При странных обстоятельствах

8

Домой Игорь вернулся раньше, чем рассчитывал. Марина лежала на диване, уютно устроившись среди множества своих любимых подушечек, смотрела телевизор. С экрана, улыбаясь, пела Маргарита Терехова — любимая Маринина актриса. Слушать ее сейчас настроения не было. Разулся, обул шлепанцы, ушел на кухню и поставил чайник.

Как и ожидал, через минуту на кухне появилась Марина.

— Случилось что-нибудь?

— Нет, все нормально. — Игорь замолчал и сидел молча, пока она наливала и подавала ему чай, готовила бутерброды. Потом привлек к себе жену, поцеловал в щеку и подтолкнул: иди, мол, к своему телевизору.

Действительно, ничего вроде бы не случилось. Все шло по плану. Даже более того. Сегодня, уступая настойчивой, хотя очевидно бессмысленной просьбе бригадира, Игорь отправился домой к Аркадию. Немченко уволился так внезапно, что поговорить с ним на стройплощадке Игорю не удалось. Вчера еще ходил с прорабами, издали кивнул Игорю, а назавтра стало известно, что начальника участка уже нет. Еще через день прибыл новый — какой-то Семенов, переведенный с шестого СМУ. Семенов был уже немолод, сверкал золотыми зубами, по стройке не ходил, а бегал, и бегал как-то боком, переваливаясь, словно краб, приволакивая чуть-чуть левую ногу. Нельзя сказать, что уход Немченко огорчил Игоря. Если Аркадий о чем-то догадывался, то увольнение его было очень даже полезным. А там время пройдет, догадки эти все сотрутся. Лет через пять встретятся — поздороваются как ни в чем не бывало.

Но Валя Портнов занервничал от внезапного увольнения начальника, запсиховал — все приставал к Игорю: навести дружка своего, выясни, в чем дело. И вот сегодня Игорь наконец отправился к Немченко. Аркадия дома не оказалось — его вообще не было в Приморске. Аллочка мило приняла Игоря, зазвала пить чай, усадила на диван с мягкими бархатными пуфами, сама забралась в уголочек, поджав ноги. В общем, что и говорить, обстановочка вполне располагала, и при других обстоятельствах Игорь бы ни за что не устоял — уж больно соблазнительна была Аллочка, да и свой интерес к Игорю она в этот вечер не скрывала, не опускала глазки, как прежде, а глядела откровенно и ожидающе. И так хороша она была в домашнем сарафанчике, так мягко вела себя, что Игорю стало просто обидно: надо же, чтобы все узлом завязалось… Мог, конечно, Аркадий кое о чем и догадываться, ничего страшного в том не было все равно — и слова не пикнет. Не станет трепаться, потому что себе дороже. И даже если бы у Игоря раньше что-то с Аллочкой было, все равно тогда Аркадий молчал бы как рыба. Потому что завязан. А вот в связи со всем предстоящим Игорю надлежало быть осторожным. Если Аркадий раньше о чем-то догадывался, то в несчастный случай со Степой и Митькой он не поверит. Ни за что не поверит. А если при этом он узнает, что у Игоря с Аллочкой что-то есть, может вообще сойти с катушек — тогда жди беды. Так что по всем параметрам сидел Игорь тихо, руки держал при себе, на откровенные Аллочкины взгляды только улыбался нежно. Может, когда и дойдет до этого, а сейчас не время жаль, но не время.

Так, за чаем и объяснила ему Аллочка, что ушел Аркадий сам, не ценили его на той работе, а сейчас уважение дороже денег, за престиж люди готовы сами платить. Теперь работает начальником участка в Сельстрое, с руками оторвали, оклад дали на двадцать пять рублей больше, персональную надбавку еще обещали утвердить. И он уже в командировке — в районе. где его участок строит птицефабрику.

Все это было так просто и убедительно, что переживания Вали Портнова показались Игорю пустыми глупостями. Просто Валечке кажется, что пятьсот в конверте — предел мечтаний для любого человека. А Аркадий еще что-то свое в жизни знает. Может, там он почуял другие деньги? Умный человек везде найдет.

В общем, проблемы Аркадия Игоря сейчас не занимали. Гораздо важнее и интереснее- было другое: то, что предстояло сделать на этой неделе. На этой — не откладывая. День Игорь уже назначил — пятница. И со Степой принципиально договорился. Ничего особенного и выдумывать не пришлось: на халтуру в Бекетово Валя подбивал их уже давно. Дел там было на две недели: смонтировать коробку кормозапарника на ферме. Деньги колхоз выкладывал наличными. А Степе Игорь еще и объяснил, что там-то, в Бекетове, и сделают они потом свой последний “скачок”, а пока надо уговориться о работе и хорошенько все выяснить: с конторой, с подходом к кассе, с распорядком работы, выплаты денег.

— Поедете с Митей, — сказал Игорь. — Уговоритесь про работу, так чтоб в конце августа мы приехали.

— А ты? — Степа, конечно, не удержался от этого вопроса, и тут Игорь его и купил.

— Понимаешь, — сказал он доверительно, — машину мне надо брать. На твоей в Бекетово мы уже не сделаемся, хватит, примелькались.

— Так что же, — Степа сразу и клюнул, — мне, значит, деньги тратить нельзя, а тебе можно так что ли?

— А я и не трачу, — улыбнулся Игорь. — Я на машину одалживаю у Сергея Павловича. Вот такой компот. И Степа угомонился. Все было в норме — и то, что едут они с Митькой, а Игорь остается, и то что в пятницу-субботу договорятся окончательно с колхозным начальством, и вечером, по холодочку, домой — на воскресенье.

И когда все так аккуратно сложилось, Игорь почувствовал тревогу.

Раньше они с Мариной все обговаривали вдвоем. Искали уязвимые места. Снова и снова проверяли свои построения на прочность. Теперь вроде бы никаких таких мест не было, задумано все точно. Главное — даже если в первый раз не получится, никакого риска. И можно смело попробовать во второй. Все происходит само собой, следов нет. И близко никого нет.

А все же что-то Игоря мучило, не давало покоя.

Он сидел на кухне, пока не услышал знакомую музыку — фильм уже кончался, звучала бравурная мелодия финала. Тогда он вошел в комнату и увидел на глазах жены слезы.

— Что это ты? — спросил. — Так тебя проняло?

— Да не о том я, — сухо ответила Марина. И Игорь понял: это она все по Митьке плачет. Прощается с братом. Конечно, такое для Марины — словно кусок сердца оторвать. Да и сам Игорь переживал. Если б можно было обойтись! Если б можно было просто наплевать и забыть. Но что сделаешь? Степа все равно сорвется — это факт. Степа себе дорожку определил сам. А потом уже и Митьку приговорил. Если уж рубить концы, так сразу оба. И нет нужды больше рисковать, того, что спрятано, хватит на Игоря и Марину. И все одним махом кончится навсегда.

— Ты о чем думаешь? — спросила Марина.

И вдруг Игорь понял, что его мучило целый день.

— Слушай, а если Степа Вальке все-таки сказал про деньги?

— Сказал так сказал. — Марина отнеслась к этому чрезвычайно спокойно. — Ну, подумай сам, откуда у него могут быть такие деньги?

— А если он сказал — с каких?

— Нет, — она задумчиво покачала головой. — Этого он ей сказать не мог. Ты Степу совсем не знаешь.

— Ты, что ли, его лучше знаешь? — удивился Игорь.

Марина не ответила, она достала с полочки над диваном кассету, посмотрела название, щелкнула кассетой, вгоняя ее в магнитофон. Тихая музыка полилась сразу же — два мужских сладковатых голоса напевали в медленном, качающемся ритме. Марина несколько минут следила за переливом мелодии, потом потянулась, как кошка, и сказала:

— А женщины всегда тоньше понимают других людей. У Степы, Гоша, была одна-единственная мечта — с Валькой своей развязаться. Он ведь и с тобой пошел только поэтому. И ей ничего про эти деньги, конечно, не сказал и сказать не мог. А если бы сказал, завяз бы с ней навсегда.

— А почему ты так думаешь?

— Если б ты на них внимательно посмотрел, ты бы и сам так думал. На Степе это все вот такими буквами написано.

Игорь отметил про себя, что про Митьку она больше не говорит. Старается и не говорить, и не думать. Решено, подписано — и точка, нечего себе сердце рвать.

— Ты дяде Сереже звонила? — спросил Игорь.

— Звонила. Он сказал, что в пятницу в два ждет тебя.

— Это ты ему про пятницу сказала?

— Нет. Я сказала, что лучше к концу недели, он и предложил в пятницу. Так ведь лучше, Гоша. Если что — ты поехал деньги одалживать. На машину. Понимаешь, пока нам не скажут, пока мы не узнаем обо всем от кого-то, мы должны вести себя самым нормальным образом. Отпросишься на работе — за деньгами к дяде. Что может быть естественней? А в субботу мы должны были поехать за машиной на рынок. А я в пятницу стирку устрою.

Игорь вдруг подумал, что она ведь не будет притворяться, что стирает, нет. Она будет стирать в самом деле. Досыпать порошок, смотреть придирчиво: отстирались ли воротнички рубах. И ждать, что придут и скажут про Митьку. И вот тогда уж она закричит, а потом наденет черный платок и будет плакать. Не притворяться, а плакать по-настоящему — горько и долго.

Щелкнула, выпрыгнула кассета. Марина лениво потянулась к полочке, сняла оттуда еще две кассеты, прочла написанное, подумала, выбирая, потом поставила одну из них. Снова тихое, медленное — блюзы.

И тогда она сказала:

— А потом забудем про все, Гоша, и станем жить. Просто жить, как все люди.

Она мягкой рукой провела по его лицу, задержала ладонь возле губ, но он не поцеловал ладонь, и она опустила руку.

— Похудел ты очень. Скулы торчат.

Марина словно баюкала его под музыку.

— Уйдешь с этой работы. Поступишь на заочный. Твоя мама ведь все время хочет, чтобы ты институт закончил, только боится, что мы ей помогать перестанем, если ты учиться пойдешь.

— Зря ты так, — сказал Игорь.

— Не зря. Просто я трезво смотрю на вещи. И ничего я обидного про твою маму не сказала, ты же знаешь, как я к ней отношусь. Мы ведь все равно будем ей помогать. А работу тебе надо найти полегче. А на последних курсах сможешь по специальности работать.

— И какую же ты мне специальность выбрала? — полушутя спросил Игорь.

— Лучше всего, конечно, медин. Врачи везде так ценятся. Но там долго учиться. Да и надо по специальности работать. А если не медин — значит, нархоз — институт народного хозяйства.

— Это еще зачем?

— Как зачем? А что, по-твоему, должен кончать руководитель? Это девчонки там бухгалтера, экономисты, а ребята оттуда все выходят в руководители. Характер у тебя хороший, экономическая жилка есть. Если на будущий год поступить, так в тридцать три закончишь. Совсем еще молодой человек. Будешь расти.

— Все ты уже запланировала! — Игорь притянул ее за плечо, хотел только поцеловать, но она, обернувшись, с неожиданной силой привлекла мужа к себе, прижалась к нему крепко ладным и мягким телом, поцеловала — аж задохнулась сама…

Потом они лежали молча, усталые. Игорь нашарил сигареты, упавшие на пол, закурил, поставил пепельницу себе на грудь, и вдруг она сказала:

— Дай мне тоже.

Он удивленно протянул ей свою зажженную сигарету. Марина выдохнула дым, поперхнулась, закашлялась…

— Найдешь себе жену молодую, — сказала она, словно продолжая прерванный разговор, — покрасивее, получше меня. А что, вон к нам девочки на практику пришли, длинноногие, модные, такой стиль, прямо завидки берут. А одна девочка — просто куколка. Личико фарфоровое…

Марина вдруг резко замолчала, оборвав разговор, и Игорь понял почему. Эту девочку она, конечно, хотела с Митькой познакомить…

Они еще лежали рядом, молча. Магнитофон умолк, но больше его уже Марина не включала. Игорь поднялся, пошел в ванную. И тогда Марина встала, подошла к туалетному столику, взглянула в большое овальное зеркало в арабской золоченой раме. Ей показалось, что лицо ее потемнело. Она провела пуховкой по щекам, словно смахивая тень с лица. Включила большую лампу над трельяжем, пригляделась внимательней. Нет, просто показалось…