Преследуемый Зверем Братвы

Глава 4

Нина

Москва, тринадцать лет назад:

Входная дверь захлопывается. Я вздрагиваю, и застываю. Может быть, в этот момент по-Павловски, хлопнувшая дверь означает, что он пьян. Пьяный, значит, злой. Злой означает, что мне будет больно.

Но когда я больше ничего не слышу— ни того, как он кричит на Диму, мою приемную мать, ни того, что открывается новая бутылка алкоголя, — я выдыхаю. Может быть, сегодня мне повезет. Может быть, это одна из тех редких ночей, когда он приходит домой пьяный и разъяренный и просто вырубается на полу.

Тишина продолжается, и я снова опускаюсь на жесткий потертый матрас. У Богдана и Димы есть пособие, чтобы заботиться обо мне— я знаю, что это часть того, как работает система приемных семей, потому что я читала об этом в статье в школе. Но либо деньги не приходят в эту квартиру, либо Богдан пропивает их до того, как их можно использовать на дурацкие вещи вроде еды, дырявой одежды или простыней.

Но когда я думаю о школе, мои губы складываются в улыбку. Мне нравится школа. Я знаю, что другие дети боятся ее или пропускают ее ежедневно. Но мне нравится возбуждение от того, что я каждый день узнаю что-то новое. Но это ничто больше, это вздох облегчения. Глоток свежего воздуха, убежище от этого ада.

К тому же я умная. На самом деле я очень умная. Два года назад один из моих учителей назвал меня “одаренной” и повысил на пару классов. Мне десять лет, но я только начала учиться в восьмом классе.

Школа-это то место, где я только что узнал о павловских реакциях. Русский ученый Иван Павлов исследовал так называемые условные и рефлекторные действия. Он видел, что собак можно научить реагировать на сигнал, ожидая угощения.

В каком-то смысле я и есть эти собаки. Вот только в моем мире все извращено. Когда я слышу или вижу сигнал, я знаю, что будет дальше. И это не лакомство.

Сейчас Богдан почти наверняка спит на диване или на полу. Я начинаю закрывать глаза. Но вдруг громовые шаги раздаются в коридоре. Мое сердце колотится, и я натягиваю тонкую простыню на лицо, как будто это может скрыть меня — как будто я малыш, который думает, что не видеть означает, что тебя не видят.

В моей комнате нет двери, которую он мог бы выбить ногой— это было несколько месяцев назад, и она все еще стоит, прислоненная к стене. Но когда Богдан, пошатываясь, входит в комнату, вместе с ним приходят ад и гром. Я чувствую его запах еще до того, как он срывает с меня простыню. Я кричу и сворачиваюсь в клубок, когда первый треск ремня хлещет меня по спине, разрезая рубашку.

— Eto byl ty?! — Он ревет. Это был ты?

Я не понимаю, о чем он говорит, и быстро качаю головой.

— Ниет! Ниет!

— Не лги мне! — рявкает он. — Ты думаешь, что можешь украсть мое пиво? Ты думаешь, что это для тебя? Нет, маленькая сучка. Я должен заглушить разочарование оттого, что под моей крышей живет такая маленькая гребаная шлюха, как ты!

Я вскрикиваю, когда он бьет меня ремнем снова, и снова, и в третий раз. Я пытаюсь блокировать его— заглушить все это, запирая внутри. Но когда он останавливается, и я слышу его низкое ворчание, мной овладевает еще больший страх.

Он еще этого не сделал. Но он угрожает, точнее, обещает. Избиения ужасны. Быть голодным в течение нескольких дней, когда я роняю кусочек пищи, жалит. Но я знаю, что есть худшая пытка, которую мужчина может причинить женщине или девушке. Когда я была в детском доме много лет назад, до того, как Дима и Богдан забрали меня, я слышала, как другие девочки говорили об этом.

Я этого не хочу. Я даже не совсем понимаю, что такое “это”, но знаю, что вынесу побои за это. Поэтому, когда я слышу его паузу, я знаю, что мне нужно делать.

— Знаешь, мне не нужно бить, — невнятно бормочет Богдан. — Может быть, мы с тобой, Нина… Научимся дружить, да? Мы можем быть хорошими друзьями. Близкими друзьями…

Я чувствую, как он тянется ко мне, и изворачиваюсь. Я знаю, что это самоубийство, но я все равно это делаю. Я плюю ему в лицо, а потом улыбаюсь в его покрасневшее от ярости лицо.

— Dа, это была я. Я выпила немного, а остальное вылила в…

Его кулак врезается мне в челюсть. Я падаю на кровать, ослепленная болью, во рту вкус крови. Он рычит и вскакивает на ноги. Ремень поднимается, и я сворачиваюсь в клубок, прежде чем он обрушивается на меня.

Я закрываюсь. Я отгораживаюсь от окружающего мира, онемев от всего этого, пока ремень обрушивается градом снова и снова. Он бьет меня до тех пор, пока ему не надоедает. А потом, в последний раз выругавшись в мой адрес, он поворачивается и, пошатываясь, выходит из комнаты.

Мое тело дрожит. У меня такое чувство, будто спина горит. Но я смотрю в маленькое грязное окно комнаты и знаю, что это не будет моей жизнью. Я не знаю как, но я это знаю. Я не умру здесь, от руки Богдана.

Когда-нибудь, так или иначе, я выберусь отсюда.

Настоящее время:

Погружаясь в глубокую уютную кровать, я дрожу под мягкими хлопчатобумажными простынями. Мой пульс стучит в ушах, от страха, и от возбуждения. Колеса со скрежетом вращаются в моей голове, а мое тело все еще пытается понять, должно ли оно бежать из штата или быть невероятно возбужденным.

Но во всем этом хаосе есть одна реальность, которую я знаю без всяких сомнений: каким-то образом он выжил.

Уже одно это должно было бы привести меня в ужас. Не должно иметь значения, что я фантазировала почти без остановки о великолепном звере, который пытался взять меня. На самом деле от этого должно быть только хуже. Фантазия вернувшаяся из мертвых, чтобы преследовать меня. Или охотиться на меня.

Я дрожу под одеялом, тяжело дыша в темноте. У меня в руке пистолет. Я трижды проверила двери и окна.

"Как это останавливало его раньше", — думаю я про себя.

Он был здесь. Он был в моем гребаном доме. На самом деле, черт возьми, он был в ванной, пока я принимала душ.

Я повторяю это снова и снова, как мантру. И все же страх, который, я знаю, я должна чувствовать, просто не приходит. Я обеспокоена. Я волнуюсь. Но да, может быть, я боюсь. Но я не напугана, и это должно пугать меня до чертиков.

Это должно точно сказать мне, насколько я сломлена. Человек, которого я застрелила, когда он расстрелял вечеринку моей семьи и когда пытался похитить меня, каким-то образом не умер. Живой, врывающийся в мой дом, когда я голая и уязвимая в душе, и пишущий “скоро” на моем чертовом зеркале в ванной. Я должна описаться. Я должна рыдать от ужаса по телефону умоляя о помощи Виктора.

Вместо этого я лежу в постели. И то, что начинало казаться страхом, быстро превращается во что — то другое-и это что-то постыдное.

Это превращается в возбуждение.

Он не причиНейл мне вреда. Он мог бы сделать со мной все, что захочет. Я не была вооружена в ванной, а он огромный и сильный, как медведь. Но он не прикоснулся ко мне. Он даже не дал мне знать, что он здесь. Он вломился в дом, написал сообщение и ушел.

Отлично. Я не фантазировала о психе-убийце, который пытался убить мою семью и похитить меня. Я только что фантазировала о парне, который врывается ко мне, смотрит, как я принимаю душ, пишет жуткие сообщения на моем зеркале и уходит.

Гораздо лучше. Хорошая работа.

Я стараюсь. Я так стараюсь оттолкнуть события этой ночи. Я так стараюсь быть в ужасе или чувствовать тот жалкий страх, который должна была бы чувствовать. Но ничего этого не происходит. И чем больше я думаю о том, что произошло, тем больше волнуюсь.

Он видел меня. Я краснею, когда прокручиваю сцену его глазами. Он был здесь, в моем доме. Он был в моей спальне, где я сплю, чтобы добраться до ванной. А потом он оказался там, со мной, голой, мокрой и полностью в его власти. Там был пар, но моя душевая дверь стеклянная. И он определенно видел меня, всю меня.

Я краснею, когда от этой мысли становлюсь мокрой. Морща лицо, я отчаянно пытаюсь вызвать противоположное чувство. Но этого все равно не произойдет. Все, о чем я могу думать, — это о том, что могло бы произойти дальше, и это безнадежно заводит меня.

Я ерзаю под простыней. Похоть бурлит во мне, и я дрожу, когда чувствую жар между бедер. Мои трусики становятся мокрыми. Мою кожу покалывает. Закрываю глаза и представляю, как неуклюжий зверь с вечеринки вырывает дверь и входит в душевую кабинку вместе со мной. Я представляю, как он грубо прижимает меня к стене и забирает всю меня.

Я представляю, как он поворачивает меня и смотрит на меня своими великолепными голубыми глазами, которые я каким-то образом узнала. Мое тело извивается и корчится под простыней, когда я фантазирую о том, как он смотрит мне в глаза, когда берет меня, как ни один мужчина никогда не брал меня раньше.

Когда я понимаю, что пистолет лежит на прикроватном столике, а обе руки опускаются под одеяло. Я замираю. Я ругаюсь на себя и отдергиваю руки. Что, черт возьми, со мной не так?

Но даже не прикасаясь к себе, жар остается. Грязное, испорченное желание продолжает гореть в моем мозгу. Скользкое желание между моих ног только усиливается. Пока, наконец, я не могу больше останавливаться.

Я сдаюсь, так как знаю, что сдалась бы ему. Мои руки ныряют под одеяло. Они скользят по моему животу и нетерпеливо толкаются под пояс моих трусиков. Я вскрикиваю, когда мои пальцы скользят по моей влаге. Здесь не нужно поддразнивать, нет медленного возгорания или накала. Я отчаянно, сильно вращаю по клитору. И в мгновение ока я задыхаюсь в темноте своей спальни, когда кончаю, дрожа под пальцами.

Стыд заливает мое лицо, когда у меня перехватывает дыхание. Я быстро спешу в ванную, чтобы привести себя в порядок. После этого я направляюсь прямо на кухню за очень, очень крепким напитком.

Делая большой глоток водки, когда я мои пальцы постукивают по столешнице. Русская девушка, пьющая водку, это полное клише, но мне все равно. Я пью и пытаюсь разобраться в этой тяге, в этом гребаном желании.

Я никогда не была с мужчиной из-за травм моего прошлого. Мне не нужно обращаться к психоаналитику, чтобы это знать. Боган никогда так ко мне не прикасался, даже если и подходил близко. Но что он сломал во мне, так это способность терять бдительность. И даже что-то мимолетное и бессмысленное, как роман на одну ночь, предполагает некоторую степень близости. Но я не могу вынести это для обсуждения. Я не могу отключить свою защиту или опустить свои стены, никогда.

И вот я здесь: девственница в двадцать три года, одна, и меня безнадежно заводит… ну, кто бы он ни был. Кем бы он ни был.

Но одно можно сказать точно: он где-то там. Он жив. И он еще не закончил со мной.

Я допиваю водку и поворачиваюсь, чтобы спокойно вернуться в постель. Я знаю, что сон не придет, но в любом случае это не то, что должно произойти в моей постели.

Возможно, он еще не закончил со мной. Но и сегодня я с ним еще не закончила…