Поздний бунт. Андрей Старицкий.

ГЛАВА ПЯТАЯ

Царь Василий Иванович встретил князя Михаила Глинского радушно. Отвел ему место в Кремле для постройки дома, а его братьям, хотя они еще не приехали из Мозыря, где оставались всю кампанию, не принимая в ратных делах участия, выделил для постройки малых усадеб землю в Китай-городе. Кроме того, по его указанию и дом в Кремле, и усадьбы в Китай-городе построить должно было силами дворовых мастеровых и за казенный счет.

Все так. Все ладно бы. Но отчего не дал царь во владение ни одного города, чтя княжеское достоинство Глинского? Михаил Львович счел возможным высказать князю Андрею по этому поводу свое недоумение, а точнее сказать - недовольство.

- Верно, много пользы я России еще не принес, но в том моя вина совсем малая. Да и не без пользы столкнулись с Сигизмундом: Верхнеокские и Заокские земли - разве малый прибыток? Но важно другое: дважды я посылал челобитные к царю Василию Ивановичу, прося его позвать меня к себе под Смоленск, обещая взять его, как взял Мозырь и Друцк. В Смоленске много моих сторонников. Очень много. Они бы принудили воеводу Сабурова и жолнеров открыть ворота, возмутив ради этого большую часть горожан. Царь же меня не позвал, посчитав, видимо, что сам возьмет крепость. Однако не взять Смоленска без измены в самом городе.

Утаил Глинский, что за эту услугу просил у царя право княжить в Смоленске самостоятельно, лишь присягнув на верность царскому трону, при этом клялся за себя, за братьев, за внуков, что никогда не отступится никто из них от России, от православия. Но разве нужен Василию Ивановичу князь? Ему во всех городах нужны наместники. С таким трудом отец его, Иван Великий, добился объединения всех княжеств, только не дотянулась его рука до Пскова, хотя и послушного, но все же имеющего свой суд, свою рать, исполняющая лишь вечевое решение, но дойдет и до него очередь. И вот, добившись, почитай, полного объединения всех Русских земель, можно ли создавать новое удельное Княжество? Да и еще чтобы в нем княжил переметчик?

Когда Верхнеокские и Заокские княжества переметнулись от польского короля под руку царя российского, все было предельно ясно: они возвратились в свою родину после долгих лет притеснений и гонений. А каков резон князя Глинского? Он всеми силами пытается выдать свой род за исконно русский, только так ли это. Явное лукавство. Не из Владимировичей род Глинских, а от ордынского хана, к тому же бежавшего не в Россию, а под руку Витовта. Выдает себя Михаил Глинский за православного, только и здесь есть сомнения. Прожив многие годы в странах с католическим вероисповеданием, водя дружбу с самым близким окружением Папы Римского и даже пользуясь его личной благосклонностью, мог ли он быть не перекрещенным? Да и против нового короля пошел Михаил Глинский не из-за любви к России, не ради возвращения в лоно древней отчизны. Оставь Сигизмунд его при своей руке, как делал это брат его, разве изменил бы князь польской короне?

Нет, не поверил царь Михаилу Глинскому, тем более после измены Константина Острожского, поэтому и не принял его предложения. Понимая вполне, что Глинский, как человек знатный, разумный, храбрый и к тому же удачливый воевода, ему будет нужен, оделить его придется хотя бы парой городов, Василий Иванович никак не мог решить, какие города отдать во владение князя.

Андрей Старицкий не знал всех этих сомнений брата и был твердо уверен, что тот непременно одарит Глинского вотчиной, и, возможно, не одной, поэтому успокаивал своего соратника:

- Все сладится, князь Михаил. Да и я могу пособить.

Он и впрямь намеревался при первом же разговоре с царем с глазу на глаз, который, как он ожидал, состоится в ближайшие дни, подсказать брату, чтобы не обижал Глинского недоверием. Однако при встрече первым о доверии и о земле для Глинского заговорил сам Василий Иванович.

Позвал царь на беседу младшего брата не только для того, чтобы услышать его слово о Глинском, но и дать ему новое поручение.

- Я понимаю, - начал разговор Василий Иванович, - раз позвал к себе князя Михаила Глинского, раз взял под свою руку, то непременно должен одарить городами. Но вот в чем закавыка: ума не приложу - какими. По Волге если, между Ярославлем и Нижним, то считаю не очень удачным этот выбор, ведь там тайных моих противников хоть отбавляй. Присоединять к ним еще одного стоит ли?

- Вроде бы Михаил Глинский всей душой тянется к тебе, вполне признавая тебя своим государем. Чего ему с супротивниками твоими якшаться?

- Иль короля польского он не признавал за своего властелина? Или скажешь, что только интересы России подвигли князя на перемены?

- Нет. Он на Киев глаз положил. Не удалось, вот и пошел к тебе на службу. Но он честен, как я понял.

- Плохо понял. Что, скажешь, не хитер и не коварен он?

- Не поспорю. Шляхту он за нос водил ради своей корысти.

- Вот и развиднелось.

Вздохнув, задумался царь. Князь Андрей не нарушал молчание. И Василий Иванович заговорил вроде бы не в продолжение прежде обсуждаемого:

- Ты с Глинским, похоже, сдружился? Выходит, ловко ты исполнил мою просьбу, смог ли добиться полной доверительности?

- В последнем сомневаюсь, хотя он несколько раз исповедовался передо мною. Похоже, как на духу.

- А ты перед ним?

- Мне в чем исповедоваться? Жизнь нашей царской семьи - это наша жизнь. Об одном ему сказал откровенно: мечтаю обзавестись семьей.

Промолчал Василий Иванович, вроде бы не придал значения такому зряшному желанию брата, продолжил разговор:

- Как ты думаешь, если оделю Глинского городами, что стоят между твоими и князей Воротынскими, Одоевскими и Новосильскими, кто перешел под руку Москвы еще при нашем отце. Думаю, если что, ни ты с ним на сговор не пойдешь, ни они, не единожды доказавшие свою верность России, против татар стоявшие твердо, украины земли нашей оберегая. Против Литвы еще тверже.

- Предлагаешь ты самое ловкое решение: если близко от меня - я пригляжу за Глинским, пользуясь дружескими отношениями.

- Приглядывать за ним станет тайный дьяк. Это - его дело, а не царева брата. Твое дело - на сговор с ним не идти.

- О чем ты, Василий?!

- Ладно-ладно. Не серчай. Вижу, без лукавства ты со мной, по чести и совести. Но хватит о Глинском, есть для тебя новое задание. Казань.

У князя Андрея екнуло радостно сердце: «Поручит рать!» С надеждой ждал слова брата, но услышал не то, на что рассчитывал.

- Проводишь князя Михаила Глинского до своей Вереи. Дальше твоя воля, ехать ли с ним в Ярославец или в Медынь, кои я отдам ему в вотчинное владение, либо оставайся у себя.

- Как посчитаешь лучшим?

- Мне все едино. До Рождества ты можешь жить по своему усмотрению. К Рождеству пожалуй в Кремль.

- Тогда я малое время проведу в Верее, затем подамся в Старицу. Посмотрю, как дела без меня идут, с казной разберусь. Ну, а к Рождеству без промедления в Москву прибуду. И что же поручишь мне?

- Речную рать. Хабар-Симский тебе в помощники. Как ледоход пройдет, - в путь. Часть ратных кораблей стоят в Васильсурске, и ратники для них там же. Остальные корабли еще строятся по Волжским городам. Туда рать подтянется, ты ее и поведешь. В Васильсурске объединишь все под свою руку и поведешь к Казани. Прошу, не чинись перед Хабаром-Симским. Он, кроме доброго слова, ничего тебе не посоветует.

- А кто поведет полки посуху?

- Дмитрий.

- Не опрометчиво ли?

- Ты судишь по тому, как он отлынивал от строительства крепостей?

- И не только. Однако тебе, государь, видней.

- Дмитрий встанет с полками в устье Свияги. До вашего прибытия переправы не начнет. Вам с Хабаром-Симским предстоит, высадив судовую рать в устье Казанки, переправлять затем полки главных сил. Два полка, какие вы с Хабаром-Симским доставите на берег, смогут выдержать, если казанцы намерятся сорвать переправу. Из огневого наряда нужно будет взять с собой как можно больше стволов, да и с рушницами не скупитесь. Когда вся рать переправится, тогда и решите, как действовать. Втроем решайте! Дмитрию я об этом скажу, чтоб не чинился.

Вроде бы уравнял его царь с братом Дмитрием, а на самом деле право приказа остается за главным воеводой Большого полка, и речная рать тоже под его рукой. Может, Андрею Старицкому и обидно, но если поразмыслить, то еще не ясно, как повернется дело, видно потом станет, кто возьмет в свои руки главенство.

- Думаю, - тем временем наставлял Василий Иванович князя Андрея, - тебе не лишне встретиться с Хабаром-Симским. Послушать, что готово, есть ли какие загвоздки, а если есть, пособить, потормошив дьяка Разрядного приказа. Возникнет нужда в моем вмешательстве - тут же дай знать.

- Понял. Все исполню.

Через несколько дней государь объявил на очередном собрании Боярской думы о новом думском боярине, первом царевом советнике князе Михаиле Львовиче Глинском.

- Жалую ему в вотчинное владение Ярославец и Медынь, - сказал царь, - до Рождества Христова устраиваться ему на новом месте, перевезя в один из его городов, по своему желанию, казну свою из Турова и братьев из Мозыря. Король Сигизмунд тому препятствовать не станет. Необходимой величины обоз будет выделен, надежную охрану я даю из своего полка.

Через пару дней выехали единым поездом князья Андрей Старицкий и Михаил Глинский. Их путь - по Смоленской дороге до Можайска, оттуда на Верею. Большой обоз, сопровождаемый охраной, тронулся за ними по Калужской дороге лишь спустя сутки. Ожидать князя велено обозу в Медыне, куда Глинский доберется, погостив несколько дней в Верее у князя Андрея.

Путь займет едва ли не неделю, и князья, теперь не обремененные заботами о боевых действиях, как это было в Турове и Мозыре, и к тому же заметно сблизившиеся, могли вести задушевные беседы с полным откровением.

Глинский в общем-то был доволен и чинами, и отведенными ему во владения городами, которые, как он знал, не менее доходны, чем Туров, однако родовую вотчину, к которой готов был присоединиться еще и Мозырь, князь несказанно жалел. Понимал, что теряет свою наследственную вотчину, возможно, навсегда.

Князь Андрей Иванович пытался все же переубедить Михаила Львовича, успокаивая его:

- Царь Василий Иванович вряд ли отступится от Турова, Мозыря и Почепа. Послал же он в те города ратников, и не малым числом.

- Это все так, но в договоре с Сигизмунд ом нет слова, что Туров, Мозырь и Почеп переходят, как Верхнеокские и Заокские княжества, под руку Москвы.

- А мало ли лет самые княжества Польша не признавала за Россией? Придет время и для Турова. Пусть же пока остается не признанным Сигизмундом, но все одно присяжным России княжеством. Не осмелится польский король брать твою родовую вотчину силой, ибо это станет началом новой войны, из которой он не выйдет победителем. Разве он совсем глуп, чтобы не понять этого. Думается, что именно тебе поручит мой брат вести русскую рать на Сигизмунда.

- Полагаю, такое вполне возможно, но вижу иное. Если мне велено вывезти из Турова казну, а из Мозыря - моих братьев, то о чем это говорит? Об очень многом! Ты же сам сказывал, что брат твой, царь Василий Иванович, ничего не делает без смысла. Думаю, отступится Москва от Турова. Как пить дать - отступится.

- Вряд ли. Впрочем, поживем - увидим. Совсем скоро они смогут убедиться в правильности предположений Михаила Глинского. В договоре ничего не было сказано о Турове, Василий Иванович на словах пообещал Сигизмунду не брать под свою руку ни Туров с Мозырем, ни Почеп при условии, что король отпустит без всяких притеснений в Москву братьев Михаила Глинского. Сигизмунд Казимирович дал королевское слово исполнить пожелание царя. Вот такая сделка состоялась за спиной Михаила Глинского.

Это было первое лукавство царя Василия Ивановича по отношению к своему новому знатному подданному, а Михаил Глинский затаил первую обиду на несправедливость и даже, как он посчитал, коварство, припорошенное отеческой заботой: стал князь думным боярином, первым советником, и земля ему в Кремле дарована, дан обоз под крепкой охраной для казны и иного имущества, но охрана вряд ли была нужна, ибо никакого противодействия со стороны Сигизмунда не предвиделось. Василий Иванович это хорошо знал, стало быть, играл с новым подданным в кошки-мышки.

Предметом раздумий Глинского и Андрея Старицкого все это, однако, станет лишь какое-то время спустя, а пока они высказывали только предположения, вели беседы, одолевая дневные переезды. Наслаждаясь вечерней расслабленностью, они откровенно говорили о жизни, и это их все более сближало. Казалось бы, два совершенно разных человека, противоположных по характеру, не подходивших друг другу ни по образу мышления, ни по восприятию жизни, ни по своим устремлениям, все же находили общий язык. Но как ни удивляйся, подобное в жизни бывает не так уж и редко.

В Верее князь Андрей устроил для своего гостя знатную охоту. На лебедей выехали. На гуся. С соколами. Благо, настало время осеннего перелета - самое подходящее для охоты. Потешились вволюшку, и под конец Андрей Старицкий подарил Глинскому приглянувшегося тому сокола.

Провожать дальше Михаила Львовича князь Андрей не посчитал уместным, и они расстались, заверив друг друга в дружбе.

Не лень и дорожные неудобства подвигли Андрея Старицкого к тому, чтобы не сопровождать дальше Глинского, а забота о подготовке судовой рати к походу на Казань. Собрался он после посещения вотчины ударить челом брату Василию Ивановичу через посланца своего, чтобы, не ожидая Рождества, начать смотр подготовленных к спуску на воду или еще строящихся ладей, учанов, но особенно юмов, наиболее вместительных судов для перевозки рати и огневого наряда.

Начинать смотр князь Андрей задумал с Твери, где должно быть построено шесть дюжин кораблей для речной рати, затем спускаться по берегу Волги, а где передвигаться и водой - от верфи к верфи - до самого Нижнего Новгорода. До Васильсурска князь решил не идти, ибо, как уверял Хабар-Симский, там уже было все готово, в чем воевода сам убедился, а не верить ему Андрей Старицкий не мог.

К Рождеству, как и велено царем Василием Ивановичем, возвратится в Кремль князь Андрей для доклада и окончательного согласования дальнейших действий. Брать ли в поездку Хабара-Симского князь никак не мог решить. За него это сделал сам царь: без всяких проволочек ответил он младшему брату на его просьбу согласием. Похвалил даже. Да и как же иначе? Не ради же простого лицезрения поедет в дальнюю поездку князь Андрей. При встрече с непорядком каким, с леностью или волокитой, подстегнет кого следует, вот дело и пойдет спорей. Василий Иванович с гонцом передал совет, чтобы князь ни одни свои глаза имел для догляда, и хорошо было бы ему взять в товарищах в придачу Хабара-Симского. На сей раз не как равного с равным. Под рукой, стало быть, князя Андрея Ивановича! Наконец-то поручено ему главенство, вырос, стало быть, из рубашонки последыша.

В слякотное предзимье прибыл в Старицу Хабар-Симский. Побанился, затем попировали пару деньков за дружеским застольем, и - начались будни. Хабар-Симский подробно доложил о том, где и сколько артелей строят корабли, когда они должны быть готовы к спуску. Рассказал воевода, где льются пушки, где готовятся ядра и дробь, откуда и к какому сроку доставят зелье[96]. Андрей накрепко схватывал все эти сведения, Дабы не опростоволоситься в разговорах с наместниками царевыми и городовыми воеводами, а если что казалось ему не совсем ясным, с дотошностью докапывался До самых корешков.

Выехали воевода с князем Старицким за полтора месяца до Рождества. Князь, несмотря на капризность погоды, отказался от крытого возка.

- Не по годам в возке кукситься. Не старик же я. Д мокнуть в пути? Как стремянные и дружина, так и я.

В Твери путники провели несколько дней. Здесь все шло ладом. Более того, с большим опережением установленных сроков. Учаны и ладьи стояли в затонах у уреза воды на подставках-салазках. Раз-два - взяли, и - в воде корабль, полностью уже оснащенный, еще и с запасом, который аккуратно уложен в трюм. Борта кораблей проконопачены с великим тщанием. Надежно и красиво.

Юмы, правда, не все завершены, но те, что уже сработаны, покоряли и размерами, и тщательностью постройки. Отметил князь с удовлетворением, что каждый юм имел для хранения зелья специальный отсек с двойными переборками.

- Ни в жизнь сюда воде не просочиться, - клятвенно заверил князя Андрея артельный глава. - Руку даю на отсечение, правую.

- Верим, - кивнул Андрей Иванович, а Хабар-Симский добавил:

- Если в походе не подмокнет зелье, обещаю сверх договорной платы от себя пять рублей.

- Благодарствую за щедрость. Куплю деревеньку на них, чтоб под старость лет век свой доживать не только в собственном тереме, но и в собственной деревеньке. Барствуя.

Князь и воевода улыбнулись, услышав о столь непритязательных желаниях знатного мастерового. Остались довольными они и работой пушкарского двора. Отлитые уже двадцать пушек испытали стрельбой. Пушки не только метко били, но к тому же на глаз выдались пригожие: орнамент велелепный.

- Ядра и дробь отливать закончили, - доложил старший мастеров-литейщиков. - В сухих амбарах хранятся.

- Иль ржа свинец поест?

- Поест не поест, а в уюте и дроби уютней.

- Что верно, то - верно, - согласился князь Андрей.

- Ас зельем как? - поинтересовался Хабар-Симский у наместника Тверского.

- Наготовлено изрядно, но еще из Торжка подвезем, из Волочка и Валдая. Купаться можно будет в зелье. Склады надежные. Можете сами убедиться. А по весне, как приказ поступит, перегрузим на юмы.

Успокоенные и довольные уезжали князь Андрей и Хабар-Симский из Твери в Ярославль, надеясь и там увидеть порядок и старание. Увы, в Ярославле оказалось лада значительно меньше. Особенно со строительством кораблей. Заложены почти все, но до ума доведена едва ли половина, да и та не оснащена. И еще одна недолга: для зелья строится всего один юм, хоть и крепкобортный, с двойными переборками и все вроде бы по уму, но случись что с ним, на мель ли сядет, окажется ли в руках врагов, сразу нет зелья для огневого наряда. Да и в речном бою, если такой случится, на лодках, что ли, подвозить зелье для других юмов, лодей и учанов, где тоже предусмотрены легкие пушки на кичке и корме?

Пришлось серьезно поговорить с наместником и воеводой. С подьячего Разрядного приказа, отвечавшего за качество работ, спросили строго. Когда же собрали артельных голов, то многие из них начали жаловаться с обидой:

- Мы подьячему одно, а он свое талдычет: закладывай, мол, все, достраивать станем опосля. А у нас люди с таким расчетом собраны, чтоб начинать и заканчивать корабль. Вот иные и без дела сидят или переучивается. Ладно ли такое, когда заказ важный?!

Подьячий сопел, налив лицо пунцовостью. Видно было, что поизгаляется над артельными, едва проверяющие ступят за порог. Хабар-Симский, поняв это и выслушав все жалобы артельных, предложил князю Андрею:

- Гнать подьячего нужно поганой метлой.

- Гнать - дело дьяка и воля государя. Мы с тобой не вольны в этом. Отправить в Москву и просить замену - вот выход.

- Он до Москвы за неделю не доберется, если не подстегивать. Гнилая душонка, пакостная.

- А мы с ним направим гонца государю Василию Ивановичу, пусть попробует отстать от него. Пригрозим оковами, если вредность свою станет проявлять.

Так и поступили. Дождались, пока не прибыл новый подьячий наблюдать за работами. Установив ему, воеводе и наместнику сроки окончания всех работ, направились в путь - к Костроме.

Там тоже - одно расстройство. Правда, подьячий на упреки не сопел сердито, а винился и божился все исправить в короткий срок. Решили оставить его: пусть все сам доделывает.

- Запомни, - строго предупредил подьячего Хабар-Симский, - не уложишься в срок, пеняй на себя. За срыв государева урока, мало того, что из Разрядного приказа будешь выметен, еще и в оковах можешь оказаться.

- Не сумлевайтесь, все сделаю точь-в-точь. Бес попутал…

- Лень да бражничество, а не бесовское наваждение! Не на отпущенные ли из казны деньги бражничал, артельным недодавая положенного?!

- Был и в этом грех, но самый малый. Верну все до полушки в самое ближнее время.

Искренность подьячего подкупила князя Андрея, он сказал свое последнее слово:

- Оставляем. Трудись. Не забывай, однако, о каре, если твои обещания окажутся пустопорожними.

Строгий наказ был дан и воеводе с наместником. Без обиняков их предупредили, что не обойдется без опалы, если они не изменят своего отношения к государеву заданию, и что даже малейший срыв уговоренных сроков повлечет за собой неминучую кару.

Меж собой же князь Андрей и воевода Хабар-Симский условились из Нижнего Новгорода в Москву возвращаться не прямоезжей дорогой, а через Кострому и Ярославль: не верилось им, что их строгий наказ леность как рукой снимет с нерадивцев.

- Случиться если в других городах подобное положение, придется нам Волгой возвращаться, - предположил Андрей Старицкий. - Значит, надо и время так подгадать, чтобы к Рождеству - кровь из носа - а в Кремль успеть непременно. Никакие отговорки в расчет Василий Иванович не примет. А я не желаю слушать от брата упрека.

Они поколдовали вечерок, распределяя дни, уплотняя их до предела, однако время потратили впустую: дальнейшая поездка пошла веселее. Во всех затонах, где готовились корабли для речной рати, работа спорилась. Брусьев, досок, круглого леса, пакли и смолы в достатке. Скобы и иной крепеж из железа куется в кузницах, которые специально поставлены чуть поодаль, чтобы, упаси Бог, не случилось пожара. Одно оставалось князю Андрею и воеводе: похвалить всех за усердие и - в путь.

Особенно стройно была налажена работа в Юрьевце. К приезду князя Андрея и Хабара-Симского все корабли стояли как ратники в строю, готовые к плаванию, а при осмотре их не было выявлено ни одного недостатка.

- Челом ударю государю, чтоб знатно отблагодарил он тебя, воевода, и тебя, подьячий. Артельным нынче же уплатите сверх уговора еще половину цены. При нас вручите. А мы поблагодарим их за старание, за честное и четкое исполнение царева приказа.

- Не ради милости государевой старались, - ответил подьячий, - хотя доброму слову любой рад. Понимаем, какой цели ради строятся корабли. Казанцы нам житья не дают, извели. Вот мы и работали ночами, при свете костров. Намерены мы еще пяток сверх задания построить - как подарок от нас. Ну, а доброе слово, повторяю, разве не согреет?

В Нижнем Новгороде тоже не волынили. Работы, правда, там еще не были закончены, но по всему похоже - не сорвут сроков, а даже опередят их.

Можно теперь в Москву отправляться, заглянув в Кострому и Ярославль, но Хабар-Симский уперся:

- Тебе, князь Андрей Иванович, какого ляда круга-ля давать? Или я один не управлюсь? Иль, думаешь, к моему слову не так прислушаются?

- Нет у меня такой мысли. Доверяю тебе полностью, но коль вместе выехали, вместе и воротимся.

- Не тот глагол, князь Андрей. Поспеши к брату с докладом и с просьбой поощрить воеводу Юрьевца и подьячего, наблюдающего качество работ. Больше так проку получится, чем от кружного пути вдвоем.

Не вдруг, но уступил Андрей Старицкий настойчивости Хабара-Симского. Более того, согласился ехать в возке на санном ходу, ибо заявляющая свои права зима уже хорошо припорошила дороги.

Встретил князя Василий Иванович по-доброму, по-братски, похвалил от всего сердца:

- Все более верю в тебя. Старателен ты, исполняя мою волю, а она в интересах нашей отчизны. Наберешься ты и умения.

- Спасибо, брат, на добром слове. Скажу тебе откровенно: надейся на меня и впредь. Доверяй без всяких сомнений.

Деловой заинтересованный разговор меж них прошел в полном понимании. Царь пообещал" исполнить тотчас же все, о чем просил его брат, и разошлись они довольные друг другом.

Миновало Рождество с долгими напыщенными молебнами, и сразу же - совет Боярской думы. На сей раз никаких неотложных дел на обсуждение не вынесено. Есть всего один вопрос, наиважнейший: месть Казани за ее измены. По воле царя слово перед боярами держал дьяк Разрядного приказа. Все у него так ловко расписано, будто предстоит идти рати не в стан врагов, а на легкую прогулку. То, как взаимодействовать будут сухопутная и речная рати, продумано достаточно, и это ни у кого не вызвало ни сомнения, ни даже возражения. Каждый, кого по принятому в Думе порядку спрашивал Василий Иванович, поддерживал безоговорочно предложенное Разрядным приказом.

Приговор Думы единодушен: походом на Казань идти и посуху, и Волгой. Объединившись, разорить гнездо разбоя.

Дружной толпой бояре пошагали к трапезной на пир. Лишь князь Михаил Глинский не поспешил со всеми, чтобы пред дверью в трапезную ждать приглашения кравчего[97], а подступил с поклоном к Василию Ивановичу.

- Государь, я несчетно раз бил татар, знаю отменно все их коварные приемы. Не помешал бы я походу, став сотоварищем брата твоего князя Дмитрия, как я понимаю, в ратных делах малоопытного. Если изъявишь волю, то, возможно, и начальником его?

- Ты, князь Михаил, - мой советник, а не воевода.

- Одно другому не помеха.

- Верно. Только ты мне у руки моей нужен. Об этом - разговор долгий. А ладно ли заставлять бояр ждать в сенях перед трапезной, слюни глотая? Перенесем разговор на завтрашнее утро, - оборвал князя государь.

Разговор и в самом деле оказался весьма долгим. Начался он опять с просьбы Михаила Глинского не отводить его от похода на Казань, чем князь вызвал новое недовольство государя:

- Не канючь ты, не дитя малое, неразумное. Запомни наперед: не обдумавши все, я не делаю ни одного шага. Тем более такого важного дела, которое еще не ясно, с пользой ли для меня и отчизны моей закончится, лихом ли обернется. Но знай, как бы ни закончился поход, главное для меня на ближайшие годы - найти повод для отказа от вечного мира с Польшей, с королем Сигизмундом. И тут моя полная надежда на тебя. Посольский дьяк много знает об отношении королевских семей к Сигизмунду, но тебе-то о нем должно быть более известно. Так ли это?

- Да.

- Вот и расскажи мне во всех подробностях, как, по-твоему, император Максимилиан поведет себя, если мир с Польшей будет нарушен. Как поступит Венгрия? Как шведы? Как, наконец, Орден Марии Тевтонской?

- Я думаю, один за другим посольства станут слать. Это точно. Ратью же Сигизмунду никто помогать не будет. Император одержим идеей всеобщей борьбы с султаном Селимом[98], который успешно теснит христиан, захватывая все новые и новые земли, и мечтает в первую очередь тебя, государь, столкнуть с Турцией. Чужими руками хочет жар загрести. Наобещает гору - мол, все страны Европы вступятся - родит же мышь.

- Верно. Максимилиан уже прислал послов с предложением начать войну с Турцией. Верно и то, что наобещал невесть что, утверждал, мол, весь христианский мир вооружится.

- Вот-вот: «вооружится». А какая рать и под чьим знаменем пойдет, ни слова не промолвил?

- Об этом даже намека не прозвучало. Оттого я тоже только пообещал, поставив условие: пошлю свою рать, когда война начнется. Ну да Бог с ним, с Максимилианом. Стало быть, не вступится?

- Нет. Поглядит со стороны. Что касается короля венгерского, то вряд ли и он впутается. Хоть он брат Сигизмунда, но очень на него в обиде: не исполнил Сигизмунд его просьбы не попирать моей чести. А вот шведы, те будут рады ослаблению Польши, рады твоим победам. Хотя и возмутятся лицемерно, выказывая громко свое несогласие с твоими, государь, действиями, однако, поверь мне, пришлют тайно к тебе посольство с предложением о мире против Польши и Литвы. Помянешь мое слово. Шведов, таким образом, можно считать своими союзниками. Что же касается Ордена, то он на ладан дышит по вине Польши и Литвы в первую очередь и открыто поддержит тебя, государь, если будет твердо уверен в твоем мирном к нему отношении.

- Кое в чем разнятся твои слова и слова посольского дьяка. Где больше верности?

- Более верь мне. Головой ручаюсь за правдивость своих оценок. И еще. Тебе нужен повод разорвать мир с Сигизмундом, чтобы виновным в разрыве оказался сам король, такое я вполне смогу устроить. На это требуется год, самое большее, полтора. Для этого только нужна мне небольшая вольность: право тайного сношения с моими друзьями в Польше, право переписки с императором Максимилианом, его братом Карлом, с Папой Римским, с королем венгерским Владиславом, с штатгальтером Ордена Марии Тевтонской графом Изенбергом. Если возникнет необходимость сноситься еще с кем, испрошу твоей воли, государь.

«Сразу не ответишь ни разрешением, ни отказом, - задумался Василий Иванович. - Станет переметчик плести за спиной сети, имея на то полное разрешение. Ни на смех ли это курам: князю Глинскому действовать не в пользу России (а такое нельзя исключить) с благословения самодержца российского? Если же глянуть с другого бока, князь твердо обещает провести в жизнь тайную задумку. Такое разве свершишь неверностью?»

- Хорошо, - наконец согласился государь, - сносись. Ради пользы отчизны моей.

- Только во благо России. Не иначе.

На том и завершился разговор, скрытый от глаз и ушей даже самых близких к государю слуг, даже его братьев. Тайное - оно и есть тайное. Узнает хотя бы один лишний - все, нет, считай, тайности.

Поход на Казань тоже начался без лишней огласки. Не строились на Соборной площади полки для благословения митрополита. Горожане не провожали ратников, которые выезжали из Москвы поочередно, малыми отрядами. Андрей Старицкий и Хабар-Симский тоже выехали тихо, недели за две до ледохода, чтобы встречать прибывающих по росписи Разрядного приказа ратников и распределять их по кораблям. Плечо до Ярославля на себя взял князь Андрей, от Ярославля до Нижнего Новгорода - Хабар-Симский. Кроме того, в Углич, Кострому, в Юрьевец были посланы специальные воеводы, которым предстояло в этих городах начальствовать, помогая тем самым князю Старицкому и воеводе Симскому. Налажено все было так, чтобы ни в одном городе не случилась заминка. Спускавшиеся вниз по Волге корабли не причаливали бы в затонах, а продолжали плыть без остановок. Нельзя, чтобы полки, идущие посуху в устье Свияги, ожидали там речную рать. Все должно произойти слажено: князь Андрей с Хабаром-Симским высаживают два своих полка в устье Казанки, князь Дмитрий выходит на берег Волги с ратью, готовой к переправе - вот тогда удача больше вероятна.

Весенний, стремительный стрежень нес корабли играючи, веслами и рулем приходилось пользоваться только для того, чтобы держаться стремнины, поэтому судовая рать пришла к месту раньше времени, и князь Андрей, когда до Каменки оставалось полдня пути, велел бросить якоря, свернув на тихую воду. Почти двое суток простояла его рать на якорях, чтобы начать высадку пешцев и огневого наряда в точно назначенное время.

Увы, никчемная точность.

Князь Дмитрий подвел полки к устью Свияги тоже на пару дней раньше срока, но не остановился поодаль от волжского берега в безделии, чтобы не привлекать к себе внимания казанцев, а начал мельтешить. Переправил он на противоположный берег несколько лазутных групп, которые, воротясь, известили, что берег пуст. Никого на нем, кроме редких рыбаков. Похоже, казанцы не имели сведений о подходе крупной русской рати.

Главный воевода князь Дмитрий, получив такие, как он посчитал, благоприятные известия, решил не ждать судовой рати, а самостоятельно переправиться всеми полками через Волгу, думая неожиданно ворваться в Казань, которая не успеет даже закрыть ворота.

Наивность невероятная. Казанцы не увальни-лежебоки. У них глаза и уши навострены. Хан Мухаммед-Амин получил известие о готовящемся походе уже вскоре после решения Думы и держал лазутчиков на Нижегородской дороге, зная о каждом шаге русских полков. Рыбаки на берегу Волги - тоже не случайные люди.

Менее осведомлен был хан о речной рати. Вернее сказать, ничего о ней не знал. Он и его военачальники Могли предполагать, что без кораблей поход не может обойтись - припасы осаждающим всегда подвозили водой - но в Казани не думали, что по Волге спускаются два полка с великим огневым нарядом, поэтому к встрече кораблей серьезно не готовились. Зато полки, приближающиеся посуху, они намеревались встретить достойно, и, как обычно, с хитростью, ловко изображая беспечность.

Как полагали военачальники казанского войска русские полки могут начать переправу чуть ниже реки Казанки, чтоб сразу же выйти на Арское поле, где и может состояться встреча двух ратей - место для сечи вполне подходящее, просторное и ровное. Строили они свой расчет и на том, что видимая тишина на берегу Волги наверняка расслабит русских ратников, которые, переправившись через реку, не станут сразу же облачаться в доспехи. Тем более в такую жару.

Так все и произошло. На спешно изготовленных плотах начали переправу русские полки. Передовой отряд, высадившись на берег, и в самом деле не спешил облачаться в доспехи и занимать оборону. Куда торопиться, если берег совершенно пуст, и лес, на полверсты отстоявший от берега, тоже девственно спокоен. Ни одной веткой не шелохнется.

Вот уже более половины русских ратников оказалась на казанском берегу. Колготня кругом, встречают новые плоты, сгружают пушки и ядра. Доспехи не надевают, чтобы легче было перетаскивать пушечные стволы с плотов на берег, не потеть в кольчугах в такую жару. Если враг появится - что не похоже, - долго ли набросить кольчугу, шлем с бармицей, опоясаться мечом и надеть на левую руку щит? Никто из ратников совсем не брал в расчет, что доспехи-то не под рукой, а в кучах у каждой сотни. Но с них великий ли спрос, если воеводы не предвидят опасности? Федор Бельский[99], Александр Ростовский[100], князь Курбский[101] и другие, не менее опытные воеводы, видимо глядя на князя Дмитрия Ивановича, главного воеводу, уверенно-беспечного, тоже расслабились.

Только когда переправилась почти вся конница и вся пехота, со стороны Казани показалось татарское войско. Не устроенное, малочисленное, словно впопыхах собранное.

- Вот в чем сила неожиданности, - вдохновенно воскликнул князь Дмитрий. - Вперед! На их плечах ворвемся в город!

Первыми понеслись на казанцев конники Большого полка. Стремительная туча. Казанцы встретили атаку хотя и не слишком дружно, но упрямо. Князь Дмитрий велел, не мешкая, ввести в бой все полки.

- Сомнем, навалившись всей силушкой, и - Казань наша. Как я говорил: на плечах отступающих в город войдем.

Даниил Щенин попытался было возразить:

- Спину бы прикрыть, не ровен час…

- От кого? Вперед! И только вперед! В скорости наша победа!

Приказа главного воеводы не ослушаешься. Могут рассудить либо как трусость, либо еще хуже - как измену.

Казанцы дрогнули, когда на них навалилась вся русская рать, и это выглядело вполне естественно. Русские ратники, вдохновившись, погнали бегущих, ряды полков расстроились, и в это время ожил лес. Он словно выплевывал тысячи конников, которые одновременно ударили по русской рати, и отсекли ее от плотов на берегу Волги.

Вряд ли кто из русских ратников смог бы вырваться из окружения, погибли бы все или оказались в плену вместе с воеводами ротозеями, не подоспей князь Андрей Иванович и Хабар-Симский. Когда караван уже подплывал к Казанке, впередсмотрящий головного Учана доложил с необычной тревожностью:

- Похоже, вниз по берегу сеча, - потом сказал уверенней. - Да, сеча. И плотов на берегу тьма. К ним наши пробиваются сквозь конные ряды татарские! Знать, туго там ратникам нашим.

- Все весла на воду. Навались! - не ожидая приказа князя Андрея, крикнул вож своему помощнику: - Дай знак остальным, чтобы поспешали за нами.

Пушкари спешно заряжали пушки, установленные на кичке[102], и только корабль повернул к берегу, где шла сеча, ядра полетели в самую гущу татарских всадников, метко, не задевая своих. Дробью бы обсыпать казанцев, куда как удобней, только опасно: своим может перепасть.

Два полка - не фунт изюма. Казанцы попятились, русские ратники вдохновились, но не вперед рванулись, что могло бы принести большую пользу, а начали упорнее пробиваться к плотам. Остановить их и повернуть на Казань уже не было никакой возможности. Оказавшаяся во власти страха, большая масса людей, боящихся смерти или пленения, которое страшнее смерти, неуправляема.

- Ну что, принимаем рать на борта, а своими полками сдерживаем натиск нукеров? - спросил Хабар-Симский князя Андрея.

- Именно так. Дного выхода нет. Пусть и плоты используют. Возьми на себя переправу.

Хабар-Симский сбежал по сходням и фактически полностью взял в свои руки организацию переправы. Одних он посылал к плотам, других на учаны, ладьи и юмы. Теперь пушки со всех кораблей начали стрелять дробью, здорово вредя казанцам, и те ослабили напор. Переправив часть войск на противоположный от Казани берег, воевода вернулся за теми, кто продолжал твердо удерживать противника, не давая возможности казанцам захватить юмы и огневой наряд.

Казанцы, напирая, несли большие потери, особенно от дроби и меткой стрельбы рушниц, но и ряды защитников таяли. Попробуй в такой обстановке погрузиться на корабли - не получится.

Только наступившая ночь спасла жизнь многим храбрецам. Остатки полков речной рати бесшумно погрузились на корабли, которые моментально оттолкнулись от берега и направились вверх по Волге. Только учан с князем Дмитрием и иными, оставшимися в живых воеводами, держал путь в устье Свияги.

Князь Андрей не повел свой караван в Басильсурск, а, поднявшись вверх на десяток верст, пристал к берегу Нагорной стороны, и тут же послал гонца уведомить князя Дмитрия о своем местоположении. Он уже не мог самостоятельно принимать решения, ибо теперь был в подчинении князя Дмитрия.

- По уму бы причалить в Васильсурске и ждать слова царя Василия Ивановича, а не здесь торчать, на неустроенном берегу, - высказал свое мнение Хабар-Симский, и князь Андрей с ним согласился.

- От рати едва ли половина осталась, да и наши полки заметно поредели. Посечено и пленено изрядно. Нечего думать о новом наступлении на Казань. Придется ждать, что решит государь, а он либо отменит поход, либо пошлет новые полки нам в помощь. А на это не одна неделя нужна. Подождем, однако же, слово братца моего Дмитрия Ивановича, он - главный воевода, а не мы с тобой.

Вскоре от князя Дмитрия к нему прискакал гонец с твердым приказом явиться на совет в главный стан на Свиягу.

- Поедем вместе, - повелительно предложил Хабару-Симскому князь Андрей Иванович, - вдвоем сподручней станет противиться, если затеет князь Дмитрий неурядицу.

- Что ж, поедем, если так лучше считаешь. Совет начался не совсем обычно: главный воевода не стал предлагать соратникам высказывать мнения, чтобы решить, как действовать дальше, а тоном, не терпящим пререканий, заявил:

- Я принял такое решение: поход окончен. Неудача случилась не по нашей вине. У нас оказалось мало сил. Если волен будет царь Василий Иванович готовить новый поход, посоветую ему послать вдвое больше сил.

- Не много ли берешь на себя, - остановил главного воеводу князь Андрей, пользуясь правом брата, хотя и младшего. - Поход затеян по воле государя нашего, потому отменить его волен он один. Ты, как главный воевода, вправе приказать нам, - князь обвел рукой присутствующих воевод, число которых после боя у Казани поуменьшилось, - и мы вынуждены будем подчиниться, но мой совет тебе, брат: не гони вскачь да наобум. Давай сообща помозгуем. У нас тоже есть головы, и в ответе все за позор поражения.

Не очень-то был доволен главный воевода таким смелым словам воеводы речной рати. Осадить бы его, поставить на место, но, как ни крути, все же брат, нельзя с ним ссориться прилюдно, да и разумность в его словах есть. Пусть самодержец Василий Иванович решает. Послать к нему гонца и - гора с плеч. Легко пошел Дмитрий на попятную:

- В твоих словах, братишка, есть резон. Давайте сообща решать, пусть каждый скажет свое мнение - только свое, - не угождая ни мне, ни князю Андрею.

Первым поднялся Хабар-Симский:

- Мое слово такое: всю оставшуюся рать отвести вверх по Свияге и, найдя удобное место, разбить стан. За берегом Волги иметь наблюдение. Постоянное, но от Казани скрытое. Пусть там посчитают, будто наши полки совсем ушли. Речную же рать поднять к Васильсурску и там ждать слова царя Василия Ивановича или твоего, главный воевода. Тебе же срочно слать гонца к государю и ждать ответа.

- Ты, знатный воевода, только от себя говоришь или с князем Андреем держал совет?

- И от себя, и от нас двоих, воевод речной рати.

Дальше обсуждение пошло по проторенной дорожке. Хитро пошло: братья с их разными мнениями остались вроде бы в стороне, и все, словно прежде сговорились, полностью соглашались с тем, что предложил воевода Хабар-Симский. Князь Дмитрий вынужден был отступить.

- Совет окончен. Мы с тобой, князь Андрей, готовим грамоту к государю, а воевода Симский, не ожидая твоего приезда, пусть уводит речную рать к Васильсурску.

Устраивало или нет князя Андрея такое решение, но не посчитал возможным просить для себя что-либо лучшее (уводить корабли в Васильсурск лично), дабы не подать дурного примера другим воеводам, а они, как понимал князь, были весьма недовольны прежними действиями главного воеводы, результатом которых стала позорно проигранная сеча с великими жертвами. Воеводы, подай им пример, вполне могли взбунтоваться даже против нынешнего решения, в подобной обстановке наиболее разумного. Но как на это всеобщее недовольство посмотрит царь Василий Иванович? Дмитрия главным воеводой он своей волей поставил и не расценит ли теперь в общем-то справедливое возмущение как против его единовластия направленное?

Короче говоря, ради спокойствия соратников-воевод и учитывая возможные дурные последствия, князь Андрей, хотя ему так не хотелось участвовать в подготовке послания царю, покорно склонил голову. Сам Дмитрий начудесил, самому бы и отдуваться.

- Как велишь, главный воевода. Ты за все в ответе, - сказал брату.

Вот, наконец, гонец ускакал, стало быть, дней пяток жить в неизвестности. Князь Дмитрий словно задремал. Даже наблюдателей на берег Волги не отрядил, о том, что это надо сделать, осторожно сказал ему князь Курбский уже после отъезда Андрея Старицкого к своей рати. Вернее сказать, Курбский взял на себя организацию наблюдения.

- Мой полк Передовой, и не мне ли высылать тайных наблюдателей, князь Дмитрий Иванович?

- А мы разве еще не сделали этого? На совете же речь шла о том, чтобы иметь наблюдателей на берегу.

- Но ты ни словом после этого не обмолвился.

- А ты, первый воевода полка своего, разве не знаешь своих обязанностей?

«Вот так… С больной головы на здоровую, ну да ладно, лишь дело бы делалось исправно», - подумал Курбский и спросил еще раз, на всякий случай:

- Стало быть, наблюдение веду я?

- Да. Доклад мне два раза в сутки: утром и вечером.

Примерно в тот срок, на который воеводы рассчитывали, прискакал гонец из Москвы, привез повеление царя Василия Ивановича: ждать, ничего пока не предпринимая, подхода с новыми полками князя Василия Холмского, которому и быть в дальнейшем главным воеводой.

До глубины души оскорбился князь Дмитрий Иванович: его, царева брата, подчиняют Василию Холмскому! Всего-навсего - шурину. Видано ли такое?! Унижение невероятное! Князь Андрей тоже не очень был доволен таким распоряжением, считая, что мог бы царь, отозвав князя Дмитрия, его, Андрея, поставить на главное воеводство, одного или, на худой конец, вместе с Хабаром-Симским. А что Василий Холмский? Он славен более ратными успехами отца своего, при стремени которого ратоборствовал, а у самого же ни одной значительной победы за плечами.

Вроде бы оказались оба брата не довольны Василием Ивановичем, это ли не самый подходящий момент и предлог возмутиться, объединившись? Однако, когда князь Дмитрий заговорил об этом с Андреем, тот резко обрубил:

- Одному Господу Богу подсуден наш царственный брат. Не нам с тобой осуждать его решения, его волю. Наш удел - полное ему подчинение и, если хочешь, братская поддержка. Без задних мыслей. Или ты забыл завет нашего отца?

- Не забыл. Но разве можно мириться с явным попранием родовой чести?! Отец говорил о дружной жизни, а какая это дружба, если Василий наплевательски относится к нам, его братьям?

- Не только можно мириться, но и нужно! В данном случае мы с тобой виноваты. Ты - в первую голову, в полном поражении, в гибели множества ратников, нам врученных. А сколько плененных, которым суждены муки на всю их жизнь?! За такое верхоглядство не отстранения ты достоин, а наказания. Все! Больше ни слова! Иначе вынудишь меня слать гонца к государю.

- Эх ты… Не вырос из рубашонки последыша.

Проглотил обидные слова князь Андрей, не стал обострять и без того нелицеприятный разговор, молча покинул главного воеводу, стараясь больше не оставаться с ним наедине.

Прошло несколько дней, и князь Курбский, первый воевода Передового полка, стал докладывать главному воеводе о странных вещах: Казань живет обычной мирной жизнью, посчитав, похоже, что побитая русская рать ушла восвояси. Более того, по всему видно, что на Арском поле готовится ярмарка, которую устраивают здесь ежегодно. Каждый день причаливают к пристани по несколько купеческих судов из Шамахана, по Каме подплывают суда, растут, как грибы после теплого Дождя, шатры и палатки. Известия об этом словно мед хмельной будоражили Дмитрия.

«О чем-то возмечтал. Не иначе», - подметил князь Андрей, знавший брата лучше всех.

До подхода новых полков оставалась еще пара недель, а на Арском поле развернулась ярмарка. Многолюдная. Шумливо-праздничная.

Все ворота Казани - настежь. Народ шастает через них толпами, а стражи вроде бы нет вовсе.

Главный воевода Дмитрий Иванович позвал к себе князя Курбского.

- Вот что, пошли-ка в Казань лазутчиков. Пусть пойдут в город под видом рыбаков ли еще кого-нибудь. Но лучше - рыбаков. Хорошо бы лазутчики были из татар. Пусть свезут свежую рыбу на продажу. Есть ли в твоем полку касимовские татары? Лучше, если крещеные и православные.

- Не без того. Найду обязательно.

- Действуй.

Дело стоящее. Разведать все в Казани до подхода Холмского худо ли будет. Ловчее можно повести наступление. Поняв это, князь Курбский расстарался и через пару дней доложил главному воеводе:

- Ив самой крепости, и на Арском поле, на ярмарке, спокойно. Почти все уверены, что русские полки ушли зализывать раны. Побили, как они говорят, гяуров, которые, мол, долго теперь не сунутся. А как ярмарка закончится, собираются казанцы малым походом пограбить приволжские города, и на Оку тоже морды вострят.

- Что ж, поучим, как рассупониваться. Зови ко мне Андрея Ивановича и всех первых воевод. Обсудим, как одолеть Казань, пользуясь ее беспечностью.

Князю Курбскому известна воля царя Василия Ивановича, который приказывал ничего не затевать до подхода князя Холмского. Неужели князь Дмитрий задумал самовольство? Похоже. «А-а-а, пусть его. Он в ответе перед государем, - решил Курбский. - Упрись, доказывая опасность опрометчивого шага, обвинят в бунтарстве…»

Передавая приказ главного воеводы спешно собраться у него, князь Курбский сообщал и о поводе для сбора. Каждый из воевод воспринимал услышанное с возмущением, но никто из них не осмелился высказываться откровенно даже среди своих соратников. Доложат главному воеводе - попадешь к нему в немилость, а значит, и к самому царю Василию Ивановичу. Каждый надеялся высказать свое несогласие со столь опрометчивым решением, надеясь, что князь Дмитрий испросит совета. Увы, он не стал ничего обсуждать с первыми воеводами, чтобы сообща обдумать все действия. Ему казалось - отчасти справедливо, - что внезапно возникший у него замысел неожиданным ударом покорить Казань озарен Божьей благодатью, и потому виделся главному воеводе без малейших изъянов.

- Я собрал вас, воеводы, чтобы сообщить о своей воле: завтра, переправившись через Волгу затемно, мы с рассветом войдем в Казань, минуем ярмарочные толпы, никого не трогая, если не возникнет сопротивления. А я думаю, что никакого сопротивления мы не встретим - сужу по докладам князя Курбского. От Арского поля до ворот - броском, чтобы стража не успела закрыть ворота. Князю Андрею Ивановичу с воеводой Хабаром-Симским велю высадить свои полки выше Казанки и, обойдя Казань, выдвинуться на опушку леса напротив Арского поля и там затаиться. Ударить же только в том случае, если мои полки встретят сопротивление, и бить мощно. Хотя, думаю, вряд ли сеча может быть. Право решать, когда вступить в бой, оставляю за собой. Если есть вопросы, я готов выслушать, повторяю: вопросы. Советы мне не нужны.

Что делать, если советы главному воеводе не нужны. Вог с ним. Так примерно подумал каждый. А могли ведь воеводы дружно воспротивиться, прекрасно понимая, мягко говоря, легкомысленность задуманного и что успех вряд ли возможен. Полки окажутся на кровавом пиру, да и они, воеводы, могут сложить свои головы за здорово живешь. Именно об этом никто, однако, не подумал всерьез, у всех одна забота: как бы не обвинил их в бунтарстве князь Дмитрий, если поперечить ему настойчиво, а уж государь непременно возьмет сторону брата.

Только князь Андрей поднялся. Нет, не перечить. Он тоже не собирался высказывать брату свое мнение о задуманном, тем более в присутствии воевод, а лишь спросил:

- Смогу ли я за столь короткое время подвести караван?

- Вниз же. Катись по стрежню.

- Прав ты, оттуда - споро, но на сборы время нужно. Да и мне не вдруг доскакать до Васильсурска.

- Видимо, ты прав. Сколько же времени тебе нужно, чтобы вывести полки к Арскому полю?

- Четверо суток.

Андрей Старицкий лукавил. За двое с половиной суток он вполне мог бы управиться, но, выговаривая больший срок, надеялся, что князь Холмский, если тот идет споро, может известить Дмитрия о своем скором подходе, и тогда брат может остановиться, отказавшись от задуманного. Однако хитрость не удалась. Главный воевода сказал твердо:

- Трое суток, и не больше! А мы за это время много плотов успеем связать. Одним заходом перемахнем Волгу. В крайнем случае, двумя.

Не хотел даже думать князь Дмитрий Иванович, что Казань может не дремать в беспечности. А оно именно так и было. Ярмарка ярмаркой, но нукеры ханской гвардии - в полной готовности, еще и резерв есть под рукой Мухаммед-Амина. В резерве целый тумен. А на берегу Волги наблюдатели под видом рыбаков сменяют друг друга, не упуская из вида реку ни на минуту. Только первые плоты начали выплывать из Свияги, как тут же сразу несколько «рыбаков» припустились к городским воротам.

Хан казанский Мухаммед-Амин не долго ломал голову, как быть с ярмаркой - сворачивать ее спешно или оставлять на месте без всяких изменений. Тысяцкие и темник предложили: торговцев увести, стараясь сделать это бесшумно, а за стенами города, в шатрах и палатках, разместить нукеров. Времени для подхода гяуров вполне на это хватит, а как только они подойдут, обрушатся казанцы на них встречным броском.

- Пусть будет так. - А подумавши немного, сказал хан: - Арский тумен, светлый хан, отпустили. Он не успеет подойти.

- Звать тумен нужно, он будет нужен. Шлите спешно гонца от моего имени.

Как покажет время, решение хана окажется весьма мудрым.

Плоты с ратниками дружно тыкались в берег, конники с пешцами тут же облачались в доспехи, выстраивались полковые колонны. Тишина окрест так и манила расслабиться. Сотники, по приказу тысяцких, высылали дозоры вперед, вверх и вниз по берегу, и даже в лес - научены горьким опытом.

До рассвета плоты совершили еще один оборот, и едва лишь забрезжила заря, полки в установленном порядке двинулись к Арскому полю.

- Не пустить ли детей боярских вперед? - пытался вопросом подсказать главному воеводе разумный ход Даниил Щеня. - Вдруг засада на ярмарке?

- Что сможет сделать засада такой силище? Полки сомнут в один миг всю татарскую засаду. Нам нужно подойти не раньше, чем откроют ворота и оживет ярмарка. Неожиданно подойти. А ты - передовой отряд.

Не пошла на пользу хитрость предусмотрительного воеводы. Ничего не хочет знать князь Дмитрий Иванович, донельзя увлеченный своим замыслом, решивший, что успех его предопределен Господом Богом.

Впрочем, не все так уж нелепо. Успех вполне мог бы быть, не случись непредвиденное. Странность увиделась, когда полки подошли поближе к Арскому полю: шуметь бы пора ярмарке вовсю, а она словно вымерла. В нерешительности остановились полки. Да и то подумать: первый шаг - и неожиданность. Посомневался даже князь Дмитрий Иванович самое малое время, но потом, взяв себя в руки, уверенно приказал гонцу:

- Скачи и передай князю Курбскому приказ мой идти вперед.

Только полк начал набирать скорость, чтобы прорысить сквозь ярмарочные палатки и шатры, как те вдруг ожили. Из палаток горохом посыпались пешие нукеры, из шатров - конники.

И все же не застала врасплох дерзкая атака ни Передовой полк, ни все остальные полки: пешцы ощетинились копьями, потом взметнулись обоюдоострые мечи, тяжелые клыкастые шестоперы, боевые топоры, а дети боярские из Передового полка, пришпорив коней, понеслись на перехват татарским конникам. Не случилось паники, на которую делали ставку ханские советники.

Уперлись лбами две рати, и хотя русских ратников было почти вдвое больше, казанцы бились с озверелым отчаянием, и сломить их сопротивление никак не удавалось. Решил исход сечи только боковой удар полков речной рати. Они начали отсекать казанцев от города, вот тогда только те дрогнули. Сеча переросла довольно быстро в бойню. Совсем малое число гвардейцев и чуть более половины тумена вырвались из окружения и укрылись за стенами крепости.

- Преследовать? - подскакавши, спросил главного воеводу князь Даниил Щеня. - Дозволь мне с моим полком. Добавь лишь от своего Большого тысчонку детей боярских.

- Стоит ли еще раз рисковать ратниками? Куда теперь Казань денется? Подождем, пока хан пришлет послов с согласием присягнуть царю Василию Ивановичу.

- Но ты же хотел войти в Казань.

- Верно. Хотел. Теперь вот расхотел. Одно дело - неожиданно, иное, когда город каким-то образом узнал о нашем плане. Теперь они, вооружившись, каждым домом ощетинятся. А нас не так уж и много.

Впервые за время похода, за все свое руководство им князь Дмитрий рассудил разумно. Учел, должно быть, печальный опыт прошлых походов.

Правильно оценить обстановку - этого мало, верно устроить войско, учитывая обстановку, - вот, пожалуй, главнейшая из главных задач руководителя похода. Князь же Дмитрий Иванович не отдал приказа готовить осаду Казани, которая не позволила бы совершать из города успешные вылазки и дала бы возможность наступающим тревожить его постоянным обстрелом из пушек, установив для этого высокие и просторные туры. Когда же князь Курбский и Хабар-Симский главному воеводе напомнили о нужности осадного сидения, тот отмахнулся:

- Лишнее. Они носа не высунут за ворота.

Когда полки не заняты своим ратным делом, а ожидают у моря погоды, разместившись на Арском поле, причем воеводы полков, тысяцкие и даже сотники уже облюбовали шатры по чину своему, что остается делать мечебитцам и детям боярским? Вначале изъяли они все съестное и хмельное, предназначенное для торговли, затем взялись за дорогие одежды и другие, оставшиеся на ярмарке товары. Как же упускать военную добычу?! И теперь, одна главная забота у ратников - грабеж: кто что схватил, тот и обогатился. Добыча идет не в общий котел для последующего раздела. Жадность взяла верх над разумом. Некоторые предусмотрительные военные начальники принялись стаскивать награбленное на корабли, Под надежной охраной от своих же соратников, переправлять добычу плотами на противоположный берег.

Лиха беда начало. Зачелночили плоты через Волгу.

- Не нравится мне все это, - со вздохом признался Андрей Старицкий Хабару-Симскому, - но что я смогу изменить.

- Изменить - ничего. Мы с князем Курбским разевали было рты со своим советом, толку от того - чуть. Давай так поступим: уведем свою рать на корабли и станем ждать, облачившись в доспехи и зарядив пушки с пищалями.

- Не возмутятся ли? Все обогащаются, а нашим - ничего.

- Успели, думаю, и наши поживиться. Объясним: либо малостью довольствоваться, либо в погоне за большим животов лишиться. Считаю, вылазка из города грядет. Страшная вылазка. Вон на стенах наблюдатели торчат. Заметь, не горожане пучеглазят, не купцы, чьи товары грабят, а нукеры. Это о многом говорит.

- Ты прав. Уводим свои полки с Арского поля.

- Без шума. Не стоит учинять спрос у князя Дмитрия Ивановича.

- Да. Так будет лучше. Если что, отговорюсь. Потянулись одна за другой сотни к своим кораблям.

Тут же нескольких наблюдателей словно ветром сдуло со стены. Весть о том, что русские уходят сотнями с Арского поля, полетела в ханский дворец, где военачальники, ханские советники и даже служитель Аллаха в тот момент обсуждали, как наказать гяуров за их бездумную дерзость и за алчность. Они, возмущаясь тем, что русские воины грабят ярмарку, - по Корану и шариату ведь имущество купцов неприкосновенно, - вовсе не вспоминали о том, что любая их измена сопровождалась, как правило, грабежом русских купцов, и не только грабежом, а убийством или пленением ради продажи в рабство. Собравшиеся у хана призывали к скорой и страшной мести, были, правда, среди них и благоразумные, утверждающие, что лучше слать послов к воеводе русской рати брату царя Василия. Известие, принесенное наблюдателями, внесло еще больший разнобой в высказывания.

- Слава Аллаху! Пусть уходят. Осенью мы пройдемся по их землям. Вернем вдесятеро увезенное с ярмарки.

- Разумное слово. И послов слать не придется. Не придется лукаво присягать Москве.

Поднялся мулла соборной мечети Кул-Шериф, ярый ненавистник православных.

- Нельзя выпускать гяуров без мести им. Полки уйдут, полки вернутся. Необходима вылазка! Уничтожающая. Благословенная Аллахом!

Приподнял руку Мухаммед-Амин, молча слушавший долгое пререкание придворных, и все в один миг захлопнули рты.

- Будем готовить вылазку. Вооружим всех желающих, а их, считаю, найдется достаточно, и подождем подхода туменов из Арска, куда мы давно послали своих гонцов. Не сегодня-завтра арцы подойдут к нам в поддержку.

Никому не нужно было объяснять, что темникам арского войска хорошо известен тайный ход под городской стеной, и они сразу же, как подойдут, пошлют вестников, чтобы согласовать дальнейшие совместные действия. С этой целью к исходу дня послали, как и предполагалось, в ханский дворец опытнейшего тысяцкого, возглавлявший один из двух подошедших из Арска туменов. Условились так: ворота город откроет своей рати еще затемно, арские же тумены сосредоточатся на опушке леса. Несколько тысяч пеших нукеров подкрадутся совсем близко к шатрам и по знаку (призыв муэдзина к правоверным на утреннюю молитву) ворвутся в стан гяуров, в это время часть туменов налетит Па русское войско на Арском поле, а другая часть захватит корабли.

Ничего не подозревавшие русские ратники в своих полковых станах, даже не имевших защитных ограждений, беспечно спали прямо среди шатров и палаток, на дорогих, ручной работы персидских, коврах. Только сотни, выделенные для ночного бдения, не скинули на ночь кольчуг и не отстегнули мечи, хотя засад они не выставили и коротали время, мирно беседуя. Никакой тревожности. Никакой настороженности.

Вечером, накануне той злополучной ночи и коварного рассвета, князь Андрей, по совету Хабара-Симского, попытался поговорить с главным воеводой по-братски, с полным откровением:

- Ты в слепоте живешь. Не выслал ни одного десятка лазутчиков в лес, не послал ни одной засады к городским воротам. А полки как устроил? Никак.

- Учишь. А сам как поступил? Меня известили, что ты увел свои полки на корабли. Без моего на то веления. А самовольство, известно тебе, наказуемо. Особенно в ратное время.

- Твое повеление устраиваться полкам станами? Твое. Мои полки - речная рать, а ее стан на кораблях. Выходит, не самовольничал я, а выполнял твой приказ.

Увел князь Дмитрий разговор в сторону, и разошлись братья всяк при своем мнении.

Еще не совсем рассвело, как Андрея Ивановича и Хабара-Симского поднял сотник, ратники которого бдили и на головном учане и на берегу в пределах пары сотен саженей.

- Беда! Татары ворота распахнули. Пешие нукеры подступают к Арскому полю, к палаткам и шатрам!

- Пушкарей быстро поднимай. Выстрелы из пушек разбудят наших. Успеют, может, хоть малость изготовиться.

Но сразу-то не жахнут пушки: порох сначала нужно запыжить, факелы распалить, добыв огонь кресалом. В итоге получилось так, что первый выстрел прозвучал почти одновременно с тысячеголосым воплем «Аллах акбар! Ур! Ур! Ур!»

Из леса тоже с криком во все глотки «Ур! Ур! Ур!» вьпластало конное арское войско, отсекая ярмарочный городок с русскими полками от Волги, а часть этой кон-вицы, отколовшись, понеслась на корабли.

Расчет нападавших на легкую победу над речной ратью улетучился моментально, когда конников встретил дружный огонь рушниц, затем выстрелы пушек. Первые ряды скачущих смешались, образуя кучу малу. Кони, вошедшие в раж, продолжали бег, пытаясь перемахнуть через упавших, падали сами, подсеченные дробью и пулями, - атака захлебнулась.

Поняв, что корабли не взять наскоком, всадники повернули коней назад и понеслись полным галопом к Арскому полю - подальше от дроби и пуль.

Такой неожиданный исход короткого боя несколько удивил воевод и ратников на кораблях.

- Не казанцы это, выходит, - заключил Хабар-Симский, - черемисы. Им свои жизни дороже. Да и похватать можно на ярмарке, что под руку попадет, а они, похоже, не растеряются. Что станем делать? - обратился он к Андрею Ивановичу.

- Не знаю. Враскоряку мысли. На выручку бы пойти, если по чести, но вон татарвы сколько. Мы в сечу - а они корабли наши захватят. Вот тогда крышка всем до одного. Если же корабли оставим, те, кто вырвется из кольца, сможет спастись. Примем их на плоты, что за нашей спиной, либо возьмем к нам на палубы. Есть Что-либо дельное в твоей воеводской голове? Подскажи, приму совет, если стоящий.

- В том-то и дело, что нет. Я думаю, даже на берег не надо выпускать ратников. Только тогда отбиться сможем. Вроде как в крепости. Пусть попробуют взять нас, если смелости хватит и жизней не жалко.

- Басурманам жизней в бою не жалко. Они говорят что в рай тут же попадают, если в битве с неверными сложат голову. У нас свой обычай: сам погибай, а товарища выручай. Нам бы хоть воевод вытащить из кровавой бани. Главного спасти надо, брат ведь. Себе век не прощу, если смалодушничаю.

- Давай я поведу тысячу. Вместе с дружиной князя Дмитрия и дружинами других князей-воевод, даст Бог, пробьемся к кораблям. Думаю еще продержать хотя бы малое время прорыв в кольце: пусть, кто успеет, выскакивает.

- Что же, с Богом.

Прорыв удался. Более того, тысяча речной рати, дружины князей и Сторожевой полк Даниила Щени некоторое время держали открытым проход, что позволило многим мечебитцам и особенно конным детям боярским вырваться из кольца. Отпятились ратники заслона к кораблям только тогда, когда упираться стало невмоготу. Менее трети осталось в полку ратников. Обезлюдело весьма внушительное войско. Не сотни, а тысячи погибли бесславно, иные даже не успев обнажить меча.

Царь Василий Иванович вынужден был повелеть и побитым полкам, и полкам князя Василия Холмского возвращаться в Москву.