Предприниматель

ГЛАВА 11 Американизм и реформы президента Рузвельта

Положение предпринимателя в современном мире очень разнообразно.

В большинстве стран сохраняется прежний режим свободной инициативы и свободной конкуренции, но создание грандиозных концернов и соглашения предпринимателей, фактически вводящие монополизацию отдельных отраслей промышленности и торговли, внесли существенные ограничения в классическую систему экономического либерализма. Наряду с этим остается, однако, широкое поле деятельности миллионов средних и мелких предпринимателей, продолжающих борьбу за существование, конкуренцию и живое творчество, выражающееся в различных нововведениях и усовершенствованиях. Ни государство, ни тресты не вмешиваются в эту стихию свободного хозяйства. Начало принуждения знакомо этому миру среднего и мелкого хозяйства только в вопросах социального характера в целях защиты интересов трудящихся.

С другой стороны, в силу ли исключительных обстоятельств экономического и политического характера или под влиянием новых идейных движений в ряде стран происходят попытки либо усиления влияния государства в экономической жизни, либо внесения планомерности в народное хозяйство и организации его, при сохранении начал частной собственности и свободы договоров. Эти попытки принимают различную форму. В Японии государство контролирует крупную промышленность и содействует организации промышленности и торговли, при благожелательной поддержке государства. Это система "контролируемого" хозяйства. В некоторых государствах очень широко проводится система "смешанного" хозяйства, т. е. сочетания частного и государственного хозяйства. Систему организованного хозяйства, наиболее стеснительного для частного предпринимательства, создал фашизм. Ее можно назвать системой "скованного капитализма".

Изменение хозяйственных форм сопровождается обычно социальными реформами или, по крайней мере, декларациями, обещающими трудящимся улучшение их положения. Но и в странах, сохраняющих систему свободного хозяйства, проводятся различные мероприятия, существенно улучшающие положение пролетариата.

Очень характерны также мероприятия президента Ф. Д. Рузвельта, создавшие в США эпоху так называемый New Deal. На примере Америки мы можем видеть, как под влиянием новых социальных идей постепенно выковывается и новый тип предпринимателя, чуткий к общественным интересам и склонный к восприятию начал "индустриальной демократии", т. е. согласованного сотрудничества с рабочими. При описании и характеристике американского хозяйства этих новых течений в нем часто не замечают.

Хотя свободное хозяйство в его современных формах, т. н. "сверхкапитализма" сохраняется в странах всех трех великих демократий: Англии, Франции и Америки, но в последней все характерные черты и особенности новейшей стадии капитализма выражены особенно ярко.

"Американизировать" хозяйство означает на современном языке придать ему наиболее современные формы с точки зрения организации производства и обеспечения максимальной производительности.

Осуществляя социализм, Советский Союз поставил себе целью "догнать и перегнать" Америку. В этой формуле выражается признание Америки не только цитаделью капитализма, но и страной великих технических и организационных достижений.

Для последователей Карла Маркса очень соблазнительна та картина концентрации капитала, которая делает Америку страной финансовых и промышленных королей.

Значение грандиозных капиталистических предприятий в Америке нельзя недооценивать. Некоторая организованность народного хозяйства достигается здесь автоматически, без вмешательства со стороны государства, при помощи "королей промышленности" и финансовых магнатов. Но не это служит предметом почтительного удивления со стороны других народов, и, когда они становятся на путь подражания Америке, они стремятся догнать и перегнать американскую технику и американскую организацию предприятий и труда. В этом отношении американские предприниматели вышли на первое место и у них учатся предприниматели других стран.

В современной Европе и Японии можно встретить много предпринимателей, прошедших практическую школу в Соединенных Штатах. Там они обучаются принципам тэйлоризма и фордизма и, в соответствии с ними, организация труда и предприятий производится по американским образцам с таким расчетом, чтоб рабочие не теряли понапрасну времени и чтоб производительность их была максимальной.

В СССР американские принципы пропагандировались под названием научной организации труда, в кратком обозначении — "н.о.т.". Под этой маркой проводились те же начала тэйлоризма и фордизма.

Таким образом, происходит американизация хозяйства и в связи с этим ставится вопрос, что же приносит миру американский дух, какие новые свойства прививает предпринимателю психология американизма. Один из исследователей этого вопроса, Гальфельд, заканчивает свою книгу восклицанием: "Америка это Америка, а Европа — Европа"! Греция создала свою замечательную культуру, но когда ее перенесли в Рим, то она обратилась там в болезненную и беспочвенную смесь.

Отношение к Америке и ее культуре поражает противоположностями. Один из авторов[52] начинает свою книгу рассказом об американизировавшемся европейце, который вернулся на родину, заболел, и когда, спустя продолжительное время, уже выздоравливая, увидел пароход под американским флагом, то пришел в такой дикий восторг, что окружающие могли принять его за ненормального. В эту минуту он почувствовал, что Америка уже более родная для него страна, чем бывшая родина, в которую он временно возвратился. Другой автор[53], наоборот, начинает повествование рассказом об образованном индусе, который долго жил в Америке, и когда подъезжал вместе с автором к берегам Европы, то сказал: "наконец я опять буду в атмосфере истинной цивилизации".

Что же составляет столь существенное различие двух культур и двух психологических типов: американца и европейца?

Французский профессор Ришпен[54], прочитавший в 1918–1919 г. в Париже серию лекций на тему о психологии американцев, приводит, между прочим, следующее определение человека, которое он нашел у Франклина: "человек это — существо, которое создает инструменты". Надо заметить, что сам Франклин соединил в себе свойства государственного человека со способностями изобретателя и организатора. Он изобрел громоотвод, конструкцию камина, который не дымит, организовал библиотеку, как предприятие, обслуживающее абонентов. Типичный американец, он ценил в человеке прежде всего изобретателя и организатора.

Ришпен сопоставляет с приведенным определением Франклина другие определения человека: "человек — падшее божество, которое помнит о небесах" и "человек — разумное существо". В этих различных подходах к человеку сказывается очень ясно и самое различие культур: в одних — преобладание задач материальной культуры, в другой — культуры духовной.

Это различие и подчеркивает в своей книге Адольф Гальфельд. Американизм в его изображении заключается в стремлении к успеху, а не к культурным ценностям. Запросы духа, индивидуальность не находят для себя благоприятных условий. Американская культура развивается вширь, а не вглубь. В Америке боятся проявления оригинальности, все живут по стандарту. Вырабатывается тип массового человека и применительно к этому типу люди мыслят, устраивают свою жизнь, одеваются. К стандартному типу приспособляется и красота, и пейзаж. Оригинальные люди, мыслители и политики не могут рассчитывать на успех, американцы предпочитают стопроцентных янки (like every day…).

По нашему мнению характерные черты американизма возникли под влиянием двух причин: вследствие оторванности американской культуры от истории древних и средних веков и эпохи гуманизма и, во-вторых, от особенностей развития ее хозяйственной жизни.

В Европе почти все народы видят в своей стране памятники своего далекого прошлого: древние храмы, замки, средневековые стены, исторические руины, памятники побед и следы пережитых бедствий. Европейцы живут в непосредственной близости к памятникам классического мира, в атмосфере, в которой сохраняются волнения философских исканий, религиозных войн, освободительных движений. В Америке же существуют только названия, напоминающие о пройденном человеческом пути, только подражания и копии памятников глубокой старины. Принципы религиозной и политической свободы принимаются ими как бесспорные отправные моменты, а не как завершение продолжительной борьбы.

Все вследствие этого яснее, проще для американца, но зато и менее глубоко. Начав свою культурную жизнь в условиях исключительно благоприятных для материального благополучия, американцы все силы своего духа отдали организации хозяйства, а потому американизм характеризуется хозяйственной психологией, а американский человек — типом американского предпринимателя и финансиста, который является репрезентативным типом Америки. Поэтому американизация европейской культуры выражается не в чем ином, как именно в преобразовании предприятий, а русские коммунисты выражают свои стремления формулой: "догнать и перегнать Америку".

Особенности хозяйственного развития Америки заключались в том, что в ней не было пережитков ремесленного строя и средневековых цехов, не было крепостного права, создавшего консервативный дворянско-помещичий уклад жизни, не было крестьянства, привязанного к земле предков. Все это так же, как старинные стены, городские башни, замки на вершинах гор, холмы на полях сражений, знакомо американцам только из книг, а не вросло в их жизнь, не стоит перед глазами, как живое напоминание о традициях, иногда сдерживающих, иногда препятствующих установлению новых порядков. Поэтому развитие капитализма и возникновение его современных форм, т. е. сверхкапитализма, происходило в Соединенных Штатах гораздо быстрее и проще. Но зато это наложило и более заметный отпечаток на психологию народа и на весь его быт.

Концентрация богатств и создание грандиозных предприятий в Америке — дело недалекого прошлого. Знаменитые американские миллиардеры, создатели этих богатств и концернов, жили во второй половине прошлого века. Параллельно с этим выявилось экономическое могущество США, которые обладают больше чем половиной всего мирового запаса железа, меди, свинца, цинка, нефти, хлопка, леса. Естественно, что эпоха созревания богатырской мощи американской индустрии оказала неизгладимое влияние на психологию нации.

Не встречая на своем пути того консерватизма и прочности установившихся прав и отношений, которые задерживают концентрацию промышленности в Англии и способствуют сохранению в ней тех отставших методов работы и устаревших оборудований, какие наблюдаются, напр., во многих английских угольных предприятиях, американская промышленность быстро подчинилась новым формам организации. Крупные концерны, возглавляемые стальными, нефтяными и пр. королями, ввели в действие законы массового производства, требующие стандартного товара и стандартного труда. Все механизировалось, все приняло машинообразный характер и, по словам Форда, человеческий труд стал придатком машины. В течение восьми часов работы на фабрике рабочий должен чувствовать себя как бы живой частью машины, а после окончания работы он может отдать себя культурной жизни. Для самого владельца предприятия и штата его сотрудников не остается места для других мыслей, кроме забот об успехе (success). "Успех дела это, по словам Гальфельда, их религия, бухгалтерская книга — их библия"[55]. Для американуспех — это выражение достигнутой власти, конечная цель богатства. Машина — его идол.

Там, где господствует массовое начало и власть машины, там стирается индивидуальность и побеждает единообразие. Так создается та господствующая особенность американского быта, которая, по-видимому, единодушно признается в литературе, посвященной "американизму". Стопроцентный американец как бы штампован, поэтому индеец, славянин, которые не могут приобрести внешности и манер американца, не могут быть приняты в американскую среду. Мысли и профессиональные стремления поражают в Америке однородностью, оригинальность вызывает недоверие. Господствует, говорит один писатель, апофеоз резинового штампа[56].

Те авторы, которые противопоставляют американизму особенности европейской культуры, опасаются распространения на Европу этой стандартизации духа. Американизация, вещает Гальфельд[57], грозит вытравить все задатки европейской культуры, подчиняя взлеты духа одному образцу и одному идеалу: деньгам и удаче.

В Европе сохраняется масса крестьянства, которая поддерживает старый консервативный быт. Сельский дух охраняет индивидуальные особенности, вкусы и привычки. В Америке и этот слой населения подчинен общему господству единообразия и машины. В Америке нет крестьян в европейском смысле слова. "Американский фермер такой же предприниматель на своем земельном участке, как его согражданин, который занимается в области торговли и промышленности"[58]. Различие между ними в условиях и методах работы, но не в цели и не в хозяйственной психологии. Американский крестьянин производит стандартный сельскохозяйственный продукт.

Так, в общем, несочувственно и пугливо относятся европейские писатели к американской психологии, укоренившейся вместе с победой крупного индустриального хозяйства. Но тем не менее, американизация Европы происходит, и покровительственный тон немецкого писателя Гальфельда, гордящегося высокими взлетами духа и заботливым попечением европейской культуры о сохранении индивидуальной свободы мысли и исканий, кажется горькой иронией при современных порядках в Германии, где в настоящее время американские условия должны многим представляться "запретным раем".

Критически относящийся ко всему американскому Гальфельд готов осудить даже американского рабочего, утверждая, что его идеал ограничивается материальным благополучием (prosperity). То обстоятельство, что американский рабочий может два раза в неделю ходить в кино, иметь дома радио и пылесос, приобрести собственный автомобиль, описывается Гальфельдом так, как будто это дьявольское наваждение, соблазном материального благополучия губящее высокие порывы души. И то, что Генри Форд ввел у себя пятидневный труд, освободив для рабочих два дня в неделю, он готов тоже признать только рекламной мерой, имевшей в виду привлечь внимание к его предприятию и поднять падавший одно время спрос.

Но в действительности отношения предпринимателя и рабочего в США, как правильно отмечает тот же Гальфельд[59], оздоровляются идеологией, проникнутой уверенностью в том, что капитал и труд — это две движущих силы, которые направляют к одной и той же цели — всеобщего благополучия. В мире американского народного хозяйства укрепляется новое кредо, которое может быть выражено в следующих четырех формулах:

"Если предприниматель лишен возможности повысить свой оборот, он не может увеличить и выручки";

"Если он не может увеличить выручки, он не может уменьшить издержек производства";

"Если он не может уменьшить издержек производства, он не может увеличить заработной платы";

"Если он не может повысить заработной платы, он не будет также в состоянии удержать на прежнем уровне свой доход".

Таким образом, иронически замечает Гальфельд, предприниматель заинтересован в повышении вознаграждения рабочим, в сокращении рабочего дня, в восстановлении трудовой энергии, чтоб человеческая машина могла быть подновлена, заново смазана для возобновления работы и, таким образом, спасались бы культурные ценности человечества.

Мы не знаем, к какому кругу людей принадлежит этот, в общем, очень наблюдательный и, несомненно, образованный писатель, но во всяком случае он так же, как и большинство других писателей, затрагивающих экономические темы с высоты птичьего полета, не обнаруживает близкого знакомства с условиями промышленного хозяйства.

Та цель силлогизмов, которую он уложил в приведенные четыре, формулы, действительно, отражает новую идеологию предпринимательского и трудового мира Америки. После периода накопления и реорганизации хозяйства, характеризовавшегося довольно жесткими приемами, наступает период нормализации социальных отношений, принимающий формы т. н. "индустриальной демократии"[60]. Создатель умеренного профессионального союза в Америке Гомперс и его преемники Грин и Уоллинг сознательно вели рабочий класс в направлении солидаризации их стремлений с интересами предпринимателей. "Мы быстро переходим, говорит Уоллинг[61], от периода преобладания колоссальных организаций к социальной структуре, построенной на большей или меньшей степени консолидации". Рокфеллер[62] проводил в жизнь эти идеи консолидации и в своих речах объяснял, что промышленность зависит от сотрудничества четырех соучастников: капитала, администрации, труда и общества. Для успеха промышленности необходимо, чтобы каждый из этих четырех участников умел смотреть на вопрос с точки зрения другого. В частности, труд и капитал нуждаются один в другом и только при взаимном уважении и доверии их друг к другу возможно успешное развитие производства. Ввиду этого необходимо организовывать представительство людей, работающих в предприятии.

Бывший президент США Герберт Гувер предлагал усилить государственный контроль над промышленностью, соответственно той централизации ее, которая происходит в процессе трестирования, чтоб она служила общим интересам. Другой выдающийся хозяйственный деятель Америки, Оуэн Юнг, внушал менаджерам крупных предприятий, чтоб они старались объединить труд и капитал на товарищеских началах, с целью увеличения хозяйственной производительности в широком масштабе.

Критики американизма упускают из внимания, что хозяйственная психология приспособляется к объективным условиям хозяйства и что отрицательные стороны американского быта устранимы. Возникновение американского ’’сверхкапитализма" было вполне закономерно и осуществилось в США быстрее и своевременнее, чем в Европе. Поэтому Европа подчиняется американизации, уступив Америке первенство в деле хозяйственной организации. Но после того, как процесс концентрации промышленности достиг высокой точки, начинается, действительно, новый период экономического и социального развития. Так иногда после периода завоеваний, омрачаемого неизбежными жестокостями и кровопролитиями, начинается время мирного строительства, использующее плоды побед.

Американский буржуа, ввиду отсутствия в стране родовитой аристократии, занял место ’’ведущего слоя". Миллиардеры, против которых вооружалось общественное мнение в то время, когда они совершали свои хозяйственные завоевания, руководясь принципом "а la guerre comme a la guerre", обращались в покровителей науки и искусства. Многие университеты в Америке основаны и поддерживаются на средства американских богачей: Рокфеллера в Чикаго, Моргана в Колумбии и Пенсильвании, Фрика в Принстоне и т. д. Карнеги, Гуггенгейм и др. основали фонды, поддерживающие ученых. Научная продукция в США очень развивается и требования в отношении образования и солидности научных исследований все более повышаются. Параллельно происходит и культивирование искусства всех видов, а в связи с этим неизбежно и проявление индивидуального вкуса.

Представление об Америке, как о стране, где все можно купить за деньги: ’’политика, боксера, фильмовую звезду, ландшафты, искусство, университет и даже крест с Голгофы", можно в настоящее время распространить и на Европу. Это опять-таки — психология времени. Уважение к достоинству человеческой личности и предоставление человеку свободы проявления его индивидуальных свойств вовсе не исключается условиями развитого индустриализма. Это зависит от характера духовной культуры, которой материальное богатство, как показал опыт истории, всегда благоприятствовало.

Современный капитализм переживает в некоторых странах период реорганизации.

Европа, как мы дальше увидим, не дает в этом отношении особенно поучительных результатов. А пока она будет производить свои опыты, Америка, быть может, успеет справиться с некоторыми своими затруднениями, в частности, с противоречием интересов промышленности и сельского хозяйства и опять опередит Европу, на этот раз уже в области социальной культуры.

В связи с описанными обстоятельствами тип американского предпринимателя изменяется. Когда Форд единым росчерком пера приостановил все свои предприятия, лишь только конкуренты наступили ему на горло, и рискнул затратой сотни миллионов преобразовать производство, он вызвал этим восторженное изумление. Величие характера, которое он выявил в этот момент, не должно сбрасываться со счетов американского предпринимателя. Равным образом нельзя игнорировать и тех щедрых ассигнований, которыми американские богачи создают себе культурные памятники, наряду с памятниками хозяйственными. Психология предпринимателя сублимируется, т. е. цели его становятся все более значительными, в них все больше проявляются задачи общественного, а не личного значения.

Но изменение условий современной жизни происходит не только путем перевоспитания активных участников хозяйственной жизни новыми руководящими идеями. В Европе делаются попытки расширения вмешательства государства в частное хозяйство и ограничения свободы предпринимательской деятельности. Психологии американизма этот путь не по душе.

Однако общая хозяйственная система США не осталась вне воздействия государства. Американское хозяйство переживало очень тяжелый кризис, когда в 1932 г. на пост президента был избран энергичный и решительный президент Ф. Рузвельт. Общий доход народного хозяйства за три года 1929–1932 понизился в США с 83 до 38 миллиардов. Средний доход трудящегося с 1719 — до 772 долл., т. е. на 55 %, число безработных повысилось с 4 млн. в 1930 г. до 13 млн. в 1933 г. Обследование, произведенное Нэшионал Сити-Банком, дало самые неутешительные результаты. На внешних рынках для США не находилось достаточного сбыта не столько в силу высокой расценки американских товаров, благодаря высокому курсу доллара, сколько потому, что государства, и без того задолжавшие Америке, старались сократить ввоз американских товаров. У себя дома пала покупательная способность фермеров и рабочих, ввиду падения цен на сельскохозяйственные продукты и понижения заработной платы, а также ввиду увеличения числа безработных.

Ф. Рузвельт решил провести в жизнь ряд мероприятий, которые, несомненно, порывали с традицией полной экономической свободы. Его N.R.A (National Recovery Administration) преследует цели возрождения нормального хозяйства при помощи некоторых мер воздействия со стороны правительства.

При ознакомлении с содержанием прославленных "кодов" президента мы видим в них тенденцию повышения заработной платы и сокращения рабочего дня, что, в свою очередь, повышало покупательную способность рабочих и сокращало число безработных. В отдельных мероприятиях, осуществленных Ф. Рузвельтом в отношении сельского хозяйства А.А.А. (Agricultural Adjustment Administration), мы видим также тенденцию поднять цены на продукты сельского хозяйства и сократить продукцию, чтобы таким образом улучшить экономическое положение сельского населения[63]. Системой дешевых ссуд и прямых субвенций правительство Рузвельта пытается облегчить положение фермеров и компенсировать их за сокращение продукции.

В этих мероприятиях важно не столько то, что глава государства понуждал промышленников увеличивать заработную плату и сокращать рабочий день (в этом отношении, как мы увидим ниже, не все было целесообразно), но важно то, что впервые в стране свободного хозяйства было признано возможным отступить от принципа свободной конкуренции и законов спроса и предложения. Установление минимума заработной платы и максимума рабочего дня устраняло конкуренцию тех предприятий, которые могли бы понизить цены продуктов путем сокращения издержек производства. Мероприятия в области сельского хозяйства знаменательны тем, что они представляют собой опыт уравновешивания интересов различных групп производителей при посредстве интервенции государства.

Текстильная индустрия северных штатов испытывала конкуренцию юга ввиду дешевизны там рабочих рук. Часть углепромышленников испытывала затруднения ввиду зависимости от профессиональных союзов, добившихся высокой заработной платы, в то время как в других углепромышленных предприятиях цены на рабочие руки стояли ниже. "Коды" Рузвельта во всех подобных случаях уравнивали положение.

Вследствие нужды в деньгах фермеры продавали дешево зерно и хлопок. Кредиты, открытые им правительством, дали им возможность выжидать и сберегли им 80 млн. долларов.

Таким образом, была продемонстрирована возможность разумного содействия хозяйству со стороны государства. В американских масштабах, при необычайном разнообразии экономических условий и при американской психологии, ненавидящей принуждение, установить формы государственного воздействия на народное хозяйство дело чрезвычайно трудное. Общее впечатление от деятельности президента Рузвельта за второе четырехлетие его президентства, что он очень смягчил свой первоначально довольно решительный нажим на промышленников и финансистов. Уход одного из активных сотрудников президента и членов окружающего его "треста мозгов" Джонсона, зарекомендовавшего себя слишком смелым вмешательством в частное хозяйство, открыл период смягчения нажима. Но в истории народного хозяйства США "Новое дело" (New Deal) президента Рузвельта не пройдет бесследно. Первый опыт будет обсуждаться и оцениваться. Сторонники свободного хозяйства будут по-прежнему держаться лозунга "Less governement in business, more business in governement", но постепенно будет утверждаться и другое убеждение, что государство не может оставаться равнодушным и безразличным зрителем в то время, когда нарушается экономическое равновесие, наступает расстройство в делах, падают торговые обороты. И поскольку убеждение в необходимости частного хозяйства, собственности и конкуренции делает неприемлемой идею перехода хозяйства в управление государства, остается другой выход: государство должно обдумывать генеральные линии хозяйственной деятельности свободных хозяйств и содействовать осуществлению этих линий. К этому открыл путь опыт Ф. Рузвельта. В этом направлении, вероятно, и пойдет развитие "американизма".

ГЛАВА 12 Предпринимательство в Японии

(Система контролируемого хозяйства)

В отличие от Соединенных Штатов Америки Япония с ее 2600-летней историей является страной с древнейшей культурой и с прочными историческими традициями. Но индустриализация Японской Империи начинается со времени "возобновления", как называют в японской исторической литературе эпоху Мейджи, когда в 1868 г. произошла реставрация власти императора. Семьдесят лет тому назад в Японии существовало только несколько заводов в современном смысле и эти заводы были еще очень примитивны. В девяностых годах число заводов возросло до 1163 с двигателями (пар и вода) в совокупности всего лишь в 35 тыс. лошадиных сил. Частных предпринимателей в области промышленности почти не было. Важнейшие предприятия зародились в форме казенного предпринимательства. И это было всего лишь 50 лет назад.

А в настоящее время промышленность Японии располагает машинами или моторами в миллионы лошадиных сил и дает труд миллионам рабочих рук. Город Осака стал японским Нью-Йорком, а Япония одной из самых значительных капиталистических и промышленных стран в мире, конкуренция которой становится опасной даже для такого промышленного гиганта, как Англия.

Молодая в промышленном отношении страна имеет то преимущество, что она может воспринять сразу передовые формы хозяйства, не нуждаясь в повторении всего пройденного капитализмом пути.

Руководители исполинских концернов вводят в обиход все приемы рационализации производства, которые завоевали себе признание в странах передового капитализма, и таким образом быстро совершенствуют промышленность как в отношении количества, так и в отношении качества продукции.

Самым крупным исполином финансово-промышленного мира Японии считается по справедливости "дом Мицуи", который называют иногда "Королевство Мицуи".

Чтобы получить ясное представление о власти и влиянии дома Мицуи, нужно представить себе власть и влияние Рокфеллера, Карнеги, Вандербильта и Моргана, сосредоточенные в одних руках.

Имущество, интересы и участие в разных делах дома Мицуи настолько обширны, что оценить их сколько-нибудь точно очень трудно. Фирма Мицуи владеет мануфактурными фабриками, крупнейшими бумажными фабриками, каменноугольными копями, громадными машиностроительными и другими заводами, оружейными заводами (совместно с английской фирмой Викерса), страховыми компаниями, пароходством, каучуковыми и другими плантациями в разных частях света, лесами и землями, мировой торговой организацией и, в центре всего этого, мощной банковской и финансовой системой. Естественно, сами собой встают вопросы, как возникло и развилось такое сооружение, что за люди его создавали и как могла одна семья, владеющая им, пережить все бури и потрясения, случившиеся за три с лишком века его существования.

Хотя происхождение семьи Мицуи относится к седьмому веку нашей эры, возвышение ее началось в XVII веке, когда самурай Сокубеи Мицуи сделал беспримерный по тому времени шаг, отказавшись от своего звания и занявшись делами. Поступок этот в то время, когда каста имела в Японии всепоглощающее значение и купцы стояли ниже в социальной шкале, чем самые простые ремесленники или крестьяне, требовал большого мужества. Сокубеи Мицуи занялся перегонкой саке (рисовой водки) и изготовлением сои. С тех пор возвышение и рост благосостояния семьи шел непрерывно. Скоро она занялась торговлей мануфактурой, внеся новые методы в эту область. Затем начала меняльно-денежное дело. Постепенно разрастаясь и распространяясь по всей стране, фирма Мицуи заняла место финансовых агентов правительства Шиогунов династии Токугава. Налоги в то время уплачивались населением натурой, преимущественно рисом. Роль Мицуи заключалась в том, что они, через свои многочисленные лавки и конторы, собирали рис, продавали его и доставляли шиогунской казне в Иедо (теперь Токио) деньги. Это привело к тому, что при случае фирма авансировала крупные суммы казне. Это было уже прообразом их будущего мощного банковского дела.

Когда Япония открыла свои двери внешнему миру и стала воспринимать западную культуру, дом Мицуи один из первых примкнул к этому движению и имел политическую дальновидность предоставить все свои уже очень большие ресурсы на поддержку восстановления власти императора.

Несомненно, такая концентрация силы в руках одной семьи была возможна только в условиях японской культурной концепции, ставящей семью выше индивидуума. Правда, выражение "семья" в данном случае нужно понимать несколько распространенно, так как семья Мицуи за эти века, конечно, разрасталась, теперь в ее составе, собственно говоря, насчитывается 11 семейств. Но все они связаны и во главе их всегда стоит старший в роде, деловой авторитет которого признается всеми членами разветвленной семьи.

Концерн Мицуи дает представление и о других концернах-левиафанах современной Японии: Мицубиси, Ясуда, Сумимото.

Япония знает все виды распространенных ныне объединений промышленников и торговцев, но самыми влиятельными из них являются в Японии концерны "Зай-Дан", что значит "финансовая корпорация". Они составляются посредством объединения разнородных предприятий. "В одном и том же концерне, говорит Авенариус[64], бывают сосредоточены предприятия и добывающей промышленности, и обрабатывающей, и транспортные, и страховые, но в центре всего объединения находится, большей частью, самостоятельный банк, именем которого называется самый концерн, который открывает кредит для вновь учреждаемых предприятий и держит в своих руках контроль над всеми предприятиями как им самим основанными, так и влившимися в концерн от других владельцев. Суммы стоимости предприятий, находящихся под контролем отдельных концернов, исчисляются миллиардами иен".

"Обладая своим банком (обычно с основным капиталом в сто миллионов) и управляя различными отраслями производства, каждый концерн стремится к улучшению и удешевлению продуктов своих предприятий, конкурируя с другими концернами. Здоровый дух соревнования способствует прогрессу промышленности и развитию торговли на внутреннем и внешнем рынках, путем снижения цен на все товары".

Но быстрое развитие промышленности требует и обеспечения рынков сбыта, и обеспеченности сырьем. Сельское хозяйство не должно отставать от промышленности как для того, чтобы кормить рабочих, так и для того, чтобы давать продукты для вывоза в обмен на импортируемое сырье. Для согласования всех частей хозяйства и приведения свободной экономики в соответствие с государственными планами и задачами, государство не может оставаться бездеятельным.

Японские промышленники объединены в "Японский Экономический Союз" (Нихон Кэйзай Рэммэй). Этот союз принимает на себя инициативу трестирования, картеллирования, рационализации и всех других мер, содействующих усовершенствованию форм коллективного хозяйствования, объединения средств монополизации и использования научных достижений в улучшении промышленности. Правительство не может не считаться с этой силой, но оно не может предоставить ей господствующего положения. Участие государства в промышленной жизни страны, начало которой оно, как уже сказано, само положило в эпоху "возобновления", представляется не только естественным, как историческая традиция, но и необходимым в силу политических соображений и для согласования всех производительных сил страны.

В силу этого положение предпринимательства в Японии приняло своеобразные формы.

Характер организационных мер в области индустриального хозяйства может быть иллюстрирован на примере железоделательной и сталелитейной промышленности. Здесь оказывается преимущество крупному производству перед мелким. Воспрещено сооружать сталелитейные заводы с печами менее определенного объема. Мелкие предприятия объединяются. Наиболее мощные заводы расширяются. Правительство проявляет особое внимание к этой отрасли промышленности, ввиду ограниченности запасов руды в стране. Изыскивание способов к удовлетворению потребности страны в чугуне, железе и стали составляет важную и сложную задачу, в разрешении которой правительство принимает самое живое участие.

С 1936 г. Япония заняла первое место в производстве искусственного шелка (т. н. рэйон). Не удовлетворяясь достигнутыми в этой новой отрасли хозяйства успехами, японские фабриканты принимают все возможные меры для повышения качества своих изделий. Для этой цели учреждены четыре могущественных союза: "Союз фабрик Производства Целлюлозы", "Союз Прядильно-ткацких фабрик Рэйо-на" (искусственного шелка), "Союз Красильно-ткацких фабрик Рэйона" и "Союз Экспортеров Рэйона". Все эти союзы объединяют свою работу через посредство "Контрольной Палаты над Производством и Экспортом Рэйона". "В Палату входит по три представителя от каждого из вышеназванных 4 союзов, представители Министерства Промышленности и Торговли и, в качестве председателя Палаты, — Товарищ Министра Промышленности и Торговли. Палата устанавливает максимальное количество фабриката, какое может быть допущено к производству каждой из фабрик, входящих в союзы, дабы не уронить избыточным производством рыночной цены в ущерб прочим предприятиям. Контроль над экспортом осуществляется поверкой всех партий экспортируемого товара. Одновременно с этим принимаются меры также и для снижения себестоимости фабриката".

В некоторых предприятиях государство участвует своим капиталом наполовину. В области горного, судостроительного, транспортного дела, электросиловых установок, словом, там, где предприятие тесно соприкасается с важнейшими потребностями военной промышленности и национального благосостояния, участие государства выражается всего сильнее. Но если в области промышленности Япония стремится обеспечить за государством влияние и контроль, то в области сельского хозяйства оно является в роли руководителя и помощника.

Таким образом, в Империи Япония оригинально сочетается свобода собственности и конкуренции с началом правительственного контроля и организации хозяйства. Описание этой своеобразной системы заслуживает специального внимания. Соответствуя, очевидно, особенностям народного хозяйства и народной психологии в Японии, она дает вполне благоприятные результаты.

Одной из наиболее важных отраслей хозяйства Японии является шелководство. Доход от производства коконов дает японскому крестьянству около 400 млн. иен в год. Шелководство в Японии так ускоренно развивается, что в настоящее время девяносто процентов потребляемого за границей дальневосточного шелка поставляется из Японии и только десять процентов из Китая, тогда как 20 лет тому назад за границей знали и покупали почти исключительно китайский шелк.

Эти успехи японского шелководства достигнуты благодаря дисциплинированности труда японцев и благодаря содействию, которое оказывают этой важной отрасли хозяйства правительственные учреждения.

Культура шелковичной тутовицы, кормление гусеницы, сбор и хранение коконов представляют собой чрезвычайно сложное и хлопотливое занятие. Процесс этот происходит при деятельном участии правительственных и кооперативных учреждений. Организованные на казенные ассигнования лаборатории производят отбор семян и черенков тутовых деревьев, которые проверяются на опытных полях. Крестьяне производят посадки и ухаживают за кустами самым тщательным образом, предохраняя их от пыли и нечистот, защищая от солнца, во избежание огрубения листа, залечивая ранки в тех местах, где срывается лист.

Далее следует заготовка, выбор и распределение грены (яичек бабочки-шелкопряда). Так как от качества грены зависит тонкость и прочность нити, то надзор за греной требует особого внимания. И здесь также принимает участие правительство. На основании закона, изданного в 1934 г., отбор и проверка грены производятся специальными лабораториями и опытными станциями, а распределение грены осуществляется специально для этого учрежденным "Обществом снабжений греной". Частная продажа грены совершенно прекращена и таким образом шелководы гарантированы в отношении получения доброкачественной грены. При этом они получают ее в строго определенные сроки, в соответствии с периодом кормления гусеницы. До выдачи грена хранится в специальных холодильниках, которые организованы во всех шелко-производственных районах.

Процесс кормления гусеницы предоставлен уже всецело шелководам. Отбирая самый нежный, гладкий и сочный лист, шелковод несколько раз в день очищает решето, на котором кормятся гусеницы, от отбросов и раскладывает на нем свежие листы. Окончание кормления происходит в определенный срок и тогда, в течение не более чем трех дней, шелководы доставляют все полученные коконы на склады кооперативов или шелкомотательных фабрик. Склады оборудованы вентиляторами во избежание сырости и загнивания коконов.

Таким образом комбинируется свободная работа частных хозяев, руководимая их хозяйственным интересом, и работа правительственных и общественных учреждений, приходящих на помощь в тех случаях, когда задачи выходят за пределы возможности и средств частных хозяйств или требуют особой гарантии в общих интересах. Под общим наблюдением и руководством властей и кооперативов все отдельные процессы связаны между собой таким образом, что наилучшим образом обеспечен интерес национальной промышленности и вместе с тем интересы отдельных хозяев. Такая система солидаризации всех участников трудовой жизни в отдельных отраслях хозяйства очень типична для Японии.

Как известно, рыбные промыслы играют, подобно шелководству, первостепенное значение в экономике Японии, являясь источником существования сотен тысяч людей и выражаясь в добыче стоимостью более двух сот миллионов, не считая рыбных консервов. И здесь следует отметить организованность хозяйства, достигаемую на этот раз посредством развитой сети многочисленных кооперативов. Организации эти оповещают своих членов о ходе рыбы и состоянии других рыбных промыслов в различных местностях района, содействуют ловле рыбы и снабжению необходимыми орудиями ловли, помогают переработке, хранению и продаже улова, осуществляют рыбоохранительные меры и меры разведения полезных пород рыб. Всех организаций этого типа насчитывается 371 и объединяют они около 459.000 членов. Некоторые обслуживают очень обширные районы.

"Стремясь сохранить для страны богатства ее вод, правительство издало в 1935 г. закон, согласно которому ловля и консервирование лососей, крабов и черепах в виде промысла могут быть производимы только по специальным лицензиям и на определенных отдаленных от берега участках моря близ Карафуто и Камчатки. Тем же законом установлен предел прибыли предприятий, упорядочены приемы ловли, улучшен быт рабочих и установлен контроль над сбытом за границу" (Авенариус).

Правительство принимает на себя разрешение лишь тех задач, которые не под силу частным и общественным организациям. В остальных случаях эти задачи осуществляются через посредство торговых палат. Они содействуют согласованию работы различных объединений торговых, промышленных и транспортных предприятий. Будучи объединениями широко общественного характера и не преследуя задач и интересов какой-либо отдельной капиталистической группы, торговые палаты, в сущности, возглавляют весь торгово-промышленный мир того района, который подведомствен каждой данной палате: для оценки деятельности существующих предпринимательских союзов и для формирования новых союзов решающее значение принадлежит голосу торговой палаты. Палаты являются посредниками при разрешении всех тех вопросов, какие возникают при столкновении интересов разных отраслей производства и торговли внутренней и внешней. Благодаря авторитетному вмешательству палат, говорит Авенариус, синдикаты и тресты, т. е. объединения, в других странах монополизирующие целые отрасли производства во вред потребителю и на погибель конкурирующих с ними мелких предприятий, — в Японии объединяют свои силы исключительно для удешевления продукции, для повышения ее качества и для облегчения сбыта ее на внешние рынки.

Государственная власть в Японии обеспечивает за собой командные позиции во всех наиболее важных отраслях промышленности, либо приобретая значительную часть акций в предприятиях концернов, либо контролируя успешность наиболее крупных союзов (в настоящее время в Японии действует "Закон о контроле над важнейшими отраслями промышленности"), либо согласовывая работу различных предприятий посредством контроля над кредитованием предприятий банками. Но пределы государственного контроля и вмешательства в экономическую жизнь строго определены и установлены таким образом, чтобы не стеснять частную инициативу, где это не оправдывается государственными нуждами.

Поскольку же хозяйство отдельных предприятий стоит вне границ правительственного контроля и регламентации, оно сохраняет полную свободу. Огромное множество крестьянских хозяйств, плодоводство, огородничество, кустарные производства, мелкая промышленность как обрабатывающая, так и добывающая, не подвержены действию каких-либо стеснительных мер и пользуются свободой инициативы и свободой распоряжения, в то время как прибыли крупных акционерных предприятий, превышающие известный процент, должны идти на улучшение и развитие предприятий. Только в тех случаях, когда необходимо согласование работ всех однородных предприятий, постановления соответствующих союзов признаются обязательными и для мелких предприятий, не состоящих членами Союза.

Таким образом, в Японии меры по организации народного хозяйства сочетаются с принципами экономической свободы. Предпринимательство не испытывает стеснений, но встречает могущественную поддержку, а население видит в предпринимателях людей, обслуживающих его нужды и создающих источники дохода для множества рабочих рук.

Здесь не приводятся данные, относящиеся к годам военного конфликта Японии с Китаем, так как мероприятия этого времени носят, несомненно, временный характер и не преследуют цели изменить установившуюся в Империи систему хозяйства.

ГЛАВА 13 Сочетание государственного и частного предпринимательства

(Смешанная система)

Ни в одном из современных государств не существует исключительно частное (децентрализованное) хозяйство. Если не железные дороги, то почта, телеграф, интендантство, часто коннозаводство, некоторые отрасли горной промышленности, почти всегда военная промышленность ведутся государством и часто составляют государственную монополию.

Относительно условий, при которых управление предприятиями может безболезненно переходить к государству, уже говорилось. Это большей частью предприятия, ставшие шаблонными, выработавшие определенный образец, имеющие постоянные заказы по установленному стандарту.

Соображения, по которым государство принимает на себя ведение предприятий, различны. Чаще всего это делается ввиду особого государственного значения предприятий (железные дороги, почта, военная промышленность), иногда для удобства обложения пошлинами (казенные монополии), иногда в связи с особыми задачами экономической политики. Так, напр., национализация государством угольных копей может вызываться необходимостью понизить возможно больше цены на уголь для обеспечения дешевым углем обрабатывающей промышленности.

Предприниматели так же, как и рабочие, далеко не всегда солидарны между собой. Те предприниматели, которые производят полуфабрикаты, по психологии своей стоят ближе к землевладельческому классу, чем к классу промышленной буржуазии. Они пользуются дешевым трудом чернорабочих, им не нужны или нужны в ограниченном числе квалифицированные рабочие. Они склонны повышать цены на продукты, т. к. уверены в сбыте и не боятся конкуренции. Наоборот, предприниматели, выпускающие на рынок конечный продукт и конкурирующие как между собой, так и с иностранными промышленниками, стремятся удешевить производство в целях увеличения сбыта и улучшить положение рабочих, т. к. нуждаются в искусных и постоянных сотрудниках. При наличии острых расхождений в интересах этих двух различных групп возможны два выхода: либо образуется трест, который объединяет предприятия добывающей и обрабатывающей промышленности, либо государство национализирует копи и принимает на себя снабжение углем и другим сырьем.

Другое соображение, которое побуждает государство принимать на себя ведение некоторых предприятий, — забота о сохранении репутации национальных продуктов на внешних рынках. Это относится преимущественно к экспорту. В этих случаях государство либо берет на себя целиком ведение дела, либо подчиняет соответствующие предприятия компетенции специального учреждения, либо, наконец, входит в предприятие в качестве акционера, чтоб иметь возможность контролировать и влиять на ход дела.

В качестве примера такого разнообразного сочетания частной предприимчивости с государственным участием в хозяйстве можно использовать опыт молодых прибалтийских государств: Литвы и Латвии. Обе эти страны должны были наладить свою хозяйственную жизнь таким образом, чтобы обеспечить свою государственную независимость. Обе страны находятся в зависимости от развития экспорта сельскохозяйственных продуктов и нуждаются в насаждении собственной промышленности.

Для охраны качества продуктов и репутации за границей литовское правительство установило контроль над экспортом, а затем организовало крупные экспортные общества с участием правительственного капитала (Манстас, Пиеноцентрас, Лиетукис), к которым постепенно и перешла львиная доля экспорта. На вывоз идет скот, мясо, масло, яйца, хлеб, шкуры, волос, лес, лен. Главный покупатель — Англия. Три четверти вывоза проходит через названные акционерные литовские компании, заслужившие хорошую репутацию и охраняющие самые жизненные интересы национального хозяйства.

В отношении импорта подобная централизация была бы вредной, ввиду разнообразия импортируемых товаров. Здесь правительство поступало иным путем. Оно содействовало пропаганде и поощрению предпринимательства и подготовляло соответствующий персонал коммерческим образованием. В результате по мере расширения импорта в связи с приростом населения и увеличением его покупательной силы увеличивалась доля участия во внешней торговле частных предпринимателей.

Что касается Латвии, то ее мероприятия в области экономики могут быть подразделены на две группы. Одни подчиняют государству полностью или частично отдельные отрасли производства и торговли, другие открывают возможность контролировать и направлять хозяйственную деятельность частных хозяев.

Так, напр., в Латвии установлены государственные монополии на лен, спирт, сахар, хлеб. Частные предприниматели могут закупать лен или производить спирт, только получив на это специальную концессию. Для упорядочения экспорта правительство президента Ульманиса создало ряд организаций с характером государственных монополий и централизовало экспорт масла, сыра, мяса, яиц, шерсти, волоса, семенных материалов. С помощью этих организаций вывоз за границу производится по наиболее выгодным для сельского хозяйства ценам и направляется в страны, с которыми Латвия заинтересована поддерживать товарообмен для оборудования вновь нарождающейся промышленности.

Некоторые отрасли хозяйства ведутся организациями смешанного характера, в которых принимает участие как частный, так и государственный капитал. Сюда относится лесная промышленность, металлургия и машиностроение, снабжение углем, жидким топливом и строительными материалами, пивоваренная промышленность, производство конфет и шоколада, обработка шерсти, электрическое производство, интендантские заготовки и др.

Для осуществления контроля над хозяйственной деятельностью тех предприятий, которые работают самостоятельно, учрежден Латвийский Кредитный Банк с основным капиталом в 40 млн. лат (25,22 лата равны фунту стерлингов, 201 лат равен 100 германским маркам). Этот банк поглощает постепенно частные банки. Со времени создания большого национального банка участие иностранного капитала уменьшилось с 15 млн. до 3,4 млн. лат.

Сельское хозяйство обслуживают Крестьянский Банк и Латвийский Ипотечный Банк.

Другим средством для внедрения в экономическую жизнь национальных идей служит создание торговых, промышленных, ремесленных и сельскохозяйственных обществ, которые самым тесным образом сотрудничают с соответствующими Палатами, объединяющими их деятельность в государственном масштабе.

Открытие многих предприятий, ведение экспортных операций и представительство в стране иностранных предприятий требуют специального разрешения.

Таким образом, хозяйственно-организационная власть государства в Латвии осуществляется в самых широких пределах. Вызвано это, несомненно, необходимостью преодолеть ряд трудностей в хозяйственной жизни страны. Латвия заинтересована в создании ряда новых индустриальных предприятий, чтобы сократить ввоз иностранных товаров. Она возводит мощную гидро-электрическую станцию, на которую израсходовано 30 млн. лат, она стремится механизировать сельское хозяйство, чтобы сократить потребность в иностранных рабочих. Между тем, торговый баланс страны неблагоприятен и не может быть благоприятен в будущем, так как предпринятая реорганизация хозяйства требует ввоза машин. Для этого переходного времени требуется руководство народно-хозяйственной жизнью и осуществление плана.

Но система эта, как и все попытки подчинять хозяйственную жизнь плану, чревата многими опасностями. Она ослабляет частную предприимчивость, вызывает утечку капиталов, ослабляет гибкость и приспособляемость хозяйства, внося в него большую долю бюрократизма.

Не задаваясь целью описывать все известные опыты подобного рода, мы полагаем, что они могут быть в отдельных случаях успешны, но ими не следует увлекаться. Они могут осуществляться с большим успехом в небольших государствах. Они могут быть успешны везде в течение короткого сравнительно времени или в чрезвычайных условиях. Но было бы опасно делать какие-либо широкие обобщения на основе подобных опытов и строить на них экономическую политику.

В государствах с большим разнообразием хозяйственных условий и пестротой национальных экономических и политических интересов подобные опыты могут оказаться гораздо менее удачными. Государству не следует вытеснять частных хозяев или стеснять их деятельность, иначе как только при исключительных обстоятельствах и на исключительное время.

ГЛАВА 14 Хозяйственная система фашизма

("Скованный" капитализм)

Двадцать лет назад Италию захлестнула волна коммунизма. Правительство не проявило достаточной решительности и твердости в борьбе с коммунистической пропагандой. Парламентский строй, при наличии враждующих политических партий, не способствовал укреплению престижа власти, а между тем последствия войны создали благоприятную обстановку для агитаторов максималистов.

От нависшей над страной опасности кровавых насилий ее спасли Муссолини и организованная им партия фашистов. В противоположность идее классовой борьбы он выдвинул лозунг национального единства. Основную задачу фашистского движения можно было сформулировать так: "вместо борьбы капитала и труда обеспечить им мирное сотрудничество". Заимствованный из древнего Рима знак, связанный пучок прутьев (fasces), символизировал эту основную идею прочного единства всех классов нации.

Казалось, таким образом, что итальянский фашизм не должен был ограничивать частной инициативы в области хозяйства. Коммунизм разрешает проблему взаимоотношений труда и капитала, уничтожая капитал. Фашизм для выполнения задачи примирения труда и капитала не нуждается в ограничении хозяйственной свободы, ему достаточно обеспечить интересы трудящихся без необходимости забастовок и насилий со стороны рабочих, без локаутов со стороны предпринимателей.

В этом направлении и происходило развитие фашистского законодательства. В течение первых пяти-шести лет фашистского режима (т. н. фашистской эры) свобода предприимчивости в Италии не подвергалась стеснениям. Но уже знаменитая декларация основных идей фашизма, т. н. Хартия Труда "Carta del Lavoro" 21 апреля 1927 г. (разделы VII и IX) наряду с признанием принципа частной хозяйственной инициативы признает и право государственного руководства:

"Корпоративное государство рассматривает частную инициативу в области производства, как наиболее действительное средство и наиболее отвечающее интересам нации. Но частная организация производства является деятельностью общенационального значения и организаторы ответственны перед государством за направление их деятельности. "Вмешательство государства в экономику может иметь место только при отсутствии или недостаточности частной инициативы или когда затронуты политические интересы государства. Подобное вмешательство может принимать форму контроля, поощрения и прямого руководства".

Откуда же явилась в фашизме тенденция "вмешательства в экономику"?

Чтобы понять это, надо уяснить политические задачи фашизма. Движение, созданное и возглавленное Муссолини, имело целью не только борьбу с коммунизмом, но и укрепление политического значения Италии. Муссолини объявил, что он начинает историю "четвертого Рима": после Рима, управлявшего всем миром классической древности, после Рима средневекового папства, сосредоточившего в своих руках высшую духовную и светскую власть в католической Европе, после Рима эпохи возрождения, оказавшего влияние на культуру всего мира, начинает свою историю Рим, возродившейся под влиянием фашизма могущественной Италии, владычицы Средиземного моря.

Для достижения поставленных Муссолини политических целей ему необходимо было усилить влияние государственной власти, поставить государство выше всех групп и всех интересов. Сущность этого направления выражена была в распространенной формуле, в которой Муссолини выразил свои государственные воззрения: "все для государства, ничего без государства, а в особенности ничего против государства".

Достижение широких империалистических задач фашизма требовало перевоспитания нации, переустройства быта и хозяйства и вызвало необходимость подчинения экономики политике.

В 1928 г. в Турине был издан обширный сборник статей под общим названием "La Civiltà Fascista", в котором всесторонне изложена история, теория и государственная программа фашизма, выясняющая международную, экономическую, социальную и культурно-воспитательную его политику.

В этой книге в статье Джино Оливетти о промышленности[65] говорится, между прочим, следующее: ’’Ясно, что в Италии неприменим метод, при котором произошло грандиозное развитие национального богатства Соединенных Штатов, метод предоставления отдельным лицам наибольшей свободы действий, без ограничивающего вмешательства государства. Между нами и Америкой слишком много различий в условиях и традициях. Наше национальное положение требует ускорения, насколько это возможно, процесса создания национального богатства".

Признав, таким образом, необходимость государственной интервенции в хозяйство, фишистское правительство не торопилось, однако, с ее осуществлением.

Но после того, как Италия начала войну в Абиссинии, приступив к осуществлению своих империалистических планов, и после того, как Лига Наций применила в отношении Италии санкции, ограничив ее снабжение извне, фашизм встал на путь широкого вмешательства в экономику, прибегая ко всем трем видам воздействия на хозяйственную жизнь, предусмотренные в цитированных положениях ’’Хартии труда", а именно: контролю, поощрению и прямому руководству.

В марте 1936 г. в Италии был опубликован закон о банках, введенный в действие с марта 1938 г. Этот закон поставил под контроль правительства распоряжение всеми сбережениями, стекающимися в банки в каком бы то ни было виде, в качестве вкладов, облигаций, акций или каком-либо ином. Особый комитет, состоящий под председательством президента Государственного Банка, контролирует способы использования собранных в банках сбережений, вернее дает им то направление, которое отвечает задачам и планам государства.

Одновременно ведется широкая кампания в поощрение бережливости: "сбережения священны", сказал в одной из своих речей Муссолини. Они являются результатом усилий, труда и терпения нередко нескольких поколений. Тот, кто расточает сбережения по неспособности или по другим причинам, должен считаться врагом народа".

Скромной и простой на вид реформе предшествовал период "чистки", во время которой многие банки, как недостаточно здоровые, были закрыты, другие, наоборот, укреплены и, наконец, все оставшиеся были объединены в союз банков, возглавляемый Центральном Банком, в качестве "банка банков". Реформа эта имеет самое серьезное значение. Управлять движением капиталов в государстве, все равно что управлять кровообращением в организме. Сберегать значит ограничивать свои потребности, переносить возможности настоящего на будущее. С другой стороны, направление капиталов, согласно плану правительства, обеспечивает сохранность сбережения, но превращает банки в денежные водоемы, из которых деньги выходят в определенные каналы. Банки перестают быть хозяевами своего дела, они только исполнители. Помещение в них денег вполне обеспечено и безопасно для вкладчиков, но банковская предприимчивость вырождается. Выбор клиентуры, конкуренция банков, основанная на умении учесть конъюнктуру, связаться с многообещающими предприятиями, поддержать удачную инициативу — все это отпадает при системе распоряжения капиталами по одобренному комитетом плану.

Такая система может быть только временной. Собственнику денег надоест жить для будущего. Это будущее будет для него вампиром, высасывающим кровь из его настоящего. Собственник денег захочет свободного распоряжения ими либо для жизни, либо для игры на счастье, на возможность быстрого обогащения. Банки либо вернутся к роли живых участников и опытных экспертов хозяйственной предприимчивости, либо превратятся в механически действующие шлюзы в каналах денежного обращения. Ясно, что применяемая ныне в Италии система кредита пригодна только для переходного времени.

Куда же правительство Италии намерено направлять народные сбережения? Какова программа производительной деятельности страны?

Кто бывал в Италии, ясно представляет себе ее земельную тесноту. Огибая южные берега Италии, можно наблюдать каменистые склоны гор, в которых стремительные потоки прокладывают себе русла, снося все на своем пути и засыпая весь путь разбитыми в щебень каменными глыбами. На этих горных склонах, как ласточкины гнезда прилепились кое-где человеческие жилища. У подножия действующих вулканов: Везувия и Стромболи расположены мирные селения. Говорят, что некоторые из них десятки раз становились жертвой извержений, но люди возвращаются каждый раз на насиженное место, в расчете, что они теперь уже надолго гарантированы от нового бедствия. Не каждый же год будет извержение! У самого Рима большие пространства заняли исторические Понтикские болота, в которых когда-то скрывался и погиб Нерон.

Земельная теснота в Италии чувствуется и в городе. Среди священных останков древнего Рима в самом центре "вечного города" можно видеть развешанное белье, которое негде в другом месте сушить. К знаменитому творению Микеланджело, статуе Моисея в церкви Сан-Пьетро ин Винкули (S. Pietro in Vinculi), надо подняться узким проулком мимо злачных мест. И все это не потому, что не хватает земли, а потому, что свободные земли требуют приложения капиталов и труда для приведения их в пригодное для жизни состояние. Безземельные итальянцы предпочитали эмигрировать во Францию и в Америку. Итальянские капиталисты находили более выгодное приложение своим средствам, чем осушение болот и регулирование горных потоков.

Правительство Муссолини взялось за расширение полезной для земледелия площади и постройку новых городов. В сущности, задача эта не новая. Государство всегда принимало на себя дорогие мелиорации, как, напр., орошение засушливых районов и осушение болот, борьбу с оврагами, регулирование рек, облесение горных склонов. Это дело было поставлено на широких основаниях в дореволюционной России. Италия в этом отношении несколько отстала. Но завоевание новых земель и расширение запашек, при посредстве возделывания крутых склонов гор, происходит и иным способом. В Японии и в Китае мы можем видеть, как горные склоны превращаются в террасы, которые выравниваются упорным трудом земледельцев и покрываются нанесенным с долины слоем земли и удобрений для превращения в пригодное для земледельческих работ состояние. Но для этого необходимо, чтоб такой крохотный участок мог кормить его владельца. В этом отношении итальянские земледельцы не были обеспечены. Доставка дешевого зерна из-за границы понижала цены на урожай, а стимулов к расширению полезной площади сельскохозяйственных земель не было. Фашизм поставил своей задачей сократить ввоз хлебов из-за границы и для поощрения отечественного земледелия урегулировать цены таким образом, чтоб сельскохозяйственному производству был обеспечен сбыт по выгодным ценам. Для этой цели создана центральная организация, которая, по аналогии с военными организациями в России времен 1914–1917 гг., может быть названа "центрохлебом". Она фиксирует цены на хлеба и гарантирует производителям определенную прибыль.

В июле 1938 г. в Италии организована компания, монополизирующая ввоз мясных продуктов. Весь доход от операций этой компании обращается на поощрение отечественного производства.

По поводу тех мероприятий фашистского режима, которые регулируют и сокращают ввоз продуктов питания из-за границы, можно признать, что они представляют собой естественное явление, поскольку государство стремится к экономической независимости и самообеспечению. Но система замкнутого хозяйства не является нормальной. Нет никакого смысла производить у себя плохой и дорогой хлопок, если можно привезти лучший и более дешевый из Америки или из Египта, нет смысла затрачивать громадные средства на расширение сельскохозяйственной площади, пока можно получать дешевый хлеб из-за границы. Только то исключительное время, которое наступило во второй четверти нашего века и внесло расстройство в международную торговлю, может оправдать ограничения ввоза и затруднения конкуренции. Еще в большей степени это относится к индустрии.

Активность индустриальной политики фашизма в настоящее время выражена в следующих словах в обзоре фашистской конфедерации промышленников за 1939 г.:

"Суммируя происходившее за шестнадцать лет развитие фашистской политики в области промышленности, можно засвидетельствовать, что она уважает частную собственность на средства производства и основана на частном предпринимательстве, руководимом расчетом на выгоду, но исходит она из положения, что производство осуществляется в национальных интересах, что собственники ответственны перед нацией за то, как они пользуются средствами производства, и что при отсутствии или установлении недостаточности частного предприятия государство принимает на себя дополнение, регулирование или замену его"[66].

Итак, здесь уже прямо говорится о возможности замены частного предприятия государственным. Это уже много больше того, что было провозглашено в Хартии Труда, там говорилось только о контроле, поощрении и прямом руководстве, здесь допускается уже дополнение и замена частного предприятия. И действительно, мероприятия последних лет в Италии подчинили государству почти все важнейшие отрасли промышленности (Key industries).

Для общего надзора и руководства основными видами промышленности создан в Италии особый "Институт по реконструкции промышленности". Этот Институт финансирует некоторые предприятия и входит в них в качестве совладельца. Так, напр., в трех крупнейших судостроительных заводах Институту принадлежит 50 % акций. Велико участие государства в стальной промышленности. В некоторых предприятиях, как, напр., по производству синтетического каучука, целлюлозы из соломы, бумажном производстве "Бурго и Ко.", правительство имеет своих представителей в правлениях и т. д.

Под правительственный контроль поставлены все виды объединенных предприятий: тресты и синдикаты. Правительство не поощряет, в принципе, создания очень крупных объединений, исходя из того, что средние и мелкие концерны легче приспособляются к изменяющимся экономическим условиям, чем грандиозные предприятия с их чрезмерно высокими постоянными издержками. Только для некоторых отраслей промышленности: банков, гидроэлектрических станций, судостроительных верфей и т. п., признается полезным крупный масштаб предприятий и устранение конкуренции.

Возникновение новых предприятий и расширение существующих допускается лишь с согласия гильдейских организаций, объединяющих на принципах паритетного представительства предпринимателей и рабочих каждого вида промышленности и включающих каждая по три представителя фашистской партии, в качестве защитников общенационального интереса. По отчету 1938 г., за год гильдии рассмотрели 971 заявление об открытии или расширении предприятий и удовлетворили 649, отвергли 161 и отложили для более обстоятельного обсуждения 132.

Общее впечатление от фашистской политики в области индустриального хозяйства, что она избегает больших стеснений частной инициативы, ограничиваясь преимущественно содействием и руководством частной предприимчивостью. Здесь нет централизации хозяйства, но нет и полной свободы частной инициативы и соревнования. К этой системе больше всего подходит название "система скованного капитализма". Государство не ограничивается планомерностью содействия, но широко распространяет свой контроль, руководство и даже прямое участие в промышленной деятельности наряду с частными предпринимателями.

Не может быть сомнений, что эта система несравненно целесообразнее, чем коммунистическая система поглощения частных предприятий государством и гигантомания, пренебрегающая теми легионами мелких и средних предпринимателей, которые создают незаметным безымянным трудом основы народного богатства. Но преимущества по сравнению с коммунизмом дают ли право этой системе считаться последним словом и последним достижением в истории хозяйства? Что иное представляет собой эта система, как не опеку над несовершеннолетним? Сохранять эту опеку без конца значит не дать созреть опекаемому, задержать его возмужание. Постоянное содействие, руководство и контроль ослабляют частную инициативу; управление предприятиями бюрократизируется, ослабляется риск, благодаря отсутствию конкуренции; уменьшается интерес, благодаря понижению прибыли. Несколько десятков лет подобной экономической политики приведут к вырождению предприимчивости. Насколько было бы выигрышнее для государства, если бы оно обладало таким предприимчивым населением, что оно само без помощи и указания государства возделывало бы склоны гор, создавало бы производства, которые освобождали бы страну от необходимости ввоза иностранных товаров, вели бы ответственные предприятия, не нуждаясь в контроле. Но этого можно достичь лишь на основе свободного соревнования, а не в состоянии подопечности.

Фашизм ограничил внешнюю торговлю, подчинив ввоз всех главных предметов торговли полуофициальным организациям, объединяющим все закупки и распределение предметов ввоза. Внутренняя торговля сохраняет свободу, но цены на важнейшие предметы потребления подчиняются контролю и регулировке. Центральный междусиндикальный Комитет, председателем которого состоит секретарь фашистской партии, содействует в деле установления цен провинциальным междусиндикальным комитетам. Регулировке подвергаются и заработные платы, так что приказом властей может быть произведено (и так фактически было) снижение и повышение заработков и цен. Здесь уже применяется принудительное начало, которое тем рискованнее, чем больше размеры государства, разнообразнее условия жизни и торговли.

Очень многие итальянские предприниматели и рабочие самоустраняются от участия в корпорациях (гильдиях) и решениям последних подчиняются, как необходимости. Корпорациям удается с успехом осуществлять некоторые задачи, возложенные на них государством, и обеспечивать страну теми продуктами, которые ранее привозились из-за границы, но цена этих продуктов выше, чем продуктов привозных. Жизнь удорожается. Корпорации имеют склонность сокращать конкуренцию, не допускать дорогих нововведений и не поощрять технического прогресса. Спустя ряд лет это скажется отсталостью промышленности. Если же государство из соображений политического характера (независимость от внешнего мира) будет брать на себя специальное попечение о каком-либо виде промышленности, то это будет обходиться народу очень дорого.

Путь регулировки экономической жизни очень скользок. Тесное сплетение потребления, производства, обмена, распределения приводит к тому, что, применив регулировку в одной области, поневоле переходишь и к другой. История законодательства о продовольствии и снабжении времени Великой войны 1914–1918 гг.[67] дала в этом отношении прекрасные иллюстрации. Твердые цены на хлеб требовали введения твердых цен и на другие предметы потребления и снабжения. Таксировка цен на предметы производства требовала также урегулирования и заработных плат, и постепенно регулирование и планирование хозяйственной жизни распространялось и углублялось, подготовляя почву для коммунизма.

Система "скованного капитализма" неизбежна и целесообразна в Период военных бурь: следовательно, на время. Итальянский фашизм подчинил экономику политике, т. к. он поставил своей главной задачей осуществление больших планов внешней политики для обеспечения благосостояния народа за счет новых территориальных приобретений и за счет покоренных государств.

Если бы Италия обладала большими капиталами, ей не было бы надобности ограничивать предпринимателей в выборе деятельности, если бы она не готовилась к войне, она стремилась бы к экономической автаркии (Selfsufficiency) и не создавала бы громоздкую систему контроля над внешней торговлей и отечественным производством. Тогда осталась бы только планомерность государственной поддержки частных предприятий в области земледелия и промышленности. Такая планомерность всегда лучше бессистемной помощи, свидетельствующей об отсутствии у правительства определенной хозяйственной программы, но это становится теперь общим правилом.

Составление планов на три, пять, десять лет составляет теперь обычное явление и наличие хозяйственной программы у фашистского правительства Италии не является его особенностью.

Что же касается все более усиливающегося давления власти на частное хозяйство и все более углубляющегося противоречия между первоначальными декларациями о свободе предпринимательства и существующей практикой, то это может быть или явлением временным, вызванным исключительными обстоятельствами, либо, что более опасно, явлением перерождения фашизма, происходящего в силу присущей ему властности и принципа господства государства над частной и общественной жизнью. Фашизм как будто не хочет убивать духа предприимчивости и свободной инициативы, но он не менее враждебен и по отношению к либерализму как политическому, так и экономическому. Фашизм не терпит распыленного общества, где каждый сам себе царь. Общество должно должно быть организовано в нацию, проникнутую психологией единства, где каждый член нации сознает свои обязанности по отношению к государству и свои интересы готов подчинить общим интересам.

В Италии существует только одна политическая партия, она проникает во все поры народного организма, как это наблюдается и в государстве коммунистическом. Во всех сколько-нибудь влиятельных организациях имеются ее представители. Участие их в экономических организациях создает большой соблазн и возможность злоупотреблений. Но самое худшее последствий этой системы внедрения правительственного элемента в хозяйственную жизнь — это постепенное вырождение предпринимательского духа. Это последствие скажется не так быстро, как при коммунизме, который сразу парализует частную энергию, как апоплексический удар, но непременно скажется, как только проявится отклонение от контроля и опеки, ослабится подъем националистических настроений и потребуется возвращение к свободному хозяйству.

ГЛАВА 15 Предприниматель в идеологии "наци"

("Скованный" капитализм)

В отличие от итальянского фашизма немецкий тоталитарный режим пришел к власти с готовой программой подчинения частного хозяйству государству. В Италии признается целение общества на классы и право каждого класса организовываться для защиты своих интересов. Гитлеризм враждебен всякому проявлению классового начала и односторонних интересов, его общество бесклассовое. Фашизм уважает право собственности, хотя и подчиняет собственников контролю. Национал-социализм признает собственность "займом от нации", он придерживается принципов феодального периода, когда существовала верховная собственность и подчиненная собственность. Теперь верховная собственность в Германии принадлежит государству, а частные собственники сближаются с владельцами, которых можно и лишить их прав или отдать под опеку, если они злоупотребляют правами или не умеют пользоваться ими в интересах общего блага. Муссолини пришел к идее подчинения банков, промышленности и торговли государственному руководству только в последние годы. Программа Гитлера предусматривала право государств давать направление капиталам, накопляемым в банках, централизовать кредитные учреждения, поставить занятие торговлей и промыслами в зависимость от получения разрешения, аннулировать картели.

Несмотря на радикальность этой программы, она все же существенно отличает хозяйственную систему "наци" от коммунизма.

По идее национал-социализма государство стоит выше частных лиц, оно поэтому не принимает на себя тех функций, которые могут выполнять подчиненные ему лица. Оно не принимает на себя и ведения хозяйственных предприятий. Этим государство немецких "наци" коренным образом отличается от советского коммунизма. В СССР все хозяйство подчинено государству и ведется, по существу, без предпринимателя.

В Советской России хозяйство централизовано, есть только один хозяин — государстве, которое дает исполнителям задания. В Германии и Италии множество хозяев сами создают свой план, государство лишь объединяет их деятельность и в нужных случаях направляет ее.

С точки зрения права это различие выражается в том, что в стране коммунизма нет собственности, свободы договоров и наследования; в Германии, как и в Италии, эти основы частного права сохраняются. Но хозяйственная система "наци" существенно отличается от стран свободной экономики. Это отличие выражается в принудительной организованности хозяев и в возложении на них ряда ограничений и обязательств, вытекающих из общей руководящей идеи: "общий интерес выше частного интереса" (Gemeinnutz geht vor Eigennutz).

Национал-социализм нашел в Германии уже оформившуюся организацию промышленников. История этой организации довольно давняя.

Еще в первой половине XIX в. после создания Германской Империи стала носиться в воздухе идея создания общегерманского союза промышленников. Возникло несколько организаций, но они не проявили большой активности и, несмотря на продолжительность существования (одна более 20 лет, другая более 40 лет), не достигли сколько-нибудь значительных результатов. В 1898 г. возник план создать из четырех крупнейших объединений германской промышленности один общегосударственный промышленный совет (Deutscher Industrierat), но общая работа не налаживалась, некоторые организации враждовали между собой и только в вопросе об устройстве германских выставок удалось достигнуть объединения. Но когда во время Великой войны промышленность попала в тиски жестоких испытаний, промышленники нашли общий язык, а после окончания войны железная необходимость заставила укрепить объединение с целью противодействия социализации и для возрождения промышленности. Идея Бисмарка получила, наконец, осуществление. В ноябре 1918 г., вскоре после заключения перемирия, организовался союз германских работодателей, а в 1919 г. "Центральное объединение германских промышленников"(Zentralverband Deutscher Industrieller).

Чтобы составить себе представление о грандиозности этой организации, достаточно просмотреть специальное издание, содержащее перечень всех входящих в эту организацию союзов и дающее краткую характеристику деятельности этой организации[68].

При наличии такой организации было не трудно централизовать управление хозяйственной жизнью Германии, несколько перестроив ее применительно к задачам государственного контроля и руководства. Сельское хозяйство находится теперь в ведении Продовольственной Палаты, возглавляемой Министром Продовольствия и Земледелия; промышленность, торговля и финансы — в ведении Имперской хозяйственной палаты, возглавляемой Министром Хозяйства. Вся система управления и представительства интересов очень громоздка, так как индустриальная жизнь Германии очень развита и сложна, самый же дух регулирования в Германии притязательнее и жестче, чем в Италии, и более бюрократичен, чем там, в соответствии с характером самой нации и всего режима "наци"[69].

Фактически направление хозяйственной жизни осуществляется по инструкциям Министра Хозяйства через его уполномоченных, назначаемых Министром для наблюдения за отдельными отраслями хозяйства.

Возможность установления связи между отдельными хозяйствами в целях наибольшего соответствия их деятельности задачам государства и наилучшего удовлетворения общественных потребностей открывает возможность и очень широкого, и очень умеренного вмешательства в частно-хозяйственные отношения. Установление твердых цен на изделия и продукты, распределение рабочих, ограничение в отношении применения различных материалов, наконец, предоставление или отказ в кредите — все это ставит предприятие в большую зависимость от государства. Степень этой зависимости определяется: 1) общим взглядом на предпринимателя, его положение и роль в обществе и 2) теми юридическими принципами, которые в зависимости от общих взглядов положены в основу нового предпринимательского права. Поэтому, не касаясь деталей, мы излагаем здесь лишь основные идеи новой германской хозяйственной системы.

1. Новые точки зрения на предпринимателя в Германии выражены достаточно определенно как в законодательстве, так и в литературе на тему о предпринимательстве[70].

В предпринимателе ищут прежде всего руководителя, понимающего дело, постоянно вникающего во все детали, угадывающего благодаря своим особым дарованиям (интуиции) потребности предприятия. Предприниматель, как руководитель дела, должен быть проникнут, говорит Арнольд (Arnhold. Mensch und Arbeit) сознанием, что руководительство означает прежде всего обязанность и жертву. Если предприниматель проникнется сознанием, что его предприятие нужно государству и что его задача — сделать это предприятие жизнеспособным и долговечным и тем обеспечить существование и благополучие всех служащих и рабочих, то творческий дух его найдет в этом только новую пищу и поощрение.

Таким образом, отношение к предпринимателю определяется предъявлением к нему ряда требований. Предприниматель как хозяин руководствуется расчетом, он определяет выгодность своего хозяйства. Но в то время как раньше довольствовались выгодностью дела с точки зрения интересов частного хозяйства, теперь к этому вопросу подходят также с точки зрения потребностей народного хозяйства. Вот подлинные слова одного из современных немецких авторов (Hunke) по этому вопросу: "Каждое лицо, возглавляющее хозяйство, должно быть в одно и то же время руководителем предприятия и хозяином, лицом, обслуживающим и частное хозяйство, и хозяйство народное. Если оно работает только в интересах частного хозяйства, на основе одного только стремления к выгоде, то оно является капиталистом и не видит своих естественных обязанностей по отношению к обществу, которое его вынашивает".

"Руководитель предприятия, говорит Герстнер, должен знать, что ему вручено великое благо как в материальном, так и в человеческом отношении. Он должен понять, что по отношению к сотрудникам и всему промышленному сообществу и еще более по отношению ко всему национальному сообществу он стал в известной степени доверенным (Treuhänder), хотя и на основе своего права собственности на предприятие и принятого им на себя риска, который особенно резко выражается в случаях депрессии. Он не может теперь управлять и руководить, как ему вздумается, по произволу, хотя бы и своим, принадлежащим ему на праве собственности, предприятием".

Один из влиятельных министров национал-социалистической Германии, д-р Лей, выставил следующие положения: "Труд и торговля представляют собой миссию народа. Это моральные ценности. Торговый дом, завод, промышленное предприятие имеют значение, превосходящее буржуазную собственность: они принадлежат народу, которому должны служить".

Ганс Бухнер, создатель новой экономической теории применительно к идеям и программе "наци", рассматривает собственность как заем от нации. Государству должно поэтому принадлежать право экспроприации и право отдавать под опеку общества тех собственников, которые злоупотребляют правами во вред общему благу.

Собственность, согласно этой теории, сближается с владением. Собственники Третьего Рейха — доверенные нации[71].

Точно так же в отношении землевладения, исходя из мысли, что земли и богатства недр — собственность государства, а частные лица владеют ими в интересах их собратьев по расе и под контролем государства, признается возможным устранить наследника и заменить его кем-нибудь из сородичей. Землей может владеть только тот, кто ею пользуется, безразлично, непосредственно ли он ее обрабатывает или ведет хозяйство иным образом, но при условии сознания им ответственности перед нацией.

Для занятия торговлей требуется получить удостоверение, которое дает торговая организация. Для получения этого удостоверения нужно обладать соответствующим образовательным стажем.

Бывший германский канцлер фон Паппен в статье, посвященной предпринимательству в новом государстве, старается внушить немецким предпринимателям сознание, что в существующих условиях их деятельность должна стать идейной по преимуществу. Великая идея приводит к самоотречению и зовет к подвигам неувядаемой славы. "Готовность жить только в служении великой идее, приносить себя в жертву великому целому должна владеть народом не только в тех случаях, когда дело идет о защите отечества против внешних врагов, нет, и повседневная жизнь в мирное время требует от людей этой внутренней установки, дающей направление к началу общественного целого. Да, в наши дни борьбы за возрождение великой нации это становится очевидной истиной, так как это единственное средство добиться значительных целей".

’’Подобный руководитель предприятия — слуга своего народа в высшем смысле" (Герстнер).

Предпринимателю надлежит не только способствовать хозяйству, но во всех своих действиях и поступках воодушевляться мыслью о том, чтоб ’’действовать во всех направлениях с пользой для государства и народа" (Гуренкопф-Гиссен).

Общая польза народа и государства должна быть в первую очередь целью стремлений предпринимателя[72].

Приведенных цитат достаточно, чтоб можно было судить, насколько видоизменяется тип предпринимателя в странах, где все проникнуто идеей жертвенности и служения нации. Неудивительно, что собственник предприятия, соответственно этим новым идеям, может быть даже устранен, если он не принимает указанных ему мер, отвечающих потребностям народного хозяйства. В случае устранения и замены другим лицом собственник уже теряет право вмешиваться в дело, а необходимые меры проводятся за его счет назначенным его заместителем. Причем назначенного заместителя собственнику нелегко сместить, его ходатайство о смене может быть не принято во внимание[73].

При таком положении частное предпринимательство в Германии находится под постоянной угрозой перевоплощения в хозяйственное чиновничество. Предприниматель обязан работать для общего блага, не упускать из внимания интересов народного хозяйства. Предприниматель должен помнить, что он доверенный нации, которому дали право собственности, но не для того, чтоб пользоваться ею, как ему вздумается, так как интерес нации выше всякого личного интереса. Предприниматель, которому внушают, что он выразитель воли нации, служащий государству и народу, такой предприниматель больше похож на чиновника, чем на свободно самоопределяющегося хозяина, руководящегося расчетами на предпринимательскую прибыль, тем более что прибыль предпринимателя ограничивается, так как закон устанавливает ее лимит.

Правда, предпринимателю в Германии не платят жалованья, и он может получать больше или меньше в зависимости от постановки дела, правда и то, что он сохраняет свободу распоряжения и инициативы, но все же грани между чиновником-хозяйственником и предпринимателем становятся почти неуловимыми, поскольку психология, которую хотят привить предпринимателю, является психологией лица, состоящего на службе нации, а не лица, увлекающегося свободной, по собственному его усмотрению осуществляемой, работой.

2. Права и обязанности предпринимателя определены в Германии законом об организации труда 20 января 1934 г. (Arbeitsordnungsgesetz). Признавая и охраняя принцип частной собственности, новое германское законодательство признает за собственником и право руководства предприятием. Предприниматель как лицо, несущее материальный риск в деле, является ответственным и самостоятельным руководителем его. Отсюда проистекает его право самостоятельно принимать решения по всем возникающим в процессе работы хозяйственным и техническим вопросам, как равно и инициативу всяких изменений. Однако комментато[74] отмечает, что наличие в предприятии совета с участием представителей рабочих придает директорскому праву ’’товарищеский" характер, а действие принципа "Gemeinnutz geht vor Eigennutz" придает новую окраску предпринимательскому праву.

Германский законодатель говорит не о предпринимателе-собственнике, а о руководителе предприятия (Betriebsführer). Руководителем предприятия может быть (хотя, в принципе, это бывает лишь как исключение) и не хозяин или его представитель, а постороннее назначенное лицо.

Права предпринимателя очерчены в законе достаточно широко, но все они пропитаны идеей обязанности предпринимателя по отношению к народу и государству. Руководителю предприятия поставлены законом две задачи: выполнять промысловые задачи предприятия и притом выполнять их на общую пользу народа и государства. Эти две задачи он должен выполнять совместно со всеми своими сотрудниками, так как это не только его, но одновременно и их задача, и их обязанность. Право руководителя предприятия принимать решения составляет вместе с тем и его обязанность. Он может их принимать, потому что он должен вести предприятие. Но он не может принимать, как говорит один из комментаторов (Hueck), таких решений, которые не соответствовали бы цели, ему поставленной. Так, по римскому праву отец, облеченный широкими правами, мог пользоваться своей родительской властью, но только как bonus pater familias, т. е. так, чтоб отвечать представлению о добропорядочном семьянине. Гюк делает по этому поводу еще одно характерное замечание: ’’Обязанность пользоваться правом решения только в соответствии с указанным способом является публично-правовым долгом по отношению к государству, нарушение его означает погрешность против социальной чести и в случаях, указанных в § 36, подлежит оштрафованию".

Работа предприятия во имя блага народа и государства предполагает, по словам тех же комментаторов, не просто исполнительность, а "высшую исполнительность", "высшую продуктивность".

"К предпринимателю современной Германии предъявляются очень большие требования"[75]. Точнее говоря, предприниматель — это служащий государства, не получающий жалования, но обладающий правом на получение части выгод в случае успеха.

Вмешательство властей Германии Третьего Рейха в хозяйство прививает новую психологию, которая убивает свободную и связанную с риском инициативу и расчетливость предпринимателя. Из собственника, свободно распоряжающегося своим правом, его превращают в служащего государства, получающего вместо жалования нормированную прибыль. В Германии высокие цены и дороговизна жизни еще разительнее, чем в Италии[76]. Экономисты и юристы все чаще говорят о необходимости расширения государственного контроля. Гюк, комментатор закона об организации труда, находит, что если государство может взыскивать с предпринимателя за недобросовестные в отношении общественных интересов действия и допускаемые ошибки, то логичнее предупреждать эти действия и ошибки. Так, действительно, и пойдет развитие народного хозяйства в Италии и Германии, пока там будет сохраняться существующая система. Раз только государство стало на путь таксирования цен, оно неизбежно будет расширять свое вмешательство в хозяйство и распространять его на все хозяйство в целом.

При существующей системе предприниматель как таковой будет, несомненно, вырождаться: его будет заменять чиновник-хозяйственник. Прогресс хозяйства будет происходить за счет государства и потребителя, а не за счет инициативы и риска предприимчивого хозяина.

Можно ли осуждать хозяйственную систему тоталитарных стран? Эта система является логическим последствием общего подчинения всей жизни нации политической идее, идее укрепления государственной мощи, в жертву которой приносится все. Муссолини ярко выразил это свое верование и одновременно предписание: "Все в государстве, ничто против государства, ничего вне государства. Оно должно проникнуть в интимный душевный мир индивида так же, как в сердце делового человека, мыслителя, артиста или ученого".

Подавление личности человека государством не один раз повторялось в истории. Оно приходило обычно в трудные времена. Италия и Германия жаждут возрождения и величия после временного упадка и унижения. Это переходное время требует больших жертв. Диктатуры поощряют своих сограждан к этим жертвам, они должны внушить им веру в правильность избранного пути и, быть может, сами верят, что иного пути нет и что они создают новую длительную эпоху. Но, в действительности, это только переходное время, и экономика прежде всего почувствует необходимость освобождения тех живых творческих сил, которые создают предпринимательство, а с ним соревнование и неутомимые поиски улучшений и усовершенствований. Отраден пока факт, что и в Италии, и в Германии частная инициатива и предпринимательство, пусть на бумаге, но все же считаются "наиболее действительным и наиболее отвечающим интересам нации средством".

Как скоро будут сняты оковы и опека с предпринимателя зависит, по-видимому, от срока окончания империалистических целей этих государств.

ГЛАВА 16 Предприниматель и рабочий в XX в

Широко распространено мнение, что чем меньше предприниматель платит рабочему, чем дешевле обходится ему труд рабочего, тем выше предпринимательский доход. Отсюда представление, что "предприниматель эксплуатирует рабочего". Эта избитая агитационная формула классовой ненависти отравляет сознание и совесть миллионов людей правдоподобностью своей лжи. Для того, чтобы поверить приведенной формуле, не нужно ничего знать, кроме арифметической логики: чем меньше рабочему, тем больше предпринимателю.

А для того, чтобы убедить в противном, надо объяснять риск предпринимательской деятельности, психологию предпринимателя, происхождение и назначение предпринимательской прибыли.

И в этом вопросе, как и во многих других случаях, хозяина-предпринимателя смешивают с хозяином вообще. Хозяин вообще, как мы знаем, может быть предан рутине, повторять избитые шаблонные способы работы, создавать свои выгоды преимущественно экономией. Но хозяин-предприниматель, осуществляющий новые хозяйственные комбинации, намечающий новые пути, строит свои расчеты не на том, что он не додаст чего-то служащему и рабочему. Наоборот, под влиянием охватывающей его оптимистической горячки он часто проявляет излишнюю щедрость, платит дороже, теряет расчетливость. Бывают и такие случаи, когда предприниматель, испытывая недостаток средств, не доплачивает, даже занимает у своих сотрудников, пользуясь их сбережениями, у него же составленными, а иногда разоряет и себя и их из-за собственного увлечения и веры в дело.

Когда движется работа, кипит дело, приближается окончание работ, предприниматель живет вместе с рабочими, поощряет их; хороший служащий и ловкий мастер становятся его любимцами, ленивых и неловких он ненавидит. И во всем этом нет ничего похожего на эксплуатацию. Здесь совсем другие переживания, другие чувства. Предприниматель готов заплатить больше, чтобы получить лучшего сотрудника, но он не всегда может это сделать.

На заре капитализма положение рабочих было действительно незавидное и картина труда на фабрике представляла благодарный материал для обвинений в эксплуатации. Маркс этим умело воспользовался. Но теперь те главы его "Капитала", где он описывает условия работы в текстильных предприятиях, представляют собой такой же археологический материал, как описания жестокой эксплуатации рабов и туземцев в колониях и т. п. Потомки когда-то растрогавших Карла Маркса мучеников работают теперь в хороших санитарных условиях и живут сейчас совсем недурно. Гораздо хуже живут рабочие в царстве социалистического хозяйства, организованного в СССР учениками Маркса.

Как это ни странно на первый взгляд и как ни неприятно для правоверных последователей Маркса, но учению Маркса об эксплуатации труда можно противопоставить теперь, в царстве современного капитализма, совершенно противоположное явление. Теперь нередко эксплуататорами становятся рабочие. Пользуясь своей организованностью и правом стачек, они добиваются иногда столь значительного повышения заработной платы, что она поглощает всю предпринимательскую прибыль. Дальнейшее ведение предприятия становится невыгодным.

Где же в конце концов правда? Откуда пошло, почему так легко распространяется представление об эксплуатации рабочих, о бессердечном и враждебном отношении предпринимателя к своим рабочим?

По поводу этих вопросов следует, прежде всего, указать, что в подлинной жизни они решаются очень различно. Предприниматели отличаются особыми свойствами, которые выделяют их из числа других хозяев, они, помимо того, обладают и другими человеческими свойствами, которые отличают их одного от другого. Скажем, если все предприниматели обладают особым отличительным свойством "н", то у одного этот признак сочетается с а + b + с, у другого с d + b + g, у третьего а + b + m или b + р + q, так что при некоторых общих признаках, у каждого есть еще и разные другие их индивидуальные свойства. Поэтому нисколько не удивительно, если один предприниматель проявляет чрезмерную черствость по отношению к своим людям, другой — особую гуманность, один слишком расчетлив, другой, наоборот, поражает людей своей необычайной щедростью и вниманием к сотрудникам.

Но помимо личных свойств каждого отдельного предпринимателя, в вопросе о положении рабочих в предприятии гораздо большее значение имеют общие экономические и культурные условия в стране. В Китае труд дешев, потому что предложение труда неограниченно. Но зато рабочий в массе некультурен, физически слаб и медлителен. В Соединенных Штатах Америки рабочие избалованы высокой оплатой труда, они очень требовательны, потребности их (жизненный стандарт) много выше, чем у рабочего других стран, но зато к ним предъявляются и очень большие требования.

Таким образом, вопрос о взаимоотношениях предпринимателей и рабочих не может быть разрешен повсюду одинаково.

К приведенным соображениям следует присоединить еще различие самих предприятий и по размерам, и по типу. То, что возможно в крупном предприятии в смысле обстановки работ и условий обеспечения рабочих, неосуществимо во множестве мелких. Те трудности работ, которые существуют в глубоких шахтах, не существуют в современной механической мастерской. Работа знойным летом в поле или на молотилке, когда из нее несется застилающая глаза пыль, не может сравниваться с работой на современной мельнице, где на каждом этаже достаточно нескольких наблюдателей и где пыль и сор удаляются пылесосами. Кому что достанется, где человеку придется работать сообразно его склонностям и способностям, месту рождения и Его величеству "случаю", все это не поддается предвидению.

Но ведь и предприниматели не попадают сразу в миллионеры. У каждого есть свои тернии и разочарования на жизненном пути. Важно, чтобы была возможность движения, чтобы можно было ставить цели. Рядовой рабочий стремится стать десятником, десятник — мастером, каждый мастер хочет подняться до управляющего отделом, а управляющий — стать, если возможно, самостоятельным предпринимателем. "Кто загораживает эту дорогу возвышения, отказывая предпринимателю в праве на существование, на того будет нажимать поток, бьющий со дна" (Streeruwitz).

В действительной жизни существует необычайное, не поддающееся описанию разнообразие. Одни могут только благодарить небо за доставшееся на их долю счастье работать в преуспевающем, образцовом предприятии, отлично обеспечивающем своих рабочих и служащих (пример — предприятия Форда, где дневной заработок обыкновенного рабочего 6–7 долларов); другие, наоборот, клянут судьбу, но ни они сами, ни их хозяева не в силах улучшить их положение.

При этом разнообразии действительности, трудно делать какие-либо обобщения такого широкого масштаба, которые дали бы право называть предпринимателя вообще эксплуататором, так же, как нельзя в виде общего положения утверждать, что предприниматель благодетельствует рабочего. Можно лишь наметить несколько типов взаимоотношений предпринимателя и рабочего.

Так, например, в небольшом предприятии, где хозяин может знать лично каждого своего сотрудника, и где нередко работает и сам хозяин, очень часто устанавливаются патриархально близкие человеческие отношения. Даже в истории рабства отмечалось, что раб в небольшом хозяйстве был близок к хозяину, почти входил в его семью. Так было и во взаимоотношениях купца и приказчиком, мастера с подмастерьями.

В крупных предприятиях между хозяином и рабочим не может быть личных отношений. "Рабочий, входя на фабрику, становится номером". "Он оставляет свою душу в раздевальне"[77]. Даже Форд говорит по поводу взаимоотношений с рабочими: "У нас не существует личных отношений, фабрика не салон"[78]. Когда у владельца римской латифундии появились тысячи рабов, он уже не видел в этих рабах людей: раб стал вещью (servus res est). Положение рабов очень ухудшилось. Но это не применимо к современным отношениям обезличенных рабочих крупного предприятия к его хозяину-предпринимателю. Теперь обезличенные рабочие заключают через своих представителей тарифные договора, которые гарантируют их на ряд лет.

Форд подчеркивает, что у него нет личных отношений с рабочими, потому что он в отношениях к ним придерживается прежде всего коммерческого принципа. Для него главное — это сохранение предприятия, обеспечение его жизнеспособности. Поэтому, как только по ходу дела представляется необходимым сократить число рабочих, он немедленно это делает. Но зато он имеет возможность и оплачивать и обеспечивать своих рабочих лучше, чем многие другие. Предприятие — кормилец для рабочих. Предприниматель, который обеспечивает процветание своего предприятия, тем самым обеспечивает источник заработка и благосостояния для всех своих служащих и рабочих.

Наиболее трудно поддается определение взаимоотношений предпринимателя и рабочего в предприятиях среднего размера. Они не так мелки, чтобы могла создаться близость между хозяином и рабочим, и не так крупны, чтобы их отношения были вовсе обезличены. При этом надо различать предприятия, идущие к упадку, предприятия, окрепшие и установившиеся, и предприятия, улучшающиеся и расширяющиеся. Психология предпринимателя каждой из этих групп различна: в первой он пытается спасти положение максимальной экономией, во второй он впадает в шаблон, поддерживает сложившийся порядок, в третьей он ищет полезных сотрудников и отличает успевающих.

Во всех случаях сохранение предприятия и тем более расширение и укрепление его в одинаковой степени отвечают интересам и предпринимателей, и рабочих.

Улучшение положения рабочих составляет социальную проблему. Государство экономически, культурно и политически заинтересовано в том, чтобы масса промышленных и сельскохозяйственных рабочих была здорова, сильна, умственно развита, ценила и почитала блага культуры и была политически уравновешенна. Поэтому государство не может допустить, чтобы взаимоотношения предпринимателей и рабочих определялись всецело началами свободного их соглашения. Отсюда законы о труде и специальном инспекторском надзоре за предприятиями в целях соблюдения предпринимателями основных мер обеспечения здоровья и благополучия рабочих. Эти заботы государства находят себе наиболее широкое выражение в современной, получившей международный характер организации послетрудового отдыха. Задача этого нового культурного движения, родоначальником которого была итальянская организация "Opera nationale Dopolavorо", преследует цель приобщения рабочих масс к высшей духовной культуре и достижениям как их собственной нации, так по возможности и остального человечества. Широкое применение экскурсий рабочих в культурные центры, ознакомление их с достопримечательностями и историческими памятниками страны, спортивные развлечения, укрепление физических сил, усовершенствование профессиональных знаний и навыков — все это входит в программу послетрудового отдыха и культурного воспитания рабочих масс[79].

Подобную политику можно только приветствовать, но она предполагает благоприятные экономические условия в стране, иначе будет существовать только программа и не будет ничего на практике. А для того, чтобы экономические условия были благоприятны, государству нужны цветущие предприятия, а следовательно, и талантливые предприниматели.

Поэтому социальная политика, направленная в сторону улучшения экономического и культурного уровня жизни рабочих, должна сопровождаться внушением рабочим правильного понимания, что основу благополучия рабочих создает предприниматель.

Если предприниматель осуществляет новый способ работ, повышающий производительность, то он дает возможность увеличить заработки рабочим за счет увеличивающейся прибыли. Если предприниматель улучшает качество продукта, он облегчает его сбыт и создает условия, при которых предприятие может расширяться и большее количество рабочих рук найдет приложение своему труду. Если предприниматель находит новые рынки сбыта или использует новый вид сырья, он создает те же благоприятные последствия для рабочих. Таким образом, успех предпринимателя — необходимая предпосылка успеха рабочих.

Едва ли не увлечением было бы стремиться к тому, чтоб между предпринимателями и рабочими исчезла без остатка классовая рознь. Из дохода предприятия выделяется заработная плата, как доля рабочих, и предпринимательская прибыль, как вознаграждение предпринимателя. Чем больше одна доля, тем меньше другая. Это положение остается неопровержимым. Следовательно, экономическое основание для противоположности интересов всегда останется. Но противоположность интересов искусственно раздули в классовую непримиримость, затушевав другие точки соприкосновения интересов труда и капитала. За разделяющим предпринимателя и рабочих вопросом распределения дохода не замечается, что у предпринимателя и рабочего есть общий интерес в успехе дела.

Таким образом, учение о классовой борьбе искусственно обостряет взаимоотношения, вполне укладывающиеся в рамки мирного сотрудничества. При возможности арбитража для случаев конфликта нет надобности объявлять войну. Наше время уже знает этот поворот в сторону сближения классов, вместо их разъединения. Повсюду создаются примирительные камеры, представительство рабочих в предприятиях, бюро для урегулирования заработной платы (Wage boards в Австралии). Существует также тенденция заинтересовывать рабочих в доходах предприятия, либо посредством выдачи им особых трудовых акций (копартнершип), либо предоставлением права на добавочное вознаграждение их доходов. "Система эта, как справедливо указывает Валуа[80], не всегда достигает своей цели. Нередко она только вселяет раздоры, вместо того чтобы сближать рабочих и предпринимателя. Опыт показал, что при распределении прибыли между всеми рабочими и служащими предприятия, на долю каждого приходится ничтожная сумма. В то же время предприниматели, применяющие эту систему, имеют возможность отказывать рабочим в повышении заработной платы, обещая выплатить долю прибыли в конце года". Если из этого ничего не получается, разочарованные люди требуют, чтобы им показали годовой баланс предприятия. Дирекции приходится давать объяснения собравшимся рабочим и диспутировать. "Доводы разума не действуют на толпу, охваченную одним желанием — получить выгоду" (Валуа).

Что касается распределения акций между рабочими, то и здесь "дирекция получает сильное оружие против повышения заработной платы: повышение заработной платы понижает дивиденд". Фактически дивиденд никогда не заменит хорошей заработной платы. Поэтому выпуск трудовых акций целесообразен только в качестве дополнительного вознаграждения и средства заинтересования старых рабочих.

Различия интересов нельзя отрицать, и борьбу людей в защиту своих интересов вовсе не следует устранять: борьба за интерес — сильный стимул прогресса. Гораздо лучше, если предприниматель несет столь же определенные обязанности по отношению к рабочим, как он несет их по отношению к поставщикам материалов и пошлинному бюро. Его задача, при данном уровне затрат, добиться повышения доходности. Дальше возникает вопрос о распределении добавочной прибыли и в этом распределении первая роль должна остаться за предпринимателем.

Задача государства не устранить борьбу интересов, а ввести ее в закономерные рамки, согласовав с интересами общества в его целом.

Вмешательство во взаимоотношения предпринимателей и рабочих в первые годы опыта президента Рузвельта не всегда приводило к желательным результатам. Так, например, текстильная промышленность понесла огромные потери из-за повышения заработной платы — многие фабрики закрылись и некоторые были переведены на юг, где цены на рабочие руки были установлены ниже…

Все мероприятия администрации были направлены к тому, чтобы повысить заработок в долларах, в то же время не было ни малейшей заботы о повышении производительности — скорее наоборот — производительность рабочего за неделю обычно падала при проведении в жизнь кодов. Ясно, что с течением времени фактический заработок падал, так как цены на предметы потребления повышались. Производя в неделю меньше ценностей, рабочий не может обменять свой заработок на большее количество ценностей. Заработная плата в США или, вернее, суммы, выплачиваемые рабочим и служащим, стали неизмеримо выше, чем прибыли, выплачиваемые владельцам акций, а предприятие без прибыли не было в состоянии развиваться. Предприятия, которые не улучшают оборудования, сходят со сцены. Кроме того, акции крупных предприятий распределены между сотнями тысяч тех же рабочих и служащих, так называемого среднего класса Америки.

Вот как описывает директор одной из американских фабрик движение заработков на его фабрике: "8 лет тому назад женщины на нашей фабрике зарабатывали 19 ц. в час и производительность была между 2 и 3 тысячами единиц в час на работницу, теперь они зарабатывают около 40 ц. в час (ставка NRA в данном производстве — 30 ц.), производя 6 тысяч в час. В одном отделе оператор зарабатывает 30 ц. в час, производя около 1¹/₂ тысяч единиц на человека, теперь оператор зарабатывает 70 ц. в час (ставка NRA 40 ц.) и производительность на человека 35 тысяч единиц — в результате себестоимость продукта гораздо ниже, распространение его шире и нашей фабрике пришлось арендовать участок, чтобы было место для автомобилей рабочих, ибо они уже не помещались во дворе. Этот процесс шел нормально, NRA вызвала ненормальный скачок в оплате труда, не оправдываемый состоянием нашего оборудования, в то время мы пережили весьма неприятные и опасные 3 года. На наше счастье, предприятие выжило, а не разорилось вместе с другими".

"Теперь у нас другая злоба дня, так называемый Labor Relations Act или Wagner Act. Намерения, положенные в основу акта, хороши, но результаты — отвратительны. Согласно закону — рабочие имеют право на коллективный договор (как в России в 1917 году); представительство рабочих определяется большинством на голосовании, которое проводится под руководством National Labor Relation Board; но дело обставлено так, что рабочие не могут без затруднений образовать свой собственный Союз — они должны голосовать за один из национальных Союзов — или American Federation of Labor или Committee for Industrial Organisation. Иначе говоря, они могут быть представлены только кем-либо, кто не работает на данной фабрике. Если рабочие недовольны своими представителями, они ничего не могут поделать: если предприятие небольшое, — рабочие не могут повлиять на назначение или выборы в данном районе, если предприятие огромно — рабочие не могут сговориться и им приходится выбирать кого-либо из лиц, которых проводит центр. Развелось много профессионалов в этой области, так называемых — организаторов, которые зарабатывают гораздо больше, чем рабочие, и которые не стесняются в методах воздействия на рабочих".

"В тех штатах, где администрация решительно охраняла предприятия от насилий со стороны бунтарей — беспорядки были кратковременны. Например, в Калифорнии был захвачен авиационный завод и объявлена sit-down strike без участия рабочих в каком-либо голосовании. Власти прислали броневики и захватчикам было предложено выйти или быть выбитыми. Они подчинились немедленно, и на другой день 80 % рабочих стало на работу. В Мичигане губернатор предпочел улаживать дело разговорами, и в результате захватчики сидели на захваченных заводах неделями, столица Мичигана — Лансинг — была в руках толпы целый день, а однажды была закрыта силой электрическая станция — и жизнь большого района остановилась. Мирные граждане постепенно накаливались и в конце концов губернатору пришлось быть более решительным, чтобы прекратить наглые и беззаконные действия C.I.O. (Committee for Industrial Organisation)".

Эти частные замечания подтверждают общую идею, что вмешательство во взаимоотношения предпринимателя и рабочих со стороны чаще причиняют вред, чем приносят пользу. Предпринимателя и рабочих связывает общий интерес — сохранение и развитие дела и, при наличии этого общего интереса, они могут без особого труда примирить свои разногласия.

Лучшая политика в области рабочего вопроса — это содействие пониманию и усвоению рабочими того, что предприниматель не бездельник и не враг их.

Мемке[81] с душевной болью рассказывает следующий случай из германской практики времен социалистического правительства.

"В отношении одного крупного промышленника, который старается осуществить план, дающий возможность Германии сократить ввоз хлопка примерно на 300 миллионов, человека, который потерпел увечье во время работы, который создал для своих рабочих жилые дома и убежища для стариков и детей, у которого общественное чутье так сильно развито, что он не ездит в авто, чтоб не отравлять своим сотрудникам воздух выделениями мотора, который наряду с другими германскими инженерами выполнил множество достойных отличия работ на ниве технического прогресса и, между прочим, дал ценные указания русским для их пятилетки, — в отношении этого скромного, трудолюбивого и совестливого человека радикальные элементы в его же предприятии в свое время заявили, что они не успокоятся до тех пор, пока не добьются, чтоб превратить его в ночного караульщика его собственной фабрики".

Вот к чему приводит злостная пропаганда. Ей должна быть противопоставлена другая, которая разъясняла бы значение и сущность работы предпринимателя. Американские директора стараются, чтоб у них на столе не было ничего, кроме телефона. Невежды могут понимать это, как признак лени. Знающие, что делает руководитель предприятия, расценивают это иначе.

Рассказывают, что стальному королю Швабу доложили, что один из ответственных его служащих ленится и вечно стоит у окна, разглядывая, что творится вне завода. На это Шваб ответил: "Я не знал, что этот человек такой дельный. После того, что вы мне сказали, я должен прибавить ему 10.000 долларов в год, т. к. он, очевидно, очень хорошо ведет свое дело, раз он имеет еще столько свободного времени".

Встречи с рабочими, беседы с ними, выяснение их настроений и сомнений, вообще человеческое сближение является одним из самых сильных средств противодействия революционной пропаганде, которая, возбуждая рабочих против предпринимателей, приводит их к разрушению их же благополучия.

Не этим, однако, способом решается проблема взаимоотношений между предпринимателями и рабочими в большом масштабе. Не все предприниматели обладают способностью подходить к людям, не все обладают для этого свободным временем. Генри Форд, дающий рабочим максимум того, что вообще рабочие могут получить, высказывается в том смысле, что личных отношений у предпринимателя и рабочих в деле не может быть: рабочий или нужен, или не нужен, или годен, или не годен. Предприниматель без жалости увольняет ненужного и негодного. Оплата труда устанавливается соответственно ценности услуг и возможностям предприятия: вспомоществований и прибавок на лечение и семью предприятие давать не может, для этого существует социальное страхование и кассы взаимопомощи[82].

На таких деловых началах можно построить нормальные взаимоотношения труда и капитала в большом предприятии, если заинтересованные стороны обладают правом и возможностью защищать каждая свои интересы, и если, на случай несогласия, над ними стоит высокий авторитет беспристрастной справедливости.

Система, выросшая на основе классовой борьбы, уродлива и опасна. Нововведения президента Рузвельта только усилили эту опасность, поскольку они покровительствуют организации профессиональной самозащиты рабочих, не ограничивая их в средствах борьбы и внушая уверенность, что сочувствие власти на стороне рабочих. Если рабочие не соизмеряют своих естественных и законных по существу притязаний на улучшение условий труда с экономическими возможностями предприятия и с условиями хозяйства страны, то это может создать угрозу общественному порядку и благополучию страны. Если предприниматели не идут навстречу разумным притязаниям рабочих, то это так же недопустимо и вредно, но это не так опасно: с предпринимателями легче сговориться и легче на них воздействовать. Революции они не произведут. Но во всяком случае в наше время уже недопустимо, чтоб государственная власть стояла в стороне и равнодушно взирала на такие проявления классовой борьбы, которые расшатывают все народное хозяйство.

Система, созданная в Италии на основе Хартии Труда, хотя она и не безупречна и во многом не пригодна для других стран, но поучительна в том отношении, что не только не стесняет, но даже поощряет организацию самостоятельной защиты интересов предпринимателей и рабочих. Она, однако, внушает и тем и другим, что над их интересами стоит интерес общегосударственный, интерес национального благополучия, исходя из которого та или другая сторона должна уступить, когда это понадобится.

Разумеется, на практике эта система, вероятно, оставляет мало свободы действий, ввиду фактического руководства во всех организациях представителей фашистской партии, но не в этом сущность системы, важна ее идея.

Иначе поставлена организация национального труда в Германии. Закон 1934 г. (§ 2) в качестве одной из обязанностей предпринимателя указывает заботу о благополучии персонала предприятия (Fürsorgepflicht). В чем же сущность этой обязанности? Комментаторы закона говорят о невозможности дать исчерпывающее пояснение ее. В основе этой обязанности должно лежать человеческое отношение к рабочим и понимание этических требований, которые возлагает на руководителя предприятия его положение. ’’Быть руководителем это значит не только уметь приказывать. Водительство это ответственность и внутренняя готовность к социальным поступкам в отношении к лицам, подчиненным руководству" (Мансфельд).

Рабочие и служащие, по новому германскому праву, составляют ’’дружину", во главе которой стоит руководитель предприятия. Для поддержания начала единения в предприятии образуются ’’советы доверия", составляемые из членов германского трудового фронта. Эти советы и должны способствовать улучшению производства и в то же время улучшению взаимоотношений хозяина, служащих и рабочих. Высшей инстанцией является комиссар труда, который облечен правом приостанавливать исполнение распоряжений руководителя (хозяина) предприятия.

Конфликты в предприятии разрешаются "Судами чести", уполномоченными не только на оштрафование, но и на устранение предпринимателя "по несоответствию".

Предпринимателям внушается, что они должны искать сближения со своими сотрудниками.

Сближение с рабочими на основе человеческих взаимоотношений, "постоянное личное участие к отдельным лицам, вникание в мелкие заботы и нужды их частной жизни, скажем семейных обстоятельств служащего, создает особую их привязанность". Необходимо заботиться не только о материальных нуждах рабочих, но и о гигиене, эстетике, об удовлетворении интереса к злободневным вопросам и т. д. Того, кто проникнут необходимым этическим сознанием, учить не надо, он будет действовать человечно; у кого нет этого этического чутья, того не научат и самые подробные указания закона (Герстнер).

По существу, все это вполне приемлемо, поскольку и на рабочих, в свою очередь, возлагается обязанность подчиняться руководителю предприятия. Но германский закон не рекомендует, а требует от предпринимателя, чтоб он заботился о благополучии своего персонала, и устанавливает это в такой неопределенной форме, что дает возможность широкого вмешательства в жизнь предприятия. В самом деле, государство, издавшее такой закон, не может снять с себя обязанности следить за его выполнением. Поскольку поэтому закон выполняется серьезно, он ставит предпринимателей в тяжелую зависимость от комиссаров так наз. трудового фронта.

Век эгоистических и классовых интересов изживается сам собой. В отношения предпринимателя и рабочих новое культурное сознание должно внести взаимоуважение, сознание, что наряду с противоположностью у них есть и общность интересов, и, наконец, сознание необходимости подчинять частные интересы общим. Для такого культурного перерождения менее всего пригодны принудительные средства, склонность к которым так явно сквозит в германском законодательстве с его идеей "социального долга". Меньше всего нужно будет к ним прибегать в том случае, если будет достаточно популяризировано и разъяснено значение предпринимательской деятельности.

Больше всего принуждения по отношению к трудящимся применяет та система, при которой хозяйство целиком подчиняется государству. Так, например, в Советской России, где частное предпринимательство почти целиком искоренено и рабочие поставлены лицом к лицу с государством как хозяином, положение рабочих стало много хуже, заявление с их стороны претензий и недовольства равносильно борьбе против государства. Менее жестока, но тоже заражена духом принудительности система фашистских стран.

ГЛАВА 17 Идеи нового предпринимательского права

Предпринимателю нужна свобода, как рыбе вода. Свобода нужна всем людям творческого труда: ученому, изобретателю, художнику. Но творчество предпринимателя связано с судьбой многочисленных его сотрудников, а судьба его предприятия связана с интересами многих других предприятий и лиц. Вот почему в отношении предпринимателя государство не может оставаться в положении равнодушного зрителя.

История знает периоды, когда государство значительно расширяло свободу хозяйственной деятельности, и, наоборот, периоды широкого вмешательства в хозяйственные отношения. В наш век происходит как раз усиление государственного регулирования, изжитие экономического либерализма.

Либеральное (правовое) государство выполнило свою культурную миссию: оно воспитало гражданское самосознание, пробудило творческую энергию и укрепило дух предприимчивости.

Однако и либерализм отжил свое время, пришла пора новых преобразований. Свобода, которую либеральное государство приняло за основу своего режима, привела к своему собственному отрицанию. Опасность перепроизводства и падения цен заставила предпринимателя ограничивать конкуренцию и объединяться в картели, синдикаты и тресты, которые либо ограничивают свободу деятельности их участников, либо объединяют и регулируют и их производство, и их сбыт. Свободный договор между предпринимателем и рабочим тоже отходит в область прошлого. Обе стороны: работодатель и рабочий объединяются в союзы, в целях организованной защиты прав, и либо ведут организованную борьбу титанов, потрясающую благополучие всей страны, либо заключают коллективные (тарифные) договора, которые на известный срок приостанавливают свободу соглашений на рынке труда. Обе стороны: работодатель и рабочий объединяются в союзы, в целях организованной защиты прав, и либо ведут организованную борьбу титанов, потрясающую благополучие всей страны, либо заключают коллективные (тарифные) договора, которые на известный срок приостанавливают свободу соглашений на рынке труда.

В этих новых условиях государство не может оставаться только наблюдателем. Роль "ночного сторожа" уже недостаточна для власти, когда перед ее глазами возникают такие могущественные силы, как организации предпринимателей, возглавляемые "королями" нефтяной, стальной, угольной и др. видов промышленности, такие средоточия финансовой мощи, как банки с миллиардными оборотами, и такие организованные армии пролетариата, как современные тред-юнионы, могущие всеобщей забастовкой парализовать всю экономическую жизнь страны.

Перерождение правового государства происходило постепенно. Вначале государство ограничивалось расширением своей деятельности. С позиции наблюдателя оно перешло к более активной роли, приняв на себя, главным образом, защиту интересов широких масс населения, ограждение трудящихся и потребителей от злоупотребления экономическим могуществом предпринимателя и финансиста. Рабочее законодательство и контроль над деятельностью синдикатов и трестов знаменует новый этап в развитии государства. Из личины либерального государства вырастает тип государства социально-политического.

Однако даже осторожная попытка внести контроль и частичное вмешательство в стихию частного хозяйства дает толчок к осуществлению более радикальных и уже опасных мер. Как обыкновенно бывает, недовольство каким-либо порядком рождает стремление к противоположности, а первый шаг к ограничениям создает соблазн к дальнейшим еще более решительным мерам в том же направлении. Такими попытками и характеризуется переживаемое нами время. Полную противоположность либеральному (правовому) государству представляет собой коммунизм, взлелеянный не только социалистическими доктринами XIX в., но и опытом военного хозяйства 1914–1918 гг., когда в Германии, а вслед за ней и в других государствах режим свободного хозяйства подвергся существенным ограничениям.

Хотя по окончании войны все вернулось к прежним началам свободы собственности и конкуренции, но опыт т. н. военного коммунизма не прошел даром и подход к вопросам регулирования производства, торговли и потребления совершается теперь с большей уверенностью и смелостью, чем это было в годы войны. Таким образом на наших глазах вырастает новый тип государства.

Но где же границы, которые отделяют регулирование от управления? Если государство становится на путь властного вмешательства в хозяйственные отношения, то не возникает ли опасность, что оно начнет распоряжаться предприятиями и подчинит хозяйство своему руководству? Не является ли государственное регулирование той наклонной плоскостью, по которой система частного хозяйства, регулируемого государством, соскользнет в сторону социалистических опытов, уничтожающих собственность и свободу договоров?

Единственно верный путь к предотвращению такого широкого вмешательства в хозяйственную сферу, которое вовсе уничтожает свободу предприимчивости, это оформление нового права, которое соответствовало бы задачам нашего времени.

Зоркий глаз и чуткое ухо замечают нарождающийся новый порядок. Знаменитый историк П. Г. Виноградов предуказывал необходимость преобразования существующей правовой системы:

"В нашу эпоху, говорил он[83], все более и более распространяется убеждение, что существующие системы права перестают отвечать основным нуждам современного общества. В наши дни не надо быть социалистом для того, чтобы чувствовать, что существующие системы положительного права, возникшие под влиянием феодальных представлений и теории свободного договора, придется весьма значительно изменить ради приспособления их к потребностям растущей демократии. Всюду возникают планы реформ и попытки законодательных улучшений; и хотя мы не можем здесь детально рассматривать эти планы и попытки, мы все же можем отметить, что их проявление и развитие, несомненно, свидетельствует о происходящей перемене в основных правовых понятиях".

Эволюция современного государства, расширяющего сферу своей деятельности, создает ту переходную эпоху, которая особенно нуждается в направляющих формулах. Иногда формулами права удается беспорядок и разрушительные силы ввести в русло закономерности и практичности. В наше время эта попытка особенно своевременна, так как все смелые преобразования социально-экономического характера базируются теперь на публичном праве и поэтому угрожают частно-хозяйственному предпринимательству и конкуренции.

Государство, которое объединяет в своих руках и политическую и хозяйственную власть, становится опасным по своему могуществу.

Необходимо поэтому четко наметить пределы государственного вмешательства в хозяйство. Для этого нужно, прежде всего, определить его задачи.

Государство уже давно проявляет свое внимание к вопросу о взаимоотношениях предпринимателей и рабочих. Оно не может допускать, чтобы грузчики при проведении забастовки приостанавливали разгрузку пароходов, привезших необходимые для страны материалы и нарушали правильный ход жизни всей страны. Допустим, напр., что остались непогруженными экспортируемые из страны фрукты. Они погибнут как скоропортящийся продукт и садоводы потерпят огромный ущерб, причем возможно, что заказчики обратятся к другим поставщикам и может быть потерян рынок сбыта. В результате понесут убыток пароходовладельцы, садоводы, торговцы и, следовательно, народное хозяйство в целом. Или предположим, что грузчики задержат разгрузку парохода, доставившего сельскохозяйственные машины. Машины могут запоздать ко времени работ и сельское хозяйство страны потерпит существенный урон. Все это недопустимо. Грузчики должны помнить, что они составляют одну из частей хозяйственного механизма, что есть интересы, общие для разных слоев населения и что необходимо согласовывать свои поступки с интересами национального хозяйства. Это согласование интересов можно назвать солидаризацией. Правопорядок, который не исключает свободу борьбы за групповые интересы, но требует согласования ее с интересами других групп, можно назвать солидаризмом.

Если рабочие добиваются столь значительного повышения заработной платы, что удорожаются продукты широкого потребления и вследствие этого вздымается уровень цен, то этим они задевают интересы очень широких слоев населения, а отнюдь не одних только своих работодателей. Контроль над движением заработной платы не может не входить поэтому в обязанности современного государства. Вопрос идет только о том, чтобы в эту область не вносилась принудительная регламентация, пока заинтересованные стороны сами разрешают свои вопросы. Но если рабочие, пользуясь своей организованностью и давлением массы, вырывают такую долю из народного дохода, которая значительно понижает долю других полезных классов и нарушает экономическое равновесие, государство вправе предъявить к ним требование о самоограничении.

Такого рода требования можно предъявлять и к предпринимателям. Нельзя допустить, чтоб предприниматель выпускал на рынок гнилой товар или обманывал заграничных купцов, хотя бы это и было ему выгодно. При системе экономического либерализма к такого рода действиям отнеслись бы снисходительно: потребители сами должны ограждать свои интересы, купцы должны знать, что они покупают и как обеспечить себя от обмана. Так было еще в начале этого века. Но в наше время рассуждают уже иначе. Доверие к промышленному и торговому классу страны обеспечивает успехи народного хозяйства, и наоборот: недобросовестность хотя бы некоторых коммерсантов бросает тень на всех торговцев и при существующей в наше время острой конкуренции подрывает национальную торговлю. Каждый производитель должен поддерживать добрую репутацию изделий своей страны. Каждый должен помнить, что его поведение отражается на интересах не одних только случайных потребителей, но всей страны. Поэтому государство вправе бороться с недобросовестностью промышленников и, осуществляя идею солидаризма, — оберегать свободу хозяйственной деятельности и инициативы, но лишь под условием соблюдения интересов нации и государства. Это условие не нарушает права собственности, но дает власти возможность контроля.

Когда, напр., экспортеры подмешивают к доброкачественному зерну всякую дешевую примесь, они создают угрозу для экспорта в будущем. Государство не может безразлично относиться к подобному явлению и правильно поступает, контролируя качество экспортируемых товаров.

Если банкир спекулирует на валюте и подрывает доверие к деньгам своей страны или подвергает неосторожному риску доверенные ему деньги вкладчиков, то государство не может сохранить за ним свободу действий. Вора, укравшего кошелек, присуждают к тюремному заключению, а спекулянта, разоряющего тысячи людей, оставляют на свободе. Нельзя назвать это нормальным, но с точки зрения интересов населения важно не наказание спекулянта, а предупреждение вредной спекуляции, а потому и здесь необходим контроль и укрепление сознания в необходимости согласования частных интересов с общими. Количество примеров можно было бы значительно увеличить, но и сказанного достаточно, чтоб уяснить задачи современного государства в области народной экономики. Не убивать частную инициативу, не превращать хозяев в чиновников, не диктовать из канцелярии хозяйственных заданий, а только согласовывать противоположные интересы, когда это не может быть достигнуто самими заинтересованными, и не допускать, чтоб деятельность отдельных лиц и групп вредила интересам государства. Государство не может навязывать частному хозяйству те цели, которые ему чужды, и приносить индивидуальные или групповые интересы в жертву "общему благу", оно может допускать только такие ограничения, вернее такое соподчинение или согласование прав, в интересах общей выгоды, которые приносят одновременно выгоды и тем, кто подвергается ограничениям.

Этим оправдывается обязательная прививка оспы, обязательное всеобщее обучение. Принуждение применяется здесь и в интересах общества, и в интересах тех лиц, которые подчиняются принуждению. На таких же принципах могут быть построены требования о сокращении или расширении производства, изменении назначения или характера производства, согласовании цен, изменении условий труда.

Когда Веймарская конституция 1918 г. провозгласила, что собственность есть обязанность, она открыла двери для вторжения в область частного права чуждых ему начал права публичного. Когда право становится обязанностью, оно перестает быть частным правом. В нашем представлении собственность — это по-прежнему наиболее полное и наиболее свободное право на вещь, но только подлежащее, при его осуществлении, согласованию с интересами и правами других собственников и интересами государства в целом.

Современный мир мечется в поисках новых хозяйственных форм, и ознакомление с разнообразными попытками в этом направлении не может не создать впечатления, что прежняя система свободного или, скажем, анархического хозяйства не соответствует новым условиям жизни.

Наблюдающиеся сдвиги и явное усиление государственного влияния в области хозяйства вызваны тем, что великая война 1914–1918 гг. внесла расстройство в мировое хозяйство и нарушила естественное развитие хозяйства многих народов.

Четырехлетняя война способствовала исключительному развитию промышленности США и Японии и после войны эти государства не могли уже безболезненно вернуться к прежнему уровню производства. С другой стороны, государства, задолжавшие за время войны, были заинтересованы в том, чтоб меньше покупать и больше продавать за границей, иначе их государственный долг возрастал бы еще больше. Поэтому после войны стали воздвигаться таможенные барьеры даже в странах, традиционно придерживавшихся принципа свободной торговли (фрит редерства), а поэтому страны, широко развившие свое производство, оказались в необходимости либо обеспечить себе новые рынки сбыта, либо перестроить свое хозяйство.

Глубокие потрясения в мировом хозяйстве вызвала также революция в России. Она сделала Россию ненадежным поставщиком и ненадежным потребителем.

Хотя обстоятельства, которые внесли столь серьезные изменения в хозяйственные взаимоотношения государств, носят временный характер, но они существуют.

Поэтому, как бы ни были заманчивы и теоретически убедительны начала свободной экономики, было бы непрактично и нецелесообразно опираться исключительно на них, закрывая глаза на властные требования действительности.

Но и независимо от злободневных обстоятельств нужно признать, что усиление хозяйственной активности государства в обстановке развитого капитализма представляется вполне естественным. Приведенные выше примеры показывают, что государство не может не стремиться к контролю над деятельностью банков, крахи которых разоряют сотни тысяч людей. Оздоровление кредитно-финансовой атмосферы в стране составляет обязанность государства. Государство не может относиться равнодушно и к деятельности трестов, устанавливающих фактически монополии производства и торговли, его обязанность предупреждать злоупотребления со стороны этих монополистов и оберегать население от возможных злоупотреблений их экономическим могуществом.

Государство не может допускать таких форм борьбы между капиталом и трудом, которые равносильны внутренней войне, хотя бы и без применения оружия, потому что такая острая борьба приносит ущерб народному хозяйству. Но если государство не может оставаться в роли зрителя при конфликтах между предпринимателями и рабочими, то оно должно быть готово найти справедливое и целесообразное решение этих конфликтов, а для этого необходимо входить в экономическую жизнь предприятий и обладать компетентными органами.

А может ли государство безразлично относиться к тем разрывам в ценах, которые принято теперь называть ножницами и которые ставят в невыгодное положение то сельское население, то городское? Или к тому, что промышленники страны, не учитывая возможных политических перемен и увлекаясь временно благоприятной конъюнктурой, слишком расширяют производство без подготовки к неизбежному в скором времени сокращению?

Таким образом, экономический активизм государства в наше время представляется вполне оправданным. Вопрос идет о пределах и формах участия государства в хозяйственной жизни.

Основные идеи настоящей книги подготовили нас к ответу на эти вопросы. Наше основное положение говорит о том, что хозяйственная жизнь народа развивается успешно только в атмосфере свободного предпринимательства, а свободное предпринимательство предполагает неприкосновенность собственности и свободу договоров. Если это основное положение правильно, то нетрудно сделать вывод, что та система государственного вмешательства, которая колеблет собственность и устраняет возможность соревнования, которая сокращает поле деятельности предпринимателя и заменяет его чиновником, не заслуживает поощрения. И если подобного рода мероприятия оправдываются исключительными обстоятельствами, как, например, войной, во время которой все должны быть готовы к лишениям и ограничениям, то они должны быть изжиты вместе с изменением обстоятельств, вызвавших их применение.

Два различных типа участия государства в народном хозяйстве можно охарактеризовать следующим образом: в одном случае государство предписывает, что надо делать, в другом оно указывает, чего нельзя делать.

С точки зрения основных идей настоящей книги заслуживает поощрения только вторая система. Неизбежным следствием первой, чем бы то ни было вызвано ее применение, будет оскудение предпринимательского духа в различных его проявлениях. Производитель отвыкает от мысли о возможной конкуренции. Торговец не боится, что не угодит покупателю. Финансисту не нужно заботиться о подыскании подходящих клиентов. В этой обстановке природные способности предпринимателей притупляются, а у смены не создается интереса к предпринимательству, и, кроме того, становятся неблагоприятными условия для подготовки и совершенствования смены. Вырождение предпринимательства при такой системе неизбежно.

Иначе надлежит оценить систему контроля, которая ограничивается недопущением некоторых вредных для народного хозяйства начинаний или согласованием некоторых противоречивых интересов. Нельзя отрицать полезности таких мер, как запрещение предприятий, производящих предметы, которые имеются в достаточном количестве, в то время как не хватает предметов первой необходимости. Государство в этом случае не навязывает определенных предприятий и обязательного поведения, но наталкивает на таковое. Небесполезно ограничение предприятий такого рода, которые явно не могут конкурировать с уже существующими предприятиями в других районах или странах, о чем предприниматель может не знать. Возникновение заведомо нежизнеспособных предприятий не приносит ничего, кроме вреда: без пользы затрачиваются средства, создается опасность для других предприятий, входящих в деловые сношения с новым, не обеспечено положение рабочих.

Никаких возражений не может быть против контроля над торговлей с точки зрения соблюдения добросовестности в отношении качества, меры и веса товаров, в особенности когда это касается внешней торговли или снабжения нуждающегося населения предметами первой необходимости.

Вполне целесообразны меры, вносящие некоторые коррективы в распределение богатств. Так, напр., до сих пор законодательство знало ограничения лишь размера процентов по займу. Но это мера односторонняя. Было бы правильнее, если бы было также установлено максимальное жалование, независимо на казенной или частной службе, но в зависимости от степени обеспечения на старость. Равным образом следовало бы ограничить и предел вознаграждения тантьемами (бонусами), напр., определенным процентом от общей суммы дивиденда. В то же время целесообразно ограничение и дивидендов путем установления, например, нормы в 15–20 % на вложенный капитал, с тем чтоб излишек прибыли накапливался в деле для его расширения, создания дополнительных предприятий, переоборудования или, наконец, для обеспечения выдачи дивидента в периоды кризиса и убытков. Если бы закон установил на подобные случаи обязательные неприкосновенные резервы, наряду с запасным капиталом и амортизационными расходами, то это предохранило бы акции от резких падений на бирже и тем способствовало бы привлечению народных сбережений в промышленные и торговые предприятия, уменьшая риск акционеров. Еще более способствовало бы этому установление правил о периодическом распределении накопленных таким образом капиталов. Так, напр., каждый десять лет можно было бы половину фонда выдавать участникам деньгами или новыми акциями, а другую половину оставлять в деле на следующий десятилетний период. Особенно целесообразно ограничение дивиденда предприятий, работающих на войну или расширяющихся во время войны: никто не должен наживаться за счет общего несчастья.

Что касается вопросов регулирования отношений труда и капитала, то здесь вмешательство государства не должно выражаться в предписании определенных норм вознаграждения и других условий работы. Целесообразнее оставить здесь свободу соревнования и соглашений, но только пора заменить систему забастовок и локаутов принудительным арбитражем, в виде суда экспертов. Положения и практика подобного порядка разрешения трудовых конфликтов уже достаточно разработаны.

Разработка подробной программы мероприятий, которые могли бы с успехом применяться в качестве обязательных организационных и контрольных начал в народном хозяйстве, не составляет задачи настоящего труда, к тому же она не могла бы иметь общего значения, так как подобные мероприятия должны соответствовать местным особенностям и условиям. Важнее общие идеи и принципы, которые предопределяют основную или генеральную линию экономической политики, при сохранении возможно большей свободы предпринимательской инициативы[84].