Предание о химйаритском царе Ас‘аде ал-Камиле

Глава I Кахтанидские племена и кахтанидское предание

Победе ислама и созданию мусульманского государства в значительной мере способствовал процесс разложения родоплеменных отношений у арабов. Однако на первых этапах существования халифата значение родоплеменных связей сохранялось. Новое общество восприняло и использовало многие из традиционных арабских институтов и представлений. Мусульманская армия строилась как племенное ополчение. Отряды племен под началом своих вождей были основными единицами войска и его боевых порядков. Такое же деление сохранялось и при создании военных лагерей, при заселении захваченных и вновь основанных городов. Арабы селились так же, как и воевали — по племенам. Вместе с воинами жили их семьи, родственники, и таким образом племенная структура закреплялась и среди гражданского населения.

В том, что племенная организация сохранила свое значение, большую роль сыграл и принцип распределения государственных доходов. Созданный в 20/641 г. халифом ‘Умаром диван упорядочил выплаты постоянного содержания лицам, имевшим большие заслуги перед исламом (жены пророка, его ближайшие родственники, сподвижники, участники битвы при Бадре и т.д.), а также воинам, сражавшимся против неверных. Воинов записывали в специальные реестры — диван ал-мукатила[26]. Членов ополчения регистрировали по племенам, по племенным отрядам производилась выплата. Для того, чтобы получать пенсион, араб должен был быть внесен в один из племенных списков.

В этой связи новое значение приобрели генеалогические знания. Генеалоги, а часто и просто военные администраторы восстанавливали полузабытые родственные связи, иногда фальсифицировали их, приписывая отдельных лиц и маленькие группы к тем отрядам больших племен, с которыми они воевали и жили рядом. Генеалогические фальсификации получили в VII в. широкое распространение, запутывая и без того сложные и противоречивые представления о кровнородственных отношениях арабских племен, вовлеченных в завоевательные походы.

Под влиянием возросшего значения родоплеменных связей многие возникшие по политическим причинам союзы и объединения получали генеалогическое, чаще всего фиктивное, обоснование. Политическим связям придавали вид связей между родственниками, возводимыми к одному предку. Так в середине VII в. возникли объединения раби‘а (бакр и их соседи по Йамаме), мудар (кайс + тамим + хиндиф), ал-азд (азд ‘Уман + азд Сарат). Родичами объявили себя сирийские племена ‘амила, лахм, джузам, «братьями» калб стали считайся салих и танух[27].

Именно в это время постепенно оформилась и закрепилась обычная схема родства и соподчинения племен, известная нам по более поздним генеалогическим трудам. Эта схема родословий отражает не столько действительное происхождение родоплеменных коллективов, сколько племенные связи и союзы VII-VIII вв.

Уже самые ранние из известных нам сводов арабских родословных делят всех арабов на потомков Кахтана («южные арабы») и потомков ‘Аднана («северные арабы»)[28]. Борьба между этими двумя группировками была одним из характерных явлений политической жизни омейядского халифата. К ее последствиям обычно относят приход к власти мерванидской ветви династии, неудачи арабских армий при наступлении во Франции, а позднее — легкость победы Аббасидов. С кахтанидской группировкой племен связано кахтанидское историко-эпическое предание. Поэтому для нас важно знать, были ли кахтаниды действительными потомками жителей Йемена, наследниками и преемниками южноаравийской цивилизации, как они это утверждали, или же эта группировка представляла собой политический союз, принявший подобно другим, более мелким объединениям фикцию общего родства. Факты показывают, что справедливо последнее.

Нельзя исключить, что представление о делении всех арабов на две группировки в принципе отражает старинный конфликт между кочевыми племенами большей части Аравии и оседлым населением юга. Однако в века, непосредственно предшествовавшие исламу, того дуэльного членения, которое приводят генеалоги, не было[29]. В своей начальной стадии противопоставление потомков южан и северян появилось в ходе конфликта между ансарами и мухаджирами (мединскими и мекканскими сподвижниками пророка) в середине VII в. Ансары в дополнение к своим заслугам перед исламом похвалялись и прошлой славой Южной Аравии, преемниками которой они якобы являлись[30]. Тогда же мединские арабы — ауситы и хазраджиты стали возводить свое происхождение к южноаравийскому азд[31]. Ансары первыми придали политическому объединению генеалогическую окраску, первыми стали использовать языческое прошлое как аргумент в политической борьбе. Однако действительно широкое противопоставление кахтанидов и аднанидов возникло позже, когда ансары перестали быть важной политической силой. Они подали пример, которому последовали кахтаниды, однако выводить весь кахтанидско-аднанидский конфликт из вражды ансаров и мухаджиров было бы преувеличением.

Основные политические столкновения в халифате 50-х годов VII в. никак не отражают противостояние кахтанидов и аднанидов. Так, в «Верблюжьей битве» (36/656 г.) оба войска состояли из одних и тех же племен[32]. В битве при Сиффине (37/657 г.) представители обеих будущих группировок были у ‘Али и у Му‘авии[33]. Кахтанидская племенная группировка возникла в результате политического объединения двух категорий племен: а) племен, попавших в центральные области халифата из Южной Аравии в ходе завоеваний (ал-азд, ал-аш‘ap, кинда, мазхидж, хамдан, хаулан, химйар и т.д.), и б) племен Северной Аравии (Сирии и Сирийской пустыни), якобы переселившихся туда из Йемена в глубокой древносги (‘амила, ал-аус, джузам, лахм, куда‘a, бахра’, бали, калб, салих, танух)[34]. Объединение этих племен произошло no второй половине VII в. в главной области халифата — Сирии. Доисламским арабским населением там были калб и другие северноаравийские племена. После мусульманского завоевания они вступили в конфликт с центральноаравийскими кайситами (аднанидами), составлявшими большинство мусульман, поселившихся в Сирии. Сирийские арабы полагали, что они должны играть ведущую роль в арабском государстве, избравшем своим центром их родину. На это их «право» посягали кайситы. Борьба велась за влияние на халифа, за решающее мнение при обсуждении важных вопросов, за почетные должности при дворе и доходные посты наместников. Калбиты и другие сирийцы требовали «даровать им [право] приказывать и запрещать, руководить в совете (majlis), чтобы всякое решение принималось в соответствии с их мнением и по их решению»[35].

При первых Омейядах калбиты добились значительного влияния, однако кайситы вели с ними активную борьбу. В те времена политические вопросы решались не только силой, но и в спорах и диспутах при дворе халифа. Поэтому большое значение приобретали такие аргументы, как древняя слава, старинная традиция занимать высшие посты и т.д. По мнению калбитов, кайситы претендовали на их исконные права, однако апеллировать при дворе халифа к своей истории им было не очень удобно. Недавнее прошлое северных арабов и их знати было запятнано упорным сопротивлением мусульманам. Напротив, кайситы похвалялись своим родством с основателем религии, с героями ислама.

В своей борьбе против кайситов сирийские арабы нашли себе естественных союзников в йеменцах. Южноаравийские племена появились в Сирии при Абу Бакре (30-е годы VII в.), участвовали в завоевании страны, в боях за Дамаск и Эмесу[36]. В Эмесе — Химсе поселились представители йеменской знати (рода Зу-л-Кала‘, Зу-Йазан, Зу-Зулайм, Зу-Ру‘айн), племена химйаритской группы (бахил, аз-зунджа‘, на‘има, са‘д б. аус)[37], киндиты. Постепенно там собирались и представители культурной элиты Йемена — поэты, ученые. Йеменцы тоже стремились к политическому влиянию, но, малочисленные, они не могли быть серьезными конкурентами сирийским арабам. Главными врагами йеменцев являлись те же центральноаравийские племена и хиджазская знать, выскочки, отнимавшие и у йеменцев и у сирийцев то, чем они должны были владеть по праву родства с правителями доисламских царств Аравии. Славное прошлое йеменцев было хорошо известно арабам, с ним были связаны воспоминания о южноаравийских царях, их могуществе и богатстве, их традиционной власти над большинством арабов. В то же время история знатных йеменцев не была опорочена борьбой с исламом. Эта славная история и была тем весомым вкладом, который йеменцы внесли в союз с мощной военно-политической силой — сирийскими арабами.

Естественно, что первые же шаги к осуществлению союза были связаны с объединением историй. С середины VII в. часть сирийских арабов начинает возводить свое происхождение к химйаритским царям. Появляются первые сообщения о спорах по поводу происхождения племенной группы куда‘а, джузам и др. В ходе спора о родословных джузам, по мнению В. Каскел[38], йеменское племенное название Кахтан впервые стало употребляться как имя эпонима и прародителя йеменцев и сирийских арабов. Его упоминает джузамитский поэт ‘Ади б. ар-Рика‘, отстаивавший мнение о кахтанидском происхождение своего племени:

Серия рассказов о спорах относительно происхождения кудаитов[40], включавших аргументацию с помощью генеалогических ухищрений, стихов и по-разному толкуемых хадисов, отразила царивший тогда разброд в области генеалогий, а также начавшееся размежевание. Объединение кахтанидов постепенно крепло, с середины VII в. в стихах все чаще встречаются противопоставления кахтанидов и аднанидов[41].

Союз, собравший йеменцев и сирийских арабов под эгидой якобы их общего предка Кахтана («Кахтанидский союз»)? окончательно оформился в период смуты после смерти халифа Му‘авии II (64/683 г.). Успехи ‘Абдаллаха б. аз-Зубайра, провозгласившего себя халифом, грозили сирийским арабам (в большинстве уже считавшим себя кахтанидами) потерей достигнутого влияния: Они активно включились в борьбу и даже провозгласили в 65/684 г. халифа из своей среды — вождя племени калб, наместника Палестины и Иордании, дядю халифа Йазида — Хассана б. Бахдала. Ибн Бахдал пробыл халифом 40 дней, после чего, во время переговоров в ал-Джабийи, он предложил свою поддержку омейядскому претенденту Марвану б. ал-Хакаму, который обещал ему сохранить высокое положение, занимаемое кахтанидами, прежде всего калбитами, в правление Му‘авии I и Йазида I[42].

В конце того же года состоялась битва Марвана со сторонниками Ибн аз-Зубайра при Мардж Рахит[43]. Здесь впервые разделение на два войска отражало противостояние кахтанидов и аднанидов. Победа Марвана и кахтанидов ввела в политическое соперничество хорошо знакомый арабам принцип отмщения за кровь. С тех пор клич «месть за Мардж Рахит!»[44] много раз начинал кровавые стычки и сражения.

Во время битвы или сразу же после нее на сторону Марвана перешли химйариты Химса. Наместник города Ну‘ман б. Башир принял сторону ‘Абдаллаха б. аз-Зубайра, но сразу же после битвы он был убит восставшими жителями Химса, которых возглавили члены знатного рода Зу-л-Кала‘[45]. С этого времени йеменцы всегда выступали вместе с кудаитами и другими коренными арабами Сирии против в свою очередь объединившихся аднанидов (преимущественно кайситов). Новые племенные связи и отношения отразились в серии рассказов, в которых халиф спорит с кем-либо из знатных йеменцев о достоинствах его сородичей и восхваляет аднанидов. Йеменец, напротив, славит свое прошлое, напоминает о заслугах своих соплеменников, иногда даже угрожает. Как правило, в речь йеменца входит перечисление племен своего «народа» (ahl), и во всех вариантах рассказов эти списки называют как действительно йеменские племена, так и сирийских кахтанидов[46]. Те же рассказы отразили новую эпоху, когда общее происхождение йеменцев и сирийцев считалось уже бесспорным.

Политическая жизнь халифата после Мардж Рахит во многом связана с дуальным членением арабских племен, с противостоянием аднанидов и кахтанидов. Мы не имеем здесь возможности останавливаться на обзоре их борьбы, подробно описанной в классических трудах Р. Дози, Ю. Вельхаузена, А. Ламменса[47]. Нам было важно показать, как образовался «Кахтанидский союз», и подчеркнуть его политический, а не этнический характер.

В завоевании Египта приняла участие большое количество йеменцев из Аравии и Сирии, а также сирийские арабские племена[48]. Это способствовало возникновению там аналогичного сирийскому «Кахтанидского союза» и противостоянию кахтанидов и аднанидов. Оно не имело больших политических последствий, но оказало влияние на некоторые стороны культурной жизни мусульманского Египта[49]. Йеменцы (хадрамаутцы) играли значительную роль в Магрибе, однако настоящая арабизация Северной Африки произошла только в XI в.[50], а в омейядское время отношения между арабскими племенами там значили не очень много.

Иначе обстояло дело в Испании. В 123/741 г. халиф Хишам, опасаясь своевольных берберов, перевел в Андалусию отряды из всех сирийских джундов. С ними на Пиренейский полуостров была перенесена вражда между кахтанидами и аднанидами, разгоревшаяся там с не меньшей силой, чем в Сирии, и сыгравшая значительную роль в последующей истории Андалусии[51]. Однако формирования «Кахтанидского союза» здесь не происходило, он был в готовом виде принесен с востока.

Обратимся к Ираку и Хорасану. После мусульманского завоевания в Ираке поселились южноаравийские азд ‘Уман и азд Сарат, кинда, мазхидж, хамдан, хуза‘a и др. Будущие аднанидские племена были представлены главным образом тамимитами и рабиитами. В 70-х годах VII в. в наместничество Зийада б. Абихи в четырех районах Куфы аднаниды и йеменцы были сведены вместе[52]. Такое административное деление явилось одним из факторов, которые мешали выделению кахтанидских племен в единую группу.

В многочисленных политических событиях, которыми так богата история Ирака VII-VIII вв., противопоставление кахтанидов аднанидам никак не проявлялось Кахтанидские племена Ирака и Хорасана стали выступать как единая политическая сила лишь в конце правления Омейядов, в частности во время восстания против Насра б. Саййара в Хорасане в 126/743 г.[53].

Произошло это в значительной мере под влиянием Сирии и сирийских кахтанидов. Результатом побед кахтанидов явился легкий захват власти Аббасидами. История кахтанидско-аднанидской борьбы в Ираке закончилась, едва успев начаться.

С приходом к власти Аббасидов конфликт между кахтанидами и аднанидами перестал играть важную политическую роль, он не достиг большого развития в той области, куда переместился центр государства. При новой династии борьба за власть шла уже между другими группами, часто неарабскими. Новые противоречия и конфликты отодвинули соперничество кахтанидов и аднанидов из сферы большой политики в область бытовой вражды, которая, впрочем, выливалась в кровавые схватки еще в XVII-XVIII вв.[54], а в рудиментах сохранилась кое-где и до наших дней[55].

Исключение составила только Испания, где благодаря изоляции от других областей халифата и сохранению омейядской династии старая вражда еще долго была одним из важнейших факторов, определявших ход политической истории страны.

Итак, рассмотрев начальные этапы формирования кахтанидской племенной группировки, мы можем заключить, что кахтаниды — это политическое объединение племен, принявших фикцию общего происхождения. Только часть племен, входивших в «Кахтанидский союз», были выходцами из Южной Аравии и могли быть носителями южноаравийской историко-эпической традиции.

«Кахтанидский союз» возник во второй половине VII в. и перестал играть значительную политическую роль в середине VIII в. В качестве основных хронологических ориентиров его существования можно указать 684 г. (битва при Мардж Рахит) и 750 г. (приход к власти Аббасидов).

VII-VIII века н.э.— это время, когда закладывались основы мусульманской арабской культуры, рождались основные направления науки и литературы. Кахтаниды приняли широкое участие в культурной жизни молодой мусульманской державы. Их деятельность была частью политической борьбы кахтанидской племенной группировки, служила ее целям. Характерно, что если в чисто политической сфере активность принадлежала, как правило, сирийским арабам-кахтанидам, то в области наук и литературы более активны были йеменцы, выходцы или потомки недавних выходцев из Южной Аравии.

Уже в одной из самых ранних и самых почитаемых областей мусульманской науки — в собирании и изучении хадисов — среди крупнейших авторитетов мы встречаем кахтанидов — Ка‘ба ал-Ахбара (ум. 34/654 г.)[56], Джубайра б. Нуфайра ал-Хадрами (ум. 80/699—700 г.)[57]. С первым связана целая химсская школа знатоков хадиса, состоявшая почти полностью из йеменцев. Удается выделить несколько основных линий, по которым в Химсе из поколения в поколение передавали материалы, слышанные от Ка‘ба. Одна — через хадрамаутца Шурайха б. ‘Убайда (ум. во второй половине VII в.)[58] и его сына Йазида б. Шурайха (ум. в конце VII в.)[59]. С этой линией связан самый известный ученый из Химса — Му‘авия б. Салих ал-Хадрами (ум. 158/774—5 или 172/788—9 г;)[60]. Другая линия передачи хадисов от Ка‘ба к тому же Му‘авии б. Салиху идет через хамданита Йазида б. Хумайра (вторая половина VII в.)[61] и киндита Сафвана б. (Амра (ум. ок. 100/718—9 г.)[62]. Материалы Ка‘ба передавал и его пасынок Тубай‘а б. ‘Амр (ум. 101/719—20 г.)[63], у которого учились не только сирийские, но и египетские традиционалисты (Хусайн б. Шуфа’, ум. 129/746—7 г.)[64]. Несколько позже в Египте сложилась самостоятельная школа кахтанидских знатоков хадиса, у истоков которой стоял хадрамаутец Ибн Лахи‘а (ум. 174/790 г.)[65].

В кругу кахтанидских ученых, кроме обычного материала, передавались и создавались хадисы, восхвалявшие доисламский Йемен, представлявшие его страной древнего благочестия, исконной веры в Аллаха. Примерами прокахтанидских хадисов могут служить такие, якобы сказанные Мухаммадом слова: «Дух Рахмана приходит ко мне из Йемена»[66], «Вера — йеменская, мудрость — йеменская, ислам — йеменский» и т.д.[67] К Ка‘б ал-Ахбару и часто использовавшему его материалы Абу Хурайре восходят пророчества о грядущем появлении махди кахтанидского происхождения, использованные во время мятежа киндитского вождя ‘Абд ар-Рахмана б. ал-Аш‘аса в Хорасане в 81—83/699—702 гг.[68]

Даже в такой далекой от политики области, как правила чтения Корана, кахтаниды находили способы связать ислам с Южной Аравией. Так, йеменский ученый X в. ал-Аусани приводит бытовавшее при нем традиционное мнение, что принятое в Коране написание некоторых слов, имеющих долгий «а», без алифа — это воспринятое мусульманами правило доисламской йеменской орфографии[69].

Особую активность кахтаниды проявляли в толковании Корана. Они занимались главным образом комментированием тех мест, где упоминаются события древней истории, и ввели в обиход многие легенды и предания иудео-христианского круга, известные в Йемене благодаря сирийскому и иудейскому культурным влияниям. Наиболее знаменитые в этой области фигуры — Ка‘б ал-Ахбар, обращенный иудей из зу-Ру‘айн, и Вахб б. Мунаббих, сын перса и йеменки из зу-Халил (ум. 114/732 г.)[70], а также аздит Мукатил б. Сулайман (ум. 150/767 г.)[71] и йеменец Муса б. ‘Абд ар-Рахман ас-Сан‘ани (ум. ок. 190/865 г.)[72].

Кахтаниды всячески стремились связать Коран с Йеменом, использовать различные его намеки и высказывания в лестном для кахтанидов смысле. Поэтому они утверждали, что некий йеменский царь Тубба‘, упоминаемый в сурах Духан и Каф, был благочестивым,, уверовавшим в Аллаха правителем (см. 11, 2); что йеменцы (кахтаниды) имеются в виду в стихе 40 суры Мухаммад: «А если вы отвернетесь, то он заменит вас другим народом»[73]. Они доказывали, что именно в Йемене действовали пророки Худ и Шу‘айб, мудрый Лукман[74]. Ка‘б ал-Ахбар был первым, кто локализовал коранический «многоколонный Ирам» (LXXXIX, 6) в Южной Аравии[75], тогда как в действительности Ирам идентичен набатейскому храму в Джебель Рамм[76]. Тот же Ка‘б и его последователи утверждали, что прославляемый в Коране Зу-л-Карнайн — не Александр Македонский, а химйаритский царь[77]. Таким образом, комментаторы украшали языческое прошлое кахтанидов, делали его более приемлемым для мусульман.

Кахтаниды приняли широкое участие в сборе и фальсификации родословий, стимулировавшихся «возрождением» племенных связей. Они собирали аргументы, подтверждавшие родство йеменцев и сирийских арабов. В X в. ал-Хамдани писал, что действительные родословные йеменских племен были забыты и перепутаны «еще в дни Бухт Нассара (Навуходоносора), уничтожившего кайлей, в правление Ас‘ада Тубба‘ и в дни Хассана б. Ас‘ада, то же, что сохранилось, попытались исказить в дни ‘асабийи и в правление Му‘авии, для того чтобы сблизить родословные куда‘а и кахлан, подобно тому как низариды (аднаниды) хотели присоединить эти племена к себе и включить их в число потомков Ибрахима (Авраама)»[78]. Главными виновниками фальсификаций ал-Хамдани считал «химйаритских генеалогов Сирии»[79]. Одним из них был калаит из Химса Хани’ б. Мунзир (VII в.)[80]. Известны и имена некоторых других генеалогов-кахтанидов VII-VIII вв.: узрит ан-Наххар б. Аус (ум. ок. 60/680 г.)[81], киндиты Исхак б. Ибрахим ал-А‘радж, Абу-л-Кубас Ийас б. Аус, Му‘авия б. ‘Амира[82].

Со средой генеалогов связаны предания о выселении йеменцев в древности за пределы Южной Аравии — в Ирак и в Сирию (кудаиты, аздиты), в Египет, в Тибет (отряды химйаритов). Несомненно из кахтанидских кругов происходила теория, по которой потомки Кахтана причислялись к «коренным арабам» ал-‘араб ал-‘ариба наряду с исчезнувшими народами адитов, самудян, амалекитов и др. Аднанидов эта теория относила к категории «арабизованных» (ал-‘араб ал-муста‘риба)[83]. Такое деление, естественно, вызывало возражения, однако в конце VIII в., как следует из Джамхарат ан-насаб Хишама б. ал-Калби, оно стало общепринятым[84], хотя в период завоевания Сирии термином муста‘риба называли сирийских арабов, будущих кахтанидов[85]. Венцом фальсификаторского творчества арабских генеалогов было установление родства арабов с библейскими патриархами. Аднаниды возводили свое происхождение к Исма‘илу, кахтаниды же идентифицировали своего эпонима Кахтана (= название племени в Йемене) с Йоктаном из гл. X Книги Бытия (стих 26)[86]. Как видим, и генеалоги кахтаниды частью своей деятельности служили интересам «Кахтанидского союза».

В области изящной литературы предметом гордости кахтанидов были циклы любовных стихов узритских поэтов, сыгравшие большую роль в развитии арабской литературы[87]. С йеменцами связывается происхождение и другого направления арабской любовной лирики — направления «реальной любви»[88], одним из лучших представителей которой был йеменец из Зу-Ру‘айн — Ваддах ал-Йаман (конец VII в.)[89].

Эти известные поэты не были связаны с кахтанидской политикой. О политической поэзии кахтанидов мы знаем мало. Первые стихи, восхвалявшие древнее прошлое Южной Аравии, создавали еще ансары — Хассан б. Сабит (ум. 54/674 г.)[90] и Ну‘ман б. Башир (ум. 64/684 г.)[91]. Знаменитым кахтанидским поэтом был потомок химйаритских кайлей Йазид б. Муфарриг (ум. 69/688—9 г.)[92]. Хотя он много писал на политические темы, его прокахтанидские произведения до нас не дошли. Однако известно, что он был связан с центром кахтанидов в Сирии — Химсом. Когда поэт был заключен в тюрьму за сатиры на Зийада б. Абихи, наместника Ирака и Хорасана, он обратился с письмом к жителям Дамаска и Химса. Наместник последнего, киндит ал-Хусайн б. Нумайр ал-Кинди, от имени всех кахтанидов Сирии потребовал у халифа свободы Ибн Муфарригу, и поэт был освобожден[93]. После этого, как сообщает ал-Асма‘и, Ибн Муфарриг составил жизнеописание Тубба‘ (Ас‘ада ал-Камила) и сочинил или собрал (وضع) приписываемые этому химйаритскому царю стихи[94]. Уже упоминался главный поэт сирийского племени джузам ‘Ади б. ар-Рика‘ (конец VII в.), в стихах утверждавший кахтанидское происхождение своих сородичей[95]. Фанатичным кахтанидом (عصبىّ لقهطان) был поэт ат-Тириммах б. Хаким ал-Кахтани (ум. 105/723 г.)[96]. С политическими стихами, направленными против аднанидов, выступали также калбит Хаким б. ‘Аббас (конец VII — начало VIII в.)[97], знатный йеменский кайл Ибн Хаушаб Зу-Зулайм (начало VIII в.)[98] и др. Главный поэт йеменцев Куфы, автор многих стихов о мусульманских завоеваниях, А‘ша Хамдан (ум. 83/702 г.), подобно Ибн Муфарригу, оказавшись в тяжелом материальном положении, обратился к вождям кахтанидов Химса, и они, называвшие его «поэтом Йемена, языком его», собрали у регионального населения в помощь ему 20 тысяч динаров[99].

Как видим, кахтанидская группировка имела своих поэтов, связанных с ее политической жизнью и часто отражавших ее интересы в стихах, большая часть из которых до нас не дошла.

Одним из самых популярных кахтанидских поэтов рубежа VII-VIII вв. был йеменец ‘Алкама б. Зу-Джадан[100]. По дошедшим до нас многочисленным отрывкам его произведений можно судить о характере стихов кахтанидов, воспевавших историю своего народа. Основная тема стихов ‘Алкамы — плач до погибшим царствам и правителям, по былой славе Южной Аравии. Он был даже прозван ан-навваха (усердный плакальщик). Вот типичные для него строчки:

Стихи ‘Алкамы богаты именами и географическими названиями, архитектурными и социальными реалиями:

В стихах ‘Алкамы часты отголоски различных легенд, например оригинальная версия гибели химйаритского царя VI в. Йусуфа Зу-Нуваса:

Описание прошлого не было для ‘Алкамы самоцелью, оно было тесно связано с настоящим, служило прославлению как древних, так и современных ему кахтанидов:

Говоря о политической поэзии кахтанидов, нельзя не упомянуть и асдита (аднанида) ал-Кумайта б. Зайда (ум. 126/743 г.). Ему принадлежит самое известное антикахтанидское стихотворение — ал-Музаххаба в 300 бейтов. Ал-Мас‘уди сообщает, что якобы эта касыда явилась поводом для начала борьбы кахтанидов с аднанидами[106].

Как видим, культурная деятельность кахтанидов во многом была связана с политическими интересами кахтанидской группировки. Политическое значение она приобретала в спорах о превосходстве, которые часто разгорались при дворах халифа и его приближенных и служили одной из форм борьбы кахтанидов с аднанидами. От исхода этих споров зависело получение вполне конкретных материальных благ — наград, назначений на влиятельные и доходные посты. В таких диспутах использовалось все, о чем мы говорили выше,— произвольно толкуемые цитаты из Корана, хадисы, генеалогические предания, стихи.

Ал-Мада’ини (ум. ок. 840 г.) сохранил подробный рассказ об одном таком споре[107]. Он происходил при дворе аббасидского халифа Абу-л-‘Аббаса ас-Саффаха (132/749—136/754) и не имел уже политической остроты, однако рассказ хорошо отражает задолго до этого выработанные приемы аргументации своего превосходства обеих племенных групп. Спор шел между киндитом Ибрахимом б. Махрамой, сыном знаменитого оратора из Химса, и тамимитом Халидам б. Сафваном.

Ибрахим б. Махрама так начал превозносить своих сородичей: «О эмир верующих! Йеменцы — это [настоящие] арабы, это те, кому покорился мир, кто всегда были царями, вождями, вазирами царств. Из них — ан-ну‘маны, ал-мунзиры, ал-кабусы, тубба‘!» Далее он перечислил героев — кахтанидов доисламского и мусульманского времени, говорил о знаменитом йеменском оружии, о йеменских лошадях и заключил тем, что йеменцы (кахтаниды) — это коренные арабы, тогда как все остальные — арабизованные племена. Халид б. Сафван в ответ сказал: «Они похваляются перед нами ан-ну‘манами, ал-мунзирами, ал-кабусами и прочими, мы же похваляемся лучшими из людей, благороднейшим из благородных, Мухаммадом, да благословит его Аллах и да приветствует!» Он напомнил Ибрахиму, что из аднанидов происходил пророк, что на их земле находится Мекка, что они — любимцы Аллаха. Он тоже перечислил знаменитых аднанидов — мусульман, в том числе четырех «праведных халифов». Затем Халид расспросил Ибрахима о некоторых «химйаритских» словах и с помощью цитат из Корана показал, что они не являются арабскими. В заключение он еще раз привел четыре главных аргумента превосходства аднанидов: то, что из них — и пророк и «праведные халифы», что им был ниспослан Коран, что им принадлежит Ка‘ба.

На основании всех приведенных выше материалов мы можем установить три основные цели культурно-политической деятельности кахтанидов, служившей интересам борьбы их племенной группировки против аднанидов.

Во-первых, кахтаниды распространяли рассказы о собственном славном прошлом, напоминая о своих великих правителях, их походах и постройках, а главное; о том, что их предками были до ислама все цари арабов. Прославление своего прошлого — характерная черта стихов, коранических комментариев, предания.

Однако похвальба языческим прошлым встречала возражения со стороны мусульман-аднанидов, что породило второй аспект в рассказах о йеменской древности — стремление оправдать своих языческих предков; представить их людьми благочестивыми и верившими в Аллаха. Этой цели служили хадисы, тафсиры и произведенные из них сказания.

Наконец, своими стихами, генеалогическими преданиями и родословными кахтаниды утверждали права на наследование славы и власти древних, а также доказывали извечность «Кахтанидского союза».

Если первая цель культурной деятельности кахтанидов могла быть достигнута на основе обработки воспоминаний о реальном прошлом Южной Аравии, то две другие требовали фальсификаций и произвольных толкований. Тесная связь кахтанидских ученых и литераторов с политической жизнью указывает на то, что многие из имеющихся в нашем распоряжении арабских сведений о доисламской истории Южной Аравии могли целиком возникнуть в VII-VIII вв., в ходе кахтанидо-аднанидской борьбы для обеспечения ее специфических задач и целей.

Сведения и рассказы, якобы отражающие историю доисламской Южной Аравии, содержащиеся в различных научных и художественных произведениях арабов, вместе с самостоятельными легендами о древнем Йемене являются составными частями единой массы историко-эпического материала, называемого нами кахтанидским преданием. Предание служило источником данных для кахтанидских поэтов, комментаторов Корана и генеалогов. Одновременно само оно видоизменялось и формировалось в ходе их деятельности. Взаимное влияние облегчалось тем, что распространение и изменение легенд происходило в том же кругу лиц, и что и прочая культурно-политическая деятельность кахтанидов.

Историко-эпическое предание кахтанидов создавалось и получило широкую известность в VII-VIII вв., во время политической и культурной активности кахтанидской племенной группировки. Популярности предания способствовал тот большой интерес к доисламской арабской старине, которым отличалась эпоха Омейядов[108]. Однако главную роль в развитии предания сыграло то, что своим содержанием (легендарная история Южной Аравии) оно отвечало потребностям культурно-политической деятельности кахтанидов, соответствовало или могло быть приведено в соответствие с ее основными целями. Именно предание поставляло «исторические» аргументы в спорах о превосходстве, оно же внушало широкому кругу людей представления о величии Йемена, о благочестии его древних обитателей, об исконном единстве всех племен «Кахтанидского союза»[109].

Тесная связь предания с политическими целями кахтанидов во многом определила его судьбу. Политическая активность «Кахтанидского союза» стимулировала формирование такового. Ослабление остроты конфликта между кахтанидами и аднанидами прервало его развитие, ликвидировало стимулы к дальнейшей его кодификации. С другой стороны, зависимость кахтанидского предания от интересов группировки, лишь частично связанной с выходцами из Йемена, привела к тому, что в нем не обнаруживается явных признаков преемственности по отношению к какой-либо местной южноаравийской традиции.

Мы ничего не знаем о существовании историко-эпического предания в доисламской Южной Аравии. Имеющиеся материалы указывают только на то, что легенды о древней истории Йемена существовали в период раннего халифата во второй половине VII —первой половине VIII в. Как будет показано ниже (гл. III), большинство из них тогда и сформировались. Хотя до нас не дошли достоверные тогдашние записи материалов бытовавшего устно предания, о его существовании можно судить по сообщениям о сказителях, беседовавших с халифами о древней истории арабов. Таким сказителем был ‘Абид б. Шарийа ал-Джурхуми (ум. в конце VII в.)[110]? в конце жизни Му‘авии (41/661—60/680) призванный к халифу из Сан‘а’ (вариант — из Ракки) и вечерами рассказывавший ему «древнейшие предания о царях арабов и неарабов, о причинах вавилонского разделения языков и расселения людей». Таковы же были беседы Му‘авии со знаменитым генеалогом Дагфалем аш-Шайбани (ум. 65/685 г.)[111]. Историко-эпические материалы об истории Южной Аравии содержатся уже в Сире Ибн Исхака (ум. 150/767 г.), в ранних комментариях к Корану, собранных в Тафсире ат-Табари. Есть сообщения, что предание и даже входящие в него стихи использовались при комментировании Корана[112]. Имеются данные о ранних попытках записи предания в виде отдельных книг. Му‘авия приказал записать свои беседы с ‘Абидом б. Шарийей. Во времена ал-Мас‘уди была хорошо известна какая-то версия этих записей[113]. Видимо, она же упомянута в Фихристе[114] Ибн ан-Надима (ум. в конце X в.) под названием Китаб ал-мулук ва ахбар ал-мадин («Книга царей и рассказов об ушедших»). Материалы ‘Абида цитировались уже Макхулем аш-Шами (ум. 112/730 г.), Ибн Исхаком, Хишамом б. ал-Калби (ум. 204/819 г.)[115]. Записаны были якобы и беседы Му‘авии с Дагфалем. Известно, что книга о древних правителях Йемена, озаглавленная Китаб ал-мулук ал-мутавваджа мин химйар «Книга о коронованных царях из химйаритов», была составлена Бахбом б. Мунаббихом[116]. Надо полагать, что обширный материал был зафиксирован и в трудах Хишама б. ал-Калби, посвятившего Южной Аравии несколько книг, от которых до нас дошли только названия: Китаб мулук ал-Йаман мин табаби‘а («Книга о царях Йемена из [династии] тубба‘»), Китаб акйал ал-Иаман («Книга о кайлах Йемена»), Китаб ал-Йаман фи амр Сайф ибн Зу Йазан («Книга о Йемене и о деле Сайфа б. Зу-Йазана»), Китаб Тафаррук ал-азд («Книга о рассеянии аздитов»)[117]. Наконец, известно, что в конце VII в. какую-то обработку и фиксацию преданий о Тубба‘ произвел Йазид б. Муфарриг[118].

Можно указать тот круг лиц, среди которых происходили формирование, запись и передача предания. Это — профессиональные сказители (‘Абид б. Шарийа), ученые-традиционалисты (Ка‘б ал-Ахбар, Вахб б. Мунаббих и др.), поэты (Ибн Муфарриг). Зная людей и отдельные материалы, мы можем указать и несколько основных центров создания и распространения предания. Самый ранний из них — Медина, где легенды о Йемене популяризировались ансарами, а затем йеменцами, участвовавшими в комментировании Корана. С мединцами связаны Ка‘б ал-Ахбар и Вахб б. Мунаббих. Другой центр — Химс. Здесь, в столице кахтанидов Сирии, жила йеменская знать, среди которой было немало поэтов, здесь жили йеменские ученые — Ка‘б ал-Ахбар и несколько поколений его учеников. Материалы, передававшиеся в их среде, дошли до нас лишь в незначительных отрывках[119], однако мы знаем, что их учитель Ка‘б ал-Ахбар активно распространял и изобретал прокахтанидские легенды, знаем, что химсские ученые интересовались не только чистыми хадисами, но и историческими сюжетами. Поэтому можно предположить, что и в среде «химсской школы» знатоков хадиса предание находило своих передатчиков и кодификаторов. Еще одним центром был Фустат, где историко-эпические материалы передавались и изменялись учениками хадрамаутца Ибн Лахи‘и (ум. 174/790 г.)[120]. Здесь сложилась традиция интереса к йеменской истории, отчетливо проявившаяся в деятельности Ибн Хишама (ум. 218/833 г.)[121].

Подавляющее большинство материалов кахтанидского предания сохранилось в литературных обработках и записях, сделанных после VIII в. Они осуществлялись в новых политических условиях учеными-книжниками, далекими от интересов и целей политической жизни предшествующего периода. Немало фрагментарных сообщений имеется в трудах Ибн Кутайбы, ат-Табари, ал-Маc‘уди, Хамзы ал-Исфахани, Ибн ал-Асира, Ибн Халдуна, ан-Нувайри. Их источники — главным образом Ибн Исхак и Хишам б. ал-Калби. Основной же материал представлен несколькими датируемыми IX-X вв. книгами, специально посвященными доисламской «истории» Южной Аравии, в определенной степени восходящими к ранним записям предания.

Знаменитый Ибн Хишам (ум. 218/833 г.), основываясь на сочинениях Вахба б. Мунаббиха, составил Китаб ат-тиджан фи мулук химйар («Книга венцов о химйаритских царях»)[122]. В редакции одного из братьев ал-Барки, учеников Ибн Хишама (конец IX в.), сохранилось сочинение — Ахбар ал-йаман ва аш‘аруха («Рассказы о Йемене и йеменские стихи»), являющееся якобы записью беседы Му‘авии с ‘Абидом б. Шарийей[123]. Легенды, якобы восходящие к Дагфалу, содержатся в Сират Дагфал аш-Шайбани («Истории, {рассказанной] Дагфалом аш-Шайбани»), написанной в форме беседы Харуна ар-Рашида с ‘Амиром б. Маликом из йеменского племени махра[124]. Другой памятник — Васайа-л-мулук ва абна ал-мулук мин Кахтан («Завещания царей и царских сыновей из кахтанидов») —сохранился в двух редакциях. Первая представлена вариантами, приписываемыми Ди‘билу б. ‘Али (ум. 246/860 г.)[125], Абу Таййибу ал-Вашша’ (ум. 325/936 г.)[126], анонимной рукописью одной из библиотек в Сан‘а’[127] и, видимо, двумя рукописями в Берлине[128] и в Париже[129]. Вторая редакция, не имеющая разделения на части, содержащая несколько иной набор персонажей и стихотворений, представлена приписываемым ал-Асма‘и (ум. 217/831 г.) трудом Ta’pux мулук ал-‘араб ал-аввалийа («История древних царей арабов»)[130].

Каждый из этих сводов легендарного материала отличается степенью близости к устной традиции, живому рассказу или к методам книжной науки. Ярко выраженный книжный характер носит Китаб ат-тиджан, построенная как последовательное историческое повествование, с большим количеством ссылок на авторитеты (Вахб, Ибн ‘Аббас, Ибн Исхак, Абу Михнаф, Ибн Лахи‘а, Хишам б. ал-Калби и др.), с сирийскими и древнееврейскими вариантами имен[131], с географическими именами в арамейской передаче[132]. В книге много библейских сюжетов и синхронизмов. Основное внимание уделено персонажам, упоминаемым в Коране (Лукман, Зу-л-Кар-найн, Билкис), почти нет стихов, приписываемых героям предания. Книга как целое лишена прокахтанидской тенденциозности, хотя и содержит такое, например, высказывание Ка‘б ал-Ахбара: «Химйар на земле — как сияющий в ночной тьме светильник»[133]. Основу Тиджан составляют материалы предания, рано воспринятые в среде ученых, а также легенды и книжные материалы христианско-иудейского круга.

Близость к устной традиции более всего характерна для Ахбар ‘Абид б. Шарийа. Книга представляет собой изложение беседы халифа со сказителем, причем халиф выступает как активный участник разговора. В Ахбар ‘Абид почти нет ссылок на известные авторитеты (редко — Ибн ‘Аббас, Вахб, Ибн Исхак), нет ученых комментариев, библейских синхронизмов, материал ограничен южноаравийской тематикой. Большую часть текста занимают длинные стихотворения, якобы принадлежащие героям предания. Ахбар ‘Абид отличает явная прокахтанидская направленность, в частности выраженная в теории о «коренных арабах» и в пророчестве об ал-махди ал-кахтани[134].

Сират Дагфал тоже построена как беседа халифа со сказителем, но реплики халифа малочисленны. Нет ссылок на общеизвестные авторитеты, хотя упоминаются какие-то «книги о химйаритских царях», «химйаритские ученые»[135]. Южноаравийская история связывается с Библией, с историей Египта и Ирана. Параллельна рассказывается о династии аднанидских правителей, в роду которых передавался волшебный свет на челе — знамение о грядущем пророке — Мухаммаде. Приписанная рабииту (аднаниду) Дагфалу книга лишена явной прокахтанидской тенденциозности, что выразилось в отождествлении Зу-л-Карнайна с Александром Македонским, а не с химйаритским царем, в сообщениях об участии низаридов (аднанидов) в походах йеменских правителей.

Васайа-л-мулук — это свод прозаических и стихотворных завещаний химйаритских царей, их вазиров из рода Кахлана, вождей кахланидских племен, покоривших для химйаритов Аравию. Книга содержит наиболее четкую и развитую схему легендарной южноаравийской истории, будучи при этом лишена ссылок на научные авторитеты. Это нравоучительное, адабное произведение, не связанное с прокахтанидскими идеями. Содержание всех завещаний сходно. В них говорится о могуществе судьбы, о величии Аллаха. Правители завещают своим сыновьям сторониться дурных дел, не совершать несправедливостей, не быть гордецами, следовать примеру предков и т.д.

Различия между перечисленными книгами касаются главным образом композиции, критериев отбора, принципов расположения и оформления материала. Лежащая же в основе всех сочинений легендарная история Южной Аравии везде одинакова, содержит одни и те же темы, сюжеты, одних и тех же героев. В отдельных случаях меняется историческая последовательность персонажей, мотивы переходят от одного царя к другому, появляются дополнения. Однако эти различия не меняют общей картины, не указывают на какие-либо самостоятельные версии истории Йемена, прослеживаемые от начала и до конца. Материал, лежащий в основе всех сочинений, видимо, был широко известен в IX-X вв. и не считался полностью литературным, большая часть книг не воспринималась как авторские произведения. На это указывает то, что Ахбар ‘Абид и Сират Дагфал объявляются лишь передачей рассказов древних, почти легендарных сказителей, то, что один и тот же текст Васайа-л-мулук приписывается в каждой рукописи другому литератору. Перед нами обработки и записи материалов историко-эпического предания. Хотя в своем внешнем оформлении (композиция, цели собирания) эти книги и лишены прокахтанидской тенденциозности, она четко прослеживается в общем характере и в деталях использованного материала (см. гл. III). Мы можем заключить, что сохранившиеся сочинения IX-X вв. о древнем Йемене содержат в основном материал кахтанидского предания и могут быть использованы в качестве источника для его изучения. На основании содержащегося в них материала удается дать общую характеристику кахтанидского предания.

Оно группируется вокруг нескольких основных тем, составляющих определенную хронологическую схему. Южноаравийская история начинается с появления в Аравии кахтанидов и их расселения по полуострову. В этот период правили великие цари Йа‘руб, ‘Абд Шамс-Саба’. К тому же периоду относится предание о живших в Йемене адитах и их царе Шаддаде. Адиты были неправедны, горды и непокорны, не слушали увещеваний посланника Аллаха — Худа — и были за это уничтожены. С историей адитов связана и легенда о праведном мудреце Лукмане, которому Аллах даровал долгую жизнь, равную жизни семи орлов.

Следующий период начинается с того, что ‘Абд Шамс-Саба’ разделил власть над Южной Аравией между своими сыновьями, Химйаром и Кахланом. Старший, Химйар, получил права верховного правителя и центральные области. Младший, Кахлан, был сделан наместником окраинных территорий, должен был охранять границы и завоевывать новые земли. Основное внимание предание уделяет царям из химйаритской династии — Тубба‘. Первым из них был ал-Харис ар-Ра’иш, покоритель Китая. В разных местах династической схемы возникает спорная фигура Зу-л-Карнайна, которого отождествляют то с одним, то с другим йеменским царем. Преемники ар-Ра’иша — Абраха Зу-л-Манар, Ифрикийас, ‘Амр Зу-л-Аз‘ар — были великими завоевателями. После них прямая линия наследования была прервана правлением в Ма’рибе ал-Хадхада, а затем его дочери Билкис (царицы Савской). Центральный эпизод ее истории — встреча с Сулайманом (Соломоном) и приобщение к вере в Аллаха.

После нее правил сын Сулаймана — Рахба‘ам, а затем власть вернулась к традиционной династии в лице Йасира Йун‘има, совершившего поход к Атлантическому океану, и сына его Шаммара Йур‘иша, который разрушил Самарканд, завоевал Индию и Китай, поселил йеменцев в Тибете. Самая яркая фигура предания — правивший через некоторое время после них Ас‘ад ал-Камил, мудрый, благочестивый и могущественный Тубба‘. После смерти его сына Хасана наступил период смут, с которым связан один из главных сюжетов предания — разрушение Марибской плотины и выселение на север племени азд.

Заключительный период доисламской истории Йемена начинается с воцарения потомка Тубба‘ — правителя-иудея Йусуфа Зу-Нуваса. Основные события этого периода — гонения на христиан, эфиопская оккупация Йемена, царствование наместника негуса — Абрахи и его поход на Мекку, вторжение персов, призванных в страну кайлем Сайфом Зу-Йазаном, и включение Южной Аравии в состав Сасанидской державы.

Такова общая схема йеменской истории, содержащаяся в кахтанидском предании. Само предание, видимо по причине своего недолгого развития, не выработало более или менее устойчивой литературной формы. Настойчивое повторение в обработках IX-X вв. построения в виде беседы царя с мудрецом показывает[136], что определенное движение в этом направлении имело место, но не завершилось. Даже в книжных обработках кахтанидское предание — это рыхлая, аморфная масса разнородного материала, не имеющая стойкой формы, содержащая противоречивые детали, отдельные версии несущественных событий, сведенных вместе, но друг с другом не согласованные. Вместе с тем в материалах предания обнаруживается и явная тенденция движения в сторону эпоса. Легенды объединены общим историческим стержнем, хронологической схемой, воспроизводящей единую линию развития южноаравийской государственности. В предании имеются узловые эпизоды, главные герои, вокруг которых собирается некое подобие «циклов». Тот факт, что, несмотря на свою формальную незавершенность, предание представляет собой повествование о последовательной истории йеменского государства, типологически отличает его от другого вида историко-эпического творчества арабов — Аййам ал-‘араб («Дни арабов»). Имеющие стойкую литературную форму Аййам ал-‘араб рассказывают не о последовательной истории арабских племен, а об отдельных, часто не связанных друг с другом эпизодах стычек, редко — больших сражений. Они были не «историей», а примерами «похвальных поступков времени неведения и отличными образцами высоких нравов»[137].

Кахтанидское предание так и не превратилось в эпопею, так как период его жизни и активного развития был очень краток. В эпоху Омейядов оно формировалось благодаря наличию живой среды (недавние выходцы из Йемена) и политических стимулов (борьба кахтанидов с аднанидами). После середины VIII в. в центральных областях халифата этих факторов больше не существовало.

Живая среда была и сохранялась в самом Йемене, однако интерес к своему прошлому пробудился там лишь в X в., когда в рамках халифата началось новое формирование йеменской государственности. Этот интерес не извлек из памяти народа доисламские предания, но он способствовал распространению, записи и некоторому расширению кахтанидского предания, заимствованного из центральных областей халифата.

Кахтанидское предание послужило одним из источников трудов йеменского ученого, одного из выдающихся представителей арабской мусульманской науки — ал-Хасана б. Ахмада ал-Хамдани (ум. около 370/980 г.)[138]. Ал-Хамдани живо интересовался историей своей родины — изучал развалины, пытался читать надписи, разыскивал племенные регистры, записывал легенды. Он собирал материалы по йеменской истории в Медине, переписывался с потомками йеменцев в Сирии и Ираке. Накопленный материал вошел в состав его десятитомного труда ал-Иклил («Венец»). Он был посвящен генеалогиям химйаритов (т. I, II), «достоинствам кахтанидов» (т. III), политической истории Южной Аравии от древних времен до Ас‘ада ал-Камила, от него до Зу-Нуваса и от последнего до принятия ислама (т. IV, V, VI), «недостоверным известиям и фантастическим рассказам» (т. VII), описаниям замков и других построек Йемена (т. VIII), «химйаритским пословицам и поговоркам, химйаритскому языку и письменности муснад» (т. IX), родословным своего родного племени хамдан (т. X). До настоящего времени найдено только четыре тома этого труда (I, II, VIII, X)[139]. Материалы предания содержатся и в других сочинениях ал-Хамдани — Сифат Джазират ал-‘араб («Описание Аравийского полуострова»), Китаб ал-Джаухаратайн («Книга о двух драгоценных металлах [золоте и серебре]»)[140], а также в ал-Касида ад-дамига («Убедительная касыда»), являвшейся ответом на ал-Музаххабу ал-Кумайта, и в комментарии к ней[141].

Легенды о древней истории города Сан‘а’ и о замке Гумдан были собраны вместе с биографиями знаменитых йеменских ученых в Ta’pux Сан‘а’ («История Сан‘а’») Ахмада ар-Рази (ум. после 460/1068 г.)[142].

Наибольшую формальную завершенность материалы кахтанидского предания получили в трудах Нашвана б. Са‘ида ал-Химйари (ум. 573/1178 г.), знатного химйарита, литератора, знатока и любителя древней истории[143]. Он написал Химйаритскую касыду, оплакивающую и восхваляющую древних правителей Йемена, и сам составил к ней комментарий под заглавием Хуласат ас-сира ал-джами‘а ли‘аджа’иб ахбар мулук ат-табаби‘а («Кратко изложенная история, содержащая чудеса известий о царях тубба‘»)[144]. Это — самый полный свод кахтанидского предания, основанный главным образом на Ахбар ‘Абид, Васайа-л-мулук и местных йеменских сказаниях. Нашван б. Са‘ид составил также толковый словарь Шамс ал-‘улум («Солнце наук»), содержащий немало кахтанидских легенд и стихотворений[145].

Политический стимул для развития предания долгое время после падения Омейядов сохранялся в Испании, где борьба кахтанидов и аднанидов не теряла своей остроты. Принесенное испанскими кахтанидами из Сирии предание было единственной древней историей для большинства испанских арабов и благодаря своей политической остроте стало их общим историческим знанием. На это указывают, в частности, очень частые упоминания йеменских персонажей в исторических реминисценциях испано-арабских поэтов[146]. Однако отсутствие второго фактора — живой среды, тесно связанной с Южной Аравией, воспрепятствовало дальнейшему развитию и обогащению предания в Испании. Поэтому, например, созданный в XIII в. испанцем Ибн Са‘идом труд Китаб нашват ат-тараб фи та’рих джахилийат ал-‘араб («Книга восторга об истории [времени] неведения арабов»)[147] в части, посвященной кахтанидам, не содержит никаких специфических сведений и полностью зависит от Тиджан и других сочинений, созданных в восточной части халифата.

Таковы основные этапы развития и фиксации кахтанидского историко-эпического предания. Как мы видели, оно тесно связано с политической историей мусульманского государства, что позволяет понять многие специфические особенности его содержания, трактовки основных тем и мотивов. Эти особенности ярко видны на примере легенд об одной из главных фигур предания — царе Абу Карибе Ас‘аде б. Маликкарибе ал-Камиле.