Предатели

Кода

В самолете до Тель-Авива Котлер надвинул шляпу поглубже. Он сидел посредине, Лиора у окна. Возле прохода расположился молодой хасид с пейсами, весь в черном. Вообще-то в центре полагалось сидеть Лиоре, но хасид вежливо попросил их поменяться местами. Он не стал объяснять почему, а они не стали спрашивать Самолет был набит под завязку. Затевать споры о равноправии было ни к чему.

Рейс выполняла украинская авиакомпания, и на борту наблюдалось смешение людей, какое теперь случается только во время таких полетов. Их самолет походил на маленький летучий штетл. Оживший рассказ Шолом-Алейхема. Бок о бок, ряд за рядом сидели евреи всех толков. Одни хасиды молились Богу по-своему, хасиды соперничающего толка — по-другому, сионисты-ортодоксы — по-третьему. Были семьи из торгового сословия — они говорили на иврите, и семьи так называемых бизнесменов — эти общались по-русски. Были, подобно Котлеру с Лиорой, представители творческих профессий и интеллектуалы, озабоченные великими философскими вопросами. И молодые американские евреи, беспечные, легкомысленные и недалекие — они не знали исторических потрясений и доверчиво смотрели на мир. Тут и там сидели русские и украинцы, спокойные и невозмутимые, за долгие годы привыкшие к любым евреям. Это была модель сосуществования, какой мир не знал, какую нигде и никому не удалось создать. Приземлится самолет — и они снова рассеются, разбредутся каждый по свою сторону баррикады.

Как все изменилось, подумал Котлер, по сравнению с его первым прилетом в Израиль. Чуть ли не с точностью до наоборот.

Четверть века назад его переполняла радость. Его ждал весь Израиль. Премьер-министр официально прислал за ним самолет. Они летели из Праги в Тель-Авив — только израильский экипаж, два дипломата, Мирьям и он. Это был зенит его жизни. Его переполняли надежды и оптимизм.

Сейчас, на борту самолета, среди соотечественников, в идеальном для себя окружении, он прятался под шляпой. При мысли об Израиле его все так же охватывало радостное изумление: после многих тысяч лет изгнания его народ вернулся на родину, ему повезло родиться в это время, он одолел ужасных врагов и обрел место здесь, — но за ее будущее было страшно. Соотечественники больше не ждали, сгорая от нетерпения, его в аэропорту. Напротив, он стал мишенью для презрения и насмешек. Время его миновало. Страна жаждала нового, совсем другого героя. Вероятно, ему стоит гордиться, ведь некогда он все же сумел стать для нее героем.

Но он помнил, как в тот вечер, четверть века назад, когда перед ним впервые промелькнула эта земля, когда перед глазами пронеслись темные очертания Иерусалима, древнего города, всего в огнях, — сердце его увеличилось до предела, словно кто-то взял его сверху и снизу и потянул, глаза наполнились слезами вековечного горя и благодарности, а в голове чей-то таинственный голос громко произнес слова псалма: «Когда возвращал Господь плен Сиона, мы были как бы видящие во сне»[33]. Он помнил, как крепко сжал руку Мирьям и не отпускал ее, пока они снижались, потому что от нетерпения ему хотелось выскочить из самолета, помнил взлетную полосу и на ней почетный караул, духовой оркестр, полощущиеся на ветру флаги и лица тысяч ликующих людей — еще до того, как он вышел к ним, они не удержались и запели.

«Давид, сын Израиля, пребудет, пребудет вовек!»