ГЛАВА 2

Февраль 1892 года.

Скалистые горы

Яркая полная луна висела над горными вершинами, отбрасывавшими тени на долины и ущелья. Покрытые снегом открытые склоны гор серебрились в голубоватом свете. Ночь была морозной и безветренной. Леса, росшие у подножия гор и окаймлявшие долины, застыли в молчании. Лунный свет освещал плывущие высоко в ночном небе облака, похожие на бесприютные призраки.

В одной из таких долин, приютившись среди широкохвойных сосен и сбросивших листву осин, стояла рядом с журчащим потоком старая хижина. Ее выщербленные непогодой стены выглядели такими же древними, как и окружавшие ее горы. Золотистый свет лампы лился из маленьких неправильной формы окошек, расположенных по обе стороны от двери, над которой висели огромные рога лося. К стенам хижины были прикреплены шкуры различных животных: волчьи с длинным пушистым мехом, бобровые, канадского снежного барана. На снегу вокруг хижины валялись вывалившиеся из поленницы дрова, обломки звериных копыт и рогов, стоял чурбан для колки дров. За хижиной располагался маленький сарайчик с односкатной крышей. Он выглядел еще более ветхим, чем хижина, и, казалось, должен был вот-вот рухнуть. В снегу была протоптана тропинка, которая вела от двери хижины к краю близлежащего леса.

Внутри скудно обставленного жилища двое мужчин вели приглушенный разговор, сидя у огня, плясавшего, потрескивая, в каменном очаге, занимавшем почти целиком одну стену хижины. Один из мужчин был гостем. Он был стар. О его возрасте говорили спутанные седые волосы, густая борода и избороздившие круглое лицо глубокие морщины. Выцветшие голубые глаза, видевшие за жизнь столько, сколько обычному человеку не увидеть и за десять жизней, задумчиво уставились на пламя, лизавшее поленья в очаге. Он сидел на самодельном стуле с прямой спинкой, упершись локтями в неровный стол, отделявший его от хозяина. Одежда его, сделанная из выдубленной кожи и выношенной почти до прозрачности шерсти, была такой же грубой, как и его жизнь. Куртка была очень широкой в плечах, ибо старик был крупным мужчиной, на груди она была распахнута, оставляя открытым довольно объемистый живот. Старика звали Тед, вернее Старый Тед, а фамилию его все давно забыли. Подобно большинству горных жителей он путешествовал один. Его единственной спутницей была чихуахуа, которую он называл Мышкой и носил под курткой. Собачка была с ним с того дня, когда он выменял ее у одного мексиканца на мула, каковой обмен все при нем присутствовавшие единодушно признали весьма выгодным для мексиканца. Мышка, питавшая величайшую неприязнь ко всем, кроме своего хозяина, лежала на его груди, спрятавшись под бородой, и похрапывала.

Мужчина помоложе, Бак Скотт, смотрел не на огонь, а на Старого Теда. Бак ерзал на стуле, и взгляд его то и дело устремлялся к большой кровати, стоявшей в дальнем затененном углу единственной в хижине комнаты. Он сидел на стуле, откинувшись к стене и балансируя на двух ножках, барабанил пальцами по краю стола, хмурился, кусал губы, но отражавшееся на его лице беспокойство в тусклом свете пламени было едва заметно. Бак производил осмотр своего жилища, пытаясь взглянуть на него глазами чужого человека, или, говоря точнее, глазами женщины, которую он через несколько дней приведет в дом.

Первое слово, пришедшее ему в голову, когда он подумал о том, как описать своей невесте свое жилище, было бурое. Бурое и грязное. Деревянные стены, на которых кое-где виднелись пятна грязи, были голыми, за исключением участка над очагом, оклеенного газетами. Пол был грязно-коричневого цвета из-за толстого слоя грязи. Бак собирался сохранить мешки из-под зерна и, сшив их, сделать что-то вроде коврика на пол, но к тому времени, когда он это надумал, мешки уже были использованы для других целей. К боковой стене устало притулился мешок с картошкой. По бокам от мешка и прямо над ним висели полки.

У одной из стен, занимая ее почти целиком, стояла огромная кровать. Бак сделал ее для себя, рассудив, что большому мужчине нужна большая кровать. На ней будет удобно спать и ему, и женщине, даже если допустить, что сначала он ей не понравится.

Как только подобные мысли пришли ему в голову, Бак отвел глаза от кровати и посмотрел на Теда. Наблюдая, как тот отхлебнул виски, Бак понадеялся, что не ошибся, попросив Теда присмотреть за домом, пока он сам съездит в Шайенн и встретит поезд. Вернув стул в нормальное положение, Бак выпрямился и провел рукой по подбородку. Борода была колючей. Бак думал сбрить ее, но потом решил подождать, пока не попадет в Шайенн, где можно будет пойти к настоящему парикмахеру. Волосы тоже придется остричь – они были такими густыми и длинными, что Бак завязывал их сзади в хвостик.

Эти густые непокорные волосы Бак унаследовал от отца, который благодаря волосам выделялся среди всех других трапперов.

Даже сейчас, когда Бак натыкался на кого-нибудь из старых охотников на бизонов, его узнавали по высокому росту и густой гриве светлых волос.

Тед рыгнул.

– Отправишься на рассвете?

– Как только смогу разглядеть руку, поднятую к лицу.

– Долго над этим думал, а?

О предстоящей женитьбе Бак думал не переставая в течение нескольких недель. Если бы у него был выбор, он бы вообще не стал жениться, но выбора не было, поэтому, пожав плечами, он ответил:

– Ничего другого, по-моему, не остается. Все как-нибудь устроится.

Выглядишь ты не так уверенно, как говоришь, но, надеюсь, это придет. Как, ты сказал, ее зовут? – Тед наклонился вперед и уперся щетинистым подбородком в ладонь.

– Алиса Соумс. – Бак попытался нарисовать в воображении портрет женщины, с которой он переписывался в течение шести месяцев, но не смог, хотя она и писала ему, что она светловолосая, худая и высокая – выше среднего роста. Он решил, что страх мешает работе воображения.

– Как ты ее нашел?

– Помнишь газету, которую ты привез в прошлом году, ту, что Джоунгси купил в Бостоне?

– Нет.

– Ну, ты привозил. Во всяком случае я увидел в ней объявление и ответил на него. Леди из Бостона хотела перебраться на Запад и искала мужа. Все что ей было нужно – это отдельный дом и мужчина, который бы ее обеспечивал. Выбрала мое письмо.

– А ты видел ее фото? Слышал, что большинство мужчин, выбравших невесту по переписке, видели ее фото, – сказал Тед со знанием дела.

Бак покачал головой.

– Нет. Фотографии не было. Она написала, что она блондинка и что многие находят ее привлекательной.

Старый Тед скептически хмыкнул.

– Ну, сейчас все равно уже поздно что-либо менять.

– Думаю, да. Она прибудет в Шайенн послезавтра, двенадцатичасовым поездом. – Бак похлопал по карману рубашки, где лежало письмо Алисы, в котором она сообщала дату и время своего приезда. – У меня займет четыре дня съездить туда и обратно.

– В Шайенне не будешь задерживаться?

– Нет времени, – Бак еще раз оглядел комнату и снова посмотрел на Теда. – Мы поженимся, как только она сойдет с поезда, и сразу же отправимся в путь. Надеюсь, она не привезет с собой гору чемоданов.

– Я слышал, женщины редко едут куда-нибудь без этого. Чемоданы нужны им для всяких их финтифлюшек. – Тед глотнул еще виски и облизал губы. – Зима была мягкой, но что если пойдет снег и ты не сможешь вернуться в долину?

Бак сжал челюсти.

– Не пойдет.

– Сейчас ведь только февраль. Вполне может пойти.

– Проберусь как-нибудь. Вернусь через четыре дня.

– Таща женщину за собой? Почему ты не сказал ей подождать до весны? Зачем ей ехать сюда в разгар зимы?

– Потому что я послал ей деньги на проезд, предоставив самой решать, когда ей лучше уехать из Бостона.

– Что ж, надеюсь ради твоей же пользы, что ты не будешь слишком часто позволять ей принимать решения, – заключил Тед.

Бак встал, не обратив внимания на последние слова Теда.

– Думаю, пора на боковую.

– Я буду спать на полу, – вызвался Тед. – Не буди меня, когда будешь уходить, просто подбрось дров в огонь. Думаю, я проснусь вскоре после твоего ухода.

– Да, наверняка. – Бак остановился посреди комнаты, глядя на Теда. – Ты уверен, что справишься?

– Не беспокойся ни о чем. Мышка и я управимся. Ты только не задерживайся. Ухаживать за ней можно и здесь. У меня кости болят, это к пурге. Я не уверен, что смогу продержаться, если тебя долго не будет.

Бак не хотел думать о том, что случится, если снежные заносы отрежут его от долины, и потому отвернулся от Теда, который принялся почесывать за ушами свою пародию на собаку. Он размышлял, каково будет снова иметь в доме женщину. Три года назад с ним жили две его сестры, и он был счастлив, потому что они занимались всеми хозяйственными делами. Потом Сисси, его младшая сестра, умерла от тифа, а состояние Пэтси, которая после смерти мужа была немного не в себе, ухудшилось настолько, что он уже не мог предвидеть ее поступков. Ему пришлось увезти ее и оставить под присмотром одной знакомой старухи-шотландки, жившей неподалеку от Шайенна.

Теперь, когда он сделал предложение Алисе Соумс, в его жизни снова появится женщина.

И все пойдет по-другому.


Анника Сторм прикоснулась к замерзшему стеклу в окне рядом с ее местом в вагоне поезда «Юнион Пасифик», направляющегося в Шайенн и дальше на запад, потом стала водить указательным пальцем по стеклу и водила до тех пор, пока не оттаяла маленькую дырочку, в которую можно было увидеть, что делается снаружи, но за окном была видна лишь покрытая снегом равнина. Бросив взгляд на этот скучный пейзаж, Анника вздохнула. Унылая картина оставалась неизменной на протяжении последних пятисот миль. Она перевела взгляд на открытую тетрадь, лежавшую у нее на коленях, и перелистала захватанные страницы. Сегодняшняя запись не будет ничем отличаться от предыдущих. «Все еще едем на запад. Открытые равнины и снег вокруг».

Прежде чем она успела достать ящик для письменных принадлежностей, вынуть ручку с чернилами и сделать запись (нелегкая задача, учитывая непрекращающееся покачивание вагона), поезд дернулся и остановился. Другие пассажиры зашевелились, выведенные из летаргического состояния, в которое ввергло их монотонное, усыпляющее движение поезда.

Анника отложила дневник на мягкое обитое плюшем сиденье (она ехала первым классом) и, положив руки на талию, выгнула спину и потянулась. Уезжая из Бостона, она и не представляла, что путешествие будет таким долгим и скучным. Поезд остановился под аккомпанемент драматического шипения пара и скрипа тормозов. Анника ухватилась за спинку сиденья впереди, затем потянулась за своей кокетливой шляпкой, лежавшей поверх саквояжа, в котором находились другие предметы первой необходимости: расческа, щетка, ночная рубашка, крючок для расстегивания пуговиц, чистая блузка, книга и коробка с коллекцией пуговиц, которой Анника очень дорожила. Шляпку Анника соорудила сама: взяв мужскую фетровую шляпу с низкой тульей и узкими полями, она украсила ее атласной бледно-голубой лентой. Того же цвета была и ее блузка, которую она носила в комплекте с шерстяной юбкой шоколадного цвета и прилегающим однобортным полудлинным жакетом.

Этот «горный», как она его называла, костюм хорошо послужил ей во время долгого путешествия, но сейчас она почувствовала, что он ей здорово надоел. Она дождаться не могла, когда же наконец они прибудут в Шайенн и она окажется в удобном доме своего брата, где сможет распаковать свои чемоданы и коробки и переодеться во что-нибудь другое.

Анника заколола на голове шляпу и, встав, набросила на плечи накидку. Она захватила ее не только ради тепла, но и чтобы прикрыть одежду от пыли и сажи – неизменных спутников путешествия на поезде.

Спустя несколько секунд в вагон вошел проводник – дородный лысеющий мужчина в жесткой черной фуражке – и быстро пошел по проходу. Поймав обеспокоенный взгляд Анники, он остановился и наклонился к ней. Громким голосом, так чтобы его могли слышать и другие пассажиры, едущие в этом дорогом вагоне, где сиденья на ночь превращались в верхние и нижние спальные полки, он объяснил причину внезапной остановки поезда в пустынной местности.

– Произошла авария, – сказал он как бы между прочим.

– Что? – переспросила Анника.

– Авария. Котел взорвался.

– Кто-нибудь пострадал?

– Все трое машинистов. Последствия были бы более тяжелыми, если бы на них не было надето плотной одежды. Придется послать кого-нибудь назад на станцию, чтобы в Шайенн телеграфировали с просьбой прислать новую паровозную бригаду. Если нам повезет, через несколько часов тронемся.

Он сдвинул пальцем фуражку на затылок.

– Помните случай, который произошел в 1875 году, когда поезд застрял в пути из-за снегопада? Шел из Канзаса в Денвер и простоял одиннадцать суток. Я слышал, что в конце пассажиры питались устрицами, которые везли этим поездом в Калифорнию. – Он выпрямился, посмотрел в хвост вагона и объявил: – Вы можете выйти, размять ноги. Только не отходите слишком далеко. Надеюсь, мы скоро отправимся.

Проводник поспешил дальше, чтобы сообщить об аварии пассажирам других вагонов. Мужчины и женщины – соседи Анники по вагону – начали потягиваться и переговариваться. Девушка вместе с самыми непоседливыми из них направилась к выходу.

Подойдя к металлическим ступенькам и схватившись за холодный поручень, она осознала, что забыла перчатки, но, не желая уходить со свежего воздуха, решила не возвращаться за ними, а погулять до тех пор, пока не замерзнут руки. Осторожно спустившись вниз, она остановилась на неровной земле рядом с рельсами и огляделась.

Местность была пустынной и бескрайней, какой и казалась из окна вагона. Местами снег растаял и темно-коричневые грязные проталины напоминали дыры на белоснежном покрывале земли. Кустики густой побуревшей бизоньей травы и валявшиеся кое-где камни несколько оживляли пейзаж. Воздух был морозным, от резких порывов ветра щипало лицо, но Анника сочла это приятным разнообразием после сухого удушающего жара, распространяемого паровозной печью.

Анника пошла прочь от людей, толпившихся у поезда. Взглянув на запад, она заметила, что местность в этом направлении постепенно еле заметно повышается. Ей пришло в голову, что раз поезд стоит к востоку от Шайенна, значит совсем рядом находится ранчо ее брата, расположенное на землях, примыкающих к хребту Ларами. Ближайшим к ранчо городком был Бастид-Хил, но, по иронии судьбы, брат решил встретить ее в Шайенне, потому что собирался заодно сделать кое-какие покупки. Так и получилось, что он ждал ее сейчас в Шайенне, хотя мог бы находиться всего в нескольких милях от места их остановки.

Подставив лицо солнцу, прогревавшему холодный воздух, который овевал ее кожу, Анника попыталась вспомнить тот период своего детства – с двух до семи лет, – когда ее семья жила на равнинах Дакоты. Они жили в резервации индейцев сиу в Пайн-Ридж. Анника помнила, что у них был маленький домик и что она завидовала Кейсу, которому разрешали ездить на лошади и стрелять из ружья, тогда как ее мать старалась не отпускать от себя ни на шаг. Она вроде бы помнила такое же бескрайнее небо, какое видела сейчас, и ветер, который, казалось, никогда не прекращался, но это было все.

Она потерла ладони друг о друга и подула на них, надеясь согреть замерзшие пальцы. Затем спрятала руки под мышки. Ей хотелось подольше побыть на свежем воздухе и ярком солнце. Услышав за спиной шаги, Анника пошла помедленнее, подумав, что, может, ей удастся завязать разговор с кем-то из пассажиров. Мимо нее прошла молодая пара. Они кивнули ей, но не остановились. Говорили они на языке, похожем на немецкий, но это был не голландский, которому научила ее мать. Анника смотрела, как они идут вдоль рельсов, взявшись за руки.

На секунду ее охватило чувство одиночества. Если бы она не отменила свадьбу, сейчас они с Ричардом были бы женаты уже два месяца. Они бы вместе отпраздновали Рождество, и, возможно, вздрогнув, подумала Анника, она даже носила бы уже ребенка Ричарда. Чувство одиночества исчезло, когда она призналась себе, что не готова к материнству и всем связанным с ним ограничениям собственной свободы.

Ричард был потрясен, когда она разорвала помолвку, но проявил понимание и такт. Во время праздников и в течение всего января, пока она списывалась с Кейсом и Розой и готовилась к поездке в Вайоминг, он продолжал навещать ее. Он даже пришел вместе с Калебом, Аналисой и Рут на станцию проводить ее. Он согласился с тем, что ей действительно нужно посмотреть мир и обрести себя, и не стал ограничивать ее во времени. В тот последний день в Бостоне, когда они стояли на платформе и поезд должен был вот-вот отойти, он, взяв ее за руки, пообещал, что будет ждать ее возвращения через полгода. Она хотела вернуть ему кольцо, но он отказался взять его. Аннике пришлось оставить кольцо на хранение матери.

Ричард воспринял ее решение спокойно, без жалоб и упреков. Но он всегда, все то время, что ухаживал за ней, поступал правильно и разумно. Следуя строгим правилам поведения, принятым в обществе, он до обручения никогда не предлагал ей опереться на его руку и, пока она не согласилась выйти за него замуж, не дарил ей подарков. Прощаясь с ней вечером, он, как положено, никогда не задерживался у ее дверей дольше чем на пять минут, а в тех случаях, когда она приглашала его в дом, вежливо откланивался по прошествии получаса.

Не было ничего удивительного в том, что он согласился дать ей время, чтобы все обдумать, но сейчас, оглядываясь назад, она понимала, что бежала именно от этой его предсказумости. Жизнь с Ричардом была бы спокойной и упорядоченной, правильной и гладкой. Именно эти качества ценили в нем ее родители, но это была совсем не та жизнь, какую хотела вести Анника.

Ветер поднял полы ее накидки, и Анника плотнее запахнула ее, но руки у нее совсем окоченели. Она споткнулась о камень и едва не подвернула ногу. Анника решила, что пора заканчивать короткую прогулку. Она последний раз глубоко вдохнула свежий воздух и повернулась, чтобы идти обратно. Ближе к поезду пассажиры стояли маленькими группками вдоль путей, разговаривали и рассматривали окрестности с видом Рип Ван Винкля, только что пробудившегося от многолетнего сна.

Подойдя к своему вагону, Анника хотела подняться в него, но была вынуждена посторониться и пропустить спускавшуюся вниз женщину. Женщина была так худа, что выглядела почти истощенной. У нее были длинные тусклые волосы непонятно какого цвета – не белокурые и не каштановые, а какие-то выцветшие, – голубые глаза и болезненно желтая кожа. Из-за тонких губ, крепко сжатых под длинным носом, она выглядела старше, чем была на самом деле. Анника поклонилась ей, но женщина, не ответив на поклон, прошла вперед. Пожав плечами, Анника поднялась в вагон и скоро забыла об этой встрече. Она снова села на свое место, не сняв накидки, поскольку из-за открытых с обеих сторон дверей в вагоне был сквозняк, и открыла дневник.


Бак Скотт тихо выругался. Было десять минут первого, а он только ехал по Капитал-авеню к станции «Юнион Пасифик» в Шайенне. Он перестал следить за временем, зайдя в обувной магазин «Майерс энд Фостер» на Шестнадцатой улице, и теперь боялся, что опоздает к прибытию поезда и не встретит Алису Соумс. Из-за боязни опоздать он даже не зашел в парикмахерскую подстричься и побриться. Слишком много времени он потратил, распивая сан-луисское пиво в Тивани-холле, потом еще зашел в ювелирный магазин, где купил простенькое золотое кольцо, и напоследок постоял перед витриной «Вайоминг Хардвэр Компани», рассматривая красиво сделанную печку «Аладдин» с вытяжкой и размышляя, как бы заиметь такую у себя в хижине.

Если бы не эти задержки, он был бы на станции задолго до полудня, потому что добрался до Шайенна в рекордно короткий срок – за полтора дня, хотя путешествие было не из легких – ведь он вел с собой запасную лошадь и двух вьючных мулов. Оставалось лишь надеяться, что обратное путешествие пройдет так же гладко, учитывая, что на этот раз с ним поедет неопытный ездок со своим багажом. Бак понукал лошадь, стараясь не задеть повозок и фургонов, едущих по многолюдным грязным улицам, и пытался избавиться от нервозности, охватившей его на подъезде к Шайенну. Какая она, эта Алиса Соумс? Как она отнесется к нему и жизни в Скалистых горах? Почему, черт побери, он вообще решил, что женитьба – единственный выход для него в сложившейся ситуации?

Он привык к одиночеству. Охота и трапперство поглощали все его время, а периодические поездки в город вполне удовлетворяли потребность в общении. Если ему бывала нужна женщина, чтобы скрасить одиночество, он покупал ее себе на одну ночь. До сих пор этого было достаточно. Однако обстоятельства сложились так, что он больше не мог никуда уйти, оставив хижину без присмотра, поэтому после долгих раздумий Бак решил действовать единственно возможным в его положении способом – он ответил на объявление в бостонской газете и нашел себе жену.

Платформа была запружена народом, и, хотя Бак был на голову выше всех остальных, к тому времени, когда он, привязав своих животных, смешался с толпой, он так и не обнаружил никого похожего на Алису Соумс. Он заметил только одну одинокую женщину, скромно сидевшую в сторонке. Ей было под семьдесят. Бак надеялся, что это не Алиса Соумс.

Бак снял шляпу и провел рукой по волосам. Он завязал их сзади полоской кожи, но волосы были такими волнистыми и густыми, что некоторые пряди все равно выбивались. Снова нахлобучив шляпу, он пробрался к билетной кассе.

Подождав, пока служащий обратит на него внимание, он спросил:

– Здесь не было дамы, которая спрашивала бы Бака Скотта? Она должна была приехать двенадцатичасовым поездом.

– Она не могла спрашивать, – лаконично ответил служащий, – потому что поезд задерживается.

Бак оглядел толпившихся на платформе людей – одни ждали посадки на поезд, другие были встречающими – и задал следующий вопрос:

– На сколько он задерживается?

– Не знаю. Когда что-нибудь станет известно, я сделаю объявление, – он показал на пару, ожидавшую своей очереди.

Сунув руки в карманы, Бак протиснулся поближе к краю платформы и посмотрел вниз на рельсы, пожелав про себя, чтобы появился поезд, но поезд не появился. Тогда он взглянул на небо. Как обычно, с северо-запада дул ветер, и Бак вспомнил предсказание Теда о приближении бурана. Переступая с ноги на ногу, он опять сконцентрировал мысли на поезде. Черт, подумал Бак, он еще даже не зарегистрировал свой брак, а все уже идет не так, как надо.

Он еще раз оглядел стоявших вокруг людей, неуютно чувствуя себя в толпе. Бак никогда не любил находиться в окружении толкающихся людей, слишком уж они напоминали ему стадо. Он много раз видел, как животные погибали просто потому, что подчинялись вожаку. Следуя за вожаком, бизоны готовы были прыгнуть вниз с обрыва. Бак любил делать все по-своему. Одинокая жизнь была ему по душе. Но теперь этому предстояло измениться.

Оглянувшись через плечо, Бак не мог не заметить еще одного очень высокого мужчину. Мужчина был хорошо одет. Так обычно одевались владельцы ранчо – отделанная овчиной кожаная куртка, черные шерстяные брюки и новая шляпа, украшенная вместо ленты серебряной тесьмой. Особое внимание Бака привлекли сапоги мужчины – черные, начищенные до зеркального блеска и чистые, насколько это вообще было возможно на грязных улицах. Как и у Бака, у него были длинные, до плеч, волосы, завязанные сзади. Ростом он был выше шести футов и трех дюймов. И он был полукровка – наполовину сиу, догадался Бак, наполовину белый.

Мужчина в ответ уставился на Бака тяжелым холодным взглядом голубых глаз.

Бак отвернулся. Он видел такой взгляд и раньше. Похоже, даже полукровки считали себя лучше охотников на бизонов.

Новый порыв ветра, холодного и пронизывающего, отвлек Бака от его мрачных мыслей. Небо по-прежнему было чистым и голубым, но теперь Бак, также как и Тед, был уверен, что приближается буран. Ему необходимо перебраться через перевал до того, как он начнется. Он повернулся и стал проталкиваться к кассе. Но не успел он дойти туда, как служащий открыл маленькую дверцу сбоку, вышел и, сложив руки рупором, прокричал:

– Неподалеку от Бастид-Хила в поезде произошла авария. Не знаю, как скоро мы сможем направить туда другой паровоз. Может, вам лучше уйти с холода и подождать прибытия поезда в здании. Мы оповестим вас громким долгим свистком.

Вокруг послышался недовольный гул, но Бак, не обращая на это внимания, шагнул к окошечку кассы, в которую снова скрылся служащий. Ухватившись за решетку, отделявшую его от служащего, он спросил:

– Где, вы сказали, застрял поезд? Уставившись на заскорузлые руки Бака, тот раздраженно ответил:

– Неподалеку от Бастид-Хила.

– Где это?

– Примерно в часе верховой езды к востоку отсюда.

Бак Скотт пробормотал нечто такое, что он не стал бы говорить в присутствии женщин, и пошел прочь с платформы.


Прослушав объявление служащего, Кейс Сторм огорченно покачал головой. Именно его сестру должно было угораздить сесть на поезд, который сломался.

Он любил Аннику, любил баловать ее, ухаживать за ней, так же как и мать с отчимом, и в любое другое время был бы рад принять ее у себя, но в этот раз, получив ее письмо, в котором ода сообщала, что приедет меньше чем через две недели, он хотел было отправить ей телеграмму и попросить отложить поездку до весны. Но его итальянка жена Роза отговорила его.

– Как ты можешь даже думать об этом, Кейс? – удивилась она. – Твоя сестра сможет помочь мне, и я узнаю ее получше, как настоящую сестру, до того как появится ребенок.

У Кейса не хватило духу сказать Розе, что помощи от Анники ждать нечего. Его сестра в жизни не занималась никаким полезным трудом. В отличие от Розы, которая, приехав одна в Вайоминг, открыла там собственный ресторанчик, потом продала его с неплохой прибылью, но все равно продолжала сама готовить для всех работников на их ранчо, Аннике никогда не приходилось ничего делать самой. Их родители позаботились о том, чтобы она получила образование, так что в случае необходимости она могла бы заработать себе на жизнь, но такая необходимость вряд ли когда возникнет, поскольку и ему, и Аннике безбедное существование было обеспечено до конца жизни – из наследства, оставленного отцом Калеба, им были выделены значительные суммы, находившиеся в трастовых фондах.

Два знакомых владельца ранчо поздоровались с Кейсом, и он ответил на их приветствие. Он приобрел известность в бытность свою начальником полицейского участка в Бастид-Хиле. Он занимал этот пост до того, как ушел со службы и занялся сельским хозяйством. До сих пор к нему частенько обращались по имени люди, которых он даже не помнил в лицо. Кейс иногда задавался вопросом, как бы сложилась его жизнь, если бы шесть лет назад он не стал начальником полицейского участка и не помог бы засадить за решетку банду Досона. И что бы с ним было, если бы он не женился на единственной в мире женщине, сумевшей помочь ему примириться со своим наследием и ощутить себя цельным человеком.

При мысли о Розе Кейсом овладело беспокойство. Она снова была беременна. Роды ожидались первого мая. Это была ее четвертая беременность за пять лет, и Кейс боялся даже надеяться, что все пройдет благополучно. У его жены уже был выкидыш, потом она родила мертвого ребенка, а в последнюю беременность новорожденная девочка прожила всего несколько часов. Поэтому в этот раз Кейс, узнав о беременности жены, испытал не радость, а всепоглощающий страх, хотя и хотел, чтобы все было иначе. Он не мог даже думать о том, что придется готовить еще один маленький деревянный гроб, он не хотел терять еще одного ребенка и тем более не хотел терять Розу, но для нее стать матерью было самым заветным желанием, и Кейсу ничего другого не оставалось, кроме как заботиться о том, чтобы Роза получала самый лучший уход, и ждать. И молиться.

В данный момент его единственным желанием было забрать сестру и поскорее вернуться на ранчо, чтобы быть рядом с Розой на случай, если он ей понадобится. Он знал, что все работники на ранчо готовы выполнить любое ее желание – никто не мог устоять перед обаянием миниатюрной итальянки, – но все равно предпочитал большую часть времени быть поближе к ней. Роза, однако, настояла, чтобы он поехал в Шайенн встретить сестру, как положено, чтобы они пообедали в лучшем ресторане, сходили в оперу, ночь провели в отеле, а уж после этого ехали бы на удаленное от города ранчо. После долгих споров – а Кейс, хотя он никому в этом не признался бы, гордился упорством, с каким Роза отстаивала свою точку зрения – он решил уступить жене и поехал в город.

И вот теперь поезд опаздывал, причем никто не знал на сколько.

Кейс молча наблюдал, как здоровый мужчина, одетый в костюм охотника на бизонов, протолкался сквозь толпу и спрыгнул с платформы. Огромный бородатый блондин был, должно быть, добрых шести футов четырех дюймов росту, длинные непокорные волосы были завязаны сзади в попытке придать им более цивилизованный вид. Одет он был в просаленные штаны из оленьей кожи, которые хорошо предохраняли от ветра и воды. Вся остальная одежда была, судя по ее виду, сшита вручную. Рукава и кокетка его куртки с капюшоном были отделаны длинной бахромой. Обут он был в мокасины до колен. Кейс нахмурился, увидев чехол, свисающий с пояса и привязанный к бедру охотника. В этом чехле находился нож для свежевания животных.

Кейс уже видел этого гиганта. Он рассматривал его, когда они стояли рядом на платформе, размышляя о том, мог ли этот молодой человек быть одним из тех, кто принимал участие в истреблении последних бизонов. Годы прошли с тех пор, как за пределами Йеллоустоуна видели крупные стада бизонов. Двадцать лет назад по прериям бродили миллионы бизонов. Теперь же в округе совсем не осталось этих животных, за исключением нескольких отдельных особей и маленьких стад, которыми владели частные хозяева, вроде стада в девятнадцать голов, какое держал сам Кейс. Охотники, подобные этому молодому человеку, только что ушедшему с платформы, уничтожили бизонов одного за другим. Они продавали шкуры вагонами, оставляя туши разлагаться на равнинах.

Уничтожение бизонов привело к почти полному вымиранию равнинных индейцев, а Кейс, хотя и не мог вплоть до недавнего времени смириться с тем, что он наполовину сиу, всегда уважал индейцев как народ, как уважал он любые проявления жизни. Этому научили его Калеб и мать.

Опасаясь, как бы гнев не толкнул его на какой-нибудь необдуманный поступок, Кейс отвернулся от охотника и направился к станционному служащему, чтобы оставить записку для Анники. Он решил пойти в гостиницу «Интероушн», снять там номер, потом купить, как он обещал Розе, все необходимое, а уж после этого вернуться на станцию и разузнать, что происходит на линии. Если окажется, что прибытие поезда откладывается еще на какое-то время, возможно, будет разумнее вернуться в Бастид-Хил, встретить Аннику там и оттуда поехать на ранчо.

Он сошел с платформы и направился к гостинице, заметив попутно, что охотник на бизонов, ведя в поводу кобылу и двух вьючных мулов, быстро поскакал вниз по Пятнадцатой улице.

Загрузка...