Пояс Койпера

9

И завтра наступило!.. И оказалось будничным сегодня с плавающей в воздухе гарью, набившей оскомину яичницей и возвращающей к жизни кружкой крепкого кофе. Я встретил его далеко не на заре, слишком уставший, чтобы, как велят доктора, улыбаться себе по утрам и рассказывать, какой ты умный, красивый и удачливый. Со второго курса, когда к студенту приходит наглость, не испытывал мандража, а тут на тебе, он вернулся! Холодком в желудке, внутренней неприкаянностью. Настроение было таким же радостным, как перед визитом к стоматологу. Казалось бы, чего там — ну, Котов, ну поговорим! — а нервное напряжение не оставляло. Расхаживал по комнатам с сигаретой и слабодушно недоумевал, что понадобилось мне в тот исторический день на Тверском бульваре.

Дурь эту из головы надо было вышибить, и я достал из-под кровати пылившиеся там который год гантели. Поработал с ними, как бывало, минут двадцать и почувствовал себя лучше, а после контрастного душа, так и совсем человеком. О чем, в сущности, речь? Да о простой сделке, в которой к тому же моя позиция на переговорах выглядит предпочтительней! В гробу я видал котовскую шоблу, кину им кость, и будут ходить передо мной на цырлах и преданно заглядывать в глаза!

Оделся подчеркнуто небрежно. Единственно, вместо привычных для лета сабо выбрал тонкой кожи белые полуботинки, в них, ручной работы, чувствовал себя королем. Посмотрелся в прихожей в зеркало: хорош, и морда наглая, что и требовалось доказать!

У станции метро как всегда суетился народ, и только неопрятного вида мужик сидел безучастно на парапете. Скользнув по ссутулившейся фигуре взглядом, я хотел было пройти мимо, как вдруг он меня окликнул:

— Привет, Дэн! Не узнаешь?

Я остановился. Улыбнулся, как улыбаются, чтобы скрыть смущение, извиняясь за собственное беспамятство. Жизнь длинная, столько людей перевидал, разве всех упомнишь.

— Щеглов. Исторический факультет! — отрапортовал он с кривенькой ухмылочкой, поднося ко лбу руку.

— Мишка! Ты?..

Я его вспомнил. В друзьях мы с ним никогда не ходили, но пересекались в шебутных студенческих компаниях. Последняя наша встреча, нелепая и случайная, произошла лет, наверное, пять назад, а то и все десять, время скачет вприпрыжку. Я тогда все еще подвизался на поприще отечественной журналистики, но с Филом уже сотрудничал. Столкнулись нос к носу на улице и решили пропустить по такому случаю по стаканчику. Мишаня был не у дел, жаловался, что все ею попытки заняться бизнесом кончаются крахом. Помочь ему я ничем не мог, и уж точно не деньгами, поэтому слушал и сочувственно кивал, но одну идейку подкинул. По старой дружбе, которой не было.

— Я, Сере га, кто ж еще!

— А празднуешь что? — оглядел я нехитрую сервировку стола. На газете стоял пустой стакан, лежал ломоть хлеба с куском колбасы собачья радость. Одного взгляда на единственного участника импровизированного банкета было достаточно, чтобы оценить его благосостояние. Если не бомж, то далеко от него не ушел. Светлое будущее страны, о котором еще иногда трендят политики, лично ему ничего хорошего не сулило.

— Ты что, телевизор не смотришь? — удивился Мишаня почти искренне. — В новостях сказали, что подскочила цена на золото, а у жены обручальное кольцо припрятано! — Вытащил с ухмылкой из стоявшей тут же сумки второй стакан. — Проблема только в том, что она меня бросила! — Посмотрел стакан на предмет грязи на свет и протянул, качая головой, сквозь зубы. — Не узнал ты меня, Дэн, не узнал!.. А я, между прочим, каждый день тебя вспоминаю. Рад был бы забыть, да не могу! Выпей со мной, оттопырься!

— В другой раз, Миш, бегу! Встреча у меня важная, надо быть как стеклышко.

— Что ж, понимаю! — Склонив голову набок, достал завернутую в непрозрачный пакет бутылку. Нацедил на дно стакана водки и смерил меня оценивающим взглядом. — Процветаешь? Чем на хлеб зарабатываешь?

Уйти сразу было неудобно, я помялся.

— Да так, людей консультирую. У кого какие вопросы, приходят ко мне за советом…

— Смотри-ка! — удивился Мишаня. Выражение его испитого лица стало жалким. Перекосившая рот ухмылка словно приросла к губам. — Мог бы, между прочим, и сам догадаться! Я ведь ту твою идею реализовал.

Какую идею? Если б я помнил, что в тот раз ему наговорил!

— Сломала она меня, — продолжал Мишка беззлобно, как будто говорил о ком-то другом, — камня на камне не оставила. Если до встречи с тобой я был обычным неудачником, то стал по жизни полным лузером. Правда, сначала бизнес пошел лучше некуда! Открыл фирму, зарядил рекламу: «Мы научим вас умирать!» От желающих отбоя не было, только очень скоро все начало буквально на глазах разваливаться. Сперва оптом и в розницу принялись болеть сотрудники, стало некому читать лекции и вести семинары, затем пошел слушок, что дело это аморальное и добром не кончится. Высшие силы, говорили, по головке за такое не погладят. Я по большей части отшучивался, только народ стал меня сторониться…

Замолчал, наполнил, подумав, стакан до половины и убрал остатки водки в сумку.

— Что потом?.. — улыбнулся пусто и светло, показав щербатые зубы. — Потом, Серега, настал мой черед и получил я не по-детски! Врачи на консилиумах удивляются, как еще жив, столько всего во мне работает с перебоями. Предлагали взять на ставку, демонстрировать студентам живучесть человеческого организма, но я гордый, отказался, мне слава ни к чему. Не умер, и ладно, и, видно, скоро не умру, хотя надо бы! — Вздохнул, поднял стакан, но сразу пить не стал. — Накопился у меня, Дэн, к тебе один вопрос, давно мучает…

Влил в себя на выдохе зелье, скривился, занюхал корочкой хлеба. На подпертых набрякшими веками глазах выступили слезы.

— Скажи мне, скажи честно, как на духу: неужели тебе все сходит с рук? Мысль учить людей умирать — твоя, тогда почему я полное говно, а ты в шоколаде?

Что я мог ему ответить? Что у каждого своя судьба, а счет к оплате мне еще не предъявили? Или рассказать о подступившей пустоте бытия? Так она приходит ко всем, кто мало-мальски задумывается о жизни! Нет, виноватым себя я не чувствовал, правда, и смотреть Мишке в глаза тоже не мог. Вынул из кармана пятисотенную, но протянуть ему не решился.

— Что я могу для тебя сделать?

Он снова полез в сумку за бутылкой. Взгляда не поднял. Руки дрожали.

— Дай сигарету и вали к чертовой матери!

Достав пачку, я прижал ею к парапету банкноту. Он не захотел этого замечать. Плавился под ногами асфальт, меня обдало ознобом. К горлу подкатил ком. Во рту появился знакомый металлический привкус. Как покидают умирающего, сначала едва заметно, потом медленно, потом почти бегом я устремился ко входу в метро. Мишка меня не окликнул. Я не обернулся.

В вагоне поезда старался ни о чем не думать. Грохот несущегося в тоннеле состава гнал мысли. Я был ему благодарен. Стоял, прислонившись к двери, и чувствовал, что выпал из действительности. Она продолжала существовать сама по себе, будто меня в ней не было. В стиснутом пространстве вагона тряслась моя бренная оболочка, и я подозревал, что через ее пустоту видна надпись: «К дверям не прислоняться». Оглядел жавшихся вокруг друг к другу пассажиров, они тоже отсутствовали. Кто-то только собирался начать жить, кто-то неотрывно смотрел в прошлое, и все вместе мы неслись глубоко под землей, убегали от себя под стук колес, помогавший нам забыться.

Выйдя на воздух, долго стоял и смотрел по сторонам, чувствовал, что реальность постепенно начинает возвращаться. В броуновском движении людей была жизнь, а значит, надо было жить. По улице двигался поток машин, работали магазины, по небу, вероятно специально для меня, пролетел полицейский вертолетик. Мир не желал останавливаться ни на секунду, и я был его частью. Ощущение себя одним из многих раскрепощало. Не надо было думать, а только слиться с толпой и идти себе, как все, отражаясь в многочисленных стеклах витрин. Почти полностью седой, поджарый мужчина второй половины средних лет…

Вывеска на здании рекламного агентства отсутствовала, в большом прохладном вестибюле стояли два бугая в штатском. О том, чтобы взять паспорт, я, естественно, не подумал — в своей стране, в родном городе документы с собой не ношу — это привело к заминке. Заминался, правда, один я, а точнее, переминался с ноги на ногу, в то время как охранники смотрели на меня пустыми глазами. Прикид мой, если какие-то чувства у них и вызывал, то лишь подозрение. Но руки пока не выкручивали, а когда я предложил им позвонить Котову, может он спустится, удивились немерено.

— Эдуарду Владимировичу? — переспросил один из них с таким видом, как если бы я посягнул на святыню.

Голос выдал всю глубину испытываемого почтения. Я утвердительно кивнул. Переглянувшись с напарником, тот, что помоложе, еще раз осведомился о моем имени и заспешил вверх по застланной ковровой дорожкой лестнице. Под потолком что-то зашевелилось, и на меня уставился глазок телекамеры. Побаиваясь, что он выполняет и роль оптического прицела, я скромно отошел в сторону и придал себе максимально пристойный вид. Можно было помахать в объектив рукой, но я благоразумно воздержался. Царившая вокруг атмосфера плохо вязалась с образом льстивого и обходительного толстячка, каким я его запомнил. Рекламщики народ шебутной, но никто не бегал по лестнице, и звуков надрывающихся телефонов слышно тоже не было.

Довольно долгое ожидание закончилось в мою пользу. Меня не только впустили в святая святых, но и проводили, а скорее отконвоировали, до приемной, где передали с рук на руки неулыбчивой, в строгом деловом костюме секретарше. Она тут же объяснила, что много времени Эдуард Владимирович уделить мне не сможет, его ждут в другом месте, и вообще он сейчас сильно занят, но тут массивная дверь отворилась, и я увидел Котова… совсем другого Котова!

Он был все так же лысоват и округл, но манера себя держать и особенно выражение глаз не имели ничего общего с тем ласковым человечком, с которым меня знакомил Феликс. Пожав коротко руку, пригласил в кабинет, размеры которого не уступали спортивному залу средней школы. В сравнении с его обстановкой, офис Фила смотрелся приютом убогого чухонца, а то и кельей монаха-затворника. Опустился в огромное кресло за пустым, полированного дуба столом и воззрился на меня отсутствующим взглядом. Не произнес тех слов, с которых вежливый хозяин начинает беседу с гостем, не предложил присесть.

В приметы я не верю, но тут понял, что встреча с Мишкой была плохим предзнаменованием. Стоял, переминаясь, как двоечник перед доской, не знал, куда девать руки. Все происходило совсем не так, как я себе это представлял.

Поскольку немая сцена затягивалась, Котов взял инициативу на себя. Сказал сухо и где-то даже неприязненно:

— Вы хотели меня видеть!..

Я облизал пересохшие губы. Воздух в кабинете был кондиционированным, но от холодного приема меня бросило в жар. Надо было с чего-то начинать, и я произнес:

— Спасибо, Эдуард Владимирович, что уделили мне время, я вас долго не задержу. — Сказал и понял, что, начав с ходу извиняться, поставил себя в положение просителя. Впрочем, таковым я, по сути, и был. Но, деваться некуда, продолжал: — Дело в том, что… — запнулся. Причем здесь какое-то дело, отвратительная привычка прятать смысл в пустых словах. Разозлился на себя и начал сначала: — Я так понимаю, вы приступили к реализации моей идеи новой рекламной стратегии…

Не спуская с меня глаз, Котов пожевал губами.

— Поскольку я знаю, откуда вы черпаете информацию, остается только согласиться.

И все! Никаких комментариев, только констатация факта. Но оказалось, с выводами я поторопился. После небольшой паузы он почти нехотя добавил:

— Вам хорошо заплатили. Какие-нибудь претензии?..

Я покачал головой.

— Упаси Боже! Но в развернутую вашим агентством сеть… — хотел сказать: попалась, но вовремя остановился, — в нее, в качестве сотрудника, была вовлечена женщина, нарушившая по недоразумению условия контракта…

Котов не дослушал:

— Фамилия?

Придвинул к себе стоявший на краю стола ноутбук и пощелкал клавишами. Я наблюдал, как он бегает глазами по строчкам.

— Да, соглашение с Виктимовой имеется! Она дважды пренебрегла включением телефона во время акции, то есть грубо нарушила его условия. Прошу заметить, время проведения рекламных бесед наши сотрудники выбирают сами, мы им ничего не навязываем. К тому же, как следует из самого факта нашего разговора, она плевать хотела на пункт о конфиденциальности, что в значительной мере ужесточит штрафные санкции.

Котов замолчал, перевел на меня взгляд.

— Все так и есть! — согласился я и сделал попытку улыбнуться. Тщетно, ответной реакции не последовало. Воротило с души, но разговор надо было продолжать. — У меня, Эдуард Владимирович, к вам просьба: не могли бы вы, в порядке исключения, избавить Анну от уплаты штрафа и вообще…

— …от нее отвязаться! — закончил за меня Котов, хотя паузы я не сделал, а значит, времени на это ему не давал. — Нет, не мог! Такие уступки разрушают бизнес. Прежде чем выпустить наших сотрудников в народ, мы проводим с ними занятия. Пойдет слушок, что выполнять контрактные обязательства — извините за тавтологию — не обязательно. Это подорвет дисциплину. Если вы хотите погасить ее задолженность сами, я препятствовать не стану, но в покое мы вашу Виктимову не оставим. Контракт в любом случае придется выполнять, он многолетний, а по его окончании держать язык за зубами. Пока количество работающих на нас людей не достигнет критической массы, раскрытие информации о деятельности агентства крайне нежелательно и будет жестоко преследоваться.

Его суконный, бюрократический язык меня покоробил. По наивности я считал, что Котов сразу же выдвинет мне конкретные условия, только он, похоже, торговаться не собирался.

— Но возможно, я мог бы быть вам чем-то полезен! Сумма, о которой идет речь, совершенно неподъемная…

— Виктимова знала, на что шла! — холодно отрезал Котов. Отъехал на кресле от стола и закинул одну полненькую ногу на другую. Повторил за мной, как если бы взвешивал мои слова: — Полезен?.. Нет, не думаю! Вы ведь не согласитесь принять наравне с другими участие в предложенной вами же кампании?

— Речь о другом! Мои креативные возможности вам известны, если хотите, можете поговорить с Феликсом…

— В этом нет необходимости!

Котов неожиданно улыбнулся, но улыбка ни в малой мере не сделало его похожим на того добряка, что я встретил у Фила. Улыбался он собственным мыслям.

— Вы упомянули креатив, и мне подумалось, что сейчас, пожалуй, мы меньше всего в нем нуждаемся!

Настроение его видимым образом изменилось, ему явно хотелось развить свои представления о предмете. Это была мне на руку. Если удастся сломать лед в отношениях, можно будет попробовать нащупать компромисс или, по крайней мере, ослабить давление. А там, глядишь, уломаю Фила, и он замолвит за нас с Анькой словечко. В другое время это «нас» меня бы удивило, но времени разбираться в уместности применения множественного числа не было. Я уже приготовился поддакивать и соглашаться, но тут, как назло, ожила внутренняя связь, и скрипучий голос секретарши проинформировал:

— Эдуард Владимирович, вы не забыли, вас ждут в администрации президента!

— Спасибо! — нажал кнопку Котов и пробормотал, но так, чтобы я слышал: — Потерпят, не маленькие! — и громче: — На чем я остановился? Так вот, говоря о нежелательности креативного мышления, я имел в виду так называемые народные массы. И ситуация эта характерна не только для России. Во всех развитых странах человека стремятся сделать предсказуемым и собрать о нем максимум информации. Вам, с вашими блестящими аналитическими способностями, не надо объяснять, что речь идет об управлении толпой или, если вы предпочитаете иную терминологию, народом… — Ухмыльнулся, что-то вспомнив. — Он у нас самый независимый в мире, поскольку от него ничего не зависит, и это, что не может не удивлять, его полностью устраивает.

Найдутся такие, кто скажет, что русские люди по природе своей духовны, и мнение это имеет право на существование. Важно другое: на улицу защищать свои принципы они не выйдут, будут сидеть по кухням и под рюмочку мазохитствовать. Этот скрытый от глаз пласт надо тоже учитывать, когда речь идет о совершенствовании методов манипулирования массовым сознанием… — Видя мое желание открыть рот, махнул как-то очень по-свойски рукой. — Да ладно вам, антиутопии мы тоже читали, грамотные! Только смотреть на них можно и как на угаданные Замятиным и Оруэллом тренды развития общества, ведущие к тотальному обезличиванию человека. — Поднял указательный палец. — Прошу заметить, объективные! В таком случае мы должны говорить об умении использовать законы природы, ничем не отличающиеся от тех же физических. До сих пор это делалось топорно с привлечением газет и в основном телевидения, низводящих население до состояния жующих жвачку скотов, но мы живем в двадцать первом веке, нам нужны новые эффективные технологии. Мало разогнать людей по норкам, задача дотянуться до их подсознания. Выполнять ее вроде бы должны литература и искусство, но они у нас убогие, от одного взгляда на интеллектуальную элиту страны оторопь берет. Вместо того чтобы формировать образ мысли человека, они полощут его мозги в помоях, и так десятилетиями… — Вздохнул, как после тяжких трудов, коснулся ладонью лба. — Приходится заниматься этим делом нам!

Словно только что заметив, что я продолжаю стоять столбом, предложил:

— Присаживайтесь, пожалуйста! — В голосе его появились доверительные нотки. — Надеюсь, теперь вы понимаете, насколько важна и своевременна предложенная вами схема! Она дает не только эффективный канал программирования населения, но и позволит со временем структурировать менталитет обывателя. Экспертные оценки показывают, что для полного контроля над обществом достаточно иметь тайным сотрудником каждого семидесятого, а то и семьдесят пятого, что не так уж и много, сравнимо, скажем, с численностью военнослужащих. И что приятно, никаких стукачей и методов устрашения, скорее, наоборот: в народные массы вбрасывается исключительно позитивная информация.

Умолк. На его круглом лоснящемся лице появилась добренькая улыбочка, с какой взрослые строят малышам козу рогатую.

— Думаете, те, на самом верху, не знают, что для осуществления их кликушества об инновационном обществе человек должен быть свободным? — Сделал небрежный жест рукой. — Прекрасно знают, только в критические моменты, а других в России не бывает, страшатся пожертвовать ради этого, пусть прогнившей, но стабильностью! Да и собственной властью, чего уж тут лицемерить! — Губ его коснулась ухмылочка. — Удивлены? Не ждали от меня таких откровений? Мы ведь не идиоты, все понимаем, а главное, очень много знаем! Существует и обратная сторона медали: свобода в нашей стране обретается через кровь и потрясения, а они никому не нужны! Об этом часто не думают те, кто суетится и рвет на груди рубаху…

Мне страшно хотелось курить, но попросить разрешения я не решался. Котов говорил со мной, как если бы считал, что в определенной мере я разделяю его взгляды.

— Вы очень способный человек, Сергей, и я рад, что вы ко мне пришли. Поговорив с Феликсом, я разрешил ему кое-что вам рассказать, о чем, рано или поздно, вы бы и сами догадались. Мы с ним давно работаем вместе, впрочем, в области консультирования руководства страны по-иному быть и не может. Не скрою, ваши предложения, как и прогнозы астрологов, всегда тщательно анализируются и только потом…

— Вы имеете дело с предсказателями? — вырвалось у меня.

— А как же! И с магами, и с гадалками, короче, со всеми, кто получает косвенный доступ к телу наших руководителей. Информация, что естественно, должным образом выстраивается, пропускается через мелкое сито…

Вот, оказывается, кто влияет на большую политику! А я-то думал, откуда появляются решения, никоим образом недиктуемые разумом. Но чего я действительно не мог понять, зачем было Филу ломать комедию с прослушкой. Или его действительно ведут, и он не был уверен, что не расскажет мне лишнего? Так ведь прямо и сказал, что о многом только догадывается…

Возможно, стоило бы промолчать, сделать вид, что принимаю откровения Котова за выражение доверия, но я не выдержал, спросил:

— И все-таки, почему вы мне это рассказали? Что, если я раскрою ваши планы в газете или опишу в своем блоге?

Эдуард Владимирович только покачал головой.

— Не раскроете, потому что никто вас не опубликует, и не опишете, блога у вас нет, и вам вряд ли дадут его завести! Мы живем в прагматичное время, никому не нужны проблемы. А если попробуете, вас тут же изолируют, да еще и высмеют, мы это умеем. Диагноз «вялотекущая шизофрения» никуда не девался. Что ж до моего рассказа?.. — Коротко задумался. — Все дело в вашем таланте… — Помедлил, как если бы тщательно подбирал слова. — Мне бы очень не хотелось, чтобы у вас сложилось о нас ложное впечатление! Поверьте, я отношусь к вам с искренней симпатией, и готов был бы забыть об этой вашей…

— Анне Виктимовой!

— Да, именно! Только шаг этот связан с риском для дела, о котором я вам говорил. Если бы удалось найти нечто такое, что смогло бы его уравновесить… Но Феликс сказал, вы отказываетесь дальше с нами работать…

Не договорил, посмотрел на меня. Во мне все пело: Кот изменил свое решение и готов пойти на сделку! Наверное, специально меня манежил, добивался податливости, а все, что рассказал, было прелюдией к проблеме, которую собирался передо мной поставить. Что ж, для этого я и пришел! Но и позволить играть с собой, как кошка с мышкой, не мог.

Пожал плечами.

— Почему же, я готов обсудить такую возможность. Естественно, если вы дадите Анне официальную бумагу…

Эдуард Владимирович рассмеялся.

— Да хоть десять! Только, ради Бога, не смешите меня, не говорите, что в случае чего в суде эти бумаженки вам помогут. Скажу больше, если мы с вами договоримся, ее имя будет стерто из всех файлов и баз данных. При том, естественно, условии…

— Она будет нема как рыба! — заверил я и тут же почувствовал облегчение. Из просителя я снова превратился в партнера, а это уже совсем другое дело. Достал из кармана сигареты. — Какие ваши требования?

— Требования? — поднял бровки Котов.

Вышел из-за стола и переместился в стоявшее рядом с моим кресло. Классный психолог и талантливый актер, потянулся естественным движением к моей пачке. Прикурил и еще раз повторил:

— Требования, требования!.. Нет, Сергей, требований-то как раз и нет, есть пожелание! Мне нужна концепция новой программы, но такой, чтобы весь народ вздрогнул и прилип к телевизору. Надо придумать нечто такое, чтобы каждого зацепило за живое.

Удивление мое было искренним.

— Вам-то это зачем? Сами только что сказали, мол, народ — толпа, а то и быдло, зачем же будоражить тех, кто мирно дремлет в стойле?

— Действительно, говорил… — согласился Котов и продолжал, как если бы размышлял вслух, — только ведь говорил и другое! Общество, прежде чем им манипулировать, надо хорошо изучить. Хотелось бы понять, насколько люди стали безразличными к происходящему и способны ли они откликаться на чужие беды и сопереживать… — Улыбнулся. — Помните, как Бендер щупал Корей-ко за вымя? Нам надо пощупать людей за душу! — Затянулся сигареткой. — Есть у шоу и вторая цель, она банальна — деньги! Оно должно не только потрясти народ, но и вытрясти из карманов рекламодателей миллионы, включая те, что вы получите в качестве гонорара.

Я задумался.

— Вы сказали — шоу?

— Ну да, во всяком случае, не сериал, ожидая развязки которого можно дремать годами.

Передо мной снова сидел улыбчивый и ласковый человечек, поблескивал глазками-вишенками. Коснулся моей руки не доверительно, дружески:

— И знаете что, не демонизируйте вы нас, не надо! Если кто и служит фундаментом стабильности государства, то это спецслужбы. Поверьте, обладание полнотой информации о том, что творится в стране, здоровья не прибавляет. Кроме пресловутых Пушкина и Великой Отечественной, ее ничего не объединяет, да и те, честно говоря, уже выдохлись. Двадцатый век прошелся по России Молохом, одной Гражданской войны хватило, чтобы выбить генофонд нации на поколения вперед, а общие потери населения за последние сто лет приближаются к ста тридцати миллионам… — Склонив скорбно голову, стряхнул наросший на сигарете пепел. — Того народа-богоносца, который видят в своих сладких снах русофилы, давно уже нет, а новый еще только предстоит сформировать. Вы по образованию историк, вам ли не знать, как болезненно происходит развал великих империй. Имея перед глазами картину деградации народа, мы, как все мыслящие люди, тоже страдаем, но, в отличие от других, работаем, а не ждем обреченно катастрофы… — Улыбнулся неожиданно, сделал это открыто, широко. — Я очень надеюсь, что вы нам поможете!

Голова моя шла кругом. Котов говорил правильные вещи, но чем больше он говорил, тем меньше я ему верил. Как выдавший заученный монолог актер, умолк в ожидании реплики партнера, но ее не последовало. Я просто не мог найти что сказать.

Промямлил без энтузиазма:

— Не знаю, подойдет ли, видел в Париже шоу семейных пар… Человек сто или двести, участвовали в розыгрыше автомобиля. Победителей поздравили, но получить принадлежавшую уже им машину можно было только после того, как муж ответит на десять вопросов ведущего. При всякой его ошибке на сцену выходил молотобоец и наносил по авто удар кувалдой, а камеры показывали выражение ужаса на лице супруги и радость тех, кому приз не достался…

Эдуард Владимирович, само внимание, пожевал в задумчивости губами.

— Знаете… слабовато! Идея красивая, но народ в его массе не зацепит. Играть на человеческой зависти можно и нужно, только наша цель — не реакция тех, кто в зале, нам надо дойти до каждого, заставить его проявить себя.

Жизнь человека ничему не учит. Все повторилось! Как в тот зимний день, когда за окном валил хлопьями рождественский снег. Тенью крыла огромной птицы души коснулась грусть. Я знал, что пришедшую мысль лучше было бы сразу же забыть, стереть из памяти, сжечь, и уж точно не облекать в слова, но это было выше моих сил. Греховной была эта мысль, наказуемой, тем труднее оказалось сдержать себя. Затылок налился тяжестью, кончики пальцев начало покалывать иголками.

— Скажите, Эдуард Владимирович, вы действительно откажетесь от претензий к Анне?

— Слово джентльмена! — кивнул тот, понимая, что у меня созрело какое-то решение. — Я рассчитываю на долгосрочную работу с вами, мне нет резона обманывать.

Я все еще колебался.

— Хорошо!.. По моим понятиям, шоу надо строить вокруг самоубийства в прямом эфире.

— Самоубийства? — не поверил своим ушам Котов.

— Да, именно! Причем решение, накладывать человеку на себя руки или ему будет позволено жить, должны принимать зрители. Голосовать звонками, СМС, через Интернет — это уже дело техники. Важно другое: чтобы сам этот человек верил, будто все всерьез и народ не допустит его смерти. В таком случае каждый из зрителей примерит его судьбу на себя и одновременно выступит в роли судьи. Пятьдесят, сто миллионов присяжных — и никакой театральности, все без дураков. Вплоть до самоубийства, если до него дойдет дело! Такое шоу имело бы колоссальный успех, только власти его запретят…

— Власти? — еще раз переспросил Котов. — Какие власти?.. Ах, власти! Ну, с этим проблем не будет! — Посмотрел на меня с нескрываемым восторгом. — Да!.. Говорил Феликс, что ваши способности феноменальны, но я и подумать не мог, что настолько! — Коротко задумался. — Значит, предлагаете вести подсчет голосов в прямом эфире, и если, не дай Бог…

Я кивнул.

— Успех будет зависеть исключительно от достоверности происходящего! С первой секунды и до последней. С момента, когда появится информация в прессе и до нажатия на курок пистолета или на ручку гильотины. Шоу встряхнет страну, поставит ее на уши, вызовет невиданный резонанс в мире. Смерть-лайв во все времена была самым интригующим зрелищем. Бои гладиаторов, сожжение инквизицией еретиков, а тут еще и чувство власти над себе подобным! Очень сладкое чувство, от которого у человека сносит крышу. — Потушил сигарету в услужливо поданной Котовым пепельнице. — Получится эффектно, боюсь только, ничего из этого не выйдет…

— А вы не бойтесь! — улыбнулся Эдуард Владимирович. — Разрешение и поиск денег для финансирования шоу я беру на себя! С моим знанием властных структур и умением мотивировать людей, проблем не будет.

Замолчал, упиваясь ощущением собственного могущества. Посмотрел на меня внимательно, но с улыбочкой, которую иначе как иезуитской назвать было трудно. Глаза-вишенки заблестели.

— Скажите, Сергей, а вы лично уверены, что народ не допустит смерти невиновного?

Не стану утверждать, что о доставшемся мне народе я высокого мнения, но в его человеческих качествах сомнений никогда не испытывал. Так бы ему и ответил, если бы не поперхнулся и не начал хватать ртом воздух.

Котову мой ответ и не был нужен.

— Вам ведь не понравилось, когда я отозвался о нем, как о стаде, правда? Это читалось на вашем лице. Ну так будьте же последовательным и докажите, что я ошибался! Ваше участие в роли героя придуманного вами шоу будет не только символично, но и придаст ему в глазах людей дополнительную привлекательность. Болтунов, жонглирующих благородными лозунгами, у нас пруд пруди, а тут нашелся человек, готовый постоять за свои убеждения ценой собственной жизни! Войдете в историю, прославитесь. Деньги, обожание женщин, напишете книгу, она станет бестселлером… И потом, — склонился ко мне и продолжил только что не шепотом, — ваше сотрудничество с нами лучшая гарантия того, что с Анечкой ничего не случится… — Хлопнул меня дружески ладонью по колену и поднялся на ноги. — Вот и славненько!

Подошел к длинному заседательскому столу и взял лежавшую на нем папку.

— А теперь извините, меня ждут! — Направился стремительной походкой к двери. — Знающие люди говорят: надо быстрее идти к цели, чтобы успеть вернуться обратно…

Я поневоле должен был за ним последовать. Увлекая меня за собой, Эдуард Владимирович вышел в приемную и уже там пожал мне руку.

— Рад, что мы договорились! О решении своем не пожалеете, а еще будете благодарить. В ближайшее время с вам свяжутся.

И, задержавшись на секунду, дал секретарше указание:

— Вызовите дежурную машину, не тащиться же нашему гостю по жаре!

Все про меня знал, гад, даже то, что я явился на встречу пешком. Но пользоваться машиной отказался.