Предтечи Зверя. Изродок

Глава 12

" Шалунишки" не появлялись довольно долго - осторожничали. Я начал дремать. И пригрезилось, что сижу я на камне, опустив ноги в воду. А ноги не свои, волосатые, а гладенькие, стройненькие, девичьи. И вода не какая-нибудь, а морская, плещется о камень. Звезды в ней отражаются. Ветерок солоноватый шевелит мои длинные волосы. Щекотно. Хихикаю. А отец тихо шипит откуда-то: " Тихо, сынок. Потерпи. Будь посерьезнее. Они наверняка придут". Да я сам знаю, что придут. Но непривычно по первому разу. Ага. Вон и фары. Два мотоцикла, как и раньше на других пляжах. Они? Молодец па, так вычислить! Да, они. Останавливаются рядом, у самой воды. Без сантиментов, без экивоков. Фонарь в лицо. Нож к горлу: "Молчать, сучка!" Они? Еще секундочку терпения. Валят на песок. Все! Они! И я вскакиваю на ноги уже в своем обличье. И отец из воды - во всей красе. Только один, самый продвинутый попытался отмахнуться ножом. С него и начнем…

Свою засаду я проспал до самого утра. Проснулся от заглядывающего в окно солнца. Блин, не поздно ли? Все-таки забот сегодня… А чего это я… Черт! Черт, черт, черт! Что это?

Оказалось, что я спал на прикроватном коврике, а на моей кровати лежали три незнакомца с неестественно бледными, нет, вообще белыми лицами. Ну, и это не так страшно. Но каким ужасом были перекошены эти и без того неприятные фейсы! И, кроме того… Нет, и важнее всего - они были мертвы. Я осторожно приподнял простыню, которой они были укрыты. На одежде - ни кровинки. Ран не видно. Кроме аккуратных четырех дырочек на шее каждого. Это здесь у нас венозная артерия, да? Кто-то прокусил и высосал кровь? Я набросил на несчастных простыню, попятился, затем кинулся в ванную. Нет! Крови не видать. Оскалился. Да ну, бред какой-то. Не моими зубами. Подкинули? Зачем? Опять повязать? Но с такими ранами? Не, не знаю, но надо рвать когти. Прислушался. Тихо. Выжидают? Но чего ждать-то? Ладно. Посмотрим, кто такие. Я опять приоткрыл тела. Нет, никогда не видел. Что в карманах? У одного - паспорт, водительское удостоверение, документы на машину. У одного…ого! Фальшивое, но добротно сделанное удостоверение сотрудника все еще весьма уважаемого органа. У всех троих весьма внушительные тесаки. А так… Ладно, по личности - позже. Сотовики у всех. Забрать. Свои вещички. Этих - укроем. Все. Теперь кое что уточним у лукавой коридорной и - сматываемся.

- Но я… я… честное слово… ничего…

- Девушка, мне некогда. Но если хочешь, мы сейчас вызовем милицию. Там на дне еще осталось. И пальчики твои на бутылке. И дружки твои кое-что уже рассказали, - блефовал я. - Не хочешь неприятностей, - быстро все выкладывай. И как на духу. Ну?

- Они… Старший… Сказал, что если будешь что заказывать, сначала ему передать. Что вы - наркокурьер и вас надо растрясти. Дал пять сотен евро.

- Дешево свою и чужую жизнь ценишь, а?

- Но я… Ай…

- Слушай теперь. Ты ничего не знаешь. Я там повесил табличку: " Не беспокоить". Сдаешь смену… скоро? Тем более. И ничего не знаешь. Ничего не видела. При любом раскладе. Меня тоже. Ни когда пришел, ни когда ушел. Возможно такое?

- Бывает. Но когда постоялец сдает номер.

- Я не сдавал. Все. Поняла?

- А они?

- Они тоже будут молчать. Ручаюсь.

В фойе первого этажа администраторша о чем-то переругивалась с кассиршей и внимания на меня обе не обратили. Тем лучше. Пусть ищут покойного Алика. Но, видимо, засиживаться мне здесь не судьба. В суд не пойду. И вообще, это все - черт знает что! Что это со мной и вокруг меня творится? Не-ет. В райцентр, повидаю Тамару… А зачем, собственно? Зачем… Гм… зачем… Может, уже успокоилась и расскажет, чего она так испугалась. А! Может, просто увидеть. Не знаю. Давай шеф, жми.

Дверь мне открыл хозяин. Отец Тамары то бишь.

- Здравствуй - здравствуй, непризнанный гений, заходи, - протянул он мне руку. Мама! (это он жене), наш пропавший Лист объявился!

- Почему лист? - улыбнулся я в ответ на искреннюю улыбку маэстро.

- Ну, как же! Так мог исполнять собственный произведения только лист. Знаете: " Быстро, быстро, еще быстрее, быстро, как только можно, и на следующей странице "Еще быстрее". А у нас, вот, чудо случилось. Вы не представляете, какое это счастье, вновь видеть все это - он широко развел руками. - Только, - понизил он голос, - моей теперь тяжело. Это как предательство какое получилось. Нет, за меня она рада, но все-таки… Пройдемте к ней.

И действительно, Феофиловна за это время резко сдала. Сидела грустная такая, неподвижная, ушедшая, или точнее, оставшаяся одна в этой тьме. Правда, когда мы вошли в комнату, встала, улыбнулась, протянула руку. И знаете, так ее жаль стало, что не смог я изобразить какое-то рукопожатие, поднес ее к губам, поцеловал. Оценила, покрылась легеньким румянцем, даже улыбнулась уже по-другому.

- Присаживайтесь, сейчас обедать будем, вот-вот Тамара придет. А пока… все-таки большая просьба. Я тут по памяти кое-что восстановил из вашего… репертуара. Знаете, один отрывок… Он выпадает из общей канвы. И я не пойму, откуда. Вот это - он потянулся за нотами и подал мне исписанные листы. Ну, признайтесь, не томите!

- Я вот это играл? - изумился я.

- Не томите, Виталий. Как я мог такое пропустить? У кого?

- Да честное слово, не знаю. Так, навеяло.

- Навеяло? Вам? Вот просто так? Ну, Виталий, вы… вы… просто гений! Да-да, и не смущайтесь!

Звонок в дверь прервал, к моему облегчению, эти восхваления.

- Томка. По звонку слышу. Она вечно торопится, нет терпения ключи из сумки доставать, - объяснил хозяин, направляясь в коридор.

- Вы только… осторожно, пожалуйста, - прошептала слепая. - Она только-только в себя приходить стала.

Слышно было, как что-то шепчет девушке отец. Ну, слава Богу, не сбежала, не забилась в истерике. Но в комнату предварительно заглянула, а вошла, словно здесь сидела здоровенная бешенная псина.

- Здравствуйте, - почти прошептала она.

Боже, как она съехала за эти дни. Лицо - одни глазищи. Но какие! И все. Ничего другого я уже не замечал.

- Здравствуй, - почему-то таким же сдавленным шепотом произнес и я.

- Мы тут говорили о музыке, - взял инициативу в свои руки отец. - И знаешь, Том, оказывается, это он сам. Это - вновь потряс маэстро исписанными листами - он сам написал! Он просто велик, твой знакомый. И, наверняка, очень добр. Злой человек такого не напишет.

- Злой человек - нет, - странно вздохнула девушка.

- Вот и лады. Сейчас пойдем обедать.

- Мы не хотим обедать. Мы прогуляемся, - покачала головой Тамара.

- Ну что же ты за гостя…

- Я знаю. Правда, Виталий?

Что я должен был сказать? Тем более, что есть мне действительно, не хотелось.

- Но вы обязательно потом приходите. Не пропадайте! - это маэстро мне уже вдогонку.

- Далеко не пойдем. Вот здесь, на солнышке, - предложила Тамара и не спрашивая моего мнения устроилась на скамейке возле своего же подъезда. - Ну?

- Не понял?

- Зачем приехал? Что ты от меня хочешь?

- От тебя? Хочу?

- Ничего не хочешь? Просто так заглянул?

- Но, Том, я… но я же люблю тебя.

- Ты? Любишь? - девушка изумленно округлила и без того огромные глаза.

- А что тут удивительного?

- Ты?! Можешь?! Любить?!

- Но… но я не понимаю…

" Господи! Она что, узнала про Лисичку? Или про…", - пронеслось в голове самое банальное.

- Все ты понимаешь. И я не дурочка. Видела…

- Что? Да что же видела?

Девушка вздрогнула, потом взяла себя в руки.

- Тамара! Ради Бога! Беги сюда! С мамой плохо! - прервал маэстро с балкона на самом интригующем месте выяснение наших отношений.

Одним махом, словно из катапульты, Тома пронеслась по лестнице и оказалась в квартире. Даже я приотстал, хотя ноги-то у меня подлиннее - через три ступеньки пер.

- Вот… Скорую я вызвал… - лепетал Тамарин предок, удерживая бьющуюся в конвульсиях женщину.

- Он… маму… трогал? - прошипела девушка.

- Виталий? Нет… Только руку поцеловал… А что? - растерялся маэстро.

- Что же ты делаешь, чудовище? Ее-то за что? - начала вдруг трясти меня за ворот рубахи девушка.

- Да я… да ты что?

В это время мама Тамары забилась в еще более сильных судорогах, потом разом обмякла, затихла.

- Умерла? Умерла? - прошелестел музыкант, лихорадочно пытаясь нащупать пульс.

- Га-а-ад! - девушка отпустила меня, но рванулась почему-то не к матери, а на кухню. Я же кинулся к слепой. И совсем она не умерла. И даже наоборот…

- Обернись, тварь! К смерти своей обернись!

Я обернулся, и Тамара вдруг ткнула меня здоровенным ножом в живот. Это было столь неожиданно, что я даже не понял сразу и не почувствовал боли.

- Она же… жи… - пролепетал я, чувствуя, как подкашиваются ноги.

- Где смерть твоя? Здесь? Или здесь? - уже со всего размаха ударила ножом меня явно обезумевшая девушка. И смерть моя действительно была "где-то здесь", потому, что закружилось, закружилось все у меня перед глазами, а затем взорвалось и разлилось ярко-зеленым пламенем. … Отец внимательно смотрит на меня и грустно качает головой.

- Ты должен запомнить, сын, раз и навсегда, что это - жизнь. Это - борьба. Они злы и свирепы. Они неисправимы. Это - отбросы, брак, может, специально созданный природой для нашей цивилизации.

- Я понимаю, отец. Но… не могу пока. Не могу!

- Без этого ты не станешь и не будешь взрослым.

- А что я буду?

- Не знаю… У нас в роду никогда не было такой… аномалии, но в других семьях… нет, лучше тебе не знать. Лучше попробуем еще раз. Я сам подберу… дичь.

Успокоенный, я засыпаю, а отец ласково гладит меня по лицу…

- Драк, драаак, ну, очнись же! - голос Тамары. Нежный голос и ласковые прикосновения. Я лежу в маленькой комнатке на маленькой кроватке. Такой маленькой, что ноги свисают чуть ли не на половину. Наверняка, Тамарина комнатка и ее же кровать.

- Ну, очнулся! Молодец! Как ты? Не очень больно?

Да за такой взгляд этих глаз я бы, я бы… Эх, жаль, что ничего не болит! Да, действительно ведь ничего не болит! Да что же это? И Тамара с ножом привиделась? Я под одеялом провел рукой по телу. Ничего. В смысле ран.

- Я уже смотрела. Ничего. Заживает как… как…, ну не знаю.

- Смотрела?

- Ну… перевязала было, - ее почему-то передернуло. Ну да, "почему-то". Кишки реально мне выпустила. Кого же от такой картинки не передернет. Но что и как дальше?

- Это папа. Он закричал, что ма жива. И она на крик сказала, что глаза, словно слезами наливаются. Па закричал, что все, как у него. Потом увидел, что с тобой… В общем, когда санитары приехали, они обоих забрали. У па натура тонкая, артистичная. Вот он в обморок и свалился. А я, пока они еще не приехали, тебя сюда затянула. Вот и выхаживаю.

- Не понимаю. Постой, дай въехать. Значит, маму со слезящимися глазами - в "Скорую", папу с обмороком - в "Скорую", а меня со вспоротым пузом - сюда, "выхаживать"? Как эээ кота какого?

- Ну какого там кота? Почему?

- Ну, людей - врачам, а котов - сами выходим?

- Виталь, давай не будем. Тебя - санитарам? Еще одну скорую вызывать потом?

- Загадками говоришь. И вообще - чего воркуешь? Чего не добила? Может, для того и оставила?

- У мамы, как и у отца, восстановилось зрение. И еще - голос. Ты бы послушал!

- Рад за вас всех. И что?

- И отца и матери касался ты. Мы с па вспоминали. В тот вечер ты ее не трогал, как-то при знакомстве обошлись. А отцу руку пожимал. А в этот раз - матери. Значит, это ты?

- Ну, если так, давай тебя поцелую, чтобы мозги немного… А то с ножом!

- Но я думала, ты ее, как Женьку и тех других…

- Я?

- А кто, я что ли? Ты что, совсем меня за дурочку считаешь? И кроме того… ну, видела я, Виталя. Уже два раза видела. Тогда, у скамейки… И ужасно испугалась. Особенно, когда ты меня еще схватил и поволок.

- Понес.

- Угу. Оно, конечно, захватывающе, но я еще не привыкла. Виталь, а ты можешь все время быть вот таким?

- Каким?

- Ну, вот таким. Красивым. Стройным… человеческим, - осторожно погладила меня по лицу девушка. Я перехватил ее руку, поцеловал. Тома немного напряглась, но ладошку оставила у меня на губах. И я начал потихоньку по этой нежной коже красться губами выше, выше, к плечу, к шейке, к щечке, к челочке, к губкам… Здесь девушка затрясла головой и отстранилась.

- А что я не всегда такой? - продолжил я начатую тему.

- Ты сам знаешь.

- Да сам я, - резко вскочил я с койки. И ахнул, вновь укутываясь в одеяло. Я был абсолютно голый!

- А что было делать? Вся одежда в крови и в этой… Ай! - ее опять передернуло. - И вообще, тебе же все равно, правда?

- Что все равно? Почему?

- Но это же все не настоящее?

- Да… да ты что? Как это не настоящее! Еще какое… Откуда ты знаешь, нет, откуда ты такое придумала?

Она обидела меня и озадачила. На что, на протез какой намекает? С чего бы? Если она, когда я лежал без чувств… дурота! Она же не такая! Или… Нет, брежу. Я потер виски и вопросительно уставился на девушку.

- Ну ладно, - вздохнула она. - Хватит. Скоро па приедет. Я его убедила, что ему что-то почудилось. Но я то знаю. Давай на чистоту… Кто ты, драк?

- Дурак???

- Ну, хорошо… Действительно, неблагозвучно. Сократим по- другому. Дрон, а? Пойдет? Так то ты, дрон?

- Загадками говоришь.

- Все. Хватит. Если не веришь, что видела, пойдем к компу. Можешь уже? Тогда вон, возьми, оденься. Это па покупал, - кивнула она на какую-то одежду. Не то маэстро был в хорошем настроении, не то тамара ему подсказала, но все - от белья до майки оказалось "последнего писка".

- Ничего прикид, - обернулась на мое "готово" девушка. - Да и сам… Эх, это бы все - и наяву. Ладно, идем.

Она включила довольно устаревший комьютер и пока он загружался, объяснила.

- Когда ма вдруг очнулась и сказала про глаза, а отец - что симптомы, аналогичные тем, что были у него, я поняла. Как громом ударило. А что и как делать - не знала. Ты уж извини - не знала, как вас, дронов, лечить. А потом и отец на тебя взглянул - вырубился. Ну, я к нему - обморок. Смотрю на тебя - не живой вроде. Тогда я за мобильник - и снимать!

- Подожди. Ты убила человека - и снимать?

- Человека? Да какого человека, в натуре? Ты меня ва-а-аще за дурочку принимаешь? Во! Смотри! " Человек"! Как говорил один, не помню кто: "Матерый человечище".

- Это Ленин про Толстого.

- Ну вот, смотри, Толстой, смотри! и за дурочку меня больше не держи! Вот! Вот! И вот! А как тебе в таком ракурсе? И вот. Так что, хватит мне здесь…

- Постой… Это… что?

- Ты, милый мой дроник, ты! Вон там, на полу. Одежду свою узнаешь?

- Я… да ты что? Ты что? Я???

- Ну, когда ножом тебя ударила, с тебя вся эта… эээ… маскировка сразу и съехала. Показался во всей красе без макияжа и педикюра.

- Ерунда какая-то… Какая-то ерунда…

- Постой! ты куда?

- Я же говорю - ерунда какая-то…

Я вышел из квартиры. Под ногами покачивалась лестничный марш с надписями на стене:"Томка - дура" и "Я тебя люблю!" Давно не красили. судя по надписям - с детства до юности девушки. Опираясь время от времени о перила, я спустился вниз и побрел куда-то, пытаясь собраться с мыслями. Но ведь ерунда какая-то! Повторяя этот рефрен, я добрел до той самой скамейки - подальше от всех, плюхнулся на нее. Поискал по карманам сигареты. Как же, в новой одежде! Да нет, вот же! Переложила из моей. Моей! Да, та жуткая тварь лежала в моей одежде. Оскалив пасть с острыми клыками. А из распоротой рубахи текло что- то зеленое. Зеленое? Вон, тогда на этой же скамейке оставалась какая-то зеленая пена. Но нет, все равно ерунда! Но не я это, не я! Бред! Или сон? Это где я уснул до всего этого? Ага, в гостинице. И это все снится от того пойла, которым меня приветила коридорная. А те дырки на шеях у ночных гостей вполне могли бы теми зубками, что на фото… Бред! Да бред же! А память услужливо показывала мне фотографии монстра во всех ракурсах. Тогда ясно, чего те наркоты здесь повырубались. Но тогда понятно, почему и в камере… И почему следак рехнулся. Все объясняется. Объясняется? Ну не хрена себе - объясненьице! А что, лапу помнишь, тогда, когда Эльвиру пытался развязать? Я посмотрел на обуглившийся фильтр. Закурил следующую. Значит… Значит, при… да, при опасности я превращаюсь в какого-то монстра? "В какого-то"! Мягко сказано. А потом, когда опасность миновала или там, разборка окончена - опять в свой облик? Такое объяснение немного успокоило. И Тамара подошла. Девушка села рядом. Заглянула в глаза. Осторожно погладила по щеке.

- Но ты же добрый дроник, правда? Ты моих па и ма исцелил. Это ведь ты, правда?

- Не знаю, Том. Если честно, то и не думал даже. Только пожалел.

- Видишь, только пожалел, а они уже и прозрели. Па звонил, маму скоро выпишут. Спасибо дроник.

- Что ты такое выдумала? - перехватил я ее руку. - Что за "дроник"?

- Но ты же…

- Я человек! Запомни, человек!

- Хорошо- хорошо, " человек". Отпусти. Больно!

- Извини, ради Бога. Но пойми…

- Послушай… Виталя, но я же все знаю. Зачем дальше комедию ломать?

- Но я не знаю. Понимаешь? Веришь? Не знаю! Мистификация? Но тебе зачем? И… некоторые события… Но я - человек! Даже если все это… Но… это - какие-то новые защитные функции устрашения, а?

- Ага! Лежал, помирал и устрашал.

- Но не умер же! Может, и устрашал, чтобы никто не подошел и не добил?

- Если бы я не перевязала и твою зеленую кровушку не остановила. еще неизвестно, чем бы все кончилось.

- Ты его… меня… перевязывала?

- Но ты же добрый дрон. Знаешь, взгляд остался такой- же. Вот как и сейчас - несчастный-разнесчастный… Не проходит твоя теория устрашения. Хотя, когда меня домой нес отсюда - да… "устрашил". Зубки-то ого-го. И потом… что, дроны их не чистят? Запашок, извини, - поморщилась девушка.

- У нас нет обоняния.

- Но при встречах со мной придется… Что?!!! Что ты сказал?!!! У вас?!!!

Я сам взвился со скамейки и ошалело уставился на нее.

- Ну вот, проболтался, дрон. Или драк? Ну! Теперь садись назад, чудовище, и рассказывай правду. А то сейчас уйду. Навсегда. Добуду где- нибудь огнемет и буду тебя им отваживать. Ну!

- Да не знаю даже, откуда это вырвалось! Нет, ну честное слово… Мне… ну сядь, пожалуйста. Мне действительно, возвращалась какая-то другая память. Другой отец. Какие-то события, которых не было. И я сам не такой. Но человек, человек, понимаешь? А не дракон. " Драк" и "дрон" - от этого слова, да?

- А тебе какое больше нравится?

- Больше всего мне нравится "Виталий". И знаешь, все как-то нахлынуло, когда тебя увидел. Твой взгляд. И все эти таланты… нет, не все. Некоторое раньше прорезалось. Память там, музыка… А вот это… Может, тогда, в драке первый раз, когда еще курсантом был? Не знаю. А вот недавно, когда в камере сидел и меня хотели… избить, тогда - наверняка. И когда следак сказал, что отец умер… Но до этого, вот здесь, на скамейке. А из воспоминаний…

- Подожди… После этого… ну, после того, как мы здесь… то есть, как ты уехал, ты что, в тюрьме сидел?

- В изоляторе.

- Но за что?

- Да там, думали, что я двести тысяч баксов спер. А на кой они мне? В общем суд оправдал.

- И тебя там уголовники избивали? И у тебя за это время еще и отец умер? Виталик, бедный…

Девушка обняла меня, прижалась щечкой к моей щетине. Наверное, укололась. Или, вероятнее всего, вновь вспомнила. Отодвинулась. Я же прервал свою исповедь. Лучше самому разобраться. У Томы каким-то нежным мотивчиком проявился сотовик.

- Да. Сейчас будем.

- Пойдем. Па приехал.

- Зачем мне теперь?

- Да ты что?

- Будем играться в красавицу и чудовище? Ты лучше мои шмотки вынеси. А я здесь подожду.

- Пойдем. Па ничего такого не знает. Нет, он знает, что ты их как-то исцелил. Вот и все. Ты чего боишься? Пойдем. Посидим. Пообедаем. А там - как хочешь. Не нужна чудовищу красавица… или нужна не такая - тебе виднее.

Обед прошел очень мило. Помолодевший от счастья маэстро рассказывал о потрясении врачей, об ощущениях жены, о том, какой у нее сейчас голос. Он даже попытался его нам продемонстрировать. Тамара, оказывается, еще и кулинарией увлекалась. Во всяком случае украинский борщ, да еще с пампушками, удался на славу. А еще хозяин открыл какое-то древнее шампанское, которое хранил "на особый"на особый случай". И тост он поднял за "неведомого кудесника". И даже Тамаре разрешил пригубить. И все было хорошо, пока в перерыве между блюдами мы не вышли покурить на балкон, а Тома не включила на кухне телевизор.

- Вы мне все-таки скажите…, - набрался отваги для главного вопроса маэстро.

- Виталий! Иди сюда! - срывающимся голосом позвала меня Тамара.