Поздний бунт. Андрей Старицкий.

ПОСЛЕСЛОВИЕ

Елена Глинская ненамного пережила свои жертвы. Она умерла во цвете лет. Как предполагали современники, ее отравили. Винили даже в этом княгиню Ефросинию, будто бы она отомстила за своего супруга. Но большинство склонялось к тому, что это дело князей Шуйских. И это, пожалуй, ближе к истине. Ефросиния, каждый шаг которой был под контролем не только стражников, но и тайного дьяка, жила с сыном под надзором в Верее, а оттуда много ли наметишь? Иное дело - Шуйские. Они - у самого трона. К тому же им царица Елена, вопреки предупреждениям Овчины-Телепнева, безгранично доверяла.

Справедливо подобное умозаключение еще и потому, что, как только схоронили Елену, князья Шуйские свершили переворот. Овчину-Телепнева оковали и уморили в темнице, как уморил он князя Михаила Глинского и дядей государя Ивана Васильевича Юрия с Андреем. Более того, по приказу князя Василия Шуйского, объявившего себя главой Верховной думы, арестовали Агриппину Колычеву, несмотря на слезы державного отрока, вдруг оказавшегося беззащитным.

Князья Шуйские набрали силу. Они оттеснили, как и мечтали, юного царя Ивана Васильевича, тогда еще не Грозного. Они правили Думой, решали державные дела, не забывая ублажать себя, и в гордости своей не замечали, как Бельские, объединив усилия с князем Юрием Булгаковым-Голицыным и сыном знаменитого Хабара-Симского, готовили их свержение.

Момент настал: князь Василий Шуйский, уже почитавший себя царем всей России, скоропостижно скончался. По слухам, тоже был отравлен. Продолжить его дело намеревался Иван Шуйский, он даже арестовал Ивана Бельского, обвинив в отравлении брата, и сослал в Иосифо-Волоколамский монастырь митрополита Даниила, лишив его сана, но больше ничего князь сделать не успел: ему изменил поставленный им же на митрополию Иосаф.

Бельские взяли верх.

Можно было ждать гонений и даже казней, но ничего подобного не произошло. Только некоторых наместников, поставленных Василием Шуйским, сменили. Отозвали из Пскова князя Андрея Шуйского, под игом которого город стонал, но и его оставили без наказания.

Важный добродетельный шаг предприняли Бельские, вызвав в Кремль княгиню Ефросинию с сыном Владимиром. Поначалу их поместили в уединенном доме почти у кремлевской стены, но вскоре представили государю Ивану Васильевичу. Двоюродные братья обнялись. По воле Ивана Васильевича князю Владимиру Андреевичу и его матери возвратили все прежние богатые вотчины, добавив к ним еще и Дмитров; позволили иметь свой двор, дружину, бояр и слуг княжеских, вернули и кремлевский теремной дворец.

Как братья зажили Иван Васильевич и Владимир Андреевич, с годами мужая, а когда царь обрел полную самодержавную власть и перестал нуждаться в чьей-либо поддержке, он не оттолкнул двоюродного брата от себя. В походах Владимир Андреевич почти всегда находился при стремени царя, в Думе занимал почетное место, вхож был к самодержцу в любое время. Княгине Ефросиний радоваться бы такому миру и согласию, она же постоянно внушала сыну, что не он должен служить Ивану, а Иван ему.

Пала Казань. Ликовала Россия. Еще более ликовал сам Иван Васильевич, теперь уже Грозный, у которого еще один великий праздник: родился сын Дмитрий[158] - наследник престола.

Князь Владимир Андреевич искренне (его еще не смутила основательно мать) радовался вместе с Иваном Васильевичем, особенно когда двоюродный брат-государь предложил ему стать крестным отцом Дмитрия. Однако в то самое время княгиня Ефросиния пошла в наступление.

Царский поезд с наследником, которого крестили в Троицко-Сергиевой лавре, возвратился в Москву. Запировал Кремль, опустошая кубки с вином фряжским, медом хмельным за здравие царя и его сына-наследника.

Когда празднества утихомирились, княгиня Ефросиния обратилась к сыну:

- Поведаю тебе великую тайну: Иван-царь - нагулянный. Ты с ним бражничать продолжай, но начинай уже принимать меры, дабы овладеть престолом, тебе от рождения предназначенным. Духовная Василия Ивановича сохранена моим старанием. Придет время, и она будет оглашена. Вот тогда и сгодятся тебе сторонники, какими старательно обзаводись.

Долгий разговор в тот вечер был у матери с сыном. Очень долгий.

- Ты умен, осанист, обаятелен, - говорила Ефросиния сыну, - ты можешь ладить с людьми, вот и плоти их вокруг себя, да не только князей и бояр, не обходи вниманием даже дворян. Они особенно любят, когда перед ними не чинятся. В нужный момент для тебя это станет решающим.

- Понимаю, матушка.

Вот так вплелась в отношения двоюродных братьев фальшь, которую Иван Грозный сразу почувствовал, но не поспешил делать выводы, решив проверить, верны ли его подозрения.

Проверка удалась на славу. Вроде бы все вышло совершенно случайно. Иван Грозный занедужил, по Кремлю пополз слух, что болезнь неизлечима. Так ли это было на самом деле, твердо сказать никто не может, кроме царского дьяка Михайлова: он один входил в дни болезни в опочивальню царя. Не пропустили к больному ни князя Владимира Андреевича, ни ближнего царева слугу князя Михаила Воротынского, ни даже постельничего. Михайлов же твердил одно: царь зело болен, на мизинец от смерти, велел приготовить все для пострига его в монахи и принести присягу его сыну Дмитрию.

Не слишком послушно восприняли князья и бояре слово о присяге. Первыми возмутились Шуйские.

- Снова младенец на троне, - гневно воскликнул князь Андрей.

И пошло-поехало. Раскололись бояре, заполнившие покои перед опочивальней Ивана Грозного. Дьяк Михайлов, братья Михаил и Владимир Воротынские, Иван Мстиславский, Дмитрий Полоцкий, Иван Шереметев, Михайло Морозов, Захарьины-Юрьевы, родственники царицы встали стеной за присягу Дмитрию. А вот князья Иван Пронский-Турунтай, Симеон Ростовский, Дмитрий Немый-Оболенский горячились за Владимира Андреевича. Не убедив сторонников Дмитрия, они, выйдя на Соборную площадь, принялись ратовать за присягу князю Владимиру Андреевичу, доказывая, что только он имеет право на российский престол.

Пошла по рукам та самая духовная, в которой покойный государь Василий Иванович нарек Владимира Андреевича наследником престола.

Появилась на Соборной площади княгиня Ефросиния и объявила:

- Не только о Дмитрие речь, сам царь не может быть на престоле. Он нагулян Еленой-блудницей. Законный наследник престола - мой сын.

Они могли бы добиться успеха, но их не поддержали Шуйские, которые пеклись только о себе, а этим воспользовался Малюта Скуратов-Бельский[159], имевший малый чин в челяди государева двора. Понимая, что можно совершить рывок в карьере, он развернул бурную деятельность, и хотя многие из дворян с большим уважением относились к Владимиру Андреевичу, чем даже к самому государю Ивану Грозному, под напором Малюты Скуратова начали присягать Дмитрию.

К Ивану Грозному во все это время никого не впускали. Ни сторонников присяги Дмитрию, ни противников. Не впустили даже двоюродного брата Владимира Андреевича, который намеревался поговорить с умирающим наедине.

Началась присяга в специально избранной палате близ царской опочивальни. Дьяк Михайлов держал крест, ибо никто из священников не изъявил желания приводить бояр к присяге Дмитрию, а братья Михаил и Владимир Воротынские стояли возле него, готовые защитить дьяка, если попытаются вырвать крест из его рук противники присяги малолетнему сыну царя Ивана Грозного.

Приняв присягу у оставшихся верными государю бояр и узнав, что почти весь государев двор благодаря усилиям Малюты Скуратова присягнул Дмитрию, дьяк Михайлов прошел в опочивальню государя с докладом. Через малое время выйдя, известил:

- Государю Ивану Васильевичу полегчало. Молниеносно понеслась эта весть по Кремлю, вскоре начали сдаваться один за другим сторонники князя Владимира и сторонники Шуйских.

Последним царевичу Дмитрию присягнул Владимир Андреевич.

Государь поднялся с одра через пару дней. Все ждали грозы, но самодержец никого не опалил, простив всем их заблуждение. Единственно, чему он не стал препятствовать - добровольному постригу княгини Ефросиний в монахини. Более того, он даже посоветовал митрополиту:

- Пусть едет на Белоозеро. Женские монастыри там со строгим уставом.

Подступило, однако, время, когда начали волна за волной прокатываться по стране казни: Иван Грозный мстил за свое убогое детство, за неверность бояр в критический момент в его жизни, но как ни удивительно, князь Владимир Андреевич оставался без опалы. Похоже было, что царь совсем позабыл о его притязании на престол. Так, вполне возможно, и дожил бы потомок Андрея Старицкого до старости лет, воевод я по воле двоюродного брата на самых горячих украинах отчины, не окажись у трона троица алчных, жадных до власти придворных: Малюта Скуратов, его племянник Богдан Бельский[160] и Борис Годунов[161], каждый из которых домогался трона. Все, кого они считали помехой на своем пути, подвергали навету, итог которого - казнь.

Не миновал этой участи и князь Владимир Андреевич.

В Астрахани вспыхнул бунт нескольких ногайских ханов. Иван Грозный велел князю Владимиру, собрав рать в приволжских городах, спуститься с ней вниз на боевых кораблях и выкорчевать крамолу. Владимир Андреевич горячо взялся за порученное дело, но Борис Годунов (Малюта к тому времени погиб при штурме шведской крепости, а Богдан Бельский был в немилости) настроил царя против двоюродного брата, клевеща на него, будто тот принимает в городах царские почести и похваляется, что, усмирив Астрахань, не вернется с ратью в Москву, а объявит столицей России Нижний Новгород и поведет войну с кровопийцей, как он якобы отзывается о самодержце всей России.

Вызван был в Александровскую слободу Богдан Бельский, и велено ему, взяв царев полк, идти в Ярославль, где Владимир Андреевич как раз полчил ярославскую рать и отправлял ее в Нижний Новгород. Однако Бельский предложил иной, более коварный, план, для исполнения которого надо было пригласить князя Владимира со всей семьей в Александровскую Слободу будто бы погостить у царя перед опасным походом и получить дополнительные наставления.

Ничего не подозревавший князь Владимир охотно откликнулся на приглашение двоюродного брата, но доехать до Александровской слободы ему и его семье было не суждено. Верстах в трех от слободы, в деревне Слотино, поезд князя Владимира был окружен подготовленными для этого детьми боярскими, и царь Иван Грозный поднес самолично Владимиру Андреевичу, его жене, княгине Евдокии (рода Одоевских) и двум юным сыновьям кубки с ядом.

Иван Грозный не поспешил уйти, свершив злодейское братоубийство, - он жадно лицезрел агонию несчастных, пока не убедился, что они мертвы.

Таков печальный конец рода Старицких, доброй ветви Даниловичей.