Предатель, зачем ты вернулся?

Глава 3

— Да как же, Нин? — испереживалась Марина Степановна, когда за чаепитием я вкратце рассказала ей о случившемся и о своих планах на ближайшее будущее. — У тебя же тут, в Омске, жизнь вся устроена. Подруги, связи, работа, я, в конце концов. Нельзя же всё это просто взять и бросить только из-за одного кобеля.

— А что вы мне предлагаете?

Я не ждала на вопрос никакого ответа или совета дельного, да и понимала, что наши представления с Мариной Степановной сильно разнятся на этот счет.

Я росла в детском доме и знаю, каково это — полагаться только на саму себя. Я знаю, как трудно привыкать к чему-то новому и доверять людям.

Детдом закалил мой характер и сделал меня решительной, сильной. Так что я в любом случае не пропаду.

Главное — не забывать одно из самых важных правил: “Доверяй только себе”.

Стоило мне только отойти от данного правила… Стоило только довериться мужчине и полюбить, как это сделало меня слабой и уязвимой.

Это раздавило меня морально. Уничтожило. Вывернуло все чувства наизнанку. Разбило вдребезги мое сердце, и его теперь придется собирать по крупицам.

Только не факт, что удастся. Разбитое уже никогда не станет целым.

Больше я такого себе позволить не могу. Доверие к людям — губит. А отвергнутые чувства сильно бьют по мне.

— Остаться, конечно же, остаться, а что же еще я могу предложить! — ожидаемо ответила Марина Степановна, и потянулась через весь стол, чтобы дотронуться до моего живота. — У тебя же малыш скоро появится.

В животе сразу же разлилось тепло. Это моя крошка придавала мне сил.

— Мне кажется, это девочка, — улыбнулась я мечтательно. — Вчера она приснилась мне, уже такой большой, смышленой. Я почему-то называла ее Светой, хотя, если честно, я бы выбрала другое имя.

На самом деле мне было не важно, девочка это или мальчик. Я просто хотела, чтобы мой ребенок рос здоровым и счастливым. Чтобы его никогда не постигла моя судьба.

И я в состоянии дать ему всё, чего я не недополучила в детстве, и даже больше.

Я уже бесконечно люблю свою крошку и жду не дождусь с ней встречи.

Марина Степановна меж тем насупилась, глядя отстраненным взглядом на меня. На ее лицо легла тень беспокойства.

— Кстати, по поводу Светы, — говорила она вкрадчиво, отодвигая от себя чашку и грудью наваливаясь на край стола, — кажись, я нашла твою мать.

По спине моей пробежался холодок, и я вытянулись струной.

— Она жива? — спросила я первым делом, на что Марина Степановна неохотно кивнула и скривила губы.

В последний раз мы разговаривали о моей биологической матери еще в детстве, лет десять назад. Я знала лишь то, что она просто подкинула меня в приют, когда я была совсем еще крошкой. Пеленка, комбинезончик и записка с моими ФИО — это всё, что от нее мне досталось.

Но мне и этого было достаточно. Я не хотела знать о ней ничего и поэтому сама не заводила о ней разговоров.

Я была счастлива, что у меня появилась Марина Степановна, которая полностью заменила мне мать, и дом, где я не чувствовала себя неприкаянной и чужой.

— Живая, к счастью, — подтвердила Марина Степановна. — И ее как раз Светлана зовут. Светлана Георгиевна. Она прописана в Новосибирске.

Какое совпадение. Именно в Новосибирск переехать я и планировала.

— Вы уверены?

— Сомнений быть не может.

Семьсот километров всего… Моя родная мать всё это время жила в семистах километрах от меня. А она даже встреч со мной не искала. Ни разу не поинтересовалась моей жизнью.

Неужели совесть не мучила после того, как она бросила меня на произвол судьбы?

Впрочем, что еще можно было ожидать от кукушки.

— Девочка моя, не руби ты с плеча, всё еще образуется, — снова взмолилась Марина Степановна, а я испытывала огромную вину, потому что не могла ее осчастливить, не могла остаться. — Ну просто как ты будешь одна в чужом городе справляться со всеми хлопотами? Подумай о ребенке, — наставляла она слезно.

— Как раз о ребенке я и думаю в первую очередь, — твердо ответила я, грея свои дрожащие пальцы о края горячей чашки.

— Ниночка, пойми, я хочу тебе счастья, но, по-моему, ты поступаешь сейчас очень опрометчиво. Почему ты должна уезжать? — возмутилась она вдруг, всплеснув руками. — Это Демьян должен бежать из города со всех ног. Это ведь он опозорился! Он привнес в ваши отношения такую грязь! Ему и жить с этим!

— Вот поэтому я и хочу уехать, чтобы быть подальше от этой грязи, а если останусь здесь, то просто увязну в ней, понимаеете?

— Но может, еще не всё кончено? Почему ты не дала Демьяну объясниться?

Мне стало обидно от того, что единственный близкий человек допускает мысль, что можно закрыть на измену глаза путем простого объяснения.

На это же она намекает?

— Потому что ложь вряд ли может сойти за исчерпывающие объяснения.

И Марина Степановна досадливо кивнула, подперев кулачком подбородок, а потом она с воодушевленным видом подскочила с места.

— Вот увидишь, он еще приползет к тебе на коленях! Если в нем имеется хоть капля порядочности, он не бросит своего будущего ребенка! Он попытается вернуть тебя!

Да если бы мне это было нужно…

Пусть только посмеет подойти ко мне!

— Вообще-то, я не говорила Демьяну о беременности, — посчитала нужным признаться, чтобы мама не тешила себя надеждами.

— То есть как это не говорила? — женщина в удивлении вытянула физиономию, в ее глазах таилось некое осуждение.

— Вот так, не сказала, — развела я руками, — хотела сделать сюрприз.

“А Демьян преподнес мне сюрприз первым”, — дополнила я мысленно.

— И ты два месяца молчала? А я почему-то думала, что он знает, потому и квартиру вам большую в Москве купил, с детской.

— Нет. Он не в курсе.

— А он… Неужели он не замечал в тебе изменения? Не интересовался, почему тебя полощет по утрам? У тебя же такой сильный токсикоз.

— Вам ли не знать, как вышедшие из детдома дети умеют маскировать свои чувства и скрывать от людей то, чего им знать необязательно.

Марина Степановна тяжко вздохнула, подбородок ее задрожал, а в потухших глазах стали скапливаться слезы.

Я сама чуть не разрыдалась с ней за компанию, но мне было важно скрыть от нее свою невыносимую боль. Тем самым я могла облегчить ее боль. Забрать ее себе.

— Нин, мне так жаль, боже… Так жаль, что всё так вышло.

— И мне, но я стараюсь об этом не думать, и вам советую, — заверила я твердо и поднялась из-за стола.

Я поняла, что не вынесу к себе жалости. Это последнее, что я жду от Марины Степановны.

Я отошла к раковине и принялась мыть посуду, лишь бы не видеть ту самую жалость в ее добрых глазах.

Понимание и поддержка — это всё, что мне требовалось. Но на эмоциях она пока не могла смириться с моим окончательным решением.

Мне не хотелось расстраивать ее, и единственный компромисс, на который я могла пойти — немного отсрочить свой отъезд. Дать Марине Степановне время на то, чтобы принять мое решение как должное.

А я пока займусь вопросом о своем переводе. Надеюсь, это не займет много времени.

— Ладно, мам, я останусь, но ненадолго, — озвучила я свои мысли. — Недели две, может, чуть больше.

— Хорошо, — на всё была согласна Марина Степановна, очевидно, она надеялась, что за это время я могу и передумать.

Нет, уже точно не передумаю.

— А если Демьян вдруг заявится к вам домой, вы, пожалуйста, не впускайте его сюда ни при каких обстоятельствах. Не хватало еще, чтобы он и вам нервы трепал.

— Я разберусь с ним, — уверяла она меня. — Можешь на меня положиться.

Я развернулась и тепло обняла свою приемную маму, вытерла с ее щек слезинки, пригладила волосы с сединой.

Больше не допущу, чтобы она плакала из-за меня. Это я могу пообещать себе.