Предательский кинжал

Глава 9

На следующее утро не было видимых причин предполагать, что инспектор Хемингей с меньшим предубеждением стал относиться к порученному делу. По дороге в Хэмпшир он горько и пространно рассуждал о пьесе, которую помогал ставить в своем родном городе и которая была назначена на второй день Рождества. У него не осталось никакой надежды поприсутствовать на этом интересном событии. По общему направлению замечаний Хемингея Вер заключил, что без умелого руководства инспектора у пьесы не остается шансов на успех, если представление вообще состоится.

Драма была одним из любимых коньков инспектора, поэтому сержант забился в угол купе и смирился с неизбежным. Заинтересованное выражение на его лице, под которым скрывалось почти полное равнодушие, ни на минуту не обмануло инспектора.

— Знаю, ты меня не слушаешь, — сказал он. — Слушай ты больше, ты был бы более толковым следователем, не говоря уж об уважении к вышестоящим. Вся беда таких молодых парней вроде тебя в том, что вы думаете, будто все знаете.

За всю свою безгрешную жизнь сержант никогда не терял уважения к вышестоящему начальству, его старательные усилия расширить диапазон своих знаний были общеизвестны, но он не пытался протестовать. Он просто усмехнулся и сказал, что никогда не был большим любителем театра.

— Этого ты мне можешь не говорить! — с отвращением сказал Хемингей. — Могу поспорить, что ты все свое свободное время проводишь в кино!

— Нет, сэр. Меня очень строго воспитывали. Я обычно плотничаю.

— Еще хуже, — сказал Хемингей.

После вежливой паузы сержант отважился спросить о соображениях своего шефа по делу, которое им поручили.

— Большая ошибка — начинать с предвзятых предположений, — ответил Хемингей. — Именно поэтому я никогда их не делаю. У меня будет достаточно времени для того, чтобы подумать, после того, как я увижу действующих лиц. Впрочем, спешу заметить, что я вовсе не стремлюсь их увидеть. Если судить по тому, что сказал старший следователь, трудно найти людей, которых мне хотелось бы видеть меньше!

— Звучит интересно! — осмелился заметить сержант несколько просительным тоном. — Судя по всему, головоломное дельце, иначе местные не позвонили бы нам.

— Вот здесь ты, скорее всего, ошибаешься, — сказал не питающий иллюзий инспектор. — Всякий раз, когда вызывают на преступление, в котором замешаны важные персоны, могу поспорить, это потому, что начальник полиции играл в гольф с половиной подозреваемых и не хочет сам вести дело.

Дальнейшие события доказали, что он был до определенной степени прав. Едва ли не первое, что сказал начальник полиции, было:

— Не хочу притворяться, я рад передать вам это дело, инспектор. Все очень нелепо и невероятно! Я знал убитого многие годы. И знаю его брата. И все это мне не нравится.

— Да, сэр, — сказал инспектор.

— Более того, — продолжал начальник полиции, — это чертовски странное дело. Не понимаю, как убийство вообще могли совершить. И, разумеется, следователя нет, болен. Это инспектор Колволл, пока он вел дело.

— Рад познакомиться, — сказал Хемингей, мысленно отмечая Колволла как человека старательного, но который, вероятно, не заметил всех главных улик в этом деле.

— Необъяснимо! — произнес майор Болтон, правда, как оказалось, это не относилось к вежливому замечанию Хемингея. — Вам лучше разобраться в этом с самого начала. Возьмите стул!

Хемингей принял приглашение, кивнув сержанту, чтобы тот последовал его примеру, и пристально и вопросительно посмотрел на майора.

— Убитый, — сказал майор Болтон, — был богатым холостяком. Он купил усадьбу Лексхэм несколько лет назад. Что-то вроде музея: дубовая обивка и все такое. Стоит целое состояние. Я никогда не понимал, зачем ему это понадобилось. На первый взгляд этот человек совсем другого рода. Сколотил состояние на торговле. Глава фирмы, занимающейся импортом, но вот уже несколько лет, как отошел от дел. Товары из Восточной Индии: пряности и тому подобное. Заметьте, я не говорю, что он выскочка! Очень уважаемая семья и все в этом духе. Ничего не знаю о его родителях, кажется, отец у него был сельским адвокатом. У него было трое детей: Натаниель, убитый, Мэтью и Джозеф. Мэтью здесь ни при чем. Он давно умер. Его вдова живет в Америке со своим третьим мужем. Сам я никогда не встречал эту даму, но знаю ее детей. Они оба по уши увязли в этом деле. Года два тому назад Джозеф — этот что-то вроде перекати-поля, вреда в нем никакого, просто неудачник — вернулся домой, по-моему, из Южной Америки, но это ни о чем не говорит, он объездил весь свет — и обосновался в Лексхэме. Я никогда не любил Ната Хериарда, но надо отдать ему должное, к своей семье и родным он относился хорошо. Если хотите знать мое мнение, лучше, чем заслуживал любой из них. Я не имею ничего против Джозефа. Я бы назвал его доброжелательным ослом. Чем-то вроде Питера Пэна,[8] вы поняли, о чем я говорю. У него есть жена. Сплетничают, что она была хористкой, когда он ее подцепил. Сам я ничего об этом не знаю. Бесцветная женщина. Когда-то была хорошенькой, но сейчас располнела. Никогда не мог ее раскусить. Либо хитра как черт, либо дура набитая. Вам, наверное, знаком этот тип женщин.

Инспектор кивнул.

— Знаю, сэр, но лучше бы мне не знать.

Майор Болтон фыркнул.

— Заметьте, ее я не подозреваю. Лично я не могу представить ее себе, вонзающей нож в своего деверя. И все же никто в округе никогда не мог понять, почему она согласилась жить в Лексхэме, нахлебницей Ната. Впрочем, она женщина спокойная, и я думаю, что ей надоело скитаться по свету вместе с Джозефом. Утомительный человек этот Джозеф. Ничего не понимает в деньгах. И мне кажется — ни в чем ничего не понимает. Видели когда-нибудь пьесу "Дорогой Брут"?

— Барри, — ответил инспектор. — Если вы его любите, это его лучшая вещь. Лично я…

— Ну, вот, Джозеф всегда напоминает мне один из персонажей, — сказал начальник полиции, грубо прерывая инспектора, настроившегося, как предполагал сержант Вер, на короткую, но содержательную лекцию на тему развития драмы. — Глупый старый болтун, пляшущий в лесу. Понимаете, кого я имею в виду?

— Коуд, — сказал Хемингей.

— Ну, сам я простой человек, — сказал начальник полиции, выражая этими словами свое презрение ко всяким причудам. — Однако, говорят, на земле нужны всякие. Теперь перейдем к Стивену и Пауле Хериард. Это племянник и племянница Ната, дети Мэтью. Всегда считали Лексхэм своим вторым домом. Я знаю обоих и обоих не люблю. Стивен — грубый молодой человек, без определенного занятия, Паула — девушка симпатичная, если вам нравится этот страстный, темпераментный тип, она играет на сцене. У обоих небольшие личные доходы, достаточные для того, чтобы быть независимыми, но не достаточные, чтобы шиковать. Всегда предполагалось, что Стивен будет наследником Ната. Судя по всему, так и случилось бы, да только несколько месяцев назад он обручился с девушкой. Я никогда сам ее не видел, но Нат ее не выносил. Сказал, что она охотится за деньгами. Наверное, он был прав. Тебе ведь она не понравилась, правда, Колволл?

— Нет, сэр. Глупая малышка. На мой взгляд, она не годится в жены джентльмену.

— Так что она тоже участвует в этом деле. Не хочу сказать, что она совершила убийство. Из того, что мне рассказал Колволл, не похоже, чтобы она была из тех, кто может сделать такое, но она тоже находилась в доме в это время. Стивен привез ее, предполагая познакомить с Натом. Слуги говорят, что они не поладили друг с другом. Вполне возможно, что ее появление еще больше разозлило Ната, и это ускорило развязку.

— Ускорило развязку? — повторил Хемингей.

— Не знаю, имеем ли мы право так говорить, — поправился майор. — Но, кажется, Нат поссорился со Стивеном. Разумеется, Нат грозился не оставить Стивену ни шиллинга, если он женится на этой девушке… ну и, кто знает? По-моему, Стивен вполне способен на убийство. Он всегда казался мне бесчувственным малым. Да, теперь этот парень Ройдон.

По выражению лица майора легко было заключить, что он глубоко не одобряет мистера Ройдона. Причина этого тут же стала ясна.

— Называет себя драматургом или какой-то другой глупостью в этом роде, — сказал майор.

— Да? — заинтересовался Хемингей. — Очень любопытно, сэр. Как вы назвали его имя?

— Виллогби Ройдон. Не думаю, что вы о нем слышали, я лично не слышал. Насколько я понял, он еще ничего не поставил — я имею в виду по-настоящему.

Казалось, инспектор оценил разницу, он кивнул и сказал со знанием дела:

— Воскресные представления? Модернистское что-нибудь и заумное. Знаю. Какую же роль он играет в этом деле, сэр?

— Друг Паулы Хериард. Он написал пьесу, и она хотела, чтобы дядя ее финансировал. Не знаю, о чем это. Впрочем, мне совершенно все равно. Я не любитель таких вещей. Не выношу ученостей. Суть в том, что Нату пьеса не понравилась. Этот парень Ройдон читал ему ее вслух вчера днем, Нат разозлился, после чего последовала общая ссора. Скажу по чести, в этом нет ничего удивительного. Я имею в виду, приехать к человеку в гости, а потом читать ему всякую дрянь вслух! Никогда не слышал ни о чем подобном!

— Мистер Хериард поссорился с мистером Ройдоном? — спросил Хемингей.

— Этого мы никак не можем выяснить, да, Колволл? Ройдон говорит, что нет.

— Не только он, сэр, — сказал Колволл. — Никто из них не сказал, что мистер Хериард действительно ссорился с мистером Ройдоном. Ссорилась мисс Хериард. По свидетельству дворецкого, мистер Хериард угрожал вычеркнуть ее из своего завещания и сказал, что не хочет видеть в доме ни ее, ни мистера Стивена. Конечно, никто не отрицает, что он был вспыльчивым человеком. Непонятно, что он имел в виду на самом деле. Но вот что я хочу сказать: если он говорил всерьез и мистер Стивен знал это, то в деле появляются неприятные осложнения.

— Конечно, конечно! — сказал майор, уводя его от обсуждения. — Все так, но мы не должны исключать и другие возможности. Например, Мотисфонта. Считаю, его стоит проверить. Он многие годы был компаньоном Ната, инспектор. Со всей очевидностью можно сказать, что он задумал что-то такое, что Нату не понравилось. Слуги говорят, вчера он заперся с Натом, между ними произошла ссора. В отношении его нельзя до конца быть спокойным, правда, Колволл?

— Его нельзя исключать, сэр. Для своего возраста очень нервный джентльмен. Он мне не сказал правды, во всяком случае, всей правды, в этом я уверен.

— Они всегда так, — сказал Хемингей. — Еще есть подозреваемые?

— Строго говоря, нет, — сказал Колволл. — Еще мисс Клар, но у нее алиби. И потом, у нее нет никакого видимого мотива. Она что-то вроде кузины. Остаются только слуги. У большинства из них нет причин убивать своего хозяина. Честно говоря, ни у кого из них нет, если исключить то, что мистер Хериард был очень груб со своим камердинером, так сказал мне дворецкий. Бросал в него вещи, когда выходил из себя. Человек старой закалки.

На Хемингея это не произвело впечатления.

— Он всегда мог уйти, если он не выносил мистера Хериарда, — сказал он. — Если только ему не полагается небольшой суммы по завещанию.

— Этого я не знаю, я не видел завещания, но думаю, вряд ли. Он служил у мистера Хериарда всего несколько месяцев, и заметьте, он никогда не говорил, что мистер Хериард был тяжелым хозяином! Это сказал дворецкий. Форд очень хорошо отзывался о своем хозяине. И о мистере Стивене тоже хорошо.

— Что он из себя представляет? — заинтересовался Хемингей.

— Крепкий малый, невысокого роста, лет тридцати пяти или тридцати шести. Он был немного напуган, но высказывался честно и откровенно и не пытался бросить тень ни на кого, за исключением, может быть, мистера Ройдона, но, в конце концов, он сказал мне только то, что был обязан сказать.

— А как насчет дворецкого?

— По-моему, с ним все в порядке. Держится очень чопорно, но не брезгует приложить ухо к двери. Он не любит мистера Стивена, но это ничего не значит. И он достаточно долго служит у мистера Хериарда.

— Может, ему что-нибудь полагается по завещанию, — сказал начальник полиции. — Хотя из-за этого он навряд ли совершил бы убийство. Это не похоже на Старри. И потом… — Он замолчал, нахмурился и затем сказал, стрельнув в Хемингея взглядом из-под бровей: — Ни единой зацепки. Я уже говорил, что это проклятие, а не дело, инспектор. Суть не в подозреваемых, а в том, как, черт возьми, убийство было совершено.

— Что, не хотите же вы уверить меня, что это одно из тех убийств при закрытых дверях, о которых читаешь в книжках, сэр?! — недоверчиво воскликнул Хемингей.

— Именно так. Послушайте факты! Вчера после чая Ройдон читал всем гостям свою пьесу. Закончилось это общей ссорой, гости разошлись наверх переодеваться к ужину. Остались мисс Клар в библиотеке и Джозеф Хериард — он пытался утихомирить своего брата в гостиной. Затем Нат пошел к себе, он все еще злился. Мисс Клар вышла из библиотеки как раз тогда, когда он поднимался, и слышала, как за ним захлопнулась дверь спальни. Потом они с Джозефом вместе поднялись к себе. Они были последними, конечно, исключая убийцу, кто видел Ната живым. Было между семью тридцатью и восемью, и в какой-то момент между этим временем и тем, когда все снова стали собираться в гостиной на коктейль, Нат был убит в своей комнате. Когда он не вышел к гостям, Джозеф поднялся, чтобы сказать ему, что все его ждут. Он нашел у двери Форда, который был обеспокоен тем, что ему не отвечали на стук. Дверь была заперта, и, когда Форд и Стивен Хериард выломали замок, Нат лежал мертвый на полу, окна были надежно заперты, двери спальни и ванной, ведущие в верхний холл, тоже были заперты, открыт был только вентиляционный люк над окном в ванной.

— Что за вентиляционный люк? — спросил Хемингей.

— Обычный, открывается наружу, такой часто делают над окном.

— Достаточно большой, чтобы кто-нибудь мог пролезть через него?

Начальник полиции посмотрел на Колволла, который медленно сказал:

— С одной стороны, да, с другой — нет, вы улавливаете мою мысль? Для того чтобы это сделать, человек должен быть маленьким и, более того, очень ловким. Видите ли, комната не на первом этаже. Нужно забраться наверх, потом просочиться внутрь, и все без малейшего шума. Лично я, должен признаться, не знаю, как это можно было сделать. Я не обнаружил никаких следов на подоконнике, но на это нельзя целиком полагаться, потому что вчера весь день шел снег, их могло занести.

— А отпечатки пальцев?

— Только на внутренней стороне окон, они принадлежат Форду, как и можно было предположить. Именно он закрывал окна после чая и опустил занавески.

— Как насчет ключей?

— В этом-то все и дело, — сказал майор. — Мы их тщательно исследовали, но не могли обнаружить тех следов, которые можно увидеть, если ключ поворачивают в замке с другой стороны двери.

— Странно, — сказал Хемингей, его глаза стали похожи на птичьи, что, как уже было известно сержанту Веру, свидетельствовало о живом интересе. — Несмотря ни на что, случай первоклассный. В комнате есть следы борьбы, сэр?

— Нет, нигде.

— Судя по всему, он не ожидал неприятностей от своего гостя. Это фотографии, сэр? Спасибо. — Минуту или две Хемингей рассматривал их, потом сказал: — Он не переодевался к ужину.

— Да и не заметно, чтобы он начинал это делать. Форд приготовил ему ванную и выложил вечерний костюм.

— Этот Форд помогал ему переодеваться?

— Иногда, но не всегда. Хериард звонил, если хотел позвать Форда.

— О! А орудие убийства?

— Врачи согласились, что удар был нанесен тонким, острым предметом, возможно, ножом. Вы увидите расположение раны. Внешнего кровотечения почти не было, но смерть, как мне сообщили, должна была последовать в течение нескольких минут.

— Понимаю, сэр. Орудие убийства не найдено?

— Пока нет. Но, по-моему, его и не искали, — сказал начальник полиции, бросая суровый взгляд в сторону инспектора Колволла.

Инспектор покраснел.

— Его искали в комнате покойного, сэр, но вы же знаете, дом очень большой и еще много гостей со своим багажом — ну, это долгая история, и мне не хотелось переворачивать все вверх дном.

Это объяснение явно не убедило майора, но Хемингей поддержал Колволла.

— Нет, конечно, вы и так были там всю ночь и полдня сегодня.

— Да, так оно и есть, — благодарно отозвался Колволл.

— Это меня не очень интересует, — продолжал Хемингей. — Из-за этих романов нет никаких шансов, что убийца забудет стереть отпечатки пальцев с орудия преступления. Их авторам следует хорошенько подумать, прежде чем подавать идеи преступникам. Все это так утомительно. А по-вашему, инспектор, как преступник проник в комнату?

Колволл покачал головой.

— Я теряюсь. Если не было никаких трюков с ключом, а это уже работа для профессионала, не понимаю, как кто-нибудь мог войти.

— Нет, но есть один факт, который не следует забывать, — вмешался начальник полиции. — На полу у камина нашли портсигар Стивена Хериарда, он лежал за креслом.

— Не самое лучшее обстоятельство для Стивена Хериарда, — сказал Хемингей. — Он признал его?

— Да, но мисс Клар показала, что он передал его мисс Дин до того, как пошел к себе переодеваться.

— Что та сказала по этому поводу? — спросил Хемингей, обращаясь к Колволлу.

Инспектор Колволл вздохнул.

— У нее нашлось много чего сказать, она из тех, кто ясно не говорит ни «да», ни «нет». Можно подумать, она ждет, что ее обвинят в убийстве просто потому, что она признает, что взяла портсигар! В конце концов она все-таки сказала, он был у нее, но поклялась, что не выносила его из гостиной. По ее версии, мистер Стивен сам мог захватить его, я склонен думать, это вполне могло оказаться правдой.

— А что он сам сказал?

— Немного, — задумчиво ответил Колволл. — Я бы сказал, что у него не было возможности это сделать, потому что за него вступилась мисс Клар, она хорошо, как следует отчитала мисс Дин, а потом еще мистер Джозеф пытался заставить меня поверить в то, что портсигар мог выпасть из кармана мистера Стивена, когда тот наклонился над телом…

— А это могло произойти? — перебил Хемингей.

— Ни в коем случае, если учесть, где нашли эту вещицу. Мистер Стивен это тоже понимает. Другое дело, если бы он сидел в кресле у камина, вытащил портсигар, чтобы достать сигарету, и рассеянно положил его назад, так что он упал не в карман, а на кресло и, возможно, скатился, когда он встал, — это могло бы все объяснить.

— Сел поболтать со своим дядей и спокойно покурить, а потом, когда тот отвернулся, убил его? — спросил Хемингей. — Для этого нужно быть предельно хладнокровным!

— А он такой и есть, — коротко сказал майор. — Любой подтвердит.

— Вы правы, — согласился Колволл. — Холодный как рыба, вот какой. Судя по тому, что я видел, ему даже наплевать на эту свою девушку! Он и бровью не шевельнул, когда мисс Клар сказала, что его портсигар был у мисс Дин. И его не поймаешь на попытке выгородить кого-нибудь!

— Ну, это, во всяком случае, утешает, — сказал Хемингей. — Мне ничто так не действует на нервы, как иметь дело с человеком, у которого голова набита нелепыми благородными мыслями, которые не приносят никому пользы. Это все, что у нас есть, инспектор?

— Не совсем. Одна из служанок видела, как мисс Хериард в пеньюаре отходила от двери своего дяди. Немного позже лакей слышал шаги в холле — сам он поднимался по боковой лестнице — и увидел, как закрывается дверь в комнату мистера Ройдона. Но мистер Ройдон дал этому вполне разумное объяснение. Что касается мисс Хериард, она без колебаний признала, что пыталась войти в комнату дяди, чтобы помириться с ним. Она говорит, что дверь была закрыта и на ее стук никто не ответил.

— Ей это не показалось странным?

— Это никому не показалось странным. Они все согласились, что это в духе мистера Хериарда, если у него плохое настроение.

— Хорошенькая семейка, — заметил Хемингей.

Инспектор позволил себе улыбнуться.

— Точно так. Вот увидите!

— Кажется, лучше попасть туда побыстрее, — сказал Хемингей. — Мне хотелось бы поговорить с полицейским врачом, если можно, сэр.

— Да, конечно. Думаю, вы еще захотите посмотреть отпечатки пальцев, — сказал начальник полиции, передавая их инспектору Колволлу.

— Половина этой шайки в особняке, — признался Колволл, закрыв дверь в комнату начальника полиции, — забьется в истерике, когда поймут, что вы из Скотланд-Ярда.

— Так легко возбуждаются?

— Не поверите! Мисс Хериард истинно трагическая королева, а мисс Дин из тех, кто устраивает истерики по любому поводу.

— Эта блондинка молодого Хериарда? Мне хочется познакомиться с ней.

— Вы из нее ничего не вытащите, ничего, на что можно положиться, — сказал Колволл, изумленно глядя на него.

— А у меня слабость к блондинкам! — ответил Хемингей.

Инспектор Колволл подозрительно посмотрел на него, он не мог заставить себя поверить, что серьезный человек из Скотланд-Ярда может быть легкомысленным.

— Ну, может быть, вы правы, — сказал он. — Лично я ни на йоту не верю тому, что она говорит. Но, разумеется, я никогда не вторгался в вашу область. И никогда не хотел. Осмелюсь сказать, может быть, для вас это легко, но я бы свихнулся, если бы провел еще несколько таких вечеров, как вчера. Вы не знаете, с кем вам придется иметь дело, инспектор.

— Ну, ничего, — весело сказал Хемингей. — Пока есть блондинка, я не жалуюсь.

Он не знал, что в Лексхэме его ждали даже две блондинки. Миссис Дин прибыла в наемном автомобиле удручающе рано.

Никто из обитателей дома, судя по их внешнему виду, не наслаждался безмятежным сном этой ночью. И действительно, Валерия заявила, что ни на минуту не сомкнула глаз; даже Стивен казался больше, чем обычно, угрюмым. Все встретились за завтраком. Джозеф, который пришел последним, приветствовал собравшихся робкой улыбкой и словами:

— Увы, не могу пожелать вам веселого Рождества! Однако будет грустно и не по-дружески, если этот день пройдет без единого упоминания о том, что он собой представляет.

Никто не откликнулся. В конце концов Валерия сказала:

— Я как-то не ощущаю Рождества.

— Лично я, — откликнулся Ройдон, — не придерживаюсь устаревших обычаев.

— Если кто-нибудь собирается в церковь, — сказала Мод, явно не обратив внимания на это замечание, — Ледбери подаст машину без двадцати минут одиннадцать.

— Боюсь, у всех нас не самое подходящее настроение для обычной рождественской службы, — мягко сказал Джозеф. — Но тебе нужно ехать, если ты хочешь, дорогая.

— Я всегда хожу в церковь на Рождество, — ответила Мод. — И по воскресеньям.

— Кто бы мог подумать, что еще остались такие люди! — сказал Ройдон, выражая интерес к привычкам аборигенов.

Все почувствовали дурной тон этого замечания, и Матильда немедленно предложила составить компанию Мод; даже Стивен — хотя и не до такой степени — встал на защиту Мод, посоветовав драматургу заткнуться, и продолжил завтрак.

— Тише, Стивен! — сказал Джозеф, однако его глаза выражали симпатию.

— И вы тоже заткнитесь! — ответил Стивен. — Мы достаточно наслушались тошнотворной болтовни, на две недели хватит. Если кого-нибудь интересует — поверенный дяди Ната приезжает поездом в одиннадцать пятнадцать с Ватерлоо. Если Ледбери будет забирать вас из церкви, тетя Мод, вам придется заехать за Блисом на станцию.

Мод выразила готовность последовать этому плану, но Мотисфонт, который только притворялся, что ест, сказал очень значительно:

— Какая самоуверенность! Будем надеяться, что кто-то не разочаруется.

Стивен показал свои восхитительные зубы в крайне неприветливой улыбке.

— Это вы про меня?

Мотисфонт пожал плечами.

— Ну, если шапка горит!..

— Бога ради, Эдгар! — вмешался Джозеф. — Если кто и имеет право возражать против того, что Стивен взял ответственность на себя, так это я!

— Ну, если бы я был на вашем месте, я бы ни минуты не мирился с этим.

Джозеф сделал попытку улыбнуться Стивену.

— А, ну я же не такой умный, деловой человек, как вы, Эдгар! Я всего лишь забывчивый, старый актер — я осмелюсь претендовать на этот титул — и Стивен знает, как я ему благодарен за то, что он делает.

Паула, в сердитой рассеянности щипавшая булочку, предотвратила оскорбительный ответ, который, чувствовалось, вертелся на языке у Стивена, внезапно спросив:

— Сколько будут утверждать завещание?

Все были потрясены этим вопросом, и, поскольку никто не собирался отвечать ей, Джозеф сказал:

— Дорогая моя, боюсь, никто пока не думал о подобных вещах.

Паула бросила на него один из своих насмешливых нетерпеливых взглядов.

— А я думаю. Если дядя Нат оставил мне те деньги, о которых всегда говорил, я поставлю "Горечь полыни".

Ройдон вспыхнул и пробормотал что-то нечленораздельное. Валерия сказала, что обязательно посмотрит пьесу. Она добавила, что, по ее мнению, постановка должна быть превосходной. Матильда про себя надеялась, что эта похвала в некотором смысле компенсирует Ройдону заметный недостаток интереса со стороны всех остальных. Она поднялась из-за стола и направилась в библиотеку выкурить сигарету.

К ее досаде, здесь к ней присоединился Мотисфонт, который, ни к кому не обращаясь, заметил, что ему так недостает утренней газеты, и начал ходить по комнате, теребя шнуры от занавесок, спичечные коробки, шторы — все, что ни попадалось под его беспокойные руки.

Через несколько минут Матильда отложила книгу.

— Вы кажетесь взволнованным, мистер Мотисфонт.

— А кто нет? — спросил он, подходя к камину. — Не понимаю, как вы можете жить, как будто ничего не произошло! Вдобавок ко всему, поведение Стивена…

— О, Стивен! — сказала она. — Вы должны бы уже знать его!

— Невоспитанный молокосос! — пробормотал он. — Взять все в свои руки, даже не сказав "с вашего позволения". Я назвал бы это навязчивым! И зачем, спрашивается, тащить сюда поверенного Ната в Рождество, один Бог знает! Хочет прибрать к рукам завещание Ната. Неприлично!

— Поверенный должен приехать немедленно, — ответила она довольно резко. — В любом случае полиция должна будет просмотреть бумаги Ната.

Матильде показалось, что Мотисфонт слегка нахмурился, услышав ее слова.

— Скорее всего, они ничего не найдут.

— Кто знает, — сказала Матильда.

— Все знают, что Нат был вспыльчивым старым… вспыльчивым человеком, который говорил много того, чего вовсе не имел в виду. Я, например, ссорился с ним сотни раз! И всегда все рассеивалось. Этого полиция и не понимает. Они будут привязываться к тому, что никак не связано с убийством, и попытаются состряпать дело против несчастных, которые не имеют к этому преступлению никакого отношения.

Матильда сильно подозревала, что несчастный, которого он имел в виду, это он сам.

— О, я не думаю, что будет именно так! — сказала она успокаивающим тоном. — В конце концов, они уже должны были понять, что Нат ссорился со всеми.

— Да, но… — Мотисфонт остановился, покраснел, снял очки и начал протирать их. — Я не высокого мнения о том инспекторе, который был здесь вчера ночью. Глупец, лишенный воображения. И очень напористый. Как вы относитесь к тому, что он запер комнату Ната? Как будто кто-нибудь из нас мог помыслить о том, чтобы прикоснуться к его вещам! Абсолютно необоснованно! Чистый формализм!

Матильда уже поняла, что существует некий документ, который Мотисфонт хотел бы заполучить. Она пробормотала в ответ что-то неопределенное. Появление Ройдона освободило ее от необходимости поддерживать этот трудный диалог.

Эдгар Мотисфонт посмотрел на него отчаянным взглядом, но Ройдон пришел в библиотеку в поисках Матильды и не обратил на него внимания.

— А, вот вы где, мисс Клар! Вы действительно собираетесь в церковь?

— Да, — твердо сказала Матильда.

— Могу я сказать вам несколько слов перед тем, как вы уйдете? Это не важно, я имею в виду, не в них дело, но мне все же хотелось бы.

Матильда рассудила, что страх пагубно сказался на способности мистера Ройдона ясно выражаться.

— Хорошо, если только это не касается убийства, — сказала она.

— Нет, нет, ничего подобного! — заверил он.

— Наверное, мне надо выйти? — сказал Мотисфонт.

Ройдон не очень убедительно запротестовал, но Мотисфонт с коротким смешком ответил, что понимает намеки, и вышел из комнаты.

— Так что? — сказала Матильда.

— Ничего особенного, но вы так внимательно отнеслись к моей работе, что я хотел сказать вам: я подумал над вашими словами и пришел к выводу, что вы правы. Либо "Горечь полыни" достаточно хороша, что сама говорит за себя, либо ее надо бросить в печку. Думаю, вы слышали, Паула сказала, что поставит ее. Ну вот, я не позволю ей. Сама идея добиться финансовой поддержки была неправильной.

— Понимаю, — сказала Матильда, ее голос был более чем холоден.

— Я почувствовал, что хочу сказать вам об этом.

— Да, понимаю.

— Конечно, Паула ничего не понимает. Она так хочет сыграть эту роль. На самом деле даже мысль о том, чтобы обратиться за помощью к мистеру Хериарду, была не моя, а ее. Мне не нужно было позволять ей уговорить меня. Мне эта идея всегда не нравилась, а когда вы сказали то, что сказали, я решил, что не буду ни у кого одалживаться. Паула еще видит все не в том свете. Конечно, с ее стороны очень великодушно, но…

— Но в равной степени и смущает, — подсказала Матильда.

— О, не совсем так! Просто я подумал, может быть, вы в состоянии помочь ей понять мою точку зрения. Я хочу сказать, если она будет говорить с вами на эту тему.

— Я считаю, — сказала Матильда, вынимая окурок сигареты из мундштука и бросая его в огонь, — что она вполне в состоянии оценить вашу точку зрения без моей помощи.

Ройдон внимательно, но зло посмотрел на Матильду. Она спокойно встретила его вызывающий взгляд, и он скоро отвел глаза и, запинаясь, сказал:

— Понимаете, она крайне болезненно относится к пьесе. Мне трудно ей что-нибудь доказать.

— Да, возможно, — согласилась Матильда.

Ройдон обиженно сказал:

— Я думал, вы поймете мои чувства.

— Я понимаю.

— Ну, тогда… — неуверенно начал он. Казалось, он не знал, как продолжить, и начал снова: — И кроме того, мне кажется, не очень умно с ее стороны говорить так откровенно о том, что она собирается сделать со своим наследством. Я хочу сказать, у людей легко может возникнуть абсолютно неверное впечатление.

— О вас или о ней?

Краска залила его лицо, он выглядел очень растерянным, но спустя мгновение выпалил:

— О нас обоих, я думаю.

— Да, — сказала Матильда, — вы мне нравитесь гораздо больше, мистер Ройдон, когда говорите честно.

— Мне казалось, я никогда не говорил иначе, — напряженно ответил он.

Матильда видела, что очень обидела его, и не огорчилась, что Паула выбрала этот момент, чтобы войти в комнату.

— Почему, — спросила Паула своим глубоким трепещущим голосом, — полиция оставила нас сегодня в покое?

— Не хочу думать об этом. Я просто благодарна, — ответила Матильда.

— Благодарить не за что. Думаю, это значит Скотланд-Ярд.

Ройдон посмотрел на нее с выражением завороженного кролика.

— Разве обязательно так?

— Дорогой Виллогби, неужели ты не понимаешь, с самого начала было ясно, что вызовут Скотланд-Ярд. Подумай! Дядя Нат был убит в запертой комнате! Ты воображаешь, будто с этим сможет справиться местная полиция? Если бы я не была так замешана в этом деле, думаю, мне бы это показалось захватывающе интересным, — подумав, добавила она хладнокровно.

— Добро пожаловать на мое место в первом ряду, — сказала Матильда. — Я очень надеюсь, что ты не права насчет Скотланд-Ярда.

— Ты знаешь, что я права.

— Ну, если ты права, то думаю, тебе надо быть более осмотрительной в своих словах, Паула! — сказал Ройдон.

Ее сверкающий взгляд обратился на него.

— Почему? В каком смысле?

— Например, по поводу моей пьесы. Когда ты вошла, я как раз говорил мисс Клар, что разговорами о том, что ты собираешься финансировать пьесу, ты легко можешь создать у людей неверное впечатление. Кроме того, хотя я страшно благодарен тебе, я изменил свое решение. Вчера мисс Клар заставила меня понять, что было бы ошибкой полагаться на финансовую помощь.

Презрительное выражение, появившееся на лице Паулы, сделало ее внезапно похожей на Стивена.

— Ты трус, — сказала она. — Хочешь ты этого или нет, но я собираюсь поставить твою пьесу.

— Это исключительно великодушно с твоей стороны, но…

— Ничего подобного. Я сделаю это не из личных побуждений, а потому, что я верю в пьесу. Не знаю, как ты смог написать ее, но ты это сделал, и это все, что меня волнует.

Он не знал, как воспринимать ее слова, и просто сказал:

— Да, но чистая глупость говорить всем, что ты собираешься делать.

— Ты ошибаешься! Глуп именно ты! Все знают, что я просто без ума от "Горечи полыни". Я не делала из этого тайны! Ты слышал, что я говорила дяде Нату! Я была бы идиоткой, если бы запела на другой лад теперь, когда дядя Нат мертв. Идиоткой вроде тебя, Виллогби!

— Меня обижают такие намеки! — сказал он.

— Иди ты к черту! — бросила ему Паула через плечо.

Он вышел из комнаты с оскорбленным видом, что предвещало дурное настроение на целый день.

— Тебе не надо было говорить этого, — сказала Матильда Пауле. — Люди не из высших слоев общества часто бывают ранимыми.

Но Паула так же мало думала о чувствах других людей, как и Стивен. Она сказала презрительно:

— Он трусоват. Странно, как он умен на бумаге и как глуп в разговоре.

— Он здесь чужой. И еще напуган. Он не может справиться с собой.

— Страшно напуган. Мне надо было бы догадаться, что у него сдадут нервы. Не выношу мужчин, которые теряются в трудной ситуации! — Паула увидела быстрый, изумленный взгляд, который Матильда бросила на нее, и добавила, скривив губы: — Не бойся! Я не хотела сказать, что Виллогби — мой сообщник!

— Тогда, пожалуйста, будь более осмотрительна в своих словах! — сердито посоветовала Матильда.

Паула рассмеялась.

— Тебя уже начинает забирать, правда? Я знала, что так и будет. Ты стала подозрительной, ты ищешь — о, совершенно бессознательно! — скрытый смысл во всем, что мы говорим. Тебе интересно, кто из нас это сделал? Все твои мысли нацелены на это, сколько ты ни стараешься отвлечься?

— Да, — призналась Матильда.

Паула бросилась на диван, поставила локти на колени и оперлась подбородком на руки. — Знаю! Но это интересно, правда? Признайся!

— Нет, это омерзительно.

— О… омерзительно! — Паула вздрогнула. — Если хочешь! Но с точки зрения психологии разве это не завораживает? Наблюдать за нашим поведением, вслушиваться в испуганные ноты… повышенные голоса, ты замечала? Люди так глупы, что выдают себя, теряют выдержку, говорят слишком много!

— Твоя беда, девочка, что у тебя болезненный ум, — сказала Матильда. — Что это?

Ее восклицание было вызвано лязгом цепей, обмотанных вокруг колес автомобиля. Паула встала и двинулась к окну. Снег перестал идти несколько часов назад, но только одна пара следов от колес нарушила гладкую белизну подъездной аллеи и лужайки за ней. Огромный лимузин подъехал к парадной двери, и, когда Паула выглянула из окна, из машины появилась фигура в шубе из персидского каракуля и кокетливой шляпке, надетой на тщательно завитые золотые волосы.

— Думаю, — сказала Паула, — думаю, это миссис Дин.

— О, Боже, уже? — воскликнула Матильда, вставая. — Как она выглядит?

— Именно так, как ты могла ожидать. Джо выбежал, чтобы встретить ее.

— Ну, разумеется! — сказала Матильда.

Не один Джозеф вышел, чтобы встретить новую гостью. Прежде чем он смог пробормотать приветственную речь, Валерия бросилась на вызывающую благоговение грудь своей родительницы и запричитала:

— Мама, какое счастье, что ты приехала! Я не могу рассказать, как все это ужасно!

— Конечно, мама приехала, детка! — сказала миссис Дин голосом не менее волнующим, чем голос Паулы. — В такое время мама должна находиться рядом со своей маленькой девочкой. — Она протянула руку в туго натянутой перчатке Джозефу и сказала с лукавой улыбкой: — Мне не нужно просить мою девочку представлять вас. Я знаю, вы дядя Стивена — Джо! Вал рассказала мне о вас по телефону и о том, как вы были добры к ней. Позвольте матери поблагодарить вас, мистер Хериард!

Джозеф порозовел от удовольствия и церемонно откликнулся, что по-доброму относиться к Валерии — привилегия, которая не требует благодарности.

— Я не позволю вам кружить голову моей девочке! — сказала миссис Дин. — Она еще такой глупый ребенок.

— О, мама, это было просто ужасно! — сказала Валерия. — Я всю ночь не могла сомкнуть глаз, и этот отвратительный полицейский меня ужасно расстроил!

— Боюсь, у нас не очень крепкие нервы, — призналась миссис Дин Джозефу. — Мы всегда были очень хрупкими, совершенно невероятно чувствительными.

— А! — сказал Джозеф. — Я бы сказал, если позволите, что сейчас так редко встретишь цветок невинности!

Произнося эту речь, он увлек миссис Дин в дом, и Матильде с Паулой, которые вышли из библиотеки в холл, выпала честь услышать ее. Они сразу же поняли, что Джозеф встретил родственную душу — миссис Дин ответила ему теплой улыбкой и словами:

— Я всегда пыталась сохранить этот цветок в обеих моих дочках. И горько видеть, как эта росистая свежесть постепенно утрачивается! Вы должны простить глупое материнское сердце, если я скажу вам: как бы мне хотелось, чтобы этого никогда не произошло!

— Знаю и понимаю, — серьезно сказал Джозеф.

— Если бы только моей Вал не было в этом доме! — сказала миссис Дин, очевидно, это было единственное, что ее не устраивало в убийстве.

Джозеф не увидел в этом замечании ничего нелепого, он покачал головой и сказал с тяжелым вздохом:

— Как я хорошо понимаю, что вы должны чувствовать!

— У вас свои дети, я думаю, — сказала миссис Дин, распахивая пальто и показывая устрашающий бюст, плотно обтянутый кружевной блузкой, на которой держалась огромная брошь со стразом.

— Нет, увы! Своих нет! Но я считаю Стивена и Паулу своими детьми. Они мне очень дороги, — сказал Джозеф, оживая в своей стихии.

— Как только я увидела вас, я поняла, что моя девочка не преувеличила доброту "дяди Джо", — заявила миссис Дин, кладя ему руку на плечо и слегка сжимая его. — Вы меня не обманете! Вы добрый гений этого дома!

— О, нет, нет! — запротестовал Джозеф. — Боюсь, я просто нелепый чувствительный старик, который любит находиться среди счастливых людей. А, вот и Паула! Паула, дорогая, подойди, поздоровайся с миссис Дин!

— Дорогая моя! — воскликнула миссис Дин, круто повернувшись к приближающейся Пауле и протягивая ей руки. — Значит, это любимая сестра Стивена! Дайте мне посмотреть на вас, детка! Да, в вас есть что-то от Стивена. Бедное дитя, какое тяжелое время для вас, и ваша мать так далеко, далеко отсюда! По праву тещи Стивена я должна взять под свое крыло и его сестру!

Мысль о том, что миссис Дин возьмет под крыло Стивена, мгновенно парализовала Паулу. Когда она восстановила дыхание в степени, достаточной для того, чтобы оспорить утверждение о том, что ей не хватает матери или что она нуждается в ее замене, Джозеф уже вытащил вперед Матильду и представил ее. Потом он сказал, что миссис Дин, должно быть, замерзла в этой длительной поездке, и попросил ее присесть у камина, пока он не приведет жену.

— Не делайте для меня никаких исключений, мистер Хериард, я приехала помочь, а не мешать! Я не хочу причинять никому ни малейшего беспокойства! Думаю, миссис Хериард слишком расстроена и потрясена, чтобы тревожить ее утомительными гостями. Вы не должны обращать на меня никакого внимания.

— Вы должны выпить чашечку кофе с бутербродом, — сказал Джозеф. — Позвольте мне уговорить вас!

— Ну хорошо, если вы настаиваете. Но вы меня балуете!

Паула, которая не видела другого способа спастись, сказала, что пойдет и сделает необходимые распоряжения, и исчезла, оставив Матильду справляться с ситуацией, которая ужасно ее возмущала. Джозеф побежал наверх в поисках Мод, миссис Дин разместилась в кресле возле камина и принялась снимать перчатки.

У Матильды было время рассмотреть эту даму, и для нее не остался незамеченным оценивающий блеск выпуклых голубых глаз, и сейчас она со злобным удовольствием подмечала быстрые взгляды, которые миссис Дин бросала на окружающую обстановку.

— Мама, я просто не выдержу, если этот ужасный полицейский будет снова изводить меня! — сказала Валерия.

— Никто не будет изводить тебя, пока здесь твоя мама, она защитит тебя, крошка, — ответила ее родительница. — Но, детка, дорогая моя, ты должна немедленно идти переодеться!

— О, черт возьми, почему?

— Тише, дорогая! Ты знаешь, мама не любит, когда ее девочки говорят таким языком! Сегодня ты не должна была надевать желтое: это неприлично!

— Я знаю, но у меня нет ничего черного, и потом, других это не волнует.

— Нет, дорогая, мама знает, что у тебя нет ничего черного, но у тебя есть морской костюм. Не спорь с мамой, беги переоденься!

Валерия сказала, что это глупо и что в морском костюме она похожа на чучело, но Матильда с интересом наблюдала, как она послушалась команды миссис Дин. Матильда стала подозревать, что улыбка этой дамы и ее сладкая любезность скрывают стальную волю, и с опаской посмотрела на нее.

Миссис Дин расправила перчатки и извлекла себя из шубы, обнаружив фигуру с огромным бюстом, но так стянутую корсетом в талии и бедрах, что она выглядела несколько гротескной. И словно для того, чтобы усилить поразительный эффект этого метода борьбы с избытком веса, она носила обтянутую и крайне короткую юбку. Над краем спрятанного атласа и китового уса ее бюст выступал подобно платформе. Короткая шея поддерживала голову, которую венчала прическа из тщательно завитых локонов. Огромные жемчужные серьги-гвоздики были ввинчены в уши, а шляпа, сдвинутая под смелым углом на один глаз, была очень изящной, но слишком маленькой для женщины ее комплекции. Миссис Дин была накрашена почти так же ярко, как и ее дочь, но никогда, подумала Матильда, она не была такой хорошенькой, как Валерия.

Миссис Дин, которая тоже незаметно приглядывалась к Матильде, произнесла:

— Такая ужасная погода. Хотя, наверное, не стоит жаловаться.

— Да, — согласилась Матильда, предлагая ей сигарету. — Из всего, с чем нам пришлось столкнуться, погода — единственное, что соответствует времени года. Вы курите?

— Я не покажусь вам слишком невежливой, если закурю свою? Я всегда предпочитаю свой сорт. Привыкаешь, правда?

— Да, действительно, — сказала Матильда, наблюдая за тем, как та извлекает из сумки покрытый эмалью портсигар и достает из него толстую египетскую сигарету с золотым ободком.

— Думаю, — сказала миссис Дин, — все мы совершенно разбиты, и неудивительно! И еще в Рождество! Расскажите мне все! Знаете, Вал смогла сообщить мне одни только факты.

Матильда чувствовала свою полную неспособность выполнить этот приказ и была просто счастлива, что в этот момент в холл спустился Джозеф. Он сказал, что Мод переодевается, чтобы идти в церковь, и будет через несколько минут. Матильде удалось сбежать под тем предлогом, что ей тоже надо переодеться. Когда же она подходила к лестнице, то услышала, как миссис Дин говорит с доверительными нотками в голосе:

— А теперь, дорогой мистер Хериард, расскажите мне, что случилось!