Кончался учебный год, прошли испытания, и Олег перешёл в десятый класс.
Теперь у него стало больше свободного времени, и я советовала ему хоть немного отдохнуть. Он только отмахивался.
Лицо сына хмурилось всё более. Он стал ещё замкнутее. Какие планы созревали у него в голове? Какие думы вынашивал мой сын? Ясно мне было одно: сердцем он был там, на переднем крае войны, где решалась судьба всей нашей жизни. Передо мной был уже не мальчик. Руки моего сына просили оружия.
Позже я узнала про всё и, как всегда, от самого Олега.
Сразу же после испытаний он стал советоваться с товарищами по школе, за какое дело им взяться, чтобы помочь фронту. Ребята уже тогда решили организовать отряд и идти в лес, к партизанам.
Не знаю, что бы получилось у ребят, если бы в это время Олег не познакомился с начальником политотдела одной сапёрной части, Вячеславом Ивановичем Грачёвым, и не стал часто бывать у сапёров. Грачёв и отговорил их от этой затеи.
Вячеслав Иванович устроил Олега воспитанником в дорожно-восстановительный батальон. Некоторое время Олег работал там писарем. Это была, правда, не совсем боевая работа, но он ревностно исполнял её, надеясь, что вместе с частью его возьмут на фронт. Грачёв поддерживал в нём эту надежду и уверял меня, что будет беречь Олега, как родного сына. А когда закончится война, шутил он, Олег возвратится домой с победой, живым и здоровым.
Я вначале колебалась, потом дала согласие. Невозможно описать радость Олега! Он обнял меня и начал кружить по комнате, как маленькую девочку. Каким сильным он стал к тому времени!
— Вот уж спасибо тебе, мама! Я знал, что ты меня поймёшь, — повторял он, целуя меня в обе щеки.
А вскоре начались сборы. Но Вячеслав Иванович должен был сначала один выехать куда-то по важному делу и только после возвращения забрать Олега с собой.
Грачёв не возвратился ни на другой день, как мы условились, ни на третий, не возвратился и на десятый… А между тем сапёры ушли.
Взволнованный Олег не спал по ночам. Мы тоже волновались — вещи Грачёва остались в Краснодоне. Закралась мысль о несчастье.
Так оно и было. Грачёв попал в окружение и уже не мог пробиться к своим.
Стояли палящие июльские дни. Фашистские орды двигались на восток, а с ними — смерть и разрушение. Пылали цветущие украинские сёла и города.
Красная Армия с боями отходила на новые рубежи.
Краснодонские шахтёры, рабочие и служащие организовывали истребительные батальоны, до позднего вечера проходили боевую подготовку. Помещались они в просторных рабочих общежитиях, около базарной площади.
Олег в эти дни почти не бывал дома. Он не пропускал ни одного события в Краснодоне. До всего ему было дело. Чтобы и ночью следить за налётами вражеских самолётов, он ложился спать во дворе, накрывшись простынёй.
С немецких самолётов падали ракеты, надрывно гудели паровозы, шахты, шарили по небу прожекторы, хлопали зенитные пушки. Враги бомбили окраины города, где скопились наши воинские части. Доносился яростный гул бомбёжки и со станции Лихой; там долго стояло яркое зарево. Ночью становилось светло как днём.
Я безотчётно боялась за Олега. Мне казалось, что его белую простыню среди зелени заметят немцы. Олег посмеивался:
— Что же ты, мама, думаешь, простыня — это тоже военный объект? Это же обыкновенная ткань, а под ней спит обыкновенный субъект!