Приказ номер один

В. И. ЛЕНИН.

Г. В. ПЛЕХАНОВ.

В эпизодах:

ПОЛЬ ЛАФАРГ.

ЛАУРА ЛАФАРГ.

М. И. ВАСИЛЬЕВ-ЮЖИН.

В. И. ЗАСУЛИЧ.

П. Б. АКСЕЛЬРОД.

А. М. ГОРЬКИЙ.

Б. В. САВИНКОВ.

Матросы-потемкинцы:

ВАСИЛИЙ НИКОЛАЕВИЧ.

ФЕДОР АКЕНТЬЕВИЧ.

МИХАИЛ.

Посетители кафе Ландольта в Женеве.

Действие первое

1918 год, начало июня. Москва. Рабочий кабинет В. И. Ленина в Кремле. Л е н и н просматривает бумаги, пишет, встает и энергично ходит по кабинету, размышляет вслух…

Л е н и н (прочтя очередное сообщение). Транспортная связь с Сибирью перерезана… Хлеб! Сибирская железная дорога — это хлеб… (Перечитывая сообщение.) «Белочешские отряды заняли Челябинск. Командующий советскими войсками на Урале Блюхер…» (Подходит к висящей на стене карте России.) Пенза, Самара, Сызрань… Челябинск… Хлеб!.. (Вернувшись к столу, быстро пишет, затем перечитывает написанное.) «Антонову-Овсеенко и Орджоникидзе. Харьков. Ради бога, принимайте самые энергичные и революционные меры для посылки х л е б а, х л е б а и х л е б а!!! Иначе Питер может околеть. Особые поезда и отряды. Извещать ежедневно. Ради бога! Ленин». (Встает, ходит.) Скрывающих хлеб кулаков и спекулянтов, мешочников… причиняющих величайшие муки и страдания трудовому народу… карать беспощадным революционным судом… (Возвращается к столу, к бумагам.) Германское правительство снова требует вернуть Черноморский флот из Новороссийска в оккупированный Севастополь… (Читает документ.) Тон ультимативный… Это — ультиматум!.. Флот не спасти, но ведь и не сдавать же? Германцы вот-вот захватят Новороссийск… Офицерство, белогвардейски настроенное, все еще противится категорическому требованию потопить корабли… Под угрозой Брест… мирный договор… Мир, доставшийся нам такой неслыханной ценой… (Обдумывает и записывает фразу за фразой.) Неисполнение директив центрального советского правительства о соблюдении условий мирного договора… Агитация и другие действия, ведущие к развязыванию новой войны, несущей трудящимся массам величайшие муки и страдания… рассматриваются как тягчайшее преступление, подлежащее самой суровой каре… Председатель Совета Народных Комиссаров Ленин. (К новым сообщениям.) Рязанская губерния… Воронежская… Выступления левых эсеров… Мятеж? Надо быть готовым и к этому… И — меньшевики!.. (Развернув одну из газет.) «Вынесение смертного приговора над Советами»… «Последние судорожные усилия Советской власти»… Ошибки, все ошибки и неудачи… поражения первого года революции пытаются использовать… даже голод! …Лишь бы свалить Советы!.. Объединяются… Все объединяются… От и до… Вся контрреволюционная сволочь!.. (Читает еще одну депешу.) Петроград. «Скончался Плеханов»… Плеханов?! (Перечитывает.) «Тридцатого мая в Питкеярви в Финляндии скончался Плеханов»… Это под самым Питером… Финны закрыли границу, значит, оказался вновь на чужбине… И жил, и умер в эмиграции… (Поднимается, ходит.) Он был — не стар? Шестьдесят… Шестьдесят второй год… Наконец-то вернулся на родину, в Россию, в прошлом апреле, мы вернулись почти одновременно, затем… Затем!.. В октябре… После Зимнего… Да, сразу после взятия дворца…

На авансцене возникает П л е х а н о в.

П л е х а н о в. Питерские рабочие! Не подлежит сомнению, что многие из вас, слишком многочисленное большинство, рады тем событиям, благодаря которым пало коалиционное правительство Керенского и политическая власть перешла в руки Петроградского Совета рабочих и солдатских депутатов. Скажу вам прямо, как говорил всегда: меня эти события огорчают. Не потому огорчают, чтобы я не хотел торжества рабочего класса, а наоборот, потому что призываю его всеми силами своей души. Рабочие! Наш первоучитель Энгельс предупреждает: для любого класса не может быть большего исторического несчастья, как захват политической власти в такое время, когда он к этому еще не готов, когда его конечная цель остается недостижимой по непреодолимым объективным условиям. Сегодня русская история еще не смолола той муки, из которой будет со временем испечен пшеничный пирог социализма! Свергнув царское самодержавие, великая русская революция в феврале уже поставила Россию среди самых передовых европейских государств, а этот переворот, эта ваша слишком преждевременная попытка социалистического переустройства приведет геройский российский пролетариат к жесточайшему экономическому поражению, к политическому краху… (Исчезает с авансцены.)

Л е н и н (после паузы). Никогда, никогда в моей жизни я не относился ни к одному человеку с таким искренним уважением и почтением… благоговением… С дней молодости это во мне… (Еще пауза.) Но могла ведь иначе, по-другому… совсем по-другому сложиться эта судьба? И мы были бы вместе до конца? (Усмехнувшись.) Фантазии… Фантазии!.. (И — вновь.) И Плеханов был бы — с нами… (У карты страны.) Война… Разорения… Дезорганизация хозяйства… До какого отчаянного кризиса довели страну господствовавшие классы! Разве нас не поставила история перед выбором: гибель или тотчас решительные шаги к социализму? Выбором немедленным?.. И разве не приветствовали мы вместе эту революцию уже тогда, в девятьсот пятом? Когда к нам, в Женеву, пришли известия о событиях девятого января в Петербурге?..

Память возвращает Ленина в эмигрантскую Женеву, в тысяча девятьсот пятый год…

В последующих эпизодах — воспоминаниях Ленина, составляющих основу пьесы, на сцене — в одной либо в другой ее части — возникнут декорации, обозначающие место действия. Отдельно и в течение всего действия останется только ленинский кабинет в Кремле.

Авторские ремарки указывают время и место происходящего события, предоставляя театру свободу в выборе декоративного решения каждой сцены.

…1905 год, январь, Женева. Л е н и н обдумывает, пишет.

Л е н и н. Рабочий класс… как будто остававшийся долго в стороне от буржуазного оппозиционного движения… поднял свой голос… Кипит уличный бой… воздвигаются баррикады… трещат залпы и грохочут пушки… Каждый должен быть готов исполнить свой долг революционера и социал-демократа…

На сцене появляется П л е х а н о в.

Георгий Валентинович, началось!..

П л е х а н о в (взволнован). Наконец, кажется, наступает час, когда деспотизм стоит перед своим заслуженным концом.

Л е н и н. Поздравляю вас, дорогой Георгий Валентинович! От всей души!..

П л е х а н о в. Примите и мои поздравления, Владимир Ильич…

Ленин и Плеханов обмениваются крепким рукопожатием.

Л е н и н. Началось, началось!..

П л е х а н о в. Революции — локомотивы истории, говаривал Маркс…

Л е н и н. Революции — праздник угнетенных и эксплуатируемых, добавим мы! В такие времена, времена коренных, назревших перемен, времена преобразований, немедленно и непременно нужных для пролетариата и крестьянства, народ способен на чудеса!.. Мы окажемся изменниками и предателями революции, если мы не используем этой праздничной энергии масс!.. (Показывая Плеханову только что законченную статью.) Номер уже сверстан, я снял материал «Почтового ящика», экстренно даю вот буквально несколько строк…

П л е х а н о в (мельком глянув). Разумеется… (Словно произнося речь.) Теперь необходимо, чтобы народ был вооружен не церковными хоругвями и крестами, а чем-нибудь более… действенным! (Прикрыв глаза рукой.) Простите… Узнают ли меня?

Л е н и н. Передовая Россия знает и помнит вас, а социал-демократы чтят своего учителя и вождя.

П л е х а н о в. Благодарю вас…

Л е н и н. Сегодня действительно необходимо, Георгий Валентинович, чтобы народ был вооружен не иконами и царскими портретами, как перед Зимним в Питере!..

П л е х а н о в (кивнув, перебивает). Разумеется… Недостаточно приобрести револьверы или кинжалы, надо еще научиться владеть ими. Нам необходимо как можно скорее пополнить этот пробел своего революционного образования.

Л е н и н. И тогда мы возьмем этот Зимний дворец решительным революционным штурмом!.. (Порывисто.) Я рад! Вновь объединиться, спеться на живом деле… Очень рад!

П л е х а н о в. Я тоже весьма и весьма обрадован.

Л е н и н. Дорогой Георгий Валентинович, нужно ли мне повторять вам, что мы, большевики, страстно желали и желаем вновь работать с вами? Ваши громадные знания и громадный политический опыт страшно нужны русскому пролетариату! Особенно сегодня, сейчас, когда действительно… началось!

П л е х а н о в. Повторяю, и я весьма и весьма обрадован…

Л е н и н (продолжая). И когда пора возвращаться в Россию… В Россию!

П л е х а н о в. В Россию, бог мой…

Л е н и н. Пора!..

П л е х а н о в (меняя тон). Нелегально?

Л е н и н. Что делать!..

П л е х а н о в (качая головой). Через границы — тайком, без паспортов? Чтобы схватили, засадили, а то и пристрелили сгоряча на месте?

Л е н и н (после паузы). Да…

П л е х а н о в. Велик ли резон?

Л е н и н. Но там идет сражение… а мы — здесь?

П л е х а н о в. Руководство партией при теперешнем движении всего целесообразней печатью, в этом мы соглашались, я намереваюсь писать, печатать…

Л е н и н (перебивая). Да ведь издавать сейчас газету здесь, в эмигрантской загранице, или — в Питере, на Невском, есть разница? Выступать перед тысячными собраниями рабочих на улицах? Перед свободными сходками русских «мужиков»?

П л е х а н о в. Революция может продлиться года два-три… Да, на быстрый успех едва ли можно рассчитывать…

Л е н и н. Но ведь и промедление — смерти подобно?!

П л е х а н о в (скрестив руки на груди). Ну-с, поживем — увидим, как дело пойдет? (Удаляясь.) Поживем — увидим…

Л е н и н. Отсюда?! (Оставшись один, хватает газеты.) К пролетариату Петербурга вот-вот примкнут Москва… Рига… Севастополь… Ревель… Саратов… Сегодняшний и завтрашний день решат многое… Если — не все? Все дело революционного переустройства и обновления России!.. Если не использовать эту праздничную, эту невиданную, эту колоссальную энергию масс… Проклятая эмиграция! Что увидишь… что сделаешь отсюда, за тысячи верст?!.

Появляется В а с и л ь е в - Ю ж и н.

(Васильеву-Южину.) По постановлению Центрального Комитета вы, товарищ Южин, должны возможно скорее, лучше всего завтра же, выехать в Одессу.

В а с и л ь е в - Ю ж и н. Готов ехать хоть сегодня, Владимир Ильич. А какое задание?

Л е н и н. Вам известно, что броненосец «Потемкин» находится в Одессе?

В а с и л ь е в - Ю ж и н. Известно.

Л е н и н. Есть опасения, что одесские товарищи не сумеют как следует использовать вспыхнувшее на нем восстание. Постарайтесь во что бы то ни стало попасть на броненосец, убедите матросов действовать решительно и быстро.

В а с и л ь е в - Ю ж и н. В чем именно?

Л е н и н. Добейтесь, чтобы немедленно был сделан десант.

В а с и л ь е в - Ю ж и н. В Одессу?..

Л е н и н (твердо). Десант в Одессу! В крайнем случае не останавливайтесь перед бомбардировкой правительственных учреждений. Город нужно захватить в наши руки.

В а с и л ь е в - Ю ж и н. Так. Но если гарнизон?..

Л е н и н (твердо, настойчиво). Город нужно захватить в наши руки. Затем немедленно вооружите рабочих и самым решительным образом агитируйте среди крестьян.

В а с и л ь е в - Ю ж и н. Но… флот? Владимир Ильич? Они… потопят «Потемкина»?

Л е н и н. Необходимо сделать все, чтобы захватить в наши руки остальной флот.

В а с и л ь е в - Ю ж и н. Попытаемся…

Л е н и н (жестко). Сделать все, товарищ Южин. Я уверен, что большинство судов Черноморского флота примкнет к «Потемкину». Да-да! Нужно только действовать решительно, смело и быстро.

В а с и л ь е в - Ю ж и н (не сразу). Вы серьезно считаете все это возможным, Владимир Ильич?

Л е н и н. Разумеется, да! Нужно только действовать решительно, смело и быстро. Но, конечно, сообразуясь с положением.

В а с и л ь е в - Ю ж и н. Я буду аккуратно и подробно извещать вас о ходе событий…

Л е н и н (энергично). Нет!

В а с и л ь е в - Ю ж и н. Что — нет?..

Л е н и н. Вы немедленно пошлете за мной миноносец. Я выеду в Румынию.

В а с и л ь е в - Ю ж и н. За вами…

Л е н и н. И как можно скорей!

В а с и л ь е в - Ю ж и н. Еду, Владимир Ильич!.. Не завтра, сегодня же!..

Л е н и н. До свидания, товарищ Южин.

В а с и л ь е в - Ю ж и н. До свидания. Если восстание окажется действительно победоносным, Владимир Ильич, я пришлю за вами не миноносец, а крейсер!

Л е н и н. Любое надежное судно. Я должен быть в России. И как можно скорей!..

В а с и л ь е в - Ю ж и н уходит…

Л е н и н вновь в своем рабочем кабинете в Кремле.

А Плеханов — медлил… Выжидал? Колебался? Не верил? Уже тогда?.. Разве не мечтали мы об этой минуте — здесь же, в Женеве, еще в девяносто пятом году?! С самой первой нашей встречи в кафе Ландольта?!.

1895 год, май. Женева. Л е н и н и П л е х а н о в за столиком кафе. В глубине — к у т я щ а я к о м п а н и я. Маскируясь под завсегдатая кафе, вблизи Ленина и Плеханова время от времени возникает н е и з в е с т н ы й г о с п о д и н.

П л е х а н о в. Мне сказали, вы — брат Александра Ульянова.

Л е н и н. Да.

П л е х а н о в. Дело первого марта 1887 года.

Л е н и н. Да.

П л е х а н о в. Неудавшееся покушение на Александра Третьего. Еще одно.

Л е н и н. Да…

П л е х а н о в. Припоминаю… Была возможность обратиться с просьбой о помиловании.

Л е н и н. Казнили не всех участников по делу. Брат мог бы, возможно, остаться в живых… После вынесения смертного приговора мать добилась свидания с братом, уговаривала подать прошение…

П л е х а н о в (перебив). Понимаю, в помиловании отказал всемилостивейший государь император.

Л е н и н. Брат отказался.

П л е х а н о в (помолчав). Так…

Л е н и н. Это было бы неискренне, он сказал.

П л е х а н о в. Я знал этих людей… Михайлов. Перовская. Желябов. Фигнер…

В компании за столиком в глубине кафе поднимается мужчина и, перекрывая веселый застольный гомон, провозглашает тост: «Mesdames et messieurs! Mes amis… Chers et bons, admirable amis! Buvons donc au… Au bonheur! À toutes, toutes les joies de la vie! À l’amour!..»[1]

С шумными одобрительными возгласами: «Au bonheur!..» «À l’amour!..» компания чокается и пьет…

Неизвестный господин проходит вблизи Ленина и Плеханова.

Л е н и н (вполголоса). Георгий Валентинович, условимся…

П л е х а н о в (не слушая). Вернемся к делам.

Л е н и н (громко). А как вам здешняя природа, господин Плеханов?

П л е х а н о в. Природа?

Л е н и н. Я любуюсь ею все время! Альпы, озера… Не оторваться было от окна вагона!

П л е х а н о в. Что за чушь…

Л е н и н. Да, природа! Я ведь прибыл для поправки здоровья. Петербург, знаете ли… Петербург!

П л е х а н о в (поднимаясь). У меня нет времени, почтеннейший, обсуждать местные красоты…

Неизвестный господин отходит в глубину кафе.

Л е н и н (удерживая Плеханова). Сидите, Георгий Валентинович. Когда тот господин… Не оборачивайтесь, сейчас он сам окажется в поле вашего зрения…

П л е х а н о в. Этот?

Л е н и н (кивнув). Когда этот господин снова приблизится…

П л е х а н о в. Помолчим.

Л е н и н. Ни в коем случае. Будем продолжать, рассуждая о природе.

П л е х а н о в. Да?

Л е н и н (мягко, настойчиво). Вы — о родных полях и лесах, я — о красотах здешних.

П л е х а н о в (удивлен, с досадой). Я полагаю… Полагаю, слежка ведется лишь за моим домом, его посетителями… Поэтому и предложил вам встречу в этом кафе Ландольта…

Л е н и н. Георгий Валентинович, охранка следит за мной от самого Питера. Несмотря на то, что я прибыл по своему легальному паспорту, на лечение…

Красивая женщина с бокалом в руке прошлась в танце между столиками под бурные восторги всей компании.

(Невольно.) Как непосредственны эти французы.

П л е х а н о в. Французы? Наши это…

Л е н и н. Русские?

П л е х а н о в. Себя от радости не сознают — вырвались в Европу! Даже меж собой общаются на французском… Итак?

Л е н и н. Итак, Георгий Валентинович, в Петербурге рабочие кружки объединяются в союз. Союз борьбы за освобождение рабочего класса.

П л е х а н о в. Длинновато… Одно слово общее с нашим «Освобождением труда» — это удачно!

Л е н и н (продолжая). Нужна литература. Архинужен свой печатный орган! Нужно… Нужны вы, лучшая наша сила!

П л е х а н о в. Я готов.

Л е н и н. Благодарю вас, Георгий Валентинович.

П л е х а н о в. Это я вас благодарю. Вы нас здесь встряхнули, признаться… Я счастлив, что в нашем революционном движении появились молодые люди, как вы… У вас вопрос?

Л е н и н. Георгий Валентинович, как Энгельс оценивает перспективы надвигающейся русской революции?

П л е х а н о в (помедлив). Я работал с Энгельсом. Рядом с ним, в его библиотеке. Над книгами с личными пометками Маркса.

Л е н и н. Невозможно вам не завидовать!

П л е х а н о в. Последний раз виделся я с Фридрихом Карловичем… Так мы, российские эмигранты, зовем меж собой Энгельса… Виделись мы с ним минувшей осенью. В феврале он писал мне… Весьма любезные слова о моей последней работе… Так вы спрашиваете, как оценивать революционную ситуацию в России?

Л е н и н. Да! Как Энгельс…

П л е х а н о в (перебив). Я полагаю… Я полагаю, материала для каких-либо радужных прогнозов на ближайшее будущее нет. Хотя, я убежден, буржуазная революция в России неизбежно грядет.

Л е н и н. Георгий Валентинович… Она может грянуть раньше, намного раньше, чем мы рассчитываем, ибо гегемоном в этой революции станет пролетариат.

П л е х а н о в. В буржуазной революции?

Л е н и н. Да.

П л е х а н о в (с иронией). Но ведь революция предстоит все-таки буржуазная, а не пролетарская?

Л е н и н. Но ведь речь идет о российской революции, о российской буржуазии и, что самое важное, о российском пролетариате…

П л е х а н о в (перебивая). Гегемоном буржуазно-демократической революции может быть, само собой разумеется, только сама буржуазия, либеральная буржуазия.

Л е н и н. Но это…

П л е х а н о в (заключая). Это — азбука марксизма! Простите…

Л е н и н. Но… Георгий Валентинович, но разве сами Маркс и Энгельс не пишут, что отнюдь не проповедуют: вот истина, на колени перед ней? Истина в конечной инстанции? Разве их учение — свод готовых формул и рецептов абсолютно на все возможные случаи жизни?

П л е х а н о в (с иронией). Оказывается, кое-что мы все-таки упустили в наших беседах с Энгельсом в Лондоне!.. Вы действительно всерьез настроены просвещать меня по части марксизма, Ульянов?

Л е н и н. Зачем же, но…

П л е х а н о в (перебивая). У вас еще вопросы?

Л е н и н. Нет… Впрочем, да.

П л е х а н о в. Прошу.

Л е н и н. Какой самый удобный путь отсюда в Лондон? Через Париж?

П л е х а н о в (сухо). Единственно удобный.

Л е н и н. Благодарю вас.

П л е х а н о в. Надеюсь, вы не будете слишком разочарованы и не слишком уж падете духом в Лондоне, если Энгельс тоже не разделит некоторых ваших взглядов и надежд?

Л е н и н (помедлив). Я очень хотел бы встретиться с Фридрихом Энгельсом.

Неизвестный господин снова приближается к Ленину и Плеханову.

(Повышая голос.) Я, знаете ли, волгарь, люблю нашу ширь, простор наш… Но Альпы — ошеломляют!

П л е х а н о в (так же). Лично мне куда как милее наши липецкие леса!.. (Встает из-за стола.) А горы? Что в них?

Л е н и н (тоже поднимается). Не скажите, не скажите!..

Красивая женщина из компании — та, что плясала, — выбегает к покидающим кафе Плеханову и Ленину. Приподняв шляпу, П л е х а н о в проходит; женщина протягивает задержавшему шаг Ленину цветок из огромного букета.

Ж е н щ и н а. Prenez, monsieur!

Л е н и н. Merci. (Взяв цветок, вдевает его в петлицу.)

Ж е н щ и н а. Vous êtes si soucieux, si sérieux? Vous êtes jeune, vous devez vivre pour les joies, pour l’amour et le bonheur!..[2] (К спутникам.) Господа, послушайте, а этот серьезный молодой человек поймет меня? С моим-то произношением?

Л е н и н. Жить для радостей, для любви и счастья — этого нельзя было бы не понять и просто невозможно с этим не согласиться.

Ж е н щ и н а (чуть разочарованно). Русский?

Л е н и н (с улыбкой). Который отправляется в столицу всего прекрасного, в Париж, чтобы воспользоваться вашими добрыми советами!.. (Приподнимая шляпу.) Au revoir!

Ж е н щ и н а (прощаясь). Дай бог счастья, земляк!..

Л е н и н в своем кабинете в Кремле.

Л е н и н. Счастья бог тогда не дал… К Энгельсу я не доехал! Если бы раньше мне ехать, на полгода, на несколько бы месяцев… Если б все знать! А так мечталось обсудить с Фридрихом Энгельсом наши российские дела, ведь он знал Россию, как будто вырос в ней… Да и не только российские!.. Была в этом намерении, конечно, и некоторая нескромность с моей стороны… Была нескромность, что уж скрывать… Думаю, в основном бы слушал, на ус мотал, задавал вопросы… Да вопросы-то стояли важнейшие!.. (Ходит по кабинету.) Парадокс! Плеханов, первым провозгласивший, что революционное движение в России восторжествует как движение рабочего класса или совсем не восторжествует, — и вот… Какое-то необъяснимое неверие в этот пролетариат в переломный момент истории? Раз революция буржуазная — значит, во главе буржуазия, а мы — в хвосте… Догма, схема какая-то, мертвая теория, а не живая жизнь! Как и это плехановское: «Русская история еще не смолола той муки, из которой будет испечен пшеничный пирог социализма!..» (Помедлив.) До «пшеничного пирога» — далеко, в самом деле… Положение — трудное… Труднейшее… Тяжелейшее!.. Правды мы не боимся… Мы не можем бояться правды… Ни в коем случае, ни при каких обстоятельствах мы не должны бояться правды… если и в самом деле не хотим погибнуть… как гибли революционные партии, которые боялись признавать самую горькую, самую суровую правду!.. Но разве мы утверждали, что знаем путь к социализму во всей его конкретности? Разве Маркс и Энгельс претендовали на это? Мы знаем направление этого пути… Конкретно, практически все покажет лишь опыт миллионов, которые сегодня взялись за дело!.. Сегодня мы освобождаемся от оков и гнета мертвых догм… Мы вздохнули свободно и задышали полной грудью… Работа пошла и работа идет… Труднейшая, тяжелейшая работа! …Кто может сказать, сколько раз революции придется отступать, доделывать и переделывать, начинать сначала?.. (Остановившись.) С великой охотой я встретился бы с Энгельсом и теперь… Но тогда… Тогда это была просто необходимость!

1895 год; май. Париж. У Лафаргов.

Л е н и н и П о л ь Л а ф а р г.

П о л ь Л а ф а р г. Фред болен… Энгельс очень болен!..

Л е н и н. Плеханов в Женеве предупреждал меня… Но мы не представляли, что все настолько серьезно, господин Лафарг.

П о л ь Л а ф а р г. Очень… Впрочем, с вами он встретится.

Л е н и н. Да?

П о л ь Л а ф а р г. Вы — из России!.. Так вы говорите — революция?

Л е н и н. В России история поставила сегодня ближайшую задачу, которая является наиболее революционной из всех ближайших задач пролетариата какой бы то ни было другой страны.

П о л ь Л а ф а р г. Победоносная революция… (Улыбаясь.) Все-таки вы большой оптимист, господин Ульянов!

Л е н и н. Вы думаете?

П о л ь Л а ф а р г. О, да!..

Л е н и н. Почему же?

П о л ь Л а ф а р г (не ответив, задумчиво). Наш друг Георгий Плеханов когда-то тоже отправлялся отсюда, из Парижа, в Лондон… «Представляться по начальству», так он тогда говорил. Это было… Да, в восемьдесят девятом, после учредительного конгресса Второго Интернационала… Вы, господин Ульянов, намереваетесь повторить маршрут Георгия Плеханова… Но вы-то едете в Лондон, как я понимаю, не «представляться по начальству», вы едете представить эту надвигающуюся, по вашему убеждению, русскую революцию!.. Уверен, Энгельс вас спросит: многие ли в России знают о революционной теории, столь необходимой для победы?

Л е н и н. Я отвечу: многие.

П о л ь Л а ф а р г. Просвещенные верхи.

Л е н и н. Я говорю о рабочих.

П о л ь Л а ф а р г. И они читают Маркса?

Л е н и н. Читают.

П о л ь Л а ф а р г. И понимают?

Л е н и н. И понимают.

П о л ь Л а ф а р г. Ну, в этом-то вы ошибаетесь! Они ничего не понимают. (С оттенком горечи.) Даже у нас после стольких лет социалистического движения Маркса не понимают!..

Л е н и н. Петербургский цензор, разрешавший издание перевода «Капитала», выражал убеждение, что лишь немногие прочтут эту книгу в России, а еще менее — поймут ее. Роковая ошибка… Не повторяйте ее, господин Лафарг!

П о л ь Л а ф а р г. А вы — великое нетерпение наших дорогих учителей!

Л е н и н. Что вы имеете в виду?

П о л ь Л а ф а р г (помедлив). Последнее десятилетие Маркс жил страстным ожиданием Российской коммуны… Писал, говорил — еще год, еще несколько месяцев… Не сегодня — завтра!.. Он даже… Вот послушайте! (Припоминая и старательно выговаривая «русские слова»):

Да-да, я понимаю, мой русский оставляет желать много лучшего, но вам надо было бы слышать, как читал эти строки сам Маркс! Поразительно!.. В последние свои годы, завершая главное сочинение, он с невероятным энтузиазмом отдается изучению… русского языка!

Л е н и н (взволнованно). Он действительно ждал Российскую коммуну…

П о л ь Л а ф а р г. Но — не дождался!

Л е н и н. Но — ждал!.. И он, и Энгельс… Господин Лафарг, должен ли я предварительно написать Энгельсу, договориться о встрече, или я мог бы, скажем, завтра или сегодня же сесть в поезд и отправиться к нему в Лондон?..

Поль Лафарг не успевает ответить: с раскрытым письмом в руках входит Л а у р а Л а ф а р г.

П о л ь Л а ф а р г (подойдя к жене). Лаура, дорогая, это господин…

Л а у р а Л а ф а р г (Полю Лафаргу). Он умирает.

П о л ь Л а ф а р г. Фред?! …(Читая письмо.) Неужели?..

Л а у р а Л а ф а р г. Он уже не говорит, Поль.

П о л ь Л а ф а р г (возвращаясь к Ленину). Простите… Госпожа Лафарг. Господин…

Л е н и н. Владимир Ульянов.

П о л ь Л а ф а р г. Дурные вести из Лондона… От сестры госпожи Лафарг… (Лауре Лафарг.) Мы говорили сейчас именно о Фридрихе с господином Ульяновым…

Л е н и н. Энгельс? Что с ним?

Л а у р а Л а ф а р г (Ленину, помедлив). Энгельс умирает.

Л е н и н (потрясен). Несчастье…

П о л ь Л а ф а р г. Мы надеялись…

Л е н и н. Какое несчастье!..

П о л ь Л а ф а р г. Мы все еще надеялись!.. (После долгой паузы.) Вот и Фридрих уже не увидит свершения их с Марксом великой мечты — победоносной пролетарской революции!..

Л е н и н. Да…

П о л ь Л а ф а р г. И Энгельс!.. В утешение, — если что-то может быть утешением! — можно было бы говорить, что это все-таки… Все-таки далеко не близкое, господин Ульянов? Все-таки это действительно пока лишь великая мечта, да, да-да… Маркс и Энгельс, мечтая о победоносных революциях, тоже называли близкие сроки, тоже верили и надеялись… (Умолкает.)

Л е н и н (помедлив). И ошибались…

П о л ь Л а ф а р г. Увы!.. В славном сорок восьмом году, в Германии!..

Л е н и н. Да…

П о л ь Л а ф а р г. А в семьдесят первом, во Франции, когда они мечтали поднять юг Франции и спасти Парижскую Коммуну?

Л е н и н (вынужден соглашаться). Да…

П о л ь Л а ф а р г. И в семьдесят седьмом — у вас в России? Во времена ваших неудач в войне с турками? Маркс говорил тогда: Россия давно уже стоит на пороге больших переворотов… Буча выйдет отменная! — это его слова. Он так надеялся при «благосклонности матери-природы» дожить до этого торжества!.. (Лауре Лафарг.) Ты помнишь?

Л а у р а Л а ф а р г. Да, конечно!..

П о л ь Л а ф а р г (Ленину). А в восемьдесят седьмом? Помню, как Энгельс восхищался борьбой ваших героев — народовольцев, как предсказывал новый кризис в России… Фридрих даже был убежден, что в момент, когда в России вспыхнет революция, — а это вопрос нескольких месяцев! — Германия немедленно последует этому прекрасному примеру!.. Сколько уже прошло этих месяцев?

Л е н и н. Вы правы…

П о л ь Л а ф а р г. Меньше всего на свете я хотел бы быть сейчас правым!

Л е н и н. Я понимаю.

П о л ь Л а ф а р г. Но увы… Увы! Дорогой Ульянов, вы действительно слишком большой оптимист!.. Кажется, еще больший, чем они?

Л е н и н (после долгой паузы). Да, много ошибались и часто ошибались Маркс и Энгельс в определении близости революции…

П о л ь Л а ф а р г. Увы, да!

Л е н и н (продолжая). В надеждах на победу революции…

П о л ь Л а ф а р г. Да!

Л е н и н. Но разве… Разве т а к и е их ошибки не поднимали и не подняли пролетариат над уровнем мелких, будничных, копеечных задач?

П о л ь Л а ф а р г. Разумеется, и однако…

Л е н и н (продолжая). Разве т а к и е их ошибки не в тысячу раз благороднее… Величественнее… И исторически ценнее, правдивее… Да-да, правдивее, чем… Чем пошлая мудрость всех тех, кто глаголет о суете революционных сует? О тщетности революционной борьбы? Революционного переустройства мира?

П о л ь Л а ф а р г. О, да, разумеется! Но тем не менее…

Л е н и н (заканчивая). Поэтому… Вот поэтому… Именно поэтому — еще несколько лет… Всего несколько лет… И — свершится!.. Хотя вы и правы, господин Лафарг: я и в самом деле оптимист.

Л а у р а Л а ф а р г. Дожить до новой революции… (Смотрит на Поля Лафарга.) Это — последнее и, возможно, самое большое желание двух старых солдат Коммуны… (Ленину.) Всей жизни отцу и нашему дорогому Энгельсу не хватило, чтобы встретить и приветствовать победу… Но вы — молоды… Вы еще так молоды!.. И вы, и ваш признанный глава наш друг Георгий Плеханов…

П о л ь Л а ф а р г. Который, однако, не разделяет эту вашу убежденность в столь близкой и победоносной революции?

Л е н и н. Плеханов более осторожен в прогнозах…

П о л ь Л а ф а р г (перебивая). А!.. Как видите, он лучше усвоил некоторый печальный, но поучительный опыт истории и наших учителей, который мы с вами вспомнили!

Л е н и н. Однако кто у нас в России сделал больше Плеханова, чтобы эта долгожданная революция наконец произошла?

П о л ь Л а ф а р г. Тогда тем более странно, что вы с ним здесь расходитесь?

Л е н и н. Расхождения временны, в этом я убежден, глубочайше убежден…

П о л ь Л а ф а р г. Господин Ульянов, ваш прекрасный оптимизм очень и очень пригодится вам в вашей предстоящей совместной деятельности с Георгием Плехановым, я это предвижу!

Л е н и н. Почему же?

П о л ь Л а ф а р г (с улыбкой). Характер нашего друга… (Лауре.) А?

Л а у р а Л а ф а р г (так же). О, да!

Л е н и н. Характер? (Пожимая плечами.) Какие мелочи…

П о л ь Л а ф а р г. Для политического лидера?

Л е н и н. Решают дело все-таки принципы… Общие принципы!

П о л ь Л а ф а р г. Но я и говорю обо всем этом лишь в связи с вашими принципиальными расхождениями по поводу революции в России, о которой мы сейчас говорим!

Л е н и н. Характер… Нет, не могу принять ваших опасений, господин Лафарг!

Л а у р а Л а ф а р г. Ваше единство с ним… ваш союз… Наконец, дружба, да, дружба, невзирая на разницу в возрасте, положении… авторитете… Это так важно… так необходимо в вашем движении к этой русской революции!

П о л ь Л а ф а р г. Невозможно не возвращаться снова и снова к великому братству Мавра и Фридриха!.. Что еще так помогало им выстоять?

Л е н и н. О подобном было бы нескромно даже мечтать… Но я все равно не разделяю ваших опасений, господин Лафарг!

П о л ь Л а ф а р г. Не моих, дорогой Ульянов, не моих!

Л е н и н. Чьих же?

П о л ь Л а ф а р г. Энгельса!

Л е н и н. Вот как?

П о л ь Л а ф а р г. Энгельс, который, увы, уже не сможет быть вашим арбитром, утверждает: кто Плеханова обидит, не обидит ли всякого сам Плеханов? Вы понимаете меня?

Л е н и н (после паузы). С Георгием Валентиновичем я связываю всю свою жизненную работу… Неразрывно!

Ленин в своем кабинете в Кремле.

Л е н и н (усмехнувшись). Энгельс знал, что говорил!.. А в самом деле! Этот характер Плеханова едва не стоил нам «Искры»! Если бы «Искра» тогда не вспыхнула… Она могла и не вспыхнуть… Теперь кажется — это чудо, что она тогда вспыхнула и не потухла!.. А «Искра» — это партия… И в этом смысле, в этом решающем смысле… предопределялся исход и всей нашей сегодняшней борьбы… Судьба революции!..

1900 год, август. Корсье, Швейцария. Л е н и н направляется к появившимся на сцене В. И. З а с у л и ч и П. Б. А к с е л ь р о д у.

Л е н и н. Здравствуйте, Вера Ивановна. Здравствуйте, Павел Борисович.

З а с у л и ч. Здравствуйте.

А к с е л ь р о д. Здравствуйте, Владимир Ильич! Проходите, прошу вас, проходите, садитесь.

Л е н и н. Не опоздал?

А к с е л ь р о д. Вы точны! Жорж… Георгий Валентинович сейчас выйдет, и мы продолжим.

Л е н и н (кивнув). Подождем.

А к с е л ь р о д. Признаться, Владимир Ильич, ваш приезд — праздник для нас. Какая возможность возрождения деятельности нашей группы!

Л е н и н. Мы в России тоже возлагаем большие надежды на наше совместное предприятие.

А к с е л ь р о д. Знаете ли, Жорж ожил, буквально ожил, хотя… Хотя пока вот мы еще и не можем никак договориться… Позвольте откровенный вопрос?

Л е н и н. Разумеется.

А к с е л ь р о д. Вы упорно настаиваете на том, чтобы «Искра» печаталась не здесь, в Женеве, а в Мюнхене, не только потому, что из Германии географически ближе к России?

Л е н и н. Не только.

А к с е л ь р о д. Вы откровенны. Значит, что же… Подальше от несговорчивых «стариков» — побольше независимости?

Л е н и н. Павел Борисович, разве идейное руководство предприятием не оставляется за вами с Плехановым?

А к с е л ь р о д. А практическое? Владимир Ильич, ведь редакторами по существу собираетесь быть вы с Мартовым и Потресовым? Вы ведь убеждены, что лучше, намного лучше, знаете конкретное положение дел в России?

Л е н и н. Вы сами отвечаете на свои вопросы, Павел Борисович.

З а с у л и ч (Ленину). Я прошу вас… Прошу! Умоляю, умоляю вас… Надо уступить!

Л е н и н. В чем же?

З а с у л и ч. Вам не понять сейчас Плеханова! Это предприятие с «Искрой» значит для него больше, куда больше, чем для любого из нас! Он опасается, я знаю, он просто боится, что мы уже не нужны никому там, в России! Эмиграция, эта эмиграция… И ведь мы действительно так рады вам, рады этой возможности возродиться! Да, да-да, Жорж не прав, в чем-то он, вероятно, и не прав, но его нужно знать, нужно его понять… Надо ему уступить! Прошу вас! Это — Плеханов. Это… Плеханов! Вспомните, вспомните же, вы восхищались его борьбой с ревизионистами, с Бернштейном, вы говорили мне об этом недавно, зимой, в Петербурге, когда мы встретились! Вспомните, вы сами, сами называли себя плехановцем!..

Входит П л е х а н о в.

П л е х а н о в. Прошу извинить, господа. Врачебные предписания, все расписано по часам… Здравствуйте, Владимир Ильич.

Л е н и н. Здравствуйте, Георгий Валентинович.

П л е х а н о в. Еще раз прошу извинить.

Л е н и н. Не стоит столько об этом, Георгий Валентинович.

П л е х а н о в. Прошу садиться, господа…

Все рассаживаются.

(К Ленину.) Что Петербург?

Л е н и н. По-прежнему.

П л е х а н о в. Льет, поди? Август!

Л е н и н. Лето и в самом деле дождливое выдалось.

П л е х а н о в. Отвыкли мы тут… в теплых краях… Отвыкли, да… (Меняя тон.) Так Мюнхен или Женева?

Л е н и н. Мюнхен.

П л е х а н о в. Мюнхен?

Л е н и н. Да.

П л е х а н о в. Ну, Мюнхен так Мюнхен… Но без излишней полемики, без голосований в редакции по каждому вопросу?

Л е н и н. С голосованиями.

П л е х а н о в. По частным вопросам, не по основным.

Л е н и н. В этом случае разграничение частных и основных вопросов станет само по себе поводом для голосований.

П л е х а н о в. Голосование единомышленников… Непостижимо!

Л е н и н. Это необходимость.

П л е х а н о в. Да какая же?

Л е н и н. Скажем, чтобы исключить возможность чьего-либо чрезмерного влияния на дела.

П л е х а н о в. Чьего? Именно?

Л е н и н. Любого из нас. Если бы оно возникло в ущерб коллективной работе. Вы этого не допускаете?

П л е х а н о в (вне себя). Какая невыносимая подозрительность! Какое оскорбительное недоверие!.. (Осознавая затягивающееся молчание как отсутствие ожидаемой поддержки, смотрит на всех поочередно… и заключает неожиданно мягким, почти что дружеским тоном, обращаясь к Ленину.) Ну, голосовать так голосовать… Согласен. Я решил, господа, согласиться со всем тем, что мы тут обсуждали. Да.

З а с у л и ч. О, господи… Жорж!

А к с е л ь р о д. И прекрасно… (Ленину.) Не так ли?

Л е н и н. Я рад, Георгий Валентинович, очень рад. Теперь, наконец, мы можем перейти к конкретным делам, можем обсудить первый номер, так?

П л е х а н о в. Да, разумеется… (Встает, словно собираясь уйти.) Но — без меня.

А к с е л ь р о д. То есть? Почему?

П л е х а н о в. Да, я решил, что буду сотрудником, простым сотрудником. Не соредактором, и не редактором, уж конечно. Рядовым сотрудником. (Откланиваясь.) Я покину вас, господа…

Л е н и н. Это… невозможно!

П л е х а н о в (Ленину). Отчего же? Редакторы — вы, молодежь, я же, с вашего позволения…

Л е н и н (перебивая). Общерусская партийная газета, которую в России так ждут и где вы на вторых… На третьих ролях?

З а с у л и ч. Жорж! О чем вы?!

П л е х а н о в. Так будет лучше для всех.

Л е н и н. Это ни с чем не сообразно… Нет, это решительно ни с чем не сообразно! Вы должны быть соредактором, непременно должны!

П л е х а н о в (после паузы). Ну, если вы так считаете…

Л е н и н. Я убежден в этом.

П л е х а н о в (еще помедлив). Ну, если так… Что ж!.. Но вот еще эти голосования… С Мартовым и Потресовым нас шестеро. Неудобно.

Л е н и н. Чем же?

П л е х а н о в. Трое вас, с Мартовым и Потресовым, скажем так — молодых из России, и трое вот нас, «стариков». При голосовании будет неудобно. В некоторых случаях.

А к с е л ь р о д. Пожалуй!..

З а с у л и ч. Что же делать… А? Что же… (Ленину.) Пускай у Георгия Валентиновича будет в этих случаях два голоса!

А к с е л ь р о д (Ленину). А? Это… это будет правильно понято…

Л е н и н (глядя на Плеханова). В самом деле?

А к с е л ь р о д (Ленину). И это… это приемлемый… Кажется, единственный выход… А?

Л е н и н (все так же глядя на Плеханова). Ну, если это решает дело… Именно э т о… Что ж!

П л е х а н о в (сразу же). Ну, два голоса так два… Редактором так редактором!

З а с у л и ч. Слава богу!

А к с е л ь р о д. Отлично. Отлично!.. (Ленину.) Я был уверен, мы обязательно договоримся!..

Л е н и н. Что же — к делу? Распределим отделы, наметим статьи первых номеров…

П л е х а н о в (прерывая). Да, разумеется… (Садится в центре, вынимает заготовленные листки бумаги.) Собственно говоря, я уже распределил отделы.

Л е н и н. То есть?

П л е х а н о в (продолжая). А вот что я наметил для первых номеров. Чем именно надлежит каждому из вас… из нас заняться…

Л е н и н (потрясен). То есть… как?

П л е х а н о в (не слушая). Тут у меня намечено для вас, Вера Ивановна… (Передает листок-записку Засулич.) Для тебя, Павел… (Передает другую записку Аксельроду.)

З а с у л и ч (углубившись в записку). Согласна… Я согласна…

П л е х а н о в (откладывая в сторону две записки). Это — Мартову… Потресову…

А к с е л ь р о д (читая свой листок). Ну, что же… Пожалуй!..

П л е х а н о в (с очередным листком-запиской, Ленину). Это — вам…

Л е н и н. Мне?

П л е х а н о в. Вас, Владимир Ильич, я буду просить для первого номера готовить следующий материал… (Настойчиво.) Прошу вас, прошу!.. (Кладет листок-записку на стол перед Лениным.) Прошу!..

Л е н и н в своем кабинете в Кремле.

Л е н и н. Даже сейчас, столько лет спустя, больно и горько вспоминать… (С горечью.) Да, все это было простой ловушкой, рассчитанным шахматным ходом, западней для наивных «пижонов»… куда я и попался… Конечно! Соредакторство Плеханова оборачивалось его единоредакторством!.. Никогда, никогда в моей жизни я не относился ни к одному человеку с таким искренним уважением и почтением, благоговением, ни перед кем я не держал себя с таким «смирением»… И никогда не испытывал такого грубого «пинка»! Мою «влюбленность» в Плеханова сняло как рукой…

Вновь 1900 год, Корсье. Л е н и н и П л е х а н о в.

П л е х а н о в. Должен признаться со всей откровенностью, что разрыв с вами, о котором вы пришли мне объявить, как я догадываюсь, будет для меня концом.

Ленин не прерывает возникшей паузы.

Разрыв для меня равносилен полному отказу от политической деятельности. Что ж!.. Я уйду в научную, чисто научную литературу. Ибо если уж с вами я не могу работать… Значит, не сумею уже ни с кем!

Л е н и н (холодно). Сначала шантаж… Теперь — эта лесть? Нет, вместе работать так нельзя.

П л е х а н о в (после паузы). Уезжаете? Когда?

Л е н и н. Сегодня.

П л е х а н о в. Петербург?

Л е н и н. Мюнхен.

П л е х а н о в. Мюнхен… Разумеется!.. Желаю успеха «Искре».

Л е н и н. Благодарю.

Л е н и н и П л е х а н о в расходятся.

Тогда же, в Корсье. Л е н и н, З а с у л и ч и А к с е л ь р о д.

Л е н и н. И это — Плеханов, у которого достает мужества разойтись с Михайловым… Перовской… Желябовым… чтобы проложить марксизму путь в Россию?.. Кто обрушивается на Бернштейна, когда тот после смерти Маркса и Энгельса выступил с ревизией учения? Плеханов!.. Единственный в Европе!.. Яростно, непримиримо!.. Вспомним… Вспомните, Вера Ивановна!.. Павел Борисович!.. Карл Каутский мягко увещевает отступника, всего лишь!.. Либкнехт и Бебель убеждают Плеханова не проявлять «излишней горячности» в полемике… Лафарг — даже Поль Лафарг! — упрекает его в «недопустимой злобе» и «излишнем яде» в адрес ревизиониста… Изменника и предателя!.. Разве я могу забыть, когда я действительно назвал себя плехановцем?! И вот…

А к с е л ь р о д. Итак… вы уезжаете!

Л е н и н. Да.

А к с е л ь р о д. Итак… все решено.

Л е н и н. Решительно все.

З а с у л и ч (Ленину). Прошу вас! Я прошу… Нельзя ли все-таки попробовать? Может быть, на деле все окажется не так страшно? За работой наладятся отношения? За работой не так виден будет характер Жоржа? Умоляю вас!.. (Отходя в сторону.) Умоляю…

А к с е л ь р о д. Вера!.. Вера Ивановна!.. (Ленину.) Она способна покончить с собой…

Л е н и н (направляясь к Засулич). Да это рабство какое-то!.. Вера Ивановна! Вы несете ярмо плехановщины… с героизмом раба!

А к с е л ь р о д (Ленину). Вы тоже несправедливы к Плеханову!

Л е н и н. В чем же?

А к с е л ь р о д. У него разные недостатки, что есть — то есть, но подозревать его в каких-то расчетах, в желании царить и властвовать любой ценой… Нет, вы не правы!

Л е н и н. Вы и сами знаете, насколько я прав.

Л е н и н в своем кабинете в Кремле.

Л е н и н. Что было делать? Возвращаться в Россию? Товарищи в Петербурге, конечно, вполне поняли бы меня… Возвращаться, отказавшись от всех планов и надежд? Невозможно!.. Уступить, сдаться? Еще более невозможно! Делать вид, закрыть глаза на одно, не заметить другое? Нестерпимо!.. Вести игру, как сам Плеханов? Недостойно!.. Дипломатничать, лишь бы иметь возможность использовать для дела его имя, его авторитет? Непорядочно… Вот именно, непорядочно! И наконец… Наконец, было же у меня самолюбие… Самолюбие, я был молод, наконец!.. (Иным тоном.) Трудные были дни… исторические, пожалуй, в моей жизни… подводящие итог целой — если не эпохе, то стезе жизни… и определяющие надолго поведение и жизненный путь… И я не уехал из Женевы… И «Искра» все-таки вспыхнула!.. (После паузы.) Забыть, отбросить все, что мешало, что разводило и разъединяло нас с Георгием Валентиновичем!.. Как хотелось бы этого! Жил в нем подлинный якобинец… И вот — такая политическая слепота, при его-то остроте политического зрения, когда революция наконец победила?!. (Вновь у висящей на стене карте России.) Побеждает… Начинает побеждать… Сопротивление велико… Невероятно велико… Удастся ли строить социализм в такое время, когда все гладко и спокойно?.. Эсеры… Меньшевики… эти «социалисты»… Все эти бывшие революционеры и бывшие марксисты делают теперь знаменем всей своей контрреволюционной оппозиции бывшего революционера и бывшего марксиста Плеханова! И уже во сто крат громче повторяют его пророчество о неминуемом крахе и скорой гибели социалистической революции!.. (Иным тоном.) Но было… было же и другое? Что могло дать совсем иное движение всей его жизни? Съезд… Съезд, с которого все начиналось… Который сегодня, как никогда, определяет и определит все!..

1903 год, июль — август. Брюссель, Лондон. П л е х а н о в, необычно взволнованный, обращается к большой аудитории.

П л е х а н о в. Товарищи! Организационный комитет поручил мне открыть второй очередной съезд РСДРП… Положение дел настолько благоприятно теперь для нашей партии, что каждый из нас, российских социал-демократов, может воскликнуть и, может быть, не раз уже восклицал словами рыцаря-гуманиста: «Весело жить в такое время!»… (Помедлив.) Я сказал, что положение дел теперь чрезвычайно благоприятно для нашей партии. Эти слова могут показаться преувеличением ввиду многих неустройств, несогласий и разногласий… Эти неустройства, несогласия и разногласия, без сомнения, очень велики и прискорбны…

Сцена продолжается как диалог Л е н и н а и П л е х а н о в а.

Л е н и н. Они в самом деле велики и прискорбны, Георгий Валентинович.

П л е х а н о в. Голосование устава это показало… Мы проиграли, а?

Л е н и н. Мы биты!.. По первому же пункту!.. И биты жестоко!..

П л е х а н о в. Членство в партии… Признаться, не ожидал такого размежевания. А Мартов с Троцким! Собрали под свои знамена всех… Колеблющихся… Оппортунистов!..

Л е н и н. И с этим «болотом» они намереваются создавать партию? Из подобных же колеблющихся и оппортунистов?

П л е х а н о в. Из сочувствующих, содействующих, советующих со стороны!..

Л е н и н. Но не принимающих даже самой мысли о партийной дисциплине? Может быть, мы собрались здесь, чтобы учредить дискуссионный клуб? Или, все же, нам предстоит свергать российское самодержавие? Строить новую Россию?

П л е х а н о в. По существу, Мартов утверждает, что…

Л е н и н. …Что можно ч и с л и т ь с я членом партии, н а з ы в а т ь с я членом партии!.. Нет, надо раз и навсегда отграничить болтающих от работающих! Едва ли найдется другая страна, в которой бы смешение этих двух категорий было бы так обычно, вносило такую тьму путаницы и вреда, как у нас в России… И я готов повторять и повторять: лучше, чтобы десять работающих не называли себя членами партии, — действительные работники за чинами не гонятся, — чем чтобы один болтающий имел право и возможность быть членом партии!.. Да, я готов повторять и повторять: нам действительно нужна крепкая, централизованная, боевая организация! Революция в России — близка, она куда ближе, чем думают… Нет, тысячу раз нет! Без такой дисциплинированной партии мы не победим. Не победим нигде, ни в чем, никогда! Без дисциплины, без строжайшего порядка в партии не будет и дисциплины и порядка в рабоче-крестьянском государстве, в его хозяйстве, экономике, а сколько-нибудь успешное строительство нового общества, социалистического общества станет попросту жалкой обывательской фантазией, утопией! Или — прямым и самым бессовестным обманом трудящихся масс… Дисциплина и порядок начинаются с партии и в партии!

П л е х а н о в. Поэтому я и голосовал за формулировку Ленина, а не формулировку Мартова!

Л е н и н. И оба мы потерпели поражение!..

П л е х а н о в. С Мартовым, к сожалению, оказались не только оппортунисты…

Л е н и н. С мартовцами, к сожалению, голосовали и Вера Ивановна Засулич и Павел Борисович Аксельрод.

П л е х а н о в. Впервые я с ними — по разные стороны баррикад. (Помедлив.) Двадцать лет назад мы сидели в женевском кафе на берегу Роны… Горстка изгнанников… Долго искали название группе… Остановились на «Освобождении труда»…

Л е н и н. Подтверждается лишь то, что говорили вы сами, Георгий Валентинович: мы с вами ближе на семьдесят пять процентов, чем с остальными членами редколлегии.

П л е х а н о в. А это втрое больше остальных двадцати пяти, в чем есть разница?

Л е н и н. Втрое! Поэтому-то, именно поэтому нас с вами здесь, на съезде, стараются… противопоставить!

П л е х а н о в. Для чего вырывают отдельную фразу из вашей брошюры и строят на этом критику всего проекта программы, написанного нами совместно! Каково?!. Кстати, прием этот напоминает мне одного многоопытного цензора, который говорил: «Дайте мне «Отче наш» и позвольте вырвать одну-единственную фразу — и я докажу, что его автора следовало бы повесить…» Кажется, именно это им и хотелось бы проделать с вами?

Л е н и н. Георгий Валентинович… еще больше им хотелось бы нас с вами развести.

П л е х а н о в. Да уж… после нашего с вами единодушного голосования по уставу — особенно!

Л е н и н (продолжая). И большие надежды на наш раскол возлагают на предстоящие сейчас выборы новых партийных центров…

П л е х а н о в (смотрит на свои часы, перебивает). Через семь минут открывать заседание…

Л е н и н (смотрит на свои часы). Восемь… Главные надежды!.. Не так ли?

П л е х а н о в. Акимов, оказывается, умеет читать в умах и сердцах. Он убежден, что в душе-то Плеханов не согласен с Лениным!

Л е н и н. «Ясновидец!»…

П л е х а н о в (продолжая). У Наполеона была страстишка разводить своих маршалов с их женами; иные маршалы уступали ему, хотя и любили своих жен. Акимов в этом отношении похож на Наполеона, он во что бы то ни стало хочет развести Плеханова с Лениным… Но я проявлю больше характера, чем наполеоновские маршалы. Я не стану разводиться с вами, Владимир Ильич. Надеюсь, и вы не намерены разводиться со мной?

Л е н и н (невольно рассмеявшись). Не намерен, Георгий Валентинович!.. (Строго, сурово.) Особенно — сегодня. Сейчас.

П л е х а н о в. Да-да, выборы центров…

Л е н и н. Георгий Валентинович, согласны ли вы со мной, что сейчас предстоят главные события съезда? Кого мы изберем?

Плеханов вновь подчеркнуто смотрит на часы.

(Тоже посмотрев на часы.) Еще шесть минут.

П л е х а н о в. Пять.

Л е н и н. Пять с половиной.

П л е х а н о в. Пора открывать заседание.

Л е н и н (удерживая Плеханова). Еще пять с половиной минут. Согласны ли вы со мной, что вся проделанная нами на съезде работа может свестись к нулю, если будут избраны недееспособные коллегии центральных органов?

П л е х а н о в (помедлив, уклончиво). Какие, однако, страсти разгораются! Станет ли этим центральным органом наша старая редакция «Искры», или съезд изберет новую?.. Говорят, что старая «Искра» была знаменем, заслуги ее принадлежат истории; не сохранить ее в старом составе — выразить незаслуженное и несправедливое недоверие собственному знамени…

Л е н и н. Говорят! Что из этого?

П л е х а н о в (продолжая). Наконец, Мартов и Троцкий говорят, что идея выборов новой редакции принадлежит только одному члену нашей прежней редакционной шестерки…

Л е н и н. Ленину.

П л е х а н о в (продолжая). …За которым идет сложившееся на съезде «компактное большинство», голосующее, как один человек, по знаку своего вождя.

Л е н и н. Ленина.

П л е х а н о в. При подобных выпадах я, как вы могли заметить, останавливаю, одергиваю ораторов…

Л е н и н (решительно). Будем до конца откровенны, Георгий Валентинович… Была ли наша редакционная шестерка всегда дееспособной? Вспомним, собралась ли старая редакция «Искры» хоть единожды в полном составе? Будем откровенны, все эти три года редакционную работу практически делали не шестеро, а прежде всего вы и я. Каждый из нас дал по три с лишним десятка статей…

П л е х а н о в (перебивая). Сколько же Засулич?

Л е н и н. Шесть!

П л е х а н о в. Аксельрод, я полагаю…

Л е н и н. Четыре!

П л е х а н о в. Остальные?

Л е н и н. Около того!.. Почему же съезд не вправе оставить в руководстве центрального органа партии только тех, кто практически выпускал все сорок пять номеров, кто действительно делает дело? Ведь так тоже говорят на съезде!.. До такой степени для всех ясно, что только такие лица в руководители и могут быть избраны!

П л е х а н о в. То есть Ленин, Плеханов…

Л е н и н. Плеханов, Ленин — разве дело в порядке, а не в существе?

П л е х а н о в. Но вот… даже Троцкий заявляет, что старая «Искра» — коллективная индивидуальность, что безнравственно было бы запускать сюда руку…

Л е н и н (вновь перебив). Это — нормальный процесс!.. Троцкий, который всеми путями пытается пролезть в коллегию?! Мартов, дошедший в этой борьбе до жалкого интриганства?!. За всеми их словами и словечками — личное тщеславие, мелочные обиды в борьбе за места и посты забракованных генералов или министров! Обыватели мы или партийные люди?!

П л е х а н о в (глядя на часы). Две минуты… Пора!

Л е н и н (глядя на часы и удерживая Плеханова). Две с половиной… Почти три!

П л е х а н о в. Против и другие…

Л е н и н. Сами Засулич и Аксельрод!

П л е х а н о в (вдруг). Вы ведь были близки с Мартовым?

Л е н и н. С Юлием мы вместе начинали в петербургском «Союзе борьбы». Но к чему вы?..

П л е х а н о в. Завидую вам!

Л е н и н. Чему именно?

П л е х а н о в. Вашей твердости. Трудно представить, что вы с Мартовым были когда-то близки… после ваших атак… (Меняя тон.) О политических обывателях. Вправе ли мы и Веру Засулич и Павла Аксельрода назвать политическими обывателями?

Л е н и н. Об этом ли только речь…

П л е х а н о в (не давая себя прервать). Веру Засулич называют женщиной великих решений. Аксельрода многие здесь, — и вы, я не ошибаюсь? — считают среди своих учителей…

Л е н и н (перебив, наконец). И это — ваши ближайшие сподвижники.

П л е х а н о в. Мы тоже начинали вместе!

Л е н и н. Наконец, это еще и просто близкие… Очень близкие вам люди.

П л е х а н о в. Да!

Л е н и н. Да!.. Лично очень близкие.

Ленин и Плеханов смотрят друг на друга… Пауза.

П л е х а н о в (наконец, не выдержав). Голоса которых в старой редакции, по существу, заранее отдавались Плеханову.

Л е н и н. Вы и сами знаете, Георгий Валентинович, так ли было дело.

П л е х а н о в (продолжив). Что обеспечивало во всех спорных случаях решение вопросов в пользу Плеханова. Что делало его, по существу, единоредактором.

Л е н и н. И это вы сами знаете.

П л е х а н о в. И вы.

Л е н и н. И я.

Пауза.

П л е х а н о в. Вот теперь уж откровенно и до конца.

Л е н и н. Допустимо ли и в дальнейшем такое положение в важнейшем центральном органе партии, сам принцип деятельности которого основан на принципиальной, партийной коллегиальности деловых руководителей? К чему бы подобное сложившееся положение могло привести в конце концов партию? Как считаете вы сами, Георгий Валентинович?

П л е х а н о в (насмешливо). Иными словами, Плеханову предстоит сейчас голосовать, в известном смысле… За Плеханова или — против?

Л е н и н. За партию или против…

П л е х а н о в (перебивая). Фразы!..

Л е н и н. В самом деле?

П л е х а н о в. Бред какой-то…

Л е н и н. Это ваш ответ?

П л е х а н о в (показывая Ленину часы). Время! Полагаю, уже и по вашим. Пора! Пора голосовать…

Л е н и н (не двигаясь с места). За партию или против, Георгий Валентинович? Это не фраза, за «компактным большинством» съезда, в чем нас, твердых искряков, так яростно обвиняют теперь мартовцы и иже с ними, действительное большинство, абсолютное и подавляющее большинство там, в России, и мы с вами знаем это лучше, чем кто-либо!.. И это подавляющее и абсолютное большинство масс в России ждет от нас не слов, все невыразимо устали от слов, все вконец изверились в словесах, от нас ждут деловой практической работы, д е л а! Реального, конкретного, осязаемого дела! Дела, дела и еще раз дела!.. История совершает крутой поворот, и даже передовые партии, мы с вами это знаем, далеко не сразу могут освоиться с новым положением, по инерции повторяют лозунги, бывшие правильными вчера, но потерявшие всякий смысл сегодня! Поэтому так нужны сегодня, сейчас деловые люди в руководстве, так нужен деловой, д е е с п о с о б н ы й руководящий орган, который организует и поведет за собой д е е с п о с о б н у ю партию!.. Бездеятельная, отставшая от времени партия? Когда Россия вступает, — уже вступила! — в эпоху радикальнейших революционных преобразований?! (После паузы.) Я думаю… Я надеюсь, что знаю, как будет голосовать Плеханов.

П л е х а н о в (резко). Вы тоже ясновидец, как этот Акимов?

Л е н и н. Нет, но я помню, как называл себя плехановцем.

П л е х а н о в (после долгой паузы). Вы правы… Правы, да… (Иным тоном.) Значит, не будем разводиться?

Л е н и н. Нет, не будем!

П л е х а н о в. Иду открывать заседание съезда.

П л е х а н о в и Л е н и н идут и уходят вместе.

Л е н и н в своем кабинете в Кремле.

Л е н и н (задумчиво). Когда это было? Полтора года тому назад? Всего? Да, был январь семнадцатого… В прошлом году… А кажется — прошла вечность?.. Молодые лица девушек и юношей… Очень молодые лица… Внимательные, изучающие взгляды… Переполненный зал «Народного дома» в Цюрихе. Я рассказываю швейцарской рабочей молодежи о русской революции девятьсот пятого года в день ее двенадцатой годовщины… Нас не должна обманывать теперешняя гробовая тишина в Европе… Европа чревата революцией… Говорил им, что они, молодежь, будут иметь счастье не только бороться, но и победить в этой грядущей пролетарской революции… Сказал, что нам, старикам, может быть, не дожить до решающих битв этой новой революции… Сорок семь лет! Было мне уже почти сорок семь… Помню, смотрел на эту молодежь в зале и невольно возвращался в собственную молодость… Первая русская революция! Это уже теперь мы назовем: п е р в а я, первая из трех русских революций, а тогда, в девятьсот пятом, это была долгожданная и е д и н с т в е н н а я! После съезда мы свято верили в успех этой революции, мы шли к ее победе, понимая и гигантскую трудность задачи, но кто говорил тогда о возможности поражения? Невыносима, убийственна была даже сама мысль о неудаче! Победа, только решительная и полная победа!.. (Умолкает, ходит по кабинету… застывает перед картой России.) Как нужна, наконец, эта решительная, полная и окончательная победа… (Глубокое раздумье.) Выбора не было… Выбора немедленного! Другого пути… Война… Разорения… Дезорганизация и хаос… Голод… До какого отчаянного кризиса довели страну господствовавшие классы!.. Тупик… Последняя черта… Пропасть… Нас и в самом деле поставили перед немедленным выбором: гибель или тотчас решительные шаги к социализму! Чтобы Россия осталась Россией… (После паузы.) Тогда, в девятьсот пятом… нас ждало поражение… Разгром!..

Действие второе

1905 год, август. Женева. Л е н и н и т р о е м у ж ч и н.

Л е н и н. Вы ко мне, господа?

П е р в ы й. Извините… Нам нужен господин Ленин.

Л е н и н (настороженно). А кто вы?

В т о р о й. Мы? Мы-то… (Умолкает, оглядываясь на товарищей.)

П е р в ы й. С эскадренного броненосца Черноморского флота «Князь Потемкин-Таврический».

Сняв плащи, но держа их в руках, вошедшие остаются в матросской форме российского флота.

Так можно видеть господина Ленина?

Л е н и н. Здравствуйте, товарищи… (Пожимает руки потемкинцам.) Ленин — я… Здравствуйте, дорогие потемкинцы!..

Т р е т и й (неожиданно). Бывшие…

Л е н и н. Бывшие?

В т о р о й. Поскольку «Потемкина» более нету, а после сдачи переименован царем в «Святого Пантелеймона», постольку оно и оказывается… (Умолкает.)

Т р е т и й (заключая). Бывшие!.. А разве — нет?!

Все трое ожидающе напряженно смотрят на Ленина…

Л е н и н. Так… Значит, так!.. (Первому матросу, старшему по возрасту.) Вас как звать-величать?

П е р в ы й. Василием Николаевичем… товарищ Ленин.

Л е н и н. А меня — Владимир Ильич. (Второму матросу.) Вас?

В т о р о й. Нас? Нас-то… Федор Акентьевич я.

Л е н и н (третьему). И вас, товарищ?

Т р е т и й. Михаилом зовите.

Л е н и н. Как же по отчеству?

Т р е т и й. Петровичем.

Л е н и н. Михаил Петрович. Хорошо, очень хорошо… товарищи бывшие потемкинцы. Потемкинцы, но — бывшие! Интересно, очень интересно… Присаживайтесь.

Ф е д о р А к е н т ь е в и ч. Благодарствуем…

Федор Акентьевич присаживается, но, заметив, что его товарищи остались стоять, снова поднимается.

Л е н и н. Под чьим флагом шла посланная против вас эскадра? Адмирала Чухнина?

В а с и л и й Н и к о л а е в и ч. Вице-адмирала Кригера.

Л е н и н. Царский адмирал, а не дурак… Совсем не дурак!

Ф е д о р А к е н т ь е в и ч. Что не топил нашего «Потемкина»?

Л е н и н. Что эскадру сообразил увести от вашего «Потемкина»!.. Так что же получается, а? Газеты всей Европы пишут и пишут о беспримерном геройстве потемкинцев… А?

Ф е д о р А к е н т ь е в и ч. Про газеты, конечное дело, известно…

В а с и л и й Н и к о л а е в и ч. Да и встречи нам были…

Ф е д о р А к е н т ь е в и ч. Разные… (Глядя на товарищей.) Сам господин Плеханов…

Л е н и н. Сам Плеханов, вот видите?

Ф е д о р А к е н т ь е в и ч. Назначил день, время… Правду сказать, потом и времени не считал! Большой человек, за версту видать! Все восхвалял за мытарства за наши… Ну, и про выстрелы суждение свое высказал…

Л е н и н (живо). Какие выстрелы?

Ф е д о р А к е н т ь е в и ч. По Одессе.

Л е н и н. Значит, были выстрелы? И что же?

М и х а и л. Впустую!..

Л е н и н. Почему же?

В а с и л и й Н и к о л а е в и ч. Проканителились…

М и х а и л. Да и промахнулись!

Л е н и н. А куда целили?

В а с и л и й Н и к о л а е в и ч. В городской театр целили, там военный совет гарнизона заседал, против нас заседал.

Ф е д о р А к е н т ь е в и ч. Наводка оплошала! Обидно…

Л е н и н. Действительно… обидно!

М и х а и л. А что на броненосце вместо красного флага румынский королевский допустили поднять — не обидно?!

В а с и л и й Н и к о л а е в и ч. Спокойно, Миша, спокойно…

Ф е д о р А к е н т ь е в и ч. Что могли — сделали! Смерть в глаза заглянула — не отворачивались! (Ленину.) Не так? И газеты вот…

М и х а и л (с насмешкой). И портреты вот!..

В а с и л и й Н и к о л а е в и ч. Сдали мы «Потемкина»… Выходит, и вправду теперь — «бывшие»?

Л е н и н. Ну, вот это уже разговор по существу. (В упор ставя вопросы.) Почему не высадили десант? Почему не брали Одессы? Не вооружили бастующих рабочих? Почему позволили Кригеру увести эскадру в Севастополь? Присоединился бы к вам флот? Ведь присоединился бы? Ведь так?

В а с и л и й Н и к о л а е в и ч. Под матросское «ура» шли мимо эскадры…

Л е н и н. Вот! Флот, весь Черноморский флот был бы в наших руках! Какая непростительная ошибка… И, наконец, почему пошли в Констанцу сдаваться, почему, в самом деле, позволили поднять на броненосце румынский королевский флаг вместо знамени революции? Почему не пошли в Батум, в Новороссийск, где все вспыхнуло бы как от искры при вашем появлении? Восстание немедленно перекинулось бы в соседние промышленные центры, поднялось бы крестьянство, весь юг России был бы наш!.. И еще неизвестно, да-да, совсем еще неизвестно, как и каким образом разворачивались бы дальнейшие события!.. (После паузы.) А вы говорите — «наводчик оплошал»! Не наводчик оплошал…

Пауза.

М и х а и л (яростно). Я призывал!.. Я звал!..

В а с и л и й Н и к о л а е в и ч. Умолкни, Михаил!

М и х а и л. …Высадиться, брать один город за другим, пока не дойдем до Петербурга, до царя не доберемся!..

Ф е д о р А к е н т ь е в и ч (качая головой). До царя!.. (Горестно.) Силенок не хватило, и на сей раз преодолел нас царь-батюшка…

Л е н и н (резко). Царь-«батюшка» бухнулся в ножки турецкому султану и румынскому королю, прося защиты, моля о полицейской помощи против своего же народа! Против — вас!.. Есть ли лучшее доказательство полного краха царизма? Какая же это победа царя-«батюшки»?!

В а с и л и й Н и к о л а е в и ч. Значит… была надежда?

Л е н и н. Нужно было действовать решительно, смело и быстро. Быстро, смело и решительно. И еще раз решительно, и еще раз смело и быстро!.. И тогда мы встретились бы с вами не здесь, в Женеве, в эмиграции, а — на борту вашего броненосца!..

М и х а и л (ошеломлен). На «Потемкине»?

Л е н и н. За мной должны были прислать корабль.

В а с и л и й Н и к о л а е в и ч. За вами…

Л е н и н. Да, миноносец. К сожалению, вы уже ушли в Румынию, когда в Одессу прибыл наш товарищ… Я собирался немедленно выехать в Констанцу. И мы действительно встретились бы с вами на броненосце!.. Не на «Святом Пантелеймоне»!.. На «Потемкине»!..

М и х а и л (отчаянно). Вот!..

Л е н и н. И еще неизвестно… да-да, совсем еще неизвестно, как и каким образом разворачивались бы дальнейшие события… Как дела в России обстояли бы сегодня!..

В а с и л и й Н и к о л а е в и ч (в смятении). Что же получается? Товарищ Плеханов вроде бы как и вы рассуждает — и про высадку в Одессе, про остальное…

М и х а и л. А на что выводит?!

Л е н и н. На что же?

Ф е д о р А к е н т ь е в и ч. Сомневается товарищ Плеханов… Похоже — сомневается он!

Л е н и н. А в чем именно сомневается товарищ Плеханов?

М и х а и л. В пользе!

Л е н и н. Восстания?

В а с и л и й Н и к о л а е в и ч. Матросского бунта…

Л е н и н. Не может быть. Нет, этого не может быть… Думаю, вы не поняли товарища Плеханова.

Матросы хмуро переглядываются.

Вы наверняка неверно поняли Георгия Валентиновича! Это… Невозможно!

Матросы вновь переглядываются.

Ф е д о р А к е н т ь е в и ч (глухо). Может… не нужно было и браться?

В а с и л и й Н и к о л а е в и ч. Дело-то… обреченное было?

Л е н и н. Так… Значит, товарищ Плеханов… сомневается?!

Ленин в своем кабинете в Кремле.

Л е н и н. Да, товарищ Плеханов с о м н е в а л с я… И вот «сомнения» перешли в предательство и измену сегодня… когда ту самую «муку для пшеничного пирога социализма»… для социалистической революции… для всего переустройства и обновления России жернова истории мелют уже во всю мощь!.. Плехановский финал — закономерен… Но как с этим смириться?! …Если бы тогда, в девятьсот пятом, он шел с нами до конца… Ведь могло бы и так быть? Могло… Могло быть именно так!.. И все бы, возможно, сложилось иначе?.. (Припоминает.) Приехать в Москву из Питера тогда удалось только уже после декабрьских боев… сразу после Нового года… Улицы с обгорелыми зданиями… Следы пуль и осколков орудийных снарядов на стенах… В воздухе, кажется, еще пахло порохом… И в это время прозвучит из Швейцарии, как с Олимпа, голос Плеханова!..

1905 год — начало января 1906 года.

Л е н и н и П л е х а н о в.

П л е х а н о в. В вооруженном восстании в Москве наш пролетариат показал себя сильным, смелым и решительным. И все-таки его сила оказалась недостаточной для победы! Это обстоятельство не трудно было предвидеть… А потому не нужно было и браться за оружие!

Л е н и н (быстро, резко). Теперь необходимо, чтобы народ был вооружен не церковными хоругвями и крестами, а чем-нибудь более действенным, — не это ли говорил уважаемый Георгий Валентинович?

П л е х а н о в. Это! Но…

Л е н и н (продолжая). Недостаточно приобрести револьверы или кинжалы, надо еще научиться владеть ими! Нам необходимо как можно скорее пополнить этот пробел своего революционного образования! Разве это не слова Плеханова?

П л е х а н о в. Да! Но…

Л е н и н (не давая себя перебить). И разве это не прозвучало правильным и своевременным призывом о необходимой смене оружия критики критикой оружия? К вооруженной борьбе пролетариата? К восстанию?

П л е х а н о в. Вы — Робеспьер!

Л е н и н. Это — комплимент!

П л е х а н о в. С вами невозможно полемизировать!

Л е н и н. Когда льется кровь?

П л е х а н о в. Вы действительно все двадцать четыре часа в сутки заняты революцией, у вас нет других мыслей, кроме мысли о революции, и вы даже во сне видите только революцию!

Л е н и н. А разве мы — не революционеры? Кто же мы тогда?

П л е х а н о в. Вернемся к одиссее «Потемкина»… Честь и слава потемкинцам! Огромно значение совершенного на «Князе Потемкине Таврическом». Но принес ли этот матросский бунт…

Л е н и н (перебивая). Это славное восстание!

П л е х а н о в (продолжая). Этот бунт…

Л е н и н (вновь перебивая). Это героическое восстание!

П л е х а н о в. …И все-таки бунт, ибо именно так, к сожалению, называют в истории неудавшееся восстание или революцию! Принес ли этот матросский бунт всю ту пользу нашему делу, которую он мог принести?

Л е н и н. Но разве этот упрек заслужил только броненосец «Потемкин»? Разве не заслужили его и мы, социал-демократы, революционеры-марксисты?

П л е х а н о в. «Марксисты»!.. Достоевский, устами одного из братьев Карамазовых, сказал когда-то, что если бы Христос опять сошел на землю, то он опять был бы распят — и на этот раз уже христианами. То же вы, большевики, проделываете сейчас с Марксом!

Л е н и н. Что же именно проделывают большевики с Марксом?

П л е х а н о в. Да, у меня сейчас неблагодарная роль… Да, мне скажут, что я хочу тормозить движение…

Л е н и н. Плеханов хочет тормозить движение?

П л е х а н о в. Роль тормоза не всегда заслуживает осуждения!

Л е н и н. Во время революции?!

П л е х а н о в (продолжая). Роль тормоза играл столь почитаемый большевиками Робеспьер, да-да, Робеспьер, боровшийся с жирондистами, которые несвоевременно призывали к вооруженному восстанию. Эту роль играл в сорок восьмом году неисправимый заговорщик и неукротимый революционер Бланки…

Л е н и н (перебивая). Но позвольте!..

П л е х а н о в (продолжая). Нет уж, позвольте мне! Наконец, эту роль, роль тормоза, играл руководимый М а р к с о м Генсовет Первого Интернационала, предостерегавший парижский пролетариат от несвоевременных вспышек!

Л е н и н. Да, действительно, Маркс предупреждал французских рабочих, это правда…

П л е х а н о в (ставя точку). Вот именно! Мы должны говорить пролетариату правду, всю правду и только правду. Что ж, я, как и Маркс…

Л е н и н. Плеханов имеет скромность сравнивать себя с Марксом!.. Да, действительно, Маркс за полгода до Коммуны прямо предупреждал французских рабочих: восстание в тех условиях будет безумием…

П л е х а н о в. И разве он не оказался гениально прав?

Л е н и н. Но как Маркс повел себя, когда это б е з н а д е ж н о е, по его собственному заявлению, дело стало осуществляться в марте семьдесят первого года в Париже? Может быть, он стал потом брюзжать, как классная дама: я говорил, я предупреждал, вот вам ваша романтика, ваши революционные бредни?

П л е х а н о в. К чему это клонит товарищ Ленин?

Л е н и н. К тому, что товарищ Плеханов не сказал в с е й правды, а мы действительно должны говорить пролетариату правду, в с ю правду! Правда не может и не должна зависеть от того, кому она служит… Нет, и не может быть одной, отдельной правды для Плеханова и другой правды — для сражающихся рабочих масс! Разве Маркс, видя народное, массовое движение парижских коммунаров, не относится к нему с величайшим вниманием участника великих событий? Какая историческая инициатива! — разве не так скажет Маркс? Преклонение глубочайшего мыслителя, предвидевшего за полгода возможную неудачу, перед и с т о р и ч е с к о й и н и ц и а т и в о й м а с с, — и это… «не надо было браться за оружие»! Разве это не небо и земля?! Ссылаться на Маркса, сравнивать себя с Марксом — и не видеть сегодня этой великой, величайшей и с т о р и ч е с к о й и н и ц и а т и в ы геройского российского пролетариата?!.

Те же месяцы и дни… 1905 год, начало ноября. Женева.

Л е н и н, быстро пересекая расстояние, на котором он и Плеханов оставались во время предыдущего эпизода их «публичной» полемики, направляется к П л е х а н о в у.

Л е н и н. Георгий Валентинович…

П л е х а н о в. Честь имею!.. (Кланяется, намереваясь уйти.)

Л е н и н (удерживая Плеханова). Георгий Валентинович, вот… еду.

П л е х а н о в. Всяческих благ.

Л е н и н. В Петербург.

П л е х а н о в. Желаю успеха.

Л е н и н. Что же… вы?

П л е х а н о в. С вами?

Л е н и н. Георгий Валентинович… Надо возвращаться в Россию.

П л е х а н о в. Я приму решение.

Л е н и н. Революция разрешит все наши споры.

П л е х а н о в. Вы называете это спорами?

Л е н и н. Георгий Валентинович…

П л е х а н о в. Угодно вам будет выслушать, милостивый государь? Не полемизируя наотмашь, как укореняется у вас, у большевиков, «твердых» социал-демократов… а точнее сказать — «твердокаменных!». (С горечью.) А не вы ли, пожалуй, еще под столом ходили, когда я уже работал с Энгельсом? Не мой ли перевод Коммунистического манифеста вы штудировали, постигая азы марксизма? Манифеста, предисловие к которому Маркс писал по м о е й просьбе?..

Л е н и н (тихо). О чем мы говорим…

П л е х а н о в. А действительно, разве нам есть о чем говорить? (Поворачивается, вновь собираясь уйти.)

Л е н и н (с силой). Там… идет сражение! Открытая борьба за переустройство всей жизни в России начата! Надо ли браться за оружие, воздвигать ли баррикады… Георгий Валентинович, но возможно ли изменить все, все прогнившее насквозь, не меняя ничего радикальнейшим и самым революционным способом? Можем ли мы за обаятельные термины отжившего прошлого прятать все новые, все более трудные и сложные задачи настоящего и будущего? Чего стоят сегодня самые звонкие декларации и призывы рядом с конкретным, реальным делом? Сегодня массы поймут и оценят только и исключительно наши практические и немедленные революционные действия! (Чуть помедлив.) Кризис острейший… Коренной перелом тотчас, иначе — тупик… Исторический тупик… А мы — все еще здесь?! Надо ехать! Георгий Валентинович… едем!

П л е х а н о в (после паузы). На баррикады?

Л е н и н. Если придется!

П л е х а н о в (после паузы). Я приму решение… (Уходит.)

1905 год, ноябрь. Петербург. Л е н и н и Г о р ь к и й.

Г о р ь к и й (встречая Ленина). Проходите, Владимир Ильич, проходите…

Л е н и н. Что, еще никого?

Г о р ь к и й. Опаздывают…

Л е н и н (озабоченно). Это вряд ли!.. (Подойдя к окну, смотрит на улицу.) Отделываются от шпиков?

Г о р ь к и й (тоже глядя в окно). Подозрителен мне этот господин.

Л е н и н. Не похож…

Г о р ь к и й. А тот, в пролетке?

Л е н и н. Не то. Видите, укатил!.. Нет, я никого не привел. Трех извозчиков менял по дороге. (Отходя от окна.) Ну, здравствуйте еще раз, Алексей Максимович!

Г о р ь к и й. Здравствуйте, дорогой Владимир Ильич.

Ленин и Горький долго жмут друг другу руки.

Л е н и н. Здравствуйте, дорогой Горький!

Г о р ь к и й. Здравствуйте, здравствуйте, дорогой Владимир Ильич!..

Л е н и н. И еще раз — громаднейшее вам спасибо!

Г о р ь к и й. Не за что…

Л е н и н. Есть, есть за что!.. Собираться и заседать, как предлагалось, в отдельном номере у Палкина или Доминика — затея была бы архинесерьезная! Разве российскую охранку проведешь?

Г о р ь к и й. Да и дороговато, полагаю?

Л е н и н. Просто дорого!.. Откуда у нас, у большевиков, деньги на ресторанные застолья?

Г о р ь к и й. У меня обеда вовсе не будет, Владимир Ильич, однако чай — предложу.

Л е н и н. Вот и прекрасно!

Г о р ь к и й. И жилище мое, как сами видите, скромно весьма. Комната сия — столовая, она же, так сказать, зала для приемов. Здесь, коли устроит, и проводите совещание Центрального Комитета.

Л е н и н (осмотревшись). Стульев маловато.

Г о р ь к и й. Стулья я принесу, имеются в избытке!..

Л е н и н. Ну, вот и прекрасно!.. (Вновь пожимая руку Горькому.) Спасибо, Алексей Максимович!

Г о р ь к и й. Благодарят ли столько за гостеприимство, Владимир Ильич?

Л е н и н. А это — смотря за какое! В разгар революционных событий вы приглашаете, а вернее сказать, — прячете у себя, укрываете ЦК партии, нацеливающей пролетариат на вооруженное восстание. За подобное гостеприимство власти, ежели проведают, пожалуй, снова упрячут вас в Петропавловку! Как после январских событий!.. А вам — нельзя.

Г о р ь к и й (улыбаясь). А вам?

Л е н и н. Да и мне, разумеется!.. У нас с вами просто нет теперь для этого свободного времени.

Г о р ь к и й. Это правда.

Л е н и н. Ведь мы — мы с вами! — наконец-то издаем газету, первую легальную партийную газету — здесь, в Питере, на Невском! Каждый может совершенно свободно купить. Об этом можно было только мечтать… Как мечтали мы с Плехановым!

Г о р ь к и й. Едет?

Л е н и н. Надеюсь. (Помедлив.) Забыть старое, спеться на живом деле… Такого благоприятнейшего момента не было со времени Второго съезда!

Г о р ь к и й. Да, момент нынче… Владимир Ильич, не хочу, да и прав на то не имею, вторгаться в дела ваши, но коль скоро посвящен, что обсуждать сегодня будете подготовку к вооруженному восстанию… Спрошу?

Л е н и н. Какие же могут быть секреты от вас, Алексей Максимович?

Г о р ь к и й. Не повторится ли в итоге Девятое января?

Л е н и н (помедлив). Творить мировую историю было бы, конечно, очень удобно, если бы борьба предпринималась только под условием непогрешимо-благоприятных шансов… Это Маркс… (Другим тоном.) Почему же повторится? Ведь теперь уже — без Гапона!

Г о р ь к и й. Отец Георгий Гапон шел во главе шествия рабочих Путиловского завода, сам ранен был, кровь пролил…

Л е н и н. Капли — своей, а сколько — тех же рабочих-путиловцев?

Г о р ь к и й. Я — не в защиту…

Л е н и н. Ведь вы и сами все это видели?

Г о р ь к и й. Реки крови…

Л е н и н. Муки! Страдания!

Г о р ь к и й. Безвинных и обманутых…

Л е н и н. Гнев! Ненависть!.. Наконец, прозрение? (Беря Горького под руку, расхаживая.) Алексей Максимович, дорогой Горький… Вы столько видели, столько пережили и перечувствовали… Ваше мнение — немалого стоит!.. Считаете — не победим? Не хватит сил? Не удастся?

Г о р ь к и й (помедлив). Обдумываю вот одну вещь… О рабочем человеке… Из самой трясины и свинцовой мерзости страшного бытия нашего поднимающегося к светлому, человечьему…

Л е н и н. Интересно!

Г о р ь к и й. Года три уже вынашиваю… И — о его матери. Еще более темной, забитой, рабски покорной и приниженной…

Л е н и н. Очень, очень интересно!

Г о р ь к и й. Поднявшейся за сыном. К святому делу народного освобождения…

Л е н и н (перебивая). И этот ваш рабочий… пойдет он с нами в этом действительно святом деле до конца? До полной победы? Скажем так: пойдет ли снова, как Девятого января, к Зимнему, но теперь уже — брать его?

Г о р ь к и й (поражен). Брать? Зимний дворец?

Л е н и н. Да!

Г о р ь к и й. Штурмом, что ли?

Л е н и н. Решительным революционным штурмом. Так как же?

Г о р ь к и й. Зимний!..

Л е н и н. Разве за эти несколько месяцев революции от кровавого воскресенья этот ваш рабочий не прошел в своем политическом развитии путь, равный целым десятилетиям обычного мирного развития?

Г о р ь к и й. Владимир Ильич… А сколько еще в России тех, кто нашей борьбы вообще не понимает, не принимает? Велик, гениален Лев Толстой, подобно Шекспиру, Сервантесу, Данте…

Л е н и н (перебивая). Толстой!.. С одной стороны — самая беспощадная критика капиталистической эксплуатации рабочих масс, с другой стороны — отстранение от политической борьбы этих масс? Полное неприятие вообще революционной борьбы, которая есть в конечном счете вернейший путь к тому прекрасному, совершенному человеку, о котором мечтает сам Толстой!

Г о р ь к и й. Владимир Ильич… Что, если этот новый человек… так и останется в наших с вами прекрасных снах?

Л е н и н. Тогда вся наша борьба оказалась бы напрасной, Алексей Максимович… Для чего иначе была бы вся наша трудная, невероятно, немыслимо, нечеловечески трудная борьба?

Г о р ь к и й. Обыватель, мещанин, потребитель — многолик, вечен…

Л е н и н. Разве история даст нам другой материал? Хорошеньких и чистеньких, идеальных людей? Да, нам предстоит бороться и строить это новое общество с человеком сегодняшним, с его пристрастиями и заблуждениями, с его предрассудками и пошлостью, со всеми его мыслимыми и немыслимыми слабостями, Алексей Максимович!..

Г о р ь к и й. Заглянуть бы вперед… лет эдак на сто? Ну… на пятьдесят?

Л е н и н. Взглянуть на этого сегодняшнего несовершенного человека?

Г о р ь к и й. Сегодняшнего мещанина… А?

Л е н и н. Который громче всех вопя сегодня самые правильные, самые «революционные» слова, умудряется, как и во все времена, оставаться вне схватки?

Г о р ь к и й. Который всегда желает лишь жить спокойно и красиво, иметь удобную обстановку в своей душе… Что ему, в сущности, вся наша святая борьба? Многоликий и слишком, к великому прискорбию, многочисленный обыватель сей, с его выживаемостью и приспособленчеством… с его способностью в любой момент громогласно примкнуть к любому популярному лозунгу… с его редкостным уменьем вписаться со всеми своими потрохами в любую общественную систему, от какой-нибудь средневековой азиатской деспотии — до коммунистического рая на земле… не разъест ли, не разложит ли этот тип изнутри, как ржавчина, как неизлечимая болезнь, и это великое и прекрасное новое общество будущего? Признаться, эта мысль не дает мне покоя…

Л е н и н. Через сто лет нам уже ни на что взглянуть не удастся, Алексей Максимович… Вот нам с вами.

Г о р ь к и й. Да уж… это — так!

Л е н и н (продолжая). Да и через пятьдесят… Лет бы через двадцать — тридцать, а?

Г о р ь к и й. Хотелось бы!

Л е н и н (продолжая). Еще как бы хотелось! Да… Очень и очень… А бороться и строить действительно придется с человеком сегодняшним. Другого материала нам действительно история не даст… И ради этого человека — вся наша борьба… Ради того, именно ради того в конечном счете, чтобы человек — действительно звучало прекрасно, звучало гордо… По-горьковски!.. (Помедлив.) Через двадцать лет… Пятьдесят… Сто!..

Г о р ь к и й (взволнован). Владимир Ильич… за этим столом… Вот за этим… решаться будет? Все это?

Л е н и н (рассмеявшись). Ну, за этим столом чай пить будем, вы обещали!

Г о р ь к и й. Не отказываюсь.

Л е н и н (продолжая). Не за этим столом решаться будет, Алексей Максимович… Все в России сейчас сорвано с места гигантским революционным вихрем! И надо торопиться жить, чтобы отдать все этой великой буре… (Счастлив.) Ей-богу, хорошая у нас в России революция, а?

Г о р ь к и й. Ей-богу!

Л е н и н. Первая революция, главная сила которой уже не буржуа, — это в прошлом, это непростительные плехановские заблуждения, — а этот ваш рабочий!.. (Задумчиво.) Помню, приходила корреспонденция из России… Новые формы движения… Перспективы движения… Читаем эти письма, перечитываем, ночь не заснуть! Покажем Плеханову — а он вдруг словно почву под ногами теряет… И — недоверие какое-то… Он так давно оторвался от России, от российского пролетариата, мог ли он читать многое, если не главное, между строк? А его диалектическому уму так не хватало, и сегодня особенно так не хватает непосредственных впечатлений, живых фактов нашей российской действительности!.. Ну, теперь, когда Плеханов сам уже воочию все увидит… узнает этого рабочего-революционера…

Г о р ь к и й (перебивая). Приедет ли?

Л е н и н. Приедет.

Г о р ь к и й. Медлит…

Л е н и н. Завтра — штурм!

Г о р ь к и й (в раздумье). Олимп — привычен… Женевский Олимп… По-человечески если! Ни горечи сомнений… Ни риска возможной утраты, а то и краха того, что исповедовал, чему учил, чем жил эти четверть века эмиграции… Спускаться с таких высот? Чисто по-человечески-то… А? Владимир Ильич?

Л е н и н. Да ведь это — Плеханов… Алексей Максимович — Плеханов! Посчитаем-ка: Радищев… Герцен… Чернышевский… Плеханов!

Г о р ь к и й. Предчувствую… не приедет!

Л е н и н. Встретить победу революции?!.

Л е н и н в своем кабинете в Кремле. Он неподвижен у карты России, висящей на стене…

Л е н и н (глядя на карту). Две трети… Нет! Три четверти… Три четверти государства — у врага… Врагов!.. Три четверти… (Обводя рукой центр: Москву, Петроград…) Остров… Островок!.. (Отходя от карты.) Если пришлось бы снова пережить седьмой год, еще раз… Хватило бы сил?.. Да или нет?.. (После паузы.) В декабре… да, в самом конце… в конце седьмого года покину Питер… Россию… кажется, последним?.. Все было кончено, надежд не оставалось… Ровно никаких надежд… Провалюсь под лед пролива в Финляндии… Уходил от погони… спешил на пароход в Стокгольм… Снова Швейцария… Женева… Кафе Ландольта…

1908 год, начало января. Женева. Л е н и н и В а с и л ь е в - Ю ж и н за столиком в кафе Ландольта. В глубине щебечет ю н а я п а р о ч к а. Маскируясь под завсегдатая кафе, время от времени появляется н е и з в е с т н ы й г о с п о д и н.

В а с и л ь е в - Ю ж и н. А если бы погибли?!

Л е н и н. Когда лед стал уходить из-под ног, мелькнуло: «Эх, как глупо приходится погибать».

В а с и л ь е в - Ю ж и н. Ах, Владимир Ильич, Владимир Ильич…

Л е н и н. Не утонул, вот и хватит об этом… Как устроились в Женеве?

В а с и л ь е в - Ю ж и н. Как сказать… Владимир Ильич, как же вы решились пролив переходить по такому льду, да еще с подвыпившими провожатыми? Неужели трезвых финнов не нашлось?

Л е н и н. Трезвые не соглашались.

В а с и л ь е в - Ю ж и н. Почему?

Л е н и н. Лед-то еще слабоват был. На редкость теплая зима выдалась в этом году в Финляндии!..

В а с и л ь е в - Ю ж и н. Что бы вам подождать еще пару морозных дней!

Л е н и н. И дождаться, пока охранка сцапает? Прямо по пятам от самого Питера шли… господа хорошие! С кем бы тогда вы сейчас кофе пили, Михаил Иванович?

В а с и л ь е в - Ю ж и н. Эх, Владимир Ильич… Не до шуток!

Л е н и н. Я не шучу… Какие уж сейчас шутки? (С болью.) Точно в гроб ложиться сюда приехал!.. (После паузы.) А там, в России… Что сейчас там? В России…

Неизвестный господин, отойдя от стойки, проходит вблизи столика Ленина и Васильева-Южина.

И еще эта фигура! Дать бы ему по физиономии… От души!

В а с и л ь е в - Ю ж и н. Хорошо бы!

Л е н и н. Просто руки чешутся, знаете ли!

В а с и л ь е в - Ю ж и н. И не говорите…

Л е н и н. На Невском проспекте окружили меня сразу четыре шпика, вот-вот арестуют, как ушел — до сих пор не понимаю! Так у тех хоть лица были свои, расейские…

В а с и л ь е в - Ю ж и н. Если еще подойдет — о чем говорим? О природе?

Л е н и н. Можно и о природе… (Глядя на третий, оставшийся свободным стул за их столиком.) Старый знакомый!..

В а с и л ь е в - Ю ж и н. Стул? Этот?

Л е н и н. Здесь сидел Георгий Валентинович… Тогда мы с ним впервые встретились… (Передвигает «плехановский» стул так, чтобы тот оказался напротив его собственного.) Было это еще в девяносто пятом году… (Словно восстанавливая обстановку памятной ему встречи, убирает со столика лежащую газету, передвигает вазу с цветами…) Говорили о близкой, как казалось, революции…

В а с и л ь е в - Ю ж и н (резко). А в девятьсот пятом? Когда все рвались правдами и неправдами в эту революцию? В Россию? Товарищ Плеханов отправился в другую сторону! Отбыл с супругой в Лозанну, к светилам медицины, для консультаций и обследований… И, говорят, светила не рекомендовали товарищу Плеханову «петербургский климат»!

Л е н и н. Это не остановило бы его…

В а с и л ь е в - Ю ж и н. Что остановило? Узнал о первых арестах, о переходе снова на нелегальное положение, и вовсе счел… нецелесообразным?!

Л е н и н. И это бы его не остановило…

В а с и л ь е в - Ю ж и н. Мои сожаления отнюдь не о нем… а лишь о том, что с вами, Владимир Ильич, мы так и не встретились там, в России! И на «Потемкине» не встретились… И в Москве!..

Л е н и н. Я был в Москве. Еще баррикады стояли…

В а с и л ь е в - Ю ж и н. Не арестовали бы меня буквально накануне восстания, ведь встретились бы, а? Владимир Ильич? Встретились?

Л е н и н. Непременно встретились!.. Баррикады еще стояли, но за ними уже никого не было…

В а с и л ь е в - Ю ж и н (кивнув на «плехановский» стул). А Плеханов, поди, торжествует сейчас, в душе-то? Он, непогрешимый Плеханов, прав оказался, он один все видел и предвидел… Потому и не поехал!

Л е н и н. Прав?

В а с и л ь е в - Ю ж и н. Революция — кончилась…

Л е н и н. Разве?

В а с и л ь е в - Ю ж и н (поражен). Разве? Разве, вы сказали?..

Ленин, задумавшись, не спешит с ответом… В паузе слышен разговор юной пары за столиком в глубине кафе.

О н а. Tu m’aimes?

О н. Oui!.. (Стараясь сделать это незаметно для окружающих, гладит свою подружку по щеке.) Et toi? Tu m’aimes, Marie?

О н а. Pas du tout!.. (Тоже стараясь, чтобы это осталось неприметным для присутствующих, быстренько целует его.) Oui! Sans doute! Je t’aime…[3]

Л е н и н. Она ему ответила, что тоже любит его… Впрочем, подслушивать — нехорошо… А уж завидовать — тем более!..

В а с и л ь е в - Ю ж и н. Вы сказали, Владимир Ильич… сказали — разве революция кончилась?

Л е н и н (после паузы). В конце мая семьдесят первого года Парижская Коммуна умирала… И тогда… «Мы наш, мы новый мир построим» — тогда рождались эти строки… Именно тогда! В те дни поражения… разгрома писал эти строки Эжен Потье… В темном, сыром подвале парижского предместья, израненный и гонимый член Коммуны… видевший только что смерть товарищей… Да и сам ожидавший каждый час поимки и расстрела на месте… Эжен Потье, который уже пережил поражение двух революций и видел теперь агонию третьей! Именно тогда… Мы наш, мы новый мир построим…

В а с и л ь е в - Ю ж и н. Владимир Ильич, вы не оптимист даже… Вы — фанатик! Простите… Разве не все кончено?! Все?!

В кафе появляется М и х а и л. Бородка и усы; элегантный, модного покроя костюм. И не признать вчерашнего матроса-потемкинца… Михаил как бы случайно направляется к столику, за которым сидят Ленин и Васильев-Южин.

В а с и л ь е в - Ю ж и н (поспешно, громко). Природа в Швейцарии…

Л е н и н (останавливая Васильева-Южина). Это товарищ Михаил, комендор с броненосца «Князь Потемкин-Таврический». (Михаилу.) А это — товарищ Южин. Жаль, что ваше знакомство происходит лишь сегодня и в Женеве, а не тогда, в Одессе…

Михаил присаживается к столику на третий, «плехановский» стул. Заметив невольные взгляды Ленина и Васильева-Южина, поднимается…

М и х а и л. Никак… занято?

Л е н и н. Нет.

В а с и л ь е в - Ю ж и н. Свободно, свободно… Садитесь!

Михаил садится…

Л е н и н. Здесь когда-то сидел Плеханов.

Михаил снова поднимается, освобождая «плехановский» стул, и придвигает себе свободный стул от соседнего незанятого столика.

В а с и л ь е в - Ю ж и н (Ленину). Да разве только в том дело, что сегодня Плеханова нет с нами? Дело в том, что сегодня с Плехановым и те, кто злорадствуют в душе… Как же?! Перевернуть Россию! Ишь на что большевики замахнулись… Разве они не «предвидели» исход? Не проявили большей «политической мудрости» и «исторической дальновидности»?.. (Разряжая тесноту, выставляет из-за столика ставший за ним уже лишним «плехановский» стул; продолжает говорить, словно на этом, стоящем теперь открыто, на виду, стуле сейчас сидит сам Плеханов.) Если это — не дезертирство, не измена делу, вот то, что сегодня он, Плеханов, не с нами, не здесь, вот здесь, то что это?!

Л е н и н (помедлив). Трагедия.

В а с и л ь е в - Ю ж и н. Не понимаю вас, Владимир Ильич… Нет, не могу понять!.. Разве не с Плехановым сегодня и те, кто пишут и говорят про реки напрасно пролитой пролетарской крови? Про гибель лучших сынов партии? И еще такие, кто пишут и говорят… (Умолкает, недоговорив.)

Л е н и н. Так о чем же еще пишут и говорят?

В а с и л ь е в - Ю ж и н (наконец, с трудом). Пишут и говорят, что вот, дескать, Ленин «страстно желал попытать счастья…» и что из этого вышло!..

М и х а и л. Ах, ты!..

Л е н и н (перебивая). Да-да… Еще много чего напишут, и сейчас и потом!.. (Михаилу.) Едете?

М и х а и л (кивнув). Отбываю.

Л е н и н. Когда?

М и х а и л. Зашел проститься, Владимир Ильич.

Л е н и н (Васильеву-Южину). Товарищ Михаил направляется в Петербург. (Михаилу.) Значит, сначала — Берлин…

В а с и л ь е в - Ю ж и н (перебивая). В Россию?!

Л е н и н. В Петербург.

В а с и л ь е в - Ю ж и н. Сейчас?!.

Л е н и н (жестко). Именно сейчас, товарищ Южин. (Михаилу, повторяя.) Значит, сначала — Берлин…

М и х а и л (кивая). Поездом.

Л е н и н. Там для вас готовят документы члены нашей берлинской группы РСДРП.

М и х а и л. Ясно.

Л е н и н. Затем — Стокгольм…

М и х а и л (вновь кивая). Пароходом.

Л е н и н (продолжая). Гельсингфорс…

М и х а и л. Морем…

Л е н и н. И — Питер.

М и х а и л. Снова — поезд.

Л е н и н. Куда идти и что делать в Петербурге — знаете.

М и х а и л. Все знаю.

Л е н и н. И еще… Вы — с «Потемкина». Не исключено, что вынесены приговоры военного суда. Заочно.

М и х а и л. Понимаю.

Л е н и н. Крепость, каторга… Возможен любой приговор, товарищ Михаил. Самый суровый.

М и х а и л. Все понимаю, Владимир Ильич.

Л е н и н. Помнить об этом придется все время.

М и х а и л. Владимир Ильич… Тревоге места нет! И маршрут, как считаю, надежный. Ведь и сами тем же путем возвращаться, видно, полагаете?

Л е н и н (после паузы). Я пошел бы в Россию пешком… Пешком бы пошел…

М и х а и л. Извините, Владимир Ильич…

Л е н и н. И последнее. (Придирчиво осматривает Михаила.) Что ж… экипированы вы как следует. (Вдруг.) А форму — не сберегли?

М и х а и л. Как можно!.. (Неприметно расстегивает пиджак, жилет, пуговицу на рубашке, — мелькает на мгновенье матросская тельняшка.) Ну, и бушлат, все остальное — в надежном месте.

Л е н и н. А хорошо, что сохранили.

М и х а и л. Хорошо? (Неожиданно.) Оплошали мы тогда, сильно оплошали… Эх! Не дали тогда верного залпа, не подняли Одессы!.. Берегу одежду, да доведется ли еще покрасоваться?

Л е н и н. Нет-нет, хорошо, что форму вы все-таки сохранили. Очень хорошо!.. Вы еще дадите этот верный залп. Вы, сами! (Помедлив.) Или ваши товарищи. И пусть не из орудий славного «Потемкина», а другого корабля, но дадите… Скоро, очень скоро дадите этот залп! Залп новой революции…

В а с и л ь е в - Ю ж и н (Ленину). Где же и с кем в этой новой революции будет Плеханов?..

Ленин не успевает ответить: неизвестный господин, вновь пройдя вблизи их столика, подхватывает стоящий на пути «плехановский» стул; придвинув его к соседнему незанятому столику, садится на этот стул. Заметив на себе взгляды умолкших «подозрительных» посетителей, поспешно углубляется в газету… А они, все трое, словно забыв о конспирации, продолжают смотреть на шпика, свободно занявшего «плехановский» стул…

Л е н и н в своем кабинете в Кремле.

Л е н и н. Как настойчиво Плеханова приглашают вернуться в Россию после февраля, в семнадцатом… Но — кто?! Временное правительство! «Ваш немедленный приезд был бы очень полезен» — мелькнула в прессе даже такая правительственная телеграмма!.. В чем же контрреволюционное буржуазное правительство могло усматривать эту пользу, Георгий Валентинович?

На авансцене появляется П л е х а н о в.

П л е х а н о в (размышляя). С апреля, буквально со дня моего возвращения в Петроград, ко мне зачастили неожиданные визитеры…

Л е н и н. Весьма неожиданные!

П л е х а н о в (продолжая). Что надо всем этим господам от меня? Верховный главнокомандующий генерал Алексеев… Адмирал Колчак… Председатель Государственной думы Родзянко… Пуришкевич, этот монархист номер один и черная сотня!..

Л е н и н (с иронией). В самом деле, странные визитеры, не правда ли?

П л е х а н о в. …В чем скрытый смысл этих визитов?..

Л е н и н (гневно). И это говорит старый и многоопытный революционер?! Полноте, господин Плеханов!..

П л е х а н о в удаляется.

Что же… Оказывается, можно остаться эмигрантом даже вернувшись, наконец-то, в конце концов, на Родину? Так и остаться там, в Женеве? В девятнадцатом веке?.. Почему же, вопреки всякой логике… политической и человеческой… вопреки вообще всему, во мне что-то остается… Что-то всегда жило и не умирало… к этому великому русскому якобинцу? Даже в самые напряженные… Отчаянно напряженные октябрьские дни в Смольном!..

1917 год, в конце октября. Царское Село. П л е х а н о в и Б. В. С а в и н к о в.

С а в и н к о в (входя). Здравствуйте, Георгий Валентинович!.. (Осматривается на ходу.) Что это?

П л е х а н о в (не отвечая на вопрос). Здравствуйте, Борис Викторович. Прошу…

С а в и н к о в (продолжая осмотр). Как после налета!

П л е х а н о в. Разве?

С а в и н к о в. Кого вы хотите провести? Савинкова? Шкафы двигали… Переложены в новом порядке чемоданы… Или — как после обыска?

П л е х а н о в (вынужденно). У меня и был обыск.

С а в и н к о в. У вас?

П л е х а н о в. Искали оружие. Матрос, солдат и красногвардеец… Что в Питере?

С а в и н к о в. Знали — у кого?

П л е х а н о в (резко). Оставим это! Что в Питере? Столица — рядом, а вести сюда, в Царское Село, идут с таким запозданием…

С а в и н к о в. Я из-под Пулкова. Марш генерала Краснова на Петроград не получился, нас остановили… Но вся борьба — еще впереди. Простить себе не могу Зимнего дворца!

П л е х а н о в. В каком смысле?

С а в и н к о в. Никогда себе не прощу… Когда большевики начали штурм, я ведь бросился к казакам, по воинским частям гарнизона, меня же все помнили как военного министра! — надо было поднять войска, убедить, уговорить и любой ценой отстоять Зимний, спасти это жалкое и ничтожное, но все-таки единственно законное правительство и без промедления, используя судьбой подаренный шанс, ударить по Смольному!

П л е х а н о в. Вы пытались спасти правительство, я пробовал остановить пролетариат… Увы!

С а в и н к о в. Успей я — и не было бы этого безумного кошмара, этой вакханалии!.. Обыск у Плеханова! В первый же день они расстреляли мужа моей сестры, Владимира… Володю!

П л е х а н о в. Борис Викторович… Офицера. Барона. Фон Майделя.

С а в и н к о в. Это был единственный офицер петербургского гарнизона, отказавшийся стрелять в рабочую демонстрацию девятого января девятьсот пятого года! Ну, вот, они же его и шлепнули. А затем и его жену, сестру мою, Надю! Я далек от мотивов личной мести, хотя и переступить эти трупы мне трудно… Да и разве обо мне речь? Речь о спасении России! Это не обычный визит к вам, Георгий Валентинович…

П л е х а н о в. С чем вы пришли?

С а в и н к о в. Я пришел от имени всех истинно революционных сил России, которые объединяются, чтобы смести большевизм. Это произойдет в ближайшие дни, возможно часы. Свободной России нужна другая, настоящая власть. Говорят о твердой власти…

П л е х а н о в. Диктатуре.

С а в и н к о в. Военной диктатуре. Иначе на смену краткого большевистского «царствия» возвратится подлинное царствование, монархия, с которой мы с вами столько боролись!

П л е х а н о в. Кого же в диктаторы? Уж не Керенского ли? (С иронией.) Эту «любовь русской революции», как писали…

С а в и н к о в. Тряпка! Постыдно удрал в Гатчину, готов драпать хоть до самой Америки! Я только что от него… В полной растерянности, полном страхе, считает, что все погибло… Пытаюсь заставить его продолжить борьбу. Похоже, меня он просто боится! Мы откровенно говорили…

П л е х а н о в (перебивая). Кого же тогда?

С а в и н к о в. Меня.

П л е х а н о в. Пришли заручиться моей поддержкой?

С а в и н к о в. Нет.

П л е х а н о в. За чем?

С а в и н к о в. Георгий Валентинович, во главе новой свободной России может быть только один человек, один-единственный, способный и достойный в этот роковой исторический час стать у государственного руля отечества.

П л е х а н о в. Оставим фразы… Кто же этот единственный?

С а в и н к о в. Плеханов.

П л е х а н о в (после паузы). Это ваше личное мнение?

С а в и н к о в. Это мнение тех, от чьего имени я пришел. Я разделяю его целиком и полностью. Более того, я первым эту мысль высказал.

П л е х а н о в (еще пауза). Неожиданно…

С а в и н к о в. Россия ждет вашего ответа.

П л е х а н о в. Впрочем… нечто подобное я ожидал… с момента своего возвращения на родину…

С а в и н к о в. Я благодарю вас от ее имени!

П л е х а н о в. Но… Но в России сегодня есть правительство?

С а в и н к о в. Вы возглавите настоящее правительство, как только это так называемое «советское правительство» будет свергнуто, что произойдет в ближайшие дни, если не часы! Европейская пресса единодушно и убежденно предсказывает самые близкие сроки…

П л е х а н о в (перебивая). От чьего имени это лестное предложение, Борис Викторович? Кто был бы за мной, в случае моего согласия?

С а в и н к о в. Пока я не могу назвать вам эти имена, вы должны понять…

П л е х а н о в. Что за конспирации!.. (Вдруг.) Что, если я сам их назову?

С а в и н к о в. Это меняет дело.

П л е х а н о в. Некоторых, во всяком случае… Генерал Алексеев? Адмирал Колчак? Родзянко? Пуришкевич? Можете мне не отвечать, пойму сам. Они ведь уже были у меня… Тоже с визитами! (Помолчав.) Однако… Однако! Только теперь мне становится ясен истинный смысл тех посещений…

С а в и н к о в. Вы… колеблетесь?

П л е х а н о в. Борис Викторович, я сорок лет своей жизни отдал пролетариату, и не я его буду расстреливать…

С а в и н к о в (перебивая). Тогда они сами вас расстреляют! При следующем обыске или аресте! Те самые, которым вы отдали эти сорок лет!

П л е х а н о в. Может быть, но я все равно не буду их расстреливать. И вам не советую этого делать.

С а в и н к о в. Я решительно отказываюсь вас понимать!

П л е х а н о в. Зальете кровью Россию-матушку, каяться потом будете… Ведь вы — старый революционер, герой… Почти цареубийца!..

С а в и н к о в. Не трогайте, это святое, а кругом грязь, прах… (После паузы.) Помню летнее утро. Петроград. Измайловский проспект. Пыльные камни. На мостовой распростертый Сазонов, раненый, со струйкой крови. И я стоял над ним. Рядом — разбитая карета Плеве, и пристав, с дрожащей челюстью, подходит ко мне, а у меня в руках револьвер. И помню я Москву и Кремль. Была зима, шел снег. Я целую в губы Каляева, а через две минуты раздается взрыв, и великий князь Сергей убит. И помню я далекий Глазго. Русский корабль «Рюрик». И я обдумываю, где спрячусь в трюме. И будет царский смотр на «Рюрике», и будет взрыв. Взрыва не было, потому, что был Азеф… (После новой паузы, меняя тон.) А эти… они снова явятся, Георгий Валентинович! Если, конечно, успеют…

П л е х а н о в. Если успеют: должна прибыть охрана из Питера. От военно-революционного комитета. Так мне передали.

С а в и н к о в. Караул.

П л е х а н о в. Охрана.

С а в и н к о в. Часовых у ваших дверей выставят.

П л е х а н о в. Охрану. По личному распоряжению председателя Совета народных комиссаров. Так мне передали.

С а в и н к о в. Председателя «Совета народных комиссаров»!..

П л е х а н о в. Председателя Совета народных комиссаров.

С а в и н к о в. Ульянова!..

П л е х а н о в. Ленина.

С а в и н к о в. Парадокс истории!.. Я ведь, как вы знаете, начинал социал-демократом, пропагандистом в его санкт-петербургском «Союзе борьбы», арестован был, сослан… Он даже назвал замечательной по своей «правдивости и живости» одну из моих статей тех лет о питерских рабочих, цитирует ее многократно в своей программной брошюре «Что делать?». И вот Ульянов-Ленин российский премьер… Он? Не — вы? Где историческая справедливость? Не вы, проложивший марксизму столбовую дорогу в Россию? Не вы, основатель движения, ученик Маркса, друг Энгельса?..

П л е х а н о в (перебивая). Я не пойду против Ленина.

С а в и н к о в. Это… ошибка!

П л е х а н о в. Я не пойду против Ленина.

С а в и н к о в. Это… трагедия! Разве не вы, совсем недавно, вновь напомнили всем шекспировское: «Желающий получить пшеничный пирог должен подождать, чтобы смололи муку»?..

П л е х а н о в. Я и сейчас думаю, что русская история еще не смолола той муки, из которой будет со временем испечен пшеничный пирог социализма… но против Ленина я не пойду.

С а в и н к о в. Я напрасно пришел, Георгий Валентинович.

П л е х а н о в. Напротив, я благодарен вам за этот визит. Именно благодаря вам, вашему… предложению я и принимаю это свое решение.

С а в и н к о в. Ваше имя будет предано забвению… Или — проклятию? Через два-три дня, две-три недели большевизм будет сметен с лица земли русской, и тогда…

П л е х а н о в (качая головой). Большевики — это надолго… Может быть, навсегда… Говорите, знаете Ленина? Не заблуждайтесь!.. Кто его знает, как я? В наше время Керенских, — этой Сары Бернар политической сцены, у которой, кроме нервного голоса, способного исторгать сентиментальные восторги у публики, и не было иного таланта, — в эту нашу эпоху засилья псевдореволюционеров и фразеров, обывателей в жизни и политике, — эта цельная натура Ленина. Самая цельная, самая смелая и последовательная из всех, что я знаю и знал за свою долгую жизнь… Да, он непоколебим и неумолим в своих политических требованиях. Да, джентльменства, пожалуй, в нем нет… Но эта его убежденность, эта фанатичная целеустремленность, эта железная логика, несокрушимая энергия и воля… Ленин напоминает мне титанов Великой Французской революции, чье дело Европа делает и доделывает уже полтора века. Как все это не признать за ним? Если быть честными с самими собой?.. С первого дня, с первого часа своего возвращения в Россию, он, как пущенная стрела, проникая все препятствия и преграды, неостановимо движется к своей цели. Вспомните, тогда, полгода назад, в апреле, когда мы возвращались, — кто, кроме горстки его фанатически преданных приверженцев, воспринял его знаменитый тезис о власти Советов? Социалистическом переустройстве? Сегодня за ним — Россия…

С а в и н к о в. Ошибаетесь!

П л е х а н о в (сурово). Не будем обманываться. Массы — с Лениным. Россия жаждет перемен… Великих перемен!.. А то, что иные с изумлением или потрясением, а другие — с преклонением открывают для себя в Ленине сегодня, в октябре одна тысяча девятьсот семнадцатого года от рождества Христова, — так все это было в нем и раньше… Да-да! В девятьсот пятом… И еще раньше! В девятьсот третьем, на втором съезде… И еще тогда, когда он не был Лениным, а совсем молодым Ульяновым, при самой первой нашей с ним встрече в тысяча восемьсот девяносто пятом году… там, в Швейцарии, в Женеве… в эмигрантском кафе Ландольта!..

И вновь рабочий кабинет В. И. Ленина в Кремле…

Л е н и н. Если бы в ту ночь… ночь петроградского восстания… штурма Зимнего дворца… если бы тогда, в Смольном, нам сказали, что будет то, что есть сейчас… будет вот эта наша победа… никто, даже самый заядлый оптимист, этому не поверил бы! Произошло чудо… Да, тогда, в октябре семнадцатого года, мы представляли себе грядущее развитие в более простой, в более прямой форме, чем оно получилось. Мы клали в основу всей нашей политики быструю, прямую, непосредственную поддержку от трудящихся масс всего мира… Мировую пролетарскую революцию! Судьба осудила нас на одиночество… Да, произошло чудо! В самом деле, с точки зрения простого учета сил — как мы могли выстоять? Слабая, обессиленная, отсталая страна — против бешено-враждебных империалистических держав, сильнейших стран мира? Наша победа казалась немыслимой ни в политическом, ни в военном отношении! И все же это историческое чудо свершилось… (С силой.) Массы! Нас поддержали массы… Октябрь был потребностью громадного большинства трудящихся масс, требованием радикальных революционных преобразований! Ради этого, во имя этого были принесены невероятные жертвы, пережиты неслыханные разорения и мучения! И — свершилось это «чудо»… Мы оказались правы, Октябрь был настоятельнейшей потребностью масс, ибо русская история уже смолола ту «муку» для того самого «пшеничного пирога социализма», во что Плеханов так и не поверил, — и смолола именно в России, раньше, чем в любой другой несравнимо более культурной и развитой стране! Не поверил… Не понял… Не принял… Какая судьба!.. Рабочее движение корректирует, а если необходимо — исправляет концепции самых выдающихся руководителей. Так было… И так будет, когда эти руководители будут цепляться за устаревшее, отжившее, мертвое… попытаются тормозить, заставить жить прошлым… На крутых переломах в жизни общества массы решительно требуют назревших перемен, коренных преобразований от этих руководителей… Либо — их замены, на каком бы Олимпе они ни восседали!.. И эти острейшие революционные требования жизнь ставит сегодня, как ставила вчера, и, вне сомнений, поставит завтра, ибо поколение революции сумеет решить лишь задачу уничтожения старого капиталистического порядка, задачу создания прочного фундамента, строить на котором — новым поколениям… от способности которых к поступательному движению, к пониманию требований времени и к обновляющим переменам… от их успеха или неуспеха в конечном счете зависит и оценка сделанного нами! И если наша работа была трудной, очень трудной, то разве задачи будущих поколений не будут еще трудней? Еще значительней?.. (С пачкой депеш, взятых со стола, энергично направляется к висящей на стене кабинета карте страны; взгляд на депешу — взгляд на карту, взгляд на другую телеграмму, на третью — и вновь на карту, — с озабоченностью, с надеждой, с тревогой.) Ошибки, масса ошибок и промахов, неудачи… Масса неудач… Поражения!.. Сопротивление велико… все еще велико… невероятно велико!.. Но что-то уже удается… Что-то положительное уже безусловно удается… Перелом наметился… Коренной перелом определенно намечается… Обновление началось… Революция начинает побеждать… Революция побеждает… Революция побеждает… (Страстно, и в этом — все, вся жизнь.) Революция победит…