Причесывая жирафу

Глава 9

– Куда это мы отправились? – спросил Беру, беспокоясь о том, чтобы провести деликатный вечер.

Этот день воздержания (как говорят в Аусбурге, во Франкфурте, на Борнео и Спиро) воодушевил его, а преследование привело в норму.

– Я знаю одну довольно симпатичную коробку, – ответил я ему, думая о Тортиколи.

– Там есть сестренки?

Я воздержался от того, чтобы ответить ему, что там, скорее, находятся братишки.

– Есть!

– Не стану скрывать от тебя, я обязательно подцеплю себе одну. Я уже представляю ее себе: красивая, хорошо сложенная, с довольно тонкой талией и хорошим балконом над ней, довольно в теле и с небольшими усиками, чтобы можно было судить о цвете волос этой дамы.

– Такая найдется, – обещал я ему.

– К тому же, у меня полно монеты для такого рода развлечений. Ты отдаешь себе отчет, что с тем, что я зарабатываю, я смог бы купить себе королеву, если бы она мне понравилась.

Коробка Тортиколи еще не была полностью заполнена, когда мы там появились, но я был уверен, что в свое время она будет полна.

Оба официанта, из которых один, узнав меня, заулыбался, бросились к нам.

– Вот сюда, синьор, это лучший столик.

Они посмотрели на Беру, и рыжий прошептал мне:

– Не во гнев будет сказано, синьор, но ваша подружка не очень красива. Для вас можно подыскать получше.

– Не беспокойтесь, дружок, об этом. Мы вместе уже долго, она и я. Привычка в любви – это одно из проявлений порока.

Мы заказали бутылку золотистого шампанского, и Толстяк сразу выпил половину, чтобы немного прийти в себя.

– Здесь больше мужчин, – заметил он. – Сразу видно, что мы находимся близко от Африки: женщины остаются в гаремах.

Он был огорчен, и, чтобы покончить со своим разочарованием, он решил утопить его в шампанском.

Оркестр, естественно, заиграл «Миланскую грабительницу», песню, сопровождаемую аккомпанементом спагетти.

Освещение было притушено, а потому мне трудно было рассмотреть присутствующих.

Нечего и говорить, что сегодня вечером здесь присутствовали месьедамы!

Блондин с обесцвеченными волосами произвел фурор среди публики. Нужно быть Беру, чтобы ничего не заметить.

Внезапно я насторожился, увидев входившего маркиза Умберто ди Чаприни. Он был не один. В противоположность своему обыкновению, его сопровождала очаровательная молодая женщина с томными глазами. Она была влита в платье, напоминающее кожу золотистого угря (эти угри самые редкие), которое выгодно выставляло ее гармоничные формы. Когда она шла, ее зад как бы жил своей жизнью и был очарователен.

Маркиз осматривал присутствующих, приветливо махал рукой и, обходя столик за столиком, оказался перед нами. Он сжался, побледнел, потом порозовел, улыбнулся и пробормотал:

– Какой приятный сюрприз!

– Что вы, монсиньор, вы еще больше обрадовали меня, – ответил я, протягивая ему руку.

Будучи в смятении, он поцеловал мне руку.

– Вот это – синьор Берурье, – квакнул я.

Маркиз решил не оставаться в долгу. Он указал на даму и сказал, после того как представил ее нам:

– Барбара!

У девочки были длинные ресницы, черные и загнутые. Она немного помигала ими, потом бросила из-под них взгляд, более выразительный, чем соло на мандалине.

– Очарована, – сказала она.

– Вы с кем-нибудь условились встретиться? – спросил я у маркиза.

– Нет.

– Тогда окажите нам честь и составьте нам компанию, маркиз!

– Охотно!

Они располагаются за нашим столиком. Беру поражен красотой этой мышки, что очень похвально с его стороны. Он смотрит на нее довольно бесстыдно: точно так же кот смотрит на сливки.

– Как продвигается ваше следствие? – спросил маркиз.

– Хромает, – ответил я. – Очень вяло. Ничего не ясно. Мы погрязли в неизвестности.

– Вскоре после вашего ухода… – начал Тото.

– Я знаю, – оборвал я его, – вам нанес визит один из чинов итальянской полиции. – Я нагнулся к нему. – Я хочу воспользоваться этой благоприятной возможностью, которую нам предоставил случай, маркиз, чтобы воззвать к вашему благословенному отношению и попросить о маленькой услуге, которая будет вам дешево стоить…

Я сделал глоток роскошного «Порье».

– Когда вы здесь появились, вас приветствовало большинство присутствующих, не правда ли? И так как вы обладаете преимуществом быть знакомым с большинством из них, не можете ли вы мне сказать, не видите ли вы среди этой публики людей, которые знали несчастных Градос?

Он сделал гримасу.

– Синьор комиссар, я не осведомитель полиции.

– Разве то, что вы поможете полиции задержать убийцу двух наших друзей, постыдно?

Он был поражен этим аргументом.

– Пожалуй, вы правы.

– Итак?

– Я пройдусь к бару, чтобы получше рассмотреть зал.

– Прошу вас.

Он встал, оставив нам Барбару. Какая королева! У нее голос, который хватает вас за одно место, и взгляд, который хватает за другое. Мы не переставали любоваться ею. Этот маркиз, вероятно, способен на многое. Такая прекрасная сестренка, как синьорина Барбара, сводит его с прямого пути. Это фатально.

Тут я констатировал невероятную вещь. Я поделюсь ею с вами, но я уверен, что вы мне не поверите. Тем не менее, я вам скажу: девочка смотрит только на Беру. Я бы очень хотел, чтобы Мастер потратил на нее всю монету, чтобы соблазнить ее, но боюсь, что его шарм скоро исчезнет.

Он с триумфальным видом подмигнул мне.

– У меня есть определенный шанс, – прошептал он, прикрывая рот рукой.

Мне всегда говорили, что женщины отдаются тем, кто их желает, но тем не менее…

Беру вне себя. Он проводит ищущей рукой под столом, и по судорожным его движениям я догадываюсь, что девочка не очень сердится.

– Сдерживай себя, Толстяк, – сказал я. – Все видно.

– Как жаль, что я не говорю по-итальянски, – простонал мой компаньон. – Но ведь всегда найдется возможность заставить себя понять, когда у тебя есть монета и возможность тратить ее, не правда ли, девочка? – спросил он, лаская декольте девочки Барбары.

Она извивается. Видимо, ей нравятся драчуны, забияки, Гаргантюа, силачи, подлецы. Она доказывает это, положив свою красивую головку на плечо Храбреца. Он прямым ходом отправляется на седьмое небо без лестницы. Стеклянный взгляд, рот, искривленный в экстазе, ласкающая рука: он ощущает мгновения невыразимого блаженства.

Я подумал, что, когда маркиз появится и увидит, что здесь делается, с ним будет истерика. Два кризиса в большом спектакле – это слишком много, и я твердо решил пресечь битву в самом начале.

Но мои опасения были напрасны. Когда ди Чаприни вернулся, он улыбнулся при виде парочки, сидящей щекой к щеке.

– Капитан, ваш друг очень понравился Барбаре, – сказал он.

Я должен был догадаться, что он не устроит истерики из-за девочки. Он приходит с ней ради фасада. Она служит для него ширмой.

– А что касается наших небольших дел, то в каком они положении? спросил я его.

– Ну что ж, я думаю, что смогу дать вам некоторые указания, – уверил меня маркиз.

– Правда, монсиньор?

– За столом слева от оркестра сидит пара, вы их видите?

– Превосходно, маркиз.

– В ту ночь, когда мы ушли отсюда, Градос и я, эта пара последовала за нами по улице.

– Интересно, ну а потом?

– Донато обернулся, и сделал это еще несколько раз до того, как мы сели в машину. Он сказал: «Поторопимся». Он казался испуганным и обеспокоенным.

– Почему же вы ничего не рассказали мне об этом случае, когда я приходил к вам?

– У меня это выскочило из головы, только теперь, увидев эту пару здесь, я вспомнил…

– И что же произошло?

– Ничего. Но в течение всего пути отсюда до моего дома Донато не переставал смотреть в заднее стекло. Приехав ко мне, он попросил у меня разрешения воспользоваться моим телефоном, и как раз тогда он и вызвал синьору Кабеллабурна.

Когда он закончил свой рассказ, пара, о которой он говорил, поднялась с места.

– Маркиз, – сказал я Умберто, – вы можете одолжить мне вашу машину?

– У меня есть «феррари». Но, знаете, это взятый напрокат, сломанный автомобиль.

– А у нас, – прохрипел я, – когда не хотят дать машину, говорят, что машина как женщина: ее не одалживают. Но для вас, как я вижу, это непонятно, так как вы не ревнивы.

Действительно, Беру держал Барбару в своих объятиях, сжимая ее своими мощными лапами и прижимаясь к ней щекой.

Ди Чаприни снисходительно улыбнулся.

– Барбара мне не жена, – проговорил он. Потом добавил:

– Но если вы позволите мне вести машину, это только доставит мне удовольствие.

– Охотно.

Мы оставили наших ласточек наедине. Беру отвел свою руку от губ Барбары. У него губы были как у обезьяны – от красной помады этой дамы.

– Вы снимаетесь? – спросил он.

– Мы отправляемся на работу, – ответил я, присоединившись к паре, остановившейся у гардероба.

– Когда ты вернешься в цирк, – тихо шепнул мне Беру, – сперва спроси у меня, можно ли тебе войти, потому что у меня есть намерение пригласить мадемуазель посетить наш зверинец, и может случиться, что я как раз буду занят на рессорном матраце.

– Будь спокоен, ведь я очень скромен.

Мы влезли в «феррари» красного цвета и стали ждать, когда те, другие, отправятся в путь. Они заняли места в черной «ланчии».

В машине Чаприни его герб был вышит на спинках сидений. Он представляет собой голову лошади с красной уздечкой на фоне песка и горделивый девиз: «Ни в чем нет отказа».

Итак, собираясь начать преследование, Умберто (для друзей Тото), стал натягивать (за неимением лучшего) перчатки цвета сливочного масла.

Преследование началось. Черная «ланчия» свернула на вио Вилито, потом она направилась на авеню Помпулус, на котором огни кинотеатра «Ромус» уже погасли.

Я посоветовал Умберто немного отстать от них, чтобы не возбуждать их подозрений.

В конце улицы Лаватори I, с ее фонтанами и текущей водой на площади, мы свернули на улицу Фелини и поехали по ней в направлении Персонагранта, очаровательной местности с бесподобным географическим расположением, потому что она находится в 200 километрах от Монблана, и в 250 от Средиземного моря, и в 700 от Парижа.

Мы мчались с большой скоростью. Мы пересекли один за другим и в хронологическом порядке: Санта Мутардамора, Патермаркони, Бендвелло, Жиати Россо.

Наконец, «ланчия» покинула Национальную Б14, чтобы свернуть на проселочную дорогу 0001. Километр, еще 388 метров – и машина парочки остановилась перед герметически запертыми воротами поместья.

Мужчина вынул из кармана ключ и открыл ворота. Потом вошел в них вместе со своей девицей.

Маркиз подождал пятнадцать секунд и в свою очередь приблизился.

– Вы бы лучше оставили свою машину снаружи, – сказал я.

Он оказался очень безрассудным, этот милый синьор.

– Ба, – проговорил он, – увидим.

Он ехал медленно, с потушенными фарами. В конце аллеи, окаймленной кустарниками, возвышался дом, мрачный и строгий при лунном свете. Пара вошла в него. Маркиз остановил машину, и мы пошли вдоль кустов, скрываясь в тени.

На фасаде дома светились окна. Играет музыка, органная музыка, которую я с удовольствием слушаю.

– А что теперь? – спросил Умберто, который, видимо, вошел во вкус.

Он не трус, этот Тото, но если эти господа накинутся на нас, это может дорого стоить.

– Вы вооружены? – спросил я.

– Вооружен? Я? Да вы что?! – воскликнул он. – А вы?

Он широко раскрыл глаза, козленок.

Я вытащил свою пушку.

– Более или менее, – прошептал я. – В моей профессии чаще пользуются этим, чем контрабасом.

Один за другим мы подошли к круглому крыльцу. Мы поднялись на него по ступеням, которые в случае срочной необходимости дают возможность и спуститься с него, и я осторожно толкнул дверь. По счастью, она оказалась незапертой.

Я вошел, по-прежнему сопровождаемый Тото, в небольшой холл, такой небольшой, что он скорее походил на вестибюль типа коридора – служебный вход.

Луч света просачивался сквозь щель внизу двери. Оттуда и раздавалась музыка. Я нагнулся, чтобы посмотреть в замочную скважину, но тут дверь стремительно распахнулась, и я оказался нос к носу с типом из «ланчии». Он ожидал моего визита, это очевидно.

Ударом колена в живот он толкнул меня назад. Я поднял руку, в которой держал пушку, чтобы обезвредить его, но мой маленький храбрый маркиз ударил меня по запястью. Это нехорошо.

Мой верный друг «ты всегда убиваешь» полетел в комнату. Девица из «ланчии» подобрала его. У ее приятеля имелась собственная артиллерия, которую он приставил мне между глаз.

– Если ты пошевелишься, я выстрелю! – сказал он.

– Не стоит хвастаться этим, – сказал я. – Я тоже умею стрелять.

Но ему не нравились шутки. Этот тип был какой-то холодный, бледный и темный, со сломанным носом, неприятными глазами и грубыми манерами.

Я немного перестал интересоваться им и перенес все свое горячее внимание на маркиза.

– Скажите, вы, – спросил я его. – Я знаю, что в силу ваших испорченных нравов у вас есть обыкновение делать низости, но как вы решились на такой сверх-подобный поступок? Теперь я понимаю, почему вы с такой готовностью предложили мне помочь.

– Любопытные люди всегда бывают наказаны, мой дорогой, – ответил Тото с важностью. – Французскому полицейскому нечего делать в нашей стране. Если бы вы принадлежали к итальянской полиции, мы бы приняли менее чрезвычайные меры.

– Не устраивайте патриотических выступлений, Тото, – умолял я его. Это может заставить меня стошнить, и тогда на ковре может появиться мерзкое пятно.

Он покачал головой.

– Как легко вы воспринимаете вещи, комиссар.

– Достаточно, – оборвал его человек из «ланчии». – Я задам тебе несколько вопросов. Ты ответишь на них или не ответишь – это твое дело. Если ты ответишь, будет хорошо, если ты не ответишь, будет плохо. Если будет хорошо, я брошу тебя в подвал дома, чтобы ты там дождался лучших дней. Если будет плохо, я всажу тебе две пули в голову и мы отправимся спать.

Превосходное рассуждение, согласитесь. Этот парень – деловой человек: он играет с открытыми картами. Взять или бросить, как говорят веронцы. И судя по его голосу и взгляду, по сжиманию его челюстей, делается понятно, что он не блефует.

– Что же вы желаете узнать, мои милые синьоры?

– Начнем с того, что тебе известно.

– Это легче легкого. Вот я, например, знаю, что дети рождаются не в капусте, как мне в свое время рассказывали, я знаю также…

Потом… Я уже не помню, на чем я остановился, потому что он угостил меня ударом по голове, и весь Млечный Путь спикировал мне на голову.

Я увидел четырех типов со сломанными носами, четырех маркизов и четырех девушек, и они смотрели на меня с явным недоброжелательством. Я старался ответить им тем же. Это была классическая возможность, за которую я уцепился, так как она помогает прийти в себя.

– Ты напрасно корчишь из себя болвана, легавый! – уверил меня тип. У меня очень мощный удар, и ты исчезнешь из циркуляции раньше, чем будешь иметь время сообразить, что с тобой случилось.

Маркиз закашлялся, держа руку около рта, как будто собирался собрать результат этого кашля.

– Франк, – сказал он, – я против этих рассуждений. Знает ли наш друг все или он ничего не знает – безразлично: это ничего не меняет. Единственное, что следует сделать, это – чтобы он исчез. Увы! Мне будет очень жаль с ним расставаться, но это стало необходимостью.

– Согласен, – сказал Франк, который был очень любезным человеком.

И так же глупо, как я это описываю, он нажал на курок, чтобы покончить со мной. Во всяком случае, он хотел сделать это, но мой ангел-хранитель вмешался. А ангел-хранитель ведь представитель Бога? И вы знаете, что сделал для меня добрый Бог? Он произвел осечку в револьвере Франка.

Я догадываюсь, что вы полны сарказма по самое горло! Вы говорите, что я немного придумываю! Признайтесь? А знаете, ведь револьвер может заесть. Я даже признаюсь вам, как флик: это происходит не часто. Но все же, автомат – это предатель. Когда вы едете в экспрессе Париж-Руан, вы знаете, куда направляетесь. Но с револьвером вы никогда не можете быть уверены.

У Франка был не слишком-то умный вид с его аппаратом для охлаждения тел, который делает «клик» вместо того, чтобы делать «бум». Вы ведь меня знаете? Я не такой человек, чтобы упустить такую возможность.

Когда удача потрясает своей шевелюрой под вашим носом, нельзя колебаться и нужно хватать ее. Это именно то, что я и сделал. В меньшее количество времени, чем нужно Ганибалу, чтобы съесть член евнуха, я с силой ударил его головой. Он принял мой железный удар в грудь и отлетел назад на три метра, и этот уникальный прыжок привел его затылок в соприкосновение с мраморной каменной доской. Мощность удара должна была вызвать повреждение одного из них. Но мрамор остался целехонек, а голова Франка – нет.

Его мышка завопила при виде этого. Сумасшедшая от ярости, она направила мой револьвер на меня и нажала на курок. Моя пушка – это профессиональный инструмент. Но мисс больше привыкла к другим вещам, чем к этому неизвестному ей предмету.

Ее нервозность, волнение, неловкость – эти три самых опасные пункта, но не каждому суждено это понять, а особенно Умберто Чаприни, который находился позади меня и поэтому принял добрую порцию свинца. Он только успел крикнуть «ай» по-итальянски и повалился, убитый насмерть.

Его предки во время крестовых походов, возможно, погибали геройской смертью. Он не был удостоен этой участи. А может быть, он привык к дарам от пуль? Но пусть будет мир его душе.

Ситуация здорово изменилась, вы не находите? А ведь прошло очень мало времени.

Я приблизился к стрелявшей девушке.

– Не подходите, или я буду стрелять! – закричала она, поставив на мою широкую грудь пустое оружие, на грудь, в которой бьется такое благородное сердце.

– Не утомляйся, убийца, – улыбнулся я. – В магазине этой игрушки было восемь патронов, и ты их все израсходовала: я считал их.

Забрать у нее из рук оружие было детской игрой. Выдать ей прямой правой в скулу было не намного трудней. На глазах у нее появились слезы.

– Вот что случается, когда начинаешь играть в Жанну Гашетт вместо того, чтобы сидеть дома и вязать носки, – наставлял я ее. – Ты настолько завязла в этом грязном деле, дочь моя, что ни «Омо», ни «Перси» не вернут тебе прежней чистоты.

Ее рыдания усилились.

– Как грустно, что такая красота, какой обладаешь ты, должна завянуть в сырых стенах тюрьмы. Сейчас ты похожа на розу, а через десять лет ты будешь похожа на сморчок! И, к тому же, высохший сморчок, что еще важней. Но что я говорю десять лет! Убийство и попытка убийства, торговля наркотиками – это будет стоить тебе двадцать лет, и то только в том случае, если тебе удастся разжалобить судей.

Говоря это, я возобновил запас патронов в своей петарде.

Эта операция заинтересовала и испугала девочку.

– Видишь, – сказал я ей, когда закончил. – Мы сейчас вдвоем. В этом помещении уже есть двое умерших. И если сделать предположение, что я уложу также и тебя, то их будет трое.

– Вы не сделаете этого!

– Законная защита, девочка! Ты ведь не колебалась, почему же ты хочешь, чтобы я не сделал этого?

– Нет! Нет! – умоляла она. – Я потеряла голову.

Я навел на нее дуло пистолета. Девочка прижалась к стене, сожалея, что она не листок бумаги.

– Расскажи мне немного об этой организации. Это, может быть, изменит мои намерения.

Удивительно, до чего оружие вызывает страх. Самые твердые души теряют свою твердость при виде черного глаза пушки, устремленного на них.

– Кто этот человек? – спросил я, указывая на Франка.

– Инспектор Франк Тиффози из бригады по борьбе с наркотиками.

Это именно то, что называется проблеском света. Я сообразил: флик, занимавшийся темными делами. Он зарабатывал себе на хлеб наркотиками и здорово погряз в этом деле.

– Рассказывай, дева любви!

Она не раздумывая, села на стол.

Тиффози сотрудничал с гангстерами. Он имел дело с этими господами через посредничество бездельника-маркиза. Их сообщество было опытно, хотя и скромно организовано. Умберто занимался светскими людьми, а легавый полусветом. Они делали двойную игру, шантажируя городских жителей, употребляющих наркотики. Дело чрезвычайно прибыльное, понимаете? Они выигрывали во всех направлениях. Продавцы платили за молчание, и клиенты тоже. Маркиз мог ездить в карете, а парень Франк мог позволить себе развлечения с роскошными куколками. До сих пор они не занимались вымогательством у Градос, но благодаря нескромности шофера Кабеллабурна оба эти типа попали в беду.

Жена индустриального деятеля пичкалась наркотиками, и именно ее шофер, а по совместительству и любовник, доставал ей «снег».

Я делаю небольшую остановку, чтобы посмотреть, успеваете ли вы за мной. Я вижу, как это медленно у вас получается. Не сердитесь, мои поклонники! Если вы плохо соображаете, я начну свои рассуждения с начала. Я прекрасно знаю, что вы с вашими муравьиными мозгами не можете творить чудеса! Я знаю жизнь. Я не переставал интересоваться вами только потому, что вы оставили ваше серое мозговое вещество в гардеробной. Кто скажет вам это, не верьте ему. Знаете, что сказал один поэт? Безнадежные случаи самые прекрасные. Безусловно, вы стараетесь понять. Расслабьтесь, парни, забудьте на мгновение сроки платежей ваших долгов, ваши болезни, ваши неприятности, ваши унижения и ужасные зрелища, которые бросаются вам в глаза каждый раз, когда вы подходите к зеркалу! Согласны? О'кей, я продолжаю.

Мадам Кабеллабурна нажимала на своего шофера. Это было ее право, потому что он находился у нее в услужении.

Одновременно она давала ему доказательства своей привязанности, что не служило чести Кабеллабурна. Так как она была невропаткой и набивала себе ноздри порошком, парень Джузеппе доставал ей «снег». В Италии этот порошок очень редок. Его поиски привлекали внимание маркиза и его аколита-полицейского. (Между прочим, теперь я понял, почему мое посещение накануне не очень испугало ди Чаприни: он чувствовал себя под защитой.) Эти последние вошли в контакт с жадным шофером, который навел их на Градос.

А вы по-прежнему следите за ходом моих рассуждений? Нет, я же вижу, что вы смотрите по сторонам, когда я говорю! Если вы не будете слушать, вам надо будет сто двадцать тысяч раз написать такую фразу:

«Не следил за объяснениями Сан-Антонио, когда он их мне давал», понятно? И чтобы это было аккуратно сделано, иначе я заставлю вас переписать все заново.

Короче, продолжаю.

Указав на достойный дуэт (если бы их было на одного больше, он указал бы на трио), шофер решил нажиться. Это в порядке вещей и в натуре людей, как говорил какой-то генерал. Он кое-что разузнал о Франке Тиффози и, узнав, что он из легавых, начал угрожать ему, что выдаст его, то есть шантажировал, надеясь вытянуть из него немного фрика. Он назначил ему свидание около цирка, явился на это свидание и не вернулся с него, потому что Франк, который был радикалом в отношении методов, превратил его в мертвеца вместо того, чтобы платить. Вы все поняли, друзья? Теперь ваш котелок хорошо варит?

О'кей, я продолжаю в нормальном темпе. Пусть все усядутся за стол. Не торопитесь! Все сели? Спасибо!

– Скажи мне, лучезарное воплощение земного сладострастия, – с простотой в голосе обратился я к девочке, – почему это свидание было назначено около цирка?

Она этого не знала, но я, Сан-Антонио, у которого великолепный мозг, знаю ответ на этот вопрос, и у меня есть небольшая идея. Вы хотите узнать ее теперь, или лучше оставить ее на закуску? Да, вы правы, лучше держать ее про запас…

Так вот, лучше не держать, чем не знать…

Итак, я почти уверен, что папаша Барнаби немного замешан в этом деле. Кто знает, не был ли он связан с Франком Тиффози?

– Хорошо, – продолжал я. – Твой приятель пристукнул шофера, чтобы быть спокойным, ну а потом?

– Метрдотель синьора Кабеллабурна был связан с шофером и был в курсе дела. На следующий день после убийства последнего синьору посетил незнакомый человек с бородой и в очках…

Этот незнакомый человек закашлялся, чтобы скрыть смущение. По спинному мозгу у меня пробежала дрожь: эта дрожь прошла в толстую кишку, пронзила поджелудочную железу, сказав «добрый день» замедленному пульсу, и растворилась в моем дыхании. Я задрожал, так как предугадывал продолжение. А девица говорила монотонным голосом:

– Этот человек сказал синьоре, что Градос кое-что известно относительно убийства, и что они назначают ей свидание в тот же вечер около цирка.

– А затем, – прохрипел я.

– Затем метрдотель предупредил Франка.

Это все. Я сообразил. Франк, считая, что его безопасность нарушена (Кабеллабурны – очень могущественные люди), просто стал уничтожать людей.

Я почувствовал себя убитым. Мое вмешательство стоило жизни трем людям. Как это ужасно! И как глупо! Как это неприятно!

Я провел по лицу, мокрому от пота, дрожащей рукой.

В нашей работе всегда бывают жертвы. Своей хитростью Арсена Люпена я спустил с цепи убийцу, и этот тип уничтожил сперва Градос, а потом бедную дорогую мадам!

Есть от чего купить тридцать дюжин носовых платков, вышить на них черными нитками инициалы и вымочить их в слезах!

– Теперь расскажи мне о Барнаби, – вздохнул я.

– О ком? – удивилась она.

– О Барнаби, директоре цирка.

– Я ничего о нем не знаю и никогда не слышала, чтобы о нем говорили.

Она казалась искренней, и я не стал настаивать.

– А ты знаешь что-нибудь о краже в музее?

Она удивилась еще больше.

– Почему я должна знать об этом что-нибудь?

Ну вот, я опять оказался в том же положении, что и в начале допроса. Никакой возможности продвинуться вперед. Блуждаешь вокруг тайны. Просто уноси ноги!

– Это Тиффози, щелкопер, заставил украсть автомобиль дамы?

– Да. Его коллеги из криминальной полиции ничего не слышали о трупе мадам Кабеллабурна, и Франк задавал себе вопрос, что же произошло? Тогда ему пришла в голову мысль позвонить профессиональному вору автомобилей, которого он знал, и сообщить ему местонахождение автомобиля мадам Кабеллабурна.

Я глубоко вздохнул, думая о трупе молодой женщины, лежащей на верху крана, в кабине. Еще несколько часов, и ее обнаружат. Если узнают правду о моей роли во всем этом, у меня будет очень бледный вид. Меня будут называть не Эркюль Пуаро, а Эркюль Навет.

Я посмотрел на оба трупа, лежащие на полу.

– А где мы сейчас находимся, моя прелесть?

– Этот дом принадлежит маркизу.

Он здорово надул меня, этот маркиз, своими жеманными манерами. Я принимал его за бездельника и распутника, а он, фактически, был главой опасной банды. Да, теперь дворянство уже не то. Гербы потускнели, парни! Их нужно было бы отдать позолотить! Если бы Готфрид Булонский вернулся, он выпрыгнул бы в окно! И вся благородная компания истории… Внезапно я вздрогнул.

– А кто была та девушка, что сопровождала маркиза в Тортиколи?

– Я ее не знаю, – уверяла сестренка.

Я вскочил. Теперь я понял, почему Толстяк имел у нее такой успех. Она устроила ему ловушку, в то время как маркиз то же самое проделал со мной. Они нас разъединили, чтобы получше осведомиться о наших личностях.

«Разделяй и властвуй». Я все понял.

– Пошли, – сказал я, – мы уходим.

– Что же вы хотите со мной сделать?

– Не заботься об этом, я предоставлю тебе хороший пансион с видом на море. Я не обещал тебе, что там будет теннис и бассейн, но тебя будут кормить.

Она стала жалобно хныкать. Но я, как бифштекс в общественных столовых, не смягчался. В тюрьме у нее будет время для жалоб и сожалений. Дорога была так же свободна, как депутат, председательствующий при распределении призов.

Я мчался со скоростью 200 км в час на «феррари» маркиза ди Чаприни. Это хорошая скорость, особенно если не спешишь.

Телеграфные столбы кажутся плотным забором.

Вперед! Вперед!

Сидя рядом со мной, девушка ничего не говорила. Это у нее реакция. Она находится в прострации.

Вдруг, в тот момент, когда я сбросил скорость, чтобы сделать вираж, она открыла дверцу и выбросилась из машины. Вы знаете, когда сидишь в таком болиде, то теряешь представление о скорости, и, как только ты немного замедляешь ход, кажется, что ты сейчас остановишься. Она, вероятно, подумала, что я сбросил скорость до 30 км в час, в то время как спидометр показывал 140. Я сильно затормозил и остановился.

Прижав локти к телу, я побежал по освещенной луной дороге, чтобы отыскать ее. Я ее нашел.

Она лежала на асфальте с вывернутыми руками. У нее была только половина головы, и, пусть это будет сказано между нами, это, пожалуй, жалко, так как остальное было довольно приятным.

Я ничего не мог для нее сделать, так что я покинул ее. Выбросившись из жизни, девочка поставила меня в очень тяжелое положение. Но, может быть, некоторые мои действия останутся неизвестными?

Я ничего не мог сделать другого, ведь вы меня знаете. Раз мой старый друг – судьба – решил именно так, к чему же мне быть большим гуманистом, чем маркиз?