Президенты без государств

НЕОЖИДАННАЯ ВСТРЕЧА

От генерала Мадера Орозов на попутной машине поехал на узловую станцию Прицвальк. Там он разыскал стрелочника Манфреда Брюммера, немолодого, но еще довольно крепкого мужчину, от которого узнал место расположения группы Лайса.

Манфред Брюммер быстро набросал на листке бумаги тот участок, где в лесной чаще располагалась группа патриотов. После того, как Орозов изучил схему и запомнил пароль, стрелочник чиркнул, зажигалкой и поднес к ней листок бумаги.

В отряд Орозов добирался на попутной машине, устроившись в кузове на снарядных ящиках. Положив под голову полевую сумку, он смотрел в апрельское небо, по которому сплошным потоком плыли кучевые облака. Потом, усевшись поудобнее, стал поглядывать на километровые столбы. На сорок седьмом постучал по крыше кабины. Шофер затормозил, Ахмат спрыгнул на землю.

«Ну и ночка! Если бы не генерал, Келлингер разделался бы со мной. Как там Борадзов? Задача у них сложная… Прошли ли они огневые позиции?»

Размышляя, Орозов вошел в лес и оказался на чуть заметной тропе. Едва успел он сделать но ней несколько шагов, раздался окрик:

— Хенде хох!

Орозов поднял руки. К нему подошли три человека, обыскали и повели в лесную чащу. Пришли на старую виллу. Здесь он попал в объятья Вальтера Лайса!

— Здравствуйте, майор! Я вижу, все обошлось благополучно.

— Не совсем. Исчезновение доктора Ольцши наделало большой переполох. Келлингер, как и следовало ожидать, заподозрил меня и тут же арестовал.

— Вы что, сбежали?

— Нет, нет. Меня вывезли в Вишток. Но я, видимо, везучий. На мое счастье, обо мне вспомнил Мадер и меня доставили к нему на виллу. — Ахмат поморщился.

— Что с вами капитан?

— Старая болячка, язва желудка. Но это пройдет. Как дела у Борадзова?

— Операция прошла удачно.

— Ну, слава богу.

— Вы, должно быть, умираете с голоду.

— Я бы выпил чаю.

Вальтер Лайс кивнул.

— Хорошо. Сейчас будет чай.

— Радиста надо. У меня важное сообщение.

— Хорошо, радиста вызову, а вам надо отдохнуть до утра.

— Да нет, есть у меня еще срочное дело. Здесь недалеко на даче генерала Мадера спрятаны очень ценные документы, архивы Мустафы Чокаева. Я должен их добыть. Мне кажется, что на даче сейчас никого не должно быть, все уехали с генералом.

— А если не уехали?

— В таком случае двух помощников было бы достаточно.

— Вам ведь шофер нужен?

— Да, без машины потеряем много времени…

Дверь распахнулась, на пороге появился радист.

— Командир, шифровка ушла.

— Очень хорошо. А где Борадзов?

— Моет трофейную машину у озера.

— Скажите, что я его жду. — Радист ушел.

Замысел Орозова отличался смелостью и риском. Лайс понимал, что Орозова уже не остановить, но и отпускать одного на такое дело он не решался.

— Я выделю вам двух человек. Пойдемте, познакомлю. — Послышался гул работающего автомобильного мотора, и в воротах показался «опель». — Вот шофер и машина.

Орозов увидел за баранкой Борадзова. Он не удержался и бросился к машине. Руслан ловко выскочил из нее и они обнялись молча, а потом долго пожимали друг другу руки и, счастливо улыбаясь, смотрели в глаза…

— Майор Борадзов, поедете с Орозовым. Надеюсь, машина в порядке?

— В полном порядке.

— А вот вам еще подкрепление, — сказал Лайс, когда в дверях виллы показался высокий парень в немецкой форме с автоматом за плечами. Он быстро спустился по ступенькам.

— Артур, — протягивая руку Орозову, сказал парень. — Помните меня?

— Как же, помню. Вы тот водитель, который управлял машиной в Берлине, когда везли двух пленных офицеров. На этот раз операция будет не менее опасной. Если не возражаете, пройдемте к озеру, обсудим план действий.

Выехали в назначенное время. Двигались медленно в потоке машин, военной техники. У развилки дорог увидели щит с изображением кабана, Орозов предупредил:

— Бери влево. Тут дачные места, дорога свободнее.

Через несколько минут они оказались у виллы генерала.

Машина круто свернула с дороги, заехала в кусты и остановилась. Орозов, Борадзов и Артур быстро вышли и осторожно двинулись в сторону виллы генерала Майера Мадера. Некоторое время наблюдали за домом, он казался безлюдным. Потом осторожно обошли усадьбу в поисках потайного хода, но, не найдя его, перелезли через забор. Ахмат увидел распахнутую дверь пустого гаража.

«Машины нет, — подумал он. — Значит, генерал в отъезде и еще не вернулся. Здесь ли чемодан с архивами?» — и тихо произнес:

— В доме темнота. Здесь может быть только Асан, а он без генерала нажирается шнапса и дрыхнет.

Ахмат и Руслан, выдавив стекла, влезли в кабинет генерала и едва сделали несколько осторожных шагов, как внезапно распахнулась дверь и темноту разрезал луч фонарика. Тут же прозвучало несколько выстрелов и автоматная очередь.

Когда все смолкло, Орозов выглянул в коридор и увидел, как Асан, упираясь головой в стену, пытался подняться с пола. Руки у него не действовали. Вот он обмяк и его плотная фигура растянулась поперек прохода. Но и Орозов не удержался на ногах, опустился на колени. К нему подскочил Борадзов.

— Ты ранен, Ахмат. Сейчас перевяжу.

— Посмотри за портьеру. Там чемоданы… Возьми их…

— Тебя надо обязательно перевязать.

— Потом, в машине… — Орозов ладонью смахнул кровь с лица и попытался встать. Руслан подхватил его.

В окне показалась голова Артура.

— Майор ранен в голову. Лезь сюда, ему помочь надо.

Едва успели наложить повязку на голову Орозова, у ворот виллы послышался рокот мотора.

— Уходим, — сказал Борадзов.

— У меня нет сил. Берите за портьерой черный чемодан… В нем архивы… Берите и уходите…

— Мы тебя одного не оставим… Будем отбиваться…

— Приказываю уходить! Поймите же, то, что в этом чемодане, дороже одной моей жизни!.. Если вы сейчас же не уйдете, все пропало!

Едва Руслан с Артуром успели выпрыгнуть в сад, у парадного входа раздался звонок. Шатаясь, цепляясь за стену, Орозов дотащился до двери и открыл ее. С фонарем в руке вошел Келлингер, с ним было два эсэсовца. Орозов чувствовал, как тяжелеет голова. Что-то говорил Келлингер. Но Ахмат уже его не слышал. Все поплыло перед глазами, и он потерял сознание.

— Тут еще один… Весь как решето, — освещая фонарем кабинет, сказал эсэсовец. Осмотрев Орозова, они убедились, что он жив…

— Перевяжите его! — приказал Келлингер.

— Счастливчик, пуля пропахала кожу на голове… Просто контузия.

Пока эсэсовцы возились с раненым, Келлингер осмотрелся. За портьерой он обнаружил желтый чемодан, раскрыл его и ахнул от удивления, увидев груду золота и драгоценных камней. Келлингер пытался понять, что же здесь произошло. Генерал Мадер говорил, что собирался послать к англичанам Орозова и Асана… Может быть, готовясь в поход, они не поделили между собой эти бриллианты и золото. И этим хотел воспользоваться третий, тот, которого они сейчас вспугнули.

Келлингер горстями брал камни, пересыпал с ладони на ладонь, соображая, что предпринять дальше… Заниматься сейчас расследованием у него не было времени. Приказал закопать Асана где-нибудь поблизости, чемодан забрал с собой, а Орозова передал в колонну военнопленных, движущихся походным строем из Заксенхаузена в Любек.

Конец апреля.

На окраине порта, в пересылочном лагере, собраны тысячи людей: русские, французы, поляки, узбеки, казахи…

Орозов и Борадзов находились в 21 бараке примерно сорока метров в длину, сыром и темном. Сквозь небольшое решетчатое оконце над дверью в барак проникал тусклый свет наступающего утра.

Стояла тишина. Пленные были измучены событиями минувшего дня и прошедшей ночи. Вчера утром но лагерю разнеслась весть о том, что немцы задумали всех пленных, прибывших в Любек, погрузить на суда и потопить в открытом море.

Руководители подпольной организации приступили к подготовке восстания. Кто-то предупредил об этом комендатуру и комендант дал команду оцепить лагерь… Начался поиск зачинщиков. Всю ночь из бараков уводили людей. Партиями по три-пять человек. Потом раздавались автоматные очереди…

Наступил рассвет. Распахнулась дверь двадцать первого барака, узники приготовились к тому, что эсэсовцы будут выводить пленных на расстрел. Послышалась команда:

— Покинуть помещение! И быстро в строй!

И в этот же момент завыли сирены, предупреждая о воздушном налете. Послышался гул самолетов. Показались бомбардировщики «летающая крепость» и «либерейтор». Засверкали разрывы зенитных снарядов.

Бомбы рвались недалеко от лагеря. Вот оглушительный грохот потряс здание комендатуры, с треском и звоном посыпались стекла.

У коменданта лагеря зазвонил телефон. Он схватил трубку.

— Да, это я! Бомба чуть не разнесла комендатуру, упала рядом! Я спокоен, бригадефюрер… Бомбежка не лучше восстания… Убьет десятки, разбегутся тысячи…

— Пленных немедленно грузите на суда, — твердым тоном приказал Шелленберг. — Не теряйте времени, сейчас же гоните их в порт. И чтоб к вечеру на берегу не осталось ни одного человека. Всю вашу охрану после этого — на передовую в распоряжение генерала Дика.

Во Фленсбурге, еще не заходя к бригадефюреру СС Шелленбергу, генерал Мадер узнал неприятные новости: Розенберг по пьянке вывихнул ногу и оказался в госпитале, а Шелленберг снят Кальтенбруннером со всех постов.

В каком положении окажется он. Мадер, после посещения Шелленберга? И стоит ли ему в таком случае идти докладывать бригадефюреру о выполнении задания. Необдуманным шагом он рискует навлечь на себя немилость обергруппенфюрера СС Кальтенбруннера.

«Что за грех обнаружен у Шелленберга?» — ломал себе голову генерал. Теперь, когда Шелленберг без поста, его могут ликвидировать, а за ним потянется цепочка. И он, генерал Мадер, окажется в ней одним из звеньев. Как же быть? Ведь он уже во Фленсбурге.

«Бокал наполнен — надо пить».

Генерал решил идти к Шелленбергу.

Шелленберг умел даже в самый трудный для себя час сохранять спокойствие и внешнюю невозмутимость. Вот и сейчас генералу показалось, что в судьбе бригадефюрера ничего и не произошло. Что он, Шелленберг, у власти, и на фронте никакой трагедии для Германии нет и не ожидается.

С большим вниманием выслушав доклад Мадера о засылке к англичанам надежного человека, Шелленберг долго еще не произносил ни слова, перебирая бумаги на столе.

— По-моему, вы удачно подобрали кандидатуры… Благодарю вас! — Наконец сказал он.

Но это было, вероятно, не самое главное, для чего генерала так срочно вызвали во Фленсбург. Мадер надеялся, что в беседе Шелленберг коснется скрытых сторон политических и военных событий, происходящих сейчас в мире. Имеются ли еще возможности для спасения Германии? Положение тяжелое, но, может быть, не безвыходное… Никто во всем Рейхе не умел так провидчески заглядывать в завтрашний день, как Шелленберг.

Бригадефюрер начал с того, что высказал сожаление по поводу тяжелого положения, сложившегося на Восточном фронте. Но он был твердо уверен, что торжествовать победу большевикам не придется.

— Не придется, генерал! Пока я жив, я сделаю все, чтоб они столкнулись с союзниками. Как только это произойдет, американцам и англичанам потребуются солдаты. Мы сдали им в Рурском бассейне около трехсот тысяч солдат… Но основные силы здесь, в Мекленбурге… Да, вам, вероятно, известно, что Кальтенбруннер отстранил меня от руководства делами. Я обжаловал его действия рейхсфюреру СС Гиммлеру, и он вызывает меня. Как только я получу приказ о восстановлении во всех правах, вы, возможно, проберетесь на юг к Кальтенбруннеру и передадите ему приказ рейхсфюрера.

В роскошном лимузине Шелленберг с генералом Майером Мадером отправились в Любек.

Они ехали молча, рассматривая сквозь стекла кабины солдат, отступающих из района Мекленбурга. Шелленберг вспомнил начало войны с Россией. Все спокойны и уверены: военная прогулка по просторам России завершится самое позднее к рождеству сорок первого года. Он вспомнил, как в конце апреля сорок первого на завтраке у Гиммлера Гейдрих, рассуждая о кампании в России, сообщил, что Гитлер задумал решительно атаковать Россию и покончить с ней не позднее рождества… Да, это были прогнозы… Бедный Гейдрих, его счастье, что не дожил до такого позора…

А все от того, что высшее руководство игнорировало любые его, Шелленберга, неблагоприятные сведения, имевшие в своей основе реальные факты. В частности, он имел ввиду свой доклад о военной промышленности США на начало сорок второго года. В тот момент производство стали достигло восьмидесяти пяти — девяноста миллионов тонн в год. Тогда Геринг упрекнул его, а сообщенные сведения назвал «чистейшей ерундой», бредом. Шелленберг также имел в виду и беседу с Гиммлером в Житомире, в ходе которой они говорили о заключении сепаратного договора с союзниками. Дело можно было бы поправить и в сорок пятом, если бы Гиммлер своевременно согласился с его предложениями об отстранении Гитлера и взятии руководства в свои руки.

Сейчас все неудачи свалились на его, Шелленберга, голову. Он еще не прощен, в том числе и за неудавшиеся переговоры с Алленом Даллесом[13]. Гиммлер считал его виновным в провале переговоров с Эйзенхауэром, через представителя Шведского общества Красного Креста графа Бернадотта.

Шелленберг ехал к Гиммлеру в удрученном состоянии.

На окраине Любека звук сирены заставил Шелленберга свернуть в узкую улицу. Словно обезумевшие, мимо них бежали в бомбоубежище жители близлежащих домов. Недалеко упала зажигательная бомба, потом еще одна.

Шелленберг и генерал выскочили из машины и укрылись в канаве.

Гиммлер сидел за картой в кабинете полицейской казармы в Любеке, с нетерпением ожидая Шелленберга.

Глядя на карту, он не мог оторвать взгляда от города на Эльбе, где передовые подразделения пятой гвардейской армии русских встретились с частями первой американской армии. Немецкий фронт оказался рассечен. Войска вермахта, действовавшие в Северной Германии, отрезаны от войск в южной части рейха.

Гиммлер понимал, что это крах.

Группы армий «Висла» и «Центр» понесли поражения, от которых они уже не оправятся. Франкфуртско-губенская группировка окружена. В блокированном Берлине бои идут в центральной части города, и его падения уже ничто не предотвратит. Группировка Шернера в западной Чехословакии сможет удерживать эту территорию не более двух недель.

Он посмотрел на часы.

— Что за чертовщина! Где Шелленберг? — Гиммлер нервничал.

Сегодня он, наконец, получит ответ западных держав. Этот ответ должен привезти ему Шелленберг. А Шелленбергу его передаст граф Бернадотт, председатель Шведского Красного Креста, часто посещавший Германию и имевший тесные контакты с американцами.

Первая беседа Гиммлера с графом Фольке Бернадоттом состоялась в середине февраля сорок пятого года. Тогда он прибыл в Германию с официальной миссией, касающейся норвежских и датских военнопленных. Тогда же в беседе с ним Гиммлер затронул вопрос о большевистской опасности. Вторая встреча состоялась в начале апреля. Бернадотт намекнул, что войну надо закончить, пока русские не слишком далеко продвинулись вглубь Европы.

Гиммлер не решался сам предложить Бернадотту отправиться к Эйзенхауэру и обсудить с ним вопрос о возможности капитуляции войск на западе. Он понимал, что если об этих переговорах станет известно Гитлеру, то и в последние часы жизни фюрер успеет снести ему голову.

Поэтому Гиммлер вышел из кабинета, и этот вопрос Бернадотту задал Шелленберг.

— Такое предложение я принял бы только от самого Гиммлера! — заявил Бернадотт. — Я поеду к Эйзенхауэру только в том случае, если Гиммлер объявит себя главой рейха и распустит нацистскую партию.

Гиммлер в этот день воздержался от прямого ответа. Но обстановка на фронтах с каждым днем катастрофически ухудшалась.

На третьей встрече он дал согласие.

Агентство Рейтер тут же сообщило о предательстве Гиммлера.

Дениц во Фленсбурге получил радиограмму из Берлина, в которой сообщалось, что раскрыт новый заговор: Гиммлер через Швецию добивается капитуляции, фюрер рассчитывает, что в отношении всех заговорщиков будут приняты жестокие меры.

Телеграмма была подписана Борманом.

Но что мог сделать гросс-адмирал против Гиммлера, в подчинении которого находились полицейские силы и организация СС. Он мог только просить Гиммлера принять его для беседы.

И вот в любекской казарме в присутствии начальников СС Гиммлер, чувствовавший себя главой государства, принял адмирала Деница.

Рейхсфюрер СС тогда еще не знал о радиограмме Гитлера, в которой он, Гиммлер, объявлялся предателем, так как тайно, без ведома фюрера вел сепаратные переговоры. Этим же распоряжением он был исключен из нацистской партии.

Когда советские войска повели наступление на Берлин, Гитлер оставил Гиммлера вне столицы рейха, чтобы он посылал войска на помощь Берлину. Но Гиммлер не выполнил этого приказа, понимая, что война проиграна. Спасение Германии он видел не на поле сражений, а в сговоре с западными союзниками России и прилагал для этого отчаянные усилия.

Ему был неприятен разговор с Деницем. Они оба еще не знали, что гросс-адмирал Дениц наречен Гитлером Главой государства.

После того, как Дениц ознакомил Гиммлера с шифровкой, полученной из Берлина, рейхсфюрер попытался изобразить возмущение:

— Это ложь! Я знаю, англичане хотят выдать желаемое за действительное. И совершенно напрасно вы, Дениц, пришли ко мне с этим делом, — сказал он, давая понять, что разговор на эту тему окончен.

— Я только исполнил свой долг.

— Хорошо. Я к вам не в претензии, Дениц.

Дениц распрощался и уехал во Фленсбург.

Но в ту же ночь Дениц узнал о том, что фюрер покончил с собой и назначил его своим преемником.

Теперь Дениц, под охраной отряда подрывников, уже в своем кабинете ознакомил Гиммлера со второй телеграммой.

Гиммлеру показалось, что почва уплывает у него из-под ног, это был крах. Бледный от волнения, он превозмог себя, почтительно поздравил Деница и тут же произнес:

— Разрешите мне быть вторым лицом в государстве.

Но Дениц отверг его предложение.

Вернувшись в Любек, Гиммлер не находил себе места, он был на краю отчаяния.

Рейхсфюрер ходил по ковру взад и вперед, пощелкивая наманикюренным ногтем по зубам. Едва Шелленберг вошел, как Гиммлер заметил:

— Шелленберг, я жду вас уже два часа!

— Я выехал из Фленсбурга сразу после вашего звонка, и рассчитывал в течение часа добраться до Любека.

— Так в чем же дело?

— Дороги оказались забитыми отступающими войсками и техникой. На окраине порта я сам попал под бомбежку.

В присутствии Шелленберга Гиммлер немного успокоился.

— Вам известно, что фюрер покончил жизнь самоубийством?

— Когда это случилось?!

— 30 апреля… В завещании он назначил гросс-адмирала Деница главой государства…

— Почему Деница? — вырвалось у Шелленберга.

— Вероятно, Гитлер придавал большое значение его родственным связям с Гуго Стиннесом[14], рассчитывал, что это поможет вбить клин между Западом и Россией.

Гиммлер ждал, что скажет Шелленберг. Но такая ошеломляющая новость даже Шелленберга вывела из равновесия. Он молчал. Это не была растерянность — Шелленберг с Гиммлером все эти дни ждали смерти Гитлера, и Шелленберг внутренне был готов к такой развязке. Кто будет вторым? Неделю назад в Хоенлихене Гиммлер впервые произнес: «Шелленберг, я боюсь того, что скоро произойдет!»

В первый понедельник после этого разговора Адольф Гитлер отправился на тот свет.

Шелленберг знал, что Гиммлер всегда носит в кармане фальшивое удостоверение на имя Генриха Хитцингера и ампулы с ядом. Он помнил, как в начале этого года Гиммлер поручил Освальду Полю произвести эксперимент с цианистым калием. Поль командировал штандартенфюрера СС Лоллинга в Заксенхаузен, где в рот пленному засунули ампулу и заставили раскусить ее. Через пятнадцать секунд тот был мертв.

Результат эксперимента доложили Гитлеру. И все «золотые фазаны»[15], как талисманами, запаслись ампулами с цианистым калием…

— Я был у Деница, — тихо сказал Гиммлер.

Шелленберг угадал мысли Гиммлера — Дениц не дал ему пост второго лица в государстве… И он, Шелленберг, принес Гиммлеру неутешительную весть. Союзники России обсуждали в Вашингтоне предложение Гиммлера, однако не захотели иметь с ним дело.

Значит, Дениц — глава государства, а Гиммлер — политический труп.

Как только Шелленберг сообщил об отрицательном ответе англичан и американцев, Гиммлер без сил опустился в кресло. Дрожащей рукой провел по вспотевшему лбу и тихо, даже не пытаясь скрыть от Шелленберга своего потрясения, произнес:

— Трумен был при этом?

— Совещание в Вашингтоне проходило с участием Трумена, генерала Маршалла и адмирала Леги.

— Но там не было англичан. Монтгомери… — голос его дрожал. — Рано или поздно им придется вести войну, чтобы остановить марш на Западную Европу азиатских орд…

Но Шелленберг прервал его:

— Они консультировались с Черчиллем по телефону.

Из груди Гиммлера вырвался стон. Этот человек, никогда и ни к кому не знавший жалости, сидел раздавленный.

— Это все?

— Нет, — твердо ответил Шелленберг. — Есть другие возможности опасти Германию. Надо поднять на щит новое правительство Деница. Я поеду к Деницу… Надеюсь, он не откажется от моих услуг. В сложившихся условиях остается немедленная капитуляция наших войск в Норвегии и Дании перед американскими и английскими войсками. С этой целью в качестве специального посланника я готов ехать в Копенгаген.

Шелленберг упорно искал способ вступить в сговор с англичанами и американцами.

— Желаю удачи, Шелленберг! Политика — это «искусство делать невозможное возможным»… — согласился Гиммлер.

Шелленберг вернулся в шведское консульство, где оставил генерала Мадера.

— Простите, генерал, что напрасно держал вас тут. Планы изменились. Я срочно еду в Копенгаген. Благодарю вас за преданность… Не забывайте приказ Гиммлера о нашем долге после оккупации. А теперь — прощайте!..

Шелленберг взялся за шляпу…

— Надеюсь, мы еще увидимся…

Он пожал генералу руку и оставил Мадера в полном смятении.