Повесть о ледовом комиссаре

ИЗ АРХАНГЕЛЬСКА В БЕРИНГОВ ПРОЛИВ

У дверей кабинета главного редактора Большой Советской Энциклопедии и одновременно директора Арктического института стоял худощавый юноша с небольшим альбомом для рисования в руках.

Он терпеливо ждал здесь не первый час, пока не появится хозяин кабинета, лицо которого ему было хорошо знакомо по многочисленным портретам в газетах и журналах.

Когда в конце рабочего дня профессор Шмидт вышел из кабинета, юноша, не говоря ни слова, последовал за ним по пятам, на ходу набрасывая в альбом его портрет.

Юноше повезло. Шмидт не сел в машину, а поехал домой в трамвае. В вагоне и был закончен карандашный набросок.

Утром следующего дня молодой человек опять появился в редакции Энциклопедии и преподнес главному редактору довольно похожий портрет.

— Я — комсомолец Решетников, — сказал он, — хочу ехать с вами на «Сибирякове». Готов исполнять любую работу.

Молодой художник получил дружеский, но решительный отказ.

Однако настойчивого Решетникова это не смутило. И когда участники экспедиции выезжали из Москвы, он преспокойно сел с ними в вагон поезда, стараясь, однако, не попадаться на глаза Шмидту.

В Архангельске Решетникову пришлось услышать еще один твердый отказ.

Хотя Шмидту и понравился энергичный, неунывающий художник, но как он мог взять его с собой в далекое и рискованное плавание? Начальник экспедиции помнил и часто повторял слова известного полярного исследователя Свердрупа — сподвижника Фритьофа Нансена: «Чтобы узнать хорошего человека, не нужно съесть с ним пуд соли, а достаточно провести совместно одну полярную зиму».

Имея за плечами опыт двух больших арктических походов, Шмидт перед отправлением в очередную экспедицию внимательно «прощупывал» каждого будущего ее участника, оглядывая нового человека со всех сторон, прежде чем давал согласие включить его имя в списки. Он старался брать с собой преимущественно людей уже проверенных в тяжелых схватках с суровой, северной стихией. Подбор состава экспедиции Шмидт считал важнейшей организационной задачей — кто знает, что может случиться во льдах?

Отто Юльевич редко ошибался в людях. И на этот раз он создал крепкий, сплоченный, дружный коллектив сибиряковцев-моряков и научных сотрудников.

Решетников, получив второй отказ, не «сложил оружия», а, наоборот, развил лихорадочную деятельность. Через несколько дней вся стена кают-компании на «Сибирякове» была увешана дружескими шаржами на участников экспедиции. Не раз Отто Юльевич останавливался перед решетниковскими карикатурами и от души смеялся. Веселый художник тем временем успел подружиться чуть ли не со всеми сибиряковцами. И когда он в третий раз обратился с просьбой к начальнику экспедиции, у него нашлось множество «адвокатов». Выслушав всех заступников Решетникова, Отто Юльевич сказал:

— Да… трудно устроить товарища, притом места на судне у нас совершенно нет…

— Место уже найдено, — перебил его один из «адвокатов». — Можно Решетникова назначить библиотекарем… Он на все согласен.

— Так, так… — ответил Шмидт.

Это было и ни «да», и ни «нет».

Все решили, что «так» — это согласие.

Молодой художник все больше и больше импонировал Шмидту, в одинаковой степени ценившему в людях и предприимчивость и чувство юмора.

Ставший впоследствии известным жанровым живописцем, художник Федор Решетников пошел в арктический поход и так проявил себя, что ему не пришлось уговаривать Шмидта взять его в следующую экспедицию.

…Летом 1932 года в Москве было очень жарко и душно. Шмидт чувствовал себя неважно. Родные и друзья даже советовали ему отказаться от участия в тяжелой арктической экспедиции.

— Там мне будет лучше. Чем дальше на север, тем легче дышится, а на полюсе, наверное, совсем замечательно, — отшучивался Отто Юльевич.

Как он мог отказаться от нового похода на север?

Начинался Второй Международный геофизический год. В проведении его участвовали ученые 40 буржуазных государств и Советского Союза. На научные работы по программе МГГ советское правительство отпустило большие средства, составлявшие 60 процентов ассигнований на эти цели всех стран взятых вместе.

Задачи были огромны — СССР шел впереди всех стран по объему намеченных научных работ, среди которых исследование Арктики занимало первое место.

Уже предыдущие экспедиции и повседневные подвиги зимовщиков-полярников дали возможность раскрыть немало тайн Арктики. Росла техника. Новая техника, новые приемы и новые люди уже имелись в советской стране.

Вот почему стало возможным попытаться решить «вековую проблему» Арктики — пройти в одну навигацию из Атлантического океана в Тихий, взять «неприступные барьеры» Северного Ледовитого океана в интересах новой жизни далеких окраин нашей великой страны.

Мысль об этом родилась у Шмидта еще в его первое арктическое плавание. О ней он много беседовал с Визе на борту «Седова» в 1929 году. Как же мог он отказаться от своей мечты, не пойти в новую, трудную, но такую заманчивую экспедицию?

Скорей, скорей на север! А отправление в дальний путь, как на зло, откладывалось изо дня в день.

В бесконечных хлопотах текли дни. Как всегда перед уходом в полярное плавание, начальнику экспедиции надо было очень многое «согласовать» и «увязать». Как всегда, бездонные трюмы корабля заполнялись углем, мешками с мукой, крупой, сахаром, ящиками с консервами и шоколадом, бочками с маслом и квашеной капустой. И, как всегда, в суматохе сборов нельзя было обнаружить нужных грузов. Свежие овощи, например, заказанные для сибиряковцев в Одессе, железнодорожники по ошибке направили не в Архангельск, а в… Астрахань.

Многое было сделано, исправлено, но не было самого главного груза — самолета. Летчик Иванов, вылетевший из Ленинграда в Архангельск, в районе Онеги потерпел аварию. В воздухе у него сгорел мотор. Узнав о случившемся, Шмидт всю ночь провел на телеграфе, посылая одну депешу за другой. Утром удалось на быстроходном морском катере отправить через Двинский и Онежский заливы к месту аварии запасной мотор и механиков. Но ждать Иванова все равно было нельзя.

Стоял разгар полярной весны — самое лучшее время для плавания, и откладывать выход в море Шмидт и капитан Воронин, перешедший с «Седова» на «Сибиряков», считали невозможным. По телеграфу Отто Юльевич договорился с летчиком, что он догонит ледокол. Местом встречи, которая, увы, так и не состоялась, назначили остров Диксон.

В день отхода на корабль доставили газеты, в которых было много материалов, посвященных экспедиции. Через всю полосу газеты «Северный комсомолец» крупными буквами было напечатано:

«Комсомольский привет ударникам Арктики, отправляющимся сегодня в ледовый арктический поход». Ниже над одной заметкой, по недоразумению тем же шрифтом, был напечатан такой заголовок — «тише едешь — дальше будешь».

Когда Шмидту показали этот номер газеты, он рассмеялся:

— А, быть может, «Северный комсомолец» и прав!

28 июня в 10 часов утра ветеран ледового флота «Сибиряков», отремонтированный для ответственного рейса из Белого моря в Тихий океан, расцвеченный флагами, отчалил от пристани.

В Архангельск, как и в предыдущие годы, на проводы и встречи ледокола собирался чуть ли не весь город. На этот раз интерес был особенно повышенный. Ведь «Сибиряков» отправлялся в сквозной рейс по Северному морскому пути — об этом знал каждый мальчишка в Архангельске — и вел корабль любимец города, славный земляк, капитан Воронин. А экспедицию возглавлял уже известный комиссар северных земель. «Сибирякову» были устроены чрезвычайно торжественные проводы.

…Стальной форштевень «Сибирякова» разрезал спокойное и ровное, как зеркало, Белое море. Ледокол приближался к полярному кругу.

Решетников и с ним еще несколько корабельных весельчаков решили отметить пересечение полярного круга «представлением». Главным актером, вернее «жертвой», выбрали инженера-подрывника Малера, впервые в своей жизни попавшего на корабль. Его убедили в том, что, по морскому обычаю, каждый, кто пересекает впервые полярный круг, должен выкупаться в море.

Отто Юльевич любил повеселиться в дружном коллективе и охотно согласился принять участие в этой затее.

В тихую лунную ночь процессия, предводительствуемая шумовым оркестром, подошла к каюте, в которой спал Малер. Его торжественно подхватили на руки, накинули на шею канат, на котором его якобы должны протащить под килем корабля, и вытащили на палубу.

Малер изо всех сил сопротивлялся. К нему подошел невозмутимый Шмидт и торжественно заявил о необходимости подчиниться «тысячелетней морской традиции» (кстати, такой обычай «крещения» существует только при переходе через экватор).

Раз начальник экспедиции говорит — делать нечего! Бедный инженер разделся и стал перелезать через реллинги, готовый принять ледяную ванну. Его удержали, когда он уже приготовился прыгнуть в море.

Шмидт, побрызгав водой голову Малеру, заявил, что он его пожалел и купание на этот раз отменяется…

Баренцево море встретило «Сибирякова» штормом, правда, не очень сильным, всего в пять баллов. Переваливаясь с боку на бок, корабль шел полным ходом, держа курс на Новую Землю.

Еще до выхода в плавание было решено пройти в Карское море через пролив Маточкин Шар, а не через Югорский Шар, хотя путь через последний к острову Диксон на 30 миль короче. Но, дело в том, что для мореплавателя «длина пути» определяется не только числом миль, но и количеством затраченного времени и топлива, а это количество, в свою очередь, в весьма большой степени зависит от состояния льдов. Поэтому обычно бывает выгоднее сделать обход по чистой воде, чем идти напрямик через льды…

Прогнозы предсказывали, что в Югорском Шаре в конце июля и начале августа будут значительные льды, а в проливе Маточкин Шар — чистая вода.

С ледокола «Ленин» пришла радиограмма:

«„Ленин“ стоит на якоре у Белушьей губы. Здесь же и ваш угольщик „Вагланд“. Состояние льдов в Карском море тяжелое… К востоку от Маточкина Шара, в море, непосредственно от берегов, начинается большая полоса ледяных полей… В восточной части Карского моря — лед 9 баллов…»

Получив это тревожное сообщение, Шмидт задумался. Ясно, впереди не малые трудности, которые придется преодолевать. Лед в 9 баллов — значит, почти сплошной ледяной панцирь, покрывший воду разводий, и трещин в нем не найти.

— Ну, как же, капитан, пойдем ли мы проливом Маточкин Шар или будем избирать другой путь?

Начальник экспедиции, как правило, предоставлял капитану самому решать все навигационные вопросы, он только спрашивал его мнение. Но Воронин прочел в глазах Шмидта единственно возможный ответ:

— Конечно, Маточкиным Шаром, Отто Юльевич. С этими льдами справимся. Наш старик «Сибиряков» — выносливый…

31 июня «Сибиряков» входил в пролив Маточкин Шар. По обеим сторонам его вздымались высокие, покрытые вечным снегом, горы.

В восточной части пролива навстречу, мерно покачиваясь, плыла одинокая льдина, видимо попавшая сюда из Карского моря. «Сибиряков» мог легко ее обойти, но Воронин не утерпел, чтобы не продемонстрировать ледокольные качества корабля, и направил его прямо на льдину. «Сибиряков» подмял льдину, раскрошил и разбросал обломки в разные стороны.

^{Радист «Сибирякова» передал О. Ю. Шмидту очередную радиограмму.}

— Так будет со всякой, которая нам встретится по пути, — засмеялся Воронин, — а встретятся еще не такие…

Шмидт, с явным удовольствием наблюдавший эту сцену, подозвал корреспондента «Известий»:

— Видели? Слышали, что говорит Владимир Иванович? Обязательно отметьте этот момент…

Недалеко от выхода из пролива в Белушьей губе стоял огромный красавец ледокол «Ленин». Рядом с ним бросил якорь норвежский пароход «Вагланд», зафрахтованный для доставки угля на Диксон, где предполагалось пополнить к тому времени достаточно опустошенные трюмы «Сибирякова».

Шмидт, подготавливая экспедицию для сквозного похода по Северному морскому пути, имел возможность выбрать такие мощные корабли нашего ледокольного флота, как «Ермак», «Красин» и «Ленин». Его выбор остановился на испытанном в ледовых схватках, давно не бывшем в капитальном ремонте «Сибирякове» не случайно.

Этой экспедицией требовалось решить вопрос о проходимости в одну навигацию великой северной трассы. «Сибиряков», шедший в разведку, мало чем отличался от обычных коммерческих судов, которым он взялся прокладывать путь. Если старый и изношенный ледокольный пароход «Сибиряков» пройдет из Атлантического океана в Тихий, значит, при современном состоянии транспортной техники, этот путь будет открыт и освоен для постоянной навигации.

Поход «Сибирякова» был одним из звеньев общей цепи усилий советского народа по освоению бескрайних полярных просторов.

Шмидт неоднократно отмечал, что главное отличие советской работы в Арктике от работы других стран состоит в том, что мы не довольствуемся отдельными, случайными вылазками в Арктику или спортивными рекордами, а ставим в основу планомерное и всестороннее наступление на суровую северную природу. Вот почему в Советском секторе Арктики, за очень короткий срок начала действовать целая сеть полярных станций — форпостов науки. Вот почему советские ледоколы избороздили в последние годы значительную часть полярного бассейна. Экспедиции на «Седове» в 1929 и 1930 годах изменили представление о том, что в Центральном полярном бассейне на определенных градусах начинается сплошь непроходимый ледяной барьер. Тяжелые ледяные поля, гигантские торосы, огромная ледяная пустыня медленно, но верно, сдавались под напором стальных форштевней советских ледоколов.

Пришло время претворения в жизнь давней мечты лучших умов человечества о возможности использования Северного морского пути.

Десятки и сотни мореплавателей на протяжении более чем трех веков, подвергая свои жизни смертельной опасности и тяжким лишениям, неудачно пытались пройти Северо-Восточным проходом из Европы в Азию. Одни углублялись дальше во льды, другие меньше…

Многие ученые и исследователи стали считать, что проход через Ледовитый океан на корабле вообще дело невозможное. Многие, но не все…

Гений русского народа Михаил Васильевич Ломоносов (помор по рождению) прекрасно понимал все значение Северо-Восточного прохода для отечественного мореходства. Ломоносов доказывал, что на широте около восьмидесятого градуса полярное море летом бывает свободно от льда, и поэтому возможно плавание «Сибирским океаном в Восточную Индию». По настоянию Ломоносова русским правительством была снаряжена экспедиция для прохождения Северо-Восточным проходом.

Она была отправлена в мае 1765 года, уже после смерти великого ученого, но, встретив в районе Шпицбергена непроходимые льды, вернулась обратно в Архангельск.

Только через сто с лишним лет удалось пройти с одной зимовкой весь Северо-Восточный морской путь. Этого добился шведский ученый Адольф Норденшельд, возглавивший по существу интернациональную экспедицию. Финансировали экспедицию король Оскар II, шведский капиталист Диксон и дальновидный русский купец Сибиряков.

Александр Сибиряков, принимавший деятельное участие в организации этой экспедиции, собрал для профессора Норденшельда сведения о состоянии льдов, о ветрах и погоде на северных окраинах Сибири. Норденшельд считал, что для «разрешения уже давно решаемой географической задачи» нужно иметь хороший корабль и тщательно подобранную команду.

Все это было налицо — и крепкий, сделанный из дуба, зверобойный пароход «Вега», и опытный мужественный экипаж.

Без особых трудностей «Вега» дошла до устья великой северной реки Лены.

Позади остались 4,5 тысячи миль пройденного пути, но дальше плыть было невозможно. Пришлось зимовать.

Зимовка прошла удачно, и 20 июля следующего года «Вега» вошла в Берингов пролив. Северо-Восточный проход был пройден…

«Могут ли повторяться ежегодно плавания, какое совершила „Вега“? В настоящее время на этот вопрос еще нельзя ответить ни безусловным „да“, ни безусловным „нет“»… — писал шведский исследователь вскоре после окончания своей замечательной экспедиции… «этот путь, насколько нам сейчас известен режим льдов у берегов Сибири, едва ли будет иметь действительное значение для торговли».

Норденшельд оказался плохим пророком.

Путь с северо-запада России в Сибирь и Дальний Восток через полярные моря втрое короче, чем водная дорога туда из Черного моря по южным морям, вдоль берегов Африки.

^{Корабль Норденшельда «Вега» (со старинной гравюры).}

Кроме того, этот путь целиком лежит вдоль наших берегов. Вот почему русские были особо заинтересованы в освоении Северо-Восточного прохода. Северный морской путь был пройден вторично, на этот раз с востока на запад. В июле 1914 года ледоколы «Таймыр» и «Вайгач» под начальством гидрографа Б. А. Вилькицкого вышли из Владивостока. Западнее мыса Челюскин они, встретив тяжелые льды, зазимовали. Лишь в сентябре следующего года экспедиция Вилькицкого прибыла в Архангельск.

В третий раз прошел весь Северо-Восточный проход выдающийся норвежский исследователь Арктики Руал Амундсен на своем судне «Мод». У него ушло на это целых два года.

Эти три экспедиции значительно осложнили и без того сложную проблему Великого Северного пути, заставили к ней относиться с еще большим скептицизмом. Споры о непроходимости водного пути из Европы в Азию велись вплоть до наших дней. И когда О. Ю. Шмидт выдвинул план похода «Сибирякова», он встретил значительное противодействие многих авторитетных специалистов. Не только за рубежом, но и у нас в стране было много противников предстоящей экспедиции.

Вопреки им Шмидт ставил своей задачей — пройти из Архангельска во Владивосток на «Сибирякове» за два-три месяца.

Он твердо верил в такую возможность, отчетливо представлял все значение освоения Северо-Восточного прохода, к которому тяготеют 30 000 километров нашей береговой линии и почти все острова, лежащие в Советском секторе Арктики.

…Льды, о которых предупреждал капитан «Ленина», оказались не такими уж страшными. На востоке от Маточкина Шара «Сибиряков» встретил мелкобитый лед, толщиной не больше полуметра, с большим количеством разводий. Он без особого труда форсировал его.

Научные работники «Сибирякова» систематически вели свои наблюдения и исследования по программе Международного геофизического года.

За полосой льда началась чистая вода.

— Прямо не Карское море, а Чистые пруды, — острили на «Сибирякове».

Первую западную часть Северного морского пути, уже достаточно освоенную, по которой ежегодно ходят десятки торговых кораблей, «Сибиряков» прошел в очень короткий срок и 3 августа подошел к острову Диксон.

В 1932 году Диксон еще не был полярным городом с морским портом, каким он является в наше время.

Но уже и тогда на Диксоне поднималась мачта радиостанции около фундаментальных зданий полярной станции.

На радиостанции хранилась довольно потрепанная тетрадь — Книга почетных посетителей. В ней расписались в разное время Амундсен, Свердруп, Вилькицкий, Неупокоев и другие известные полярные исследователи.

Отто Юльевич написал в тетрадь:

«Сердечный привет энергичному персоналу Диксона — форпоста социалистического строительства. Экспедиция Северо-Восточного прохода на ледоколе „Сибиряков“, 3 августа 1932 г. Шмидт и другие».

Пришла радиограмма от летчика Иванова. Он, наконец, добрался до Архангельска и 4 августа собирался вылететь на Диксон.

Шмидт очень обрадовался этой вести, но радость его оказалась преждевременной.

На третий день стоянки «Сибирякова» в бухту Диксон вошел ледокольный пароход «Русанов», отправлявшийся на мыс Челюскина для постройки там полярной станции. Руководитель экспедиции профессор Р. Л. Самойлович конечно пришел в гости к сибиряковцам. Ему нужно было поговорить с Отто Юльевичем, который как директор Арктического института отвечал за проведение всех экспедиций Второго Международного полярного года.

За столом кают-компании состоялось совещание, в котором приняли участие три «полярных профессора»: Шмидт, Визе и Самойлович.

Отто Юльевич внес предложение:

— Угольщик «Вагланд» еще не пришел. У нас есть свободное время, которое можно использовать для производства научных работ в малоизученном районе Карского моря. В ста километрах от нас лежит остров Свердрупа — белое пятно на арктических картах. Первый раз остров видел издалека Фритьоф Нансен во время плавания на «Фраме» и назвал его в честь своего капитана. Второй раз его видел сам Свердруп, находясь на русской службе, и в третий раз, сверху, летчик самолета «Комсевморпути» Алексеев. Но никогда на этот остров не ступала нога человека. Думаю, что будет полезно посетить его. Каково ваше мнение?..

Вечером «Сибиряков» и «Русанов» разными курсами пошли к острову Свердрупа. На карты и морские лоции наносились точные промеры глубин, отмелей, подводных скал.

Оказалось, что остров неверно нанесен на карту — на самом деле он лежал 10 милями южнее, чем было указано.

Решетников первым выскочил из лодки на мокрый песок и начал кричать:

— Я первый человек, вступивший на эту землю!

— А я второй, — засмеялся Шмидт, выпрыгивая на берег.

Одновременно с «Сибиряковым» к острову Свердрупа с другой стороны подошел «Русанов». Совместными усилиями научных сотрудников двух экспедиций была произведена топографическая съемка острова и сделаны астрономические наблюдения. Остров был песчаным, мрачным и безжизненным, заваленным полусгнившим плавником.

Еще одно «белое пятно» было стерто с карты Карского моря.

Вскоре после того, как «Сибиряков» вернулся к месту стоянки у острова Диксон, пришла радиограмма о том, что самолет Иванова потерпел новую аварию в Белом море (к счастью без человеческих жертв) и опять вышел из строя. Шмидт радировал летчику: «Сейчас догонять нас нет смысла, физически невозможно. Предлагаю вернуться, расформировать отряд, сдать самолет ГУГВФ». Экспедиция оказалась без самолета — «вторых глаз» капитана, и вскоре в Чукотском море остро почувствовали отсутствие воздушного разведчика.

10 августа прибыл, наконец, «Вагланд». Немедленно были организованы ударные бригады по перегрузке угля. В этом участвовали и добровольцы из научного состава экспедиции и сам Шмидт.

…В сутки перегрузка 250 тонн угля была закончена.

Медленно и осторожно, пробираясь в густом, тумане, «Сибиряков» шел к Северной Земле.

Шмидта очень волновала предстоящая встреча с Ушаковым и его тремя товарищами. Он чувствовал себя ответственным за их судьбу, за их успехи. Ведь это он доставил их на Северную Землю, он же на совещании у С. С. Каменева, обсуждавшем планы Ушакова, которые кто-то из присутствующих назвал авантюрой, смело заявил: «Если это и авантюра, то хорошая авантюра… План надо утвердить…»

Начальник экспедиции вел оживленный разговор по радиотелефону с островом Домашний.

— Вот уже полмесяца, как мы не видим льдов… Здоровы, бодры, ждем вас с нетерпением, — сообщил Ушаков.

Лицо Отто Юльевича озарила теплая улыбка.

…В конце дня 13 августа в нижней кают-компании состоялся очередной доклад О. Ю. Шмидта. Он заметил, что некоторые члены экспедиции выражали недовольство долгой задержкой у Диксона и высказывали опасение, что поэтому не удастся в течение короткого арктического лета дойти до Берингова пролива. Он решил успокоить их. «Сибиряков» по плану должен подойти к Северной Земле 15-го, а будет раньше.

— В третий раз мне выпала честь руководить полярной экспедицией, — говорил Шмидт, — но такого спаянного между собой, сознательного коллектива у нас еще не было. Перед уходом в плавание «Сибирякова» у нас было много противников, заявлявших, что в устье Лены надо идти с востока, а не с запада, как мы предлагали. Нам угрожали тяжелой зимовкой или же — наоборот — предсказывали удачу лишь потому, что год в ледовом отношении ожидался благополучным. Мы впервые пытаемся пройти путь, который нужно хорошо изучить. Если этот путь будет легким, — тем лучше. Пока у нас все обстоит благополучно. Мы еще ни разу не встретили тяжелых льдов. Но мы не прошли еще полмаршрута. Впереди, конечно, будут трудности, и немалые. Нам надо быть к ним готовыми…

Не успел Шмидт окончить фразы, как раздался радостный крик:

— Земля на горизонте!

— Спокойно, товарищи, — заявил председатель судового комитета, — заседание мы на время прервем. Следующим на повестке дня будет доклад начальника Северной Земли товарища Ушакова.

…Навстречу «Сибирякову», празднично расцвеченному флагами, мчалась моторная лодка. В ней находилось все «население» северного архипелага — четыре человека.

Вот они уже поднялись на борт. Шмидт шагнул к Ушакову, крепко обнял его и поцеловал в губы так, как могут целовать друг друга только очень мужественные и сердечные люди.

^{Станция на острове Домашний.}

Собрание в битком набитой твиндечной кают-компании продолжалось.

Слово было предоставлено Георгию Алексеевичу Ушакову:

— Товарищи, как же это так, — не успел поздороваться, а уж выступать! Ведь только подумать — два долгих года мы прожили в одиночестве, а сегодня среди друзей…

— Основной нашей задачей было выяснить простирание Северной Земли и произвести маршрутную съемку. Все это мы выполнили полностью…

Сжатое сообщение Ушакова тоже кратко дополнил Урванцев.

Когда он кончил говорить, сибиряковцы, стоя, бурными аплодисментами приветствовали четырех героев освоения Арктики.

— Вы не можете себе представить, дорогие товарищи, как мы рады видеть вас победителями, — волнуясь сказал Шмидт. — Два долгих года мы с неослабевающим вниманием следили за вашей работой, газеты печатали ваши отчеты о путешествии в глубь островов… Когда мы уходили в эту экспедицию, нашим первым и самым горячим желанием было увидеть вас. Я поздравляю вас с исключительно ценной победой на новом фронте завоевания Советского Севера. По моему убеждению, ваша работа дала самые крупные результаты в исследовании Арктики в XX столетии…

Эта последняя фраза была не случайно обронена… Именно так впоследствии Шмидт писал об итогах североземельской экспедиции…

А когда он остался наедине с Ушаковым, то шепнул ему на ухо:

— Что же, Георгий Алексеевич, «авантюра»-то удалась! Вы знаете, меня тоже кое-кто называет авантюристом. По-моему, это не плохо. А вы как думаете?

Географ экспедиции Гаккель показал североземельцам карту их «владений», вычерченную им на основании радиоинформаций, полученных от зимовщиков.

— Это все, что хотите, только не Северная Земля — засмеялся Ушаков. — Наша земля состоит не из двух, как здесь показано, а из нескольких больших и малых островов.

Урванцев расстелил на столе кают-компании отлично вычерченную карту архипелага.

Гаккель, не теряя времени, начал снимать с нее копию.

Сибиряковцы отправились на берег посмотреть, как жили четверо отважных полярников.

О своем житье-бытье Ушаков и его товарищи рассказывали до утра. Их бы слушали еще и еще, да начинался шторм — бухта небольшая, открытая, надо уходить в море…

Чрезвычайно интересные сведения о состоянии льдов в районе Северной Земли, сообщенные Ушаковым, заставили Шмидта изменить дальнейший маршрут экспедиции.

Наиболее удобным и кратчайшим путем на восток — к устью реки Лены, был пролив Вилькицкого, проходящий мимо северной оконечности Азии — мыса Челюскина, и южных берегов Северной Земли. Но начальник экспедиции выдвинул другой интересный, но рискованный проект.

Шмидт в каждую свою экспедицию дополнял основной план работ новыми исследовательскими рейсами. Он пользовался малейшей возможностью для того, чтобы расширить наши знания полярных районов.

Так было и на этот раз.

Начальник экспедиции предложил обойти архипелаг Северной Земли с севера, побывать в водах, где не плавал еще ни один корабль. Его заместитель по научной части Визе горячо поддержал это предложение. Надо было только убедить капитана. Пришлось немного схитрить. Отто Юльевич хорошо знал своего соратника.

— Ну, как, пойдем, Владимир Иванович? — спросил Шмидт. — Благодаря Ушакову карты у нас теперь есть! Может быть, пойдем проливами? С научной точки зрения это было бы интересно.

— В проливе Шокальского уж очень много островков показано, наверно подводные рифы имеются — ответил капитан, не отрывая глаз от карты.

— Пролив Красной Армии тоже любопытно исследовать! — продолжал осторожно Отто Юльевич.

— Тут наверное подводных банок еще больше. В проливы я не советовал бы соваться… Нам надо поскорей в Тихий океан. Проливы все дело нам могут испортить…

— А что вы думаете об обходе архипелага с севера? Там мелей не будет, но льды наверняка встретятся…

— На льды мы с самого начала шли, — сказал Воронин, — льдов мы не боимся. Нам ведь везет, год выдался удачливый…

— Значит, вы не возражаете против обхода Северной Земли?

Воронин ответил поморской поговоркой:

«Моря не бойся, а суши бойся!»

На следующий день «Сибиряков» отправился в плавание по неизведанному пути.

За Ушаковым и его товарищами пришел «Русанов», на борту которого находилась смена зимовщиков.

«Сибирякову» действительно пока «везло». До 81-й параллели он не встретил льдов. Кругом корабля простиралось открытое море. Справа от ледокола развертывалась величественная панорама Северной Земли, с ее горами и куполами ледников и скал, освещенными полуночным солнцем.

Научные работы велись круглосуточно. Зарисовывались контуры береговой линии. Выполнялись гидрологические станции. Делались промеры глубин.

За островом Шмидта ледокол вошел в разреженный лед, без особого труда прокладывая себе в нем дорогу. Но чем дальше шел «Сибиряков» на север, тем сплоченнее становились льды.

16 августа корабль попал в ледяную западню. Широкой, белоснежной скатертью раскинулась ледяная пустыня. Ледяные поля смыкались.

Сорок часов длился бой со льдами, и в течение его ни капитан, ни начальник экспедиции почти не сходили с мостика.

«Сибиряков» все-таки пробился к чистой воде, но вскоре опять попал в сильное нагромождение торосов. Снова начались схватки с льдами, которые продолжались двое суток. Корабль трясло, как в лихорадке.

Утром 22 августа сибиряковцы увидели остров Малый Таймыр, а затем вышли на чистую воду.

Северная Земля была обойдена. «Сибиряков» был первым судном, обогнувшим архипелаг с севера. Он потратил на это ровно неделю, но никто не жалел об этом. Плавание дало значительные научные результаты. Пройдена половина пути.

…Девять суток «Сибиряков» плыл по мало изученному морю Лаптевых. Хотя надо было торопиться (ведь август был на исходе), но все-таки решили делать частые остановки для научных работ. Глубоководные станции производились через каждые 40 миль.

У северо-восточных берегов Таймырского полуострова «Сибиряков» встретил мощные многолетние льды и в борьбе с ними был ранен. При сильном ударе о лед кормовой частью обломилась одна из лопастей винта.

В ночь на 27 августа «Сибиряков» вошел в бухту Тикси, расположенную невдалеке от устья великой сибирской реки Лены.

Бухта Тикси для Якутской автономной республики — ворота в Европу. И первым судном, вошедшим в эти «ворота» с запада, был «Сибиряков». Это было событием первостепенной важности, открывшим новую страницу в экономическом развития огромной Якутии. Здесь в скором времени начал расти большой морской порт, связавший далекий край с промышленными и культурными центрами Советского Союза.

Когда «Сибиряков» подходил к Тикси, навстречу ему вышел из бухты маленький пароходик. Это была знаменитая «Лена», та самая, которую 54 года назад привел сюда Норденшельд. С тех пор «Лена» непрерывно работает на реке, имя которой она носит.

«Сибиряков» и «Лена» рядом вошли в бухту.

В 1932 году в Тикси только начиналось строительство первой полярной станции.

На станции уже поднимались временные радиомачты радиостанции, белели на зеленой траве метеорологические будки, строился бревенчатый жилой дом.

Ну как не помочь зимовщикам! По предложению Шмидта сибиряковцы провели субботник. Он, Визе и добровольцы — научные работники и члены команды таскали кирпичи и бревна, прибивали обшивку стен и настилали пол. Вечером, в еще не полностью достроенном доме, состоялся товарищеский ужин — торжественное открытие новой научно-исследовательской станции Всесоюзного Арктического Института.

В Тикси «Сибирякова» ждала баржа с углем, добытым в новых копях Санга-Хая в трехстах километрах от Якутска. Теперь угля хватит до самого Владивостока. Можно спокойно продолжать путь в Тихий океан.

На траверзе Медвежьих островов, вблизи устья Колымы, ночью на востоке показалась цепочка огней. Навстречу «Сибирякову» шел «Литке» и вслед за ним двадцать кораблей.

В открытом море состоялась встреча двух экспедиций, шедших по Северо-Восточному проходу — одна с запада, другая — с востока.

В навигацию 1932 года доступ из Архангельска к устью Колымы не был затруднительным, из Владивостока — из-за льдов был исключительно тяжелым.

— Эх, были бы у нас хорошие долгосрочные прогнозы ледовой обстановки, — сокрушался Шмидт, — все было бы иначе. Знали бы мы, какие нас ждут льды на всем протяжении Северного морского пути, то грузы на Колыму отправили бы из Архангельска или Мурманска, а не из Владивостока. Сколько бы сэкономили государству средств, времени, трудов!

^{…Как не помочь зимовщикам! Справа — О. Ю. Шмидт.}

Вскоре «Сибиряков» был уже вблизи Дальнего Востока. И вот на последнем этапе пути встретились тяжелые льды. Медленно лавируя в разводьях, «Сибиряков» шел вдоль берегов Чукотки.

Когда держали курс на остров Колючин, произошла новая серьезная авария. Судно потеряло ход. Результат осмотра оказался тревожным — гребной винт был поврежден от удара о мощную льдину, одной лопасти совсем нет, три остальные поломаны больше чем наполовину каждая.

Авария произошла недалеко от того места, где затертая льдами «Вега» встала на вынужденную зимовку.

Зимовка никак не входила в планы сибиряковцев. Нужно было искать выхода из, казалось, безвыходного положения. Его нашли совместно Шмидт и Воронин.

Запасной гребной винт имелся на корабле. Но как его сменить в Чукотском море, где нет доков? Водолазов не было в команде «Сибирякова».

На спардеке в каюте Шмидта всю ночь горел свет. Он сидел за столом, обложенный судовыми документами, чертежами, книгами по теории корабельного дела. Математическим путем Шмидт рассчитал, сколько надо перегрузить угля и продовольствия с кормы в носовую часть, чтобы гребной вал поднялся над водой. Оказалось, что 400 тонн.

Ранним утром начался аврал.

Все участники экспедиции и вместе с ними Отто Юльевич, разделенные на соревнующиеся друг с другом бригады, превратились в грузчиков. Каждый человек перенес на своей спине около 1200 пудов. Капитан Воронин уверял, что научные работники работали быстрее профессиональных грузчиков.

Лопасти винта удалось сменить, потом снова аврал — обратная перегрузка угля, продовольствия, и корабль двинулся на новый штурм ледяных преград.

Четырнадцать суток бился «Сибиряков» у берегов Чукотки и вынужден был прекратить борьбу. 18 сентября раздался оглушительный удар и корабль снова встал. На этот раз несчастье было еще большим: сломался гребной вал и ушел на дно моря.

Это случилось недалеко от острова Идидля.

«Сибиряков» перестал быть управляемым кораблем и сделался игрушкой течений и ветров.

Ледокол прошел 3500 миль и только 100 миль отделяло его от цели плавания — Берингова пролива.

Бледный, осунувшийся, но как всегда внешне спокойный, Шмидт вел переговоры по радио с Дублицким — капитаном находившегося сравнительно недалеко парохода «Совет».

— Я сообщаю вам первому о нашем несчастье, ибо, находясь в таком тяжелом положении, я хочу вас просить не уходить пока что от района мыса Дежнева. Имею надежду, что дрейф вынесет «Сибиряков» на разреженный лед Берингова пролива. Там будем просить «Совет» отбуксировать нас до безопасного места — в бухту Лаврентия или Провидения.

— Конечно, «Совет» сделает все возможное, — отвечал Дублицкий, — к сожалению, у нас поврежден вал, но все же выйдем вам навстречу.

— Приношу вам искреннюю благодарность за отзывчивость, но пока не спешите. Лучше ждите нас в районе Дежнева.

— На особый случай сообщаю, — продолжал Дублицкий, — что где-то в этом районе находится американское военное судно «Норланд» ледокольного типа. Может быть, вы с ним свяжетесь?

— Благодарю вас за информацию, — ответил Шмидт, — но вряд ли к нему обратимся. Вообще, надо сказать вам, на судне никакой паники нет! Настроение команды и экспедиционного состава хорошее, бодрое и деловое. Экспедиция будет продолжаться — слышите?

Кое-кто из сибиряковцев, правда, нервничал. Нависла угроза зимовки.

Капитан был мрачнее тучи. Научные работники, волнуясь, спорили о том, будет или не будет зимовка.

Шмидт оставался по-прежнему невозмутимым.

Вспоминая эти тревожные дни, Визе впоследствии писал:

«Никакие каверзы, которые нам строила полярная стихия, не могли нарушить душевное равновесие этого человека. Это не была флегматичность — Отто Юльевич, наоборот, обладает очень живым темпераментом и его спокойствие было только результатом внутренней дисциплины, непрерывного контроля ума».

Чтобы поднять дух приунывших, начальник экспедиции вызвал к себе Решетникова и еще нескольких корабельных «весельчаков»:

— Надо устроить вечер самодеятельности, приурочив его к награждению грамотами за аврал. Подготовьте программу повеселее.

— Что вы, Отто Юльевич! Да кто же может сейчас веселиться?

— Надо сделать, чтобы веселились, — коротко бросил Шмидт.

Он первым с Ворониным и Визе пришел в нижнюю кают-компанию. За ними явились и все участники экспедиции. Праздник удался на славу.

Особым успехом пользовались новые куплеты:

«Баржей ледокольного типа с паровым отоплением» называли «Сибирякова» корабельные острословы.

Как и предполагал Шмидт, настроение участников экспедиции значительно улучшилось. Положение «Сибирякова» по-прежнему было тяжелым. Неужели придется зимовать?

А начальник экспедиции даже в это время думал уже о восстановлении «Сибирякова», столь нужного на Севере, и радировал правительству: «Самое рациональное — заход в иностранный порт для ремонта».

^{«Сибиряков» под парусами.}

Надежда, что течение выгонит «Сибирякова» к чистой воде Берингова пролива, не сбывалась. Дрейф таскал корабль то на восток, то обратно на запад.

— Прямо позавидуешь капитанам парусных судов, — сказал как-то Отто Юльевич Воронину, — и угля им не надо было, и винты у них не ломались. Поставил паруса и жди попутного ветра. Обратите внимание, ветер будет сейчас на восток, а течение несет нас на запад… Был бы у нас не ледокол, а какой-нибудь фрегат…

Действительно, ветер переменился и начал разрежать льды.

Прошло в молчании несколько минут.

Вдруг Воронин схватил Шмидта за руку.

— А ведь это идея, черт возьми!

Капитан вспомнил молодость, когда он бороздил на парусниках Белое море. Можно ли поставить паруса на ледокольном пароходе? Собрали совет и решили, что можно. И скорей за дело. Настоящих парусов не было в кладовых «Сибирякова». Стали их делать из брезентов, которыми прикрывали трюмные люки. От насквозь пропитавшей их угольной пыли они были совсем черные и изрядно рваные, но как весело надувал их свежий ветер, когда их подняли! «Сибиряков», хотя и медленно, но поплыл в нужном направлении. За день он прошел 9 миль.

Большие льдины обходили при помощи ледяного якоря. Матросы спускались на лед, укрепляли якорь за большие торосы, потом при помощи паровой лебедки «Сибиряков» подтягивался вперед до следующей полыньи. И снова он шел вперед, подставив ветру свои самодельные черные и дырявые паруса.

Так мужественные и изобретательные советские люди в конце концов победили коварную ледяную стихию.

1 октября 1932 года в 14 часов 45 минут израненный «Сибиряков» вышел на чистую воду у северного входа в Берингов пролив.

Это была огромная победа. Впервые в истории мореплавания Северо-Восточный проход был пройден в одну навигацию. Путь из Атлантического океана в Тихий занял 65 дней.

Спор был решен.

Трасса Архангельск — Берингов пролив была проложена.

Мечта, владевшая полярными исследователями в течение столетий, осуществилась.

У кромки льда «Сибирякова» ожидал вызванный по радио траулер «Уссуриец». Он взял ледокол на буксир и повел в Петропавловск-на-Камчатке.

На подходе к берегам Камчатки радист «Сибирякова» Кренкель принял на имя начальника экспедиции О. Ю. Шмидта приветствие от руководителей Коммунистической партии и советского правительства.

«Горячий привет и поздравление участникам экспедиции, успешно разрешившим историческую задачу сквозного плавания по Ледовитому океану в одну навигацию.

Успехи вашей экспедиции, преодолевшей неимоверные трудности, еще раз доказывают, что нет таких крепостей, которых не могли бы взять большевистская смелость и организованность»…

Плавание по Тихому океану на буксире маленького «Уссурийца» продолжалось целый месяц. 4 ноября «Сибиряков» вошел в японский порт Иокогаму. Сюда пятьдесят три года назад прибыл пионер Северо-Восточного прохода знаменитая «Вега».

Оценивая итоги похода «Сибирякова», Шмидт писал:

«Чему приписать нашу победу? Основным фактором являются люди, но не техника. Вследствие изношенности ледокольного парохода, запоздания самолета, слабой радиосети на Северо-Востоке, как раз техника-то у нас не блистала… Зато люди подобрались на редкость хорошие… Одним словом, мы победили тем же, чем трудящиеся всего Советского Союза побеждают на всех участках — организованностью, сознательностью и крепким убеждением, что мы не заброшенная на север горсточка людей, но часть великого коллектива строителей социализма».

^{Маршрут экспедиции на «Сибирякове».}

Вскоре после возвращения в Москву руководители исторического ледового похода — Шмидт, Визе, Воронин — были приглашены в Кремль.

Страна была крайне заинтересована в освоении Северного морского пути. Начиналась индустриализация, претворение в жизнь планов второй пятилетки. Эти планы открывали большие перспективы развития хозяйства Сибири и Дальнего Востока и многих отдаленных районов, до которых можно добраться лишь водным путем. Если плыть из Мурманска во Владивосток, огибая Африку, нужно пройти огромное расстояние — более чем 30 тысяч километров, а по Северо-Восточному проходу этот путь равен 11,5 тысячи километров, И теперь эту большую водную дорогу можно считать открытой. Дело за тем, чтобы сделать плавание по ней относительно безопасным и регулярным.

Кто, как не руководитель экспедиции на «Сибирякове» и его помощники могли дать советы о том, как превратить только что пройденный ими Северный морской путь в нормально действующую судоходную магистраль?

Шмидт сделал на совещании руководителей партии и правительства обстоятельный доклад об итогах экспедиции. Он говорил о дальнейших планах работы, о необходимости постройки на побережье Ледовитого океана портов и радиостанций, об увеличении ледокольного флота и др. Его дополнили Визе и Воронин. Им задавали множество вопросов.

На затянувшемся совещании в Кремле было принято решение о создании специальной организации, призванной планомерно осваивать Арктику.

Так родилось в декабре 1932 года ГУСМП — Главное Управление Северного морского пути при Совете Народных Комиссаров Союза ССР.

Перед ГУСМП в то время была поставлена задача — окончательно проложить Северный морской путь от Белого моря до Берингова пролива, оборудовать этот путь, держать его в исправном состоянии и обеспечить безопасность плавания по этому пути.

Начальником «Главсевморпути», «Наркомом северных дел», как его шутя называли друзья, был назначен Отто Юльевич Шмидт.