Правда Виктора Суворова

Богдан Мусиаль «Мы схватим капитализм за шиворот»

Международные исследователи уже в течение нескольких десятилетий едины в том, что немецкое нападение на Советский Союз 22 июня 1941 г. было идеологически обусловленной войной, спланированной и начатой как война на уничтожение за завоевание жизненного пространства. Существует много доказательств этому, в том числе и высказывания самого Гитлера. Несомненно, что летом 1941 г. Советский Союз пал жертвой давно подготавливавшейся агрессии. Советская военная и послевоенная пропаганда подавала нападение Германии соответствующим образом, одновременно оставляя в тени продолжавшийся почти два года германо-советский союз.

Новейшие исследования показали, однако, что Советский Союз самое позднее с начала тридцатых годов тоже готовился к идеологически обусловленной наступательной войне. Ее цель — расширить коммунистическое владычество в Европе и в мире силой оружия. Советский Союз начал реализацию этой программы на практике вторжением в Польшу в сентябре 1939 г. Помимо прочего, это подтверждается высказываниями ближайших доверенных лиц Сталина, что будет показано ниже.

Подготовка к наступательной войне в тридцатые годы

Когда в начале тридцатых годов в Москве состоялось одно из обычных многочасовых заседаний правительства, на повестке дня стоял вопрос о подготовке советских вооруженных сил к войне. На нем присутствовали народный комиссар по военным и морским делам Климент Ефремович Ворошилов и инспектор кавалерии Семен Буденный. Во время заседания Буденный передал своему другу Клименту записку с комментарием по поводу выполнения подготовки к войне: «К.Е. Что же делается на белом свете? Три года тому назад говорили, что нам нужно два-три года, тогда мы сами нападем, а теперь просим пять лет, но когда я вдумываюсь в нашу готовность по докладам, то получается, что с каждым годом мы становимся все менее и менее готовы. С.Б.».

Буденный, совершенно очевидно, имеет в виду приготовления к войне с Польшей, тогдашним главным врагом Советского Союза. «Польская опасность» была для советских вождей в двадцатые и тридцатые годы чем-то очевидным. Они рассматривали Польшу как острую угрозу первому в мире коммунистическому государству, и в первую очередь как главное препятствие распространению коммунистической революции на Центральную и Западную Европу. Ведь были же части Красной Армии в августе 1920 г. остановлены под Варшавой и обращены в бегство, как раз тогда, когда они находились на пути в Европу и одновременно надеялись на коммунистическую революцию в Германии. В марте 1923 г. Сталин писал в «Правде» по поводу польской войны: «Так обстояло дело в 1920 г. во время войны с поляками, когда мы, недооценив силу национального момента в Польше и увлекшись легким успехом эффектного продвижения вперед, взяли на себя непосильную задачу прорыва в Европу через Варшаву, сплотили против советских войск громадное большинство польского населения и создали, таким образом, обстановку, аннулирующую успехи советских войск под Минском и Житомиром и подорвавшую престиж советской власти на Западе».

Это поражение все долгие двадцатые и тридцатые годы оставалось травмой для советских вождей. Польша запирала Советскому Союзу путь в центр Европы, в Германию. Но как раз Германии отводилась в большевистских планах мировой революции ключевая роль. В строго секретной, только членам Политбюро адресованной памятной записке о «будущей немецкой революции и задачах Российской коммунистической партии» говорилось: «Пролетарская революция в Германии с первых же ее шагов приобретает еще большее международное значение, нежели российская революция. Германия — более промышленная страна, чем Россия. Германия находится в самом центре Европы. «…›› Главнейшим врагом германской революции окажется буржуазная Польша. Польская буржуазия окажется наиболее злобным врагом не только потому, что именно ее французский империализм более всего склонен избрать орудием своих контрреволюционных целей, но и потому, что, предвидя трудность своего положения между советской Германией и советской Россией, польская буржуазия будет драться с мужеством отчаяния. «…» Советская Германия с первых же дней своего существования заключит теснейший союз с СССР. «…» Такой союз имел бы в своем распоряжении все хозяйственные ресурсы, какие только необходимы для процветания и советской Германии, и СССР. «…» Надвигающаяся вторая, действительно пролетарская революция в Германии поможет советской России окончательно победить на решающем фронте социалистического хозяйственного строительства, а тем самым создаст незыблемую базу для победы социалистических форм хозяйства во всей Европе».

Далее в записке говорилось: в случае пролетарской революции в Германии и возможной войны в Европе необходимо вовремя выдвинуть лозунг Соединенных Штатов рабоче-крестьянских республик Европы. «Лозунг «Соединенные Штаты» для коммунистов является не чем иным, как этапом к лозунгу «Союз советских республик Европы. А поскольку к такому союзу, разумеется, будет принадлежать и СССР — к лозунгу «Союз советских республик Европы и Азии» «…»

С революцией в Германии большими шагами приближается революция в Европе и во всем мире». И Сталин был того же мнения. В августе 1923 г. он писал Августу Тальхаймеру, редактору «Роте фане»: «Победа революции в Германии будет иметь для пролетариата Европы и Америки более существенное значение, чем победа русской революции шесть лет назад».

Такого рода взглядами обосновывалась и мечта о прямой границе с Германией или о «коридоре» к ней. Сергей Гусев, начальник политического управления Красной Армии, писал в 1923 г. Григорию Зиновьеву, одному из ближайших соратников Ленина и одновременно одному из влиятельнейших советских вождей в 20-е годы: «Тов. Зиновьев! Не приходило ли Вам в голову, что в случае германской революции и нашей войны с Польшей и Румынией решающее значение могли бы иметь наступление наше на Вост. Галицию (где поднять восстание не трудно) и «случайный» прорыв наш в Чехословакию, где при сильной КП вполне возможна революция (в «присутствии» наших двух-трех дивизий). Таким способом мы: 1) вышли бы в глубокий тыл Польше и ее участь была бы решена, 2) получили бы через Ч.-С. «коридор» в Советскую Германию; 3) имели бы Ч.-С. Красную Армию. Не следует ли уже теперь вести политическую подготовку Ч.-С. в этом направлении?»

Феликс Дзержинский, основатель пресловутой ЧК, предшественницы ГПУ/НКВД/КГБ, и один из крупнейших советских функционеров, вплоть до своей смерти в 1926 г. занимался по поручению Политбюро «польским вопросом». В последние месяцы перед смертью он определил ближайшие и средней срочности цели советской польской политики исходя из того, что Польша нападет на Советский Союз самое позднее в 1927 г.: «…во всяком случае мы перенесем границу на Буг, присоединим Западную Украину к УССР, отдадим Вильно Литве, создадим непосредственное соединение с Германией».

После смерти Дзержинского в советской польской политике ничего не изменилось. Сталин писал 1 сентября 1930 г. Вячеславу Молотову: «1) Поляки наверняка создают (если уже не создали) блок балтийских (Эстония, Латвия, Финляндия) государств, имея в виду войну с СССР. Я думаю, что, пока они не создадут этот блок, они воевать с СССР не станут, — стало быть, как только обеспечат блок, начнут воевать (повод найдут). Чтобы обеспечить наш отпор и поляко-румынам, и балтийцам, надо создать себе условия, необходимые для развертывания (в случае войны) не менее 150–160 пехот[ных] дивизий, т. е. дивизий на 40–50 (по крайней мере) больше, чем при нынешней нашей установке. Это значит, что нынешний мирный состав нашей армии с 640 тысяч придется довести до 700 тысяч. Без этой «реформы» нет возможности гарантировать (в случае блока поляков с балтийцами) оборону Ленинграда и Правобережной Украины. Это не подлежит, по-моему, никакому сомнению. И наоборот, при этой «реформе» мы наверняка обеспечиваем победоносную оборону СССР. Но для «реформы» потребуются немаленькие суммы денег (большее количество «выстрелов», большее количество техники, дополнительное количество командного состава, дополнительные расходы на вещевое и продовольственное снабжение). Откуда взять деньги? Нужно, по-моему, увеличить (елико возможно) производство водки. Нужно отбросить ложный стыд и прямо, открыто пойти на максимальное увеличение производства водки на предмет обеспечения действительной и серьезной обороны страны».

Далее Сталин пишет в том же письме, что задание по увеличению производства водки надо официально закрепить в госбюджете на 1930/31 г. Ничего удивительного, что 15 сентября 1930 г. Политбюро принимает решение: «принять необходимые меры к скорейшему увеличению выпуска водки «…» Принять программу выкурки спирта в 90 мил. ведер в 1930/31 году».

Нет никакого сомнения, что в 1930 г. советское руководство действительно было озабочено масштабным вооружением Красной Армии. Об этом свидетельствуют также следующие цифры. Красная Армия выросла с 631 000 солдат в 1930 г. до 1 033 570 в 1934 г.; число самолетов увеличилось с 1149 до 4354, число танков — с 92 в 1928 г. до 7574 в 1934 г. После 1934 г. Советский Союз продолжал наращивать вооружение. В 1939 г. Красная Армия состояла из 1 931 962 солдат, она располагала 10 362 самолетами и 21 110 танками.

В то же время большое число танков, самолетов и солдат создавало ложное представление о действительном состоянии боеготовности советских войск, на что и указывал Буденный в процитированной выше записке. В реальности стремительно растущая масса военных материалов и вооружений не соответствовала их качеству. Самолеты и танки были устаревшими и очень быстро ломались, солдаты плохо питались и были немотивированы. Офицерский корпус тоже не соответствовал уровню других стран. Этому было много причин, одной из важнейших представляется сталинистский террор тридцатых годов, который зверствовал и в Красной Армии.

Первая большая волна чисток настигла Красную Армию уже в 1929–1930 гг. Более 10 000 офицеров были уволены из армии, более 2600 из них были арестованы. В 1930–1932 гг. в рамках операции «Весна» были арестованы 3000 офицеров, в большинстве случаев бывшие офицеры царской армии. Вторая большая волна чисток началась в 1934 г. и длилась до 1936-го. Ее сменила в 1937 г. третья волна, ставшая кульминацией террора в Красной Армии.

К 31 декабря 1936 г. корпус высших офицеров всех родов войск (начиная от генерал-майора) насчитывал 1651 человека. Согласно последним исследованиям Павла Вечкоркевича между 1936 и 1939 гг. 87 % из них потеряли свои должности, девять покончили самоубийством и 1433 были уволены. Согласно доступным сегодня документам из 1433 уволенных 1179 были арестованы, 715 в конечном счете расстреляны, 71 умер в тюрьме или в ГУЛАГе. Получается, что почти половина (48 %) из общего числа высших офицеров погибла в 1936–1939 гг.; сотни попали в тюрьму и ГУЛАГ, многие были понижены по службе, другие «добровольно» ушли со службы, чтобы избежать преследований.

На более низком уровне террор был относительно менее жестоким, хотя абсолютное число жертв оказалось гораздо выше. По последним оценкам, число всех офицеров советских вооруженных сил, которые пострадали от чисток в 1935–1939 гг., достигает 63 000. Из них 14 775 были либо до, либо после увольнения со службы арестованы. Часть была убита, остальные попали в тюрьму или в ГУЛАГ. По неполным данным, число офицеров, приговоренных к смерти советской военной юстицией, составляет 4467. В 1938 году офицерский корпус советских вооруженных сил насчитывал всего 179 000 человек.

Эта волна террора имела для советских вооруженных сил катастрофические последствия. Во время германо-советской войны 1941–1945 годов погибли 6,3 % всех высших офицеров (генеральского уровня), во время чисток было убито почти 50 %.

Генерал Константин Рокоссовский, сам сидевший с 1938 по 1940 г., писал по этому поводу: «Это было хуже, чем артиллерийский огонь по собственным войскам». На мораль и качество офицерского корпуса террор оказал самое разрушительное действие.

Но и с простыми солдатами обращались не лучше. Большинство из них пришли из деревни и испытали, точнее пережили, террор коллективизации тридцатых годов, жертвами которого стали миллионы людей. Но сталинский террор бушевал и в городах тоже, так что большая часть солдат прямо или косвенно была им затронута. В этих условиях воодушевление по поводу службы на Сталина и на советское государство было скорее ограниченным. Генерал Георгий Жуков, получивший в 1939 г. в командование Киевский военный округ, констатировал: «Распад дисциплины вплоть до самовольного оставления службы и дезертирства». Нужно было ввести новый ужесточенный порядок несения службы, который предусматривал, помимо прочего, и физическое насилие, которое офицеры широко применяли.

Большие проблемы были также в области вооружений. Число произведенных самолетов и танков было высоким, их качество, однако, низким. Очень часто из-за непрофессионального обслуживания и использования происходили аварии. В 1937 г. число аварий в воздушных силах по сравнению с предыдущим годом повысилось на 80 %.16 мая 1939 г. Климент Ворошилов был вынужден сообщить, что аварии в воздушных силах приняли «чрезвычайные размеры».

С 1 января по 15 мая 1939 г. во время катастроф погибли 70 пилотов, была потеряна 91 машина. Не лучшим было положение в других родах войск, но аварии там были не такими заметными и их было легко скрыть.

Советское руководство исследовало ситуацию и приняло решение произвести реформы. Разрабатывались новые планы и программы, раздавались приказы и указания, которые следовало немедленно претворять в жизнь. Речь шла о том, чтобы исправить недостатки и упущения и как можно быстрее повысить боеготовность Красной Армии. Эта деятельность была, однако, не особенно успешной, что подтвердили результаты 1939–1941 гг.

Когда советское руководство в конце 20-х годов постановило начать вооружение страны, главного врага оно видело в Польше. Антикоммунистическая Польша запирала Советскому Союзу путь на Запад. К тому же болезненное для советских вождей поражение 1920 г. и в будущие годы влияло на их отношение к Польше как к государству и нации. В двадцатые и тридцатые годы в Советском Союзе возник антипольский психоз, который вылился в коллективное преследование польского меньшинства (так называемые польские операции). Тысячи поляков были расстреляны, многие тысячи арестованы и депортированы.

14 сентября 1937 г. Николай Ежов, народный комиссар внутренних дел и инициатор операции, доложил Сталину о ходе «польской операции». Ежов сообщал, что по обвинению в шпионаже в пользу польского государства арестованы 23 216 человек польского происхождения. Сталин написал на краю доклада: «Т. Ежову. Очень хорошо. Копайте и вычищайте и впредь эту польско-шпионскую грязь. Крушите ее в интересах СССР». «Польская операция», естественно, продолжалась.

Приход к власти в Германии национал-социалистов изменил политическую ситуацию в Европе. Советский Союз не был для Гитлера потенциальным союзником, напротив, политика немецкого диктатора была антикоммунистической и антисоветской. Сталин все же пытался наладить контакты с национал-социалистическим режимом, поначалу, правда, безуспешно. Советскому руководству быстро стало ясно, что нацистская Германия с заново воссозданным вермахтом и быстрым вооружением сможет стать опаснейшим врагом Советского Союза. Польша, благодаря своему геополитическому положению продолжала играть в этих расчетах важную роль.

В конце ноября 1938 г. состоялось заседание Главного военного совета. Главной темой обсуждений были советско-японские бои в июле и августе 1938 г. у озера Хасан. Заключительный доклад сделал маршал Ворошилов, нарком обороны: «…на западной границе мы имеем врага, не менее организованного, чем японцы… Сейчас, когда мы говорим о западном нашем участке, мы имеем в виду Германию; Польша, Румыния и всякие там Прибалтики, они у нас со счетов давным-давно сняты, этих господ мы в любое время при всех обстоятельствах сотрем в порошок».

Но в 1939 году произошел неожиданный поворот. Гитлер, который пытался — хотя и безуспешно — привлечь Польшу в качестве союзника в идеологической войне против Советского Союза, теперь решил напасть на Польшу. Чтобы обезопасить себя, он, недолго думая, предложил Сталину поделить Польшу и оставшуюся Восточную Европу между Германией и Советским Союзом. Сталин охотно принял это предложение, и в ночь с 23 на 24 августа 1939 г. министры иностранных дел Германии и России подписали печально известный пакт Гитлера — Сталина, которым был официально предрешен четвертый раздел Польши.

Первого сентября 1939 г. Германия напала на Польшу. Когда польская армия была почти разбита, но не все части страны еще были заняты, Сталин ввел в Польшу свои войска. Красной Армии пришлось легко, тем более что польские войска кое-где совсем не сопротивлялись. Красная Армия и вермахт отметили свое братство по оружию совместным парадом в Бресте.

Союз с Германией преследовал, с точки зрения Сталина, ясную цель: с одной стороны, следовало передвинуть советскую границу как можно дальше на запад, с другой — вовлечь Германию в войну с западными странами, чтобы таким образом ослабить западные (капиталистические) страны. Седьмого декабря 1939 г. в Кремле состоялось совещание, на котором Сталин объяснил причины, подвигшие его на германо-советский пакт: «Война идет между двумя группами капиталистических стран «…» Мы не прочь, чтобы они подрались хорошенько и ослабили друг друга. «…» Гитлер, сам этого не понимая и не желая, расстраивает, подрывает капиталистическую систему. «…» Мы можем маневрировать, подталкивать одну сторону против другой, чтобы лучше разодрались. Пакт о ненападении в некоторой степени помогает Германии. Следующий момент — подталкивать другую сторону».

Этот комментарий показывает, что Сталин поставил на то, чтобы в полную силу разжечь войну между Германией и западными союзниками и ослабить капиталистические страны. В тени этого конфликта он предпринял первые шаги, чтобы силой оружия распространить советско-коммунистическое владычество за пределы Советского Союза. Первой жертвой стала Польша, которую Германия и Советский Союз разделили между собой. Вскоре должны были быть заняты и стать советскими балтийские страны и Бессарабия.

Красная Армия в 1939–1941 гг. и ее боеготовность

Тридцатого ноября 1939 г., еще в победном угаре, Сталин приказал напасть на гораздо более слабую Финляндию. Однако совершенно неожиданно Красная Армия поначалу потерпела чувствительное военное поражение. Только после трех месяцев изнурительных боев Финляндия попросила СССР о перемирии и заявила о согласии отдать Советскому Союзу требуемые им территории. Красная Армия понесла большие потери, а недостатки советских вооруженных сил стали всем очевидны. Зимняя война обернулась шоком для Сталина и советского руководства. Им стало ясно, что Красная Армия еще не готова к наступательной войне. Климент Ворошилов в мае 1940 г. ушел с поста министра обороны, были запущены новые реформы и программы вооружений.

На заседании Политбюро 27 марта 1940 г. обсуждалась финская война. Маршал Ворошилов, тогда еще нарком обороны, занялся самокритикой: «Недостаточная подготовка к такой войне. Ряд командиров непригодны. Армия плохо вооружена». Он предлагает меры по исправлению ситуации: «Необходима профессиональная армия. — Быть готовыми в любой момент. — Положить конец флуктуациям в командирском составе. — Железнодорожный транспорт существенно улучшить. — Резервы должны быть увеличены».

Днем позже члены Политбюро обсуждали доклад Ворошилова, на которого, как отмечает Димитров в дневнике, открыто нападали. Сталин взял, однако, Ворошилова под защиту: «У нас не часто происходит такое, чтобы народный комиссар так открыто говорил о своих ошибках». Затем Сталин нападет на командиров: «Командиры — 60 % хорошие, 40 % шляпы, бесхарактерные, трусы и т. д. «…» Все зависит от командиров. Хороший командир и с плохой дивизией добьется своего, плохой командир может и хорошую дивизию разложить. «…» Если наркоматы будут лучше работать, у нас будет лучшая армия в мире».

В следующие месяцы происходила оценка ситуации, о чем Сталин лично заботился. Выяснилось, в насколько плохом состоянии находилась Красная Армия. Седьмого ноября 1940 г. после военного парада на Красной площади в Кремле состоялся прием, на который Сталин пригласил своих ближайших соратников. В самом конце, когда все уже собирались расходиться, слово взял явно раздраженный Сталин. Он произнес длинную речь, говорил запальчиво, ругал своих соратников и угрожал им: «История нас избаловала. Мы сравнительно легко добились многих успехов. И это вызвало у многих самодовольство, опасное самодовольство. «…» Уроки войны в Финляндии, уроки войны в Европе не изучаются. «…» К такой воздушной войне, какая идет между Германией и Англией, мы не готовы. Выяснилось, что наши самолеты только 35 минут могут продержаться в воздухе, а немецкие и английские — до нескольких часов! Если наши вооруженные силы, наш транспорт и т. п. не будут так же сильны, как у наших противников (а это все капиталистические страны, даже те, которые выдают себя за наших друзей), тогда они нас сожрут. «…» Мы сейчас реорганизуем пехоту, кавалерия всегда была хорошей, теперь нужно серьезно заняться авиацией и противовоздушной обороной. Этим я занят ежедневно. Я беседую с конструкторами и другими специалистами. Но я единственный, кто занимается сразу всем. Никто из вас ни капли об этом не думает. Я здесь один такой… Но я могу учиться, читать, сосредотачивать внимание каждый день; почему вы этого не можете? Вы не любите учиться, живете в свое удовольствие. Двумя руками раздаете наследство Ленина. «…» Выслушают меня и все оставят по-старому. Но я вам покажу, если выйду из терпения (вы знаете, как я это могу). Так ударю по толстякам, что все затрещит».

Устранение многочисленных недостатков и слабостей Красной Армии требовало огромной работы, времени и значительных финансовых средств. Поэтому неудивительно, что через 7 месяцев, в мае 1941 г., необходимый уровень боеготовности Красной Армии еще не был достигнут. Восьмого мая состоялось заседание Главного военного совета Красной Армии. На нем было установлено, что «в целом боевая подготовка хотя и повысилась по сравнению с 1941 г., но все еще не отвечает современным требованиям ведения операции и боя и характеризуется невыполнением задач, поставленных в приказе НКО № 30».

Существует множество документов 1941 г., в которых высшие военные извещают партийное руководство о трудностях в подготовке к войне. 15 апреля 1941 г. начальник Генерального штаба генерал Георгий Жуков жаловался на то, что армия недостаточно обеспечена боеприпасами, в особенности артиллерийскими. В тот же день Высший военный совет принял постановление, в котором обязал правительство до конца 1941 г. обеспечить армию боеприпасами всех калибров, с тем чтобы создать резервы на три месяца ведения войны. 14 мая 1941 г. генерал Федоренко сообщал наркому обороны, что моторизованные корпуса из-за недостаточного обеспечения танками не полностью боеспособны.

Например, части, располагавшиеся в крепости Брест, имели много артиллерии, но боеприпасы к ней до 22 июня 1941 г. так и не были доставлены. Созданная в начале 1941 г. и расположенная в Хайновке под Белостоком 208-я моторизованная дивизия была в июне 1941 г. вооружена только на 70–80 %. Входивший в эту дивизию 128-й танковый полк должен был иметь 250 танков, но не имел ни одного. И эта часть не была исключением. Летом 1941 г. огромные советские танковые соединения находились в состоянии реорганизации, достижение ими полной боеготовности предполагалось весной 1942 г..

10/11 июня 1941 г. маршал Тимошенко, тогдашний нарком обороны, и генерал Жуков, начальник Генерального штаба, докладывали Сталину о неудовлетворительном продвижении строительства железнодорожных линий, важнейших путей обеспечения войск. Они информировали Сталина, что выполнение планов строительства железнодорожных линий на 1941 г. под угрозой: «На одиннадцати новых железнодорожных линиях западного направления работы были начаты в конце апреля и до сих пор не развернуты в полной мере. На 1 июня по многим линиям выполнено только 8 % годового плана. «…» Годовой план работ по строительству этих мостов (на западном и южном направлениях. — Б.М.) на 1 июня т. г. выполнен в пределах от 13 до 20 %». Главная причина трудностей состояла, согласно докладу, в нехватке строительных материалов (цемента, дерева, железа).

Параллельно с массированным вооружением Генеральный штаб разрабатывал в 1940–1941 гг. планы нанесения удара в западном направлении, то есть по расположенным на польской территории немецким войскам. Последние известные планы датированы маем 1941 г. Современные исследования показывают, однако, что в 1941 г. Красная Армия была совершенно не готова к войне с таким сильным противником, как Германия. Это было ясно советскому руководству во главе со Сталиным.

«Миролюбие» и подготовка к агрессивной войне

В то время как пропаганда демонстрировала советское «миролюбие», многое указывало на то, что Советский Союз самое позднее с 1930 г. готовился к агрессивной войне. Советское руководство, как это упоминалось выше, во время массированного вооружения делало упор на танки, артиллерию и авиацию как на современные наступательные виды вооружений. Кроме того, многие высказывания Сталина можно истолковать подобным образом. 28 марта 1940 г. он, помимо прочего, заявил на пленуме ЦК: «Артиллерия играет решающую роль, танки расчищают дорогу пехоте». Годом позже, в мае 1941 г., во время приема в Кремле Сталин подчеркнул в разговоре со своими ближайшими соратниками значение наступательных видов оружия: «Самое важное — это хорошо вооруженнная пехота. — Но главную роль играет артиллерия (пушки, танки). — Для исполнения этой роли артиллерии нужна авиация. — Одна авиация не может решить исход боя, но во взаимодействии с пехотой и артиллерией она играет чрезвычайно важную роль. — Решающими являются при этом «…›› самолеты с нормальной дальностью (бомбардировщики и штурмовики). «…» Кавалерия не потеряла своего значения в современных боях. — Она особенно важна, если надо преследовать выбитого со своих позиций противника и не дать ему возможность укрепиться на новых позициях».

Советское руководство с 1930 г. делало ставку на те рода оружия, которые необходимы для ведения современной наступательной войны: на танки, артиллерию, авиацию, которые «расчищают» путь пехоте. Но не только выбор оружия говорит за то, что СССР самое позднее с 1930 г. готовился к ведению агрессивной войны. Высказывания Сталина и его ближайших соратников, как, например, цитировавшееся выше высказывание Семена Буденного, тоже свидетельствуют об этом: «Три года тому назад говорили, что нам нужно два-три года, тогда мы сами нападем». Сталин сам заявил 5 мая 1941 г. во время приема в Кремле своим ближайшим сотрудникам: «Нет обороны без наступления».

Пропаганда, однако, подчеркивала «миролюбие» советского государства. Еще в 1923 г., когда в узком кругу обсуждались планы нападения на Польшу, Сталин указал на вопрос, который он считал важным: «Под каким легальным прикрытием мобилизнуть солдат, сохраняя внешность миролюбия и, по крайней мере, внешность обороны?»

Характер пропаганды сохранялся до 1941 г. В этом духе воспитывались офицеры и солдаты Красной Армии. Но весной 1941 г. Сталин явно пришел к выводу, что предшествующая пропаганда, которая поддерживала «иллюзию миролюбия», больше не соответствует ситуации. Солдат и офицер теперь надо психологически готовить к предстоящей агрессивной войне. Как уже упоминалось, 5 мая 1941 г. после торжественного собрания выпускников Военной академии в Кремле состоялся прием, на котором Сталин, помимо прочего, заявил: «…Наша политика мира и безопасности в то же время политика подготовки войны. Нет обороны без наступления. Надо воспитывать армию в духе наступления. Надо готовиться к войне».

«Поворот в пропаганде, а не в политике»

В течение следующих недель действительно был разработан проект новой директивы о политической работе в рядах Красной Армии. 4 июня 1941 г. состоялось заседание Главного военного совета, на котором обсуждалось новое направление «партийно-политической работы в рядах Красной Армии». Присутствовали, помимо прочих, нарком обороны маршал Тимошенко, Буденный, а также Жданов и Маленков, члены Политбюро и ближайшие соратники Сталина. Документ настолько выразителен, что его стоит привести целиком: «Очередные задачи партийно-политической работы в Красной Армии»

(Краткая запись обсуждения проекта директивы на Главном военном совете Красной Армии 4 июня 1941 г.)

Тимошенко. Много мелочей в директиве. Повторения. Вводная часть велика. Объединить вместе с директивой о политучебе красноармейцев.

Жданов. Обе директивы объединить. Не обременять документ опросами партийного хозяйства, работой среди жен начсостава. Построить директиву: 1) Почему нам нужен другой характер пропаганды. Идет война. Сказать, почему погибла Франция и победила Германия. Развенчать легенду о непобедимости германской армии. 2) Возросла мощь СССР. Об этом было сказано, когда мы шли на Румынию. Мы стали сильнее, можем ставить более актуальные задачи. Войны с Польшей и Финляндией не были войнами оборонительными. Мы уже вступили на путь наступательной политики. 3) Между миром и войной — один шаг. Вот почему наша пропаганда не может быть мирной. Пропаганда должна иметь соответствующие темпы. Мы не можем сейчас планировать политучебу на 2 года и иметь политучебник, который будет изучаться 2 года. Армию нужно держать в готовности в любой момент. Отсюда задача так перестроить пропаганду, чтобы она соответствовала новым задачам. Надо насытить директиву содержанием, если хотите, надо дать шпаргалку. Раскрыть существо о войне и политике.

Буденный. Объединить обе директивы. Директива ругает за пацифизм, за мирный дух в пропаганде. Но кого она ругает? Нас нужно за это ругать. Ведь мы так направляли пропаганду. В директиве нужно сказать, что и как, разъяснить. Об изучении сопредельных стран надо сказать по каждой стране, например, по Англии, Турции и т. д.

Жданов. Перехода от одной политики к другой нет. Еще Ленин говорил во время Первой мировой войны в статье «О лозунге Соединенных штатов Европы», что в случае необходимости победивший пролетариат выступит даже с военной силой против капиталистических государств. Политика наступления была у нас и раньше. Эта политика была определена Лениным. Мы теперь лишь лозунг меняем. Мы приступили к реализации ленинского тезиса.

Маленков. Поворот в пропаганде, а не в политике. В документе надо дать ответы на все вопросы по существу, объяснить все вопросы, чтобы оказать конкретную помощь в пропаганде, все ваше разъяснение, которое вы даете в проекте директивы, это цитата из Ленина о том, что мы схватим весь капитализм за шиворот. Документ примитивно изложен, как будто бы завтра мы будем воевать.

Жданов. Тогда будет непонятно, почему мы маневрируем в дипломатии, если мы завтра собираемся воевать. А мы печатаем в «Красной звезде» о сборах начсостава запаса. Поворот в пропаганде, а не в политике.

Тимошенко. Составить одну директиву. Особо дать указание к тематике политзанятий. Документ должен создать поворот в политической пропаганде. Проект директивы обсудить на следующем заседании Главного военного совета.

Жданов. ЦК составляет по этому же вопросу директиву для всей партии. Я дам указание агитпропу ЦК, чтобы вместе с вами сделали вводную часть или чтобы вам дали вводную часть, подготовленную в ЦК. Весь документ надо будет обсудить в Политбюро».

Ход дискуссии о новой директиве, в которой участвовали ближайшие помощники Сталина, как и другие приведенные здесь свидетельства, позволяют сделать вывод о том, что Советский Союз много лет готовился к идеологически обусловленной наступательной войне. Высказывание Жданова в этом обсуждении однозначно: «Политика наступления была у нас и раньше. Эта политика была определена Лениным. Мы теперь лишь лозунг меняем. Мы приступили к реализации ленинского тезиса».

Высказывание Ленина, на которое ссылается Жданов, звучит так: «Неравномерность экономического и политического развития есть безусловный закон капитализма. Отсюда следует, что возможна победа социализма первоначально в немногих или даже в одной, отдельно взятой, капиталистической стране. Победивший пролетариат этой страны, экспроприировав капиталистов и организовав у себя социалистическое производство, встал бы против остального, капиталистического мира, привлекая к себе угнетенные классы других стран, поднимая в них восстание против капиталистов, выступая в случае необходимости даже с военной силой против эксплуататорских классов и их государств».

Начиная с сентября 1939 г. Советский Союз был готов начать реализовывать свою идеологически обусловленную экспансионистскую политику силой оружия, как об этом заявил Жданов в процитированном выше выступлении на совещании 4 июня 1941 г.: «Войны с Польшей и Финляндией не были войнами оборонительными. Мы уже вступили на путь наступательной политики».

Целью было «схватить капитализм за шиворот», как это сформулировал Маленков в приведенной выше цитате.

Однако новое направление пропаганды уже не получилось воплотить в жизнь, потому что через три недели после вышеупомянутого обсуждения Германия напала на своего бывшего союзника. Катастрофическим образом выяснилось, что Советский Союз практически не в состоянии вести оборонительную войну на своей территории. Подготовка к ней выглядела в глазах Сталина, нацеленного на агрессивную войну, как пораженчество.

Возникает вопрос, когда Сталин собирался напасть на Германию, потому что весной 1941 г. речь могла идти только о государстве под управлением национал-социалистов. Но в 1941 г. не могла планироваться война против Германии, так как Красная Армия не была готова к военному конфликту с таким сильным противником, как вермахт. Указание на возможную дату нападения можно найти в уже процитированном высказывании Жданова от 4 июня 1941 г., обосновывавшем смену прежней «пацифистской» пропаганды пропагандой наступательной войны: «Пропаганда должна иметь соответствующие темпы. Мы не можем сейчас планировать политучебу на 2 года и иметь политучебник, который будет изучаться 2 года».

Это замечание можно истолковать как указание на то, что Сталин запланировал нападение на Германию в течение ближайших двух лет. Жданов был ближайшим доверенным лицом Сталина и занимался разработкой директивы по его поручению. Но его замечание может рассматриваться только как свидетельство в пользу этого, но не как доказательство даты запланированного нападения. Не исключено, что у Сталина не было запланировано точной даты нападения, он ждал удобной ситуации.

Здесь необходимы дальнейшие исследования.

Информированность Гитлера о советских военных приготовлениях и тезис о «превентивной войне»

Советские приготовления к агрессивной войне, несмотря ни на что, не являются доказательством так называемового тезиса о «превентивной войне», согласно которому Гитлер напал на Советский Союз, чтобы предупредить предстоящее советское нападение.

Во-первых, летом 1941 г. Красная Армия была не в состоянии вести наступательную войну. И во-вторых, немецкая сторона не имела представлений о состоянии советских вооруженных сил, не говоря уже об идущей на высоких оборотах подготовке к агрессивной войне.

Гитлер и его генералы недооценили не только военную мощь и потенциал Советского Союза, но и боеспособность Красной Армии, что было неудивительно ввиду собственных ошеломляющих военных успехов и советских неудач в войне с Финляндией. Когда Гитлер решал напасть на Советский Союз, он исходил из того, что вермахт разобьет Красную Армию в течение нескольких недель.

В первые недели «восточного похода» казалось, что ожидания быстрой победы сбудутся. Девятого июля 1941 г. Гитлер сказал Геббельсу, что «война на Востоке в основном выиграна. Нам еще предстоит ряд тяжелых боев, но вермахт не даст Красной Армии оправиться от прежних поражений». Но вскоре настроение в ставке фюрера резко изменилось. Первого августа Геббельс заносит в дневник: «Открыто признается, что в оценке советских боевых сил что-то было ошибочным. Большевики оказывают более сильное сопротивление, чем мы предполагали, и в первую очередь материальные возможности, которыми они располагают, оказались больше, чем мы думали».

Несколькими днями позже, 10 августа 1941 г., Геббельс фиксирует: «Понадобятся еще более тяжелые и кровавые бои, прежде чем Советский Союз падет раздавленным». В августе 1941 г. победная эйфория окончательно испарилась в ставке фюрера. Как пишет Геббельс, Гитлер так переживал военные события на Востоке, что перенес тяжелое расстройство желудка, которое Геббельс политически корректно именует «приступом дизентерии». Геббельс продолжает: «Понятно, что военные события последних недель на Востоке сделали его (Гитлера. — Б.М.) таким раздраженным. «…» Военных трудностей такого объема мы не ожидали. Последние четыре недели были исключительно плохим временем». Вскоре, 19 августа 1941 г., Геббельс заносит в дневник: «Стало очевидно, что мы полностью недооценили советскую ударную силу, и прежде всего вооружение советских армий. Мы даже близко не имели представления о том, чем располагают большевики. Отсюда и ошибочные оценки. Например, фюрер оценивал число советских танков в 5000, в то время как у них их было 20 000. Мы думали, что у них около 10 000 самолетов; в действительности у них было 20 000. «…» Возможно, это хорошо, что у нас не было ясной картины потенциала большевиков. Возможно, мы бы тогда побоялись взяться за решение все равно ставшего когда-нибудь неотложным вопроса о Востоке и большевиках. «…» Фюрер внутренне очень раздражен на себя за то, что он дал ввести себя в заблуждение сообщениями из Советского Союза».

В действительности советские вооруженные силы располагали в июне 1941 г. более чем 25 500 танками, 18 700 самолетами и 5 774 000 солдат. Гитлер и его генералы не только не имели реального представления о военном потенциале Советского Союза, но и не знали о том, что советские военные приготовления осуществляются с такой большой скоростью. Они не видели общей картины и недооценили своего противника «полностью», как это формулирует Геббельс.

Немецкое нападение на Советский Союз, и в этом нет никакого сомнения, было заранее подготовлено и обусловлено не военно-стратегически, а идеологически. Гитлер был всю жизнь одержим идеей того, что история означает борьбу за «жизненное пространство» по законам «расового» детерминизма. Уже в двадцатые годы он критиковал проводившуюся до того немецкую политику, которую он именовал «политикой границ», за близорукость и несоответствие времени. Он сам высказывался за «политику пространства», под которой понимал завоевание «жизненного пространства» для немецкого народа в Восточной Европе.

После прихода к власти в 1933 г. Гитлер сделал идею «жизненного пространства» государственной идеологией новой Германии. Третьего февраля 1933 г. он таким образом объяснил немецким генералам цель вновь создаваемого вермахта: «Захват жизненного пространства на Востоке и его безоглядное германизирование». Еще десятью годами раньше, в 1923 г., году Гитлер писал: «Мы, национал-социалисты, должны без оглядки отстаивать свои внешнеполитические цели, а именно — обеспечить немецкому народу предназначенную ему от рождения землю на этой планете. И эта цель — единственное, что перед Богом и нашим немецким будущим оправдывает пролитие крови. «…» Когда мы сегодня говорим о новых территориях в Европе, то можем иметь в виду только Россию и подвластные ей страны».

Во время беседы со своими ближайшими сотрудниками 16 июля 1941 г. Гитлер указал, что война с Советским Союзом служит исполнению окончательной задачи: «Принципиально «…» речь идет о том, чтобы удобным образом разрезать гигантский пирог, так чтобы им, во-первых, овладеть, во-вторых, управлять, а в-третьих — его использовать. «…» Из завоеванных восточных районов мы должны сделать райский сад; они для нас жизненно важны».

На европейскую историю XX века повлияли две тоталитарные и преступные системы — советский коммунизм и немецкий национал-социализм. Хотя они были в основе разными, обе отмечены массовыми преступлениями, жертвами которых пали миллионы человек, и идеологически обусловленными экспансиями, проводившимися силой оружия. Оба государства вместе начали в сентябре 1939 г. Вторую мировую войну; через двадцать два месяца позже Германия напала на СССР.

Германо-советская война была запрограммирована идеологиями обеих сторон. Гитлер видел в советских территориях будущее «жизненное пространство» для немецкого народа, предпосылки для германского мирового владычества. Сталин, в свою очередь, рассматривал Германию как ключ к владычеству над Европой и миром. Советский Союз рассчитывал захватить и советизировать Европу с помощью германского экономического и человеческого потенциала. Германо-советская война принесла Гитлеру тотальное поражение, а Советскому Союзу возможность распространить свою власть и коммунистическую систему до Эльбы — и нимб освободителя от фашистской диктатуры.

Перевод с немецкого Дмитрия Хмельницкого