Приключение Питера Симпла

ГЛАВА ПЯТЬДЕСЯТ ЧЕТВЕРТАЯ

Я считал конвойные корабли, стоя на корме. Ко мне подошел Суинберн.

— Какое различие, мистер Симпл, между этой частью света и Вест-Индией, — заметил он. — Черные скалы и сосновые леса никак не напоминают нам голубых гор Ямайки или пальм, колеблемых морским ветром.

— Правда, Суинберн.

— Нам надоест здесь тишь, хотя мы и не будем жаловаться на солнце. Зато, полагаю, канонерские лодки поддадут нам жару. Будьте уверены, лишь только ослабнет ветер, они выползут из своих нор и покоя не дадут нам.

— Вы бывали тут прежде с конвоями, Суинберн?

— Конечно, бывал и видал тут жаркие схватки, мистер Симп, схватки — на какие, полагаю, у нашего капитана не хватит духу.

— Суинберн, прошу вас держать язык за зубами насчет капитана. Вспомните прошлый раз. Моя обязанность запрещает мне слушать вас.

— А я думаю, мистер Симпл, что она предписывает вам даже доносить о том, — произнес капитан Хокинз, подкравшийся к нам и подслушавший разговор.

— В данном случае нет в этом никакой надобности, сэр, потому что вы сами слышали, — отвечал я.

— Слышал, сэр, и не забуду этого.

Я отошел. Суинберн удалился тотчас же, заслышав голос капитана.

— Сколько, сэр, парусов в виду? — спросил капитан.

— Сто шестьдесят три, сэр, — отвечал я.

— Сигнал для конвоя: приблизиться к «Акаете», — ¦ сообщил мичман.

Мы повторили его, и капитан сошел в свою каюту. Бриг делал около четырех миль в час. Море было гладко, и Ангальтский маяк едва виднелся с палубы в двадцати милях на северо-северо-западе. Мы находились недалеко от входа в Зунд— — узкого прохода, ведущего в Балтийское море. Мы вошли в него, сопровождаемые конвоем, некоторые корабли которого находились милях в восьми или десяти позади нас. В Зунде ветер начал мало-помалу утихать, наконец настала полная тишь.

Моя вахта почти заканчивалась, когда мичман, осматривавший в подзорную трубу море по направлению к Копенгагену, доложил, что три канонерских лодки показались из-за мыса. Я оглядел их и отправился рапортовать о том капитану. Когда я вернулся на палубу, мне донесли, что их появилось еще несколько. Наконец мы насчитали до десяти, из них две были большие, называемые ирамами. Капитан вышел на палубу, и я доложил ему об этом. Мы подали «Акаете» сигнал, что неприятель на виду, и получили ответ. Неприятель разделился: шесть лодок поплыли вдоль берега к конвою, находившемуся в арьергарде, три направились прямо к бригу. «Акаста» подала сигнал: «Снаряжать, вооружать боты и быть в готовности». Мы спустили полубаркас и оба катера. Прочие военные корабли сделали тоже самое. Через четверть часа канонерские лодки открыли огонь из своих длинных тридцатидвухфунтовых пушек, и первое же их ядро ударило прямо в корпус брига, позади передних кнехтовnote 30. К счастью, никто не был ранен. Я обернулся взглянуть на капитана: он был бледен, как рубашка. Его глаза встретились с моими. Он обернулся и встретил взгляд Суинберна, настойчиво впившийся в него. Это заставило его перейти на другую сторону палубы. Другое ядро всплеснуло воду близехонько от нас, отразилось и ударилось в коечную сегь, оторвав две койки и бросив их на квартердек. «Акаста» распустила флаг и подала нам сигнал выслать полубаркас и катер на помощь арьергардным кораблям. Тот же сигнал был подан «Айсису» и «Рейнджеру». Я доложил о сигналах капитану и спросил, кому принять начальство над судами.

— Вы мистер Симпл, возьмете полубаркас, а мистеру Суинберну прикажите взять катер.

— Мистеру Суинберну, сэр! — возразил я. — Бриг, по всей вероятности, скоро вступит в битву и услуги его, как канонира, будут необходимы.

— Ну, так пусть идет мистер Хилтон. Вызовите матросов на шканцы. Где мистер Вебстер?

Второй лейтенант находился около нас и ему поручено было исполнять мою должность в мое отсутствие.

Я вскочил в полубаркас и отчалил. Десять других ботов с «Акасты» и с прочих кораблей плыли по тому же направлению. Я соединился с ними. Канонерки открыли теперь огонь по арьергарду конвоя и приближались овладеть им, разделившись на две партии, направлявшиеся к различным его частям. Через полчаса мы были от ближайшей на расстоянии выстрела, и она начала палить в нас. Лейтенант «Акасты», командовавший отрядом, приказал на минуту остановиться и разделил свои силы на три группы, по четыре бота. Каждая из них должна была взять на свою долю по две канонерских лодки и выбрать по одному из крайних кораблей конвоя, чтобы, укрываясь сколько можно за его подветренной стороной от неприятельского огня, быть наготове взять на абордаж лодки, которые попытались овладеть одним из наших кораблей.

Это было дельное распоряжение. Я командовал одной из групп, так как старшие лейтенанты «Айсиса» и «Рейнджера» остались на кораблях. Спросив, против каких лодок мне идти, отправился к ним. Между тем заме, тили, что два прама и две других канонерки, оставшиеся сзади нас и обстреливавшие «Рейхсгорс», также разделились: один прам напал на «Акасту», две канонерские лодки завязали перестрелку с «Айсисом», а другом прам — с «Раттлснейком» и «Рейнджером». Последний находился на одной линии с нами на полмили дальше, так что не мог ни успешно действовать пушками, ни подвергаться обстрелу со стороны неприятеля. Вся тяжесть падала на «Раттлснейк». Прам направил свой огонь преимущественно против него. На расстоянии, избранном неприятелем, только пушки фрегата доставали до него. Прочие военные корабли могли отвечать на его огонь лишь из длинных пушек, которых было всего по две на каждой, каронады же оставались бесполезными.

На одном праме было десять пушек, на другом восемь; последний имел дело с «Раттлснейком». Огонь не прекращался, в особенности между «Акастой» и неприятелем. В четверть часа я достиг со своими ботами корабля, ближайшего к неприятелю; это было большое судно сандерлендской постройки. Канонерки, находившиеся от него в четверти мили, спешили к нему, но, заметив наше приближение, открыли огонь, безуспешный, правда, исключая последний выстрел картечью, когда мы подошли к ним слишком близко. На коротком расстоянии картечь не успела разлететься, но один осколок попал в матроса на носу полубаркаса и оторвал у него три пальца правой руки, державшей весло. Прежде чем они успели выстрелить снова, мы укрылись за кораблем, прижавшись вплотную к его боку. Мой бот, один из всех имел, пушку; я зарядил, дожидаясь залпа канонерок, потом вышел несколько вперед корабля, выстрелил и слова спрятался, чтобы зарядить пушку.

Так продолжалось некоторое время. Неприятель не решался подойти ближе, а только обстреливал сандерлендский корабль. Наконец хозяин его закричал мне:

— Послушайте, шутник, вы решили помогать мне?

Мне без вас было легче. Тогда я получал только свою долю выстрелов, а теперь в меня направлены все. Я продырявлен, как решето, и уже потерял четырех человек. Ну, положим, вы меня уже заколдовали от опасности — так переезжайте теперь к другому кораблю, что впереди нас. А я попытаю сам своего счастья.

Мне это требование показалось справедливым, и так как у другого корабля я был бы ближе к неприятелю и в состоянии помочь этому в случае нападения на него, то я и исполнил его желание. Я получил твердое приказание не пускаться на абордаж неприятеля с такими слабыми силами (на четырех моих ботах было всего сорок человек, тогда как каждая канонерка имела, по крайней мере, по семьдесят), если она не будет пытаться овладеть кораблем. В этом случае я должен был рисковать всем.

Я поплыл к другому кораблю, и капитан, лишь только я подошел к нему, закричал мне:

— Вижу, чего вам хочется, и сейчас оставляю корабль. Возитесь с ним, как угодно. Не хочу терять людей и самому лежать с размозженной головой.

— Вы правы, и ничего не можете сделать лучшего, точно так же, как и мы.

Он спустил свой бот, сел в него с матросами, отплыл к другому кораблю и стал позади него, готовый возвратиться при первом дуновении ветерка.

Канонерки, как и должно было ожидать, направили огонь на покинутый корабль, за которым находились боты, и битва продолжалась в этой диспозиции, пока не стемнело. Лодки не решались приблизиться, а нам запрещено было нападать на них.

Но с наступлением темноты я заметил, что канонерки при каждом выстреле приближались к нам. Я стрелял теперь одной картечью, ожидая перед каждым выстрелом, чтоб отблеск пушек указал мне направление, в котором они находились. Наконец разглядел на расстоянии полкабельтова от нас их длинные низкие корпуса. Было ясно, что они приближаются с намерением взять корабль на абордаж, и я решил предупредить их. Я выстрелил, выйдя вперед из-за брига, и снова со всеми своими ботами возвратился назад, отдав нужные приказания офицерам и приготовившись грести к неприятелю. Канонерки находились на расстоянии полкабельтова одна от другой, гребя наискось. Когда они приблизились к нам почти на такое же расстояние, я подал знак к нападению. Я решил всеми силами навалиться на ближайшую лодку. За полминуты скулы наших ботов вломились в их борта, и, ухватившись за них, мы притянули наши боты к их бокам.

Датчане отчаянно сопротивлялись. Три раза я вступал на палубу, и три раза меня сталкивали вниз. Наконец мы укрепились и начали постепенно оттеснять их назад. Я бросился на шкафут, желая занять позицию во главе матросов. Но удар прикладом мушкета, кажется, по плечу перебросил меня за борт. Очутившись под дном лодки, я вынырнул позади ее, но ударившись, на время потерял чувства и постарался держаться на воде, отплыв подальше от корабля. Тут я наткнулся на доску, упавшую через борт. Ухватившись за нее, мало-помалу опомнился.

Пробудил меня оглушительный выстрел пушки, раздавшийся надо мной. Я заметил, что это стреляла та самая канонерка, на которую я напал. Через некоторое время раздался выстрел с другой лодки, и я заметил, что она гребет к берегу. Проплыла мимо меня ярдах в двадцати. Ухватившись руками за доску, я принялся плыть от берега по направлению к конвоям.

Легкий ветерок зарябил воду. Нельзя терять время. Через пять минут я услышал плеск весел и заметил бот, пересекавший мне дорогу. Изо всей мочи я окликнул его; меня услышали, остановили весла. Я снова окликнул. Бот приблизился, и меня вытащили. На нем был хозяин брига, который, увидев захват одной лодки и отступление другой, плыл осмотреть свой корабль, или, как он выражался, то, что от него осталось. Мы скоро отыскали корабль. Он был очень поврежден, но не имел пробоин в подводной части. Через час ветер усилился, канонада затихла во всех направлениях. Мы исправили повреждения и продолжили путь через Зунд.

Здесь я могу рассказать об исходе битвы. Одна из канонерских лодок другой группы отступила при нападении ботов, другой удалось отразить боты и перебить у нас много людей, но она была сама так повреждена, что вынуждена была отступить, не овладев ни одним ботом.

На «Акаете» было четверо убитых и семеро раненых, на «Айсисе» трое раненых, на «Рейнджере» ни одного; на «Раттлснейке» шестеро убитых и двое раненых, в том числе капитан. Но об этом после. Я нашел, что удар приклада ранил меня вовсе не опасно. Плечо чувствительно побаливало, и с неделю на нем был синяк. Притом, падая через борт, я ударился о доску, и мне почти отрезало ухо. Капитан брига ссудил меня сухим платьем, и через несколько часов я спокойно спал. Но надежда моя вернуться на корабль на следующий день не осуществилась. Ветер был попутным и свежим, так что мы скоро миновали Зунд.

Мы были позади всего конвоя, а передних военных кораблей и видеть не могли. Одевшись, я вышел на палубу и тотчас же убедился, что не придется мне возвратиться на свой корабль до прибытия в Карлскрин. Так и случилось. Около десяти часов ветер затих и с тех пор дул только временами, и так тихо, что мы могли бросить якорь не раньше, как через шесть дней, и прибыли последними.