Позывной «Курсант» — 4

Глава 6 Я становлюсь популярным, но не там, где хотелось бы

Ну, что сказать… оперативно сработал Шипко. Вчера только его попросил организовать встречу с Бекетовым, сегодня уже меня к шлагбауму вызывают. А три недели не вспоминали даже. Там, наверное, у Бекетова после сообщения, будто я что-то вспомнил, во всех местах засвербело сразу.

А это может значить лишь одно, прибыл верный оруженосец Игоря Ивановича. Насчет «верного», конечно, это я так, от балды ляпнул. Верности в Клячине, что у козла молока. Нет, может, какое-то время он и был предан начальству, но потом, очевидно, по неизвестным мне причинам, Николай Николаевич решил, пришло ему время сменить ориентиры.

И тут, кстати, очень интересно, а какова его конечная цель? Конечная цель действия Клячина. Она ведь есть. По сути, он от меня хочет того же, что и Бекетов. Информации. Другой вопрос: что с этой информацией товарищ старший лейтенант госбезопасности будет делать? Для чего она Бекетову — ежу понятно. Бабки и компромат, если это можно так назвать. И в первую очередь, компромат на самого себя. А ну как вылезут какие-нибудь факты из жизни Игоря Ивановича, которые будут стоить ему головы. И что-то мне подсказывает, фактов этих в биографии товарища старшего майора имеется предостаточно. Поэтому, естественно, Бекетов так землю роет.

Чисто теоретически, получается, Клячину нужно то же самое. С той лишь разницей, что на него в тайнике Витцке вряд ли что-то имеется. Мелкая сошка Николай Николаевич. По поводу интереса чекиста к остальным — тоже не уверен. Заподозрить Клячина в глупости и недальновидности можно с трудом. А стать обладателем некой опасной информации о людях при власти — это на самом деле очень глупо и недальновидно. Особенно в Союзе образца 1938 года. Как только они об этом узнают, голову оторвут к чертовой матери. Ты с с данной информацией, будь она хоть трижды охренительно важной, даже сделать ничего не успеешь. А уж официальную причину найти для обвинения, например, в предательстве — как нечего делать.

Соответственно, Клячина интересует лишь то, что в документах есть на Бекетова. И все. Я в Николае Николаевиче не сомневаюсь ни на секунду. Хитрожопый он тип. Валить с пьедестала хочет только своего начальника. Ну, и бабки. Бабки, думаю, само собой. Деньги все любят, независимо от вероисповедания и политических взглядов.

— Здравствуй, Алексей, — Клячин приветливо улыбнулся и протянул мне руку. — Сто лет не виделись. Заскучал тут, наверное.

— И не говорите, — я пожал протянутую конечность чекиста, активно улыбаясь в ответ. Долго жал. Тряс так, что Клячин в какой-то момент даже нахмурился, усомнившись в моей адекватности.

А я на самом деле очень активно пытался посмотреть часы. Не помню, на какой руке он их носит. К тому же, чекист был одет в кожаный френч и рукав упорно не хотел подниматься вверх. Хоть немного. Потому что много мне и не надо. Мальтийский крест и надпись на немецком языке — вполне достаточные детали, дабы понять, оно или не оно. Правда, пока не знаю, что мне сказать, если часики окажутся те самые. Тут либо признаваться, что я о них знаю, либо… Либо молчать дальше.

Но вот какой момент интересен. Витцке попросил сделать надпись. Ему сделали. В банке, когда он где-то, куда-то припрятал документы и деньги. Мог ли прадед положить их прямо там, например, в ячейку? Мог. Но это слишком просто. Да и нашли бы уже. Значит, первая заморочка — с самой ячейкой. Возможно, она на конкретного предъявителя. Возможно для допуска требуется сказать тайный код. Или, к примеру, целая схема была придумана. Код, фраза, рисунок. Рисунок, блин!

Вот еще какой нюанс. Витцке зачем-то добавил презабавные значки на том изображении пряничного домика. Значки, сильно похожие на шифр. Я так понимаю, шифр может знать Судоплатов. Не зря прадед его показывал Алеше. И с супругой говорил о старом друге тоже не зря. Короче, чисто теоретически, думаю, часы — часть схемы. Прадедушка, видимо, тот еще был параноик. Это, наверное, семейное у нас. И вот хрен его знает, как тогда молчать? В общем, надо решать проблемы по мере их поступления. Вот так будет правильно.

— Ты что-то вспомнил, верно? Садись, — Клячин кивнул на машину, сам обошел ее, открыл водительскую дверь и плюхнулся на сидение.

Я резво повторил его манёвр, попутно соображая, как бы завести тему про часы. Спрошу, сколько времени, он посмотрит и ответит. Но мне с того что? Вообще ничего. Ноль. Не полезу же я к чекисту хватать его за руки опять. И без того идиотом выглядел, пока его конечность тряс. А мне сейчас не нужно вызывать подозрения. Вообще никак.

— Так что случилось? — снова задал вопрос Клячин. — Тебе есть, что сказать товарищу Бекетову? Мы же с тобой разговаривали. Я все предельно честно тебе рассказал. Ему нельзя верить. Он твоих родителей погубил. И тебя погубит. Получит, что необходимо, а потом точно так же предаст. Ты пойми, Алексей. Хочу защитить тебя.

Ой, мля-а-а… Я сейчас расплачусь. Ну, что за бред? Они меня коллективно принимают за идиота… Впрочем, не меня. Алешу Реутова. Даже интересно, как бы себя вел дед? Он сам подкинулся бы на эту ерунду? Или все-таки ума хватило бы понять, все суки и все врут. Пацана, конечно, надурить проще. Просто я не пацан.

— Лучше, если ты всю информацию расскажешь мне. Мы добудем то, что спрятал твой отец, — закончил свою трогательную речь Николай Николаевич.

— А потом? — я уставился на Клячина чистым, наивным взглядом. Главное, чтоб он не почувствовал сарказма в моих словах.

Интересно выходит. Значит, Бекетов нужное получит и отправит меня на тот свет. А Николай Николаевич? Он что? Усыновит? И будем мы жить долго, счастливо, как настоящая семья. Ну, вот даже не смешно ни разу. Чисто теоретически я ни одному, ни второму после того, как выполню свою миссию, не нужен. Даже, пожалуй, опасен.

— А потом ты будешь продолжать свою службу. Раз уж сложилось, раз уж тебе суждено стать разведчиком. Так что ты хотел рассказать товарищу Бекетову?

— Ему — нет, на самом деле. Я вас хотел увидеть. Но, так понимаю, наш воспитатель работает на Игоря Ивановича. Не рискнул через него сразу вам весточку передавать. Подумал, вдруг доложится. Поэтому и сочинил про товарища Бекетова. Совру что-нибудь ему. Скажу, вспомнил… не знаю, про отца что-то. Кстати… я действительно кое-что вспомнил… День, когда забрали мать. Вернее, сам факт. То, как ее забирали.

Вот будь я пацаном, которым и должен быть дед, я бы не заметил ничего. Выражение лица Клячина оставалось все таким же культурно-внимательным. Какой-то реакции, типа — ох, ничего ж себе! — тоже не последовало. Но! На одну секунду, даже на долю секунды, машина прямо на капельку, на крошечку, вильнула в сторону. Можно подумать, камень объехали. Или что-то на дороге попалось. Можно, но не мне. И не в этой ситуации. Такой была реакция Клячина на мои слова. Он не ожидал услышать про день ареста супруги Витцке. Вот именно этого сто процентов не ожидал. И мои слова его не то, чтоб напугали, скорее заставили дернуться.

— Да ты что? — он повернулся ко мне, посмотрел доброжелательным взглядом.

Мол, так рад, так рад… Но из-за этой ширмы доброжелательности я вдруг услышал тихое рычание того самого волка, кем Клячин на самом деле и является. Интересно девки пляшут… А что это вас, Николай Николаевич настолько сильно взволновало? Я вообще не ожидал подобной реакции. Собственно говоря, арест прабабки — это лишь способ подойти к теме с часами. А тут интересный поворот внезапно нарисовался.

— И что вспомнил? — таким же спокойным голосом поинтересовался чекист. Настолько спокойным, что мне аж стало немного не по себе. Мурашки по спине пробежали.

— Да так, не особо много. Я прятался в комоде. Ничего не видел, только слышал, что за ней двое пришли. Фамилии вроде Ляпин и Разинков. И забрали ее. Она, кажется, сопротивлялась, но это я уже не помню. Смутно все, словно во сне. Зато, память начала возвращаться, мне кажется. Это обнадёживает. Вот об этом и хотел с вами поговорить. Когда мать увели, я остался в закрытом комоде. Она закрыла его на ключ. Спустя некоторое время, вернулся один из тех, кто ее увел. Он сказал, чтоб я вылазил после его ухода и бежал к какому-то определенному месту. Тоже сейчас точно не скажу насчет места. А потом этот человек достал ключ и открыл замок. Вот думаю, может, он какой-то друг отца? Найти бы его. Вдруг что-нибудь знает. Просто вы сказали, конечно, про Судоплатова. Имею в виду, будто он как-то связан со всей этой историей. Но я неуверен. Откуда отцу знать, что мы встретимся?

Естественно, кое-какие детали я в своем рассказе опустил. Например, что прабабку не увели, а унесли. Потому как, по моему предположению, грохнули ее чекисты прямо там, в квартире. Да, не специально, но тем не менее. Просто не надо Клячину знать, что мне это известно. Мало ли.

— Ляпин и Разинков… — Николай Николаевич снова посмотрел на меня. В его взгляде промелькнуло что-то отдаленно напоминавшее удивление.

— Ага. Вы знаете таких?

— Нет. В первый раз слышу, — ответил чекист без запинки. Искренне. Настолько искренне, что я сразу понял — врет. Врет товарищ старший лейтенант, без малейших сомнений.

— Но, ты знаешь, неуверен, будто тот день имеет большое значение… — начал Клячин.

И вот именно в этот момент я понял, как поступить. Как будет, возможно, немного опасно, но зато правильно. И как подтолкнуть эту телегу, нагруженную ворохом прошлого, чтоб она уже хоть куда-то покатилась.

— Имеет, — перебил я Николая Николаевича решительным тоном. — Вспомнил ещё такой момент. У отца были часы. Не знаю, как именно они связаны со всей историй, но как-то точно связаны. Просто воспоминания приходят смутные, размытые. Ничего толком пока не понятно. И вот часы… Они что-то навроде ключа. Пока, опять же, не могу вспомнить, как их надо использовать. Вещь эту забрали люди, приходившие за матерью. То есть, если получится разыскать их, велика вероятность, что часы еще не канули в неизвестность.

— Интересно… — задумчиво протянул Клячин, а потом машинально одернул левый рукав. Ага… А я тряс правую… — Хорошо, узнаю про этих сотрудников. Выясню, где могут находиться. Очень постараюсь. Часы, говоришь…

Ну, вот, собственно говоря, и ответ. Часики те самые. И они реально сейчас у Клячина. Просто не может он взять и жестом фокусника их продемонстрировать. Типа — сюрприз! Надо же, как совпало все неожиданно! Смотри, Леха, вот они! Ибо спалится тогда Николай Николаевич на собственном вранье. Тут даже для малолетнего пацана, коим меня считают, все сразу станет понятно.

— А вы, кстати, чего пропали то? Я ждал и в тот выходной вас, и до этого. Подумал, вдруг что-нибудь произошло плохое. Тем более, с товарищем Бекетовым расставание при крайней встрече вышло сумбурное. Там же Надя случайно проговорилась, что мы с вами без ведома Игоря Ивановича гуляли. Ругал, наверное? Еще в прошлый раз хотел уточнить, когда собрание это случилось. Просто сами помните, какой разговор у нас сложился. Немного не до того было. Да и вы торопились.

— Нормально все, — Клячин махнул небрежно рукой. — Досталось, но не сильно. Проблемы посерьёзнее были. Тут кое-какие перестановки произошли. Был риск, что некоторые товарищи станут нам совсем не товарищами. Обошлось.

Последнее слово у Клячина прозвучало как сожаление. Похоже лично Николай Николаевич хотел бы, чтоб итог вышел иной. Ну, как я и думал. Выкрутился Бекетов. Переобулся, хозяина поменял… Додумать эту мысль не успел, потому что следующая фраза Клячина меня ошарашила. Прямо как обухом по голове.

— Ты имей в виду, Алексей, теперь о тебе и о твоем существовании знают наверху.

Я охренел, честно говоря, от неожиданности.

— В смысле наверху? На самом верху? — переспросил и машинально закатил глаза, намекая на главного человека в стране.

Аж дурно стало, если честно. Я, конечно, понимаю, что подобная известность дает шанс познакомиться с монументальной исторической личностью, но вот точно не уверен, хочу ли этого. Даже быстрее уверен, что не хочу.

— А-а-а… нет, конечно. Я сейчас про товарища народного комиссара НКВД. Про нового. Рассказываю же, произошли некоторые изменения. Наверное, они были неизбежны, но тем не менее, волнительный период приключился.

В рот те ноги… как говорит Панасыч. Вернее, говорил. Хрен редьки не слаще. Берия, значит… Интересно, не моей ли персоной Игорь Иванович себе задницу подтирал. Одного желания мало, чтоб из-под крылышка Ежова к Лаврентию Павловичу вот так запросто перескочить. Нужны весомые аргументы. И кстати, если я не идиот, (а пока — вроде нет, слава богу, хотя даже странно), в одном из снов я видел мужика, который с отцом разговаривал. Что-то этот мужик изобрел… Ксилофон… мелафон… Хрен помню. Так вот он в числе прочих людей, имеющих отношение к документам, называл и Лаврентия Павловича.

— Эм… что это значит? — осторожно спросил я чекиста. Просто пока и правда непонятно, каких последствий ждать.

— Ничего, кроме того, что на тебя сейчас будут смотреть больше людей, чем смотрели до сих пор. Вопрос был спорный. Поступало предложение помочь слушателю Реутову освежить память. Но… Решили действовать по плану товарища Бекетова.

Клячин многозначительно покосился на меня. Мол, радуйся пацан.

— Какое прекрасное решение, — выдохнул я. Кстати, от души выдохнул. Не очень бы хотелось, чтоб мне нквдешники «память освежали». — Только, если честно, не верю в доброе сердце Игоря Ивановича. В чем тогда соль? Так понимаю, это же он обо мне позаботился?

— Ну, ты же не считаешь Игоря Ивановича глупцом? — спросил Клячин с усмешкой.

Я хотел, конечно, ответить, что я Игоря Ивановича считаю мудаком, но решил, не настолько мы с Клячиным близки.

— Он не все рассказал начальству? Верно?

— Да, — Николай Николаевич кивнул, — только то, что необходимо знать.

— В какой части его рассказа версия изменилась?

— В начальной. Он якобы нашел тебя уже в детском доме.

— Так. А в чем план Игоря Ивановича, который был озвучен высокому начальству?

Возможно, моя настойчивость могла бы показаться Клячину странной, если бы он сейчас не думал о чем-то постороннем. А он сто процентов думал. Потому как мне отвечал немного растерянно, больше на автомате. Подозреваю, в данную минуту чекист пытается сообразить, как обыграть ситуацию с часами. Ему теперь хочешь-не хочешь придется их показать. Только не на своей руке, конечно. Думаю, через день, может, два, они случайно «разыщутся».

— Было решено дать тебе шанс все сделать спокойно, без суеты. Закончишь обучение, тебя отправят в Берлин. Товарищ Бекетов считает, что на месте ты быстрее начнешь вспоминать все подробности этой истории. Естественно, за тобой там будут приглядывать. Кто? Пока не в курсе. Мне не сильно сейчас доверяют. Подробностей всех не знаю. Товарищ Бекетов заверил руководство, что с памятью у тебя и правда проблемы. Если чуть пережать, вообще ничего не вспомнишь. А тут, в принципе, немного подождать и потом все сложится отлично. Но главное — ты только ему доверяешь. Вот так преподнес. Мол, когда вспомнишь, абы кому рассказывать не побежишь.

— Что же спрятал мой отец? А, Николай Николаевич? Не расскажете? — я снова уставился на чекиста наивным, искренним взглядом. — Вот вы все говорите, говорите про документы. Игорь Иванович суетится… Теперь еще вон какие люди вовлечены. Согласны пацана с проблемами в башке отставить в секретной школе НКВД, в Берлин его отправить, лишь бы только разыскать их. Я просто даже представить не могу, что же там хранится?

Чекист посмотрел на меня. Внимательно так, пристально. А потом спросил:

— Уверен, что хочешь это знать?