Приключения богатыря Шовшура, прозванного Лотосом (с илл.)

увидели плешивую гору с белой вер­шиной, обращенной на юг. Взобрались мальчики на вершину горы, спешились, согнули ноги своих коней железом из лучших желез, сталью из лучших сталей и обратили свои взоры на юг. Увидели они башню, похожую на орла, расправившего крылья перед полетом. Ее купола уперлись в небосвод, и вся она пыла­ла издали, подобно огненному языку степного пожара. Реши­ли мальчики: эта башня еще прекрасней, еще богаче великолеп­ного дворца повелителя Бумбы.

Поехали дальше. Вдруг выбегают им навстречу неисчисли­мые косяки лошадей, а впереди мчится молодой исполин в бо­гатых ратных доспехах. «Видимо, хан или сын хана», — подума­ли мальчики и поскакали наперерез всаднику.

Крикнул Шовшур:

— Остановитесь, хан, обменяемся приветствиями! Скажите нам: кто вы, откуда вы родом?

— Я простой табунщик криволобого Мангна-хана, — был ответ.

Поехали мальчики дальше и только через семью семь — сорок девять суток оставили за собою косяки лошадей.

Вдруг выбегают навстречу необозримые стада одногорбых и двугорбых верблюдов, а впереди мчится на богато убранном коне молодой исполин в пышных ратных доспехах, в бешмете, вышитом золотом и жемчугом.

— Брат мой, привет тебе!— крикнул Шовшур. — Кто ты, знатный витязь, откуда родом?

— Я простой верблюдопас криволобого Мангна-хана, — последовал ответ.

КАК РЫЖЕВОЛОСЫЙ УЛАН

ПРОБРАЛСЯ В СТАВКУ ВРАГА

Сказал Шовшур:

— Если у этого криволобого Мангна-хана простой табун­щик одет богаче нашего повелителя Джангара, если верблюдо­пас, у этого криволобого Мангна-хана наряднее нашего Глав­ного Певца Мингйана, если дворец этого хана красивее нашей богатырской ставки, — значит, опасный у нас, могущественный враг. Что же нам придумать, чтобы оказаться победителями? Говорите, богатыри!

Сказал рыжеволосый мальчик Улан:

— Накину и на башню Мангна-хана сотканный из золота аркан, свалю эту башню, а вы схватите Мангна-хана, скрутите ему руки и ноги, суньте его в переметную суму и умчитесь.

Но сын ясновидца Алтана Цеджи возразил:

— Спорить ли нам, мальчикам, силой своей с богатырем, который сильнее самого богатыря Джангара? Ловкостью надо нам взять Мангна-хана, ловкостью и хитростью!

Сказал Шовшур:

— Как это вы, Улан, дали такой необдуманный совет? Видимо, вы потеряли свой ум!.. Словом разума было ваше сло­во, Шонхор! Хитростью надо нам взять Мангна-хана, хитростью и ловкостью!

Так порешив, мальчики пустили своих коней вперед и вско­ре доехали до башни Мангна-хана. Оказалось, что она вы­строена из непробиваемого огненно-красного стекла. Охраняла её, не смыкая глаз, по считая ночей, стража, состоявшая из восьми тысяч воинов. Их копья возвышались подобно деревьям густого леса.

Шовшур обратился к рыжеволосому Улану:

— Проберитесь в ханскую ставку и выведайте похитрее, каковы силы Мангна-хана. Вам, рыжеволосому забияке, поверят, что вы мальчик из селения бедняков, и не причинят вам вреда. Мы же будем стеречь в горном ущелье наших коней.

Улан взобрался на вершину горы и, перепрыгнув через двор­цовую стражу, очутился на крыше ханской кухни. Ловко пере­прыгнул он, да в середине прыжка задел ногой острие копья.

Крикнул воин, державший древко:

— Караул! Кто-то нарушил покой моего копья!

Рассмеялись воины:

— Мы, стоящие с краю, ничего не заметили, а ты, стоящий в середине, врага почуял! Это во сне тебе померещилось! Эх, ты, не знаешь разве, что часовому спать не полагается!

А тем временем Улан незаметно спрыгнул с крыши и вошел в ханскую кухню. Огромная была эта кухня, взад-вперед снова­ли поварята, а багроволицый повар готовил к ужину жере­бячьи окорока.

Улан схватил жеребячий окорок и побежал. Погнались за ним повар и поварята, и, пока они поймали его, успел мальчик съесть весь окорок, выплюнув через рот крупные кости, высмор­кав через ноздри мелкие кости.

Привели мальчика к Мангна-хану. Хан сидел посреди золота и тополей, посреди воинов и рабов, на своем престоле о сорока четырех ногах. Лоб у него был кривой, правый глаз возвышал­ся над левым на семь вершков.

Багроволицый повар, задыхаясь от недавнего бега и страш­ной злобы, сказал:

— Великий хан! Этот рыжий негодяй украл у меня жеребя­чий окорок, и, пока мы поймали его, успел он его проглотить, выплюнув крупные кости через рот, высморкав мелкие кости через ноздри! Накажите его!

— Ловко придумано! — вскричал Улан. — Поверит ли кто, чтобы такой маленький мальчик, как я, мог проглотить сразу весь жеребячий окорок! Великий хан! Ваш повар — обманщик и вор. Окороком он угостил своего любимого дворового пса, а сваливает все на меня. Накажите его!

Мангна-хан обратился к своим белым мудрецам за советом. Те, посоветовавшись, решили: «Не мог этот маленький мальчик совершить такое дело, во всем виноват повар».

Обрадовался мальчик — песню запел. Нежен был его смех, сладок был его голос. Затихло все в ставке Мангна-хана — рас­трогал мальчик суровых воинов своим пением.

Мангна-хан подозвал мальчугана к себе, приласкал его и приказал своим слугам:

— Назначаю этого мальчика Главным Певцом! Выдайте ему придворное платье, да понарядней!

Главный Певец поблагодарил великого хана и сказал:

—Я из цахара, из селения бедняков. Не откажите мне, мой повелитель, в милости: прикажите выдать мне бурдюк кумыса и жеребячий окорок, чтобы накормить моих родителей, падаю­щих от старости и голода.

Улан получил бурдюк кумыса, получил жеребячий окорок и покинул ханскую ставку.

Восьмитысячная стража расступилась перед Главным Пев­цом, и побежал Улан со своей кладью к горному ущелью, где дожидались его два товарища.

— Вот вам еда на три дня, — сказал Улан, — ешьте и пей­те. Сейчас, возвращусь я в ханский дворец, а вам, Шонхор, поручаю утром третьего дня напасть на правое крыло стражи, уничтожить четыре тысячи богатырей... Вы же, Шовшур, уничтожьте четыре тысячи богатыpей левого крыла стражи.

Мальчики сели за трапезу, а Улан вернулся во дворец.

КАК ТРЕХГОДОВАЛЫЙ УЛАН

ПОБЕДИЛ КРИВОЛОБОГО

СВИРЕПОГО МАНГНА-ХАНА

Уже на другой день Улан стал всеобщим любимцем. Девуш­кам пел он такие песни, чтобы они заплакали, женам — чтобы они задумались, старухам — чтобы они утешились, старикам — чтобы они вспомнили старину, воинам — чтобы они пожелали боя. Больше всех полюбила Улана ханша Нинмар, жена Манг­на-хана. Вот и говорит ей певец:

—Я — мальчик из страны Бумбы. А послал меня сюда Главный Певец нашей страны Мингйан, первый красавец все­ленной. Он так прекрасен, что солнце стыдится появляться при нем на небе. Когда поет он, то кажется, что лебеди мелькают в камышах, летя над озером и звеня на двенадцать дивных ла­дов. Сказал он мне: «Полюбил я лунноликую ханшу Нинмар. Узнай у нее, где таится волшебный кривой меч, сделавший кри­волобого Мангна-хана непобедимым. Отними волшебный кри­вой меч, уведи жемчужноокую Нинмар и привези ее мне на седле своего коня».

Не хотела сначала ханша выдать тайну Мангна-хана, но очень уж было ей лестно, что полюбил ее первый красавец мира, да и свирепый Мангна-хан обходился с ней сурово. По­сле долгих колебаний она молвила:

— Говорю тебе не потому, что поддалась уговорам, а по­тому, что жестоко со мной обращается мой повелитель. Знай же: кривой волшебный меч лежит всегда в изголовье Мангна-хана.

Ночью, когда люди погрузились в сон, пробрался Улан в ханский покой. Перешагнул он через телохранителей хана, спавших у самых дверей, и увидел: возлежит криволобый Ман­гна-хан на серебряном ложе, и не поймешь, спит он или не спит. Носом зарылся в подушку, левого глаза не видно, а правый глаз, который выше левого на семь вершков, полуоткрыт. Справа от Мангна-хана находится правый ад, слева — левый ад, а в изголовье лежит кривой волшебный меч.

Схватил Улан волшебный меч, обнажил его и крикнул:

— Не моей рукой будешь ты, Мангна-хан, поражен — это народ Бумбы тебя карает!—и вонзил меч в спину хана.

Застонал Мангна-хан от боли, проснулся. Увидев мальчика, бросил его с размаху в правый ад, но Улан, сын хитрого отца, удержался на земле на мизинце правой ноги. Бросил Мангна-хан мальчика в левый ад, но Улан, потомок хитрейших предков, удержался на мизинце левой ноги. Вступили тогда противники в борьбу. От их дыхания стало горячо ханским телохраните­лям. Проснулись они, посмотрели на борющихся, подумали: «Наш повелитель Мангна-хан за одну ночь не даст никому себя победить», —и перевернулись на другой бок, захрапев.

До первой утренней зари длилась рукопашная схватка. На­конец ухватился Улан за пояс Мангна-хана и перебросил испо­лина через себя, да так, что зарылся Мангна-хан своим перекошенным лицом в шкуру барса, распластанную перед ханским ложем.

Улан подбежал к исполину, набросил поскорей на него свой крепкий аркан, сунул пленника в огромную переметную суму, перескочил через храпевших телохранителей, пробежал не­слышно мимо покоя ханши Нинмар и быстро покинул ханскую ставку.

Сказывают: пока Улан боролся с криволобым Мангна-ха­ном, напали Шовшур и Шонхор на дворцовую стражу. Сбил Шовшур в кучу левое крыло стражи, сбил Шонхор в кучу пра­вое крыло стражи, начали битву. Бросился Шовшур на самого начальника стражи, вогнал в него сандаловое копье Джангара. Хотел Шовшур поднять врага вместе с конем на копье, но тя­жел был начальник стражи — согнулось копье, сломалось в том месте, где древко соединяется с острием.

Что я теперь буду делать? — крикнул Шовшур со слеза­ми досады на глазах.

Молвил Шонхор:

— Слыхал и, что живет здесь, у реки, прославленный куз­нец Дархан Кеке. Он вам поможет. А не поможет Кеке — не поможет никто! Поезжайте к нему. Я же не выпущу этих вояк до вашего возвращения.

Шовшур помчался на Аранзале, достиг реки, увидел дым над кузней. Спрятал он обломки своего копья в прибрежном песке, привязал к дереву, что стояло против кузни, Аранзала, а сам пробрался в кузню.

Жаркая работа шла в кузне Дархана Кеке, — в сутки сме­нилось там несколько paз по сто работников. Нельзя было вхо­дить в кузню без спросу — наказывали таких смельчаков.

Мальчик вбежал и кузню без спросу. Поднялся при виде его один из кузнецов, державший в руках самый тяжелый молот, и крикнул:

— Кто позволил тебе в кузню мою входить? Отсеку тебе сейчас голову!

— Дядюшка, неповинна моя голова: впервые узнаю о ва­ших порядках, — отвечал Шовшур.

Старший кузнец опустил тяжелый молот, обвел кузню крас­новатыми глазами, велел уступить мальчику место у мехов.

Шовшур сел у мехов и легко раздул пламя. Тридцать чело­век едва справлялись с этим делом!

Изумились горновщики, а старший кузнец — это был сам Дархан Кеке — сказал:

— Принеси-ка мне обломки сандалового копья, которые ты спрятал в реке, не то унесут их девушки — озорной народ!

Шовшур принес обломки сандалового копья. Посмотрел на них Дархан Кеке и молвил:

— Это копье сделал я по заказу Джангара семь лет назад. Когда надевал я на копье двенадцатислойный кожух, проник внутрь воздух. Знал я наперед: через семь лет отломится древ­ко от острия именно в том месте, куда проник воздух. Узнал я в рыжем коне, стоящем против моей кузни, рыжего Аранзала, узнаю в тебе сына Джангара. Исправлю тебе копье!

Кузнецы принялись за работу — починили копье. Поблаго­дарил Шовшур Дархана Кеке и помчался к ханской ставке. Напал он на левое крыло стражи и уничтожил его. А Шонхор уничтожил правое крыло стражи.

В это время выбежал Улан, держа в руке переметную суму с задыхающимся в ней ханом. Вскочил Улан с легкостью иск­ры на золотисто-солового коня Шарга, и помчались победители на восток, к своей милой Бумбе.

КАК МАЛЬЧИКИ ВОЗВРАТИЛИСЬ

НА РОДИНУ

Через три дня услышали всадники отрывистый топот стен­ного скакуна. Это догонял их вислоухий Самба, первый стре­лок свирепого Мангна-хана. Не глядя, попадал он в парящего орла; не целясь, попадал он в ласточку. Сам он был одет с го­ловы до пят в железо, не пробиваемое стрелою, непроницаемое для копья.

«Беда! — подумал Шовшур. — Пропали наши головы!»

Вдруг заметил он издали, что Самба, из-за жестокой пол­дневной жары, отстегнул на горле две застежки своего пан­циря.

Шовшур прицелился в заблестевшую на солнце желтую полоску богатырской кожи. Прянула стрела, взвизгнула, полете­ла, со свистом вонзилась в горло вислоухого Самбы, и пал пер­вый стрелок Мангна-хана.

Мальчики приказали своим коням:

— Опередите степной ветер на две сажени, опередите чело­веческую мысль на сажень!

Кони послушались всадников — помчались так быстро, буд­то пугались комков земли, разбрасываемых по дороге, и через сорок девять дней остановились у дворца богатыря Джангара.

Народ высыпал из всех кибиток, приветствуя победите­лей.

А мальчики поставили своих коней на приколе, раскрыли переметную суму, развязали Мангна-хана, приказали ему вой­ти во дворец и сами пошли за ним.

Увидев Мангна-хана, воины левого полукруга предложили ему место на своей стороне, воины правого полукруга хотели его усадить на своей стороне, но Мангна-хан пошел, не оста­навливаясь, и занял место рядом с богатырем Джангаром.

Джангар поднялся навстречу мальчикам, сказал им:

— Спасли вы народ Бумбы от унижения, спасли вы знамя Бумбы от позора!

Поцеловал их повелитель богатырей, усадил на почетных местах, рядом с собой.

Подбежал Гюзан Гюмбе к Улану, подбежал Алтан Цеджи к Шонхору чуть не задушили они детей в своих объятиях!

А Савар Тяжелорукий встал с места, подошел к Мангна-хану и ударил его ладонью по щеке.

Сам собою появился на щеке Мангна-хана цветок лотоса — герб великой Бумбы, появился в знак того, что отныне Манг­на-хан и вся его страна становятся подданными Бумбы на один год и тысячу лет.

Сказал Мангна-хан:

— Во времена хана Узюнга, отца богатыря Джангара, сла­бой была страна Бумба. Думал я, что и теперь она слаба. Но вижу: многое здесь переменилось. Перекочую с моим народом в Бумбу, хочу жить под рукой Джангара, под защитой его бо­гатырей!

Проводили с почестями криволобого Мангна-хана и устроили пир в честь победителей, в честь трехгодовалых мальчиков. Все население необъятной Бумбы угощалось на этом пиру.

И в нетленном сиянье с тех пор

Желтое солнце над Бумбой горит,

И вселенной деянья с тех пор

Высятся, как нерушимый гранит,

Тверже самых твердых пород.

И в золотом совершенстве с тех пор,

В мире, в довольстве, в блаженстве с тех пор

Зажил этот могучий народ.