Предел прочности. Книга третья.

Глава 8

- Вы угрожали ножом Майклу Доусону.

- Нет.

- На видео с камер наблюдения отчетливо видно, что вы держите в руках нож.

- Держу.

- И вы утверждаете, что Майклу Доусону при этом не угрожали.

- Не угрожал.

- С какой целью взяли нож?

- С целью применить по назначению.

- Уточните пожалуйста.

- Яблоко хотел почистить… Не люблю с кожурой.

И вот такой диалог длится целый час. Вопросы повторялись, слова менялись местами, перемешивались, но суть оставалась неизменной – дознаватель пытался выбить из меня признание.

Женщина неопределенного возраста, сидевшая напротив, не была плохой или хорошей. Она никоим образом не выражала личного отношения к самому конфликту, к его сторонам, она просто выполняла свою работу. Могло показаться, что дознаватель глупа без меры, путается постоянно, а еще страдает тяжелой формой склероза, забывая, что говорилось пять минут назад. Но я точно знал – из нас двоих глупым был именно я, иначе не провел бы ночь в камере и не сидел бы сейчас в унылой серой комнате, битый час отвечая на одни и те же вопросы.

- То есть вы утверждаете, что не планировали и не причиняли физический вред Майклу Доусону.

- Пнул разок, - отвечаю честно, потому как глупо отрицать очевидный факт.

- Значит планировали.

- Нет.

- Но вы только что признались в нанесении побоев гражданскому лицу.

Ох, как выкручивает. Посмотришь со стороны, обычная женщина: не выспавшаяся, слегка уставшая. На столе пластиковый стаканчик остывшего кофе, из которого успела отпить лишь раз: в первые минуты знакомства. Никакого маникюра и украшений – серая офисная мышь, каких миллионы, а капнешь поглубже – настоящий бультерьер. У нас изводить так могла разве что Валицкая, преподававшая психологию допросов.

- Не было побоев.

- Мне отмотать запись на несколько секунд назад? – женщина вопросительно приподнимает левую бровь.

- Отмотайте, - легко соглашаюсь, – и заодно предоставьте медицинское заключение по факту нанесения физических травм. Там не то что легкая степень, мельчайший синяк будет отсутствовать.

- Вы сами сказали, что ударили.

- Ударил, разве? Я сказал пнул, точно помню. Отвесил небольшой дружеский пендель - это знаете, как хлопок по плечу.

- Майкл Доусон другого мнения.

- Майкл Доусон просто давно не был на родине, несколько отвык от неформального общения в отсталом мире.

Гребаный ренегат…

Следует секундная пауза – дознаватель проводит пальцем по экрану планшета, после чего задает следующий вопрос:

- Вы угрожали поступком, словами или иными действиями мистеру Доусону?

- Нет.

- Он утверждает обратное.

- Не было такого.

- Правильно ли я поняла, что вы не угрожали Майклу Доусону физической расправой?

- Нет.

- Это ваша первая встреча с Майклом Доусоном.

- Мы виделись один раз, в кофейне.

- Когда затеяли драку.

- Не было драки.

Снова следует пауза, а потом женщина монотонным голосом зачитывает протокол, что такого-то дня, во столько-то часов на пульт дежурному поступил вызов. Прибывшим на место происшествия патрульным нарядом было зафиксировано нарушение общественного порядка.

- Про драку ни слова, - упорно стою на своем.

- А это что? – дознаватель разворачивает экран планшета в мою сторону. Застывший кадр времени: уютное летнее кафе, столики у окна, светлые занавески на окнах и кулак, впечатавшийся в мое лицо. Прекрасно помню этот момент: отвлекся тогда на подошедший патруль, а эта гнида моментом воспользовалась.

- Продолжаете настаивать, что никакой драки не было, - экран планшета приблизился и замер, предоставляя возможность полюбоваться предоставленной картиной в мелочах.

- Это не драка, а легкое недоразумение.

- Вы называете удар в лицо легким недоразумением?

Заметьте, госпожа дознаватель, удар в мое лицо, которое потом еще и болело.

- Никаких жалоб не поступало, значит недоразумение, - улыбаюсь женщине, а внутри кошки скребутся.

- Но обиду вы затаили?

- Эмоциональная часть вопроса к делу не относится. Повторюсь, никаких жалоб не поступало: конфликт исчерпан, стороны разошлись миром.

- У Майкла Доусона иной взгляд на произошедшие события, - экран гаснет, планшет возвращается на место. И тут же следует новый вопрос: - скажите, в каких отношениях вы состоите с гражданкой Светланой Кормухиной?

Состоял… правильно говорить, состоял.

Невыносимо разболелась голова, от бесконечных разговоров пересохло в горле, захотелось пить. Я даже готов был попросить стаканчик холодного кофе, что стоял рядом с дознавателем. Почти созрел до этого, но тут в коридоре послышался шум.

- … выйдет неимоверный скандал, - долетел до ушей раздраженный мужской голос.

- … не рекомендую, мистер Томпсон, - ответил куда более спокойный женский.

- … по-вашему ерунда?! Да как вам не стыдно заявлять подобные вещи, у моего подопечного нервный срыв.

Судя по тону, нервный срыв мог скоро приключиться с неизвестным мистером Томпсоном. О, я прекрасно понимал и даже сочувствовал бедняге: госпожа Валицкая мертвого способна довести до белого каления, что уж говорить про живых.

Дознаватель склонила голову чуть на бок, произнесла:

- Да, пусть войдут. Да… две стороны, без протокола… не под запись.

Я прекрасно понимал, что последние слова адресовались не мне, поэтому расправил плечи и откинулся на спинку стула. Все что зависело от меня уже сделал, вернее натворил. Осталось расслабиться и получить сомнительные удовольствия.

Писк, щелчок, входная дверь открылась и в комнату влетел мужчина в дорогом сером костюме. Сходу шлепнул тяжелый кожаный портфель на поверхность стола и спешно, проглатывая слова, затараторил:

- Возмутительно, это просто возмутительно, предлагать мне такое.

Следом в комнату вошла, а точнее будет сказать продефилировала, цокая каблучками, госпожа Валицкая. Безупречная во всем: начиная с гордой осанки и заканчивая идеально уложенной прической, волосок к волоску

- Мистер Томпсон, перестаньте нервничать. В столь солидном возрасте вредны сильные переживания, это я вам как дипломированный психолог заявляю.

Но мужчина и не думал сбавлять обороты. Сосредоточив все свое внимание на дознавателе, разразился короткой тирадой:

- Представляете, они предлагают пойти на мировую. После всего того цирка, что устроил этот… этот…

- Молодой человек, - пришла на помощь Валицкая.

- Знаете, в какую сумму оценил ресторан убытки? Иски от разгневанных посетителей продолжают поступать, и поверьте моему опыту, танцы вашего подопечного обойдутся Организации в кругленькую сумму. Ресторан Бертолио ни какой-нибудь там захудалый общепит, а заведение с мировым именем, куда люди приходят культурно отдохнуть… И тут такое безобразие, да еще под траурный марш.

Дознаватель осталась равнодушной к эмоциональному выступлению мужчины, лишь уточнив:

- Вы представляете интересы ресторана?

- Я?! Ну, разумеется, кто же еще! – искренне возмутился мистер Томпсон, словно посмели задеть адвокатскую честь, усомнившись в столь очевидных вещах.

- И вы так же представляете интересы Майкла Доусона?

- Могу бумаги показать.

- Лишнее… и уберите пожалуйста портфель со стола.

- Да-да, конечно, - надувшийся было от собственной важности мужчина поспешил выполнить просьбу.

- Здесь и сейчас речь идет исключительно о заявлении Майкла Доусона, поэтому попрошу не мешать дела в кучу. Надеюсь, это понятно, мистер Томпсон?

- Более чем.

- Прекрасно, тогда перейдем к сути вопроса. Изложите основные требования истца.

- Двести пятьдесят тысяч золотом на возмещение морального ущерба, а также лишение Воронова Петра Сергеевича лицензии на осуществление дальнейшей профессиональной деятельности в качестве детектива Службы Безопасности. Уточняю, что лишение должно быть бессрочным, без права на восстановление.

- А коттедж в Латинии вашему подопечному не нужен? – Валицкая сама ирония.

- Нужен, разлюбезная Анастасия Львовна. Как только получит причитающуюся сумму, непременно купит. В противном случае будет суд и ненужная огласка.

- Не нужная вам или нам?

- Разумеется вам или желаете, чтобы кадры с пьяными танцами детектива, надежды и опоры шестимирья, попали на центральные каналы?

- Не забывайте, мистер Томпсон, у каждой медали две стороны. И может статься, ваша сторона окажется куда грязнее. Эта безобразная сцена ревности в кафе, просто ужас.

- Что вы имеете в виду, - нахмурился мистер Томпсон.

- Я не имею в виду, я говорю прямым текстом: поведение мистера Доусона было неприемлемым. И устроенная драка уж точно не вписывается в рамки деловой репутации, которую столь тщательным образом выстраивает его семья.

- Вы про тот удар в лицо? Это же чистой воды самозащита, - поспешно затараторил мужчина, - любой суд встанет на мою сторону. Имеются свидетельские…

- Нет, я про то треснутое ребро будущей миссис Доусон. Знаете ли, очень эффектная картинка получилась.

- Да, признаю, мой подопечный слегка погорячился, но учитывая сомнительную репутацию этого Воронова… Чему вы улыбаетесь, Анастасия Львовна.

- О, не смущайтесь, прошу, продолжайте. Никак не могу дождаться фамилий, которые вы собираетесь озвучить. Ну… ну же? Почему замолчали, мистер Томпсон? А хотите я вам помогу? Вернее, подскажу, что будет с вами и вашей репутацией, когда в суде прозвучат такие известные фамилии, как Ольховские, Альсон, Ловинс?

Адвокат Томпсон не спешил отвечать и Валицкая продолжила:

- Копаться в прошлом детектива Воронова столь же умно, как и ворошить палкой осиное гнездо. Поэтому мой вам совет, сосредоточьте силы на иске от ресторана Бертолио, а своему подопечному накажите сидеть тише воды, иначе все те успехи, коими так гордится его папенька, пойдут прахом.

За сим обмен мнениями прекратился: мистер Томпсон покинул комнату, я принялся заполнять документы под строгим надзором госпожи Валицкой, а дознаватель наконец допила холодный утренний кофе.

Когда последняя закорючка была поставлена, над ухом прозвучало усталое:

- Пошли, танцор. На выход…

На свободе нас ждала утренняя прохлада, чистое синее небо и служебный автомобиль. Не какое-то там беспилотное такси, а вытянутая серебристая каплч премиум класса с живым водителем внутри.

Я было решил, что сопровождающая меня Валицкая сядет на переднее сиденье, но ошибся. Ноздри наполнил аромат духов, а близость горячего женского тела, расположившегося по соседству, одновременно пугала и возбуждала. Госпожа психолог словно специально подвинулась, дразня и играя, хотя места на диване было предостаточно даже для пятерых. Закинула ногу на ногу, даже не думая поправлять края задравшейся юбки, так что взгляду открылись соблазнительные виды на гладкое загорелое бедро.

Признаться, к другому отношению готовился, куда более резкому, да и основания на то имелись железные: успел натворить дел, Петруха. Судя по всему, иски от ресторана будут и будут немаленькие, а здесь не то что ругать, даже усталым «а чего от тебя еще ожидать, Воронов» не попрекнут.

Безумие… безумие или дурной сон. Нужно срочно ущипнуть себя, прийти в чувства. Происходящее все больше напоминало дешевый эротический фильм, где каждая составляющая обычной жизни была пропитана чрезмерной сексуальностью: будь то приход сантехника или поездка в общественном транспорте. Она что, не понимает, что творит? Ага, Валицкая и не понимает. Скорее мир сойдет с ума, чем госпожа психолог перестанет отдавать отчет своим поступкам. Очередная игра извращенного ума в кошки-мышки, еще и со зрителем на переднем сиденье. Впрочем, чего необычного сможет увидеть шофер - мое красное от напряжения лицо? Ноги Валицкой скрыты от обзора, а то что села рядом, так то рядом, не на колени же.

Машина слегка качнулась, за окнами заскользил привычный лесной пейзаж. Сидящая рядом спутница волнительно выдохнула и откинулась назад, прикрыв глаза. Юбка поехала еще выше, задравшись совсем уж до неприличия, из-за чего под определенным углом обзора стало казаться, что низа на Анастасии Львовне вовсе нет: один лишь пиджак и рубашка. От мыслей таких зашевелилась каждая волосинка на теле. Пришло спешно отворачиваться, делая вид, что крайне заинтересован деревьями за окном.

Она играет, снова играет, получая неимоверное удовольствие от ощущения власти над противоположным полом. Самая настоящая стервоза, хищная и опасная, с которой только и остается, что держать ухо в остро. Держаться… Да как тут держаться, когда с пол-оборота заводит один лишь аромат духов.

Может отодвинуться, забиться в угол? И тем самым доставить госпоже психологу неимоверное удовольствие? Ну уж нет, обойдется, и не такое терпеть приходилось. Это не часами по каналам вентиляции ползать.

Попытался судорожно сглотнуть слюну и запоздало вспомнил, что в горле давно пересохло. Может в машине что имеется? Посмотрел в кармашке сиденья и обнаружил несколько шоколадных батончиков. Тоже самое плюс конфеты нашлось в углублении на двери. Где же вода, должна быть вода, хотя бы маленькая бутылочка, пускай и початая, теплая, со следами помады на горлышке.

Старательно игнорируя взглядом обнаженные ноги на кожаном диване, смотрю на кармашек в противоположной стороне – есть! Горлышко бутылки торчало наружу, призывно покачивая содержимым карамельного цвета. Только вот одна проблема стоит на пути, вернее сидит.

- Анастасия Львовна, можно…

- Только попробуй сказать еще одно слово, - окатывает ледяным тоном с ног до головы. Жду продолжения, но на этом угроза заканчивается. Валицкая даже не соизволила открыть глаза, не то что повернуть голову. Разозлилась Анастасия Львовна, не в духе… Оно и понятно, кому понравится спозаранку тащиться в тюрьму, вытаскивать на волю подгулявшего детектива. Еще и загубленное свидание позапрошлым вечером.

Мстите значит, да? Играете? Думаете, мужчина вам, это бесхребетная безвольная кукла с одной единственной кнопкой, которую нажал и готово: будет плясать под заказанную музыку. А вот и ошибаетесь, Анастасия Львовна, ничегошеньки у вас не выйдет. Все эти дразнилки ваши нам побоку. Потому как не женщина вы – рептилоид, хищница, тварь в обличии человека.

От мыслей таких безмерно расхрабрился и потянулся к бутылке через весь салон. Аккуратно, стараясь не зацепить дремлющую Валицкую, приподнялся, оперся рукой о спинку кресла и как оно водится в таких случаях, водителю приспичило совершить резкий маневр. Легкий толчок швырнул на практически полностью обнаженные ноги, хорошо не лицом – грудью.

Невольно зажмуриваюсь в ожидании крика и нескончаемого потока слов, но ничего не происходит. Машина едет, Валицкая спит или делает вид, что спит, а я лежу на ее ногах. Мне бы вскочить, начать бормотать несуразные оправдания, но нет – лежу и прислушиваюсь. Кажется, или дыхание ее стало сбивчивым, словно…

- Воронов, если пытаешься извиниться, то поверь, выбрал не самый удачный способ.

- Я просто хочу пить.

- Попросить было сложно?

- Но вы сами приказали…

- Воронов, еще одно слово и пойдешь пешком.

Ну вот и как с ней спорить?

Весь день до вечера провел в комнате, спускаясь вниз разве что за кофе, ну и покушать заодно. И дело тут вовсе не в строгом наказе Валицкой:

- Только попробуй сегодня не явиться на сеанс терапии. И что бы сидел тихо, носа наружу не высовывал.

Могли бы лишний раз не утруждаться приказами, Анастасия Львовна, я и так никуда не собирался, потому как устал, вымотался и натанцевался на годы вперед.

«Только попробуй, Воронов», - звучал в голове вредный голос. В отличии от остальных учителей, Валицкая редко называла по фамилии. Подход у нее такой был: свой, особый.

- Дмитрий, не вертись, - бывало звучало на лекции. И всем становилось понятно, что Анастасия Львовна настроена дружелюбна, с преподавателем можно перекинуться парой слов и даже пошутить, не рискуя при этом провести вечер в пустом классе наедине с учебником.

Но если звучало:

- Леженец, думаешь меня волнуют твои тренировки?

Всё, пиши пропало: и свободный вечер, и тренировки. Или того хуже, устроит какой-нибудь хитромудрый тест, где выставит тебя полным кретином, на потеху всему классу. И не важно, каким тоном произносилась фамилия, улыбалась она при этом или хмурила брови. Если прозвучало, значит приговор.

Воронов, Воронов, Воронов – раз пять за минуту сказала, если не больше, словно специально акцентировала внимание на собственном недовольстве. Поэтому ожидания от сегодняшнего сеанса терапии были самыми прескверными. Настолько, что даже не удивился, когда, спустившись вниз, обнаружил за одним из столиков Авосяна. Отпрыск богатейшего рода в дешевой гостинице? Что ж бывает…

Великан сидел в дальнем углу и безвольно ковырялся в тарелке с кашей.

- Что, Герб, все так плохо? – сел я напротив приятеля.

Тот оторвал от стола полный тоски взгляд и уставился на меня. Давненько я таким его не видел, полностью выбитым из колеи. Даже не был уверен, что он меня сейчас видит и слышит.

- Герб?

- Мяса нет, - произнес он наконец.

- Да я не про еду, про жизнь в целом.

- Про жизнь? Хреново все с жизнью... Доходов нет, родня отвернулась, отец грозится фамилии лишить, Лиза бросила… Еще и мяса не дают, даже за деньги, - Герб в отчаянии бросил ложку в тарелку.

- Пошуми, пошуми мне еще здесь, - тут же послышался голос хозяйки из-за стойки, словно она только ждала повода поскандалить, - видите ли мяса ему не дают. Вон какую ряху отъел, не в каждую дверь пролезет.

- Моя ряха не ваша забота, уважаемая, - зло проговорил Герб. Это был не хорошо известный на всю казарму рокочущий бас, а какое-то глухое, надорванное сипение.

- Не нравится, выселю, - женщина вернулась к любимой и единственной угрозе в собственном арсенале.

- Да что вы…, - не выдерживаю я, - не видите, человеку плохо. Лезете постоянно, пристаете с неуместными замечаниями. У людей своя жизнь, понимаете? Хорошая или плохая, но жизнь, а вы существуете словно пьявка болотная, тянете сплетни и слухи, вечно нос суете в чужие дела. Может уже пора своими делами заняться? Ни мужа, ни детей.

Теперь точно выселит. Сначала наорет, а потом выселит. Однако женщина прореагировала странно: повернулась спиной, стала копошиться среди полок.

- Похоже, у тебя жизнь тоже не сахар, - незнакомым голосом заметил Герб.

- Нормально.

Я нисколько не кривил душой, жизнь, она конечно, не чай с конфетами, но дышать вполне можно. Помнится, раньше, в бытность жителем отсталого мира, разбрасывался термином «хреново» направо и налево. С Кормухиной поругался или родаками – конец света, двойка по контрольной или просто болит живот – всё, все кругом козлы, никто меня не понимает, судьба несправедлива, да и в целом говно. И только побывав в по-настоящему глубокой заднице стал крайне осторожным в выборе терминов.

Нормально, Герб… Потому как может быть еще хуже.

Целый день только и делал, что валялся на койке, да смотрел телевизор, бездумно переключая каналы. А ближе к вечеру в гости заглянул Авосян и мы с ним удобно расположились на балконе, попивая кофе и любуясь медленно темнеющим небом.

- Филин здесь неподалеку обитает… говорливый зараза, особенно под утро. Это его вечно «угу», - жаловался я, изрядно преувеличивая напасть, потому как в душе искренне радовался такому соседству. Басовитый говор птицы порядком успокаивал, и не смотря на однообразие издаваемых звуков, никогда не надоедал. Более того, со временем я научился различать интонационные нотки пернатого хищника: от вопросительно-озадаченных до возмущенных и даже гневных.

Однако Герба мои познания в орнитологии нисколько не волновали.

- Зря ты так, на Лукерью Ильиничну наехал.

- Это еще кто? – не понял я.

- Как кто, хозяйка мотеля, - удивился великан. - Столько здесь живешь и имени не знаешь?

- Вот именно, старина, столько здесь живу, что желания такого даже не возникло. Не человек, вредная ведьма в обличье женщины.

- Эта женщина по возрасту в матери годится.

- И что, можно вот так вот лезть куда не просят, хамить при каждом удобном случае?

- У неё непростые жизненные обстоятельства.

- Знаешь, Герб, они у нас у всех непростые, - не выдержал я. - Прикажешь, улыбаться при встрече как ни в чем не бывало и вежливо интересоваться: «как ваше здоровье, Лукерья Геннадьевна».

- Ильинична, - поправил щепетильный в этих вопросах Авосян.

- Да хоть Авдотьевна!

И такая меня злость взяла. Все эти аристократические замашки, с их вежливостью и культурностью. Посмотрю, как он через неделю запоет, ежедневного полоскания мозгов по поводу, а чаще без оного.

- Иногда нужно промолчать.

Я открыл было рот для очередного возмущения, да так и замер – в сердце неприятно кольнуло. Уж больно созвучными были эти слова с теми самыми, что говорила мне… Не важно, теперь не важно.

- Что у тебя там с деньгами, может помочь? – перевожу разговор с неприятной темы для себя, на неприятную тему для Герба.

Великан морщится, как от кислого лимона, но отвечает:

- Нормально, пока на жизнь хватает.

- Если не секрет, «пока хватает» это сколько?

- Три с хвостиком.

- Тысячи?

- Миллиона.

Не было бы перил, точно вниз сверзился.

- Сколько? – осторожно уточняю, полагая, что ослышался.

- Три миллиона.

- Герб, ты понимаешь, что на эти деньги можно спокойно существовать до конца жизни?

Великан грустно улыбнулся и посмотрел на меня.

- Именно, что существовать. Вот ты какую сумму в месяц расходуешь?

- Не знаю, не считал. Когда в казарме жили и серебряного не тратил: все за казенный кошт, а сейчас… может сорок монет, может тридцать. Если крупных покупок не делаю, то расходы только на аренду комнаты и пожрать.

- Бюджет на месяц не составляешь, живешь исключительно по потребностям, верно? - Дождавшись моего утвердительного кивка, Герб продолжил: - внутри тебя сформировался шаблон. Знаешь сколько можешь позволить потратить, так и живешь, особо не заморачиваясь. И не важно, сколько на счету средств: тысяча или сто, лишний раз ужинать в дорогой ресторан не пойдешь, потому как привычка.

У меня не сто, гораздо больше, а с картиной маэстро Дэрнулуа так и вовсе богатый буратино получаюсь. Но вот какая штука, прав Герб, сходить поужинать в дорогой ресторан даже мысли не возникало. Такси не пользуюсь, на работу исключительно пешком. Только из-за одного лишь свежего воздуха и красивых видов? Или срабатывает внутренний счетчик человека, привыкшего жить экономно?

- У меня другие привычки, Петр, с самого рожденья, понимаешь? Я только в прошлый месяц больше двухсот тысяч потратил: походя, особо не задумываясь. И если вовремя не остановлюсь, то через год окажусь в долгах. Поверь, нет ничего более унизительного для благородного человека, чем ходить с протянутой рукой и клянчить деньги. Я лучше…

Герб замолк, но я и без того знал, что он сказать хотел: скорее пулю себе в лоб пустит, чем попросит взаймы.

- Поэтому ты решил начать менять жизнь с квартиры?

- Да, - просто ответил великан. – Прошлое жилье обходилось дороговато, две тысячи монет в месяц.

- Две тысячи?! Это что ж за апартаменты такие, - я аж присвистнул от удивления.

- Дом, - Герберт пожал плечами, словно не было ничего удивительного в озвученной сумме. Две тысячи в одну сторону, две в другую, подумаешь, велика важность.

- Да, трудно тебе будет, с такими-то замашками, тут никаких миллионов не хватит.

На что Авосян лишь тяжело вздохнул и послышалось мне в этом звуке тоскливое: «я же говорил».

- Герб, ты если что, обращайся. Я тебя научу целлофановые пакеты стирать.

Вечером того же дня, без пяти минут восемь, стоял перед кабинетом штатного психолога. И странное дело, нисколечко не тревожился по данному поводу. Столько раз избегал этой встречи, что под конец устал и даже испытывал некое облегчение: вот сейчас войду, отмучаюсь и сброшу тяжкое бремя раз и навсегда. Ровно те же чувства посещали меня перед кабинетом дантиста, но только что такое зубная боль по сравнению с процедурой вправления мозгов имени госпожи Валицкой?

Набираю грудь воздуха, смело толкаю дверь и сразу теряюсь. Ничего себе кабинетик прихватила любезная Анастасия Львовна! Это вам не маленькая комнатка в дальнем коридоре учебного корпуса. Огромное пространство поделено сразу на несколько зон. Крайняя справа, что находилась у окна, с видами на внутренний дворик, была больше похожа на место отдыха. Здесь тебе и кушетка, и журнальный столик, и два удобных кресла с встроенным механизмом, позволяющим перевести тело в горизонтальную плоскость. Мне такие уже вторую неделю пытался впарить усатый дядька в телевизоре, по запредельной цене с девятками на конце, а в подарок ручной пылесос. И кому он здесь нужен, ручной, когда есть автоматические.

На противоположном конце комнаты, а точнее большой залы, располагалась рабочая зона с книжными шкафами, столом с мониторами и плотно задернутой ширмой. Не удивлюсь, если за занавеской труп припрятан, с вскрытым черепом и разложенными по скляночкам мозгами. Помимо прочего имелось оборудование в виде металлических ящиков, окутанных паутиной цветных проводков. Красные утюжки, висящие на одной из стоек, напоминали дефибрилляторы родного мира. Только вот сильно сомневаюсь, что Анастасия Львовна откачивает в кабинете пациентов, возвращая их с того света, скорее наоборот, загоняет.

Переключаю внимание на центральную зону, где устроилась своего рода приемная: на возвышении массивный дубовый стол, перед ним два мягких стула, за спиной на стене гигантское панно, изображавшее яблоню. Старое дерево склонилось над пашней под весом налитых алым цветом плодов. Интересно, это произведение символизирует собой что-то, имеет тайный смысл, послание или всего лишь обыкновенный элемент интерьера, которым заполнили пробел в пространстве?

Ниже шли ступеньки полок, сплошь усыпанные сувенирными безделушками: часы, статуэтки, разукрашенные тарелки, модели старинных кораблей и самолетов, камушки, перья, кинжал с инкрустированными ножнами. От избытка мелочей в глаза зарябило, поэтому не удивительно, что за творящейся мешаниной не сразу приметил хозяйку кабинета. Анастасия Львовна восседала за тем самым дубовым столом, опершись подбородком на подставленную ладонь. Во взгляде прекрасных глаз читалась глубокая задумчивость.

- Думала, ты не придешь.

- А у меня был выбор?

- Не было, - легко согласилась Валицкая, - проходи, Петр, не стой на пороге. Нет-нет, только не к этому уродливому столу, терпеть его не могу, давай к кушетке.

К кушетке, так к кушетке. Слышу цокот каблучков за спиной – Анастасия Львовна выбралась на волю из-за туши дубового монстра и теперь шла следом.

- Если вам стол не нравится, зачем поставили? - задаю вполне очевидный вопрос.

- Затем, что это не мой кабинет.

- Не ваш? А чей тогда?

- Прошлого психолога. Слишком много работы навалилось, все руки не доходят до смены интерьера... Ну, чего замер, садись давай, хочешь на кушетку, хочешь на кресло, не мнись как девственница в первую брачную.

Я выбрал удобное кресло, ну ее эту кушетку. Сначала сядешь, потом лечь попросят, а там и распотрошат за милую душу. Хозяйка села напротив, ровно в такое же кресло, элегантно закинув ногу на ногу. Между нами, одинокой преградой стоял прозрачный журнальный столик на кривых ножках, которого было бесконечно мало. Тут стена нужна, железобетонная.

- Девственница… Аналогии у вас, Анастасия Львовна.

- Что, не подходящее слово для утонченной леди?

- Скорее для десантника.

- Я с ними работала лет пять, пока не пошла на повышение. Уже предвижу твой следующий комментарий, что-то вроде: от них и нахватались грязи, Анастасия Львовна. Поверь, пошляков среди детективов хватает, возьмем, к примеру твоего напарника - Мозеса Магнуса.

Мо он такой, он голый зад покажет, если ему что-то не понравится, а если понравится – отрыгнет или почешет, предварительно запустив руку в трусы. Впрочем, говорите Анастасия Львовна, говорите: про Мозеса, про девственниц, про любую мелочь на свете, потому как чем больше это делаете вы, тем меньше придется это делать мне.

Валицкая моментально раскусила мою незамысловатую стратегию: умолкла, а в длинных пальчиках появился планшет.

- Раньше блокнотом пользовались, – попытался я оттянуть момент неминуемой экзекуции. Меня даже не услышали или попросту проигнорировали. Госпожа психолог провела пальчиком по экрану раз-другой, и обнаружив искомое, поставленным голосом зачитала:

- Пороговая величина, превышение которой приведет к разрушению объекта под действием напряжения.

Пауза… Слышу шум фонтана, который доносится из приоткрытого окна, тиканье механических часов на стене. Внимательный взгляд Валицкой острием ножа упирается в горло.

- Ты знаешь, определение какого термина я только что озвучила?

Знаю ли я? У меня отец инженер, любил истории рассказывать про мост Бас-Шен, развалившийся под ротой марширующих солдат и про сеть паука Дарвина, которая сильнее стали.

- Молочко детям дает коровка, - говорили обыкновенные родители своим детям.

- Видишь образовавшуюся корку на бетоне? - говорил мне отец, затащив в самую грязь стройки. - Это все от того, что криворукие рукожопы из «25 треста» вовремя цементное молочко не убрали.

В чем подвох? К чему Валицкая пытается подвести, какую часть души планирует вывернуть наизнанку?

- Лекцию по сопромату полностью будете читать или отрывками?

Острое лезвие взгляда слегка надавило на кадык. Ну, хорошо, хорошо, Анастасия Львовна, поиграем по вашим правилам.

- Предел прочности, - бурчу недовольно.

- У каждого материала, Петр, существует свой предел прочности: у металла, у воды, у человека. Мы состоим из тех же атомов, молекул и частиц, что и весь окружающий мир. И в основе фундамента нашего разума лежат вполне осязаемые вещи, которые можно потрогать, пощупать, посмотреть.

- Это вы про мозги?

- Воронов, не пытайся казаться глупее, чем есть на самом деле. Мы можем сейчас углубится в дискурс о том, что есть сознание, в каких нейронах оно содержится и с помощью каких заряженных частиц передается. Все пустое, потому как ученые мужи не одно столетие бьются над загадкой, пытаясь обнаружить колыбель разума, но в одном уверенны точно – сознание есть порождение человеческого мозга.

Уверены вы… Это все потому, что у вас из господствующих религий остался только атеизм. За другие взгляды, как вредящие социуму и вводящие в заблуждение, можно легко схлопотать срок. Тут даже за крестик на шее подвергнут порицанию, как за наколку в виде свастики на далекой родине. Поэтому сижу ровно, слушаю молча.

- В строительстве материалы на прочность испытывают с помощью механического воздействия. Человеческий мозг с хранящимся внутри сознанием, объект куда более тонкий и хрупкий, чем бетон, потому и требует иного подхода. Предел его прочности проверяют не ударом кувалды, а реакцией на воздействие неблагоприятных факторов. Уверена, ты слышал про такой термин, как стрессоустойчивость.

От вас же и слышал на лекциях по психологии, Анастасия Львовна, к чему заход издалека?

- Сознание человеческое пластично и до определенного момента способно адекватно реагировать на внешний негатив. Деформироваться, изменяться, но оставаться в условных рамках «нормальности», позволяющих индивиду полноценно функционировать внутри социума. Однако при избыточном количестве стресса наступает своеобразный порог, когда психика больше не способна выдерживать давления. Что происходит дальше, Петр?

Перед глазами встала диаграмма напряжения, неоднократно виденная мною в книгах отца.

- Разрушение.

Госпожа психолог, удовлетворенная ответом, кивает.

- Понимаешь, к чему веду весь этот разговор?

- К тому, что я конченный псих?

- Не знаю, Петр, не уверена, но очень хочу верить, что это не так, - Валицкая отложила планшет в сторону и скрестила пальцы на колене. - Следы деформации психики заметны невооруженным взглядом, мне даже не требуется проводить специальные тесты, чтобы сделать заключение. Одной Вселенной ведомо, сколько ты выдержишь в таком темпе, пока не пристрелишь кого-нибудь или не приставишь дуло пистолета к собственному виску.

Я невольно вздрогнул, вспомнив недавние события в мертвом городишке Ла-Сантэлло. Валицкая сама того не ведая, угодила в самое яблочко.

- Усталость материала принято снимать, для этого людям предоставляется отпуск, - продолжила госпожа психолог, сделав вид, что не заметила моей нервной реакции, – Вспомни, как ты провел свой последний заслуженный отдых? Искупался на пляжах Латинии? Только вот что-то загара не наблюдаю на твоей коже, белый как молоко… Ну что ты на меня так уставился. Я по роду службы посвящена в некоторые тайны, поэтому из достоверных источников знаю, чем именно Петр Воронов занимался на круизном лайнере «Хрустальная Принцесса». Хорошо, пока отложим неприятную историю в сторону. Вспомни свой предыдущий отпуск, где ты его провел?

- Дома с родителями, - отвечаю, не понимая к чему ведет госпожа психолог. Вроде ничего особенного не натворил: общался с мамой, папой, вредной сколопендрой и Витьком, в неприятные ситуации не влипал, чужую морду не бил и мою не били.

- Сколько продлился отпуск?

- Точно не помню, что-то около суток.

- Сутки при положенных сорока пяти.

- У меня обстоятельства…, - начал было рассказывать про временной дисбаланс, но меня тут же резко перебили.

- Знаю я твои обстоятельства, только это не отменяет того факта, что организму требуется отдых. Напомни, сколько существуешь в таком режиме?

- Как поступил в академию.

- То есть последние четыре года, все верно? После несложных арифметических расчетов получаем итоговые четыре дня… за четыре года. Пускай это будет у нас дебет. Теперь посчитаем столбец кредит - предположительное количество полученного стресса. Я бы начала загибать пальцы, но боюсь сбиться со счета... Ну, чего молчим, слушаю тебя внимательно, Петр. Твои стрессы, не мои, перечисляй давай.

- Это… учеба… экзамены.

- Учеба, экзамены, - передразнила меня Валицкая, – тетенька учитель на уроке отругала. Соберись, не дите малое, уже волосы на груди отрастил. Само попадание в параллельный мир является огромным стрессом для человека. Временной дисбаланс - не часовой пояс сменить, здесь требуется перестройка организма куда серьезнее. Добавь к этому постоянные конфликты с одногруппниками, историю с Ольховской, Альсон, несчастную любовь.

- Какую любовь?

- Петр, вот только не надо включать мужика. Или это я бросала полные тоски взгляды на небезызвестную Катерину Ловинс, вместо того чтобы слушать лекции? Продолжим перечисление…

И Валицкая продолжила на целую минуту, не забыв упомянуть про Гочу и мертвую провидицу, как её там бишь по имени? Иногда угадывала и попадала точно в цель, иногда называла чепуху. Взять тот же Сарчево, ну какой там стресс? Пил, ел, слонялся без дела, а то что стреляли под самый конец, так это я даже толком испугаться не успел. Больше ушибленное колено волновало, чем попытки подручных синдиката выкурить нас из кузова автомобиля.

- Ничего не забыла?

Забыли, Анастасия Львовна, но упоминать про марионетку или про игру в русскую рулетку не стану, упаси Вселенная. И без того материала накопали предостаточно: хватит на три души, чтобы мучительно долго выворачивать наизнанку.

- Такой у нас кредит получается, а теперь давай попробуем свести баланс.

- Простите, Анастасия Львовна, запамятовал, вы бухгалтер или психолог?

- Не пытайся увильнуть от темы разговора, Петр. Твой внутренний баланс не сходится, причем не первый год. Я все кабинеты исходила, с требованием обратить внимание на сей тревожный факт, но господина Носовского больше волновали учебные показатели, чем душевное равновесие курсантов. Ну ничего, это у меня в академии никакой власти не было, а здесь есть.

- Звучит, как угроза.

Валицкая тяжело вздохнула, острый носок туфельки закачался в воздухе.

- Звучит как попытка помочь.

- Помочь в чем? Вот вы тут все про стресс говорите, но я ничего такого не ощущаю. Конечно, бывают тяжелые дни, бывают откровенно хреновые, но бывают и хорошие. Мир так устроен, и моя жизнь ничем не отличается от прочих, а вы чуть ли консилиум собирать хотите. Не нагнетайте на пустом месте, Анастасия Львовна.

- Отрицание проблемы хуже всего.

«Да как же вы задолбали, госпожа психолог!» - сдерживаюсь из последних сил чтобы не открыть рот и не нахамить. – «Нет у меня никаких проблем, кроме одной единственной, что сидит напротив и качает туфелькой в такт часам».

- Колокольчики.

- Что колокольчики? – не понимаю я.

- Откуда такая реакция на перезвон колокольчиков в гостинице Сарчево, что аж вскочил среди ночи и устроил скандал, пытаясь их сорвать.

Знаю откуда ветер дует - это все Мо с его дурацкой служебной запиской, угодил напарничек, ничего не скажешь.

- У всех бывают плохие дни, Анастасия Львовна, а тот день был плох особенно. Ураган, едва не перевернувший машину, дурацкое задержание на въезде в город, вечный дождь за окном, ночные кошмары – предостаточно поводов или назвать еще парочку?

- И все же давай вернемся к колокольчикам, - голос Валицкой стал неожиданно мягким: не сексуальным, а нежным и обволакивающим, как теплый ветер на закате. – Откинься на спинку кресла и попробуй расслабиться.

- Это еще зачем?

- Петр, можешь меня послушать хотя бы раз, без споров и возражений? Обещаю, если обману твое доверие, больше не увидимся.

- Может сразу укусите, и я пойду? – в обыкновенно ледяных глазах Валицкой промелькнул материнский укор. - Хорошо-хорошо, я попробую.

«Больше мы не увидимся». Слишком велика награда, чтобы просто так пройти мимо. Ох и хитрая бестия госпожа психолог: знает, за какую ниточку потянуть.

- Теперь закрой глаза и расслабься.

Расслабься… легко сказать. Мне и с открытыми это сложно сделать, когда поблизости такая змеюка ползает.

- Замечательно. Ну вот, видишь, ничего страшного не произошло. Теперь давай попробуем небольшую дыхательную гимнастику. Без лишней суеты и волнений. И вдох… и выдох. И снова вдох… и выдох, медленно, не торопясь. Следуй за моим голос, ни о чем не беспокойся. Мышцы расслаблены, разум скинул оковы пустых тревог. И вдох… и выдох, долгий и спокойный.

«Вам бы сказки рассказывать, с такой интонацией, Анастасия Львовна», - хочется мне сострить. Вот только выдохну и обязательно скажу.

Однако через пару повторов упражнений говорить что-либо становится лень, а после и вовсе забылось. «И вдох… и выдох», - слова звучат как заклинание в голове. «И снова вдох… и выдох».

Теплые пальцы касаются кожи, и я невольно вздрагиваю.

- Спокойно, Петр, - шепчет нежный голос на ухо, - мы договорились, сегодня ты мне полностью доверяешь.

Мышцы на плечах, на шее расслабляются, тают как воск под легкими прикосновениями рук. Нет, не рук - это все тот же теплый ветер на закате, такой родной и заботливый. И как можно ему не доверять? Глупо…

- … звон колокольчиков. Ты его слышишь? - доносится голос из глубины.

Колокольчики? Нет, не хочу о них думать, не хочу вспоминать. Бегу по узкой тропинке в сторону родного дома. Вот и знакомый подъем со старым раскидистым деревом и разросшимся подле кустарником. Что с ним только не делали, как только не вырубали, а он с каждой весной поднимался заново, вытягивая к солнцу тонкие прутья-веточки с едва проклюнувшимися зелеными листьями.

- На что похож перезвон, что он тебе напоминает? - голос из глубины настойчив. Только я не хочу его слушать, не хочу покидать уютного места у дерева, где так хорошо и покойно. Прямо за кустами шла небольшая зеленая лужайка, где мы часто играли в пору беззаботного детства. Только успел подумать о ней, а ноги уже сами несут в нужном направлении. Раздвигаю косматые кусты, ступаю босыми ступнями на палубу лайнера, залитого кровью. Тел не видно, только причудливые темные разводы и пятна. Столы и стулья разбросаны в беспорядке, на полу остатки еды, осколки разбитой посуды. Легкий ветерок дует в спину, и я слышу перезвон, гребаный перезвон гребаных колокольчиков… Резко открываю глаза.

Я нахожусь все в том же кабинете, напротив сидит Валицкая, аккуратно закинув ногу на ногу, так что ни одна складочка не образовалась на ткани. Длинный пальчик с острым ноготком поглаживает бархатистую обивку кресла. Госпожа психолог ждет: ни словами, ни жестами не выдавая своего нетерпения. Просто смотрит на меня, едва заметно улыбаясь. Странно, но именно сейчас она мне кажется абсолютно искренней. Не в классе, подле лекторской трибуны, а здесь, в родной стихии, где чувствует себя, словно рыба в воде. И эта улыбка, я ее никогда раньше не видел, хотя, кажется, успел изучить мимику госпожи Валицкой досконально.

- Круизный лайнер, - говорю севшим голосом, – там был небольшой ресторанчик с колокольчиками на входе. Звук один в один, как в гостинице.

Валицкая удовлетворенно кивает головой.

- Это называется узел. Узел, который образовался в сознании в момент сильного эмоционального перенапряжения. Своеобразная реакция психики на неблагоприятные внешние события. Один такой узелок мы развязали, но их может быть десятки, сотни, целый клубок перепутанных нитей.

- И что, так просто? – удивился я.

Улыбка Валицкой становится чуть более грустной.

- Нет, Петр, не просто. Я полчаса уговаривала тебя довериться, пыталась расслабить. Пришлось прибегнуть к небольшому массажу твердокаменных мышц. Надеюсь, ты был не против.

Против? Да я себя давно таким отдохнувшим не ощущал. Тело одновременно ватное и легкое, как небесный зефир.

- Устала я, Петр, вымоталась, словно тяжелые ящики грузила. Сил осталось только дойти до кровати и упасть плашмя, не раздеваясь. Впрочем, чего это я жалуюсь, ты у нас пациент, о тебе речь. Узелок мы развязали, но напряжение на его месте осталось.

- И как снять это… напряжение?

Госпожа психолог беспомощно разводит руками. Железная Валицкая и беспомощность, не верю, отказываюсь верить.

- Проститутки, алкоголь? – на ум приходят слова напарника.

- В случае с Мозесом вышеназванные способы могут сработать, но не в твоем. Да и для Мо накачиваться виски - скорее медленное самоубийство, чем процедура лечения.

- Почему со мной не сработает?

- Потому что тебе нужен не только секс, но и отношения.

Произнесенные слова задевают меня до глубины души. От подступившей волны раздражения не спасает даже общий расслабляющий эффект. Отношения… Что я баба какая?

- Я здоровый парень, мне секс нужен.

- Петр, а кто ж спорит-то, но тебе помимо половых отношений нужны романтические. Не дуйся так сразу, словно обиженный ребенок. Считай мои слова не оскорблением, а комплиментом. Для того чтобы трахаться, много ума не надо: инстинкт размножения заложен природой-матушкой в каждом живом организме. Животных никто сексу не учит, они без подсказок все умеют, все знают, а вот построить нормальные отношения дано не каждому, здесь целая наука необходима: ухаживать, идти на компромиссы, слушать и слышать. Петр, ты вытащил счастливый билет и даже сам того не понимаешь. Именно такие парни как ты заводят крепкие семьи с кучей детей. Запомни раз и навсегда, отношения делают мужчину мужчиной, а пустой секс без наполнения превращает в кобеля-одиночку.

- Я правильно понимаю, вы предлагаете мне найти девушку, жениться, завести детей?

Валицкая едва заметно кивает, словно и вправду сил у неё осталось, дойти до кровати и упасть.

- Звучит как-то…

- По-бабски? Петр, пора уже вырасти из коротких дворовых штанишек. Ты далеко не мальчик, хотя и выглядишь как семнадцатилетний подросток.

А что могу поделать? И через десять лет буду выглядеть немногим старше: виной всему выверты временного дисбаланс. Каков мой реальный возраст с учетом проведенного времени в иномирье: двадцать два, двадцать три года?

- Обзаведусь семьей и что, сразу вылечусь? – не могу скрыть ехидства в голосе.

- Нет, - честно признается госпожа психолог, - но меньше времени останется на глупости.

- Вы меня с кем-то путаете, Анастасия Львовна. Случаем не консультантом по женским вопросам подрабатываете? Лишь бы жениться - никогда не было и не будет самоцелью для нормальных мужиков. Семья лишь следствие: встретил хорошую девчонку – сыграл свадьбу, не встретил - живешь дальше и не паришься. Возраст не поджимает, родня не давит, друзья пальцами не тычут – кругом все женились, один ты остался. У мужчин другая психология, и вам, как дипломированному специалисту, об этом хорошо известно. Я ничем от прочих не отличаюсь. Отношения… Да в жопу такие отношения, любой парень скажет. Весь этот букетно-конфетный период с шаманскими ритуалами комом в горле встает на второй месяц.

- Поэтому ты стихи читал?

Кормухина… Не хотел вспоминать эту фамилию, но мне напомнили, самым неприятным способом из возможных. Да, я знал, что она работала на Организацию, и что отношения наши были одним большим тестом для будущего кандидата в детективы. Понимал, но в глубине души продолжал надеяться, что, между нами двумя возникло нечто большее, как это бывает в романтических фильмах или книгах. Интимное, не выходящее наружу, и потому не доступное всевидящему оку Организации. Верил и тут… читал стихи. Света, как так-то? Ты даже это указала в служебных записках? А еще где, сколько и в каких позах?

Возникло липкое чувство омерзения, словно некто неизвестный проник внутрь и начал копаться в кишках грязными пальцами. Хотя почему неизвестный, вон она, сидит красавица, закинув ногу на ногу. С которой только расслабишься, почувствуешь себя в безопасности и на – резкий удар под дых.

- Петр, я знаю тебя куда лучше, чем можешь представить.

- Сколько писаю за ночь, вам тоже доложили?

Острый носок туфельки на мгновение замер в воздухе и… снова закачался лодочкой. Валицкая смотрела на меня и не было в ее взгляде жалости или презрения, издевки или злорадства - всего лишь любопытство. Так седовласый профессор энтомолог смотрит на распотрошённого жука, который по всем законам природы давно должен был сдохнуть, но волею случая продолжает шевелиться.

- Предлагаю на этом закончить. Следующий сеанс будет через два дня, ровно в это же время.

- Следующий?! Стоп, мы так не договаривались.

- А мы с тобой о чем-то договаривались, Петр?

- Но колокольчики… мы же разобрались с проблемой.

- Восемь вечера, - Валицкая оставалась невозмутима, – а сейчас извини, я очень устала, сил на пустые препирательства не осталось.

Встаю, на ватных ногах двигаюсь в сторону выхода, но вскоре останавливаюсь и тупо пялюсь на висящую на стене картину – подсолнухи в вазе. Растения солнечного цвета должны излучать свет, дарить радость и тепло, а эти были выполнены в грязно-серых тонах, словно прежде упали в лужу, а после долго валялись на улице, обсыхая и впитывая дорожную пыль.

- Знаете что, Анастасия Львовна… идите-ка вы в жопу, вы и ваша гребаная терапия. Ноги моей больше не будет в этом кабинете.

- Следите за языком, детектив, не забывайтесь, - холодный тон Валицкой не стал откровением. Я и без того прекрасно помнил с кем разговаривал. Тридцать минут назад забыл, а сейчас вспомнил. Поэтому оставив в стороне ненужные споры, решительно шагаю на выход. На пороге оборачиваюсь – Валицкая как сидела в кресле, так и продолжает сидеть, только остроносая туфелька больше не покачивалась в воздухе, замерев в строго вертикальной позиции.

- Или ищите другого психолога или увольняйте в бездну! - и хлопаю дверью на прощанье.

Два дня прошли в полном безделье. Пролеживал бока, бездумно пялясь в экран телевизора или пил кофе на балконе, разговаривая с невидимой совой. Пернатое создание все чаще молчало, но иногда из лесной чащи доносилось жизнеутверждающее «угу», а большего и не надо.

Попытался было засесть за приставку, но не игралось совершенно. Сходил на работу, но и там дали понять, что не ждут.

- Без допуска психолога детектив не может возобновить профессиональную деятельность, - лекторским тоном напомнила очевидную истину зеленоглазая Митчелл. И заботливо добавила: - Петр пойми, Анастасия Львовна хороший специалист, она тебе добра желает. Да, её методы спорны и многим не нравятся, но они действенны. Знаешь, сколько народа она из петли вытащила?

Не знаю и знать не хочу. Меня она оттуда не вытаскивала, а наоборот загоняла, с каждой новой встречей все больше и больше.

- Когда Валицкая решила податься в научную деятельность, у нашего майора траур случился, - продолжила делиться воспоминаниями Митчелл. – Ни в какую не хотели отпускать, щедро осыпали званиями и деньгами. Сам Альфред Томби приезжал уговаривать, но бесполезно: если Анастасия Львовна что-то решила, не переубедить.

- И почему вернулась обратно? – задаю вполне очевидный вопрос.

- Слухи разные ходят, точно не знает никто.

А я кажется догадываюсь. Иногда ледяную королеву прорывало, и она выдавала фразы про болезненную зависть и банку с пауками. Она, змеюка подколодная, наполненная ядом под завязку, жаловалась на хищных насекомых. Смешно…

Научное сообщество встретило новую коллегу, мягко говоря, с прохладцей. А её объемный труд, связанный с изменениями психики под воздействием негативных внешних факторов, подвергли самой настоящей обструкции. Ученые мужи в знак несогласия и протеста свистели, топали ногами, покидали залы на симпозиуме, стоило Валицкой подняться на сцену. Что творилось в рецензиях, лучше не упоминать.

-… её возвращение встретили с распростертыми объятьями, - продолжала делиться информацией Митчелл. - Прежнему психологу быстро подыскали новое место работы, а к Анастасии Львовне тут же выстроилась целая очередь из желающих попасть на прием. Люди записываются из соседних отделений, готовы месяцами ждать. Да что говорить, когда из Управления были клиенты.

Во главе Организации стояло Центральное Управление – огромный бюрократический аппарат, бесформенной тушей расплывшийся на верхних этажах небоскребов. Точного количество его участников не знал никто, потому как оно постоянно менялось. Кто-то обуславливал частую реструктуризацию гибкой системой, чутко реагирующей на новые вызовы, а кто-то политическими интригами. Памятуя о событиях в Сарчево, я больше склонялся к мнению вторых: прогнивший, насквозь пропитанный бюрократией механизм.

- И такой специалист остается во внеурочное время…

- Подожди, - не выдерживаю и прерываю Татьяну. – Это Валицкая попросила меня уговорить или майор приказал? Ты же её на дух не переносишь.

- С чего ты взял?

Тот еще секрет Полишинеля, ее многие женщины терпеть не могут, о чем и сообщил Митчелл. Против ожидания зеленоглазая спорить не стала, коротко бросив:

- Петр, надо.

Я и сам понимал, что надо, но ощущать копошащиеся внутри изящные пальчики больше не хотелось.

- Как подать заявку на замену психолога?

Зеленоглазая Митчелл совсем уж грустно посмотрела на меня и вынесла приговор:

- Тебе никак.

Вечером того же дня пожаловался Авосяну на превратности судьбы. Вновь обретенный сосед захаживал теперь в гости каждый вечер. Обычно мы стояли на балкончике, попивали остывший кофе и болтали о всяком разном. Герб все больше о том, как достали бесконечные патрули и как хочется настоящего дела, а я о Валицкой.

- Ты не прав, - пробасил великан, стоило закончить гневную тираду в адрес зловредного психолога. Я аж чуть кофе не подавился от возмущения. – Знаешь, она к тебе всегда по-особенному относилась, к тебе и… к Лиане. С Альсон тут все понятно – пациентка, нуждающаяся в заботе и помощи, а вот ты сплошная загадка.

- Герб, не выдумывай, нет никаких загадок. Ты же лучше прочих знаешь о моем участии в лечении малыш…, - брови великана нахмурились, и я поспешил исправиться, - в лечении Альсон. Валицкая была кровно заинтересована в моей персоне, отсюда и особенное отношение.

- Нет, - Герб мотнул кудлатой головой, что огромный сенбернар, - тут в другом дело. Да и сам посуди, малыш… Лиана давно выздоровела, а опека Валицкой никуда не делась: она носится с тобой, что курица с яйцом, даже время отдельное выделила после работы. Признаться, мы с пацанами даже тебе завидовали, думали вы… ну это… того, ну ты понял.

Сношались, как безумные кролики: на столе, под столом, на лекторской тумбе в пустом классе. Знал я, откуда у слухов ноги растут. Леженец больше прочих пускал слюни на сексуальную фигуру госпожи психолога, вот и придумывал всяческие небылицы в меру больной фантазии.

- Ага, а еще она с Марго спала, с той же Альсон в терапевтических целях, с Клодом Труне из жалости, - припомнил я сплетни, бродившие в коридорах академии. – Ты сам-то в это веришь? Вот и я о том же. Завидовали они… Если хочешь знать, она на сеансе не раздевается до гола, не сидит в одних ажурных чулочках на столе, она душу из тебя выдирает.

В очередной раз споткнулся на слове душа, потому как не было этого термина в словаре космо, пришлось спешно заменять на кишки. Только здесь вот какое дело: выражение стало звучать иначе, потеряло былой блеск, приобретя приземленный, анатомический характер.

- Валицкая тебе не нравится, - подвел итог беседы Герб.

- Слабо сказано, старина. Это стерва, садистка, манипулятор, пользующаяся служебным положением в личных целях. Она получает нездоровое удовольствие, препарируя людей, как подопытных мышек. Растянет тельце в металлических зажимах, и начинает медленно, с удовольствием, кишку за кишкой из разреза доставать. Что думаешь, Анастасия Львовна такая добренькая, Альсон взяла под опеку, защитила от плохого папа? Ей диссертацию нужно было написать, а малыш… а Лиана как-никто другой подходила под практическую часть научной работы. И тему-то какую взяла, близкую по духу: насилие. Уж поверь, в умениях издеваться и унижать госпоже Валицкой равных нет.

- Но она вылечила Альсон.

- Угу! – донеслось басовитое из чащи. То ли филин был на редкость тупой, то ли просто глумился.

- Вылечила? И много ты общаешься с исцеленной Альсон или может кто-то из наших поддерживает с ней дружеские отношения? Сильно сомневаюсь… Валицкая сделал из девчонки урода, а всем сказала, что так и было, что так и должно было быть. Мы все как один, деревянные болванчики, согласно покивали головой, в ладоши похлопали, дескать молодец, Анастасия Львовна, специалист вселенского масштаба, исцелили девочку, а то что с ней теперь общаться невозможно, то гены виноваты и папа. Честное слово, лучше б она больной оставалась.

- Для кого лучше?

Я не нашелся, что сказать, в отличии от глупого филина, у которого всегда и на все был один ответ.

Назначенную встречу с психологом пропустил самым наглым образом. Впервые за долгое время выбрался в парк, шатался до позднего вечера по широким аллеям, кушал всякие вкусности и заливался эксклюзивными напитками по самую макушку. Нашел уютную кафешку, выполненную в восточном стиле с огромным красным драконом на козырьке. Внутри приятно пахло благовониями, играла умиротворяющая музыка, а еще был на редкость вкусный чай, заваренный из почек горной хризантемы и цветов лотоса. По соседству расположились две смешливые девчонки, настроенные поболтать. Я и проболтал с ними целый час, а потом пришли их парни, настроенные чуть менее дружелюбно, и увели хохотушек танцевать. Что ж, по крайней мере ты начал выползать из своей раковины, Петруха. Стал вспоминать, каково это, знакомиться с противоположным полом. Все лучше, чем бесконечно валяться на диване и разговаривать с безмозглым филином, и уж точно полезнее лечебных процедур имени госпожи Валицкой.

Госпожи… На космо это слово как слово, ничем особо не примечательное, на русском же языке от данного термина отчетливо несло запахом кожи, в воздухе свистела плетка и лязгали наручники, пристегнутые к спинке кровати. Госпожа Валицкая… Не удивлюсь, если взаправду практикует субкультуру БДСМ, с такими-то садистскими наклонностями. И не замужем до сих пор именно по этой причине: как приложит хлыстом меж лопаток, так всякое желание пропадает даже у самого крепкого мужика.

Я еще долго издевался в мыслях над зловредным психологом, не спеша вернуться домой. Восемь вечера давно миновали, и Анастасия Львовна была в курсе устроенного мною демарша. А ну как заявится в мотель и выпорет прямо на месте?

«Пусть только попробует, мы ей покажем», - возопил во мне храбрец, но тут же заткнулся, стоило показаться на пороге собственного номера.

Сучка и стерва вы, Анастасия Львовна, самая настоящая. Прекрасно знали о происшествии в ресторане Бертолио, о моих непростых взаимоотношениях с Кормухиной и все равно ткнули палкой в самое больное место. Стихи читал… Да что бы вам было хорошо известно, не любовную лирику декламировал или прочую слякоть.

Его дом океан, его любовь - это жизнь,

Он не завидует птицам, стремящимся ввысь.

Его золото - солнце, его жемчуг - пена волн,

Каждый прожитый день, словно розовый сон.

Дельфина во дворе кроме меня не слушал никто. Витьку он загонял в тяжелый депресняк, Гришаня называл его творчество не иначе, как «наркомановским бредом», а мне нравилось… Нравился женский вокал, поющий на заднем фоне, шум набегающей морской волны, звучащий из колонок старенького магнитофона.

- Ты прям поэт, - рассмеялась тогда Светка, а потом серьезно добавила: - тебе срочно нужно на море, а то совсем скиснешь в средневолжской степи. Всё, решено, этим летом едем на черноморское побережье.

Стоит ли говорить, что летом мы никуда не поехали: Светка испарилась, я же влился в доблестные ряды бойцов с криминалом. Увидел другой мир, увидел летающие машины и маленькие телефоны, показывающие фильмы, увидел Тварь в человеческом облике, останавливающую время, и познакомился с людьми, которые по факту тварями не являлись, но по сути своей недалеко от них ушли. Побывал даже на круизном лайнере, парящим в воздухе, что небесный кит, но моря так и не увидел.

На следующий день все повторилось по новой: лежание на диване, телевизор, стояние с Гербом на балконе и вечерний променад по парковой зоне. Для разнообразия решил заглянуть в кафе-мороженое, да так там и остался. По залу на роликах катались симпатичные девчонки в коротких юбочках, развозящие десерты и напитки на подносах, играла незатейливая веселая музыка, а кожаные места были на редкость удобными, чтобы провести на них часок-другой свободного времени. Сказали бы мне раньше, что буду пить молочные коктейли вместо пива, ни за что не поверил бы. И не просто пить, а тянуть через соломинку с превеликим удовольствием. Вкусно же.

Объедался разным мороженым: клубничным с шоколадной крошкой, ванильным с кокосовой стружкой, мятным с карамелью, до ломоты в зубах, боли в лобных пазухах. Настолько пропитался холодом, что когда вышел в летнюю ночь, мысли были только об одном: как бы поскорее согреться.

В желаниях своих нужно сохранять осторожность. Еще на подходе к мотелю нос уловил стойкий запах гари, а когда вышел на прямую дорожку то вовсе остолбенел, увидев необычайно оживленную картину в обыкновенно сонном царстве. Пожарного расчета уже не было: ребята успели потушить и уехать, а вот прочих служебных машин хватало. Были здесь и медики, и дознаватели и просто люди в костюмах, принадлежность коих затруднялся определить. Мотель выглядел целым, если не считать трех выгоревших дотла номеров, где мой располагался ровно посередине. Двери не было, на петлях болтались былые остатки, а вместо уютной и ставшей родной комнаты на меня смотрел черный зев бездны.

- Детектив Воронов, увы, не могу пожелать вам хорошего вечера, - ко мне подошла знакомая женщина дознаватель. Да уж, вечер действительно перестал быть томным.

- Известно, что послужило причиной возгорания?

- Поджег, если вы, конечно, не хранили в номере зажигательные смеси боевого назначения.

- Не имею такой привычки, - признаюсь честно.

- Вот и я так думаю, - женщина кивнула своим мыслям. – Никуда не уходите детектив, у меня к вам найдется пара вопросов.

Да куда ж я уйду, мне и идти-то теперь некуда, сожгли все. Оборачиваюсь в поисках знакомых лиц, но кроме хозяйки мотеля, эмоционально заламывающей руки, никого не нахожу. Две машины скорой помощи, зачем столько? Неужели кто-то погиб? Насколько помнится, соседние номера были пустыми.

Ответ нашелся сам собой в виде огромного великана, появившегося на свет из чрева ближайшего автомобиля. Вид Авосяна был одновременно грозный и пугающий: частично перетянут бинтами, покрасневшее лицо без надбровных дуг и привычной кудлатой шапки волос. Вместо нее - тюбетейка из эластичной материи, закрывающая не только макушку, но и ушные раковины, так что одни мочки торчали наружу. Двигался Герб немного угловато, словно мумия, недавно покинувшая гробницу.

- Герб, старина, что с тобой?

- Обезболивающими обкололи, губ не чувствую, - едва прошамкал обычно громогласный великан.

- Да я не про это, ты как обгореть умудрился? Твой номер в другой стороне мотеля расположен.

- Я шум услышал: звон стекла. Думал, ты вернулся… За дверью что-то трещало, я открыл, а оно как еба…, - не знаю, какие там обезболивающие ему вкололи, но парень морщился явно не от воспоминаний о прошлом. – Полыхнуло знатно. В комнате жар стоял, дышать трудно.

- Подожди, Герб, ты какого хрена внутрь сунулся? - опешил я.

- Ну это… мало ли. Заодно картину вытащил, - смущаясь добавил великан, – там рама малясь обгорела, а само полотно целое.

- Маэстро Дэрнулуа? – глупо уточнил я, хотя прекрасно знал: работ других художников в номере не имелось.

- Его самого.

- Что ж за полотно такое, которое в огне не горит?

- Специальным раствором пропитано, выдержит двадцать секунд открытого пламени.

- А ты, Герб?

- Что я?

- А ты был пропитан специальным раствором? Тогда какого хера полез? Тебя кто просил? – не выдержал я, перейдя на крик. Великан насупился и непременно свел бы кустистые брови, но вот беда – они напрочь отсутствовали. Я открыл было рот для очередной гневной тирады, но тут же осекся: меньше всего хотелось орать на скособоченную, перемотанную бинтами фигуру. – Ладно, старина, извини. Я это, на нервах весь… короче, спасибо тебе.

- Пустяки, - прошамкал одними губами великан, - картина-то дорогая, три миллиона стоит.

Плевать на картину, не в ней дело. Мы оба это прекрасно понимали, поэтому повернулись к мотелю и молча уставились на зияющую чернотой дыру. В воздухе отчетливо пахло гарью...