Преподобные старцы Оптиной Пустыни

ЖИТИЕ

Преподобный Моисей, в миру Тимофей Иванович Путилов, был старшим сыном серпуховского гражданина Ивана Григорьевича и жены его Анны Ивановны, и родился 15 января 1782 года в городе Борисоглебске, Ярославской губернии. Всех детей у отца его было десятеро, из них четверо умерли в младенчестве.

Иван Григорьевич, служивший по питейным сборам, жил благочестиво, держался неопустительно уставов св. Церкви, прилежал службе Божией и чтению священному, и был человек обходительный. У жены его, женщины безграмотной, но умной, было в родне несколько монашествующих строгой жизни.

В страхе Божием воспитывали Путиловы своих детей. Обучались дети дома у отца, а в школу не ходили: отец боялся для них дурного товарищества. В праздники водил их отец в церковь и, вернувшись домой, расспрашивал о службе. В церкви Путилов, имея хороший голос, пел на клиросе; любил заниматься церковным пением и дома с детьми. Чаще всего посещали Путилова духовные лица, и потому дети его с детства слышали много назидательного.

Дочь Путилова стремилась в монастырь, но, по желанию отца, вышла замуж и вскоре скончалась; ее муж удалился тогда в Саровскую Пустынь.

По девятнадцатому году Тимофей, вместе с четырнадцатилетним братом Ионою, были определены отцом на службу в Москву к откупщику Карпышеву. Москва, с ее множеством святынь и храмов, соответствовала духовным стремлениям Тимофея, развившимся в нем еще в отцовском доме; здесь же легче было доставать духовные книги. С книгой Тимофей не расставался и в лавке, откладывая ее лишь с приходом покупателя, а потом снова брался за нее. Молодые люди имели знакомство с истинно духовными людьми. Чрез монахиню Досифею (она была, по преданию, известная княжна Тараканова) они познакомились со старцами Новоспасского монастыря Александром и Филаретом, которые находились в духовном общении со знаменитым молдавским старцем преп. Паисием Величковским.

В таком расположении в братьях окончательно созрело желание монашеской жизни, особенно, когда в Саров удалился их зять. В 1804 году, когда Тимофею было 22 года, он приписался с отцом своим к московскому купеческому обществу и, взяв на три года паспорт, отправился с братом Ионой в Саров. Зная, что отец не дал бы на то своего согласия, они написали ему, что от хозяев отошли за невозможностью жить у них и что есть у них на примере другой Хозяин, Которому они дали слово поступить в услужение. Уже из Сарова написали они откровенно отцу о своем намерении. Иван Григорьевич разгневался и приказал детям немедленно вернуться домой, но они не показывались ему два с половиной года. За это время Путилов разболелся и, когда Тимофей приехал к нему мириться, хотя не сразу, но решился отпустить сына. Через год, после долгих уговоров, отпустил и Иону. После того Иван Григорьевич жил недолго.

В городе Мологе, Ярославской губернии, на городском кладбище, у алтаря церкви Всех Святых стоял простой мраморный памятник с обозначением имени Ивана Григорьевича Путилова. На обратной стороне было написано, что памятник воздвигли «Путилова дети: Моисей, игумен Оптиной Пустыни, Исаия, игумен Саровской Пустыни, Антоний, игумен Малоярославецкого Николаевского монастыря».

Саров, где полагал начало монашеской жизни Тимофей, находился в то время в полном процветании. Уже тридцать семь лет жил там великий старец преп. Серафим, там же пребывал схимонах, носивший подвиг юродства, Марк, и там жил «на покое» восстановитель Валаама игумен Назарий.

Строитель Саровский Исаия был тоже известен строгостью жизни. Тимофей имел тяжелое послушание в хлебне, а потом ходил за больным строителем о. Исаией; во время трехлетнего пребывания в Сарове Тимофей много пользовался наставлениями Саровских старцев.

Неизвестно почему, простившись с отцом, Тимофей не вернулся более в Саров, а его брат, оставшись там, стал впоследствии Саровским игуменом. Тимофей же поступил послушником в Свенский Успенский монастырь Орловской епархии. Вероятно, его привлекала близость Рославльских и Брянских лесов, где в то время спасалось много пустынножителей. К числу этих отшельников в 1811 году присоединился и Тимофей Иванович.

В Рославльских лесах Тимофей Иванович провел десять лет. Он вручил себя руководству иеросхимонаха Афанасия. Этот мудрый старец, ученик преп. Паисия Величковского, пребывал постоянно в духовном трезвении и имел дар умной молитвы. Безпопечительность его о всем житейском была безгранична. Этим старцем и пострижен Тимофей Иванович в монашество с именем Моисея, в честь преп. Моисея Мурина. Это имя было дано ему по общей мысли пустынников за гостеприимство, которое с любовью оказывал преп. Моисей странникам, приходившим к пустынникам. Преподобный Моисей Мурин любил успокаивать странников.

Пустынники, с которыми поселился в лесу преп. Моисей, ввосьмером жили в трех кельях. Место уединения их находилось в дачах помещика Броневского, в сорока верстах от Рославля, в пяти от сельца Якимовского, в семи от села Лугов и в тридцати от сельца Межова, на берегу лесной речки Богдачевки.

Всю церковную службу пустынники правили каждодневно у себя в келье, начиная с двенадцати часов ночи; в воскресные и праздничные дни случалось им отправлять службу вместе. В Рождество, Пасху и великие праздники приходил из села Лугов священник с запасными Дарами. В свободное от молитвы время пустынники занимались рукоделием; так, преп. Моисей переписывал полууставом священные книги.

Огород, который обрабатывали пустынники, родил только репу. Летом собирали грибы, ягоды для благодетелей, присылавших печеный хлеб, крупу и иногда бутылку масла. При недостатке соблюдали сухоядение. Целую зиму кругом выли волки. Медведи иногда обижали пустынников, расхищая огород; они подходили близко, но не трогали монахов, только по лесу слышался шум ломаемых ими ветвей. Однажды отшельники чуть не были перебиты разбойниками. Иногда придиралась к ним полиция. Но всего страшнее были бури, ломавшие столетние деревья. Однажды с ужаснейшим треском громадное дерево упало около кельи, и преп. Моисей думал, что все кончено, но дерево задело келью лишь ветвями.

В 1812 году, при нашествии французов, отшельники покинули пустынь, и преп. Моисей удалился в Свенск и Белые берега, а потом вернулся опять в пустынь.

В 1816 году к преп. Моисею приехал его младший брать Александр, чтобы разделить с ним его жизнь. Через четыре года Александр келейно был пострижен иеросхимонахом Афанасием с именем Антония, и поручен руководству брата своего преп. Моисея, к которому всю жизнь сохранял великое послушание.

В 1816 году с братом своим преп. Моисей был в Киеве, где радушно был принят митрополитом Серапионом и наместником Лавры Антонием (впоследствии архиепископ Воронежский). По дороге, в разных обителях преп. Моисей посетил старцев: о. Василия Кишкина, преп. Макария (будущего Оптинского) и о. Филарета Глинского.

Во время пустынной жизни окреп и созрел духовно преп. Моисей. Он приобрел сосредоточенность и молчание, внимание и дар молитвы и уничижения себя; все эти качества выказались в нем в многопопечительном звании настоятеля. Следами той постоянной и неуклонной борьбы, какую вел с собою в тиши уединения преп. Моисей, остались несколько разрозненных листков из числа тех, на которых преп. Моисей записывал иногда свои думы. Вот отрывки из них:

«15 ноября 1819 г. — По принесении молитвы исповедания грехов решил на все следующее время блюстися опасно, чтобы не ужинать отнюдь, ибо безчисленно страдал от того и искусом наставлен, что нет лучшего средства к благоустроению души, как вкушать пищу по однажды в сутки. Господи, не остави мене, вонми в помощь мою, отселе воздержатися от вечернего употребления пищи и в обеденном трапезовании не пресыщатися и принять искус употребления одного рода пищи».

«14 декабря 1819 г. (после причастия). Занимаясь правилом, пришло мне на мысль: исправя, с Божией помощью, труд поста обучением себя в одном роде простой пищи, начать хранение уст, в разуме грехов своих и недостоинства еже глаголати, за нечистоту и неисправленность сердца и ума моего: чтобы вовсе не говорить устно ничего ни с кем, а по крайней нужде изъясняться через брата, краткими словами на письме полууставом. Боже, помоги мне сие начати и начатое совершити, определяя лучше умереть, нежели начатое нарушить и не совершити».

«15 декабря. — Во время трапезы блеснуло в уме разумение относительно до сожительствующих со мною братий, чтобы их погрешности, видимые мною и исповедуемые ими, принимать на себя и каяться, как за собственные свои, дабы не судить их строго и гневом отнюдь не воспламеняться. Ошибки, проступки и грехи братьев да будут мои».

Эти уцелевшие на общее вразумление и поучение записки являются драгоценными чертами из жизни преп. Моисея. Какую рисуют они исполненную строгой, духовной красоты картину непрестанной кровавой борьбы во исполнение закона Евангельского!

В Рославльских же лесах преп. Моисей постоянным прилежанием к чтению приобрел глубокое знание учения Св. Церкви и святоотеческих творений. Здесь же началось и дело руководства им других лиц. Он сносился, по послушанию, с помещиками, заботившимися об Отшельниках, и эти помещики обращались к нему за советами.

Когда преп. Моисей возрос до меры учительного и крепкого в духовной жизни мужа, Господу угодно было призвать его на высшее служение и вручить ему трудное и многоплодное дело.

В 1820 году преп. Моисей, проездом из Москвы, где ему было необходимо побывать, посетил Оптину Пустынь и был представлен ее игуменом Калужскому преосвященному Филарету. Этот знаменитый подвижник (скончавшийся в сане митрополита Киевского и в схиме) и мудрый архипастырь всей душой от юности любил монашество. Дикий сосновый бор, окружающий Оптину Пустынь, навел его на мысль устроить при Оптиной скит. Он слыхал о рославльских пустынниках и именно им желал поручить устройство скита. Знакомство с преп. Моисеем утвердило его в этом намерении. После переписки и приглашения преп. Моисей с братом преп. Антонием и еще двумя монахами 6 июня 1821 года прибыли в Оптину и поместились на монастырской пасеке.

В ста семидесяти саженях от обители, где стояла среди вековых сосен и порослей орешника и. липы уединенная келья, было выбрано место и составлен план; после этого приступили к работам.

С великим трудом новоприбывшие пустынники должны были очистить избранное место от сосновых вековых деревьев — вырубить и выкорчевать их. В этом помогали им немногие нанятые работники. Из срубленного леса выстроили небольшую келью, обвели свое место забором и поставили церковь во имя св. Иоанна Предтечи, вслед затем число келий стало увеличиваться.

В декабре преп. Моисей поехал за сбором в Москву и вернулся в повозке, столь нагруженной, что самому ему еле можно было сидеть.

В начале 1822 года храм был освящен и преосвященный Филарет немедленно затем прибыл в Оптину. Преп. Моисей просил у него разрешение принять схиму. «Не убо прииде час», — был ответ. По отъезде владыки, преп. Моисей послал ему о том же письменное прошение, но преосвященный ответил предложением священства, от которого пустынник решительно отказался. Видя какие дары кроются в преп. Моисее, мудрый архипастырь не уступал; спор длился шесть недель. Наконец, епископ Филарет сказал: «Если ты не согласишься, буду судиться с тобою на Страшном суде Господнем». Только тогда умолк преподобный и 22 декабря 1822 года рукоположен в иеромонахи и определен духовником Оптиной.

Между тем, преп. Моисей продолжал устраивать скит, сажал и сеял те деревья, которые теперь такой красотой осеняют место Оптинского скита. Бог посылал и пособия, но значительные расходы на постройки и долги потребовали в 1825 году поездки преподобного за подаянием в Москву, где он получил известие об избрании его в настоятели.

Сорока трех лет от роду принял преп. Моисей в свое заведование Оптину Пустынь и тридцать семь лет пекся о ней. За это время, трудами настоятеля, Оптина совершенно преобразилась. Число братства увеличилось во много раз, были сделаны, несмотря на то, большие хозяйственные запасы, почти удвоена монастырская земля, разведены фруктовые сады, заведен рогатый скот, устроена обширная монастырская библиотека, расширен собор, воздвигнуты две церкви, выстроены трапеза, гостиницы, конный и скотный дворы, семь корпусов келий, два завода, мельница и знаменитая белая Оптинская ограда; служба стала совершаться благолепно, но, что всего важнее, возвысился нравственный строй обители.

Все эти громадные постройки были производимы без денег, на веру — и столько же для обители, сколько на помощь бедным для заработков.

«Есть ли у вас, батюшка, деньги?», — спрашивали приближенные при начале стройки. «Есть, есть», — и покажет пятнадцать-двадцать рублей. «Да ведь это не деньги; дело-то тысячное». А преп. Моисей улыбнется и скажет: «А про Бога забыл: у меня нет, так у Него есть». И вера эта не была посрамлена. Очень часто бывало, что рабочие просили уплаты, когда у настоятеля было всего несколько медных монет; он просил обождать, и через день-два по почте приходили деньги. Когда же и этого не было, он занимал и при первом случае возвращал все сполна.

Каменные гостиницы, для которых иногда срывали гору и возили землю в озера, и обширная ограда, строились в голодный год, когда пуд муки продавали по пяти тысяч рублей. Хлеба и у братии было мало, монастырь был набит голодным людом из окрестностей. И в это самое время преп. Моисей вел постройки и кормил народ. Народная беда прошла глубоко к его сердцу. Однажды, когда его стали уговаривать оставить стройку в таких тяжких обстоятельствах, от глубокого волнения отверзлись его всегда молчаливые уста и, обливаясь слезами, он ответил: «Эх, брат, на что же мы образ-то ангельский носим? Для чего же Христос Спаситель наш душу Свою за нас положил? Зачем же Он слова любви проповедал нам? Для того ли, чтоб мы великое Его слово о любви к ближним повторяли только устами? Что же народу-то, с голоду что ли умирать? Ведь он во имя Христово просит... Будем же делать, дондеже Господь не закрыл еще для нас щедрую руку Свою. Он не для того посылает нам Свои дары, чтоб мы их прятали под спуд, а чтоб возвращали в такую тяжелую годину тому же народу, от которого мы их получаем».

Вообще нищелюбие преп. Моисея не знало пределов. Он. покупал иногда за высшую, чем просили, цену вовсе ненужные вещи только для того, чтобы помочь нуждающемуся продавцу, покупал гнилые припасы, сам и употребляя их в пищу, держал на жаловании сирот, одних для отпугивания ворон, других для ловли кротов.

При преп. Моисее образовался значительный приезд богомольцев в Оптину. Все они встречали самый заботливый прием. Архимандрит сам обходил гостиницы, был радушен и у себя в келье. Он имел способность говорить со всяким согласно его пониманию и развитию.

Когда кто просил чего-нибудь из обители «на благословение», преп. Моисей отдавал лучшее и иногда последнее.

В гостинице не было установлено (как ведется и поныне) платы, но всякому предлагалось класть в кружку по усердию. Один богатый купец спросил настоятеля, не боится ли он, что все не будут платить, а жить даром?

«Не заплатят девяносто девять — Бог пошлет сотого, который за всех заплатит», — сказал преподобный.

Купец после того стал благодетелем Оптиной.

Значительным пожертвованиям преп. Моисей не дивился. Одно семейство, много дававшее Оптиной, пришло жаловаться за что-то на гостиника и упомянуло о своих благодеяниях.

«Мы думали, — отвечал преподобный, — что вы благотворили ради Бога и от Него ждете награды, а мы, убогие и неисправные, чем воздадим?»

Но не сухостью сердечною отвечал он на благотворение искреннее, а горячими молитвами.

При приеме в Пустынь преп. Моисей не требовал денежного вклада; он любил принимать и хилых, больных, слепых, которые ничем не могли воздать обители.

В отношении братии преподобный держал себя необыкновенно мудро. По природе горячий, он совершенно переделал себя и приобрел замечательную кротость. Если же находил на него гнев, он торопился уйти, смирял себя молитвой и возвращался успокоенный. Не любя выказывать власть, он, однако, не упускал ее из своих рук и крепко держал монастырь.

При чрезвычайной деятельности преп. Моисея в нем не было никакой суетливости; все, казалось, шло само по себе, невидимо руководимое одной волей. Мелочными подробностями при назначении послушаний он не стеснял; к неудачам других относился с совершенным спокойствием и покрывал их любовью.

Все замечая, преп. Моисей часто отлагал вразумление на долгое время и потом напоминал о проступке; такое вразумление действовало сильно. Прежде чем наставлять монаха, он молился за него и всегда вглядывался, спокоен ли тот, с кем он должен говорить.

Помня твердо слово Златоуста: «О исправлении того только должно сомневаться, кто в аде находится с бесами», — преп. Моисей имел необоримое доверие к совести человеческой. Одного печника, много раз обманывавшего его и много раз им прощенного, эконом хотел прогнать. Печник обещал исправиться; у него не было и рубашки на теле, а только кафтан, и преп. Моисей жалел его.

— Когда же исправится, батюшка, — уговаривал эконом, — он известный негодяй!

— Как? — ответил преп. Моисей, — человек хочет исправиться, а ты говоришь, что он негодяй! Сам ты негодяй, ступай!

Крутых, строгих мер преподобный не употреблял и говорил, что нужно подождать, пока Господь коснется сердца человека. Вообще же он приноравливался к характеру и духовной степени каждого.

Получив в жизни великую пользу от чтения духовных книг, преп. Моисей любил приобретать их.

Из Калуги он много привозил их, выписывал духовные журналы. Прочтя книги, он отдавал их в монастырскую библиотеку.

При преп. Моисее Оптина Пустынь, под непосредственным руководством старца о. Макария, издала шестнадцать духовно-аскетических книг древних подвижников. Эти книги преп. Моисей целыми тюками рассылал безплатно в разные стороны.

Всюду ища пользы духовной, он говорил: «Наше дело сеять; Бог даст, когда-нибудь будут и плоды».

Посылая за сбором на обитель, преп. Моисей заповедывал монахам, входя в дом, читать «Отче наш» для смягчения сердец; при переправах через реки советовал призывать на помощь Св. Николая Чудотворца.

Так, вникая во все многоразличные отрасли монастырской жизни, совершал преп. Моисей свое служение, но главная его заслуга состоит в учреждении и поддержании в Оптиной старчества.

С любовью приняв в Оптину старцев Леонида и Макария, он и сам преклонил пред ними свою волю, никого без их совета не определял и не постригал, советовался с ними во многом. Обладая сам в высокой степени даром рассуждения, преп. Моисей, зная, что руководитель в духовной жизни должен быть один, на всю жизнь воздержался от руководства братии словом, касаясь ее лишь по внешним делам послушания. Мало того, он ото всех и посторонних скрывал свои старческие дарования. И многие, слыша его общеназидательный разговор, не знали, какой высокой духовности перед ними муж. Только однажды, в присутствии преп. Макария, пришлось ему сделать наставление. Исполненная силы речь так и лилась из его уст, и все изумлялись не столько речам его, сколько постоянному его молчанию при таких дарованиях. Таким образом, столь много потрудившись для духовного преуспеяния Оптиной, преп. Моисей сумел казаться большинству простым и добрым иноком, способным заботиться лишь о внешних нуждах обители, и утаил то высокое духовное разумение, какое стяжал подвижнической своей жизнью.

В довершение перечня подвигов, понесенных преп. Моисеем за время настоятельства, следует сказать, что он вынес одно ничем не заслуженное, тяжкое, соединенное с великими скорбями многолетнее гонение и терпел его с неистощимым смирением. Столь же тягостно для преп. Моисея было гонение на столь дорогое ему старчество, гонение, прекратившееся, по-видимому, заступничеством митрополита Киевского Филарета.

Келейная жизнь преп. Моисея была постоянным понуждением себя.

Спал он мало, не раздеваясь и вставая едва ли не в полночь. К утрени ходил неопустительно, говоря, что за Литургией приносится за нас безкровная жертва, а в утреню мы сами приносим в жертву свой покой, — также к обедне и вечерне.

У службы стоял прямо, не облокачиваясь, и погружался иногда в такую молитву, что не замечал ничего вокруг. Также иногда, ходя, был так углублен в себя, что не видел и не слышал подходивших к нему, и слезы, орошавшие его лицо, выказывали его настроение. Молитва, которую постоянно творил он, поддерживала его; ею он, горячий нравом, стяжал кротость.

Всякую свободную минуту преп. Моисей посвящал чтению и, когда его отрывали от книги, замечал, где остановился, чтобы, исполнив дело, вернуться вновь к чтению. В трапезу преподобный ходил постоянно, и брал пищи понемногу. Дома же ел самое простое, и часто, для смирения себя, испорченное.

Непрестанным наблюдением за собой преп. Моисей приобрел кротость и молчание и в минуту тревоги углублялся во внутреннюю молитву.

Однажды в Оптиной случился весьма убыточный пожар в гостинице. Преподобный, зная, что все меры приняты, смотрел спокойно на огонь, который был потушен, когда против него стали с «Казанской» иконой. Всегда молчаливый, особенно скрытен был преп. Моисей, если кто пытался расспрашивать о его жизни и внутреннем его делании. Тут ничего нельзя было от него узнать. Когда кто говорил преп. Моисею о его заслугах, он недоверчиво улыбался. Однажды посетил Оптину один архиерей и, осмотрев скит, спросил его, кто это устроил. Преп. Моисей уклончиво ответил, что это устроилось постепенно на здешнем месте.

— Я и сам вижу, что на здешнем, но кто именно построил?

— Настоятель с братией.

— Говорят, что вы все это устроили.

— Я тоже при этом находился...

После таких ответов гость уже более не допытывался.

Говорил преп. Моисей медленно, взвешивая каждое слово и, слушая других, творил молитву Иисусову, перебирая четки.

Одевался он в простую, но чистую, по званию, одежду. Подвиги поста и благотворения прикрывал иногда шутливым словом. Один торговец упросил преподобного купить бочонок сельдей, которые, по его словам, были прежде вкусные и сорта хорошего, да от жары испортились. Келейник нашел, что селедки вовсе не годятся и что их девать некуда.

«А ему-то, подумай, куда их было девать? У нас все разойдутся», — и велел подавать себе к ужину по одной селедке с хреном, и все их съел. Также иногда делал вразумление в виде шутки.

Преп. Моисей желал как-то купить для монастыря яблок сорта «Добрый крестьянин». Один мужик привез ему много «Антоновки» и, когда архимандрит спросил про сорт, отвечал.

— «Добрый крестьянин», батюшка, «Добрый крестьянин»!

— Добрый-то добрый, да не Антоном ли его звали? — сказал преподобный.

Великую нестяжательность, поражавшую в преподобном, развил он в себе смолоду. «Когда я был в Сарове, — промолвил он однажды, — присматривался я к тому, как кто живет и что имеет, и сказал себе: умру с голоду, но никогда в жизни ничего не буду иметь. Вот и хожу всю жизнь с сумою». Как говорил келейник его, он был «большой гонитель на деньги», а богат был, как сам выражался, только нищетою.

Когда по кончине преп. Моисея открыли ящик, где он держал деньги, нашли один гривенник, застрявший между дном и стеною.

— Верно, батюшка не заметил его, — сказал его брат преп. Антоний, а то он бы непременно и его истратил.

В 1856 году игумен Исаия приехал в Оптину повидаться с братьями: Моисеем, которого не видел тридцать восемь лет, и Антонием (преп. Антоний из Оптиной был взят в настоятели Малоярославецкого монастыря, и потом снова водворился в Оптиной на покой). В день коронации три брата служили Литургию и молебен, представляя великий и трогательный пример.

В 1860 году преп. Моисей был утешен Высочайшим дарованием Пустыни 108 десятин леса, весьма ей нужного. Хотя на обители был еще долг в семнадцать тысяч рублей, преподобный успокаивал себя тем, что принял ее с большим долгом, а теперь много запасов, и тем, что Господь силен пополнить эту нужду, что вскоре по кончине преп. Моисея и случилось.

Ряды сверстников преподобного редели и редели. В 1860 году преставился преп. Макарий, на шесть лет его младше; преп. Моисею шел восьмой десяток к концу.

И в этом преклонном возрасте, подавая пример понуждения, преп. Моисей отказался от чая по утрам и стал еще больше заботиться о строжайшем исполнении устава. В то же время, дойдя до глубины смирения, он говорил: «Теперь дознал я, что действительно я хуже всех».

15 мая 1862 года, на восемьдесят первом году, преп. Моисей заболел карбункулом на спине, и уже больной ездил в Калугу. Здесь тяжкую скорбь причинил ему донос на него некоторыми из братий. 26-го он пришел в устроенную им оптинскую библиотеку и молча, как бы прощаясь, осмотрел ее. Вскоре к первой болезни присоединилась водяная. Преп. Моисея приобщали каждый день; он много страдал, но иногда, перемогаясь, подымался, чтобы заняться монастырскими делами. Лежа, он говорил вслух о пользе старчества, благословляя приходивших прощаться с ним иноков; и в болезни понуждал себя и уклонялся от услуг.

6 июня преп. Моисей, сохранив свое имя, постригся в схиму, причем вид его был чрезвычайно благолепен.

Между тем при слухе об опасном недуге его со всех сторон стали приезжать, чтобы проститься с ним, и больной оделял всех образками; их роздано было до четырех тысяч. 14-го преп. Моисей приказал вынести из комнаты все вещи и поместить пред собой икону св. Тихона Задонского, стоявшую пред ним до кончины, последовавшей в день тезоименитства св. Тихона. 15-го, по движению руки умиравшего старца, было замечено, что он благословляет отсутствующих. В это самое время, как узнали из полученного впоследствии письма, одно преданное старцу лицо в Петербурге в тонком сне видело, как преп. Моисей благословляет поочередно членов его семейства.

16-го июня, в десятом часу утра, при чтении слов Евангелия от Матфея: «Приити бо имать Сын Человеческий во славе Отца Своего, со ангелы Своими, и тогда воздаст комуждо по деянием его» (Мф. 16, 27), преп. Моисей тихо отошел.

Высока дивным смирением своим, поучительна стройностью, постоянным горением духа и ежедневным самопонуждением к исполнению заповедей была жизнь настоятеля и обновителя Оптиной Пустыни преп. Моисея.

Имя этого образцового настоятеля навсегда будет запечатлено на страницах истории монашества: с этим именем связано восстановление старчества и, следовательно, истинного монашеского жития в Оптиной Пустыни, явившейся светлой звездой великорусского иночества. В роды родов, вместе с незабвенными именами Оптинских старцев Льва, Макария, Амвросия — с благоговением будет поминаться смиренное, чистое пред Богом имя преп. Моисея. Он останется навсегда высоким образом монастырского настоятеля. Преп. Моисей представляет удивительное сочетание аскетической уединенности келейной жизни с доступностью, твердости — с кротостью, хозяйственности — с крайней нестяжательностью, самостоятельности — с полной покорностью уставам старчества, живой деятельности — с неистощимым терпением многих и тяжких скорбей. Каким мягким родным светом озарен трогательный лик сурового к себе и снисходительного к другим инока, неудержимого нищелюбца, спешившего передать земные сокровища чрез руки страждущих Богу и, вместе с тем, упрочившего и украсившего знаменитую обитель — страдальца, понесшего тяготы, труды и оскорбления за Оптину Пустынь.

Преп. Моисей погребен в Казанском храме Оптиной Пустыни. С ним рядом лежит его брат, игумен Антоний.

Воистину честна пред Господом смерть преподобных Его!

ЧУДЕСА