Повесть о втором советнике Хамамацу (Хамамацу-тюнагон моногатари). Дворец в Мацура (Мацура-мия моногатари)

1

Среди разнообразных жанров японской классической литературы особое место занимают «повествования» (моногатари) большого объема, которые можно уподобить европейскому роману. Они создавались во второй половине эпохи Хэйан (794-1185). Это крупные произведения (некоторые из них в современных изданиях занимают несколько томов) из жизни современного общества, с многочисленными персонажами и развитым сюжетом, психологический анализ в которых часто достаточно глубок. В настоящем издании представлены два романа: Повесть о втором советнике Хамамацу («Хамамацу-тюнагон моногатари», вторая половина XI века), создание которого приписывается дочери Сугавара Такасуэ, и Дворец в Мацура («Мацура-мия моногатари»), написанный знаменитым поэтом и исследователем старинной литературы Фудзивара Тэйка (1162-1241).

В дошедших до нашего времени списках Повесть о втором советнике Хамамацу иногда именуется как Повесть о Хамамацу («Хамамацу моногатари») или Повесть о господине втором советнике Хамамацу («Хамамацу-тюнагон до-но моногатари»). Названия незначительно варьируются между собой, все они указывают на героя произведения, и Хамамацу (хамамацу — «сосны на взморье») должно быть его прозвищем. Однако в тексте герой этим именем не называется и везде обозначается как второй советник (тюнагон). В начале эпохи Камакура повесть имела другое название — «Мицу-но хамамацу» (Сосны в бухте Нанива)[1]. Оно взято из стихотворения героя произведения из первой части; прибывший в Китай Тюнагон, увидев во сне свою возлюбленную Ооикими, сочиняет:

«Увидел во сне:

В этом стихотворении под «соснами на взморье» имеется в виду Ооикими.

Стечением времени первоначальное название повести соединилось каким-то образом с указанием на должность героя, в результате чего возникло ее современное название.

Произведение издавна приписывается дочери Сугавара Така-суэ, автору Дневника из Сарасина («Сарасина никки»). Она родилась в 1008 г. Отец ее был потомком в пятом колене знаменитого Сугавара Митидзанэ (843-905), поэта, писавшего на китайском языке, ученого-конфуцианца, бывшего правым министром и подвергшегося опале. Семья Сугавара славилась своей ученостью. Сам Такасуэ блистательной карьеры не сделал, хотя и был правителем провинций Кадзуса и Хитати. Мать автора Дневника из Сарасина приходилась единокровной сестрой автору Дневника эфемерной жизни («Кагэро никки»), а вторая жена Такасуэ была поэтессой. Последняя в 1017 г. уехала вместе с мужем в Кадзуса, а по возвращении в столицу с мужем рассталась; впоследствии она поступила на службу к императрице Иси, супруге императора Гоитидзё (1016-1036), и была известна под прозвищем Кадзуса-но тайю (или тайфу). Одно ее стихотворение включено в антологию Последующее собрание японских песен, не вошедших в прежние антологии («Госюи вакасю», № 959). По-видимому, именно она пробудила в падчерице страсть к литературе. В глухой провинции маленькая девочка слушала, как вторая жена Такасуэ и его старшая дочь, коротая время, рассказывали друг другу различные повести, в частности эпизоды из знаменитой Повести о Гэндзи («Гэн-дзи моногатари»). Это произведение привело ее в восторг. Восхищение возросло после возвращения в столицу, когда в ее руки попала глава «Юная Мурасаки», а затем полный текст произведения.

В тридцать один год дочь Такасуэ поступила на службу в свиту принцессы Юси, дочери императора Госудзаку (годы правления 1009-1045), но служила недолго; в 1040 г. вышла замуж за Татибана Тосимити, и у них родилось двое детей. Муж ее умер в 1058 г. Приблизительно два года спустя, в возрасте пятидесяти трех лет, она создала Дневник из Сарасина, знаменитое произведение хэйанской литературы, в котором рассказала о различных эпизодах своей жизни с детских лет до периода создания дневника. Ее дальнейшая жизнь и год ее смерти остаются неизвестными.

Основанием для приписывания ей Повести о Хамамацу является примечание, которое сделал Фудзивара Тэйка в переписанном им самим Дневнике из Сарасина.

«Это дневник дочери Сугавара Такасуэ, правителя провинции Хитати. Ее мать — дочь придворного Фудзивара Томоясу, таким образом дочь Сугавара является племянницей господина Фу[3]. Автором этого дневника созданы Проснувшись ночью ("Ёва-но нэдзамэ"), Сосны в бухте Нанива, Сам раскаивается ("Мидзукара куюру") и Асакура ("Асакура")»[4].

Неизвестно, написал ли сам Тэйка это примечание или скопировал его из переписанного им оригинала. Так или иначе, он, по всей вероятности, был убежден в истинности сообщаемой информации. Два стихотворения из Повести о Хамамацу с указанием, что они сочинены дочерью Такасуэ, помещены в антологии Продолжение собрания старых и новых японских песен («Сёку кокин вакасю»), составленной в 1259 г. по повелению императора Госага (время правления 1242—1246). Однако это не может считаться дополнительным доводом в пользу авторства повести, так как одним из составителей антологии был Фудзивара Тамэиэ, сын Тэйка, и вполне возможно, что, приписывая стихотворения дочери Такасуэ, он опирался на авторитет отца.

Литературоведы считают, что Проснувшись ночью и Повесть о советнике Хамамацу не могли быть написаны одним автором, и склонны приписывать дочери Такасуэ только последнее произведение[5]. Основанием для этого является глубокая вера автора в сны и в концепцию перерождения, которая прослеживается и в Дневнике из Сарасина и в Повести о советнике Хамамацу. На идее перерождения основана завязка романа. Тюнагон узнал, что его отец возродился в облике Третьего принца, сына китайского императора, и пустился в плавание. В Китае он полюбил мать принца, императрицу, которая была наполовину японкой. У них родился сын, которого Тюнагон взял с собой на родину. После возвращения в Японию герой отыскал мать и единоутробную сестру императрицы Любовь Тюнагона к императрице, сложные отношения с ее сестрой, а также со своей сводной сестрой, Ооикими, составляют содержание произведения. В конце его Тюнагон узнал о смерти императрицы, а кроме того, она явилась ему во сне и сообщила, что, движимая любовью к нему, отказалась от возрождения в Чистой земле (раю Будды Амитабха) и воплотится в облике дочери ее сводной сестры, чтобы быть близ него.

Время написания Повести о советнике Хамамацу неизвестно. В Дневнике из Сарасина ничего не говорится о ее создании, равно как и других повестей, поэтому естественно думать, что произведение было написано после Дневника. Но против подобного предположения высказывается Усуда Дзингоро. В конце Дневника сказано: «Если бы я с давних пор не отдавалась всей душой одним только вздорным повестям и стихотворениям, а днем и ночью сосредоточенно выполняла обряды, мне бы не суждено было испытать сейчас, как преходящ этот мир, подобный сновидению»[6]. На основании этого Усуда Дзингоро считает маловероятным, что после обращения к буддизму дочь Такасуэ стала бы сочинять «вздорные» повести[7]. Таким образом, нельзя безоговорочно приписывать авторство Повести о Хамамацу дочери Такасуэ.

Накано Коити считает, что для создания произведения о путешествии в Китай надо было обладать мужской начитанностью и знанием предмета; поэтому, по его мнению, Повесть о Хамамацу была создана мужчиной[8].

В настоящее время текст романа представляет собой пять свитков. Последний из них был обнаружен в 1930 году, а в следующем — еще один список того же свитка. По-прежнему недостает начала произведения, но сохранилось несколько стихотворений из этой части, и ее содержание довольно подробно восстанавливается по различным источникам.

Некоторые исследователи (Фудзита Токутаро и Какимото Сусуму) считают, что роман не кончался на пятой части и что существовало продолжение, ныне утерянное. Возражение на это предположение, как нам кажется, довольно убедительно: ни в одном источнике конца эпохи Хэйан нет стихотворений, которые были бы заимствованы из якобы несохранившегося продолжения[9]. Некоторые японские средневековые романы производят впечатление неоконченных. Заключение Повести о Гэндзи заставляет предполагать, что создательница ее, Мурасаки-сикибу, не довела свой замысел до конца. Неожиданно прерывается изложение в Повести о Сагоромо («Сагоромо моногатари»), принадлежащей кисти дамы Сэндзи, хотя здесь мы имеем дело с тщательно рассчитанным приемом. Во Дворце в Мацура Фудзивара Тэйка обрывает повествование под предлогом, что оригинальная рукопись истлела и, таким образом, окончание утеряно. Стремился ли автор Повести о Хамамацу к созданию подобного эффекта или он прекратил работу в силу неизвестных нам причин? Нам остается только гадать.

2

Основным аргументом в пользу авторства дочери Такасуэ является выраженная в ее дневнике и в Повести о Хамамацу вера в сны и перерождение после смерти. Этот мотив образует наиболее оригинальную черту повести и отличает ее от других романов эпохи Хэйан.

Дочь Такасуэ несколько раз видела вещие сны. В начале Дневника из Сарасина она пишет: «Во сне мне явился красивый монах в желтой рясе и сказал: "Поскорее выучи пятый свиток Лотосовой сутры"»[10]. Кроме того, ей являлся во сне посланец от богини Аматэрасу, который предсказал, что она будет служить в свите императрицы, — значение этого сна девица до времени не поняла[11].

Идея перерождения является одним из краеугольных положений буддизма, и нет ничего удивительного, что она получила отражение в литературе. Собственно говоря, ни Дневник из Сарасина, ни Повесть о Хамамацу не были первыми произведениями, трактующими эту тему. В Повести о дупле («Уцухо моногатари») Будда упоминает о прошлом воплощении Тосикагэ и объявляет, что один из его учителей возродится в облике его внука. Таким образом, для читателей эпохи Хэйан ни в возрождении отца Тюнагона в облике китайского принца, ни в возрождении китайской императрицы в облике дочери ее единоутробной сестры не было ничего необычного. Однако в Дневнике из Сарасина и в Повести о Хамамацу мотив буддийского перерождения имеет особенность. Буддисты знают, что их нынешнее рождение обусловлено прошлыми воплощениями и что они возродятся в том или ином облике после смерти, но они не сохраняют память о прошлом и не знают, что ждет их в будущем. Героине же Дневника из Сарасина было дано узнать, кем она была и где она возродится после смерти. В Дневнике содержится следующий эпизод:

«Я слышала, что даже добродетельным монахам невозможно во сне увидеть себя в прошлых воплощениях, но я, находясь в рассеянном и неопределенном состоянии души, видела сон. Я находилась в передней часовне храма Киёмидзу, и передо мной предстал человек, которого я приняла за главного управляющего. "В предыдущем воплощении ты была в этом храме монахом-резчиком статуй, который сделал очень много изображений Будды, — сказал он. — Благодаря этим добрым деяниям твоя карма улучшилась, и ты опять возродилась в человеческом облике. Статуя Будды в один дзё и шесть сяку[12], которая стоит в восточной части этой часовни, — творение его рук. Он начал покрывать ее позолотой, но скончался, не довершив этого". Я сказала: "Как нехорошо! Я покрою статую позолотой". — "Поскольку монах умер, другой человек покрыл статую позолотой и выполнил обряд[13]", — ответил он»[14].

Автору Дневника явился во сне Будда Амитабха и открыл ей тайну будущего рождения.

«В 3 году Тэнги (1055 г.) 13 дня 10 месяца я видела сон. В саду перед той комнатой, где я находилась, стоял Будда Амитабха. Я не видела его ясно, его облик был окутан туманом; я стала пристально вглядываться и сквозь просветы в тумане различила, что он стоит на лотосе высотой в три-четыре сяку. Сам Будда был ростом в шесть сяку и сиял золотым блеском. Одна ладонь его была раскрыта, пальцы другой сложены особым образом. Никто, кроме меня, его не видел. Я, как и следовало ожидать, прониклась благоговением, но меня охватил страх, и я не могла, приблизившись к занавеси, взирать на него. Будда произнес: "Сейчас я уйду, но потом я опять явлюсь за тобой". Голосу его могла внимать я одна, другие ничего не слышали. Я неожиданно открыла глаза, — был четырнадцатый день. Этот сон вселил в меня надежду на возрождение в Чистой земле»[15].

Кроме того, в Дневнике содержится еще одно указание, что живое существо сохраняет память о своем прошлом воплощении. Однажды ночью возле героини, погруженной в чтение, появилась неизвестно откуда кошка. Ее оставили в доме, и героиня с сестрой взяли на себя заботу о ней. Вскоре сестра увидела во сне кошку, которая объявила, что является воплощением незадолго до этого умершей дочери старшего советника. Когда героиня сказала, что нужно было бы известить отца покойной, кошка пристально посмотрела на нее и, кажется, поняла ее слова. Когда ее звали «дочь советника», она с понимающим видом мяукала и приближалась к зовущему[16].

Убеждения в том, что живое существо сохраняет память о своем предыдущем воплощении, содержатся и в Повести о Хамамацу. Третий принц знал, что был отцом Тюнагона. Когда он увидел Тюнагона, «выражение лица его изменилось; он произносил обычные слова и ничего не сказал о глубоком чувстве, охватившем его, своего прошлого не забывавшего, по поводу их новой встречи, но выразил его в стихах и передал написанное Тюнагону»[17].

Далее об этом говорится еще более определенно. Третий принц сообщает матери:

«Я сам в действительности японец. В моем предыдущем воплощении Тюнагон был моим единственным сыном, я очень любил его, и от стремления возродиться в Чистой земле меня удержала любовь к нему»[18].

Сны в Повести о Хамамацу являются важным элементом развития сюжета. Например, получив подтверждение о возрождении отца в облике китайского принца, Тюнагон отправляется в Китай. Сновидение играет решающую роль и в эпизоде возвращения китайского принца Цинь с дочерью (будущей китайской императрицей) на родину. Принц, покидая Японию, собирался взять дочь с собой, но женщины в то время не отваживались плавать по морю. Причина была в следующем:

«Когда-то некто Сасэмаро, взяв с собой девочку по имени Унахаси, пустился в плавание. Унахаси очень понравилась царю драконов, обитавшему в морской пучине, и он остановил корабль. На водную поверхность положили циновку и посадили на нее девочку. Поэтому с тех пор не было случаев, чтобы женщины отправлялись в Китай. Принц все время думал, как быть, и скорбел о том, что после пяти лет пребывания на Цукуси ему придется оставить дочь в Японии. Он обращался к царю драконов с многочисленными молитвами, и тот явился ему во сне: "Поскорее отправляйся в путь, взяв девочку с собой. Она будет в Китае императрицей. Вы благополучно пересечете море". Принц обрадовался и пустился в плавание с пятилетней дочерью»[19].

Императрица из Хэян получает во сне указание отправить сына (Молодого господина) в Японию. «Ей явился во сне некто и сказал: "Молодой господин не должен стать человеком из страны Тан. Он будет столпом японской земли. Поскорее отправь его туда"»[20].

Таким образом, между Дневником из Сарасина и Повестью о Хамамацу наблюдается определенное сходство. Трудно сказать, является ли оно достаточным для признания дочери Такасуэ автором Повести.

3

Второе отличие Повести о Хамамацу от других сохранившихся романов эпохи Хэйан заключалось в том, что в ней рассказывается о путешествии в Китай. Среди утерянных произведений хэйанской литературы было несколько, рассказывающих о Китае. В Повести о Хамамацу упоминается одно из них: «Их (китайцев) вид был таким, как изображено на картинках в Повести о Китае»[21].

Китай постоянно присутствовал в сознании хэйанцев; литература, письменность, предметы обихода — все говорило о далекой стране. Официальные отношения с Танской империей прервались, готовящееся в конце IX в. посольство в Китай так и не было отправлено, в 907 г. династия Тан пала, следующая династия, Сун, стала править с 960 г. Контакты с Китаем возобновились, они осуществлялись благодаря китайским торговцам, приплывавшим в Японию. В X-XI вв. в Китай отправлялись монахи на поклонение святым местам. В 983 г. в Китай отправился в сопровождении учеников монах Тёнин (938-1016), происходивший из рода Хата; там он посетил знаменитые в истории китайского буддизма горы Тяньтайшань, где оформилось учение секты Тянь-тай (яп. Тэндай), и Утайшань, где находились знаменитые буддийские храмы, и был принят императором. Тёнин возвратился в Японию через три года. Он привез с собой 5048 свитков буддийского канона и статую. В 987 г. 11-го дня второго месяца Тёнин прибыл в столицу: сопровождавшие его несли статую и книги; процессия в сопровождении музыкантов двигалась по проспекту Судзаку к императорскому дворцу.

В 1003 г. в Китай в сопровождении учеников отправился монах Дзякусё (962?-1034). Он был представителем знаменитой семьи Оэ, в миру носил имя Садамото. В молодости сделал блестящую карьеру, но в 968 г. после смерти жены и отца принял монашество. Его учителем был знаменитый Гэнсин (942-1017), монах секты Тэндай, автор многих известных буддийских сочинений. Дзякусё, отправляясь в Китай, взял с собой сочинения учителя, которые он представил китайским монахам. Сам Дзякусё на родину не вернулся, но его ученики привезли с собой книги, среди которых был сунский ксилограф сочинений Бо Цзюйи.

В Повести о Хамамацу в Китай, кроме Тюнагона, отправился отшельник, живший в горах Ёсино, который встретился с китайской императрицей и получил от нее письмо для ее матери.

Знание Китая, отраженное в Повести о Хамамацу, было книжным. Автор обнаруживает довольно смутное представление о китайской географии. Он пишет, что японцы прибыли в местечко Вэньмин (яп. Унрэй), где они сошли на берег, и остановились на ночлег в бухте Ханчжоу (яп. Коею), но между этими двумя пунктами довольно большое расстояние, которое было невозможно преодолеть за один день. Далее из текста следует, что Хэян (яп. Коё), где живет императрица, находится недалеко от столицы, и Тюнагон, живущий в столице, ездит туда и обратно. В Хамамацу сказано, что каждые два-три дня принца привозили из Хэян в императорский дворец[22]. Однако провинция Хэян в реальности находится далеко от столицы, и невозможно было совершать туда поездки так часто. Возможно ли, чтобы любимая супруга императора с сыном жили так далеко от императорского дворца? Или автор под «столицей Китайской империи» подразумевал вторую столицу Лоян? Столь же непонятна сцена выезда императора для любования кленами на озеро Дунтин, которое в действительности находится очень далеко от столицы, так что такой выезд был невозможен.

Икэда Тосио предполагает, что китайские топонимы в романе появились, скорее всего, под влиянием китайской литературы и стихов на китайском языке. Император Сага (809-823), который страстно любил Китай, построил загородный дворец в местечке Ямадзаки (на запад от святилища Ивасимидзу на реке Ёдо) и назвал его Коёкэн (провинция Хэян), в который приглашались поэты и проводились, в частности, соревнования по сочинению китайских стихов. Возможно, что название Коёкэн в повести появилось как воспоминание об этом. Часто упоминалось в китайских стихах, в том числе сочиняемых в Японии, озеро Дунтин, и японский автор ввел этот топоним в повествование, плохо представляя или мало заботясь о том, где реально находится это место[23].

Автор романа обнаруживает определенное знание китайской литературы. В самом начале первого свитка упоминается история Мэнчан-цзюня, виднейшего политического деятеля царства Ци конца IV — первой трети III в. до н. э.[24], далее Тюнагон вспоминает знаменитое произведение Тао Юаньмина «Персиковый источник»[25]. В этой части упоминаются знаменитые китайские поэты, например, Пань Юэ (Ань-жэнь, 247-300), а также Бо Цзюйи и его Песнь о бесконечной тоске[26], произведение чрезвычайно популярное в эпоху Хэйан (которое цитировалось не только в произведениях мужчин, но и женщин, в частности в Повести о Гэндзи).

Не зная китайских реалий по личному опыту, автор, должно быть, вдохновлялся иллюстрациями, которые несколько раз упомянуты в тексте. В самом начале говорится, что китайцы были похожи на их изображение на картинках к Повести о Танской земле[27]. Когда Тюнагон приезжает во дворец императрицы в Хэян, он видит прислуживающих императрице дам, сидящих на веранде. «Все было точно так, как изображается на китайских картонах, нарисованных знаменитыми художниками»[28]. И еще раз: «Дамы были похожи на тех, которых рисуют на картинах»[29]. Таинственный старец, которого Тюнагон повстречал у реки по дороге в Шаньинь, тоже напоминает картину: «В облике старца было что-то священное, как на картине»[30]. Если же взять содержание всей части в целом, в ней мало рассказывается о Китае, но больше о японцах, тоскующих в Китае по родине.

Тюнагон отправляется в Китай, чтобы встретиться со своим отцом. На первых же страницах он вспоминает озеро Бива и храм Исияма и думает об оставшейся в Японии Ооикими. Китайская императрица тоскует по матери и, глядя на гребни восточных гор, спрашивает себя: «Как живет там моя мать?» Она создает вокруг себя подобие далекой страны. Прислуживающие ей дамы распевают японские стихи (роэй) и на стихотворение Тюнагона отвечают ему японским стихотворением. Подобная сцена изображается еще раз: приехав к отцу императрицы, Тюнагон сочиняет стихотворение, и дамы отвечают ему японским же стихотворением.

Сын императрицы «был похож на мать, и его поведение и манера говорить совсем не отличались от японских»[31]. Принц держался отчужденно от китайцев и привязался к Тюнагону. Императрица тоже похожа на японку, а ее отец казался японцем[32].

4

Как и герои других романов хэйанского периода, Тюнагон принадлежит к высшему слою общества: отец его был принцем. В сфере общественной жизни герой не показан, он не стремится к достижению почестей и редко посещает императорский дворец. Тюнагон наделен необыкновенной красотой и редкими талантами. Отшельник из Миёсино, впервые увидев его, удивляется: «Не воплощение ли это Будды?»[33] В Китае все поражены его красотой и сравнивают со знаменитым красавцем Пань Юэ, классиком литературы эпохи Цзинь. Таланты Тюнагона таковы, что в ранней молодости он получил чин второго советника, а в Китае он поражает всех своим музыкальным мастерством и искусством в китайском стихосложении.

В характере героя Повести о Хамамацу обнаруживаются внутренние противоречия, типичные и для других героев хэйанской литературы — Каору из Повести о Гэндзи или Сагоромо из Повести о Сагоромо. Все они серьёзно задумываются о принятии монашества, но не могут разорвать связь с миром из-за чувства долга перед родителями и из-за невозможности отказаться от чувственных наслаждений. После смерти отца Тюнагон хотел уйти в монастырь, но его удержала мысль об овдовевшей матери. Любовь его к отцу такова, что он отправляется в Китай, чтобы увидеться с ним в его новом воплощении. Сам Тюнагон несколько раз говорит о своем стремлении стать монахом, которое не может быть выполнено из-за того, что у него нет братьев, которые заботились бы о матери.

И наконец, третье слагаемое образа: как ни добродетелен Тюнагон, он не может противиться искушениям плоти. Он сам говорит о себе: «Мое стремление уйти от суетного мира глубоко, <...> но поскольку я должен жить в этом мире, я не могу не запачкаться»[34].

В утерянной части рассказывалось о том, что он завязал отношения с Ооикими. В первой части повествуется о его любви к китайской императрице, в пятой — к барышне из Миёсино. Он не вступаете близкие отношения с пятой дочерью китайского министра (о чем сожалеет впоследствии), и во время свидания на Цукуси удерживается от близости с дочерью заместителя губернатора, но в столице он не в силах подавить свое влечение к ней.

Возвратившись в Японию и узнав о пострижении Ооикими, Тюнагон испытывает глубокое раскаяние: «С давних пор, размышляя об отношениях мужчин и женщин, я твердо решил, что не дам моему сердцу поддаться увлечению, что не вызову к себе неприязни с чьей бы то ни было стороны и никого не заставлю стенать; но все оказалось пустым. И в нашей стране, и в Китае я погрузился в беспримерное любовное смятение и причинил глубокие страдания. Не только посторонние, но и родители обижены мной и считают меня легкомысленным человеком. Я стал совсем не тем, кем хотел быть!»[35]

Раскаяние и искупление грехов становятся важной темой романа. Тюнагон оставляет Ооикими у себя в доме, окружает ее всевозможной заботой, ведет себя по отношению к ней как к единственной жене и отказывается от женитьбы на дочери императора.

Добродетельное поведение героя после возвращения из Китая можно объяснить тем, что он охвачен непреодолимой страстью к китайской императрице, которую не может победить ни разлука, ни расстояние между ними, ни невозможность встретиться вновь. Выполняя просьбу императрицы, он отыскивает ее мать-монахиню. В память об императрице он берет на себя заботу о ней и ее дочери, а после смерти монахини выполняет все похоронные обряды, которые должна была бы совершить императрица.

В конце романа рассказывается, что герой испытывает глубокие чувства к девице из Миёсино, в которых воспоминание о китайской императрице (ее единоутробной сестре) играет большую роль, но жизнь решительно их разводит: девицу похищает принц Сикибукё, и чтобы вернуть девицу в свой дом, Тюнагон объявляет, что она его единокровная сестра; его ложь становится препятствием к их сближению, так как в глазах всего света они были связаны родственными узами.

В связи с усилением в образе главного героя темы моральной ответственности за содеянное автор касается проблемы многоженства. Оно было в порядке вещей, и в романах эпохи Хэйан многие герои имеют несколько жен. В Повести о Хамамацу герой выступает против этого обычая.

Возвратившись в Японию, Тюнагон ведет себя по отношению к Ооикими как примерный супруг. Когда он получил от императора предложение взять в жены принцессу, в его доме воцарилась тревога. Ооикими, понимая, что ее присутствие будет несовместимо с изменившимся положением Тюнагона, намерена покинуть усадьбу и перебраться в какое-нибудь уединенное место; отец обеспокоен ее дальнейшей судьбой. Тюнагон, однако, от предложения императора отказывается. В дальнейшем, когда начальник Дворцовой стражи женится на дочери заместителя губернатора, Тюнагон видит мельком его покинутую жену и слышит разговоры присутствующих дам о совершившейся церемонии. В связи с этим он осуждает начальника Дворцовой стражи и, приехав домой, уверяет Ооикими, что сам он никогда не женится и официально никого рядом с ней не поставит.

Подобное отношение мужчины к женщине в хэйанской литературе было весьма необычным, оно не встречается в других романах.

5

Героини в Повести о Хамамацу, как и большинство женских образов в других романах эпохи Хэйан, являются представительницами высшего японского общества: все они дочери принцев или важных сановников. Относительно скромное положение занимает только дочь заместителя губернатора на Цукуси. Женщины в романе необыкновенно красивы, получили великолепное образование и обладают прекрасными манерами.

Важное место занимаете произведении образ китайской императрицы. По сравнению с другими героинями хэйанских романов биография ее очень сложна. Дочь китайского принца и японской аристократки, родившаяся в Японии, она была увезена в Китай и стала императрицей. Страдая от дворцовых интриг, императрица удалилась в провинцию Хэян и жила там со своим сыном. Главной характеристикой образа является тоска императрицы по Японии и по своей матери. Тянувшаяся ко всему японскому, она полюбила приехавшего в Китай Тюнагона и внушила ему необыкновенную любовь. В описании ее судьбы в китайском императорском дворце и интриг против нее автор, может быть, вдохновлялся первой главой Повести о Гэндзи, рассказывающей о страданиях наложницы Кирицубо.

Другие героини романа — японки. Ооикими отводилось значительное место в начале произведения, где рассказывалось о ее сближении с Тюнагоном, беременности и страданиях после его отъезда вплоть до принятия пострига, но в сохранившихся частях ее роль довольно пассивна: она подчиняется обстоятельствам и страдает от того, что условия ее жизни, созданные Тюнагоном, не соответствуют положению монахини.

Большей независимостью отличаются характеры монахини из Миёсино и ее дочери. В молодости монахиня последовала вслед за отцом на Цукуси, где после его смерти вышла замуж за китайского принца Цинь. После отъезда на родину принца, взявшего с собой их дочь, женщина перебралась в столицу, где жила одна и бедствовала. Её стал посещать принц Соти, но женщина решила: «Моя неслыханно жестокая судьба связала меня с принцем Цинь, и выходить замуж за обычного человека я не хочу»[36]. Она приняла монашество и скрылась из столицы, ничего не сказав принцу. Подобный поступок в хэйанской литературе был редким. В некоторых произведениях героини принимали монашество, потому что не могли более терпеть своего безвыходного положения или своих нравственных мук. В Повести о Хамамацу женщина, оставшись одна и живущая в бедности, отвергла ухаживания богатого аристократа и приняла монашество, чтобы сохранить верность своему первому мужу, с которым она в силу обстоятельств рассталась и которого она больше никогда не увидит.

Читатель встречается с монахиней в горах Ёсино после ее пострига. Она обеспокоена судьбой младшей дочери, что может стать препятствием на ее пути к возрождению в Чистой земле. Поручив дочь Тюнагону, монахиня скончалась. Описание ее смерти близко к житиям святых: она до последнего мгновения произносила имя Будды Амитабха, а когда дыхание ее прервалось, в воздухе разлился невыразимый аромат, над хижиной показались пурпурные облака[37]. Все указывает на то, что ее жизнь была исполнена святости и что после смерти она возродится в Чистой земле.

В образе ее дочери автор вновь рисует самостоятельный, независимый характер. После того как принц Сикибукё похитил девицу, он был избран наследником престола и должен был взять в жены дочь верховного советника. Кроме того, во дворец въехала его жена Нака-но кими (сестра Ооикими). Принц был влюблен в девицу из Миёсино и, отпустив ее в дом Тюнагона, писал ей письма, моля о возвращении во дворец, но она сама решила, что во дворце ее ничего хорошего не ждет, оставила эту мысль и совершенно не обращала внимания на письма принца.

Условия существования хэйанских аристократок не оставляли им большой свободы распоряжаться собственной судьбой. Женщина, оставшаяся без отца и не вышедшая замуж, была обречена на нищенское существование. Отцы старались пристроить их к какому-нибудь богатому и влиятельному мужчине, который взял бы на себя заботу о материальном положении девицы. У женщины, попавшей в трудное положение, оставалось практически два выхода — монашество или самоубийство. В Повести о Гэндзи оба варианта осуждались и считались проявлением своеволия; Мура-саки-сикибу считала, что женщина должна быть покорна мужчине и во всем полагаться на него. В Повести о Хамамацу выражена другая точка зрения: женщина способна отстаивать свою независимость, хотя это грозит ей отречением от мира.

6

В Записках без названия содержится высокая оценка Повести о советнике Хамамацу: «Повесть Сосны в бухте Нанива не столь известна, как Проснувшись ночью и Повесть о Сагоромо, но начиная с использования слов и содержания все в ней удивительно, глубоко по чувству и производит сильное впечатление»[38].

Современные исследователи с этим не согласны. Мацуо Отоси, приведя мнение автора Записок, замечает: «Мы не думаем, что повесть настолько хороша, но по крайней мере тот факт, что по прошествии ста с лишним лет после создания она оценивалась почти как Проснувшись ночью и Сагоромо, означает, что ее ставили в ряд с этими произведениями»[39]. Тем не менее исследователь подытоживает: «С точки зрения композиции, как и с точки зрения стиля, трудно назвать Повесть о Хамамацу произведением первого класса»[40].

Повесть о Хамамацу никогда не пользовалась такой популярностью у читателя, как Повесть о Гэндзи или Сагоромо, но она обладает рядом собственных достоинств. Она отличается от других романов эпохи Хэйан прежде всего тем, что значительная ее часть развертывается вне японской столицы: в Китае, на Цукуси и в горах Ёсино. Японский императорский двор играет в ней несравненно меньшую роль, чем в прочих сочинениях. Такая широта изображения приводит к появлению новых образов. В частности, подробно описывается в романе жизнь затворников в горах. Здесь все, по-видимому, было довольно необычно для столичного читателя. В романе нет развернутых пейзажей, образы природы довольно стереотипны, обычно это цветущие вишни и ветер в кронах сосен. Но описание природы оживляется стихотворениями, которые слагают герои, упоминанием звуков кото, на котором играют герои. В описании жизни отшельников автор создает атмосферу буддийской отрешенности.

Стиль произведения гораздо менее индивидуален, чем стиль романов Мурасаки-сикибу и Сэндзи. Автор вводит в повествование стихотворные цитаты, как делали его предшественницы, но не пытается подражать характерному стилю их сочинений. Он не прибегает к разговорной манере рассказа Мурасаки-сикибу и не создает атмосферу полной очарования таинственности. Он не пытается также насытить изложение цитатами из стихотворений до такой степени, как это сделала Сэндзи в Повести о Сагоромо. Время в Повести о Хамамацу движется ровно и довольно быстро. В ней нет обилия сцен, рисующих повседневную жизнь аристократической усадьбы и не связанных с основным развитием повествования эпизодов, составляющих характерную черту Гэндзи. Не обладая характерными признаками предшествующих произведений, Повесть о Хамамацу имеет несомненное достоинство: автор стремился создать увлекательное произведение, изложение его просто и определенно.

7

Повесть Дворец на горе Мацура была создана Фудзивара Тэйка. Свидетельство об этом автора Записок без названия, которая была племянницей Тэйка, не вызывает сомнений. Она пишет: «Тэйка сочинил много повестей, но в них интересен только стиль, правдивости же нет никакой; повесть Дворец на горе Мацура отличается изысканностью в духе Собрания мириад листьев, что-то в ней напоминает Повесть о дупле, но сердца моего она не трогает»[41].

Тэйка сочинил эту повесть в молодости, вероятнее всего в 1189 г. или в 1190 г.[42] Он был известен как поэт, его стихи вошли в Новое собрание старых и новых японских песен и другие императорские антологии. Кисти Тэйка принадлежат работы по японской поэтике. Кроме того, он известен как исследователь и комментатор произведений эпохи Хэйан, таких как Повесть о Гэндзи, Дневник путешествия из Тоса и Дневник из Сарасина. Автор Записок без названия относится к его опытам создания прозаических повестей довольно равнодушно, но нас не может не интересовать единственное дошедшее до нашего времени сочинение такого литератора, как Тэйка.

Повесть тесно связана с романами эпохи Хэйан, в ней отчетливо прослеживается влияние двух произведений хэйанского периода — Повести о дупле и Повести о советнике Хамамацу. О том, что Фудзивара Тэйка довольно высоко ставил последнюю, можно предполагать по Запискам без названия, где содержится ее высокая оценка (приведенная выше). Некоторые ученые считают, что Записки написаны Тэйка или его единоутробным братом Таканобу; если же автором сочинения была их племянница, то вполне вероятно, что она в некоторой степени учитывала точку зрения того и другого.

Влияние Повести о Хамамацу на произведение Тэйка несомненно. Оба сочинения рассказывают о путешествии в Китай, и в том и в другом герой влюбляется в китайскую императрицу. Даже названия обоих произведений близки друг к другу[43]. Как говорилось, хамамацу значит «сосны на взморье», а Мацура, являясь топонимом, по иероглифическому написанию означает «бухта (или побережье), где растут сосны». В обоих случаях название содержит указание на место в Японии, находясь в котором женщины (Ооикими или мать Удзитада) думают об отправившемся в Китай герое. Обращает на себя внимание, что и в той и в другой повести герои сочиняют стихотворения, в которых используют указанные образы для выражения своей тоски по родине. Стихотворение из Повести о Хамамацу приводилось выше, а Удзитада сочиняет следующее стихотворение:

Такое совпадение кажется неслучайным. Тэйка в своем поэтическом творчестве часто обращался к стихотворениям предшественников и вводил в свои сочинения цитаты из них. Может быть, выбором названия, в котором содержался намек на Повесть о Хамамацу, он хотел специально подчеркнуть родство двух повестей. Более глубоким является влияние Повести о дупле, на которое указывалось в Записках без названия. В начале своей повести Тэйка довольно близко следует за ее автором, описывающим детство и юность своего героя Тосикагэ. Оба персонажа принадлежали к самому высшему обществу, оба отличались незаурядной внешностью и необыкновенными талантами. В частности, и в том и в другом произведении рассказывается об умении героев в раннем возрасте сочинять китайские стихи. И Тосикагэ, и Удзитада пишут по повелению императора сочинения, т. е. сдают экзамены на ученую степень. И тот и другой были отправлены в составе посольства в Китай.

Наиболее важными общими моментами двух произведений являются понимание героя как воплотившегося на земле небесного существа, миссия, которую он должен выполнить, и передача герою тайной музыкальной традиции, что является указанием на избранность героя

У героя повести Тэйка не одна, а две миссии. Он должен сразиться с сильным противником, который является воплощением в человеческом облике страшного асуры, победить его и восстановить мир в Китае. Вторая миссия заключается в том, что он должен выучиться у принцессы Хуаян тайной музыкальной традиции и передать ее в Японию. Тэйка придает сокровенному искусству не буддийский, как в предшествующем произведении, а даосский характер.

Герой встречается в Китае с Тао Хунъином, старцем, играющем на цине. Хотя Тао Хунъин сообщает, что стал буддистом, общий характер эпизода говорит о влиянии даосизма. Комментатор повести Хигути Ёсимаро предполагает, что этот эпизод возник под влиянием истории Цзи Кана (223-262), замечательного поэта, одного из Семи мудрецов Бамбуковой рощи (общества поэтов и музыкантов), друзей Цзи Кана, увлекавшихся даосизмом. Даосский характер музыки подчеркивается и тем, что принцесса Хуаян обучилась ей у магов-волшебников.

Однако во всем прочем Тэйка следует за автором Дупла: герой должен передать тайную традицию на родину, ребенок Удзитада и китайской принцессы, об ожидании которого говорится в финале произведения, должен будет, несомненно, сохранять ее в Японии, герои не должны играть на цине перед непосвященными. Тэйка указывает, что игра на волшебном инструменте сопровождается изменениями в природе. Когда принцесса Хуаян перед смертью играла на цине, «на небе показались удивительные облака, и засверкала молния»[45]. Так же влияет на природу исполнение музыки в Повести о дупле

8

Большое место в произведении Тэйка занимает описание военных действий и справедливого правления императрицы-матери. Борьба с мятежниками закончилась победой императорской армии, императрица с сыном возвратились в Чанъань. Молодой император стал официально правителем страны, но фактически власть находилась в руках вдовствующей императрицы. Тэйка описывает ее правление как правление идеальной государыни. Придворные сравнивают ее с легендарными императорами Яо и Шунем, и Тэйка показывает, что такое сравнение не было проявлением угодливости, управление императрицы действительно было образцовым. Приведем примеры.

Главной заботой было спокойствие в стране и ее процветание. Взяв в руки правление, она первым делом добилась мира: «Не прошло и тридцати дней после восшествия на престол императора, как повсюду, вплоть до границ страны, воцарился порядок»[46].

«Императрица постановила денег безрассудно не тратить и старалась чем только могла облегчить участь подданных. Заботясь о народе, императрица отменила налоги, все были довольны и радовались этому»[47].

Императрица пыталась привести свое правление в соответствие с древними принципами и для этого устраивала каждый день диспуты ученых-конфуцианцев. Она «с учеными мужами читала старые книги[48], обсуждала вопросы справедливого правления и обучала этому императора. Она учила сына тому, чтобы страна процветала и народ был спокоен»[49].

«Императрица велела читать Избранные места из книг об управлении государством[50] и объясняла государю смысл прочитанного»[51].

Императрица установила «доски для порицания» — доски, которые выставлялись в древности на дорогах и на которых народ мог давать оценки правителям, в том числе императору, надеясь таким образом узнать объективное мнение народа о своей политике[52].

Взяв в руки власть, императрица не способствовала продвижению своих родственников. «Ее старший брат был полководцем охраны и в нынешнее царствование мог бы стать влиятельным лицом, но после того, как в стране воцарился мир, императрица сказала: "Когда родственники государя со стороны матери лезут к правлению, жди беспорядков", и не отличала брата перед другими. Она избирала и возвышала людей, обращая внимание на их талант и выдающиеся способности к правлению, всеми силами стремилась к достижению мира. Императрица не кичилась своим высоким положением, ни одно дело не считала недостойным себя, была усердна, не знала отдыха и не совершала оплошностей. <...> Такие выдающиеся правительницы были редки и в древности»[53].

В этом идеальном портрете, вероятно, можно различить скрытую критику современных автору правителей. Во всех случаях Тэйка описывал политическую ситуацию, которая сложилась в Японии в конце эпохи Хэйан. Он всячески постарался скрыть злободневность своего произведения: все, что в ней рассказано, имело место в далеком Китае, герой жил в далекое время, когда японская столица находилась в местечке Фудзивара, т. е. с 694 по 710 г. Давняя старина, заморские страны. Но Тэйка явно думал о том, что происходило у него перед глазами, и рисовал образ идеального правления, которому следовало подражать.

9

Двойственный характер повести Тэйка, в которой используются темы старых сочинений, а с другой стороны, рассказывается о новом времени, отразился и в ее стиле.

В любовных сценах повести автор следует за своими предшественниками. В повести семьдесят одно стихотворение, что немало для прозаического произведения небольшого объема. Очень часто стихотворения основаны на образах Собрания мириад листьев. Вполне возможно, что Тэйка сделал это специально, чтобы придать сочинению налет старины. Кроме того, он вводит в прозаический текст стихотворные цитаты, и по насыщенности ими стиль его можно сравнить со стилем Повести о Сагоромо. Положение совершенно меняется, когда автор покидает область любовных чувств и переходит к военным действиям и принципам государственного правления. За исключением описания политических интриг в Повести о дупле, подобные темы не получали отражения в романах эпохи Хэйан. Выйдя из круга образов поэзии и большинства прозаических романов, Тэйка вышел из сложившейся системы выразительных средств, но другой системы в его распоряжении не было, и в указанных эпизодах нет никаких риторических украшений, нет стихотворных цитат, изложение крайне просто и почти протокольно. Автор отдавал себе отчет в стилистическом разнобое произведения и попытался «объяснить» его в примечании воображаемого переписчика.

Тесно связанная с предшествующими произведениями повесть Фудзивара Тэйка обладает рядом самостоятельных черт: с одной стороны, она подытоживает развитие хэйанского романа, но в то же время обращена к современности и затрагивает актуальные проблемы сложного периода, в котором жил автор. В японоведении, как русском, так и зарубежном, бытует точка зрения, что вершиной развития прозы в эпоху Хэйан была Повесть о Гэндзи, после которой последовал неминуемый спад. Знакомство с другими произведениями заставляет пересмотреть эту концепцию. Японские средневековые романы отличаются достаточным разнообразием. Они изображают одно и то же общество, но каждый автор рисует его под особым углом зрения. Каждый роман расширяет наши представления о литературе и жизни средневековой Японии.

Настоящий перевод Повести о втором советнике Хамамацу выполнен по изданию: «Хамамацу-тюнагон моногатари», под редакцией Мацуо Отоси, в издании: Такамура моногатари, Хэйтю моногатари, Хамамацу-тюнагон моногатари, в серии: Нихон котэн бунгаку тайкэй, т. 77, Токио, 1964. Кроме того, мы пользовались еще одним изданием произведения: Хамамацу-тюнагон моногатари, под редакцией Икэда Тосио, в серии: Симпэй Нихон котэн бунгаку дзэнсю, т. 27, Токио, 2001.

Перевод Дворца в Мацура выполнен по изданию: «Мацура-мия моногатари», под редакцией Хигути Ёсимаро, в издании: Мацура-мия моногатари, Мумё дзоси, в серии: Симпэй Нихон котэн бунгаку дзэнсю, т. 40, Токио, 1999.