Правда Виктора Суворова

Ричард Ч. Раак РОЛЬ Сталина в развязывании Второй Мировой войны

«Виктор Суворов» — псевдоним бывшего офицера советской военной разведки, многие годы проживающего в Англии. В 80-х годах он опубликовал исследование военных планов Сталина, которое, если версия Суворова заслуживает доверия, должно было бы потрясти тверди исторического истеблишмента. В 1990 г. британское издательство выпустило, наконец, английский перевод его книги «Ледокол». Суворов предлагает в ней новое понимание цели Сталина в войне, детально обоснованное цитатами из советских военных мемуаров и другими важными документами. Американское издательство в том же году выпустило книгу Суворова в Нью-Йорке. Подзаголовок лондонского издания был: «Кто начал Вторую мировую войну?» Естественно, это должно было привлечь внимание читателей. Но, несмотря на постоянный интерес, особенно в те юбилейные годы, к истории войны 1939–1945 годов, на лондонское и нью-йоркское издания не появилось рецензий ни в общих периодических изданиях, ни в профессиональных исторических журналах США. Разумеется, издательства «Гамиш Гамильтон» и нью-йоркское «Викинг Пресс» заинтересованы в успехе своих изданий — и поэтому разослали экземпляры для рецензий. Отчего же странное молчание?

Книга под схожим названием, «Как пришла война», лондонского профессора Д. Уатта была опубликована в Англии и в США в 1989-м. На нее вышли рецензии — в основном положительные — как минимум в пятнадцати журналах (учитывая только рецензии из Digest of American Book Reviews и Index of Book Reviews). Профессор Уатт представил общепринятую версию начала войны, в подавляющем большинстве случаев основанную на западных и германских материалах и не учитывающую множество новых источников, появившихся из-за бывшего «железного занавеса» в те ранние дни гласности.

На самом деле две книги похожи только названиями. Книга Уатта шире, ее подход к освещаемому предмету гораздо более традиционен. А у книги Суворова только один фокус — сталинские планы войны, игнорируемые большинством историков, и она использует совершенно иные источники, в основном военно-исторические.

Суворов выстраивает свою аргументацию на исторической почве, оставленной без внимания: плане советского нападения в западном направлении. По утверждению Суворова, Сталин развертывал свои войска для осуществления именно этого плана, но был застигнут врасплох упредившим его нападением Германии. В тексте Уатта нет ни малейшего намека на этот советский план войны.

Суворов предложил также новое рассмотрение более ранних замыслов Сталина, когда тот в 1939 году подписал «пакт о ненападении» с Гитлером, что подготовило ситуацию для нападения Германии и СССР на Польшу. Этот пакт, учитывая существующие британские гарантии Польше, сделал общеевропейскую войну неизбежной и в течение месяца привел вермахт к советской границе. Без этой общей границы, которую Сталин умышленно помог создать в 1939-м, не могло бы быть прямого нападения Германии на СССР в 1941-м. Как сказано ранее, Уатт не одинок в том, что не взглянул вперед для того, чтобы лучше разглядеть то, что произошло в прошлом. Бесчисленные авторы так же, как и он, полностью и непонятно почему игнорировали слова Гитлера по этому поводу, хотя именно Гитлер был главным участником событий.

Гитлер много раз говорил, что он вынужден был напасть на Советы прежде, чем они нападут на него. Был ли он прав? Были ли у Сталина планы использовать войну, особенно войну 1939-го, на пользу СССР и большевизма, интересы которых были, с точки зрения Сталина, идентичны? Широко распространяемая марксистско-ленинская теория, объявившая войны между «империалистическими» державами необходимой дорогой к их неизбежной гибели в пролетарских и колониальных революциях, должна была бы заострить внимание как современников, так и историков на связи между этой войной и вероятной заинтересованностью Сталина в извлечении пользы из нее.

Эти явные связи так же, как и пророчества Гитлера и Ленина, были почти полностью игнорированы историками, которые не задали очевидный вопрос: чего именно ожидал Сталин от второй «империалистической» войны? Они явно предпочли поверить Сталину, что его намерения при подписании пакта были чисто оборонительными, так же как и его планы накануне неожиданного нападения Гитлера в 1941-м.

На самом деле, в своей большей части «информированное» западное общественное мнение полностью приняло тогда сомнительные заверения СССР в том, что он якобы потерял интерес к центральным принципам международного авантюризма, движимого марксизмом-ленинизмом.

Привлечет ли вышеописанное внимание читателя, у которого сейчас есть вполне обоснованные причины относиться с подозрением к всевозможным фантазиям, порожденным средствами массовой информации? И есть ли причины относиться с подозрением к выпущенной известными издательствами книге, содержащей совершенно новую историческую концепцию, но оставшейся без рецензий? Даже в Британии только один видный журнал опубликовал рецензию на книгу Суворова — кстати, положительную. Джон Заметика, рецензент «Обозревателя», высказал мысль о том, что книга Суворова подвергнется нападкам «многих академических историков, предыдущие работы которых окажутся лишенными смысла, если Суворов прав». Было бы естественно увидеть среди таких критиков многих академических авторов, изучавших события 1938–1941 годов, начиная с захвата Гитлером Австрии и Судетов и кончая нападением Германии на СССР. Но к Суворову отнеслись иначе: его не рецензировали, что уведомило бы о нем широкую публику, а игнорировали, дали спокойно исчезнуть из области академического общественного мнения. Его практически изолировали, оставив вне внимания интеллигенции западного побережья Атлантического океана, получающей информацию из межрегиональных газет и ведущих общественно-политических журналов. Стал ли Суворов жертвой интеллектуальной «чистки» в наших краях?

Какого рода историческую концепцию могла бы разрушить версия Суворова, если его аргументы обоснованны?

Современный читатель, интересующийся Второй мировой войной, по всей вероятности, знаком со следующей общепринятой концепцией (изложенной здесь упрощенно ради краткости). На ней основана система распространенных на Западе мнений, в течение многих лет дающая как минимум благосклонное объяснение поведения Сталина в военные и послевоенные годы. Общепринятая история выглядит так.

Недоверие Сталина к западным демократиям, Великобритании и Франции, резко выросло после того, как они практически прекратили поддерживать чешского президента Бенеша, которому Гитлер предъявил свои требования накануне мюнхенского кризиса в сентябре 1938-го. Советский Союз был тогда связан двухсторонними оборонительными пактами с Чехословакией и Францией. Оба эти соглашения были частью системы коллективной безопасности, которую европейские державы медленно создавали в противовес нацистской Германии. Но когда англичане и французы договорились в Мюнхене с Гитлером и позволили ему присоединить к Германии заселенные немцами области Чехословакии, Сталин потерял веру в эти демократии. Он полагал, что их желание умиротворить Гитлера, удовлетворив его требования к Чехословакии, а также то, что они не консультировались с Советским Союзом по этому вопросу, указывает на готовность позволить Гитлеру захватить всё, что он хочет на востоке Европы. После этого Гитлер был бы готов к нападению на Советский Союз.

Гитлер громко декларировал свою враждебность к тому, что он называл «иудео-болыпевизмом», и свою решимость получить для германского народа «жизненное пространство» на Востоке. Учитывая такие склонности Гитлера, было бы трудно допустить, что эта расплывчатая экспансионистская цель не включает в себя как минимум большинство западных славянских земель Советского Союза.

Согласно этой версии, Сталин, предвидя войну с Германией, усиливал борьбу с тем, что ему представлялось кознями Запада. Он позволил Гитлеру продвинуться на восток и занять половину Польши в обмен на согласие Гитлера разрешить ему, Сталину, передвинуть советскую границу на запад, заняв вторую половину Польши. Таким образом Сталин смог создать из восточной Польши и других восточноевропейских государств и территорий, полученных им в результате этой сделки, земляной вал, буфер между СССР и немцами, прикрывающий восемь миллионов квадратных миль первоначальной советской территории. В результате Гитлер оказался в состоянии конфронтации с западными державами. Так Сталин выиграл и пространство и время, отчаянно необходимые ему для строительства собственной обороны, поскольку он знал, что Гитлер был непреклонен в решении в скором будущем выступить против него. Поэтому пакт Сталина с нацистами и его согласие поставлять Германии многие виды сырья, в которых она тогда нуждалась для войны на западе Европы против Англии и Франции, были оборонительными мерами, частью плана для оттягивания конфликта с целью приобретения жизненно необходимого пространства и времени.

Как следует из этой версии, декларирующей оборонительные цели Сталина, сталинский вариант большевизма не был агрессивен, несмотря на войны, которые он вел против Польши и Финляндии после пакта, и вопреки последующему жестокому захвату малых стран Балтии. Часто приходится читать, что к тому времени уже пошел на убыль кровавый большевистский экспансионизм, первоначальными создателями которого в дни революции были Ленин и Троцкий и одним из безуспешных проявлений которого было катастрофическое (для большевиков) вторжение в Польшу в 1920-м. Хотя Сталин сам был одним из политических руководителей Красной Армии и одним из главных виновников того вторжения, верящие в эту версию тем не менее доказывают, вопреки очевидности, что позже Сталин отказался он таких дорогостоящих зарубежных авантюр по рецептам его умершего учителя Ленина. Сталин, как следует из этой версии, был озабочен в основном внутренней безопасностью, боялся за будущее Советского Союза. Так считали многие историографы, и очень многие в течение последних пятидесяти лет с симпатией воспринимали внешнюю политику советского вождя. Они полагают, что у Сталина практически не было иного выхода, кроме как заключить пакт с Гитлером и сыграть собственную роль в разрушении того, что осталось от независимой Центральной и Восточной Европы. Далее, согласно этой версии, Сталин фатально просчитался, поскольку вскоре после неожиданного и быстрого поражения Франции в руках Гитлера оказался весь Европейский континент. Не имея серьезных врагов на западе континента, фюрер начал сосредотачивать свои армии против Советского Союза. Советский диктатор, планы которого — выиграть время и строить в безопасности свою страну — были прерваны германскими победами во всей Европе, не предвидел такого поворота событий. И хотя после пакта с немцами он поспешно перевооружался, укреплял свои оборонительные позиции на западе и выиграл два года в подготовке к войне, его армии тем не менее не сдержали первоначальное германское нападение в июне 1941-го. Красный военно-воздушный флот был практически уничтожен на своих аэродромах по всему фронту германского наступления. Все это произошло несмотря на то, что Сталин получал бесчисленные предупреждения о приближающемся нападении. С самого начала германского вторжения русские почти везде панически отступали. Их потери были огромны: миллионы солдат были убиты или пленены немцами и их союзниками, которые вскоре захватили главные города и промышленные центры запада СССР. За невероятной политической катастрофой последовала невероятная военная.

В вышеприведенной версии (в которой часто замалчиваются масштабы катастрофы, на которую обрек свою страну Сталин, «величайший гений человечества», как его, к его собственному удовольствию, называли) содержится нечто большее, чем отдельные ошибки. Однако, насколько невероятным это ни кажется, именно ее можно услышать чаще всего. Кто не верит, может почитать исторические труды на эту тему или заглянуть в университетские учебники или в «Нью-Йоркер» — один из множества популярных журналов, которые регулярно бомбардируют читателей любительской историографией о различных аспектах войны против Гитлера, как правило, подтверждая при этом, хотя и не всегда прямо, сталинистскую версию о советских оборонительных планах.

Даже во время войны эта версия убедила многих людей, разрабатывавших политический курс Лондона и Вашингтона и искавших исторические обоснования для предсказания того, что будут делать Советы после войны. Ее явно приняли за чистую монету наши лидеры военного времени, Уинстон Черчилль и Франклин Рузвельт. Она легла, как общепринятая историческая истина, в основу многих критически важных решений и послевоенного планирования во время ВМВ — решений, принятых в Тегеране, Ялте и Потсдаме. На этих важнейших конференциях Запад решал, как себя вести по отношению к сталинскому Советскому Союзу, своему союзнику в войне, опираясь на собственные надежды относительно поведения Сталина в ближайшие годы после войны. И часто решения Запада, обусловленные незнанием и непониманием того, что произошло в действительности, помогали Сталину. Эта версия долго преподносилась населению Запада в оправдание ошибочного доверия к Советскому Союзу и после начала холодной войны, когда советские армии удобно расположились в центре Европы, а сталинские границы и сферы влияния оказались серьезно расширены в Азии. Всего лишь несколько лет назад бывший коммунистический лидер Михаил Горбачев все еще рассказывал эту сказку для укрепления своего нынешнего оправдания Сталина.

За этой версией, разные варианты которой никогда далеко не отклонялись от вышеприведенного, слышится голос сталинистской пропаганды и желание общественности Запада, легковерных журналистов и политиков, а также многочисленных историков верить защитникам Сталина и принимать пропаганду за чистую монету. Сегодня это удивляет, но это должно было удивлять с самого начала. Ведь у современников Сталина на Западе никогда не было серьезных причин ожидать чего-либо хорошего от неожиданно обретенного военного союзника — бывшего военного союзника Гитлера! Серьезных причин не было и у их преемников. Фактически у них было еще меньше причин вообще видеть в нем что-либо хорошее — хотя многие предпочитали это делать в течение долгих лет. Сегодня мы должны признать, что долговременная популярность вышеприведенной сказки — это блестящий продукт наилучшей из когда-либо проведенных пропагандистских кампаний. Но нынешний доступ к многим архивам бывшего Восточного блока, прежде закрытым для независимых исследователей, приводит к тому, что эта версия больше не может оставаться вне критики.

Если так долго распространявшаяся историческая сказка неверна, то какая история заменит ее? По Суворову, Сталин вообще не хотел мира, ни во время судетского кризиса в 1938-м, ни в 1939-м, ни в 1941-м. Его позиция не была ни оборонительной, ни реагирующей на кого-либо. Он не тянул время для подготовки обороны, а готовил нападение, ожидая подходящего момента для собственного похода на запад. Он видел в Гитлере «ледокол», пробивающий большевикам путь на запад, демонического нигилиста, которой разорвет в клочья непрочную ткань постверсальской Европы, повсеместно разрушая правительства, экономический и общественный порядок, натравливая народ против народа, государство против государства, группу против группы.

Таким образом, предполагалось, что «ледокол»— Гитлер широко раскроет ворота континента для вторжения марксистских terribles simplificateurs («ужасных упростителей» (франц.). — Прим. ред.) и поможет реализовать их мечты об окончании империалистических войн повсеместным триумфом пролетарских революций, во время которых массы, пришедшие в отчаяние от бед и лишений войны с Гитлером, наконец восстанут против капиталистических поджигателей войны.

Суворов доказывает, что сталинское вторжение на запад при помощи РККА было назначено на начало лета 1941 — го. Если бы его доказательства широко обсуждались, то читатели, столкнувшись с хорошо разработанной системой цитат из советских военно-исторических источников, могли бы начать пересматривать всю прежнюю историю начала войны. И если бы суворовские доказательства были подвергнуты проверке, то приведенная выше псевдоисторическая версия могла быть в конце концов опровергнута. Ведь если Сталин действительно намеревался напасть на Запад в им самим выбранный момент, то причиной, по которой он заключил пакт с Гитлером в 1939-м, было не стремление к обороне, а часть тщательно разработанного плана завершить европейскую войну на истощение политическим, общественным и экономическим разрушением европейских держав.

Суворов писал военную историю и не углублялся в изучение доступных в тот момент документов, чтобы выяснить политические причины военного плана Сталина. Но в действительности этот план войны должен был иметь под собой — и имел — политический фундамент.

Очевидно, что авторами политического курса на агрессивную войну были Сталин и его ближайшие соратники в Кремле. Путь, по которому они шли, был начертан Лениным, и на их долю выпало воплотить в жизнь вышеописанную схему войны и последующей всеевропейской революции. Сообщения об этом мы находим в достоверных источниках из Коминтерна. Кроме того, что Сталин был членом его президиума, руководитель Коминтерна Георгий Димитров был частым гостем в Кремле и находился в регулярном контакте со Сталиным и с теми представителями его ближайшего окружения, кто лично передавал решения вождя органам политического контроля, а в случае Димитрова — международного политического контроля. Задолго до нападения Гитлера на СССР в июне 1941-го Сталин и его ближайшее окружение планировали исход европейской войны именно таким образом, как Суворов описал ее почти пятьдесят лет спустя: разрушение воюющих держав изнутри в результате массового недовольства (которое Красная Армия сможет поощрять силой), возникающего вследствие войны и ее неизбежных тягостей. Он готовил Красную Армию вступить в действие, как только ожидаемый гражданский конфликт — повторяющий внутренние волнения и революции в воюющих странах в 1917-м и 1918-м — вспыхнет в Западной Европе за фронтами воюющих армий как союзников, так и Германии.

Суворов только набросал эскиз этого рискованного плана. Но теперь мы получили информацию о нем от трех независимых источников, каждый из которых подтверждает слова других, каждый рассказывает о том, что сам слышал из уст кремлевских лидеров и от других высокопоставленных советских деятелей.

Информация самого подробного из этих источников является просто древней, по стандартам современной историографии. Самое свежее свидетельство (из самого Коминтерна), подтверждающее этот план, стало известно совсем недавно благодаря открывшемуся доступу в партийные архивы бывшего Восточного блока. Описание этого устрашающего плана похода на запад было сделано руководителем Коммунистической партии Германии в московском изгнании, верным сталинцем, близким к исполкому Коминтерна. Сообщение этого руководителя, скопированное в феврале 1941-го другим источником, знавшим Сталина, обрисовало возможные и предполагавшиеся тогда Кремлем последствия бушующей на Западе войны, в которую Советский Союз не был тогда непосредственно вовлечен.

Тогда, в феврале 1941 г., Вальтер Ульбрихт, немецкий коммунистический лидер (в будущем — строитель позорной Берлинской стены), рассказал своим товарищам по изгнанию о том, что только что узнал: о запланированных Кремлем возможных сценариях окончания идущей тогда в Западной Европе войны. Одним из них была описанная выше безумная затея мировой революции, поддержанной Красной Армией. Очевидно, что этот исход был наиболее благоприятным в глазах Кремля, так как только он из всех предполагавшихся ближе всего подводил Советский Союз к достижению внешнеполитических целей большевиков.

Мы не знаем, как долго разрабатывался этот план Сталиным и его кремлевской бандой. Он предполагал использование большевистскими агитаторами кризиса гражданского общества внутри воюющих держав. Кремль рассчитывал на то, что Красная Армия, следуя модели 1917–1922 годов, придет на помощь воюющему пролетариату (или, возможно, воображаемому воюющему пролетариату) и рабочим и солдатским революционным советам на Западе. Революционные правительства будут установлены по всей Европе. Планы Ленина о международной революции как последствии Первой мировой войны будут исполнены таким образом в процессе Второй мировой войны.

Кроме отсутствия убедительного документального источника этого политического замысла, в доказательствах Суворова есть еще один возможный изъян. Этот драматический сценарий, с учетом предварительных условий, подразумеваемых планом похода Красной Армии на запад, совсем не совпадает с условиями военного времени, существовавшими в период, когда Сталин, согласно Суворову, планировал напасть на Гитлера: 6 июля 1941 г. Дело в том, что в то время Гитлер, еще не напавший на Советский Союз (что он фактически совершил 22 июня), должен был быть в зените своей военной силы. Он был занят, но только на нескольких второстепенных полях сражений из-за продолжающейся войны против Британии. Исходя из этого, можно сомневаться в аргументированности ряда важных доводов Суворова, особенно в предложенной им последовательности военных действий. Но на сегодняшний день общий план военного вторжения Красных на Западе хорошо известен на основании исторических свидетельств. Так что сомневаться в нем, без предварительного опровержения этих свидетельств, не приходится. В любом случае, две исторических концепции, одна — устанавливающая политический замысел Кремля, и другая — его военную реализацию, должны рассматриваться по отдельности. Существование самого плана может сегодня считаться доказанным благодаря высказываниям его авторов и их ближайших сотрудников, хотя в работах Суворова оно недостаточно обосновано.

Сегодня главный военно-исторический аспект доводов Суворова подтверждается данными, недоступными ему во время написания «Ледокола». И эти данные, полученные из советских военных архивов и из других, доселе закрытых архивов Восточного блока, заслуживают очень пристального внимания. Имеет смысл привести мнение другого советского военного историка, В.И. Семидетко. Начиная свое исследование «Результаты битвы в Белоруссии» о поведении Советской армии ранним летом 1941-го, он вряд ли предполагал, что придет к нижеприведенным выводам.

Семидетко, вероятнее всего, ничего не знал тогда о работе Суворова. Но, публикуя в советском «Военно-историческом журнале» результаты своих поисков в недавно открытых советских военных архивах, он пришел к выводу, что причина, по которой германская армия так легко прошла через позиции Красной Армии на центральном фронте в Белоруссии в июне 1941-го (где у обеих армий, нападающей и защищающейся, были приблизительно равные силы), была в том, что позиция Красной Армии была атакующей. Это открытие, разумеется, является главной составляющей сформулированной за несколько лет до этого концепции Суворова, объясняющей тот самый разгром. Суворов тогда сказал, что Красная Армия была развернута для атаки на запад и поэтому располагалась вне оборонительных позиций, заброшенных из-за наступательной доктрины Кремля. Поэтому Красная Армия оказалась очень уязвима во время наступления немцев, которые, упреждая Сталина, напали первыми. В мои руки попали другие материалы, подтверждающие заключения, к которым Суворов и Семидетко пришли независимо друг от друга (эта независимость важна сама по себе). Один материал — советского дипломатического происхождения, совершенно независимый от военных источников, приведенных русскими авторами. Второй, совсем другой источник, содержит ту же удивительную информацию! Он из чешских архивов, закрытых до недавнего времени для независимых исследователей.

Перед германским нападением в Москву поступали предупреждения о германских военных приготовлениях на западной советской границе (многие из них британского и американского происхождения, а одно от германского посла в Москве), и Сталин явно решил успокоить дипломатические круги и унять разговоры о германском вторжении. Сегодня мы можем только догадываться, каковы были его цели.

Кремль отправил к советскому послу в Лондоне Ивану Майскому эмиссара, ведущего советского журналиста (источник не называет его имени). Майский, действуя, несомненно, по указаниям из Москвы, давно притворялся якобы самостоятельным, заигрывал со многими политическими группами и личностями по всему демократическому Лондону, передавал британцам разные, вероятно успокаивающие вести от Сталина. Мы знаем, что 15 июня у Майского была очень длительная встреча с очень высокопоставленным чиновником британского МИДа. Там настойчиво домогались того, чтобы он передал в Москву срочные предупреждения о предстоящем германском нападении. (Читатель помнит, насколько успешны были тогда британские перехваты германских сообщений.) Доказательства, которые британский дипломат представил на этот раз, явно впервые потрясли веру Майского в утверждения его собственного начальника. (Посол, которого могли отозвать домой в Москву, наверняка не часто подвергал сомнению слова, провозглашенные «величайшим гением человечества».) После этого британцы передали своим союзникам в качестве политических разведывательных данных сталинское послание, отрицающее вероятность германского нападения. Через три дня сообщение из Москвы было записано как минимум одним из них, Карелом Эрбаном, аналитиком Министерства иностранных дел Чехословацкого национального комитета (в изгнании), и передано чешскому руководству в Лондоне.

Эрбан сообщил, что Советы не боятся немцев, объясняя германскую концентрацию сил на советских границах просто проверкой бдительности и готовности потенциального противника. Однако, сказал московский эмиссар, если необходимо, они готовы пойти на многие политические и экономические уступки, чтобы откупиться от Гитлера даже с временным эффектом. Было сказано открыто о разрешении предоставления германской военной помощи нейтральной Турции (и, следовательно, намекалось на то, чего Берлин давно хотел: вступление Турции, добровольное или принудительное, в лагерь Германии). Такой ход, вполне возможно, ожидаемый после недавних успешных кампаний Гитлера на Балканах, не вызовет возражений Москвы. Это означало отказ Сталина (как минимум временный) от традиционных российских интересов в юго-восточной Европе, особенно в Болгарии и в проливах, — от интересов, реализации которых Сталин, с помощью Молотова, совсем недавно добивался на советско-германских переговорах в Берлине в ноябре 1940-го — к явному отвращению Гитлера.

Сталин, вероятно, представлял себе, что такого рода германское продвижение на юго-запад отвлечет на некоторое время внимание Гитлера от советских границ (и растянет силы вермахта далеко на юго-запад, создавая уязвимый балканский фланг), что уже отчасти и произошло во время его югославской, греческой и критской кампаний. (Быстрое советское продвижение в южном направлении на Румынию, которое Суворов считает необходимым для сталинского плана предстоящего нападения на Германию, не только отрежет поставку нефти Гитлеру, но и поймает в ловушку германские армии на юге и на востоке, не позволяя им вернуться на домашний фронт, чтобы встретить там предстоящую главную советскую атаку в западном направлении, через бывшую Польшу.)

Эмиссар сообщил, что сталинский план отвлечь силы потенциального нацистского противника и отсрочить, за счет Болгарии, его продвижение прямо на восток был также направлен на ослабление обеих сторон в войне, заботясь о том, чтобы она длилась как можно дольше. Ясно, что, если бы Гитлер принял от Сталина эту взятку, британцы были бы еще больше втянуты в войну на Балканах и в восточном Средиземном море. Советские уступки в Турции, чтобы заманить немцев на юго-восток, потребовали бы от Гитлера отложить нападение до осени. Это означало бы отсрочку, по климатическим соображениям, до следующей весны. Это дало бы Красной Армии шанс стартовать первой — если действительно, как считает Суворов, Сталин имел в виду наступать в 1941-м (или даже в 1942-м, по мнению другого историка). Тот, кто докладывал из Кремля, сообщил, что в Москве так мало боялись немцев, что Красная Армия уже заняла наступательные, а не оборонительные позиции.

В этом докладе много поразительной информации, определенно неизвестной огромному большинству исследователей истории Второй мировой войны и подтверждаемой другими источниками. Это подтверждение увеличивает доверие к самому источнику, который является, таким образом, совершенно достоверным свидетельством об удивительном — и уязвимом — расположении Красной Армии за неделю до немецкого нападения 22 июня 1941 г.

Такие данные о поведении советских войск накануне нападения Гитлера безусловно должны вызвать новый интерес к спорным заключениям Суворова. Поэтому я считаю важным более подробно коснуться творчества Суворова и надеюсь объяснить, почему большинству англоязычных читателей, интересующихся этой войной, ничего не известно о его точке зрения.

Фактически выводы Суворова были оспорены в английской прессе только одним автором, профессором Тель-Авивского университета Габриэлем Городецким. Обмен аргументами между Суворовым и Городецким произошел впервые еще в 1986 году в Журнале Британского Королевского Института Служб [RUSI], военном периодическом издании. Концепция Суворова была опубликована вне русских эмигрантских кругов только незадолго до этого обмена мнениями.

Решив опубликовать статью Суворова, редакторы журнала RUSI, возможно, решили, что ее спорность требует быстрого опровержения. Редакторы иногда пользуются подобной техникой, чтобы снять с себя ответственность за особо необычную публикацию, в данном случае — в определенном смысле потенциально прогерманскую. Ведь Гитлер сам, как было сказано ранее, оправдывал свое нападение на Советский Союз тем, что он должен был ударить на восток до того, как Советы ударят на запад. И что может быть менее политически корректно, и тогда и сейчас, чем согласиться даже в чем-либо с фюрером нацистов, о котором никто (среди взрослых и умственно полноценных) не будет жалеть.

Возможно и другое объяснение: Городецкий прочитал статью Суворова и предложил редакторам свои доводы в качестве опровержения. Кстати, доводы Суворова были оспорены не раз на различных основаниях (например, автором этих строк, желавшим знать, как кремлевский план удара на запад, следующий за ожидаемым внутренним развалом в воюющих странах, мог быть назначен, по Суворову, на 6 июля 1941 года, когда Гитлер был наиболее силен в военном отношении и его империя относительно послушна). Но историк Городецкий не пытался тогда опровергнуть доводы Суворова, даже его странные сроки советского нападения, используя свои источники в противовес военно-историческим источникам Суворова. Вместо этого он цитировал дипломатические записи советского происхождения, которые, разумеется, были тщательно отобраны и отредактированы — и крайне ненадежны. И он не использовал никаких своих аргументов для опровержения суворовских суждений о политическом плане Кремля, стоящем за военными планами. Итак, Городецкий никогда по-настоящему не оспорил утверждение Суворова, что у Сталина был прежде всего политический план похода на запад. Он просто игнорировал политический аспект. Отсюда следует, что, хотя некоторые из дипломатических аргументов Городецкого познавательны и интересны, он не скрестил интеллектуальные шпаги с Суворовым ни по одному из его важнейших аргументов. Городецкий и в более поздних своих работах на ту же тему не проявил ни малейшей осведомленности о существовании опубликованных документов, указывающих на то, что был обстоятельный политический план вмешательства Советов в ситуацию на Западе.

В контраст почти полному молчанию англоязычных рецензентов, сыгравшему, возможно, свою роль в запоздалом появлении английского перевода книги Суворова (через пять лет после его статьи в журнале RUSI), немецкий перевод «Ледокола», вышедший в 1989 г., самый ранний книжный вариант его исследования (с несколько иным подзаголовком, «Гитлер в планах Сталина» [Hitler in Stalins Kalku]), получил очень серьезные рецензии. Среди рецензентов были два очень знающих исследователя того периода, Александр Фишер, профессор Боннского университета (недавно умерший, в прошлом член важной парламентской комиссии по повторному изучению германского прошлого), и Гюнтер Гиллессен, многолетний исторический редактор самой престижной германской газеты «Франкфуртер алгемайне цайтунг». Профессор Фишер, автор многих книг и сборников документов о дипломатии того периода, включая советскую дипломатию, нашел книгу Суворова смелой — но не убедительной. Однако он тактично воздержался от окончательного приговора, верно замечая, что настоящее решение требует изучения того, что, возможно, раскроют советские архивы. Редактор Гиллессен описал книгу как слишком полемичную и, вторя Фишеру, недостаточно убедительную, как основанную на исключительно косвенных доказательствах.

Читатель, знакомый с трагической современной историей Германии и понимающий, какая огромная ответственность накладывается необходимостью исторического и юридического объяснения событий, отягощающих прошлое нескольких поколений немецкого народа, поймет, насколько осторожны должны быть немецкие авторы, оценивая исторические работы, могущие как-либо положительно осветить действия бывшего немецкого фюрера.

Суть того, что можно было бы назвать негласным соглашением между серьезными немецкими авторами, состоит в утверждении, что нельзя снисходительно относиться к попыткам уменьшить ответственность немцев за войну. Следует любой ценой избегать способа уменьшения исторической ответственности, к чему могло бы привести слишком буквальное восприятие доводов Суворова и близких к ним рассуждений. Недавняя долгая, временами беспощадная, дискуссия в немецкой прессе об источниках преступного поведения Гитлера (включая попытки найти эти источники вне Германии), так называемая «битва историков» (Historikerstreit), ясно показала, насколько болезненными могут оказаться исторические дискуссии в немецком обществе, мучимом чувством вины, доходящим почти до духовного самоуничтожения. С этой точки зрения можно рассматривать критическую сдержанность обоих немецких рецензентов в отношении вескости доводов Суворова (несомненно, заслуживающих немалого скептицизма). Таким образом, в Германии крайняя осторожность, продиктованная ужасными событиями германского прошлого, произвела тот же цензурирующий эффект, что в англоязычных странах произвело явное отсутствие интереса к пересмотру этой части прошлого.

Сам факт того, что первый перевод исследования Суворова появился в Германии, важен не только для историографии. Издание работы Суворова на немецком языке в виде книги свидетельствует о том, что в постоянно ведущихся, хотя и ограниченных, немецких публичных дискуссиях по истории Второй мировой войны пакт Моло-това—Риббентропа играет центральную роль. Публикация книги позволила заново открыть тему, почти никогда не обсуждавшуюся и выглядевшую вполне решенной благодаря многолетнему господству (и в Германии тоже) единой интерпретации событий начала Второй мировой войны.

Как мог бы Гитлер начать войну, к которой он так отчаянно стремился в 1939-м, если бы Советский Союз активно поддержал военной помощью или как минимум военными поставками и продовольствием страны на своем западном фланге, которые блокировали немецкую агрессию, направленную на восток, на Советский Союз? Даже Гитлер це пошел бы, вероятнее всего, на такой риск, имея сильных противников с запада. Но если бы этот вечно рискующий авантюрист все равно двинулся бы в поход, это была бы совершенно иная война, иные союзники, иные сроки, а не те, которые нам известны.

Недавно появилась новая книга Суворова с новыми, тщательно разработанными доказательствами его доводов, и продолжается международное обсуждение тем, относящихся к его работе. Доказательства правоты его версии становятся все сильнее. Поэтому эти темы обсуждаются все шире, хотя, как ни странно, пока вне первых полос исторических форумов англоязычных стран. Нынешнее обсуждение в Европе было стимулировано появлением первой книги Суворова в Польше и в России. Можно было представить себе популярность польского издания в посткоммунистической, вновь освобожденной Польше. Ведь Вторая мировая война — это центральное событие в новейшей истории Польши. Поляки были первыми и в конечном итоге наиболее несчастными, жертвами советско-нацистского альянса с 1939 по 1941 год. Половина их довоенной территории была захвачена Сталиным, бесчисленные граждане Польши попали в сталинские и гитлеровские лагеря (наибольшей частью многих миллионов евреев, убитых в немецких лагерях смерти, были граждане Польши), с 1944 по 1989 год они были узниками тиранического режима, изобретенного Сталиным и его друзьями для них — и предназначенного для всех и каждого, кого Красная Армия смогла загнать в свой лагерь. То, что поляки обнаружили большой исторический интерес к своему самому продолжительному — в течение веков — традиционному мучителю, России, не удивит никого, кто знаком с историей Центральной и Восточной Европы.

Русское издание книги Суворова «Ледокол» 1992 года особенно важно для обсуждения судьбы его идей, так как оно явно помогло выдвинуть дискуссию о предполагаемом сталинском плане войны на центральное место исторического спора о Сталине и сталинизме в нынешней России.

Русское издание Суворова появилось только в 1992-м, и уже после этого в послесоветских исторических журналах появились три статьи на ту же тему. Ведущий журнал «Отечественная история» напечатал русский перевод статьи немецкого военного историка Иоахима Хоффма-на «Подготовка Советским Союзом наступательной войны в 1941 г.» Приблизительно в то же время появилась в «Новой и новейшей истории» вторая статья, «Готовил ли Сталин упреждающий удар против Гитлера в 1941 г.» Ее автор, генерал-полковник Ю.А. Горьков, рассмотрел план под названием «Соображения по стратегическому развертыванию Вооруженных сил Советского Союза на случай войны с Германией и ее союзниками», найденный некоторое время до этого в бывших советских архивах. Этот план, подготовленный в мае 1941 г. генералом армии (в будущем — маршалом) Г. К. Жуковым, был опубликован в краткой форме в падком на сенсации немецком журнале «Шпигель».

Статья Хоффмана является исследованием, совершенно независимо от суворовского доказывающим, что Сталин собирался напасть на Запад в 1941 г. Она появилась впервые в 1991 г. в сборнике статей на немецком языке под названием «Два пути на Москву» [Zwei Wege Nach Moskau. Vom Hitler-Stalin Pakt zum «Untemehmen Barbarossa»]. Профессор Городецкий был включен в тот же сборник, примостившись в печатной форме рядом с Хоффманом, с намерением опровергнуть Суворова (и усиливая впечатление того, что некоторые редакторы боятся, как бы историки, подозревающие Сталина в агрессивных намерениях, не остались бы одинокими и неоспоренными). Как ни странно, та же в сущности его статья, с некоторыми добавлениями, была опубликована двумя годами раньше в немецком историческом журнале Vierteljahrshefte fur Zeitgeschichte. Там Городецкий очередной раз высказался о Суворове и так же запальчиво, как и в своих предыдущих нападках на него, взялся разгромить предположение Суворова о том, что у Сталина был наступательный план (на этот раз назвав его «новейшим, самым крайним и самым неточным описанием тех событий»). Но снова атака была направлена на русского эмигранта, а не на ближайшего соседа по сборнику Хоффмана, статья которого осталась неупомянутой.

Работа Хоффмана поддерживает многие открытия Суворова. Но Городецкий явно не видел ее, за исключением намного более ранней (1983) и менее законченной версии. Городецкий снова приходит к своим антисуворовским заключениям, не рассматривая никакие военно-исторические источники Хоффмана (в последней статье — в основном немецкие отчеты о допросах советских военнопленных) и также не критикуя военно-исторические источники, процитированные Суворовым. Более того, Городецкий писал, явно не зная о давно опубликованных материалах кремлевских планов войны. Эти планы (которые, как было замечено выше, Суворов тоже пропустил), были с 1954 г. широко доступны на английском языке. Вместо этого Городецкий отверг саму идею того, что подобное мышление — не оборонительное — существовало в Кремле, отождествляя ее с идеями, которые были созданы (антисталинистами, следует полагать) «в разгар холодной войны». И в той области, где новые исторические источники и сюрпризы появлялись почти ежедневно, он привел в поддержку своего последнего опровержения Суворова только материалы, опубликованные как минимум за два года до немецкой публикации «Двух путей на Москву». И, опираясь на такую непрочную базу, Городецкий тем не менее объявил «абсурдным» утверждение, что Сталин планировал наступление в западном направлении. Не заметив нескольких недавних сообщений, ставящих на основе советских источников под вопрос допущение, что политические намерения Сталина с 1939-го по 1941-й были добрыми и оборонительными, сообщений, предоставленных еще в 1989-м и в 1990-м советскими историками В.И. Дашичевым и М.И. Семирягой, Городецкий пришел к заключению (как читатель уже знает — неверному), что «совершенно нет свидетелей [дающих показания] о намерениях Сталина».

Городецкий связал интерес к Суворову в Германии с попыткой снять вину с Германии. Он заявил, что популярность книги в Германии (в отличие от ее практической безвестности в Англии, Франции и, он мог бы добавить, в США) происходит из тайной поддержки ее неонацистами. На самом деле, если бы профессор Городецкий следил за солидной немецкой библиографией в этой области исследований, он знал бы, что немецкий исторический интерес к войне на Восточном фронте (и к Восточной Европе вообще, если судить по немецким академическим трудам на славянские темы — в отличие, скажем, от французских) многие годы был большим, чем где-либо в Европе — если не по каким другим, то по понятным географическим причинам. Итак, позиция Городецкого как историка очень странна. От исследователя можно было бы ожидать скорее преданности идее открытого обмена мнениями, а не их замалчивания. Такую судьбу, постигшую англоязычные издания Суворова, Городецкий косвенным образом приветствует.

Статья генерал-полковника Горькова интересна тем, что он отрицает то, что план советского нападения на запад мая 1941 г. (который он сам и публикует) был чем-то большим, чем просто планом контратаки, ввиду известных немецких приготовлений к нападению на Советский Союз. Подчеркивая оборонную суть советского плана войны, Горьков отрицает, что у Советов был и дополнительный план захвата территории после запланированного броска на запад — броска, успех которого завел бы их внутрь Германии, до Бреслау и Данцига.

Невозможно представить, чтобы этот дополнительный советский план не существовал. Как могли обе стороны оставить Красную Армию на ее позициях внутри Германии после таких первоначальных военных достижений — если бы жуковский план увенчался успехом? Осталась ли бы Красная Армия просто занимать большую часть Восточной Германии и того, что ранее было захваченной нацистами центральной или даже западной Польшей? Следовало ли Красной Армии после успешного продвижения на запад стойко держаться на новой линии обороны, ведя войну на истощение против немцев — войну, поддерживаемую огромными людскими и сырьевыми ресурсами Кремля, — до тех пор, пока внутренний фронт Германии не рухнет и Красная Армия снова не двинется на запад, на этот раз почти беспрепятственно?

Но и в том маловероятном случае, если бы Сталин имел в виду мир, а не международную революцию, Советам наверняка был бы нужен военно-политический план окончательного, оформленного переговорами отступления с фронта в центрально-восточной Европе к советским границам, после того как Гитлер будет разбит и воцарится мир. Красная Армия на могла просто так промаршировать несколько сотен миль внутрь хорошо вооруженной гитлеровской Германии, как предполагалось планом Жукова, а потом вернуться на свои первоначальные позиции. Чего ради? Где-то, на каком-то уровне, должны были быть другие планы с каким-то политическим результатом успешного вторжения, предусмотренного планом, о котором сообщил Горьков.

Однако Горьков демонстрирует непонимание того, что обсуждаемый им военный план мог иметь какое-то отношение к кремлевским замыслам на то время, которое последует за предполагаемым успехом западной кампании. Он также предстает неосведомленным о склонности Сталина к политическому авантюризму, склонности, обсуждавшейся даже в советских исторических изданиях (и в других местах) российскими коллегами Горькова — Дашичевым и Семирягой (и некоторыми другими).

Статья Горькова 1993 года тем не менее важна, поскольку она, как и российское издание перевода статьи Хоффмана, выдвинула вопрос сталинских военных планов прямо в центр оживленных российских обсуждений ключевого периода советского прошлого. Работа Горькова касается и Суворова, и ряда публицистических статей в российской прессе о сталинских военных планах, и «круглого стола» на эту тему, проведенного в мае 1992 г. в Москве в Институте военной истории Министерства обороны Российской Федерации.

Третья статья, помещенная в № 1 «Отечественной истории» за 1994 год, тоже фокусируется на Суворове. Цель автора очевидна: изложить в основном мнения многочисленных немецких критиков Хоффмана и Суворова (игнорируя, как и почти все другие такие авторы, постсоветских историков, доказывающих агрессивные намерения Сталина). Но автор, А.И. Борозняк, тем не менее отмечает, что некоторые из критиков, как, например, профессор Фишер, утверждают, что вопрос не может быть решен, пока советские архивы, многие из которых и сегодня закрыты для независимых исследователей по очевидным политическим причинам, не будут тщательно исследованы. Недавно та же «Отечественная история» опубликовала несколько статей российских историков, которых пустили в архивы, открытые для независимых исследователей, в то время как Центральный президентский архив недоступен. Суть находок трех из них состоит в том, что советская военная доктрина поощряла «империалистические» войны и что Сталин радикально изменил направление советской пропаганды зимой 1941 г. (когда Вальтер Ульбрихт сообщал немецким партийным товарищам новости о возможной поддержке Красной Армией революции на Западе): от осуждения всех «империалистических» войн на поддержку наступательной войны.

Обсуждение роли Сталина в развязывании войны идет сейчас и на Западе, и на Востоке, хотя некоторые историки полны решимости прервать это обсуждение, называя «абсурдным» оспаривание традиционного видения замыслов Сталина как миролюбивых. Обсуждение доводов Суворова и других исследователей об агрессивных планах Сталина должно в ближайшие годы помочь вернуть эту тему в главное русло мировых научных споров. Их место там — особенно учитывая склонность некоторых постсоветских историков, как и защитников Сталина на Западе, заранее отвергать его ответственность за несчастья Второй мировой войны.

Настало время добросовестных исторических дискуссий, основанных на открытом допуске к архивам и ведущих к честному пониманию советского прошлого и советской политики, приведшей СССР к катастрофе как на внутренней, так и на международной арене. Это особенно важно, если учитывать тенденцию нынешнего правительства России к военным решениям кризисов и к бессовестному использованию угроз — как в отношениях с более слабыми соседями, так даже и с Соединенными Штатами.

Перевод с английского Миши Шаули.