
Шли годы. В инструкциях, данных Василию Пояркову, первому исследователю реки Амура и Охотского моря, мы читаем:
«Да по распросу иноземскому да по своему высмотру сделать ему, Василью, Зие реке и Шилке и в нее падучим стройным рекам чертеж и роспись…»
Подобные же наказы получали и Иван Петлин, прошедший в 1618 году из Томска через Урянхайский край (ныне Тувинская автономная область) в Калган и Пекин, и Семен Дежнев, открывший в 1648 году пролив, отделяющий Азию от Америки, и многие другие наши землепроходцы.
Правительственные указы требовали во всех городах и уездах «чертежи писать» и высылать их в Москву.
К концу XVII века уже накопилось такое обилие материалов, что «тобольский боярский сын» Семен Ульянович Ремезов составил по ним первый русский атлас — «Чертежную книгу… всей Сибири и городов и земель». Он включал в себя двадцать три карты, правдиво изображавших зауральскую часть Российского государства.
При жизни Ремезова этот атлас напечатан не был и потому своевременно не стал достоянием широкой общественности. Издали его только в 1882 году как исторический документ. Подлинник хранится в Москве, в Государственной публичной библиотеке имени В. И. Ленина.
Когда знакомишься с первыми русскими картами, одна замечательная особенность бросается в глаза: на них совершенно не встречается изображений каких-либо чудищ — людей с песьими головами, рогатых птиц, — ангелов, рая и ада. С самого начала русская картография служила практическим нуждам страны, была реалистической, стремилась как можно правдивее изображать местность.
Годы правления Петра I — бурный период русской истории.
Войны на суше и на море, укрепление западных и южных границ, развитие промышленности, расширение торговых и политических связей со многими государствами Европы и Азии — все это требовало немалых усилий, возлагало на народ небывалые тяготы.
«…Бояре и князи… — писали крестьяне в одной из челобитных, — яко львы, челюстями своими пожирают нас и, яко змей ехидныя, рассвирепевши, напрасно пожирают, яко же волци свирепии…»
Что добавишь к этим словам? Дорогой ценой оплатил народ все реформы Петровской эпохи и все победы. Однако для укрепления Русского государства, для развития в нем наук и промышленности было в те годы сделано многое.
Новая эпоха началась и в русской картографии.
Нужны были верные и современные карты. Без них нельзя ни воевать, ни успешно управлять страной, ни развивать промышленность и торговлю. Еще в 1696 году двадцатичетырехлетний Петр I сам принимает участие в съемке реки Дона, а потом и побережий Азовского и Черного морей.
Ждать некогда! Нужно скорее строить флот и выходить на морские просторы. Точные карты совершенно необходимы.
В 1701 году в Москве открывается Математико-навигацкая школа. В 1715 году — Морская академия в Петербурге. Число специалистов-картографов возрастает. Ложатся на карты изображения берегов Балтики и Каспия, отправляются экспедиции на Камчатку и в Среднюю Азию.
Организуя Морскую академию, Петр I предписывал:
«Некоторое число людей таким образом в географических действиях обучить, чтобы в каждую провинцию по два человека для снимания оной отправлены быть могли, дабы из сочиненных ими партикулярных карт сделать генеральную карту».
Партикулярными тогда называли карты отдельных районов России, генеральной — общую карту страны. Составление генеральной карты и было главной целью всех «географических действий».
И вот разъезжаются по стране картографы.
Еще не хитра методика их работы, не очень сложны инструменты — буссоль, астролябия, квадрант, просмоленные веревки для измерения расстояний. Но зато простота приборов и приемов работы позволяла снять карту даже такой огромной страны, как Россия, в кратчайший срок.
Имена всех, кто принимал участие в этих близких и далеких экспедициях, нам неизвестны. Порой трудно оценить, кто сделал больше, кто меньше.
Геодезист Евреинов по солнцу и звездам определил географические координаты первых сорока шести пунктов северо-востока нашей Родины — городов, поселений, мысов, устьев рек. Бекович, Кожин, Травен, Фон-Верден, Урусов, Саймонов выполнили первую съемку берегов Каспийского моря.
Беринг окончательно дал ответ на вопрос, «сошлись ли Америка с Азией».
Замечательный гравер и издатель Василий Киприянов основал первую в нашей стране мастерскую для печатания карт.
Виднейший картограф XVIII века Иван Кирилов на собственные средства выпустил «Атлас Всероссийской Империи» — собрание карт, которое в дальнейшем должно было послужить основой более полного атласа нашей страны. Несмотря на всю его незавершенность, этот труд оказался настолько значителен, что как бы подытожил картографические достижения эпохи Петра I.
«Воины! Вот пришел час, который решит судьбу Отечества, — с такими словами обратился Петр к солдатам перед Полтавской битвой. — Итак, не должны вы помышлять, что сражаетесь за Петра, но за государство, Петру врученное, за род свой…
…А о Петре ведайте, что ему жизнь недорога, только бы жила Россия в блаженстве и славе, для благосостояния вашего».
Петр I и действительно не щадил ни себя, ни других. Не щадили себя ради могущества и славы Родины и многие его ближайшие помощники — «птенцы гнезда Петрова», как называли их позднейшие историки. Среди них были и те, кто создавал карты.
В 1721 году Петр I в числе других иностранных ученых пригласил в Россию парижского астронома-геодезиста и картографа Иосифа-Николая Делиля. Делиль согласился, но с переездом не спешил и лишь в 1726 году, уже после смерти Петра, прибыл в Петербург.
От этого ученого многого ожидали. Он являлся серьезным исследователем, знатоком математических основ построения карт — как раз того, в чем российская картография той поры наиболее отставала от западноевропейской. Увлекательной была и задача, которая стояла перед ним: создать первый в истории нашей страны академический атлас.
Делиль этих ожиданий не оправдал. Он работал не спеша, холодно отстраняя, как недостаточно точные, материалы многих геодезистов и съемщиков, неизменно утверждая, что среди сотен карт, поступавших к нему, все еще нет нужных. Именно эта причина на целых двадцать лет растянула создание «Атласа Академии наук», начатого в 1725 году.
И в то же время Делиль по собственному почину печатал некоторые русские карты во Франции, за что после выхода в отставку был даже лишен пенсии.
Не только искони русские ученые, как Кирилов, но даже иностранцы Шумахер и Эйлер, наравне с Делилем приглашенные в Россию для работы в ее научных учреждениях, не скрывали своего недоумения, или, вполне можно сказать, возмущения.
«Что же мне о нашем господине Делиле объявлять? — писал, например, Кирилову Шумахер, управлявший тогда канцелярией Академии наук. — Географическая работа не так способно отправляется, как мы вначале надеялись. Нарочно ли он так долго в оной медлит или от недостатка довольных известий сие чинит, — о том я вам подлинно донести не могу…»
Делиля следовало как можно скорее «отставить от Атласа», но добиться этого было не так-то просто. В 1730 году на российский престол вступила невежественная курляндская герцогиня Анна Иоанновна. При ней государственную власть захватили люди, открыто презирающие нашу страну, ее народ, ее культуру, ее традиции. В такой обстановке Делиль, естественно, чувствовал себя очень уверенно.
Лишь в 1740 году его удалось отстранить от деятельности в Географическом департаменте Академии наук.
Некоторое время после этого работы по созданию атласа возглавлял математик Эйлер, затем на смену ему пришли Гейнзиус и Вигсгейм. Они-то и завершили многолетний труд. В 1745 году первый русский атлас, достойный названия академического, увидел свет. Двадцать одна карта показывала всю Россию.
Атлас Академии наук сразу завоевал широкое признание. Уже вскоре его переиздали на французском и на латинском языках. Даже через десятки лет он все еще удивлял современников высоким качеством исполнения и новизной.
Эйлер, оставив службу в Петербурге, впоследствии уехал на родину. Из Берлина он писал, что география российская этим трудом «приведена гораздо в исправнейшее состояние, нежели география немецкой земли».
В 1757 году во главе Географического департамента Академии наук встал гениальный русский ученый Михаил Васильевич Ломоносов. Под его руководством было сделано двадцать карт. Но заслуга Ломоносова не только в этом. Он — «отец» экономической картографии. Он впервые в мире, как еще никто другой до него, очень четко определил содержание этого раздела картографии и составил программу работ по созданию экономических карт и атласов.
Он понимал: чтобы карты могли принести реальную помощь российскому хозяйству, надо их изготовлять в гораздо большем количестве, чем прежде, и они должны быть более точными и разнообразными по содержанию и назначению. Один и даже несколько очень способных и энергичных людей справиться с этим не в состоянии. Надо учить других.
И Ломоносов отдает много сил обучению «студентов» при Географическом департаменте.
Он не успел закончить всего, что намечал для себя, — слишком рано оборвалась его жизнь. В 1765 году Михаила Васильевича не стало. Было ему тогда всего пятьдесят четыре года.
Дальнейшие успехи русской картографии XVIII века связаны с именами Трусскота, Шмидта, Исленьева и еще многих других географов, картографов и геодезистов. Это их усилиями были созданы Генеральные карты России 1776 и 1786 годов, выпущен Географический Атлас 1792 года, в 1765 году начато Генеральное межевание — систематическая опись и составление планов земельных угодий страны.
В начале XIX века русская картография вышла на первое место в мире по размерам территории, заснятой на топографические карты.
Чтобы точнее определить величину Земли, ученые Струве, Жданов, Тилло и их соратники провели самые большие в ту эпоху градусные измерения — проложили ряды триангуляции еще небывалой длины.
Вышли в свет «Столистовая карта Европейской России», «Десятиверстная карта Европейской России», «Гипсометрическая карта Европейской России» и еще многие выдающиеся произведения.
Однако в семидесятых годах XIX века русская картография мировое первенство утратила. Промышленная и научная отсталость царской России сказалась и в этом.
Правда, топографы и геодезисты по-прежнему проникали в самые отдаленные уголки страны. Всё новые карты выходили из печати: геологические, морские, экономические, топографические…
И всё-таки настоящей государственной поддержки создатели карт не встречали, а героизма отдельных людей оказалось недостаточно.
В документальной повести «Степь да степь кругом…» Олег Григорьевич Чистовский рассказывает такой случай.
Однажды генерал-губернатору Западной Сибири Гасфорту показали топографические планшеты, на которых был заснят степной Казахстан. Генерал-губернатор возмутился:
— А где же горы?
Начальник топографического отдела Сильвергельм пояснил:
— В этих районах ровная степь.
— Там горы! — возразил генерал-губернатор.
— Но… — начал было Сильвергельм.
— Немедленно нарисуйте горы! — приказал генерал-губернатор.
И хотя сам Гасфорт в казахских степях не бывал и тем более не занимался там топографической съемкой, переубедить его не смогли.
Чтобы избежать генерал-губернаторского гнева, пришлось специально изготовить Сводную карту Сибирского пространства, изобразив на ней несуществующие горы. Она была сделана лишь в одном экземпляре. Настоящую Сводную карту напечатали не с нее, а с забракованных планшетов, чего Гасфорт никогда не узнал. В действительности-то его это совершенно не интересовало. Было безразлично, что изображалось на территории, которой он управлял. Принимая свои решения, он картами никогда не пользовался. Они были вне сферы его внимания.
Незадолго до Великой Октябрьской революции, 6 февраля 1916 года, академик Владимир Иванович Вернадский выступил с докладом на общем заседании Академии наук. «Карта России, — сказал он, — представляет из себя чрезвычайно пеструю картину… В картографии, как и в других областях жизни, мы не можем — без вреда для нас самих — идти без плана… Необходима правильная государственная организация топографической съемки Российского государства».
Осуществить это удалось только в советское время.
Когда свершилась Великая Октябрьская революция, почти все видные картографы России стали помогать Советской власти. В их числе был конечно и Василий Васильевич Витковский.
Заслуженный профессор Военной академии, доктор астрономии и геодезии, генерал-лейтенант русского генерального штаба, он нисколько не колебался, по какому пути идти. Вместе с ближайшими учениками он, подобно Ломоносову, принялся усиленно готовить новых геодезистов, топографов, картографов-составителей. Несмотря на преклонный возраст, одно время он даже возглавлял Петроградское военно-топографическое училище.
«Большевики продержатся считанные дни», — писали тогда буржуазные газеты. Войска интервентов и белогвардейские полчища пытались уничтожить молодую республику трудящихся. Но уже 2 июня 1918 года Всероссийский Центральный Исполнительный Комитет принял специальное постановление о помощи топографам в полевой период. Подписал его Яков Михайлович Свердлов.
В январе 1919 года Военно-топографическое Управление Всероссийского Главного штаба приступило к созданию новой карты Европейской России масштаба 1 : 1 000 000 (в одном сантиметре десять километров).
Это было трудное время: эпидемии «испанки» и тифа, голод, разруха; бездействующие заводы, незасеянные поля и к тому же — битвы с белогвардейцами и интервентами…
В марте 1919 года началось генеральное наступление врага на нашу страну. С востока двинулась в поход 300-тысячная белогвардейская армия Колчака. Вместе с ней шли войска англоамериканских и японских интервентов — 150 тысяч солдат и офицеров! С юга двигалась армия Деникина. Из Прибалтики наносили удар по Петрограду полки генерала Юденича. На западе вели бои войска Пилсудского. На севере, в районе Мурманска и Архангельска, высадились англо-американские и французские оккупанты. В Средней Азии и на Кавказе интервенты и белогвардейцы тоже пытались утвердить свою власть.
18 марта 1919 года в Кремле открылся VIII съезд партии, на котором должны были обсуждаться самые главные тогда вопросы: отчет Центрального комитета, проект новой Программы партии, вопрос о работе в деревне, о военном положении и о военной политике партии. Нетрудно представить себе, сколько неотложной работы было у Советского правительства в эти предсъездовские дни, и все же 15 марта Председатель Совета Народных Комиссаров Владимир Ильич Ленин подписал декрет об учреждении Высшего Геодезического Управления, задачей которого являлось изучение территории РСФСР в топографо-геодезическом отношении в интересах поднятия и развития производительных сил страны.
Впоследствии оно стало называться Главным управлением геодезии и картографии при Совете Министров СССР.