Предчувствие «шестой волны»

От составителя

Сейчас об этом почти забыли, а когда-то фантастику считали в «волнах».

«Первая волна»: от начала начал и до Ефремова (и включительно, и исключительно). Почему так? Нипочему. Считать легче.

«Вторая волна»: «шестидесятники». По срокам волна примерно и уложилась в это славное победами и поражениями десятилетие.

«Третья волна»: семидесятые и добрая половина восьмидесятых — да чуть ли и не все восьмидесятые.

«Четвёртая волна»: пришлась на «великую сушь» — конец восьмидесятых и первую половину девяностых.

«Пятая волна»: со второй половины девяностых и по настоящее время.

«Шестая волна»:…?

Присмотримся и попробуем определить видовые признаки.

(Всё, что будет сказано ниже, является частным мнением составителя. Кроме того, составитель прекрасно понимает, что любое обобщение ложно, поскольку из заявленного множества всегда можно вычленить то, что в это множество попало по недоразумению. «На примере данного „Собачьего сердца“ я доказываю…» — и так далее. Но! Не составитель вводил когда-то это деление на «волны». И вообще: попробуем более внимательно присмотреться к тому, что объединяет, а не к тому, что разделяет; к принадлежности, а не к уникальности. Это тоже интересно.)

Для «первой волны» характерно пристальное внимание к собственно фантастическому допущению. Фантастическая идея — это было наше всё. Завораживала сама возможность изобразить нечто такое, чего раньше никогда не было. Именно поэтому, как правило, всё прочее, что не входило в состав «фантастической идеи», выписывалось схематично, небрежно, штрихами.

«Вторая волна» родилась, на мой взгляд, из отрицания этой парадигмы. Пристальный интерес к фантастической идее остаётся, но главным становится другое, а именно: как влияет вот это фантастическое — на человека, общество, страну, человечество? На жизнь? Когда принцип сформировался, когда ему стали следовать многие авторы, — вот тогда и родился тот замечательный пласт фантастической литературы, который стал классикой жанра.

«Третья волна», как и положено, возникла из отрицания «второй». С одной стороны, это произошло по причине нарастания цензурного гнёта; с другой — сам метод «шестидесятников», развиваясь, приводил в близкой перспективе к слиянию фантастики и «мэйнстрима», то есть к исчезновению фантастики как таковой; это многих не устраивало. Поэтому вновь в центре внимания появилась «фантастическая идея» — но, разумеется, уже второй свежести; кроме того, в дополнение (а в конце концов и на смену) позитивистской научной мысли пришла мысль паранаучная, псевдонаучная и попросту религиозная.

Схематичность только наросла.

«Четвёртая волна», понятно, родилась из отрицания «третьей»… Роль фантастического допущения стала ничтожной, оно использовалось уже откровенно как приём. Напротив, изображение окружающего мира сделалось предельно реалистичным, гиперреалистичным, натуралистичным. Человек стал мерилом всего. Погружение в психологию достигло… и т. д.

Нет, кроме шуток: «четвёртая волна» обещала чертовски много. Не произошло — потому что именно на эти годы пришлись сначала издательский кризис, а следом — великая экспансия на наш рынок западной фантастики. «Четвёртая волна» не сдалась, не прогнулась, удержала фронт — но при этом погибла сама (как явление).

Неспроста, наверное, генеральной темой «четвёртой волны» было героическое поражение…

«Пятая волна» возникла из отрицания идеалов покойной «четвёртой». На смену теме героического поражения пришла тема героической победы над всем, что шевелится. Больше я, пожалуй, ничего не могу сказать о «пятой волне». Разве что — такой огромной ещё не было.

И вот — «шестая»… Время её пришло. Характерные черты можно только предполагать, идеалы — прогнозировать и предчувствовать. А пока — просто читаем.