Глава 5

Дней за десять до начала учебного года Пересветова приехала домой за тёплыми вещами. Обидевшись на подругу, Никита не писал ей почти три недели, но и она хранила молчание, зажав волю в кулак, а вернувшись в город, пришла к мнению: нужно немедленно позвонить, ибо молчать уже не было сил — так она по нему соскучилась. «А, может, он уже не с Барби? Подумаешь, поцеловались пару раз. И что?» — успокаивала Арина себя и вскоре решила признаться ему в любви, ибо посчитала, что Никита должен об этом знать, а дальше пусть решает, с кем он: с этой выдрой или с ней. Она, конечно, не Татьяна Ларина, витиевато выражаться не станет, просто рубанёт, как есть, и для неё наступит определённость. Этот предполагаемый разговор Пересветова прокручивала в голове много раз: он об этом скажет, а она ответит так… Всё же получилось совсем иначе, чем задумывалось.

— Я в городе. Не хочешь встретиться? — взволнованно пробормотала Арина.

Это «не хочешь» уже наталкивало на ответ: «Нет, не хочу». Но если бы Никита так сказал, она бы, кажется, умерла.

— О’ кей, — как можно более равнодушно ответил он. — На нашем месте через пару часов.

Арина пришла в родную беседку первой.

Никита, стоя возле разросшихся елей и рассматривая из-за них Пересветову, с досадой признался себе: «Как же мне её не хватает». Отчётливо он осознал это уже на второй день после её бегства. Временами ему казалось, что он задыхается, не видя Арину, не слыша её каждодневные глупости, это была какая-то неясная эмоциональная зависимость. Однако заткнул боль от разлуки и полностью переключился на Барбару, убеждая себя в том, что так же скучал бы по любому из друзей.

Выйдя из убежища на обозримый простор, он широко улыбнулся и сказал просто:

— Привет.

— Здравствуй.

При встрече он был подчёркнуто спокоен, она — чрезвычайно взволнованна, потому теребила в руках ключи, на которых болтался брелок в виде весёлого водяного из мультика.

— Живёшь в общежитии? — Он пристально посмотрел на Пересветову.

Она глядела прямо перед собой, и глаза её были странно неподвижны, лицо казалось милым, но чужим, Арина будто застыла.

— Нет, пока у родственницы, — тихо ответила она.

— Нравится?

— Нормально. — Арина неопределённо пожала плечами.

Ещё немного помолчав, она спросила о Лизе — всегда интересовалась жизнью девочки. Парень ответил, что у сестры всё хорошо, только, к несчастью, она влюбилась. Не в того, кого надо.

— Влюбилась… — тихо повторила Пересветова. — В Витальку? — Никита кивнул. — Вот и я влюбилась. — И смело посмотрела на Никиту.

Бернгардт сначала онемел от неожиданности, но заставил себя улыбнуться и почти равнодушно спросить:

— Тоже в Витальку?

— В тебя. — Пересветова опустила глаза, внимательно рассматривая вылезшую шляпку гвоздя на деревянном настиле в беседке. — Уже давно… с восьмого класса.

Изумлённо подняв брови, Никита уставился на неё: шутит, что ли, а потом понял — нет и, заикаясь, пробубнил:

— Спасибо, конечно, я оценил… но давай, мелкая, оставим всё как есть. Ведь дружба — это самые лучшие отношения, лучше любви… Любовь приходит и уходит, а дружба…

Арина нетерпеливым жестом остановила его:

— Я поняла. Извини, мне нужно идти.

— Так мы останемся друзьями? — крикнул ей в след Бернгардт.

Она, оглянувшись, кивнула и направилась к дорожке, ведущей из парка. «Ну дела! — Никита поскрёб пятернёй затылок, — такую дружбу испортила мелкая». Бернгардт достал сигарету и от волнения закурил, что бывало крайне редко.

Вечером он с Ильёй поехал в ресторан, известный в городе — иногда вечерами друзья там подрабатывали: замещали ди-джея. Никита, бывало, с разрешения администрации играл на электрогитаре и пел песни известных бардов. С жалостью посмотрев на друга, Самойлов спросил:

— Всё так плохо?

Досадливо поморщившись, Никита махнул рукой:

— Да уж… Теперь мелкая вбила себе в голову, что любит меня.

Илья деланно удивился:

— Ничё се. Делааа. Так и сказала — любит?

— Так и сказала. А я считал, мы — прямое доказательство того, что дружба между мужчиной и женщиной всё же случается.

— Не верю я в такую дружбу. Однажды она либо рушится, ибо исчерпывает себя, либо плавно переходит в любовь. А ты уверен, что равнодушен к мелкой?

— Уверен. С Ариной — да: тепло и как-то по-домашнему уютно. Вот же вечная спорщица. Труднаяяя… — Никита улыбнулся. — Привык я к ней как к другу или сестре. Понимаешь, не воспринимаю её как девушку, просто мелкая — своя в доску. И всё. Другое дело — Барбара. Яркая, красивая, весёлая, заводная. Кажется, в её присутствии становится светлее, будто в новогоднюю ночь на гирлянде зажигается миллион лампочек. Она будто инопланетянка. Да и легко с Барбарой, понимаешь?

— Не понимаю. Из твоих высказываний ясно одно: Барбара — человек-праздник, но праздники, на то и праздники: на них весело и здорово, однако от этого тоже устаёшь, если они длятся бесконечно. А остальную часть жизни мы проводим в буднях, заметил? Одним словом, мне ближе Пересветова: по духу она своя, проверенная на сто процентов. Я бы выбрал её.

— Хочешь сказать, что…

— Я и говорю, — Илья поднял на Никиту задумчивые глаза: — Зря ты так поступил с мелкой.

— Поступил правильно и честно, — резко ответил Бернгардт. — Давай закончим этот бестолковый разговор. Как сказала бы мелкая, не рви душу, не трать ресурсы. — Он встал с сиденья и направился к выходу из трамвая.