Пояс Койпера

18

Однажды умерев, не стоит возвращаться к тому, что было твоей жизнью. Это как минимум грустно, да и не очень понятно, чем ты все это время жил. Как говорится, уходя, уходи. Много раз я просыпался в своей постели с желанием попробовать жить с чистого листа… или хотя бы попробовать жить! Смотрел на кусочек звездного неба за не до конца задернутыми занавесками и прикидывал в уме, как бы провести новый день, чтобы он хоть чем-то отличался от предыдущих. Мечты, мечты, где ваша сладость! Наступала новая ночь, опустошенный приползал я в свою берлогу, чтобы купить стаканом водки согласие с собой. Да, временное и иллюзорное, только разве оно другим бывает? И вставало по утру солнце, и шел ветер к югу, и переходил к северу, и я возвращался на круги своя…

Шторы разошлись, но небо за давно не мытым стеклом было беспросветно серым. Так же у окна в какой-то другой жизни стояла прекрасная женщина. Что она сказала? Что любовь не в счет? Что у судьбы нет для меня подарка?.. Я окончательно проснулся. В сумерках души ко мне вернулся вчерашний день. Вспоминать о нем почему-то было стыдно, но к Майскому благодарность я испытывал. Правильный мужик, он и лечил меня правильно, хотя другого лекарства от стресса на Руси и нет. Как и от несправедливости, и от унижения. Шекспир знал, что писать: не пей вина, Гертруда, пей водку!

Под душем стоял одеревеневший. Одного взгляда на улицу хватило, чтобы проникнуться мизерностью бытия. Над крышами города лежали невнятно серые облака, из них сеял ленивый нудный дождичек. Из глубин отравленной алкоголем памяти всплыл рассказ о выжившем в авиакатастрофе мужике. Вернувшись невредимым домой, он с удивлением обнаружил, что ничего в его жизни не изменилось, и это было куда как страшнее того, что с ним случилось. Хотя, возможно, историю эту сам я только что и придумал. Вода с силой била по черепу, старалась достучаться, но там никого не было. Ни мыслей, ни желаний, разве только знание, что надо бы радоваться, только радости тоже не было. Правда, отсутствовала и обида на профессора с грудастой пособницей, и на прокурора с паническим страхом ответственности. Каждый делал свое дело, так стоит ли удивляться, что все вместе мы дружно катимся к чертовой матери.

В квартире было холодно и тихо, как в склепе. Спасибо Феликсу, подумал о друге, вырубил телефоны. Но стоило мне подключиться к сети, хотел поговорить с Анютой, как сразу же раздался звонок. Будто кто-то только того и ждал. Очень спокойный, дружелюбный мужчина назвал свое имя и отчество после чего сразу же перешел к делу, поинтересовался, нет ли у меня политических амбиций. На мой недоуменный вопрос — каких? — извинился со смешком за тавтологию и уточнил: самых амбициозных. Оставил свой телефон и попросил на этот счет подумать, некие серьезные люди хотели бы со мной переговорить.

И тут же, не успел я такому предложению удивиться, позвонил Фил.

— Ну что, очухался, алкоголик?

Звучал буднично, даже как-то тускло, однако что-то в его голосе меня насторожило. Не то чтобы официальность, ее не было, скорее подчеркнутая серьезность, плохо соответствовавшая, по моим понятиям, моменту. На краткое мгновение мне даже показалось, что все это со мной уже было, и этот его звонок, и пасмурный день за окном, но доверять своим ощущениям я не мог.

— Да есть немного!..

— Надо бы, — вздохнул он, — подвести кое какие итоги.

— Что ты сказал? — удивился я. — Ну давай, подскакивай! Только учти, кормить тебя нечем, а на спиртное я смотреть не могу.

Как будто знал все наперед, был уверен, что он откажется. Феликс и отказался:

— Давай лучше погуляем! Помнишь, как ходили вечерами по улицам, обсуждали мировые проблемы? Минут через двадцать буду…

Позвонил снизу через десять, я только и успел глотнуть кофе и нацепить на себя джинсы со свитером. Выглянул в окно. Дождя, как такового, уже не было, но с низкого неба сыпалась мелкая, противная морось. Самое время для романтических прогулок. Накинул плащ и спустился вниз.

Феликс сам был за рулем. Всю дорогу, длинной она не была, сосредоточенно молчал.

— Ты вроде бы хотел поговорить? — попробовал я его расшевелить, но он, не глядя на меня, процедил:

— Успеется!

Запарковал огромный черный лимузин неподалеку от храма Христа Спасителя, и мы, как два сыча, пошли шлифовать подметками московский асфальт. Молча, подняв воротники плащей. Он, солидный, в шляпе с опущенными полями, какие носят в Европе. Я в дежурном берете, таскаю его на такой вот случай в кармане. В полном одиночестве, дураков нема. Сыро, холодно, выходной, все сидят по домам. Прошлись немного по Волхонке и свернули на территорию храма. Обогнув его серую громаду, вступили на пешеходный Патриарший мост, дугой перекинувшийся через Москву-реку и Водоотводный канал.

Фил шел, не поднимая головы. Остановился, оперся рукой о парапет. С того места, где мы стояли, был виден Каменный мост, а за ним, в серой дымке дождя, Кремль. Произнес, глядя задумчиво на его башни:

— Знаешь, а мне нравится такая погода.

Хотя сказано это было не без грусти, я не мог упустить такую возможность:

— Уж не влюбился ли ты, грешным делом? Небось стишки по ночам кропаешь, тянет на природу? С мужиками в нашем возрасте такое случается.

Как было заведено еще в юности, не ответить на подначку он не мог, усмехнулся:

— Тебе ли этого не знать! — И хотя губы еще хранили тень ухмылки, продолжил прежним, сдержанным тоном: — Должен тебе сказать, ты большой молодец.

Достал из кармана сигареты. Щелкнув зажигалкой, подождал, пока я прикурю. На прогулку вырядился, словно собрался в театр или на официальный прием. Под плащом дорогой темный костюм, ручной работы штиблеты, на раздобревшей шее модный галстук. Хотя, что здесь удивительного, всегда любил шикнуть. Успешный деловой человек, в любой момент могут случиться переговоры или тот же банкет, а могут… — я бросил взгляд за Каменный мост, — вызвать на ковер к высокому начальству.

— Смотри, поаккуратнее, того и гляди к тебе начнут липнуть политические проходимцы.

— Уже достают!

— Вот видишь! — кивнул Фил, ничуть тому не удивившись. Закурил сам, вскинул на меня глаза. — С твоим рейтингом у народа ты для многих представляешь ценность.

— Рейтингом? — не поверил своим ушам я. — Спасибо за то, что удалось вынуть голову из петли!

Феликс смотрел на меня задумчиво, с прищуром.

— А я думал, ты догадался! С твоим-то воображением…

— Ты это о чем?

— Да так, вообще… — ушел он от прямого ответа, но тут же ткнул меня дружески кулаком в плечо. — Хорош разыгрывать! Не мог ты не понимать, что в чашке не яд! Артист!..

Я потерял дар речи, беззвучно выдохнул:

— Что-о?!

— Ну, не звери же мы в самом деле, — засмеялся Феликс. — Подумай своей уникальной головой, это ведь шоу! В крайнем случае тебя бы пронесло, и только! Сам понимаешь, предупредить, а то и сказать всю правду я тебе не мог. Малейшая фальшь или наигранность привели бы к провалу, и это в то время, как у телевизоров собралось шестьдесят три миллиона…

— Майский сказал, семьдесят пять, — пробормотал я потерянно.

— Для публики цифру преувеличили! Плюс миллионов двадцать в Европе и в Штатах.

Ветрено в такие дни у реки и потому особенно холодно. Меня начало тихо знобить и одновременно бросило в жар. Мы были одни, окруженные серой моросью тумана, одни в ставшей пустой Вселенной. Я провел ладонью по мокрому лицу, сняв берет, по торчащим во все стороны волосам. Что-то странное творилось у меня с головой, странное и нехорошее. На языке вертелся вопрос, чтобы задать его, я не мог найти слова:

— И… и все об этом знали?

— Да никто не знал, никто! — разозлился Феликс. — Пилюли профессору подменили, а прокурор и прочие принимали происходящее за чистую монету. Все! Сто процентов! Зрители, ведущие, персонал телецентра…

— А Майский? Он был в курсе?

— Частично! — Сигарета потухла, Фил швырнул ее в воду. — Людям надо говорить только то, что им необходимо знать. В любых обстоятельствах! Всегда! А тем более нашей доморощенной богеме, прекрасно знающей, что она ничего из себя не представляет. Достаточно не то что цыкнуть, нахмурить бровь, и ребята идут на сотрудничество… — Засунул руки в карманы плаща, нахохлился. — Майский ничего не знал! Я предупредил его лишь о том, что в последний момент может кое-что произойти, что изменит ход событий. Был уверен, что в чашке отрава. Бабулька, та, естественно, никакая не уборщица, а актриса, но сработала на совесть, к ее игре претензий нет. Какое-то время пришлось подержать старушенцию в изоляции, чтобы не проболталась, впрочем, и за это ей, как и многим, хорошо заплатили. Игра стоила свеч, ты даже представить себе не можешь, какие на кону стояли бабки! — самодовольно улыбнулся. — А еще я лишний раз убедился, как хорошо тебя знаю! Не обижайся, но я не сомневался, что заготовленную речь ты читать не будешь, и предусмотрел такую возможность в контрактах с рекламодателями.

Какая-то мысль не давала мне покоя. Занозой засела в мозгу, бередила рану. Не знаю, как так получилось, только мы уже стояли на другой стороне моста, смотревшей в спину возвышавшейся на стрелке фигуры то ли Петра, то ли Колумба.

— Цифры на табло?

— Манипуляция компьютерщиков, причем весьма несложная, — улыбнулся Феликс. — Ты так спрашиваешь, будто до сих пор не веришь, что разница в один голос — драматический прием. Театральный ход, придуманный Котовым, он бы и тебе сделал честь. Если бы не твое запредельное состояние — его было видно за версту, — ты бы наверняка все сразу понял…

Понял?.. Вряд ли в тот момент я вообще что-либо понимал! Не имеет смысла спрашивать висельника, какого цвета подставка, которую вот-вот выбьют у него из-под ног.

— Трагедия оказалась фарсом, а я этого и не заметил! Король — шутом, девственница — проституткой, государство — отхожим местом. Вот, значит, каков он — запах предательства!

Феликс схватил меня за грудки и хорошенько встряхнул. Я не сопротивлялся, смотрел поверх его плеча на растворявшийся в дымке силуэт Крымского моста, а видел камеру с низким потолком и ржавой, в пол, решеткой, чувствовал бившую в нос, смешанную с гарью факела вонь гнили. Боль была такая, будто с меня живьем сдирали кожу.

Феликс тряс меня, как тряпичную куклу.

— Серега, что с тобой, очнись!

— Думаешь, еще не поздно? Очнуться? Думаешь, это не предательство, если все так живут? Я ведь хотел как лучше, я не знал, что одна рукоятка, а клинка-то и нет! Мне бы, дураку, заранее проверить…

Он смотрел на меня с тревогой.

— Ты бредишь.

— Нет, Фил, к сожалению, нет!

Стряхнул с себя его руки. Теснило грудь, было трудно дышать, зато в голове, как тогда, на сцене, наступила печальная ясность светлой осени.

— Каковы реальные цифры голосования?

Феликс насупился, взгляд его стал тяжелым.

— Информация секретна! — продолжил после секундной паузы. — Могу лишь сказать, что обработка статистики продолжается, выявляются поведенческие тренды по регионам страны и по возрастным группам. Анализируется реакция людей на каждый поворот сюжета и особенно на твои слова. В этом смысле много пищи для ума дает твой разговор с мальчишкой… — покачался в задумчивости с пятки на носок. — Единственное, что не подлежит сомнению, процесс идет слишком медленно…

Я не смог спрятать ухмылку, уточнил:

— Процесс превращения народа в быдло?

Феликс дернул нервно щекой, чего я раньше за ним не замечал.

— Глупо, Дэн, и не остроумно! Нас двое на мосту, и мы оба знаем, о чем говорим.

— А хочешь, я подскажу тебе, как его ускорить? Прямо сейчас! Соглашайся, Фил — бесплатно! Петр Успенский, слышал, наверное, про такого, говорил, что для удержания масс на уровне слабоумия достаточно вырождения искусства. Вас можно поздравить, вы на правильном пути.

Как было бы славно, как радостно ткнуть его кулаком в толстый живот и тем свести все к шутке, но делать этого я не стал. С заботой в голосе спросил:

— Но Котов, надеюсь, доволен? Худо-бедно, циферки-то в вашу пользу?..

Феликс поколебался, но все-таки ответил:

— Да, обнадеживают…

Я придвинулся к нему вплотную и посмотрел в глаза.

— Кого, Фил? Обнадеживать — значит давать надежду, кому она такая нужна?

Он усмехнулся, положил мне на плечо руку.

— Не стоит об этом, Дэн, мы слишком далеко зайдем! Я маленький человек, всеми делами в конторе заправляет Кот. Не обижайся, ладно? Я рассказал тебе, как другу, а мог бы оставить все, как есть. И еще… — немного помедлил, — когда эксперты разберутся с тенденциями, понадобится твоя помощь!

Я созерцал его, как памятную запись в книге отзывов о моей жизни. Созерцал долго, даже отступил на шаг, чтобы лучше видеть. Фил стоял, прижавшись спиной к парапету, так что, если хорошенько врезать, мог бы вертануться в воду. До нее метров пятнадцать, а то и все двадцать, а плавает он, как топор без топорища. Сам вытаскивал его в шторм из моря.

Феликс между тем начал злиться.

— Не пойму, что тебя не устраивает! Ни для кого не секрет, средства массовой информации давно этим занимаются.

— Чем «этим»? Тотальным оглуплением? Полощут мозги в фекалиях?

— Ты, я вижу, хочешь быть святее Папы Римского, не суетись, место занято.

Из серой мешанины облаков снова начало накрапывать. Я натянул берет.

— Хватит, Фил, нагулялись!

Холодно мне было, а еще паскудно, но об этом Феликсу я говорить не стал. Повернулся и пошел в сторону храма Христа Спасителя. Господи, там, в сияющих высотах, коли видишь нас, убогих, вмешайся и если уж не спаси, то хоть образумь!

Феликс схватил меня за рукав плаща.

— Я недоговорил!

Я вырвал руку.

— Зато я дослушал!

Ускорил шаг. Как так случилось, что все мы оказались в роли героя фильма «Шоу Трумана»? С той только разницей, что он сумел вырваться на свободу, а мы не желаем знать о режиссерах нашей жизни! Крысы и те находят выход из лабиринта, мы его даже не ищем…

Он догнал меня у машины. Запыхался, сказывался избыточный вес и сидячий образ жизни. Протянул пачку.

— Давай еще по сигарете!

Я полез в карман плаща.

— Курю свои!

Феликс недоуменно пожал плечами.

— Возвращайся, Дэн, очень тебя прошу! Не наемным сотрудником, партнером по бизнесу. Это очень хорошие деньги, в другом месте тебе таких не заработать. Нет-нет, не сразу, сначала как следует отдохни! Знаю, ты на пределе, надо восстановить силы. Все расходы будут оплачены, можешь выбрать любой курорт, любой отель мира. Возьмешь с собой Анюту, оттянетесь! Понимаешь, ты нужен… — Феликс сделал паузу, и я испугался, что он скажет: родине, однако обошлось. — Это же великое счастье, когда твои способности — да что там способности, талант! — востребован. О таком можно только мечтать… — Понизил голос до дружески доверительного: — Да, согласен, нашему поколению досталось безвременье! В истории от него останется пустое место, но это в истории, а нам с тобой надо как-то жить…

Передо мной был старый добрый Феликс, с кем так много пережито и переговорено. Если бы я задал ему сейчас любой вопрос, он бы, уверен, ответил мне начистоту. И я сказал:

— Слушай, Фил, давно собирался тебя спросить… Что ты видишь во сне?

От неожиданности он поперхнулся дымом. Закашлялся, смутился, что при его солидной внешности выглядело забавно. Посмотрел в сторону подернутого сеткой дождя Дома на набережной.

— Можешь думать на мой счет все, что хочешь, только я исхожу из твоих интересов. — Достал платок и вытер им глаза. — Котова в Москве нет, вернется завтра. Стрелок хреновый, но регулярно ездит охотиться. Даже винтовку держит в кабинете, любит ею похвастаться… — Усмехнулся. — Это у него вроде награды тем, кто такой чести достоин! — Убрал платок в карман. — Хочет вечером тебя видеть. Денег даст в счет гонорара за шоу и предложит сотрудничать. Настоятельно предложит! Мой тебе совет: соглашайся! Он человек злопамятный, если откажешься, жизнь тебе попортит основательно. Подумай об этом хорошенько, пока ты в обойме, твоей Анне ничего не грозит. Предупреждаю, как друга…

И, отбросив щелчком окурок, полез на водительское сиденье. Больше мы не обменялись с ним ни словом. Ехали молча, глядя строго перед собой. У подъезда Фил вышел из машины и протянул мне руку.

— Не мы такие, Дэн, жизнь такая!

Если бы полез обниматься, я бы принял его в объятья. Даже позволил бы потрепать меня поощрительно по щеке. Я бы все выдержал, глазом не моргнул. Решение было принято. Двигались в потоке бампер в бампер, из динамиков лилась «Ностальгия» Козлова, а я уже знал, что обратного пути нет. У меня всегда так, что задумаю, пиши пропало! Ню говорит: стихийное бедствие, если мне в голову втемяшится блажь, ничем ее оттуда не вышибить. Хорошего в этом, наверное, мало, только и поделать с собой я ничего не могу. Дурной характер. Особенно если разозлюсь. А назвать то, что я испытывал, злостью — было бы маловато. Да и решение пришло красивое, жаль бросать.

Пожал протянутую руку.

— Береги себя, Фил!

Потом долго смотрел, как его дредноут лавирует между припаркованными во дворе машинами и улыбался. Если бы Феликс видел эту мою улыбку, вряд ли догадался бы, чем она вызвана.

Но решение решением, а как воплотить его в жизнь, предстояло еще придумать. Этим я и занялся за чашкой кофе и сигаретой перед распахнутым в дождь окном. В комнате было холодно, по подоконнику барабанили капли. Сидел, смежив веки, и пытался представить, как все будет происходить. Глаза открыл, потому что продрог. Часы на книжной полке показывали начало девятого. Без посторонней помощи мне было не обойтись. И единственным, к кому в создавшейся ситуации я мог обратиться, был сосед снизу. Тем более что Витольд Васильевич сам ее предлагал.

Придвинул к себе телефон, но, подумав, набрал номер Анюты, целую вечность с ней не говорил. Обрадовался, услышав ее голос.

— Я тебе звонила! — тараторила Анька, захлебываясь в словах. — Я телефон оборвала. Много, много раз. Наверное, тысячу. Они тебя измучили?

— Ну что ты! — улыбнулся я, потому что, говоря с ней, не мог не улыбаться. — Все оказалось шуткой в духе веселого карнавала. Остается лишь сбросить маски и предъявить к оплате счета…

— Только, ради Бога, хоть на этот раз не ври! По телевизору показывали твои глаза. Как звали того худого в цветастом пиджаке?

— Майский, Леопольд Майский!

— Он хороший человек, — решила Аня, — только имя у него уж больно цирковое. — Хихикнула: — Выступает Леопольд Майский с группой дрессированных собачек!

— Обыкновенный! — буркнул я, вспомнив слова Феликса. — Такой, как все! И собачки ему не нужны, сам ходит на задних лапках. И не один… — Вытряхнул из пачки новую сигарету. Теперь звуки в трубке напоминали всхлипывания. — Ты что там, решила всплакнуть?

— Нервы! Это я от радости, — шмыгнула она носом. — Думала, ты уже не позвонишь! Дура, правда?

Я не мог с ней не согласиться:

— Еще какая, коллекционная! Слушай, Синти, ты когда нибудь видела летающих рыбок?

— Как?.. Как ты меня назвал? — Если бы она была кошкой, наверняка выпустила бы когти. — Ну-ка повтори!

— Назвал, как всегда теперь буду называть, твоим настоящим именем! Довольно с меня Анек…

— Значит, Синти? — переспросила она, пробуя имя на язык. — А что, в этом что-то есть!

— Еще бы, — хмыкнул я, — тебе ли этого не знать! Сарафан купила? В чем же ты будешь смотреть на закат? В южных широтах это должно быть потрясающим зрелищем… Нет, завтра днем улететь не получится, надо закончить все дела, но где-то ближе к ночи я тебе позвоню…

— Так уж и все? — усомнилась она со смешком.

— Это как получится, но корабли в очередной раз сжечь придется! С некоторых пор это стало моим хобби.

Положил трубку и пошел в ванную бриться. Намылил знакомую до боли физиономию и, прежде чем взяться за бритву, спросил: тебе это надо? И тот, который в мыльной пене, ответил, как говаривали в детстве: кровь из носу, до соплей!

Витольд Васильевич открыл мне дверь сам. Если и удивился, то этого не показал, хотя особой радости на его лице написано не было. Тем более что явился я намеренно без звонка. Впрочем, настоящие интеллигенты считают неприличным демонстрировать свои чувства. Что и приводит их, в компании с фобиями и комплексами, в лапки моего соседа. Не всех, а лишь состоятельных. Если не вылечатся, что вряд ли возможно, то хоть за свои деньги развлекутся.

Поднес палец к губам.

— Жена только что заснула, мигрень…

Ступая по-воровски, мы прокрались в кабинет, и ВВ аккуратно прикрыл дверь. Поверх, для большей звукоизоляции, задернул плотную штору. Показал рукой на кресло.

— Выпьете чего нибудь?

Выпить хотелось, а после разговора с Феликсом и надо было, но сказать об этом я постеснялся. Внутренняя борьба столь явственно отразилась на моем лице, что Витольд Васильевич прямиком направился к бару и вернулся, неся в руках два массивных стакана и бутылку. Опустился в кресло напротив.

— Честно говоря, сам собирался вам позвонить, но передумал. Вас наверняка и без меня рвут на части…. — Разлил виски по стаканам и потянулся к коробочке с табаком. — Скажите, вы ведь результаты голосования действительно не знали? Надо отдать должное, шоу смотрелось на одном дыхании, как хороший детектив. Если отмести рекламную мишуру, с ней устроители переборщили. В остальном все было четко и профессионально выстроено, а сцена разговора с мальчиком вообще маленький шедевр, ее сыграть невозможно… — Уминая табак большим пальцем, ВВ начал набивать трубку. — Но… — поднял на меня взгляд, — возможно, это цинизм, однако скорее, профессиональный опыт! С какого-то момента меня начало преследовать чувство… — Коротко задумался. — Как бы его описать? Наличия некоего сценария, что ли! Я не имею в виду само шоу, тут без сценария никак, а чего-то большего, говоря языком Станиславского, сверхзадачи. Появилось ощущение масштабности явления, не умещающегося в рамках телевизионной программы. Возник вопрос: что передо мной? Какая преследуется цель? Кому это надо?

Витольд Васильевич поднес к жерлу трубки зажигалку и пыхнул несколько раз дымом.

— Деньги?.. — Отвел руку с трубкой в сторону. — Да, куда же без них, но не только! Манипуляторы за сценой добивались еще чего-то, без этого скандальное по своей сути шоу никто бы не разрешил. Чего?.. Если знать, как все делается в нашей стране, ответов на этот вопрос не так уж много. Кто они?.. Тоже, в общих чертах, понятно. И кое-кто из хорошо осведомленных людей мою догадку подтвердил! Прямо, как легко понять, я не спрашивал, но все необходимое узнал. А еще мне стало ясно, что вас использовали втемную, так, по крайней мере, это называется на профессиональном жаргоне…

Я молчал. Трубка погасла, Витольд Васильевич раскурил ее вновь. Посмотрел на меня, щуря от дыма глаза.

— Ничего нового для вас я ведь не сказал? Если вам эта тема неприятна, мы легко можем ее сменить…

— Нет, отчего же, скорее наоборот! Только комментировать ваши слова я не могу.

— Это по определению, — улыбнулся ВВ, — другого трудно было ожидать! Удовлетворите только простительное старику любопытство: концепция шоу с всенародным голосованием принадлежит вам? Я так сразу и подумал!

Откинулся довольный на спинку покойного кресла. Напомнил своим видом жмурящегося на припеке сытого кота. В чем в чем, а в осведомленности Витольду отказать было трудно. Как и в знании жизни, если подразумевать под этим механизм за сценой, приводящий эту жизнь в движение. Передо мной сидел устроившийся на вершине холма мудрец, наблюдающий, как люди попроще крушат друг другу челюсти у его основания. Благостный, все понимающий. Вот только глаза у него были грустные, а лоб избороздили морщины. Оно и понятно, сам же говорил: от многие знания многие печали, это сто крат справедливо, когда речь заходит о России. Впрочем, чужая душа — потемки, вечно я приписываю другим свои чувства.

— Курите, Сергей, видно, досталось вам от этих уродов!

Подтолкнул ко мне тяжелую хрустальную пепельницу. Тянуть время и ходить вокруг да около и раньше не было смысла, а после его слов и подавно.

— Помнится, Витольд Васильевич, вы говорили: если понадобится помощь?..

Он недослушал, кивнул. Посмотрел на меня внимательно, как если бы догадывался, о чем пойдет речь. Натурально, провидец! — разозлился я непонятно на что. Только мистики мне и не хватало. Продолжал, на ходу подбирая слова, а находились они с трудом:

— Видите ли… мне нужен человек… занимающийся убийствами…

— Уж не наемного ли киллера вы ищете? — улыбнулся ВВ, давая понять, что не верит в собственную гипотезу.

— Скорее, наоборот! Этот человек должен занимать положение в правоохранительных органах…

— Вот даже как!

Витольд Васильевич поджал губы, но не удивился. Взгляд его, став на мгновение плавающим, ушел в себя. Так бывает, когда, отрешившись от реальности, человек перебирает в уме возможные варианты.

— Надеюсь, вы не замахиваетесь на систему? А то есть, знаете ли, горячие головы… — замолчал, ощупывая мое лицо взглядом. — Желание немедленной справедливости — вещь опасная!

И снова умолк, на этот раз надолго. Забыв про трубку, склонил, как играющий вслепую шахматист, на грудь голову. Там, на невидимой шахматной доске, металась между ферзем и ладьей беззащитная пешка. Хмурил высокий лоб, руки сложил на груди.

Я не хотел ему мешать. Сделал добрый глоток виски и закурил сигарету.

— Понимаете, все должно быть по закону…

В В посмотрел на меня, как если бы не сразу понял, о чем это я. Повторил:

— По закону… Помню-помню, жена в интервью говорила о вашем специфическом чувстве юмора! Вы, Сергей, действительно очень остроумный человек, даже если не до конца это осознаете. Я давно подметил, одаренные богатой фантазией люди плохо приспособлены к жизни, особенно у нас.

Взялся за стакан и начал вращать его в пальцах. Сделал маленький глоточек. Где-то за стеной пробили часы.

— Только, ради Бога, не обижайтесь! По моим понятиям, вы втягиваетесь в очень рискованную игру и не отдаете себе отчета в том, на кого замахиваетесь. Мой вам совет: отойдите, как все умные люди, в сторону и сделайте вид, что вас это не касается. Плетью обуха не перешибешь! У ребят в невидимых погонах все схвачено. Их люди занимают ключевые посты во всех мало-мальски значимых государственных структурах, а детки расселись по директорским креслам крупнейших фирм и корпораций. Страна у них под колпаком, а народ, в соответствии с правилами русского языка, имеет все основания считать себя околпаченным. У вас хорошая ниша, вы востребованы, что еще человеку надо?..

— Боюсь, Витольд Васильевич, это называется уже не нишей, а окопом!

— Пусть так, пусть так… — вздохнул ВВ, вставая, — хоть горшком назовите! В Писании сказано: отойди от зла и сотворишь благо, не лезли бы вы на рожон. В России надо жить долго, а долго живут те, кто ведет себя смирно. Вспомните мидовскую присказку: тише будешь, дальше едешь…

Я допил залпом виски и поднялся на ноги.

— Простите, Витольд Васильевич, за беспокойство!

— Да чего уж там, дело житейское, — задребезжал он по-стариковски.

Проводил меня до прихожей и, выйдя на лестничную площадку, придержал неожиданно за руку. Я уже поставил ногу на ступеньку лестницы, когда ВВ тихо спросил:

— Вы ведь, я знаю, полуночник? — Бросил взгляд на дорогие наручные часы. — Сейчас без двадцати десять. Через три часа на этом самом месте!

И захлопнул за собой дверь.