Преданный

ГЛАВА 16

Хадсон

Воскресенье показалось мне самым длинным днем в моей жизни. Дольше, чем тридцатидвухчасовой рабочий день, когда я только начал работать в Норт. И дольше, чем ожидание, чтобы узнать о судьбе Александра после несчастного случая. Даже дольше, чем ожидание телефонного звонка, чтобы сообщить мне, что шестнадцатилетняя роженица, выжила, хотя все шансы были против нее.

После отъезда Лиллиан и неловкого прощания с ней я не мог перестать думать о ней. Ее присутствие было повсюду в моей квартире. На кухне, на острове, где я пировал ей накануне вечером. В прихожей, когда я нес ее, и девушка прижималась к моей шее. И в спальне, где все еще пахло ее духами из полевых цветов.

Мне хотелось связаться с ней, позвонить и услышать ее голос, отправить сообщение, чтобы она знала, что я скучаю по ней. Хотелось, чтобы Лиллиан знала, что я никогда не переставал думать о ней. Ни на одну секунду бодрствования. И даже во сне, когда мысли о ней вызывали самые эротические сны. Я проснулся в четыре часа утра с мокрыми шортами и стояком, который оставался твердым на протяжении еще двух оргазмов.

Рано утром я сдался и отправил Лиллиан сообщение, в котором просто говорилось: «Доброе утро, красавица». Она сразу же ответила. Вот почему даже сейчас, когда Карина маневрирует по утренним пробкам Манхэттена, я не отрываю глаз от экрана телефона, а на моем лице сияет улыбка. Я отправил ей сообщение, как только сел в машину, и теперь жду, когда, наконец, появятся пузырьки с текстом.

Не могу перестать думать о тебе.

Пузырьки исчезают.

Я хмурюсь.

Карина подъезжает к «Норт Индастриз», и я не свожу глаз со своего телефона. Все еще ничего.

Хм.

Меня приветствуют сотрудники компании и охрана, люди пытаются завязать светскую беседу в лифте, но я не отрываю глаз от экрана.

Когда выхожу из лифта и направляюсь к своему офису, теряю терпение и звоню ей. Я должен похлопать себя по спине за то, что продержался так долго.

— Хадсон, привет. — Ее голос тихий, нерешительный. Я представляю, как она лежит в постели, ее волосы в беспорядке, а тело теплое и манящее.

— Что происходит? — говорю я, широко ухмыляясь.

— Ничего особенного. — Она звучит немного замкнуто. Даже нервно.

Я слышу звуки на заднем плане. Бормочущие разговоры и звон посуды. Она в ресторане. Так рано утром? У нее собеседование? Свидание? Желудок сводит беспокойства.

— Можешь прийти ко мне на ужин сегодня вечером? У нас есть несколько незавершенных дел. — Я съеживаюсь от того, как официально это звучит. Вчера она обвинила мое предложение в том, что оно звучит как деловая сделка, и я слышу ту же хрень в собственном голосе. — Я имею в виду, что мне бы хотелось продолжить наш вчерашний разговор.

— Эм…

Я останавливаюсь прямо перед дверью своего кабинета и закрываю глаза.

— Пожалуйста, не говори «нет», — шепчу я.

— Хорошо. Есть кое-что, о чем я тоже хотела с тобой поговорить.

— Да? — Я надеюсь, что это ее окончательный ответ по поводу отношений. И чертовски надеюсь, что ее окончательный ответ будет «да». — Тогда я попрошу Карину забрать тебя в семь.

— Вообще-то, будет лучше, если я просто заскочу к тебе в семь.

Волнение в моей груди немного спадает.

— Все в порядке?

— Да, просто думаю, что так будет лучше.

Лучше? Для кого? Что, блядь, это значит?

— Мне нужно идти. Увидимся вечером.

— Лиллиан… — Линия обрывается.

От беспокойства у меня сводит живот. Она не была похожа на женщину, которой не терпится начать что-то со мной. Лиллиан говорила как женщина, готовая сдаться. Женщина, готовящаяся к побегу.

Я не могу позволить ей сделать это. По крайней мере, не попытавшись ее остановить.

— Мистер Норт? — Бекки замешкалась в дверях с блокнотом в руках. — Мистер Хейс пришел раньше и попросил, чтобы вы немедленно пришли к нему в офис. Он сказал, что это срочно.

Это объясняет сообщение, которое Хейс отправил час назад: «Как только приедешь, сразу же отправляйся ко мне в офис. Не останавливайся, чтобы выпить кофе или пописать. Немедленно».

Я бросаю вещи на свой стол, проверяю наличие важных сообщений и электронной почты и, наконец, убедившись, что нет пожаров, которые мне нужно тушить, направляюсь в кабинет Хейса.

Стол мисс Ньютон пуст. Я знаю, что Хейс специально так делает, чтобы она не услышала то, что он собирается сказать. Не очень хороший знак.

Дверь закрыта, и я не стучусь, прежде чем открыть ее. Внутри нахожу Хейса за столом с Мейером О'Кифом, адвокатом чертовски богатых людей.

— Я не помешал?

— Ты долго, — говорит Хейс.

— Мистер Норт. — Адвокат встает и пожимает мне руку.

— Мейер. Ты знаешь меня с двенадцати лет. Думаю, мы можем прекратить это дерьмо про мистера Норта. — Мое слегка задиристое отношение привлекает внимание моего близнеца, и он изучает меня любопытным взглядом.

Мейер натянуто улыбается.

— Хадсон. Ненавижу приносить плохие новости. — Он кивает мне, чтобы я занял место рядом с ним.

Мои нервы на пределе, мысли заняты Лиллиан, и моему сердцу не нравится это перетягивание каната за внимание.

— В чем дело? — Ближе к делу, чтобы я мог вернуться к тому, чтобы сосредоточиться на том, как завоевать Лиллиан.

Мейер тасует какие-то бумаги.

— Похоже, у нас конфликт…

— О чем ты, блядь, думал, вырубая Трэвиса Эверфилда? — рявкает Хейс.

— И поэтому ты здесь? — Я уже знаю ответ. Эверфилд, гребаная киска.

Адвокат извиняюще улыбается и протягивает мне конверт.

— На тебя подали в суд за нападение… среди прочего.

Я бросаю конверт на стол Хейса.

— Я бы сказал, что ему нужны деньги, но он богаче Бога, так чего же он хочет, чтобы я мог отдать ему это и умыть руки от этого мудака?

— Идиот, — ворчит Хейс. — Ему не нужны деньги. Он хочет публично унизить тебя и облить грязью имя Нортов.

— Передай Эверфилду, что если он будет продолжать этот судебный процесс, то проиграет. — Я наклоняюсь вперед и встречаюсь с Мейером взглядом. — Я выдам его секреты прессе. — Сжимаю челюсть, в груди бурлит гнев. — Я расскажу о его сексуальных домогательствах к эскортницам всем, у кого есть чертовы уши, Мейер. Прежде всего, «Таймс», затем «Пост» и, конечно, полиции Нью-Йорка. Пресса будет просто в восторге, разваливая империю Эверфилда.

У Мейера хватает здравого смысла выглядеть пристыженным. Что-то подсказывает мне, что хороший адвокат уже был вовлечен в юридические неприятности, связанные с сексуальным насилием, со своей дерьмовой клиентурой.

— Ты можешь это доказать? — спрашивает Хейс.

— Не могу. — Я поворачиваюсь лицом к своему близнецу. — Но его жертвы могут.

— Жертвы? — выдыхает Хейс, а затем отшатывается в отвращении. — И ты уверен в этом?

— Ты реально не знал?

Его взгляд становится ледяным.

— Думаешь, что я добровольно буду находиться рядом с мужчиной, который поднимает руку на женщину? — Мускулы его челюсти пульсируют.

Я игнорирую Хейса и поворачиваюсь обратно к Мейеру.

— Пожалуйста, передай это сообщение своему клиенту. Полагаю, он захочет, чтобы его иск был немедленно отозван.

Старик торжественно кивает, собирает свои вещи и выходит из офиса, пробормотав:

— Я буду на связи.

Как только дверь закрывается, я поворачиваюсь к Хейсу, который выглядит злым, как черт, ожидая ответов на невысказанные вопросы.

Ему придется подождать.

Потому что у меня есть свой вопрос.

— Почему ты нанял Лиллиан?

Он хмыкает, моргает и пожимает плечами.

— Элли попросила в качестве одолжения.

— И ты делаешь все, что просит Элли? — Я наклоняю голову, размышляя об отношениях моего брата с его любимой эскортницей. Неужели это нечто большее, чем кажется?

Он откидывается на спинку кресла и поднимает подбородок.

— Почти. Элли — единственная причина, по которой я нанял Лиллиан, и единственная причина, по которой я не уволил ее раньше.

— Ты не видишь в Лиллиан никаких положительных качеств? В профессиональном плане.

Его взгляд становится острее.

— Нет.

Я скрещиваю руки на груди, чтобы не обхватить ими горло брата.

— Она другая. Мне не нравятся другие. Мне нравятся предсказуемые, надежные, заслуживающие доверия. После того, как она сорвала сделку с «Ит ох»…

— Она не срывала. — У меня болят зубы от силы сжимания челюсти.

— …я не мог с чистой совестью держать ее в штате.

— Хочешь сказать, что совершенно не знал, что Трэвис Эверфилд подверг ее сексуальному насилию?

Его щеки пылают, а лицо приобретает яростный багровый оттенок.

— Я бы убил его…

— И что Элли чувствовала некоторую ответственность за это, поэтому и попросила об услуге?

Выражение его лица смягчается — первый признак того, что он чувствует что-то еще, кроме презрения к Лиллиан. Или, возможно, впервые он чувствует презрение к самому себе.

— Я устроил этому мудаку сотрясение мозга. Он заслужил худшего. — Я тычу пальцем в конверт, который оставил Мейер. — Напомни этому избалованному маленькому уебку его место. Будь моим адвокатом и делай свою работу.

Захлопываю за собой дверь и возвращаюсь в свой офис, чувствуя вновь вспыхнувшую ярость за то, что Трэвис сделал с Лиллиан. По крайней мере, теперь я знаю, что мой брат не имеет к этому никакого отношения. Если бы он был причастен, я бы и ему надрал задницу.

Лиллиан

Когда появляюсь в жилом комплексе Хадсона, я опаздываю почти на тридцать минут. Как обычно, я потеряла счет времени и решила поехать на метро, а не на такси, чтобы сэкономить оставшиеся деньги. Я потратила весь день на поиск работы, пропустила собеседование, потому что забыла записать время, и провалила еще одно собеседование, придя не туда. Очевидно, что следование простым указаниям является обязательным условием для приема на работу.

Подавленная, обескураженная и деморализованная, я размышляю о вполне реальной возможности того, что мне нужно вернуться к приему лекарств от СДВГ¹⁴, несмотря на нежизнеспособные побочные эффекты. Я потеряю сон, аппетит, буду чувствовать себя нервной весь день, но, по крайней мере, у меня будет работа… уф. Я не могу победить.

Я пытаюсь поднять свое настроение, делаю безразличное лицо, когда вхожу в вестибюль дома Хадсона.

— Лиллиан, — говорит Хадсон, вставая с черного кресла с телефоном в руке.

Должно быть, я плохо скрываю свои чувства, потому что мужчина изучает меня так, словно ищет раны и сломанные кости.

Я ненавижу, как мое сердце реагирует на его появление, пульсируя в бешеном ритме с каждым его шагом ко мне. Ненавижу, как беспокойство в его взгляде согревает меня в таких глубоких местах, что никакое тепло не может к ним прикоснуться. И я ненавижу то, что мне хочется упасть ему на грудь, закрыть глаза и забыть, что есть мир за пределами нас двоих.

— Ты пришла, — мягко говорит он, делая шаг в мое пространство.

— Я сказала, что приду.

— Выглядишь так, будто замерзла. Ты пришла сюда пешком?

— Приехала на метро.

Он хмурится, и в его карих глазах появляется отблеск разочарования.

— Я же сказал, что Карина тебя заберет.

Комплекс спасителя.

— А я сказала, что доберусь сюда сама.

Хадсон смотрит поверх моей головы, оглядывая комнату, и сжимает челюсть, прежде чем, наконец, возвращает свой взгляд к моему.

— Готова подняться?

На мой кивок он указывает мне дорогу к лифту.

— Мисс Джиллингем, рад видеть вас снова, — говорит парень, обслуживающий лифт. На его бейджике написано: «Джулио». Я никогда этого не запомню. Для меня он — лифтер.

— Я тоже рада тебя видеть. — Я не помню, как меня представили ему в первый раз. Хадсон, должно быть, рассказал ему обо мне.

Между нами воцаряется неловкое молчание. Мне интересно, о чем он думает. Какие у него планы на сегодняшний вечер? Ожидает ли он секса? Не поэтому ли тот пригласил меня сюда? Были ли все эти красивые слова о свидании дымовой завесой? Я отбрасываю эту мысль, потому что Хадсону не нужно осыпать женщину фальшивой искренностью, чтобы получить секс.

Лифт пикает, и Хадсон провожает меня к своей двери с легким прикосновением к пояснице. Моя кожа загорается от этого едва заметного прикосновения.

Когда он открывает дверь, меня обдает ароматом жареного чеснока и красного вина.

— Надеюсь, ты пришла голодной.

Мой желудок урчит от пустоты. Я не осознавала, насколько голодна, пока не почувствовала аромат теплой домашней еды.

— Да.

Он берет мое пальто и бросает его на спинку ближайшего стула.

— Хорошо. Не против итальянской кухни? — Он достает два винных бокала и наливает в них красное вино. — Я приготовил фрикадельки и маринару.

Я беру предложенное вино.

— Это один из знаменитых рецептов, которыми ты славишься?

Мужчина одет в черную футболку и свободные джинсы, я никогда не видела его таким непринуждённым. Но от его тела исходит напряжение, как будто тот готов к бегу. Или, лучше сказать, к преследованию.

— Так и есть. — Он кивает в сторону гостиной, а именно на диван. — Хочешь присесть?

Все мое тело пылает от воспоминаний о том, что мы делали на этом диване. В моей голове по кругу проносятся картинки с рейтингом X¹⁵.

Он понимающе улыбается и прочищает горло.

— Не так уж много безопасных мест, где можно посидеть, если ты пытаешься избежать воспоминаний.

— Я не пытаюсь их избежать. Они мне даже нравятся. — О, Боже, это слишком? Неужели я слишком рано отдала свое сердце?

Его выражение лица смягчается, и он выглядит почти застенчивым, когда говорит:

— Хорошо. Мне тоже.

Хадсон выдвигает для меня барный стул, и мы садимся у кухонного острова, я лицом к острову, его стул повернут ко мне.

— Как прошел твой день?

— Светская беседа? Серьезно? — Я улыбаюсь, чтобы дать ему понять, что вроде как шучу. Отчасти. — Мы сидим у острова, где всего две ночи назад я… — Я прикусываю губу и качаю головой.

Он хихикает.

— О, я помню. — Его голос понижается. — И никогда не забуду.

На грани перегрузки от смущения, я закрываю глаза и опускаю подбородок, глубоко дыша.

— Почему я здесь?

— Потому что я попросил тебя прийти, — говорит он. — Нам нужно поговорить.

— Хочешь получить ответ на свой вопрос о начале отношений? — Я делаю большой глоток вина.

— Нет, если только ты не готова его дать.

Я поворачиваю голову, чтобы посмотреть ему в лицо, и не вижу ничего, кроме честности в его глазах. Можно ли доверять этой честности или нет, все еще остается предметом споров.

— Если не о нас, то о чем тебе нужно поговорить со мной.

— Трэвис Эверфилд.

Это имя бьет меня между глаз и мгновенно вызывает головную боль.

— Ох. О нем. Элли сказала мне, что у вас двоих была конфронтация.

— Была. И теперь он пытается подать на меня в суд, — говорит он небрежно, как будто комментирует погоду.

— Подать на тебя в суд? Почему?

Он делает глоток вина.

— У него сотрясение мозга. Ему нужны не столько мои деньги, сколько желание унизить меня за то, что я унизил его… Почему ты улыбаешься?

Я прикрываю рот кончиками пальцев.

— Разве? О, наверное, я испытываю трепет, зная, что ты поставил этого высокомерного придурка на место. А почему ты улыбаешься?

Его ухмылка только растет.

— Потому что мне нравится видеть тебя счастливой.

Что, конечно же, делает меня только счастливее.

— Меня не должна радовать мысль о том, что ты причинил боль другому человеку.

— Конечно, должна. — Веселье на его лице исчезает и сменяется чем-то темным и зловещим. — Потому что сначала он причинил боль тебе.

Я тяжело сглатываю.

— Не так ли, Лиллиан?

Когда я не отвечаю, Хадсон тянется к моей руке. Я позволяю ему поднести мою руку к губам, где он с долгим вздохом целует костяшки моих пальцев.

— Я должен был убить его, — бормочет он, касаясь моей кожи.

Я наклоняюсь ближе, желая забраться к нему на колени и почувствовать эти губы не только на моей руке.

Его глаза искрятся эмоциями, когда он смотрит на меня.

— Можешь рассказать мне, что случилось? — Он слегка касается губами моих пальцев, посылая приятные мурашки по руке.

Если он продолжит в том же духе, то я расскажу ему все. Абсолютно.

Его губы должны быть зарегистрированы как усовершенствованный инструмент допроса.

— Он… — Мой голос ломается. Я делаю глоток вина.

Хадсон держит мою руку в своей, большим пальцем ободряюще рисует круги на моем запястье.

— Он заплатил за свидание. В конце ночи решил, что хочет большего. Я сказала «нет». Он попытался дать мне денег. Я отказалась, снова сказала «нет». Он схватил меня, обзывал, лапал меня…

— Вот сукин сын!

— …я дала ему пощечину и ударила ногой по голени.

Он отшатывается назад, на его лице появляется выражение удивленной гордости.

— Правда?

— У меня есть склонность бурно реагировать, когда меня хватают. — Мой взгляд падает на его промежность. — Как тебе хорошо известно.

Он усмехается, но в голосе все еще чувствуется напряжение.

— И что потом?

— Я нашла Элли. Я не собиралась рассказывать ей о том, что произошло, потому что это было не так уж важно…

— Лиллиан, — рычит он. — Это, блядь, очень важно.

— Он же не изнасиловал меня.

Хадсон оглядывается вокруг, как будто не может поверить в то, что слышит, и ищет кого-то, кто мог бы это объяснить.

— Он поднял на тебя руку.

Я вздыхаю, потому что он прав.

— Элли заметила прореху на моем платье и потребовала рассказать, что случилось. И я рассказала. Она почувствовала ответственность, сказала, что загладит свою вину, и устроила мне собеседование с Хейсом.

Он кивает, как будто уже знает эту часть истории.

— Она мне ничего не должна, но я не собиралась упускать возможность пройти собеседование в «Норт Индастриз».

— А у самой Элли был подобный опыт общения с Трэвисом?

— Она упомянула, что он был своего рода засранцем, но никогда не переступал ее границ. Я думаю, что ее границы шире, чем мои.

— Границы есть границы. — Он смотрит в пол. — Черт. Ненавижу этого парня.

Я поднимаю свой бокал.

— То же самое. — Когда он не поддерживает мой «тост», я делаю два больших глотка. — У тебя есть план, как бороться с иском? На вечеринке были люди, которые видели, что между вами произошло, так что ты не можешь это отрицать.

Хадсон объясняет, как пригрозил разоблачить сексуальное насилие этого подонка, если он не откажется от иска.

— Это значит, что мне придется дать показания. — Меня охватывает дрожь беспокойства.

— До этого не дойдет. Этот парень замазан по уши. Он отступит.

— Но если нет, то я буду вовлечена.

— Только если ты сама этого захочешь.

Я обдумываю это в течение двух секунд.

— Да, к черту этого парня. Я помогу.

— Он богатый, влиятельный человек, Лиллиан. — Еще один поцелуй моей руки, на этот раз в ладонь, потом в запястье. — Хочу, чтобы ты знала: я сделаю все, что потребуется, чтобы защитить тебя от любого ответного удара. И это независимо от того, что ты решишь насчет нас.

Решишь насчет нас.

Точно.

Он ждет моего решения.

Я должна быть уверена в одной вещи, прежде чем дам свой ответ.