Причесывая жирафу

Глава 12

– Как по-твоему, – спросил Толстяк, – он искренен или нет?

– Йес, месье. Вещи сделаны из металла, и больше по звуку, чем по цвету определяется состав металла.

– Исчезновение моих бумаг меня беспокоит, – вздохнул Толстяк. – У меня в бумажнике, кроме полицейского удостоверения и сотни тысяч лир, была фотография Берты и мое разрешение на рыбную ловлю в этом году. Очень плохо, что все пропало.

Я зашатался.

– А ты не находишь странным, что мы оба потеряли свои бумаги?

– Да, – ответил он, – это пахнет черной магией.

Я окаменел.

– Что это с тобой такое? – удивился Толстяк. – У тебя вид как у лошади, намеревающейся переступить загадочную черту.

– Действительно, это магия, но не черная. Мы не теряли наших бумаг, Беру. У нас их просто украли. И украли с необыкновенной ловкостью. Соображаешь?

– Черт побери! – воскликнул мой коллега (который был хоровым мальчиком, прежде чем стать отвратительным взрослым), – это Пивуникони!

– После того, как он за все время путешествия не обращал на нас внимания, он вдруг пригласил нас выпить у него пуншу, и это среди ночи! Это очень странно. Он был удивлен нашими энергичными действиями и захотел узнать, кто мы такие. И в тот момент, когда он подавал нам стаканы с пуншем, он облегчил наши карманы.

Я ничего больше не сказал. Мы побежали по просыпающемуся лагерю к фургону престижератора. Плохо выспавшиеся служащие конюшни уже работали, таская мешки с овсом и сеном.

За меньшее время, чем нужно китайцу, чтобы превратиться в корейца, мы оказались на пороге жилища мага.

Дверь тихонько колыхалась от ветра, и помещение было пусто… Не было ни Пивуникони, ни мисс Лолы! Никаких чемоданов, да и вообще почти ничего не осталось.

– Беги за машиной, Толстяк, и как можно скорей!

В то время, как он устремился на поиски машины, я стал искать в фургоне что-нибудь, но ничего не нашел. Виноваты ли в этом мои нервы? Разве я всегда не удачно угадываю? В моей коробке хороших идей все ясно, просто и логично.

Беру вернулся с парнем-чехословаком за рулем старой машины.

– Фриппегься? – спросил он.

Я его знал, его звали Фирмия.

– Да, да, – ответил я. – В центральное бюро полиции.

Я сел на заднее сиденье.

– Как ты думаешь, куда он смотался? – спросил Беру.

– Не имею ни малейшего представления. Но Швейцария не так уж далеко отсюда.

– Дортисшебате? – забеспокоился Фирмия.

– Согласен, но при условии, что ты поедешь быстро, – ответил я.

Он устремился в медленно просыпающийся Турин. Автобусы, грузовики, мотоциклы… смеющиеся люди.

Мы подъехали к центральному бюро пьемонтской полиции.

Я рассказал там, кто я такой, и попросил о свидании с шерифом полиции. Мне ответили, что он не вернулся из пригорода, так как уезжал на уикэнд в пятницу вечером вместо утра среды, и потому задержится. Мне предложили повидать заместителя шефа полиции, эту высокую личность. И я согласился.

Он оказался приветливым господином, с темными вьющимися усами и в шелковом ярко-зеленом костюме с желтыми полосами.

– Господин заместитель секретаря шефа полиции… – начал я.

Он остановил меня.

– Называйте меня Базилио, синьор.

– Базилио, мой дорогой коллега, нужно немедленно объявить тревогу в службе наблюдения на вокзалах и аэропортах. Пусть прикроют границы. Нужно отдать приказ о задержании артиста цирка по имени Пивуникони, который путешествует вместе со своей ассистенткой. У этого человека в багаже находится много его портретов, грубо намалеванных пастелью. И осторожнее с ним! Эти портреты на самом деле картины, украденные во Франции и в Турине. Экспертам нужно лишь смыть верхний слой и обнаружить под ним оригинал…

– Мадонна! Вперед! – завопил заместитель секретаря полиции, а попросту Базилио.

Он снял сразу три телефонные трубки и начал вопить в каждую из них срочные распоряжения и приказы.

Полицейская машина завертелась.

Пока все куда-то спешили, бегали, мчались в разные стороны, Беру отвел меня в сторону.

– Без шуток, – сказал он, – вором был Пивуникони?

– Это был он, мое милое сердечко. Как это я раньше об этом не подумал!

– Потому что не хотел рано кончать свою книжку? – коварно спросил он.

– Нет, – огрызнулся я, – потому что из-за этой истории с наркотиками, которая вмешалась в нашу жизнь, карты перепутались. Такой престижератор, как Пивуникони, мог замазать картину, не привлекая к себе при этом внимания. У него была возможность, ловкость и необходимые принадлежности. Таким образом, он писал сверху картины изображение своей внешности пастелью, которая очень удобна для таких случаев. Ее легко снять. И эти картины, вместо того, чтобы прятать, он выставлял на обозрение, развешивая по всем углам помещения. Гениально, а?

– Совершенно гениально! Но как это ты все обнаружил, Сан-Антонио?

Я принял таинственный вид – вид номер один. Именно он заставляет таять девчонок и превращает Беру в Лису (некоторых других он превращает в птиц, и они улетают на седьмое небо).

– Так какова же причина? – проворчал законный супруг Берты Берурье.

Безразличный к нашему разговору, Базилио продолжал демонстрировать свой номер с телефонами. Рядом с ним органист из Сен-Есташ – просто средний игрок на пианино.

Сейчас он говорил уже в пять аппаратов и приказал, чтобы принесли еще.

Если бы Барнаби увидел это, он бы его ангажировал, так как этот номер был одним из самых уникальных.

Радио Нью-Йорк-Сити дорого заплатило бы, чтобы получить его к себе в работники.

– Ответь, если можешь, – продолжал Толстяк. – Что же подсказало тебе правильное решение?

Я подмигнул ему.

– Обшаривая фургон, пока ты ходил за позолоченным катафалком с роскошным мотором, я нашел вот эту штуку, забытую Пивуникони в спешке. Она находилась непонятно почему в ящике с красками.

Я достал из кармана длинный мундштук для сигарет, который может раздвигаться. Он составлен из деталей, свободно входящих друг в друга, как трубчатые части треног для фотоаппаратов. Вытянутый максимально, он имел длину добрых тридцать сантиметров. В конце мундштука – сигарета.

Толстяк внимательно наблюдал за моей работой.

– Не соображаю, парень. Не потому, что я глупее других, но часто говорят…

– Посмотри на сигарету, вставленную в мундштук.

– Черт! – вырвалось у него. – Она фальшивая!

– Да, бой, самая, что ни на есть фальшивая. Только не трогай ее конец: порежешься. В той части, где должен находиться пепел, находится лезвие бритвы. Этим инструментом Пивуникони разрезал полотно картины, которое он хотел украсть. С руками за спиной, с самым непринужденным видом он разрезал полотно вокруг рамы своими «зубами». Он притворялся восхищенным посетителем, забывшимся в восторге перед творением великого художника. Когда картина была уже вырезана из рамы, достаточно было одного жеста, и картина исчезала под его пиджаком.

– Потрясающе!

– По моему мнению, – сказал я, – этот тип ненормальный. Эти картины он крал не для продажи, но чтобы удовлетворить свое желание. А теперь пойдем спать, а то я уже валюсь с ног. Большое оживление царило на краю площади.

Я опять увидел красный цвет на крыше санитарной кареты. Я спросил о том, что происходит, у одного служащего цирка, того, который причесывал жирафу в мое отсутствие (значит, он – помощник причесывателя жирафы).

– С рабочим на кране произошел несчастный случай, – ответил тот. – Он поднялся на свое рабочее место, но, войдя в кабину, закричал и упал вниз. По счастью, он упал в кучу песка, и так удачно, что у него только сломаны обе ноги и обе руки, потом у него сместилось несколько позвонков, рана в черепе и еще одна рана на спине. А остальное – сущие пустяки.

Беру посмотрел на меня.

– А что, в Италии существует техника безопасности? – спросила меня эта благородная и чувствительная душа, голос которой дрожал от упрека.