Приключения Вехтора

Глава 11 Бегство из замка

Уже битых два с лишним часа, Маня сидела в комнате у княжны и пыталась достучаться до совести этого, как она теперь с ужасом понимала, чудовища. За прошедшие несколько часов, она поняла, что всё то, что Сидор пытался ей за последние недели вдолбить в сознание, по поводу облика княжны, чистая правда. И он ничего не выдумывал, когда говорил, что Это, как он постоянно в последнее время называл княжну, не человек.

— Но почему вы не хотите его простить. Ведь это же просто чудаковатый старик, никому не желающий зла. И если он что-то и натворил, то по ошибке же. Он же не знал, как на князя подействует это совершенно у нас обычное питьё.

— Это ничего не меняет. Знал, не знал, думал, не думал. Он должен ответить за то, что сделал. За оскорбление князя наказание одно — смерть.

— Но ведь он не оскорблял.

— Это вы так думаете. А в нашем представлении, это прямое оскорбление. И от кого? От холопа.

— Но ведь он не холоп.

— У нас работает, значит, наш холоп.

— Но ведь он не знал о таких ваших законах. Он не считает себя вашим холопом.

— Он ел наш хлеб, он получал от нас деньги. И на свои опыты, и на свои нужды.

— Ну, какие у старика могут быть нужды. По моему, он даже рубашки себе новой не купил с того времени, как у вас появился.

— Это ничего не меняет. Деньги он брал.

— Так ведь на эти деньги он опыты ставил. Опять же не для себя. Ему не хватало тех средств, что вы ему выделяли на опыты, и использовал то, что вы ему давали на себя. У него же нет ничего своего. Он на себя не потратил ни одной медяшки из того, что вы ему дали.

— Это ничего не меняет.

— Ну как же не меняет, — возмутилась Маня. — Человек вам, за ваши деньги, ничего не требуя взамен, проводит кучу опытов, крайне вам необходимых. А вы говорите, что это ничего не меняет.

— Вы меня утомляете, Маша из Кова, — холодно заметила княжна, продолжая пристально смотреть ей в глаза холодным взглядом голодной змеи. За всё время разговора, она ни разу даже не пошевелившись, и у Маши создалось странное впечатление, как будто она разговаривала с ледяной статуей. — По-моему дальнейший разговор бесполезен, — продолжила княжна. — Если вам так это интересно, то завтра мы его продолжим. А сейчас, оставьте меня.

Взбешённая Маня, понявшая, что ничего она здесь не добьётся, вынуждена была удалиться, постаравшись напоследок, не вышибить дверной косяк. Уж больно ей хотелось от всей души садануть сапогом по этой резной, изящной дверце.

Выскочив как ошпаренная из двери комнаты княжны, Маня минут пять неслась прямо вперёд, незнамо куда, не видя ничего перед собой. Наткнувшись на какой-то стул, неизвестно зачем стоявший в каком-то коридоре, Маша, только расшибив, как следует ногу, пришла немного в себя.

Присев на так, кстати, оказавшийся здесь стул, она задумалась, не зная, что делать дальше. Уныло просидев на стуле не менее получаса, и так и не придя ни к какому мнению, Маня собралась уже было идти к себе в комнату, да неожиданно сообразила, что слепое бешенство занесло её в совершенно незнакомые места, где ей не приходилось никогда ранее бывать.

Внезапно, она услышала чьи-то уверенные шаги, направлявшиеся в её сторону. Встревожившись не на шутку тем, что и её могут заподозрить, бог знает в чём, застав в столь позднее время в столь неподходящем для неё месте, Маня шмыгнула в первую же подвернувшуюся полуоткрытую дверь. Затаившись у окна как мышь, за огромной и тяжёлой портьерой, и надеясь, что идущие в столь поздний час люди пройдут мимо, она, казалось, даже перестала дышать, от страха быть застигнутой за чем-то постыдным, как нашкодивший мальчишка.

— Князь, — услышала она, по всей видимости, конец разговора. — Я, безусловно, вас понимаю, что вы дали им слово. Я понимаю, что они спасли княжну. Я согласен с вами, что надо быть благодарным, но всё равно от них надо избавиться. Это абсолютно нам неугодные люди. Они такие же еретики, как и этот алхимик. Они не чтят традиции и не видят разницы между вами, князем, и каким-то стариком пришельцем. Безродным, безземельным, бесправным, нищим, без какой-либо силы за спиной. И значит, их можно отправить куда-нибудь на рудники, в поле к холопам, смердам. Или, вообще, продать в рабство.

— Пришельцев этих надо повязать и продать. Никто претензий за них не предъявит, и искать их не будут. Одним словом, вам от того один прибыток. И княжна спасена, и денег на приданное привезла с собой, в лице пришельцев, — гнусно захихикал он.

— Что здесь делает это уёбище, — неожиданно раздался голос княжны, внезапно вошедшей в комнату, как оказалось, самого князя. — Проваливай спать, к чёртовой матери, — грязно выругалась княжна, выталкивая местного клирика взашей из комнаты.

— Как же это. Как же так, — растерянно зачастил клирик, бочком, бочком пятясь к двери. — Такая милая юная барышня. И такое к церкви отношение. Я совершенно от вас ничего подобного не ждал и ничем его не заслужил, — продолжал лепетать он, униженно кланяясь, пинками выталкиваемый княжной за дверь.

— Пшёл отсюда, козёл облезлый, — неожиданно грубым и злым голосом рявкнула княжна. — А увижу или услышу, что ты подслушиваешь, то лично обрежу тебе уши.

— Извини дядя, я не тебя имела в виду, говоря про уши, — извинилась перед князем княжна, окончательно вытолкав клирика за дверь.

— Ничего, — усмехнулся князь. — Теперь он будет знать, что ты выросла, и что ты теперь не та маленькая девочка с косичками, бегавшая по замку и всех весело пугавшая. Не та шалунья, и что с тобой придётся теперь считаться.

— Я собственно пришла по поводу пришельцев этих, что доставили меня в замок, — оборвала княжна разглагольствования князя. — И полностью с этим недоделанным клириком согласна. Их надо продать в рабство. Они меня оскорбили. Они не выказывали мне должного почёта и уважения. Они вели себя со мной запанибратски, как будто мы ровня. В них нет уважения ни ко мне, ни к моему положению. И эта их Маня. Возомнила о себе, бог знает что. Постоянно сравнивает меня с какой-то своей сестрой. Она видела все мои унижения в пути. Она не защитила меня от пренебрежительного ко мне отношения со стороны своих спутников, так как это должно быть мне положено. Они должны быть уничтожены.

— И к тому же, дядя! — возмущённо воскликнула княжна, — ты неосмотрителен. Эти бродяги набрали слишком много черенков шишкой-ягоды. Да и помимо этого, ещё разных экзотов понабирали. Разве ты им разрешал брать черенки злой колючки, что прикрывает наш замок со стороны озера?

— Да брось ты, племянница, — благодушно откликнулся князь, вальяжно развалясь у камина с кубком в руке. Всего то два-три небольших короба. На пару лошадей поклажи. С учётом опилок и льда засыпки, ну, сколько там может оказаться саженцев. Ну, десять, ну, двадцать. Не более. Нам это не страшно. Пусть им.

— Дядя! Там не саженцы! Там черенки! И в этих, как ты их называешь 'небольших' коробах, по десять тысяч черенков в каждом. А это, в потенциале, сорок тысяч плодовых кустов шишкой-ягоды. И не дичка, а нашего родового сорта, нигде более не встречающегося. Элиты!

— А это уже потенциальный конкурент. Даже если у них приживётся не всё, то и половины этого более чем достаточно, чтобы потеснить нас на рынке дешёвого вина.

— Девочка моя, ты ошибаешься. Этого не может быть. Да где они там поместятся. Сама посуди. Один черенок, да длиной семьдесят один сантиметр…., - принялся считать старый князь.

— Длиной пять-десять сантиметров, дядя, — перебила его княжна. Повторяю. От пяти и до десяти, а не семьдесят один, не сто и не стодвадцать, как у нас принято. Они оказались не так глупы, как мы думали. Они берут гораздо меньшие черенки, чем у нас принято и считают, что они приживутся. Они умеют работать и знают что делают. Дядя! Они опасны! Надо немедленно уничтожить весь их сбор. А им, раз уж ты, так неосмотрительно пообещал подарить саженцы, дать по паре-тройке хилых прутика. Пусть сажают, сколько влезет. Пока вырастет, пока смогут размножить, пройдёт лет двадцать, а к тому времени все уже будут культивировать эту ягоду. Только вот конкуренции нам представлять не будут. Мы пойдём ещё дальше.

— Вот так и получится, что и слово сдержал, и монополию нашу на вино защитил. А то и придушить тишком, где-нибудь на обратном пути, а то и самом замке, можно. Чтоб и не узнал никто, и на тебя не подумал. В замке даже предпочтительней. Все свои, никто не проболтается, да и слуги, видя такое дело, молчать будут.

— Да-а-а, девочка, — покрутил головой князь, внимательно на неё посмотрев. — Похоже, кто-то в твоём семействе тебя крупно недооценил. С твоей хваткой, да с твоим упорством, не замуж за старого пердуна выходить, а единолично править боярской вотчиной, а то и любым княжеством. Недооценил тебя мой братец со своей жёнушкой. Недооценил. А ведь мы с тобой интересные дела можем закрутить. Мне то такой разворот даже в голову не приходил, а ты вона как повернула. Но только уничтожать черенки мы не будем, а заложим из них новую плантацию. А помогут нам в этом те самые хитрецы, что их же и заготовили. Вот и посмотрим, как они это смогут. А не смогут, заставим. В конце то концов, не пропадать же добру, — рассмеялся князь. Так что готовься племяша. Мои деньги, статус и возможности, да твоя голова. Вместе мы многое можем.

— Есть у меня одна задумка, — ненадолго замолчав, продолжил князь. — Не хотел до времени говорить, да видать время это подошло.

— Это ты про то, что бояр надо под себя подмять? — усмехнулась княжна. — Так я только и жду от тебя предложения.

— Вот именно, бояр то мы, со временем, и подомнём, — согласно кивнул головой князь. Сами будем править. Самовластно! — чуть не закричал он от радостного возбуждения.

— А не боишься, дядюшка, что я и тебя подомну, что сама буду править, да хозяйничать. Сам же признал, что моя голова многого стоит.

— Нет, моя дорогая, не боюсь. Стар я уже бояться, да и терять мне нечего. Ещё пара, другая лет и скинут меня бояре с трона княжеского, а то и вовсе тишком удавят. Так что тебе прямой резон за спиной моей отсидеться, да силушки поднабраться. А там, глядишь, и смуту замутим, посадим тебя на трон княжеский. Муженька тебе подберём. Тихого, да покладистого. Для спокойствия боярского. Никто и знать не будет что, да откуда, и почём.

— А укрепимся на троне княжеском, так там уж и поздно боярам менять что-либо будет. Силу наберём, всех в бараний рог скрутим. Мне уже такими вещами заниматься поздно, годы не те, да и не для кого, а тебе, вроде как пока незачем, да ещё и рано. Вот вместе, по очереди, мы это дело и осилим.

— Ну, а уж совсем потом, как утвердишься на троне, то и я, уже за твоей спиной, отсижусь спокойненько. А то, бояре, взяли в последнее время моду князей бывших и нынешних разорять, да по миру пускать. Ты что думаешь, князь Бугравский просто так разорился? Ошибок мол, напорол? — прищурив левый глаз, въедливо спросил князь.

— А что? Нет, что ли? — задумчиво протянула княжна. — Никто его за руку не тянул и в экспедицию эту, на южный континент, не гнал. Сам корабли снарядил, сам и потерял, — добавила, как припечатала, княжна.

— Ну да, ну да. Сам. Конечно же, сам. Кто же ещё, как не сам? — развеселился князь.

— Ты что-то знаешь, дядя, — уставилась на него княжна. — Коли знаешь — говори. Не тяни кота, сам знаешь за что.

Князь медленно прошёлся по комнате, постоял у камина, подошёл к окну, практически вплотную к шторе, за которой укрывалась Маня, и задумчиво уставился на огоньки далёкой деревеньки. Мане, стоявшей от него буквально в полу шаге, было отчётливо видны капельки пота, выступившие у него на дряблых старческих щеках.

Княжна, сидя у камина, молча и терпеливо ждала, зная по опыту, что в этом состоянии князя лучше не трогать и течение его мысли — не перебивать.

— Был у меня человечек один, — вполголоса, чуть ли не шёпотом, проговорил князь, — незаметный такой. В двух шагах рядом пройдёшь, внимания не обратишь. И послал я его наняться матросом на те суда, что на континент южный собирались. Тогда как раз призыв бросили, нанимали охотников до богатств заморских. Своих, мол, не хватает.

— Мне тогда ещё это странным показалось. Ну да не о том речь. Словом, матросом ли, стюардом ли, коком ли, но, главное, попасть на те корабли и внимания к себе он не должен был привлекать ни под каким видом.

— Так оно и вышло. Нанялся он на корабль. Причём, как удачно получилось, именно на флагманский, поближе к руководству экспедиции. И тихо, незаметно так, делал своё тайное дело. За капитаном присматривал, почту перлюстрировал и, донесеньица мне регулярно передавал. Так, мол, всё, и эдак.

— Главное же, что не ждал от него никто никаких таких особых талантов. И внимания на него никто не обращал. Ну, матрос и матрос. Много их там таких бегает.

— Так что когда вышел бунт среди матросов, уже по возвращении того, что осталось от экспедиции, домой в порт. Когда боярская гвардия вырезала поголовно казармы с бунтовавшими матросами, никто и не обратил внимания, что исчез матросик-то. Бесследно, заметь. Много тогда народу погибло и никто трупы, особенно не считал и к личностям погибших не присматривался.

— Так вот, — продолжил князь. — Добрался он до меня, чуть живой, правда, уже чуть ли не на последнем издыхании. И поведал много чего интересного. Мол, с самого начала слишком много странного было связано с этой экспедицией. Начиная со снабжения, когда взяли столько продуктов, что их едва, едва хватало на скудное питание матросам, да воды — только на один-два месяца пути. А плыть, если ты не знаешь, требуется три-четыре месяца, а то и не управишься за этот срок.

— Да и пресловутое нападение пиратов, как-то слишком удачно и вовремя подвернулось. Как раз, как вода кончилась, так и пираты появились. Как знали.

— Ну, всё. Абсолютно всё, было против этой экспедиции.

— Внешне, вроде бы, всё хорошо, всё естественно, всё нормально. Да только торчали отовсюду ушки боярские, да ручки их тяжёленькие чувствовались. Так, незаметно, на грани восприятия, как писк комариный. Ну да, человечек то у меня был наблюдательный, все, что надо заприметил, да ниточки то и вытянул. Одним словом, бояре тех пиратов натравили на корабли княжеские, а потом, для сокрытия следов, бунт в казармах учинили. Они же его, бунт этот, и подавили, да свидетелей лишних под шумок вырезали. Пойди теперь, докажи что-либо. Вот так вот. А ты говоришь, боюсь ли я.

— Боюсь, племяша. Боюсь. Да не того боюсь, что ты меня, старого, подсидишь. А того боюсь, что дело моё тайное, на возвышение рода нашего, княжеского, направленное, сгинет, прахом пойдёт. Не боярского, заметь княжна, а княжеского.

— А так оно и случиться может, коли Ты не включишься, в это дело моё. Давно я за тобой наблюдаю. Вот только с женихом твоим, пердуном старым, не доглядел. Только вот, думается мне, не просто так тебя взялись срочно замуж выдавать. Какие года твои? Это у смердов принято, чуть сиськи вылезли, так и замуж пора, а то и ранее. Как бы не были это поиски врагов наших, бояр владетельных, заранее убирающих семью нашу из списка кандидатов в князья.

— Тебя замуж за старика, да в медвежий угол, или в пограничье на ящерову кромку. Кажется, там где-то у твоего жениха замок.

— Там, там, — мрачно подтвердила княжна.

— Братца твоего, бестолкового, — продолжал князь. — К этому делу не пристроишь. Вот уж дал бог племянничка. Одна извилина в голове, да и та на баб заточена. Ему бы к амазонкам. Вот те бы быстро ему укорот дали. Обложили бы жёнами, как свинью мочёными яблоками, да кормили на убой. А тому, дураку, больше ничего и не надо. Так что ты моя единственная надежда.

— А вместе мы сила. Твой ум — моя сила. Поперва то я порулю, а потом уж и ты дело наше семейное, в рученьки свои белые, примешь. Ну, как? По рукам, племяша? — спросил князь, протягивая руку.

— По рукам, дядя! — протянула свою руку княжна. — Ты, я вижу, времени зря не терял и всё что надо обдумал. Да и возможностей твоих я, до совершеннолетия, не имею. Так что, как говорится: 'С утреца и примеца'. И за гостей наших, пронырливых, и за бояр зарвавшихся, и за химика-отравителя.

— И всякое большое дело будем теперь начинать с ма-а-а-ленького такого веселья. С костерка такого махонького, да с человечком ста-а-реньким, — скаламбурила княжна, весело рассмеявшись.

— Всё бы тебе веселиться, проказница, — подхватил её спич князь, ласково, с улыбкой, глядя на неё добрыми стариковскими глазами.

— Ладно! — махнул князь рукой. — Будет тебе веселье маленькое перед делами трудненькими. А сейчас, спать. Спать, спать, спать. Перед завтрашним трудным днём выспаться надо, чтобы ничего не забыть из планов наших громадьё.

Княжна, весело крутнувшись и распустив колоколом пышные юбки, вприпрыжку, побежала к себе, а князь принялся перебирать бумаги, в беспорядке разбросанные по рабочему столу, тихо что-то ворча себе под нос.

Маня медленно, тихо как мышь, с застывшим, сведённым злой судорогой лицом, осторожно выскользнула из-за портьеры углового окна. Неслышно ступая босыми ногами по пушистому ворсу толстого ковра, Маня медленно прокралась за спиной князя в соседнюю спальню, где она краем глаза, из-за портьеры видела выход на окружающую этаж террасу. Тихо, боясь лишний раз вздохнуть, Маня тихо распахнула в приоткрытую дверь на балкон и, пригибаясь под подоконником окна кабинета князя, прокралась обратно к двери, выводящей с балкона уже во внутренние помещения замка.

— 'Слава богу, что дверь не закрытая', - с облегчением подумала Маня, протискиваясь в проём полураспахнутой двери.

— 'Вот так и князюшка. Ай, да радушный хозяюшка, — покрутила головой Маня. — Да и княжна то, какова. А со стороны взглянешь, дюймовочка. Сущий ангел. Солнышко лесное. До поры, нетоптаное', - зло закончила размышления Маня.

— 'Сучка, гадючка. Такую не то, что оберегать, такую давить надо. Везде и всегда. Сразу. Чтоб не извернулась, да не укусила зубками своими ядовитыми. Чтоб даже на семя ничего не осталось. Змея. Подколодная змея', - продолжала шипеть про себя Маня.

— 'Срочно к Сидору. Сваливать надо. Немедленно. Пока не рассвело. Пока ещё есть время', - судорожно думала уже на бегу Маня, бешеным галопом несясь по пустым коридорам гостевого крыла замка.

— 'Хорошо хоть стражи в нашем крыле не выставлено. Есть бог на свете! Есть! Ну, я тебе устрою, княжеское ваше сволотеньство. Попомнишь ты нас, милая. И тебе, князёк, припомнится: и корешки куста-ягодки, и костерок праздничный, и благодарность княжеская за племянницу спасённую. Монополия, говоришь. Будет тебе монополия. Хрен ты что-либо продашь. Задавим гада. На корню задавим. За корни, задавим на корню', - уже совсем весело, чуть ли не в голос, промурлыкала про себя Маня.

— 'Не видать тебе трона князей, как и собственных ушей, — поморщилась от корявой рифмы Маня. — Хотя, как раз ушей то у него и нет', - весело вспомнила она про отсутствующее у князя ухо, потерянное им то ли в бою со звероящерами, то ли выдранное медведем на охоте, заодно с половиной скальпа.

— Сидор! Сидор! — придушено сипела Маня, судорожно дёргая закрытую дверь их общей комнаты.

— Вот чёрт! Заперто! Спят заразы! Сидор! — чуть не плача, продолжала орать придушенным голосом Маня.

— Ты чё орёшь, дура! Совсем с ума сбрендила. Ночь на дворе, — неожиданно раздался над её ухом яростный шепот Димона. — Стряслось что. Или опять с княжной чего не поделили, — продолжал он шептать, открывая дверь и пропуская Маню вперёд.

— Сваливаем, — яростно зашипела на него Маня, бросаясь в свой угол за вещами. — Немедленно сваливаем. Утром князь с княжной турнут нас отсель. Да корешки наши отберут. Всучат по паре дохлых кустиков, и бывай здоров. А старика вашего, на костёр. А то и нас, глядишь, ему в компанию подсунут, — давясь словами, скороговоркой выпалила Маня, судорожно засовывая свои вещи в заплечный мешок.

— А ты что сидишь? — набросилась она на флегматичного Димыча, устроившегося рядом с ней на стуле и молча провожавшего глазами мятущуюся по комнате Маню. — Живо собирайся. Не успеем до утра, здесь и останемся. В веках и твёрдой памяти. Точнее в порошкообразной памяти, на полях рассеянной. В виде удобрений. Зольное удобрение, знаешь, есть такое, — продолжала частить Маня, судорожно мотаясь по комнате. — Стоп, а чего это ты сидишь? — удивлённо она на него посмотрела, на миг остановившись.

— Маня, всё давно уже собрано, — поднялся со стула Димон, подхватывая вещи и направляясь к двери. — Ждём только тебя. Ты одна, что ли, такая умная, князюшку нашего раскусила. Ещё со вчерашнего утра Сидор обратил внимание на странное поведение нашей княжны. Ходила тут, ныряла носом своим по всем углам. В баулы, да короба наши, непонятно зачем, заглядывала. В отличие от тебя, ни я, ни Сидор, никогда ей не верили. Ни тогда, ни сейчас. А уж здесь то, в родных пенатах, нутро княжны и выползло. Думаешь, мы ей поверили, что жечь никого не будут, да саженцы шишкой-ягоды подарят. Щаз! Да после того, как она доктору, с того света её вытасщему, да от гангрены спасшему, полушки медной не заплатила, не было у нас никакого к ней доверия, как и расчётов на слово её княжеское. Да и дворня, местная, Корнею, много чего порассказывала подобного и о князе и о княжне. Два сапога пара, что один, что вторая…

— Стой! А химик! — чуть не в голос заорала Маня, став столбом посреди замкового двора, куда они к тому времени уже добрались.

— Да тише ты, скаженная, — зашипел на неё взбешённый Димон, быстро увлекая девицу в тень от замковой башни. — Забрали мы твоего химика, забрали. Тебя только и ждали. Уж семь пар сапог у задней калитки стоптали, тебя дожидаючись. Лошади готовы, рассвет скоро, у старика крышу от страха снесло, трясётся весь, рвётся из замка, а ты тут сцены устраиваешь. Да посреди двора. Всполошишь охрану, будет нам веселье, а уйти надо тихо. Пока стража не проспалась. Даром что ли Корней вечером на охрану чуть ли не двадцать литров 'спиритуса' перевёл. Хоть князь и мечет икру по поводу водки, а народ местный химика зауважал, особливо продукт евойный.

— Ну да, зауважал, а на костёр завтра потянули бы не рассуждаючи, — прошипела себе под нос Маня.

— Чего ж ты от них хочешь, холопы. Пить, жрать, да баб е…ть — вот всё что их интересует.

— Да не тыкай ты своими грабками мне в спину, — рассерженным котом зашипел Димыч на подпрыгивающую от возбуждения Маню. — Вся спина в синяках будет.

— Будет, будет. Всё тебе, милый, будет! — радостно зачастила Маня, увидав в светлом створе калитки тёмные силуэты Сидора и Корнея.

— Милый? Всё будет? — задумчиво протянул Димон, вопросительно подняв брови и демонстративно останавливаясь. — А что, я не прочь. Вечерком, да…

— По шее тебе будет, козёл озабоченный, — зашипела сдавленным шёпотом Маня.

— Маня, Димыч. Ещё одно слово, и я сам, лично, дам обоим по шее, — раздался тихий, ровный голос Сидора. — Не откажу себе в удовольствии.

Притихшие и разом растерявшие всё неуместное веселье, Маня с Димичем, уже молча, без разговоров, вскочили на лошадей. И вся группа тихо и беззвучно выскользнула из задней служебной калитки такого негостеприимного замка.

Медленно и осторожно переступая обмотанными тёмными тряпками копытами, небольшая группа всадников с длинным обозом из вьючных лошадей, таясь в ночной тиши, медленно огибала по краю замковый посад. К сожалению, для бегства, из замка у них был единственный путь, по которому им можно было двигаться. Только туда, на юг, минуя столицу, в тот край, откуда не далее пяти дней назад прибыли теперешние беглецы, и можно было им двигаться. С других трёх сторон замок охватывали княжеские плантации. Туда вело множество широких, хорошо накатанных дорог, но всё это были хоть и достаточно широкие, но разбитые колеями телег тропы, резко обрывающиеся где-то там, вдали, ближе к горизонту, перед глухой стеной далёкого, непроходимого леса, подступающего своим краем вплотную к княжеским плантациям.

Осторожно выбравшись на главную дорогу, и остановившись передохнуть, они закрепили на копытах лошадей ветки, ещё с вечера заранее нарубленные и спрятанные в ближайших к замку кустах. Заметая следы и поднимая клубы едкой, удушающей пыли, группа всадников, чуть пришпорив лошадей, зарысила к недалёкой столице.

— Если сразу не хватятся, то пыль скоро уляжется, и ни одна собака не будет знать, в какую строну, мы двинулись, — неожиданно проговорил Корней.

— Особенно учитывая то, что тут всего одна только дорога и дальше замка идти просто некуда. Дальше только лес, горы, а за ними ящеры, во всём своём богатом разнообразии, — насмешливо согласился с ним Димыч. — И никаких дорог в ту сторону.

— Да мало ли что, — с некоторой долей сомнения в голосе, продолжил Корней, — вдруг, да не сообразят. Конечно, рассвет уже скоро, — хмуро бросил он, подымая голову и приглядываясь к сереющим верхушкам деревьев, — но хватятся нас не раньше, чем часа через три, четыре. Спиритуса вчера не жалели, так что пока проспятся, пока почешутся. Часа три, четыре у нас в запасе точно есть, а то, глядишь, и поболе.

— Ты забыл про князя, не говоря о княжне, — тихим голосом заметил Сидор. — Они встают рано. А как заметят, что весь гарнизон в лёжку лежит, такой вой подымут, — Смурной Сидор покрутил задумчиво головой. — Это же надо такая оплеуха князю. Гости сбежали, да ещё и химика с плахи выкрали. Нет, эти оба два так просто от нас не отстанут.

— Да положи ты его поперёк седла. Свалится же! — неожиданно зашипел он на Маню. — Аккуратней клади, видишь, вся спина на лоскутки нарезана. Куда ему в седло. И так, непонятно на чём держится.

— Похоже, весь пар уже из старика вышел, — тихо заметил он. — Так что крепи его как куль и ходу, — рассерженно зашипел Сидор, поддерживая сваливающегося с лошади алхимика.

Всё оставшееся время до рассвета, они старательно нахлёстывали лошадей, стараясь удалиться от замка как можно дальше. Тяжело груженые лошади, поначалу взявшие резвый темп, к рассвету уже выдохлись и теперь едва тащились, вяло передвигая копытами, медленно но верно приближая погоню.

В это тихое раннее утро позднего лета в замке было как-то по-особому тихо и умиротворённо. Уже временами, в редкие пока ещё дни, чувствовалась приближающаяся дождливая и холодная осень, но пока ещё, вот так, как сегодня, природа баловала людей такими вот чудными, тихими рассветами.

На открытой галерее, опоясывающей по периметру дворец, этим прекрасным, ранним утром, рядом с накрытым для лёгкого завтрака столиком, возле изящного плетёного кресла, стояла юная княжна. Она молча любовалась потемневшими от времени каменными, недавно подновлёнными зубцами крепостной стены, едва, едва ещё освещёнными первыми лучами восходящего солнца.

— Я смотрю, ты тоже не спишь, — заметил тихим голосом князь, выходя на пустынную галерею.

— Что-то ты рано сегодня, — заметил он, поёживаясь от утренней прохлады и душераздирающе зевая.

— Все важные дела надо начинать рано с утра, — в полголоса откликнулась княжна, как-то тихо и мило улыбнувшись. — Да и не спится мне что-то. Всю ночь какие-то кошмары снились, да казалось, что кто-то по замку шныряет.

— И тебе тоже? — удивлённо посмотрел на неё князь. — Я так вообще не уснул. Всю ночь провозился с бумагами, всё заснуть никак не мог, а теперь, смотрю, уже и спать поздно ложиться, солнце встало.

— Что-то наших земных друзей нет, — с некоторой рассеянностью заметил князь, бросив усталый, невыспавшийся взгляд на замковый двор. — То каждое утро скакали тренируясь по двору, как ошпаренные тараканы, пугая наших слуг. А тут куда-то разом пропали. Заболели, что ли, — хохотнул он довольно. — Вот будет смеху то. Костёр, как лекарство от простуды, — придав себе многозначительный вид, усмехнулся он.

— Вот и я смотрю, что-то нет никого, — задумчиво протянула княжна, в который раз внимательно оглядывая пустынный двор замка и безлюдные стены. — А где стража? — подозрительно прищурясь, она принялась более внимательно присматриваться к крепостной стене. — Сколько уже стою, а ни одна зараза в пределах видимости, так и не появилась.

— Действительно странно, — заметил князь, внимательно оглядев стены. — А нет, — обрадовался он, разворачиваясь в сторону входной двери на террасу, — одного такого вижу.

— Это Хамсат, — раздражённо откликнулась из-за его спины княжна, — мой телохранитель. Я его посылала узнать, куда это все подевались.

— Никого нет, — бросил единственное слово подошедший слуга и молча уставился на княжну.

— Подробнее, — нахмурилась та, разом помрачнев. — Вечно тебя переспрашивать надо.

— Комната пуста, — невозмутимо откликнулся тот, не обратив ни малейшего внимания на недовольство княжны. — Вещей нет. Остаётся проверить только конюшню.

— Так что ж ты стоишь, — зашипела от злости княжна. — Бего-ом! Живо! — заорала она полным злости голосом на весь замок.

— Проспали, — прошептала тихо княжна, поворачиваясь обратно к князю. — Вот тебе, дядюшка, и ответ, почему стражи нет. Перебили, сволочи.

— Тогда и нас должны были бы, заодно, — хмуро бросил князь, наблюдая за несущимся по двору Хамсатом.

— Не-ет, — протянула княжна, глядя на князя застывшим злым взглядом. — Ты не знаешь этих людей, так как я. Но, похоже, что и я их плохо знаю. Неужели почувствовали, — в полголоса, как бы про себя, спросила княжна. — А что? Эти могут. И эта их девка, потаскушка, — тихо, сквозь зубы зло выругалась княжна, — не так видимо проста оказалась, как передо мной прикидывалась туповатой селяночкой.

— Нет никого, — бросила она князю, заметив Хамсата, стоящего в воротах конюшни и отчаянно размахивающего руками. — Ушли! Теперь будем ждать, — усмехнулась она, облокачиваясь на парапет галереи и с задумчивым видом уставившись на зубцы крепостной стены в первых лучах восходящего солнца.

— Что ждать? — недоумённо уставился на неё князь. — Что же ты стоишь! — неожиданно накинулся он на неё, как-то разом очнувшись. — Иди, собирайся, а я сейчас же к гвардейцам. Не уйдут. У них груз тяжёлый, — лихорадочно зачастил князь, суетливо оглядываясь по сторонам и выискивая пропавших стражников. — С ним они далеко уйти не могли. Нагоним, ещё до обеда. Нагоним, никуда не денутся. От князя Подгорного ещё ни один не ушёл.

— Эти уйдут, — флегматично заметила княжна на возбуждённую речь князя. — И тебе лучше их не догонять. По крайней мере, сейчас, когда у тебя нет твоей гвардии.

— Ничего, — раздражённо откликнулся князь. — И с оставшимися, я с этими бродягами справлюсь. И не таких прытких догоняли.

— Повторяю, — начиная раздражаться, негромко заметила княжна. — Тебе лучше их не догонять!

— Ну нет, — рявкнул князь в бешенстве. — Ты в горячем бреду напридумывала себе сказочек о страшных иноземцах, а это оказались обыкновенные вороватые бродяги. И от меня они не уйдут. Повешу! — И плюнув на безразлично стоящую, на галерее княжну, бросился в казармы стражи.

Следующие полчаса в замке стоял гвалт и ор, издаваемый преимущественно одним только князем. Остальная челядь оказалась ни на что не пригодна. Абсолютно. Даже на ругань.

Стража, к которой бросился князь, была пьяна. И не просто пьяна, а в лом, до потери человеческого облика. Отдельные особи, которые хотя бы выглядели как гуманоиды, не могли даже слово связно выговорить, а не то, чтобы куда-либо двигаться.

Озверевший князь, позабыв обо всём, самолично притащил несколько вёдер холодной воды из колодца, обливая пьяных гвардейцев и пытаясь привести их хоть в какой-нибудь разумный вид. Но добился совершенно обратного.

Едва на них пролилась божественная влага холодной воды, как они тут же потянулись к этому божественному нектару, как изнурённый путник в безводной пустыни.

С жадным видом припав к принесённым князем вёдрам, они, выдирая вёдра из его рук и отталкивая друг друга, бросились жадно пить, пытаясь залить бушевавший в их нутре пожар. И их развезло по новой. Сразу и опять в хлам. Кто был послабее, так и свалился прямо возле ведра, не успев даже добраться до койки.

— Это не моя гвардия, — глядя на всё это безобразие белыми от бешенства глазами, тихо проговорил князь, от злости, с трудом двигая сведёнными судорогой челюстями. — Это…

— Быдло, пся крев! — неожиданно раздался рядом с князем хриплый, скрипучий, как несмазанные дверные петли, голос. — Пить не умеют, а жрут в три горла. Но ничего, я их быстро протрезвею. Корней был прав, гонять их надо как сидоровых козлов.

Медленно, грозно повернувшемуся в ту сторону князю предстала картина абсолютно трезвого и бодрого его собственного сотника с красными как у варёного рака глазами и жутким перегаром, дошибающим даже до стоящего в четырёх шагах князя.

— А ты, почему трезвый, — в тихом, еле контролируемом бешенстве негромко поинтересовался князь, брезгливо сморщившись от густого сивушного духа, пахнувшего с той стороны.

— А я не трезвый, — бодро ответил сотник, — я похмелённый.

— Ка-а-к-кой!? — зверея на глазах, тихо переспросил князь.

— Похмелённый, я, — бодро ответил ему сотник, не замечая реакции князя. — Не то, что эти скоты, — ткнул он пальцем в мычащих что-то невнятное гвардейцев. — Сказано было, надо оставить на опохмел, так нет же, всё выжрали, сволочи.

— Кем сказано? — тихо поинтересовался князь, судорожно стиснув зубы и глядя на сотника белыми от бешенства глазами.

— Как кем? — удивлённо посмотрел на него сотник, наивно хлопая глазами. — Так вашим же алхимиком и было сказано. Он как изобрёл этот продукт, 'спиритус', то есть, так сразу же и предупредил, чтобы до конца никогда не пили, а оставляли на утро, на опохмел. — Так этим скотам, — сотник пренебрежительно ткнул носком сапога в ближайшее лежащее перед ним тело, — всё едино, что говори, что не говори. Как до винища дорвутся, так не успокоятся, пока всё не выжрут. Привыкли к местному винцу, лёгонькому, вот и понять никак не могут, что это, — начальник стражи с многозначительным видом ткнул указательным пальцем в потолок казармы, — так пить нельзя.

— Нет, — начальник покрутил головой, — не понимают, — довольно усмехнулся он, горделиво подбоченясь и, не замечая реакции князя на его слова, — что спиритус, это не вино.

— А ты значит, такой умный, — зло, прищурив глаза, тихо поинтересовался князь. — Небось, у тебя и запас этого спиритуса найдётся?

— А то! — довольно заметил сотник, дыхнув на брезгливо сморщившегося князя густым сивушным перегаром. — Бутылочек несколько будет. Как раз хватит, чтоб похмелить этих мерзавцев.

— Так что ж ты стоишь, скотина! — заорал, уже не сдерживаясь, князь. — Иди и похмели эту сволочь, и чтоб через пять минут они все были на ногах.

Шарахнувшийся от неожиданности в сторону сотник мигом подхватился и бегом бросился обратно в свою коморку, доставать припрятанную заветную бутылку 'спиритуса'.

— Господи, — шептал себе под нос очнувшийся наконец-то Начальник местной Стражи. — Ну какой же я идиот. Куда лез к князю под горячую руку. Знал же, что он за скотина, так нет же, захотелось выслужиться. Показать, что сам не такой как все, что меня ни одна зараза не берёт. Показал, — ругал он сам себя.

— Послушался, называется, профессора, — шептал он себе под нос, несясь в свою коморку. — Дурак! Нет бы как все. Напился и забылся. И никакого спроса. Нет, чтобы пропустить его слова мимо ушей, как мои оглоеды. Тогда бы и спросу сейчас не было.

Бросившись, выполнять поручение князя, он, как ни старался, но за пять минут, не уложился. Хоть и пришли гвардейцы более менее в себя после налитого каждому стограммового стакана разведённого спиритуса, но ни для погони, ни вообще для чего-либо толкового, они были совершенно не пригодны. Бледными, шатающимися буквально от ветра, тенями бродили они по казарме, с трудом держась за стены и глухо постанывая. Нет, они были совершенно непригодны ни для чего, а уж для погони, тем более.

Сотнику, попытавшемуся было усадить их в сёдла, так и не удалось ничего от них добиться толкового. Только некоторые из них, двое, или даже трое, с трудом сумевших взгромоздиться на коней, буквально через пару минут после того свалились им под ноги. А один, самый 'счастливый', умудрился даже при этом сломать себе руку.

Бледный от бешенства князь в бессильной злобе наблюдал за всем этим безобразием, понимая, что он не имеет ни малейшей возможности что-либо изменить. Вконец взбесившись, он приказал влить в горло каждому из тех, кто смог хоть подняться с кровати, ещё по стакану разведённого спиритуса, надеясь добиться, таким образом, ещё большего оживления этих ходячих полутрупов. Но достиг он этим, совершенно обратного.

Как сотник не пытался объяснить князю, что подобного делать нельзя, ибо алхимик строго предупреждал о том, чтобы не усугубляли при опохмеле, у того, как будто уши от бешенства заложило. Одно только слово 'алхимик' приводило князя в такое неистовство, что, под конец, сотник боялся даже рот раскрывать, справедливо опасаясь уже за саму свою жизнь. Глядя на неиствующего князя, бешено носящегося по казарме, и пинками пытающегося поднять вконец опьяневших гвардейцев, он уже всерьёз начал рассматривать возможность бегства, начиная понимать, что князь не простит никому из них подобного.

И неизвестно чем бы это всё кончилось, если бы не появившиеся неожиданно в замке два десятка столичных стражников, патрулировавших как раз окрестности и завернувших к князю по какой-то своей надобности. Только их появление спасло и сотника, и пьяных гвардейцев от немедленной расправы.

И никто бы так никуда этим утром и не выехал, если бы не они.

Только увидав въезжающих в широко распахнутые ворота замка недоумённо поглядывающих по сторонам городских стражников, князь пришёл немного в себя, опамятовался и тут же бросился на террасу, пытаясь уговорить княжну отправиться вместе с ним в погоню.

— Последний раз тебя спрашиваю, поедешь со мной? — сверкая белыми от бешенства глазами, сквозь зубы, с трудом выговаривая слова, спросил её князь.

Остановившись прямо напротив княжны, он гневно смотрел на безмятежно устроившуюся за столиком на террасе Лидию, так молча и наблюдавшую за всем происходящим у неё на глазах бедламом.

— Последний раз тебе говорю, — спокойно посмотрела ему прямо в глаза княжна. — Прекрати это безобразие и никуда не езди. И не вздумай догнать их. Тебе же будет хуже. Они великолепные арбалетчики.

— Ничего, — злобно кривя губы, выдохнул с каким-то бульканьем из горла князь. — У нас тоже есть такие. Зря, что ли, я содержу этих дармоедов в городской страже. Пусть постреляют, покажут своё мастерство.

— Эти ещё хуже твоих хвалёных гвардейцев, — презрительно скривила губы княжна. — Лучше бы тебе никуда не ездить.

— Ну, как знаешь, — мрачно глядя на безмятежно сидящую за столиком княжну, буквально выдавил из себя князь, едва сдерживаясь, чтобы не наорать на неё. — Вернусь, тогда посмотрим, кто из нас был прав.

— Если вернёшься, — безмятежно глядя на него чистыми, прозрачными до синевы глазами, ответила княжна, насмешливо улыбнувшись.

Князь, бледный от бешенства до какой-то нехорошей синевы, пятнами покрывающей его лицо, несколько минут простоял напротив неё, молча, разглядывая безмятежно попивающую чай княжну. Ничего не сказав, и уже больше так и не обернувшись, он спустился с террасы, к ожидавшему его внизу сотнику, подошедшему к ним с несколькими едва пришедшими в себя гвардейцами.

— Поедешь со мной, — раздражённо бросил князь, даже не обращая внимания на еле стоящих на ногах гвардейцев.

— Что? — тихо, сквозь зубы процедил он, мгновенно, как собака верхним чутьём, заметив нервное, лихорадочное возбуждение сотника.

— Князь, князь, — сотник нервно теребил рукоять своей сабли, постоянно хватаясь, то за пояс, то за рукоять сабли — Нельзя за ними гнаться. Побьют же, как пить дать, побьют, — мрачно глядел он на него. — Ну пожалей ты их, — кивнул он на своих еле стоящих на ногах гвардейцев. — Мало же нас, да и никуда они сейчас не годные. Даже числом взять не сможем. Побьют же, ещё на подходе.

— А ты ведь, сотник, боишься, — глядя на того белыми от бешенства глазами, тихо выговорил князь, еле двигая сведёнными от бешенства губами.

— Боюсь, — неожиданно тихо и спокойно подтвердил сотник. — Боюсь, потому что знаю, чем эта погоня кончится, — негромко заметил он, глядя прямо в глаза своего князя. — Расстреляют они из засады всех твоих стражников, да и нас заодно, а тебя отпустят, чтобы запомнил их милость и не совался к ним больше. Так что и сам опозоришься, и людей потеряешь, и дело не сделаешь.

Сотник, как-то спокойно и равнодушно смотрел на князя, совершенно не обращая внимания на бегающих вкруг городских стражников, меняющих своих усталых лошадей на свежих княжеских.

— Они хорошо стреляют, — спокойно сказал он, глядя прямо в глаза князя. — Лучше, чем мои. Дальше, чем мои. Быстрее, чем мои. Они перебьют вас ещё на подходе, и ты ничего не добьёшься, кроме позора.

— Боишься, — медленно, зло процедил князь, недобро при том, прищурив глаза. — Смерти боишься. Напрасно. Тебе надо меня бояться, а не смерти.

— А чего тебя бояться, — хмыкнул сотник, как-то неожиданно успокоившийся и понявший, что всё.

Сотник понял, что это был конец. Он понял, что это был конец всего! Всё, что он себе мечтал, намечал, принимая звание сотника и соглашаясь на должность Начальника Замковой стражи, кончилось. Отныне и навсегда. И сейчас его убьют. Князь. Сам! Своей собственной рукой.

Как мечник, князь был непревзойдённый спец и не молодому сотнику, с его небогатым воинским опытом, было противостоять такому мастеру.

— Сдать оружие, — тихим, сиплым от бешенства голосом просипел в бешенстве князь.

И, дождавшись, когда набежавшие на его крик стражники разоружат и так не сопротивляющегося сотника, добавил, мстительно глядя прямо ему в глаза.

— Думал, что если ты мой Начальник Стражи, так я от тебя подобные советы буду выслушивать? Нет, бывший сотник, — протянул медленно он. — Ошибаешься. Придётся тебе в узилище посидеть, меня подождать, покуда я не вернусь. Вот тогда мы с тобой и поговорим, и посоветуемся. И о том, почему ты единственный трезвый оказался. И о том, почему отказываешься мчаться в погоню, когда тебе твой князь приказывает.

— Я тебе всё сказал, — повторил, криво усмехнувшись, сотник. — Не трогай ты их, князь. Целее будешь.

— Так ты мне ещё и советы будешь давать?

Князь, удивлённо подняв брови, обвёл всех присутствующих весёлым насмешливым взглядом и, остановив его на княжне, молча стоявшей рядом с ним, весело проговорил.

— Дожил. Мне теперь всякая сявка советы давать будет.

— В кандалы его, — неожиданно громко заорал он. — И держать в подвале до моего возвращения. Вот тогда и посмотрим, как они стреляют и кого перебьют в погоне.

Хмурые гвардейцы, шатаясь из стороны в сторону и едва не падая, оттеснили стражников в сторону, и медленно, неохотно скрутили своему сотнику за спиной руки.

Стараясь не встречаться с ним взглядом, они поволокли его в подвал тюремной башни.

— Ты, сотник, эта, не обижайся, — старательно пряча от него глаза и стараясь даже случайно не встретиться с ним взглядом, косноязычно мямлили они, дыша на него густым перегаром и спотыкаясь через шаг.

Медленно развязав стягивающие его руки ремни, они, тем не менее, старательно приковали его к металлическим кольцам на стене, внимательно посмотрев, чтобы не было где-нибудь слабины.

— Сам понимаешь, служба, — как бы извиняясь, отводили они глаза, стараясь на него не смотреть, и тут же злобно поглядывая на стоявших рядом молчаливых городских стражников.

— Мы люди подневольные, сам знаешь. В конце концов, сам такой был, — невольно раздражаясь от той роли, которую они вынуждены были выполнять, хрипло выговорил десятник, которого сотник сам только пару недель назад произвёл на эту должность, взамен выбывшего на границу старослужащего.

Сотник, брезгливо скривив губы, молча смотрел на то, что они делали, но видимо, всё-таки не выдержав, мрачно промолвил:

— Видать, не всё я знаю, — мрачно скривился он. — Ни про себя, ни про вас. И уж как крепко кандалы на руках держатся, проверять бы не стал.

Потоптавшись в растерянности ещё пару минут возле своего прикованного к стене сотника, гвардейцы медленно и тяжело, едва двигая конечностями, выбрались во двор замка.

Мрачному, хмурому как осенняя туча, князю, едва дождавшемуся появления во дворе полупьяных гвардейцев, с трудом выбравшихся из башни, хватило только беглого взгляда, брошенного на них, чтобы просто плюнуть и больше уже не связываться.

Не обращая на своих гвардейцев больше никакого внимания, князь вскочил в седло своего скакуна и, во главе двадцати городских стражников, хоть и усталых, но уже как бы нервически пьяных от предстоящей весёлой погони, вылетел бешеным галопом из замка.

Княжна, так и оставшаяся сидеть за столиком, специально вынесенным для неё на террасу, ещё не менее получаса, с каким-то нехорошим интересом в глазах, наблюдала за шатающимися по двору тенями пьяных гвардейцев. Потом, что-то для себя, видимо, решив, она ушла в свою комнату, ожидать, возможно скорого, возвращения князя.

Рассвет застал отряд уже на подходе к столице. Не заезжая и не тратя время на препирательства с городской стражей, отряд стороной, по дальним полям и выгонам, стараясь быть незамеченным, объехал городской посад и снова выбрался на основной тракт уже далеко за городскими окраинами.

— Пол дня потеряли, — хмуро пробормотал Сидор, оглядываясь на оставленные далеко за спиной пригороды столицы. — И так еле двигаемся, а тут ещё и огороды эти, огороженные.

— Кто ж его знал, что там одни заборы, да ограды. Да, как назло, все каменные, — раздражённо откликнулась Маня. — Когда ехали туда, внимания не обратили. Как-то не до того было. Всё спешили сучку эту спасти. Спасли, на свою голову. Да и в город нам было нельзя. Пока дождешься, открытия ворот, да отстоишь, очередь на въезд, князюшка нам на шею и свалится. Да и засветимся обязательно.

— Да уж, — скривившись, заметил Корней. — Хорошая о нас тут память осталась. Не забыли, чай, ещё нас. И недели не прошло.

— Во, во, — перебил его хмурый Димыч, — только нам и не хватало повстречаться с охотничками. То-то весело будет.

— Похоже, никого мы не обманули, — будничным голосом, как о чём-то незначительном, — спокойно проговорил Сидор. — Только зря лошадей загнали, да время потеряли, — хмуро заметил он, рассматривая что-то сзади.

— В полуденных лучах позднего лета из широко распахнутых, едва видимых отсюда, городских ворот, сверкая на солнце металлом шлемов и кончиками копий, вытягивалась длинная колонна всадников.

— Похоже, это за нами, — выразил Сидор общую мысль, пришпоривая усталых лошадей.

И вся группа, ни слова не говоря, разом сорвалась в галоп, понимая, что только максимальный отрыв от преследователей позволит им хоть немного подготовить место засады.

Однако и преследователи, увидав далеко впереди подозрительный караван, явившийся на дороге незнамо откуда, резко пришпорили лошадей.

Место для засады было идеально.

Лесная дорога, до того идущая сквозь старую дубравы с густой, не просматриваемой порослью невысокого подлеска, просто идеально приспособленной для сокрытия засады, в этом месте после небольшого поворота выходила прямо на длинную, широкую поляну. И тянулась, тянулась, пересекая её в дальний конец, где на краю решено было оставить в крайних кустах самый конец их каравана, который ещё как бы не успел скрыться в зарослях или был брошен.

Идея была настолько не мудрёна, что Сидор даже засомневался в том, что из этого что-либо выйдет, настолько всё было очевидно.

Тем не менее скачущий рядом Корней справедливо заметил, что на что-нибудь более путное у них просто не остаётся времени. И он был прав, погоня догоняла.

Видимые ещё в полдень далеко на горизонте, покидающими ворота города, теперь погоня уже отчётливо была слышна стуком копыт догоняющих их лошадей.

Было совершенно очевидно, что им не уйти. И так то слишком тяжело гружёные лошади не могли развить достаточно резвого галопа, да и долгая, бессонная ночь не добавляли им прыти.

Поэтому у них был один этот, единственный шанс. И они его использовали на все сто.

Когда скачущая бешеным галопом погоня выскочила на поляну, она на противоположном конце увидела скрывающуюся в дальних кустах последних лошадей беглецов с большими, неуклюжими вьюками на спине. И как свора гончих, завидевшая добычу весь отряд, рассыпавшись по поляне, сломя голову бросился вдогон.

В первое мгновение, когда скачущий первым князь неожиданно сверзился на землю, сбитый неизвестно откуда оказавшимся перед ним канатом, никто из них даже не понял что произошло, но щелчки арбалетов у себя за спиной они всё же расслышали.

Расслышали, только вот поделать уже ничего не могли. Их просто расстреляли в спину, не дав времени развернуться для атаки. И буквально через пять минут всё было кончено. Отряд преследовавшей их двух десятков городских стражников, взятый князем с собою в погоню, просто перестал существовать.

Усталый, вымотанный долгой ночной скачкой Сидор, мрачно разглядывал тяжело поднимавшегося на ноги князя, задумчиво глядя на этого уже немолодого, но вполне ещё крепкого воина, и никак не мог ни на что решиться. Убивать этого человека, по большому счёту ничего лично ему не сделавшего, у него просто не подымалась рука. Да и то, что он сам бросился за ними в погоню, лично ему скорее импонировало, чем вызывало какую-либо ненависть или жажду немедленной над ним расправы.

Сидор был в полной растерянности. Что делать, было совершенно непонятно, но и стоять, тупо пялясь на уже поднявшегося с земли князя уже было нельзя. Решив положиться на волю судьбы, он про себя плюнул на всё и решил всё-таки отпустить его.

Не зная, как поступить, он пришёл к трудному решению всё-таки не обременять свою душу лишней тяжестью смертоубийства.

Медленно и осторожно подойдя к нему поближе, не отводя в сторону настороженного арбалета, он с обречённым видом, понимая что делает что-то не то, устало заметил:

— Учти князь. Мы тебя пожалели, дабы не брать на душу лишнего греха. Но ты запомни, что нам жизнь свою задолжал. И если не успокоишься и от нас не отстанешь, то нам придётся за тобой вернуться и тогда уже тебя ничто не спасёт. Ни твоё княжество, ни твой меч, ни вся твоя хвалёная гвардия.

— Кстати, — хмыкнул Сидор. — Раз уж заговорили о мече, то будь любезен, бросить его из своёй шаловливой ручки на землю. И пять шагов назад.

— Вот так, — удовлетворённо заметил Сидор, глядя, как князь, с перекошенной от ненависти лицом, отбрасывает в сторону свой меч и, отойдя на пять шагов, застывает напряжённой статуей, ожидая дальнейшего приговора.

— И учти князь, — повторил Сидор, осторожно подойдя и подобрав его меч, — будешь что-то против нас умышлять, расправа будет жестокой. И сучку свою, племянницу, угомони, а то слишком борзая она у тебя. Не успокоитесь, уничтожим весь ваш род, до седьмого колена включительно. Сожжём замок, сдерём шкуру с кошек и собак, перебьёт коров, лошадей и прочую живность. Уничтожим всё живое в твоём замке, а всю округу засыплем солью, чтобы ничто живое там не выросло.

— Тебе понятно, князь?

Сидор внимательно присмотрелся к молчащему князю и с сожалением в голосе продолжил:

— Нет, ему ничего не понятно, — огорчённо покачал он головой.

— Ты бы ещё про летучих мышей вспомнил, — недовольно заметил Сидору проходивший мимо Димон. — Вон, иди лучше оружие собери, что от этих козлов осталось, всё больше пользы будет. Клинт Иствуд ты наш недоделанный.

— Да хрен бы с ним!

Димон попытался небрежно махнуть руками, держащими в охапке разномастную связку оружия. И так не слишком удачно собранная, куча трофеев в его руках мгновенно беспорядочно рассыпалась, вызвав у Димона прилив жуткого раздражения.

— Твою мать, — сквозь зубы, зло выругался он, глядя на беспорядочно рассыпанную перед ним кучу.

С тяжёлым, тоскливым вздохом присев на корточки, он принялся медленно, теперь уже более аккуратно собирать её, раздражённо бросив Сидору:

— И так времени нет, а ты с этим козлищем возишься. Завали его нахрен, чтоб под ногами не путался и займись делом.

— М-да? — мрачно хмыкнул Сидор, даже на секунду не отводя своего взгляда от глаз князя. — Хоть и побили мы массу народа за последние полгода, да всё одно неохота брать лишний грех на душу. Всё-таки, зла мы от него не видали. Так что иди ка ты князь, действительно, нахрен, пока не передумал.

— Бери ка во-он ту лошадку, — кивнул он на самого невзрачного коника, запутавшего уздечкой в кустах, рядом с телом своего бывшего владельца. — И проваливай отседа, пока цел. А то, глядишь, я и передумаю, и завалю тебя по доброму совету Димона, чтоб, действительно, не путался под ногами.

— А вообще-то, давай лучше дружить. Повторюсь, но зла мы на тебя не держим, хоть ты и попытался только что нас убить. Но и ты на нас зла не держи. Что поделаешь, бой, есть бой. Честно наскочили, честно по рогам и получили. Езжай домой и живи, как знаешь, а в наши дела ты не встревай. Лучше, всё-таки тебе с нами не ссориться и дружить, поскольку, мы ребята резкие, можем и отвалить того, что тебе не понравится.

Не приближаясь к князю ближе десяти метров, Сидор внимательно наблюдал за тем, как тот, совершенно не торопясь, молча, подошёл к выделенному коньку и, подтянув подпруги на новой для себя лошади, никуда не спеша, уселся в седло

— Всё-таки, — задумчиво глядя на князя, медленно проговорил Сидор, — что бы там ни было, а мы благодарны тебе за саженцы шишкой-ягоды и не хотели бы быть настолько неблагодарными, убив человека тепло нас принявшего в своём доме.

Князь, безразличным, каким-то непонятным, ничего не выражающим взглядом посмотрел на Сидора, и ни слова не говоря, чуть тронув рыцарскими шпорами бока лошади, медленно тронулся с места.

Проводив задумчивым взглядом медленно отъехавшего князя, до самой кромки леса, и так и не двинувшись с места, Сидор ещё долго молча смотрел, как князь, так ни разу и не обернувшись, скрылся в кустах на противоположном конце поляны.

Пока остальные заново формировали караван, переупаковывая свои вещи и пряча по тюкам новое добытое оружие, он так и простоял столбом, глядя на сомкнувшиеся за спиной князя ветви кустарника.

— Ну, ты чё стал соляным столбом? — наконец, не выдержав подобной бездеятельности, одёрнул его Димон, подъезжая к нему уже на новой лошади.

— Никак не можешь пережить, что отпустил? — насмешливо поинтересовался он. — Плюнь. Всех не убьёшь, а одного можно и отпустить. Да хватит тебе переживать, — уже раздражённо заметил Димон, внимательно присмотревшись к Сидору. — Такое впечатление, что ты какой-то сам не свой.

— Никак не могу отделаться от впечатления, что я сделал какую-то глупость, — задумчиво посмотрев на него, неожиданно нарушил собственное молчание Сидор. — Совершенно характерное чувство, что я дурак, — задумчиво добавил он.

— Дурак, дурак, успокойся, — обнадёжил его тут же повеселевший Димон. — Люблю редкие времена, когда ты говоришь правду, — продолжал он балагурить. — Жать только, что это бывает так редко. А ещё больший дурак что коника ему дал. Пусть бы пёхом пёрся до дому. И ему хорошо — пешая прогулка на свежем воздухе способствует лучшему пищеварению, и нам неплохо — времени смотаться побольше будет, пока он до своих доберётся.

— Пошли Маню приводить в чувство, — тут же переключился он. — А то, пока ты тут с князем возился, она чуть богу душу не отдала.

— В отрубе она валяется, — продолжал он пояснять Сидору, направляясь вместе с ним в сторону лежащего на земле тела Мани, возле которого возился Корней.

— О, — кивнул он на того, — как суетится. Беспокоится, — одобрительно отозвался он о Корнее. — Даже плаща своего не пожалел. Сразу же, как нашёл, так под неё и подстелил, а теперь возится, приводя её в чувство.

Продолжая обсуждать прошедшую схватку, они неторопливо подошли к месту, где лежала навзничь Маня. Остановившись в двух шагах, они ещё не менее пяти минут с удовольствием наблюдали за тем, как Корней заботливо пытался привести её в чувство.

— Сколько не говорили ей, чтоб не совалась поперёд батьки в пекло, — грустно заметил Димон, глядя на потуги Корнея. — а она всё равно лезет.

— Ну кто её просил соваться под ответный залп стражников? — осуждающе покачал он головой. — Да ещё к тому же первой.

— Азартная она, — хмуро бросил Сидор на встревоженный взгляд Корнея, повернувшегося к ним.

— Ты не отвлекайся, не отвлекайся, — кивнул он ему. — Не видишь разве, что в себя приходит? Брызни ей ещё водички в лицо, быстрее очнётся. А то и поцелуй. Тогда она сразу в себя придёт. А уж когда по морде не получишь, то значит всё, точно будем знать, что живая.

Тело Маши, дотоле безвольно лежавшее на земле неожиданно чуть заметно вздрогнуло, и она тихо застонала. Слабо зашевелившись, он не открывая глаз попыталась было подняться и тяжело рухнула обратно.

— О господи, — Маня, держась обеими руками за голову, попробовала ещё раз осторожно приподняться с Корнеевского плаща.

— Как же меня долбануло, — чуть слышно, пожаловалась она сама себе, хватаясь за низко нависавшую над ней ветку ели и понемногу, с натугой, подтягивая себя вверх. — Никогда больше не буду высовываться, — снова пожаловалась она куда-то в пространство.

— Ну да, так мы тебе и поверили, — раздался из-за её спины чей-то насмешливый голос.

— Димон, это ты, что ли? Ты где зараза? — глядя прямо перед собой мутным, пустым взглядом, тупо спросила Маня.

— Мы здесь, здесь, — раздался из-за её спины ещё один хорошо ей знакомый, насмешливый голос. — И если ты повернёшься, то, наконец-то нас увидишь.

— А-а-а, — тихо протянула Маня, медленно поворачиваясь и сквозь застилающую глаза пелену, наконец-то разглядев тех, с кем разговаривала. — Знакомые всё лица. Как у нас дела?

— Zer good, — флегматично бросил Сидор, глядя сочувственно, как она цепляясь за еловую ветку, с трудом поднимается на ноги. — Ты как себя чувствуешь? Эк, тебя угораздило, — жалостливо посмотрел он на еле стоящую, буквально покачивающуюся от ветра Маню. — Хорошо, что хоть кости целы, а то мы уж перепугались, когда увидали тебя лошадью придавленной. Еле, еле этакую тушу с тебя стащили.

— А потом видим, что дышишь, и успокоились, — добавил Димон, снимая тем временем с мёртвой лошади седло.

— На княжеской поедешь, — усмехнулся он, взваливая его на плечо и отправляясь куда-то в сторону. — Сейчас только седло поменяю, на твоё привычное, и можно отправляться.

— Жалко княжеское седло, — донёсся до Мани голос Димона, откуда-то со стороны. — Наверняка дорогое, да, жаль, не продашь. Верняк, что его в здешней округе каждая собака знает. Спорю только жемчуг, да золотые украшения с него и можно бросать, — продолжал он зачем-то объяснять всё, что делает.

— Что с князем? — хрипло, с трудом переводя дух, медленно выговорила Маня. — Что с ним?

— Нормально всё с твоим князем, — мрачно откликнулся Сидор, который, в это время паковал какие-то вещи на новую, явно недавно появившуюся у них лошадь.

— Дали по шее и отпустили, — добавил он. — Отряд же его весь побили. Ну, так уж получилось, — с сожалением развёл он руками, глядя на Маню виноватым взглядом. — А князя отпустили. Решили, что не стоит уж так откровенно портить отношения со всей местной шляхтой. Чай, он, всё-таки правящий князь, а не прыщ подзаборный.

— Отпустили мы князя, — прокричал он в лицо Мани, видя, что она смотрит на него непонимающим взглядом.

— Вы что? Идиоты? — тихо и как-то неуверенно спросила его Маня, глядя на Сидора широко открытыми глазами. — Да он же наш лютый враг.

— Как это? — недоумённо уставился на неё Сидор, переглянувшись с не менее удивлённо посмотревшим на него Корнеем.

— Ты чего это, Маня? — подошёл к ней Димон, глядя на неё широко распахнутыми от удивления глазами. — Ты ничего не путаешь? Нормальный же вроде дядька.

— Мы же его ограбили и унизили, — тихо, еле ворочая языком, выговорила Маня. — Украли профессора с костра, на который он его отправил. Меч отобрали, — ткнула она пальцем в Корнея, держащего в руках незнакомую, явно дорогую саблю. — Вы что, совсем идиоты? — Боже! — с ужасом в голосе, тихо простонала она, хватаясь снова за голову и рухнув в безсилии на плащ, на котором только что лежала. — Вы же ничего не знаете, — с тихим ужасом в голосе повторила она, держась за голову и тихо мотая головой из стороны в сторону.

И в следующие полчаса она подробнейшим образом, с мельчайшими деталями и нюансами, пересказала им разговор князя с княжной, подслушанный ею из-за портьеры, особенно напирая на то, как князь прореагировал на количество собранных ими черенков и его полное одобрение планов княжны по их уничтожению.

— Да-а, — задумчиво протянул Корней, дождавшись окончания её рассказа. — Раньше бы тебе очнуться, пока мы эту птицу в руках держали. Много проблем бы тогда решили.

— Нет, есть же дураки на свете, — расстроено покачал головой Димон. — Столько людей завалили, а одну сволочь, пожалели. Не захотели получать неприятности, что якобы могут возникнуть с местным боярством. Идиоты, — отчаянно постучал он себя по голове. — Ну, какие же мы идиоты. Сами же себе создали проблемы на будущее.

— Ну, и как мы их теперь будем решать? — вопросительно посмотрел он на хмурых Сидора с Корнеем, упаковывающих трофеи во вьючные тюки. — Если есть, какие мысли, то говорите, не стесняйтесь, — горячился Димон. — Принимаются к рассмотрению все предложения.

— Да никак, — хмуро бросил Сидор, угрюмо глядя на него. — Никак не будем мы их решать. Кто они и кто мы. Или ты думаешь, что мы к нему тайную службу приставим, и будем незаметно наблюдать за всеми его попытками нас изничтожить, то ты ошибаешься. Для этого нужны средства и большие. А у нас нет ни того, ни другого. Единственно, что есть, так это профессор, с минуту, на минуту готовый богу душу отдать, да куча черенков, которые неизвестно ещё доживут ли до будущей весны, когда их можно будет в землю высадить. Какие уж тут предложения, — угрюмо уставился он в землю.

— Единственное реальное предложение, — неторопливо проговорил Корней, окинув их всех внимательным взглядом, — немедленно, быстро свалить отсюда, забиться куда-нибудь в медвежий угол и не высовываться лет эдак с десять. По крайней мере, пока у нас не будет достаточно средств на войну с князем, или мы не найдём себе достойного союзника, что поможет нам. Или, может быть, он про нас забудет, — тихо буркнул он, угрюмо зыркнув на друзей. — Хотя бы на первое время.

— А пока что, с князем нам не тягаться, — закончил он.

— Если всё будет хорошо. Если успеем к себе домой в Старый Ключ вернуться до глубокой осени, то деньги мы найдём, — мрачно усмехнулся Димон. — Правда, для этого придётся ещё немного покорячиться, но это уже детали.

Димон напрасно беспокоился о том, что князь организует за ними новую погоню. Он может быть так бы и сделал, будь у него под рукой его гвардия, а ни на что не годная, как оказалось, городская стража. Но землянам просто повезло. Княжеская гвардия застряла где-то на ящеровой границе и должна была прибыть в замок не ранее чем через несколько дней. А этих самых дней, как князь прекрасно понял, беглецам хватит с избытком чтобы раствориться в окружающей местности бесследно.

После того, что с ним произошло, он уже склонен был прислушаться к тому, что намедни говорила ему княжна, настоятельно не советуя преследовать без своей гвардии беглецов.

Та лёгкость, быстрота и демонстративная небрежность, с которой беглецы расправились с погоней, собранной из далеко не самых худших воинов, как он считал ещё этим утром, впечатлила даже не склонного к экзальтации старого князя. Суровый воин, имеющий большой опыт воинских стычек и битв с ящерами и амазонками, он прекрасно понял что только чудо помогло ему в этот раз избежать смерти.

А вот чудо то в его расчётах на собственную жизнь не имело ни малейшего права на существование. Именно поэтому он сцепив судорожно зубы, молча выслушивал наглые разглагольствования какого-то босяка, которого он по собственному недомыслию совсем недавно принимал как дорогого гостя. И которого он теперь готов был растерзать в клочья, при малейшей представившейся возможности.

Но чтобы это сделать, ему надо было сейчас выжить и подготовиться. Месть, по его глубочайшему убеждению, никогда не терпела суеты. А ждать и готовиться он мог сколько угодно, хоть два, хоть три года, хоть десять лет.

Время для него не имело значения. Важен был только конечный результат.

Поэтому, когда его запалённый погоней коник пошатываясь ввалился в распахнутые настежь ворота замка, план будущего отмщения уже практически сложился у него в мозгах. Оставалось только согласовать его с племянницей, без окончательного вердикта которой он уже не собирался больше ничего предпринимать по отношению к этой мутной компании.

Опыт, жестокий личный опыт этого дня, окончательно расставил все точки над i. И теперь, без обсуждения с нею всех сторон этого, как и любого интересующего его вопроса, он больше не собирался ничего предпринимать.

Въехав в ворота, он увидел прямо перед собой пустынный большой двор и просторную замковую террасу, на которой за накрытым столиком так и продолжала одиноко сидеть княжна. Казалось, что с самого раннего утра, когда они там встретились, ничего так и не изменилось, настолько была неизменна преставшая его взору картина.

— С тебя можно картины писать, — хриплым, усталым голосом просипел князь, тяжело и медленно слезая со стоящего покачиваясь коня. — Юная богиня ужинает на террасе….

Стоило ему только слезть из седла, как казалось бы ещё вполне нормально стоящая лошадь неожиданно пошатнулась и тихим всхлипом рухнула замертво на брусчатку замкового двора.

— Сдох, — равнодушно заметил л князь даже не повернув в ту сторону головы. — Знал, падаль, кого подсовывал, — мрачно заметил он, медленно и тяжело подымаясь по парадным ступеням на террасу.

— Тебя можно поздравить?

Негромкий, мелодичный голос княжны, неожиданно раздавшийся откуда-то сверху, заставил князя от неожиданности запнуться, чуть не сверзнувшись со ступеней.

— Можно, — устало кивнул он, мгновенно оправившись. — Эта сволочь ещё не научилась спокойно убивать и страдает кучей комплексов. Один из них спас мне жизнь.

— Это хорошо, — равнодушно отозвалась княжна. — Чем больше они наделают глупостей, тем легче будет их уничтожить.

— Прощать, как я понимаю, ты им не намерен, — скупо усмехнулась она.

— Из-под земли найду, — не подымая вверх головы, негромко отозвался старый князь.

Выйдя на террасу он становился рядом со стоящей возле парапета княжны и негромко, внешне совершенно спокойно уточнил.

— Подождём немного. Нам теперь спешить некуда. Вот гвардия подойдёт, тогда и действовать будем. А сейчас неплохо бы поближе было познакомиться с тем, чем они так удачно траванули мой гарнизон.

— Не знаю ещё что это за штука такая, но судя по результату ценная вещь. Надо будет и самим взять на вооружение, — криво усмехнулся он. — Князья Подгорные и славны тем, что внимательно следят за новинками.

— А мы судя по всему, недооценили ни землян, ни изобретения профессора.

Повернувшись к нему, княжна несколько долгих минут молча рассматривала старого князя. Видимо удовлетворившись тем, что она там для себя увидела она с лёгкой ленцой в голосе заметила.

— Неплохо было бы осмотреть башню алхимика. Что-то всё подозрительным образом завязано на неё и на этого твоего старого пердуна.

— Если я правильно поняла объяснения твоего бывшего сотника, то местный гарнизон до вечера будет ни на что не годен. А раз так, то стоять здесь и смотреть целый день на эти бестолково слоняющиеся по всему двору до сих пор пьяные особи не следует. Давай займёмся делом, а там дальше видно будет. К вечеру они или сами в себя придут без всякой похмелки, или будем похмелять, — со скрытой в голосе угрозой, негромко заметила она.

— Эй! Кто там! — резко повернувшись, крикнула она в широко открытые двери парадного зала, начинавшегося сразу же за террасой.

Дождавшись когда из дверей зала покажется шатающаяся фигура какого-то стражника, она брезгливо поморщилась, глядя на неё и негромко, чётко акцентированным голосом бросила:

— Алхимика, если ещё жив, в башню. Живо! — неожиданно громко и властно рявкнула она на неспешно повернувшуюся фигуру.

Если у того, кто там стоял до этого момента и были какие-то причины так вальяжно себя вести, то они мгновенно испарились вместе с мыслями о том, что можно не поспешать и шатающаяся фигура буквально испарилась с места.

— Ну? — повернулась она к старому князю, глядящему на происходящее перед ним широко распахнутыми глазами. — Ты идёшь? — с лёгкой усмешкой на губах повторила на вопрос.

— А? — вопросительно промычал князь, ткнув в сторону исчезнувшего стражника пальцем.

— Приведёт к нему в башню, — с усмешкой заметила княжна.

— А не поймёт, на кол посажу, — совершенно серьёзно, без тени шутки в голосе, без малейшей эмоции в голосе заметила княжна. — По моему им хватило одного дня чтобы научиться подчиняться.

— Может быть тебе надо было быть с ними построже? — насмешливо поинтересовалась она, с высоты террасы видя бегущую в сторону тюрьмы фигуру давешнего стражника. — Ишь как забегали, — бросила она брезгливо.

— Ну что, пойдём, — повернулась она опять к князю. — Посмотрим на месте из-за чего весь этот сыр бор. Что это у него за установка такая, и что это за продукт такой важный он на ней получал.

— Если хорошо подумать, то из всякого безнадёжного дела можно извлечь существенную выгоду, — философски заметила она.

Глядя на снующих по двору домочадцев местных стражников, она с полупрезрительной гримасой на лице смотрела как те раз за разом шарахались от неё с князем, как только замечали её фигуру в пределах видимости.

— Вот и из их страха можно извлечь пользу, — довольно усмехнулась она.

— О как! — заметила она одинокую фигурку стражника, бегом возвращающуюся из тюрьмы. — Вот видите, дядюшка, — кивнула она в сторону бегущего опрометью стражника. — Немного угроз, немного серьёзных обещаний, и всё выполняется бегом. Главное, чтоб они знали что у тебя слова не расходятся с делом.

— Похоже нам не повезло, — с нотками насмешливой грусти заметила она. — Один возвращается. Значит кончился твой алхимик, дядюшка.

— Плохие у тебя мастера, — с деланным сочувствием покивала она головой.

Проскочившая в её глазах искорка весёлого смеха с лёгким оттенком презрения, яснее ясного указала князю её истинное отношение к его палачам.

Доставшиеся ему ещё по наследству от его отца, до этого дня его палачи князя совершенно устраивали, но насмешка, откровенно прозвучавшая в устах совсем ещё юной, неопытной княжны довольно больно его уязвила. Он всегда себя считал специалистом в этом деле, не раз на деле доказывавшим, что его специалисты действительно дорогого стоят.

Но если профессор действительно умер, своё отношение к ним следовало серьёзно пересмотреть.

— 'Ну погоди, — неожиданно озлился он про себя. — Если алхимик сдох, самого ката на дыбу подыму. Пусть его помошничек поупражняется. Ему тоже нужна практика. А кат пусть не думает, что доля сия его обнесёт'.

— 'Все под Богом ходим', - философски подумал князь.

Но все рассуждения князя разбились о весть принесённую прибежавшим стражником.

Тюремные подземелья были заперты, ключей, чтобы проверить на месте ли алхимик нигде не было. На крики никто не отзывался. А оба палача до сих пор валялись без чувств в своих коморках, без малейшего признака сознания.

— Чем их опоили неизвестно, — запыхавшийся стражник стоял рядом, тяжело переводя дух.

— Но судя по запаху это всё то же профессорское зелье, только с какими-то добавками. Наши то давно в себя пришли, а эти всё так и валяются. Даже не шевельнулись когда я в их камору ввалился.

— Алхимика нет нигде, — зачем-то снова повторил он. — Может он в башне? — тупо переспросил он. — Или ещё где. Вот, — протянул он князю пару бутылок, которые держал до того в руке. — Взял возле кровати. Валялись на полу и там ещё на столе пустых пара стоит.

— По запаху — настоящий 'спиритус'. Тот самый!

Медленно взяв из рук стражника пустую бутылку, князь осторожно поднёс её к носу и осторожно вдохнув, внезапно резко отстранился.

— Невероятно, — раздражённо скривившись, князь брезгливо отбросил в сторону бутылку из-под зелья алхимика. — Несколько бутылок 'спиритуса' вывели из строя весь гарнизон замка.

— Ну, допустим, не весь, — насмешливо хмыкнула княжна, беря в руки другую бутылку и осторожно принюхиваясь. — Тут от гарнизона, лишь часть малая и осталась. А чтоб вывести из строя весь гарнизон, им бы не хватило никаких бутылок.

— Ой, не знаю, не знаю. По-моему, уже теперь ты их недооцениваешь, — покачал головой князь. — Придумать такую штуку со спиритусом, не всякий сможет. А они смогли. Смогли бы и со всем гарнизоном справиться. Всё одно чего-нибудь бы, да придумали. Хитрые, сволочи, — с неожиданно, как молнией проскочившей лютой ненавистью, тихо выговорил он.

— А на нашего алхимика, боюсь мы больше не сможем полагаться, — скривившись, словно хлебнул уксуса, князь с сожалением покачал головой. — Придётся восстанавливать производство спиритуса без него. Небось, сдох уже давно на дыбе, — равнодушно заметил он. — К моим мастерам стоит только попасть. Ну а после, почитай, что уже не жилец. Хотя, — князь задумчиво помял подбородок, — я же им говорил особо не усердствовать. Может и жив ещё. Надо сходить, самому проверить.

— Если жив, придётся праздник для тебя отложить, — насмешливо заметил он княжне. — Ну, извини дорогая, — хмыкнул с сожалением князь. — Похоже, что теперь он мне нужен живой и больше чем тебе.

— Посмотрим, — безразлично откликнулась княжна, с задумчивым видом посматривая на башню алхимика. — Полагаю, что пока ещё чего не стряслось, следует прибрать все записи, что он вёл, этот твой хвалёный алхимик, и в дальнейшем, более тщательно контролировать процесс его исследований. А то мало ли ещё чего он навыдумывает, а мы об этом, даже знать не будем.

— Думаю, — княжна настороженно огляделась вокруг, — что откладывать это надолго не стоит. Надо сейчас же, немедленно произвести учёт всего, что от него осталось и попытаться самим разобраться в том, что он там натворил.

— Десятник, — неожиданно громко заорал князь, поворачиваясь в сторону конюшни, где вяло, еле двигая конечностями, возились плохо похмелённые гвардейцы. — Живо двоих сюда.

Дождавшись тяжело подбежавших, пошатывающихся гвардейцев, он брезгливо отвернулся от пахнувшего в его сторону тяжёлого, сивушного перегара и не спеша двинулся в сторону алхимической башни.

Княжна, чуть помедлив, решительно двинулась следом за ним, настороженно поглядывая в сторону пустынных въездных ворот замка.

— Десятник, — негромко бросила она прибежавшему с гвардейцами десятнику. — Ворота замка закрыть. Никого не впускать. Караул усилить. Послать вестового для отзыва патрулей в округе. Всем собраться в замке и чтоб ни одна сволочь больше в рот ни грамма не взяла, — зло посмотрела она на красного, как рак десятника. — Увижу, пожалеешь, — тихо добавила она таким голосом, что красное лицо качающегося с перепою десятника мгновенно побледнело, покрывшись крупными бисеринками пота.

Равнодушно посмотрев на покрывшегося мертвенной бледностью десятника, княжна отвернулась и неторопясь двинулась следом за спешащим к башне князем.

Хмурый князь, зыркая по сторонам угрюмым взглядом, быстро шагал по пустынному замковому двору к башне алхимика, собираясь проверить возникшие у него подозрения. Оба гвардейца, выделенных ему десятником, дёрганой, заплетающейся походкой, пошатываясь едва поспевали следом за быстро идущим впереди князем.

Запах. Едва уловимый запах беды пахнул на него ещё на дальнем подходе к дверям башни. Острый запах какой-то химии, горелой кожи и бумаги, буквально физически ощутимо шибанул ему в нос, как только старый князь с натугой распахнул тяжёлую, массивную дверь алхимической башни.

Нехорошие мысли ворохнулись в голове князя и теперь он уже не сдерживаясь, быстрым шагом, чуть ли не подпрыгивая нервно на ходу, стремительной походкой буквально ворвался внутрь.

— 'Пожар что ли был здесь, — настороженно окинул он взглядом большое, просторное внутреннее помещение башни. — Но чему здесь гореть, камень же кругом.

Хруст. Хруст лопающихся под подошвами сапогов осколков битой стеклянной и керамической посуды густым, неровным слоем покрывающей весь пол везде, куда падал только княжеский глаз.

— Похоже, нет у тебя больше твоей знаменитой лаборатории.

Тихий голос княжны, раздавшийся у него за спиной было единственное что нарушило звук хрустящих осколков стекла у них под сапогами.

— Похоже, что тут вся твоя стеклянная посуда, да кое-что в придачу.

— Это реторта, — насмешливый, чуть ли не весёлый голос княжны единственный нарушал стоящую в башне чудовищную, мёртвую тишину. — А вот и остатки перегонного куба, вот и колбы, и пробирки с мензурками, — весело звучал весёлый голосок княжны в гробовой тишине башни.

— Пыль! Всё в пыль, в хлам! — звон поддетого носком сапога какого-то стеклянного осколка, с хрустальным звоном разбившегося о противоположную стену, повис медленно затухая в воздухе.

— Интересно, тут хоть что-нибудь целое осталось?

— Осталось, — раздался из противоположного угла зала первого этажа насмешливый голос княжны. — По-моему это какие-то твои прожженные старые медные сковороды, да пара гнутых, дырявых кастрюль.

— Негусто.

— Хорошо наши друзья поработали, — медленно проговорила она, застыв посреди зала и медленно поворачиваясь, окидывала взглядом царящий вокруг погром.

— Знать бы ещё по чьему заданию, — пробормотала она едва слышно. — Кто послал?

— Но какие молодцы!

Княжна с искренним восхищением медленно покачала головой обозревая царящий кругом разгром.

— Ну, наверх, в подвалы и вообще больше здесь смотреть нечего, — сама себе под нос пробормотала она. — Работали профессионалы. Искать после них чего целого — пустая трата времени.

— Кто же их послал? — тихо, едва слышно снова невнятно пробормотала она.

Медленной, шаркающей походкой старого, смертельно усталого старика, князь подошёл к стоящему возле камина большому, массивному креслу в котором он обычно любил сидеть в те редкие дни, когда приходил в гости к профессору, и тяжело опустился в него. Ласковое тепло топившегося этой ночью камина на миг пахнуло на него тяжёлым запахом горелой кожи из просторного зева и прямо перед ним осыпались вниз последние куски не до конца ещё сгоревших рулонов каких-то пергаментов и кусков рваных книг, дотлевавших у него перед глазами.

— Ненавижу! — едва слышно, бледными, трясущимися от бешенства губами, тихо выдохнул из себя князь, глядя как по большой горке пепла от сгоревших в камине книг пробежала робкая синяя искра. — Ненавижу! — повторил он одними губами, окидывая царящий вокруг погром каким-то лихорадочным, безумным взглядом.

— Пять лет, — в каком-то безумии князь медленно, словно сомнамбула, встал с кресла и заходил по разгромленной лаборатории. — Пять лет псу под хвост. Дело всей моей жизни! Кто мне за это за всё заплатит? Кто вернёт мне разбитое стекло и приборы. Где я найду специалистов, чтобы восстановили мне всё то, что собрали раньше, и что заказал этот недожжённый алхимик.

— Книги!

— Три поколения. Три поколения князей Подгорных собирали эту библиотеку. И всё псу под хвост.

Взяв с подставки большие каминные щипцы, он вяло поворошил кончиком большую гору пепла в просторном жерле камина и с лютой ненавистью в глазах медленно окинул взглядом пустые полки бывшей ещё вчера тут библиотеки:

— Вот значит, как вы мне за моё добро отплатили, — тихим, бешеным голосом медленно проговорил он. — За то что я вас, псов безродных, как самых дорогих гостей у себя дома привечал.

— Всё! Всё псу под хвост. Труды нескольких поколений князей Подгорных сгорело в этом камине.

Князь в каком-то трансе с остановившимся, безумным взглядом смотрел прямо перед собой.

— Всё пропало! — в отчаянии схватился князь за стоящие дыбом волосы на голове. — Где все записи? — в отчаянии уставился он на пустые полки алхимической библиотеки. — Где чертежи? Где журналы наблюдений?

С отчаянием князь уставился каким-то отрешённым, безумным взглядом на обрывок какого-то чертежа, валявшийся на полу возле ножки кресла.

— Они мне за всё заплатят, — неожиданно успокаиваясь, тихо и спокойно проговорил он, подымая его. — Жизнь положу, а найду и уничтожу. Всех до единого. Никаких денег на это не пожалею.

Злым, брезгливым движением отбросив в сторону обрывок поднятого с пола обгорелого пергамента, князь резко поднялся и решительным, быстрым шагом вышел из дверей разграбленной лаборатории.

Мрачный, задумчивый князь сидел в своём кабинете, откинувшись на спинку любимого кресла из морёного чёрного дуба с мягкими кожаными подушечками под седалищем и с обитыми реноментским бархатом подлокотниками. Остановившимся, бездумным взглядом он молча смотрел в пространство прямо перед собой.

После возвращения из башни он всё время пребывал в тяжёлой чёрной меланхолии и апатии. Стражники, посланные в темницу сразу же после возвращения из башни с заданием доставить ему алхимика живым или мёртвым, вернулись ни с чем. Ни в замковой тюрьме, ни где-либо ещё во всём замке, который буквально перетрясли сверху донизу, алхимика не было.

Оставался только один вывод из всего этого. Алхимика увезли с собой воры. Те самые люди, которых он так душевно принял и которых посадил с собой за один стол, в радости по возвращении княжны чуть ли не признав их равными себе.

И такой жестокий удар по его престижу и самолюбию с их стороны.

Такое прощать было нельзя.

Неожиданно, князь резко вскинулся и спокойным, деловым тоном обратился к молча сидящей напротив него, и о чём-то усиленно думающей княжне.

— Надо послать сообщения нашим людям по всей Лонгаре и по её притокам. Особенно на этих их новых Левобережных землях. Ведь, вернутся же они когда-нибудь туда. Не забывай, дорогая, что они двигаются по суше, а на корабле вести о них намного обгонят.

— Придётся спуститься чуть ли не до устья Лонгары, — согласно кивнула, соглашаясь с ним, княжна. — Путь, конечно, не близкий, и можем не успеть, но и пренебрегать этим не стоит.

— Но не будем торопиться, — продолжила она, медленно вставая и подходя к окну кабинета.

Прислонившись лбом к прохладному стеклу, она медленно и задумчиво проговорила:

— Сначала надо их найти, узнать всё про них, как можно детальнее, кто они такие и что из себя представляют. А потом и будем действовать.

— Ты, я смотрю, не торопишься, — возразил ей князь, сидя в своём старом, любимом кресле и мрачно глядя прямо перед собой на пустой стол. — А вот я бы поторопился.

Скрестив перед собой руки, он в этот момент напоминал мрачную грозную статую грядущего возмездия для каких-то букашек, осмелившихся покуситься на его могущество. Недолго помолчав, он наконец-то поднял на княжну недовольный взгляд и продолжил.

— Нельзя ждать. Если сразу же не расправиться с быдлом, то оно само сядет тебе на шею, и потом не будешь знать, как от него избавиться.

— Если поторопиться, то можно провалить всё дело, — спокойно возразила ему княжна. — Мы ведь даже не знаем, толком, откуда они и где собираются остановиться. Где у них будет плантация? Мы о них, практически, ничего не знаем.

— Нам известно главное, — возразил князь. — Они дилетанты и им просто повезло. Повезло раз, повезло два, повезло три. А вот, чтобы им дальше не везло, надо будет уже нам постараться.

— Надо их отравить, — неожиданно вздрогнув от пришедшей ему в голову мысли, проговорил князь, с радостным удивлением уставившись на княжну. — Да, точно! — в нервном возбуждении он вскочил со своего кресла и забегал по комнате, мельтеша перед княжной из угла в угол. — Как только наши агенты их найдут, то надо стазу же их и отравить. Не хватало ещё, чтобы сам правящий князь Подгорный тратил своё время на каких-то нищебродов.

— Не выйдет, — даже не повернув к поражённо замершему на месте князю, тихо проговорила княжна. — Одни такие уже пробовали. Ничего не получилось. Они неотравимые какие-то.

— Значит, это правда, — тихо и как-то потеряно проговорил князь, уставясь в спину княжны тусклым взглядом. — Значит, они мне не лгали.

— Что, правда? — сразу же насторожилась княжна, обернувшись к нему. — Что они тебе не врали?

— Они видели этот кустарник ещё до нашей встречи и пробовали до того эти ягоды, — потерянно посмотрел на неё князь. — И я им сам сказал, что человека, питавшегося этими ягодами хотя бы раз, очень трудно или вообще нельзя отравить.

— Кустарник! — князь в отчаянии схватился за голову. — Наш кустарник. Вот, где главный мой прокол. Сам породил себе конкурента. Своими руками, — в бешенстве потряс он перед собой сжатыми кулаками.

— И ещё, — задумчиво проговорила княжна, глядя в стекло остановившимся взглядом. — Этот их спиритус. То самое зелье, чем тебя, по твоему мнению, пытался отравить алхимик.

— Тебе не приходило в голову, дорогой дядюшка, что в этом зелье есть что-то притягательное, раз столько народу предпочло его нашему вину. Ведь не такое уж и плохое вино выделяется для твоих гвардейцев, но они предпочли напиться зельем алхимика. Знали, что возможно наказание, но всё равно предпочли вино этому спиритусу.

— Что говорить, — раздражёно передёрнул плечами старый князь, — нет алхимика, нет и спиритуса.

— Зато есть другие земляне, такие же, как твой алхимик. Как эта троица, что явилась незнамо откуда и выкрала твоего алхимика прямо с костра. Как десятки других, что регулярно появляются среди нас, что шляются непонятно зачем, по нашим дорогам и ведут себя, совершенно не считаясь ни с нашими обычаями, ни с нашими законами.

— Как те, — усмехнулась княжна, — что ты ловишь на дорогах и регулярно продаёшь ящерам. — Да, да, — усмехнувшись, покивала она головой. — Я и об этом твоём промысле знаю.

— И ты предлагаешь, — задумчиво посмотрел на неё князь, никак больше не прореагировав на обвинение княжны, — поспрашивать этих других, перед продажей?

— Один ничего не знает, — усмехнулась княжна, оборачиваясь и снова уткнувшись лбом в холодное стекло, — другой ничего не знает. Третий ничего не знает. Но десятый, наверняка чего-нибудь да скажет.

— А это будет увлекательное занятие, — довольно улыбнулся старый князь. — Но и от погони за нашими друзьями, — с удовольствием выделил он слово 'друзей', - мы не откажемся. Да и сведения о них будем собирать любым доступным способом. По крошечке, по крупиночке. Давненько я не развлекался подобным образом. Почитай, что со времён смерти боярина Рыкова Степан Романыча. Светлой души был человек. Сколько он мне доставил приятных моментов. Особенно когда я его детишек у него на глазах с живых ещё, шкурку их нежную содрал.

— Хорошие переплёты получились, — старый князь подошёл к полкам с книгами и любовно провёл кончиками пальцев по корешкам стоящих там книг. — Сейчас, таких уж не делают, — тяжело вздохнул он, — помер мастер. — И немного помолчав, стоя у стеллажей и рассматривая корешки, добавил с сожалением. — Хорошие враги повывелись. А тогда такая отличная кулинарная книга получилась, — сожалеючи покачал он головой. — Сколько лет уж прошло, а она всё как новая.

Ещё раз, погладив корешки книг, стоящих на стеллажах в его кабинете, он, с сожалением покачав головой, снова повернулся к княжне, так и продолжавшей стоять у окна и молча, с задумчивым видом, рассматривающей что-то во дворе.

— Что тебя ещё тревожит, дорогая? — улыбнулся он, с нежностью глядя на неё.

— Думаю, не стоит ли обратиться к амазонкам? — вопросительно глянула на него княжна, на минуту отвлекшись от чего-то, что рассматривала во дворе. — Или к ящерам? У нас ведь есть давние, налаженные связи с этими нелюдями.

— Это ты про кого? — усмехнулся невольно князь. — Про первых, или про вторых. Если брать их методы обращения с пленными, то и те, и другие стоят друг друга. Да и не кажется ли тебе милая, что подобная публика мелковата для того, чтобы обращаться к императрице ящеров, или к той же Верховной Правительнице Амазонок. Ты представляешь, как мы будем выглядеть, если признаемся, что какая-то шайка безродных бродяг ограбила самого Подгорного Князя? Да ещё и стащила княжеского алхимика с уготованного ему костра! Не-ет, — князь медленно покачал отрицательно головой, — о причине нашего интереса к этой компании надо молчать, чтобы каждая собака не думала, что самого Подгорного князя можно вот так просто провести и ограбить. Задействуем наши потаённые связи, а потом разом ударим. Да так, чтоб одна только юшка от них осталась.

Князь, с искажённым злобой лицом, вцепился обеими руками в корешки книг на полках и, переведя взгляд из пространства перед собой на княжну, тихо добавил.

— Не прощу. Костьми лягу, а отомщу.

В тишине подземной тюрьмы, к которой за прошедшие дни уже успел привыкнуть бывший теперь начальник замковой стражи, что-то изменилось. Какое-то неясное движение, на грани восприятия обострённых чувств покалеченного человека, нарушило его покой и вывело его из отупелого состояния, в котором он находился последние несколько суток, после ареста.

— Начальник! Ты ещё живой, начальник? — тихий шёпот, раздавшийся в тишине пыточной камеры, показался измученному сотнику громом средь ясного неба.

— Кто здесь? — пытаясь хоть что-то выговорить членораздельно, проскрипел хриплым, чуть слышным голосом сотник.

— Да мы это, — тут же до него донеслись радостные голоса, чем-то ему смутно знакомые. — Это мы, гвардейцы, — послышался ему у самого уха чей-то, смутно знакомый по прошлой жизни голос, и темноту камеры рассекла искра из кресала.

Блеснув пару раз, под рукой неизвестного, она, наконец-то, попала на какую-то тряпку и разом занялась дымным, чадящим факелом.

— Мы это, — уже гораздо спокойнее и увереннее раздались голоса прямо над опущенной головой сотника.

— Эк тебя, — как-то поражённо и с сочувствием произнёс всё тот же голос.

— Это ты, что ли, Дубина? — тихо спросил сотник, так и не поднимая головы.

— А кто же ещё, — тяжело вздохнул, как оказалось, старый подчинённый сотника, гвардеец из его сотни, и, как он раньше считал, самый ни на что не пригодный и никчёмный человек.

— Что это тебя сюда занесло? — еле двигая губами, хрипло поинтересовался сотник. — Никак решил на меня перед смертью посмотреть. Или перед княжной надумал выслужиться. Не пытать ли меня, часом явились? Что задумали, ребятушки? — равнодушно поинтересовался сотник, так и не подымая головы. — Так вам до местных палачей далеко будет. В ваших тупых башках не хватит столько фантазии, чтобы придумать то, что ни тут со мной вытворяли, — хрипло засмеялся сотник и тут же закашлялся, сплёвывая выступившую на губах кровь.

— Всё нутро отбили, — тихо пожаловался он. — И вам отобьют, если не свалите отсюда по-тихому.

— Ну, — сотник замер, тяжело переводя дух. — Чего надо?

— Тебя забрать надо, — спокойно, и без всякого осуждения за его слова, тихо проговорил Дубина. — Мы тут с ребятами поговорили и решили, что нам всем валить из замка надо. А то скоро гвардия с границы вернётся, вот тогда то княжна на нас, на всех, и отыграется. Не простит она нам того пьянства, ни в жизнь не простит. И за меньшее то на костёр посылала, а тут такое. Да ещё эта пропавшая лаборатория алхимика. Нет, — отрицательно покрутил он головой, — не простит.

— Вот мы и решили. Раз уж бежим, то и тебя, с собой заодно, прихватить. Хоть ты и зверь, начальник. Но нас никогда не подставлял и от гнева князя, когда мог, прикрывал. Мы не твари, какие-нибудь, неблагодарные, как княжна наша. Мы всё помним: и плохое, и хорошее. И не забыли, как ты нас спиритусом отпаивал, пытаясь на ноги поднять, и как защищал перед князем с княжной, когда мы валялись пьяные в казарме.

— Кто же такой умный оказался, что бежать додумался, — тихо спросил сотник, когда гвардейцы сняли его с цепей, прибитых к стене, и осторожно устроили на полусгнившей куче соломы, что валялась на полу.

— Да он это, — сгрудившиеся вокруг сотника гвардейцы дружно указали на смутившегося Дубину. — Мы, поначалу было, ему не поверили, а потом, после того, как тебя схватить приказали, и до нас доходить стало, что сначала тебя, а потом и нас в камеру эту потащат.

— Хорошо ещё если просто повесят, а если княжна пожелает сварить нас заживо? — мрачно заметил Дубина. — Или на костре подкоптить? Её ведь ничто не остановит. Что захочет, то и сотворит. А фантазия у неё, ты сам знаешь, богатая.

— Не ожидал, — тихо проговорил сотник, с трудом дыша и тяжело переводя дух. — От кого, от кого, а от тебя я этого не ожидал, — с недоумением посмотрел он на Дубину. — Казался такая тупая дубина, а говоришь, как весьма образованная личность.

— Давно я собирался двинуть отсюда, — тихо пояснил тот, глядя на сотника из подлобья. — Больно уж мне не нравятся здешние порядки, особенно, что сложились в замке у князя за последнее время. А нынче, когда и княжна взялась здесь командовать, то понял, что бежать надо немедленно, пока ещё шкура цела, да покуда живы, хоть как-то.

— Ну и как вы собираетесь бежать? — поинтересовался сотник, с интересом рассматривая толпящимися возле него гвардейцев. — Повесят, не повесят, это ещё неизвестно. А вот за освобождение пленного из-под стражи, да попытку побега, явно не помилуют. Так что, ребятушки, бежать надо с умом. Чтоб не поймали. Или вы, как те земляне, надеетесь из арбалетов отстреляться. Так не надейтесь, — криво ухмыльнулся сотник. — Вам до них, как до миминов, раком. Мало я вас учил, да и плохо, как оказалось. Ни на что вы казались не пригодные.

— Бежать будем по реке, — перебил его разглагольствования Дубина. — Вчера судно прошло. Везёт княжеский товар куда-то в Северо-западное Герцогство. Это чуть ли не на другом краю континента, — пояснил Дубина. — Там нас князь уж по всякому не достанет. Судно ещё вчера отошло от причала и якобы ушло вниз по реке. Но я договорился с капитаном, и он нас подождёт чуть ниже столицы, в протоках. Никто на него и не подумает. Нам хорошо, и ему неплохо. Всё, какая никакая, а дополнительная защита от пиратов для него будет. Вот он и купился на наше предложение.

— Правда, пришлось скинуться, как следует. Защита, не защита, охрана, не охрана, а за перевоз такую плату содрал, что выгреб практически все наши капиталы, почитай, что подчистую. Даже не знаем, как на новом месте устраиваться будем. На тебя, начальник, наша вся надежда и осталась.

— А я то чем вам помочь смогу, — недоумённо уставился на Дубину сотник, пытаясь с трудом подняться на ноги. — Всё, что у меня было, князь подчистую выгреб. Уж я то его знаю. Чай не первый год ему служу. Он никогда не оставит безнадзорной ни одной монетки, особенно чужой. Так что у меня ничего нет, можете даже не сомневаться.

— Да мы не о деньгах речь ведём, — внимательно выслушав его не перебивая, насмешливо ответил ему Дубина. — Нам начальник нужен, чтобы к морским или речным капитанам в охрану наниматься не толпой бесправной, а отрядом регулярным. А тут без тебя никак не обойдёшься. Тебя, почитай, каждая собака на реке, да и на море, знает. С тобой не пропадёшь. А у нас ведь семьи ещё. Их же кормить надо.

— Так вы и семьи берёте? — недоумённо глядя на него, тупо спросил сотник, медленно покачиваясь на нетвёрдо стоящих ногах.

— А ты что думал, что мы их князю на расправу оставим? — зло сверкнул глазами ещё один из его старых солдат, Игнат, по прозвищу Канарейка.

Канарейкой прозвали его уже давно, так что никто и не помнил, с чего именно эта кличка к нему прилипла, но, по всей видимости, это произошло из-за того, что любил вечно наряжаться во всякие яркие тряпки, не имея к тому же ни малейшего художественного вкуса.

— Ты ли это, Канарейка, — потрясённо глядя на него, с глубочайшим изумлением выдохнул сотник. — Я тебя сразу то и не признал. Где шмотки твои? — поражённо уставился он на серо-буро-зелёное одеяние, какой-то неряшливой хламидой висящее на плечах Канарейки.

— Там, куда мы отправляемся, оно будет нужнее, — недовольно скривив рожу, выдавил тот. — Тут наслушался я этих путешественников, — Канарейка кивнул куда-то в сторону потолка подземелья, — вот и решил, что в таком одеянии мне скрыться легче будет. Неделю целую, моя шила, — любовно провёл он себя ладонью по груди. — Изругалась вся, что все тряпки, да клочки, на неё извёл, однако, как сделала, сама довольна осталась, как хорошо мне она идёт. Как устроимся на новом месте, обещала и остальным пошить, больно уж вещь удобная, да неприметная оказалась. Как раз под наше будущее занятие.

— Какое такое занятие, — насмешливо глянул на него сотник.

— Ясно какое, — тяжело вздохнул Канарейка, — бандитское, конечно. Или ты думаешь, что на охране кораблей, да лодий нам дадут много заработать? — насмешливо посмотрел он на своего сотника.

— Сколько ни дадут, а грабить не позволю, — как отрезал сотник.

— А грабить и не надо, — усмехнулся Канарейка. — Любой из прибрежных баронов с радостью нас наймёт себе в команду на береговые корабли. Проходящих купцов досматривать. Или границы свои от докучливых соседей охранять. А для этого нам, опять же, ты, сотник, нужен. Живой и здоровый. Так что напрягись и пошли с нами. А то время идёт, а мы здесь всё разговоры разговариваем, а там, наверху бабы наши ещё, наверняка, не собрались. Моя то давно уж на судне, что Дубина нанял, а остальные до сих пор ещё в замке канителятся. Всё никак не могут с добром своим расстаться, — насмешливо добавил он.

— Моя жёнка, как узнала, что бежим, так разом подхватилась и только нитки с иголками с собой и забрала, всё бросив. А их, — Канарейка презрительно кивнул в сторону толпящихся за его спиной, и тут же недовольно засопевших гвардейцев, — так и копаются до сих пор. Дождутся, что князь опять стражу из города вызовет. Вот тогда посмотрим, как они заверещат, что нельзя добро, годами наживаемое разом бросать.

— Ну ты, — тут же недовольно заворчали практически все, кто толпился за его спиной. — Сам был всю жизнь босяк и нас хочешь такими же сделать. Не ты его, добро наше, наживал, чтобы бросать. А на лодье той, всем места хватит. И нам и добру нашему.

— Больно уж как-то вы не торопитесь, — тяжело переводя дух, медленно выговорил сотник. — Так в побеги не бегают, а от нашего князя, тем более.

— А ну двинули, — раздвинул он плечом толпу перед ним и, направившись в сторону полуприкрытой двери, на миг, обернувшись, закончил.

— Если бежать, то бежать быстро, гвардия его уже где-то рядом. Не сегодня, так завтра здесь будет, а вы, вместо того, чтобы шкуру спасать, о добре своём думаете.

— Успеем сотник, — тут же радостно загалдели гвардейцы, потянувшись за ним к входной двери. — До утра ещё времени, чуть ли не половина ночи, ну а поутру, по утреннему холодку, можно спокойно и отправляться. Ну что нам один князь сделает. Здесь, почитай что, вся его стража и собралась. Отобьёмся, какой бы он мечник хороший не был. А будет буянить, так и из арбалетов по нему пощёлкаем. Нас пример той компании, что от него сбежала, здорово, на сей счёт, вдохновил.

И, весело балагуря, вся толпа разом ломанулась во входные двери, поневоле устроив в них весёлую толчею и давку. Так, дружески, пихаясь, и подначивая друг друга, они и вывалились во двор замка, где застали толпу таких же, как сами весёлых и радостных своих домочадцев, весело грабивших замок. Бывшие гвардейцы со своими домочадцами, по-видимому, решили напоследок, забрать с собой всё, до чего можно было дотянуться.

Дошло до того, что кто-то из гвардейцев тянул через двор яростно сопротивлявшегося козла, гордость князя, вывезенного им из каких-то дальних краёв и успешно использовавшегося для улучшения местной породы коз.

— Идиоты! — тихо выдохнул сотник, глядя на весь этот бедлам широко раскрытыми глазами. — Рвать надо скорее отсюда, а они и козла надумали с собой уволочь. Уроды, — схватился он за голову, тут же пошатнувшись и чуть не свалившись от слабости на землю.

— Кони есть? — вопросительно глянул он на молча стоявшую за его спиной пятёрку таких же, как он, мрачных гвардейцев, глядящих на бушующий кругом бедлам такими же, как и у него, мрачными глазами.

— У задней калитки привязаны, — тихо бросил Дубина, переглянувшись со стоящим возле него Канарейкой. — Если поторопимся, то ещё взять их сможем. Там их всего то один из наших и охраняет. Как бы у него наших коников не отобрали, добытчики эти, — неодобрительно кивнул он в сторону царящего во дворе замка хаоса.

— Князь смотрит, — тут же, без перерыва, на одном дыхании, выговорил он, даже не изменив тональность речи.

— Где? — в ужасе шарахнулся в сторону сотник, невольно подымая глаза на княжеские окна, высоко расположенные во дворце.

— Уходим! — тихим шёпотом, с каким-то ужасом в голосе, выдохнул он. — Берите меня, ребятушки, под рученьки и бегом! Бегом к лошадям. Если он так стоит, — кивнул он в сторону широко распахнутого окна, где, скрестив руки на груди, стоял старый князь, молча наблюдая за царящим во дворе бедламом, — то дело плохо. Значит, гвардия уже рядом. Порубят, как пить дать, всех порубят.

Дубина с Канарейкой, как-то растерянно и недоумённо переглянувшись, и тут же молча подхватили окончательно ослабшего сотника под руки. И чуть ли не таща его волоком, цепляя волочащимися ногами сотника за все выступающие камешки из брусчатки, бросились в сторону задней калитки, где было на удивление тихо.

— Как здесь, — тяжело выдохнул Дубина, подбегая к полуоткрытой калитке и осторожно прислоняя окончательно сомлевшего сотника к замковой стене.

— Тихо, — настороженно на него оглянувшись, негромко выговорил оставленный на охране гвардеец. — Но, как-то странно, — задумчиво протянул он, вглядываясь в предрассветный уже сумрак, сереющий уже в верхушках деревьев леса, окружающего замок. — Какое-то там шевеление непонятное, — кивнул он в ту сторону. — Кто-то возится возле главных ворот, а кто, неясно.

— Уходим, — раздался тихий, слабый голос сотника. — Прекратить разговоры. Немедленно по коням и уходим. Только тихо. Как можно тише. Пока нас никто не заметил.

Тут же, ни слова больше не говоря, Дубина с Канарейкой, подняли сотника в седло и, быстро и осторожно связав ему под седлом ноги, так чтобы он в скачке не вывалился из седла, сунули ему в руки поводья.

— Вы двигайтесь, — остановил своего коня Дубина, когда, аккуратно придерживая заваливающегося в сторону сотника, вся группа выбралась в распахнутую калитку, — а я в замок вернусь, за жёнкой своей. Попробую вытащить её, а если так и не бросит тряпьё своё, то дам по башке и на коне увезу. — И не говоря больше ни слова, скрылся обратно в калитке.

Не успели они отъехать и пары сотен метров от стен замка, и едва только ступив под полог леса, как до них начал долетать какой-то невнятный шум, всё нарастающий и нарастающий, несмотря на то, что они всё дальше и дальше удалялись от замка.

— Всё, — тихо выдохнул сотник, прислушиваясь к доносящимся до них всё более и более громким крикам. — С ними покончено.

— С кем? — растеряно повернувшись в его сторону, недоумённо спросил Канарейка, старательно его поддерживая.

— С гвардейцами нашими, — тихо, одними губами, хрипло выдохнул сотник. — Говорил я вам, что поторопиться надо, а им бы только пограбить напоследок. Добра княжеского захотелось, — осуждающе покачал он головой. — Вот сейчас, тем, кто жив останется, князь и покажет, как с добром его лучше всего распорядиться. Всех кто живой останется, на кол посадит.

— И нас не забудет, — резко зашипел он на остановившихся в растерянности гвардейцев. — А ну живо, живо. Тем уже не поможешь, — тяжело кивнул он в сторону оставленного за спиной воя, уже явственно доносившегося до них. — Сразу бежать надо было, пока князь не знал, а не носиться весело по его замку, пытаясь утащить то, что тебе не принадлежит. Теперь наша жизнь и свобода только в наших лошадях. Если успеем до корабля добраться раньше княжеской своры, то живы останемся, а нет, то жить нам лишь до этого утра. Теперь то уж князь никого не упустит.

И, не отвлекаясь больше ни на какие разговоры, вся группа сорвалась в бешеный галоп, не пытаясь уже даже скрываться. Да и бессмысленно это уже было, в разгорающихся лучах подымающегося солнца.

Только беспорядками и хаосом, воцарившимся в замке, и можно было объяснить, что никто из прибывших сотен конной гвардии не бросился сразу же за ними в погоню, хоть, со стен замка их и заметили. Но бойня, которую прибывшие гвардейцы развернули в его стенах, задержала ненадолго стоящие возле главных ворот конные сотни, а потом стало уже не до того.

Зажатые во дворе замка, гвардейцы со своими семьями, как только поняли, что главные ворота плотно перекрыты, неведомо когда прибывшими конными и деваться им уже некуда, а остаётся только или умереть, или сдаться на милость князя, решили дорого продать свою жизнь. Бежать было поздно, но рук, никто из них, сдаваясь, не поднял. И во дворе замка развернулась бойня.

Все прекрасно знали, о какой милости князя может идти речь, и поэтому с отчаянием обречённых бросились на прорыв. Все. И мятежные гвардейцы, и их жёны, прекрасно понимающие, чего им следует ждать от милости князя, и их дети, надеющиеся теперь только на лёгкую смерть в бою. Даже малые детишки, только и могущие, что поднять какую-нибудь палку, бросились в бушующую во дворе свалку.

И может быть они бы прорвались, если бы не было уже слишком поздно. Слишком много гвардейцев уже подошло к замку, и слишком плотным кольцом охватили они мятежников.

Никто не ушёл. Только маленькая группка каких-то отчаянных гвардейцев, бешеным рывком, рванувшая в сторону от главных ворот, сумела прорваться к открытой кем-то задней калитке. Потеряв при прорыве, чуть ли не половину людей, она прорвала тощее ещё оцепление вокруг замка, буквально разметав его в стороны и вырубив подчистую, и насмерть загоняя лошадей, бешеным галопом бросилась в сторону столицы.

Не сразу оценив возможность прорыва, а точнее, будучи абсолютно уверенными, что деваться им там некуда, только что подошедшая конная сотня не стала особо рьяно преследовать прорвавшихся. Да и уставшие после длительного перехода кони гвардии мгновенно отстали от застоявшихся в княжеских конюшнях рысаков.

Проскакав, буквально пару вёрст, следом за беглецами и окончательно загнав лошадей, они вынуждены были вернуться, чтобы плотнее перекрыть замок не допуская больше подобного прорыва.

Однако к этому времени, прорываться уже было некому.

Весь двор замка был завален порубанными телами. И мятежных гвардейцев, и группами, наспех собравшимися в разных углах двора, и по одиночке, тех, кто не успел выскочить из своих одиноких клетушек. И баб их. И детишек. Всех княжна приказала рубить. Всех порубили. Даже скотину домашнюю, и ту себе не оставили, пустив под нож.

Только огромные лужи крови, покрывающие всё пространство мощёного булыжником двора, влажно блестели теперь на только, только взошедшем солнце, да кучи трупов неряшливыми валами устилали идеально чистый ещё вчера двор замка.

— Да-а, — мрачно протянул князь, глядя на горы трупов, устилавших двор. — Недооценил я своего сотника. Сумел таки выучить своих. Дороговато нам досталась эта ненужная победа.

За всё время, пока шло сражение во дворе, он так и не сдвинулся ни на шаг с места у своего окна и теперь глядел на залитый кровью двор в каком-то мрачном недоумении.

— А это, действительно, оказались лучшие, что у тебя были, — задумчиво проговорила стоящая рядом княжна. — Как же они тебя любили, что не пожелали сдаться на твою милость.

— Наверное, знали, что ты рядом, — невесело усмехнулся старый князь, поворачивая к ней голову. — Потому и не сдались. Слава твоя нам дорого обходится, — кивнул он в сторону залитого кровью двора. — Даже детишки не пожелали сдаться. Видать знают о твоей дружбе с ящерами.

— Пфе, — презрительно сморщила носик княжна. — Что они могут знать. Насмотрелись на своих отцов, вот и бросились под копыта с жалкими прутьями.

— Дядя! — раздался у них за спиной чей-то громкий и недовольный голос, — может быть, ты всё же встретишь меня, как положено.

— Дмитрий! — повернувшийся старый князь бросился к появившемуся в дверях княжеского кабинета рыцарю, радостно улыбаясь и распахивая объятия. — Наконец-то. А я всё думал, кто это так скоро прибыл нам на подмогу. А это, оказывается ты.

— Я прибыл сразу же, как только получил от вас весточку о том, что в замке неблагополучно, — недовольно поджав губы, проговорил рыцарь. Прибыл так скоро как смог. Даже коней загнал до такой степени, что они уже больше ни на что не пригодны. Даже какую-то группу упустить пришлось, — недовольно поморщился он.

— Не уйдут, — радостно махнул рукой князь, — эти дурни со страху бросились бежать в столицу, а там мы их живо найдём. Не уйдут, — радостный князь, аж лучился от радости, со всей силой хлопая молодого рыцаря по плечам.

— Живых то, хоть, сколько то осталось? — прервала его радостные причитания княжна, недовольно поморщившись от столь бурного проявления чувств. — Или после тебя, дорогой братец. Уже никого и ничего живого можно не искать?

— Если бы после меня, — расстроено скривился тот. — Ни одна сволочь не пожелала сдаться. Все там лежат, — кивнул он в сторону распахнутого окна. — Ну ты, дядюшка, их и выдрессировал. Если бы не захватили их врасплох, да поодиночке, то не знаю, как бы всё и обошлось. За одного твоего, минимум по трое, четверо моих ушло. Звери. Чистые звери. Хотел бы я посмотреть на того, кто их так натаскал. Знатный, видать учитель у тебя был дядюшка.

— Был? — вопросительно глянул на него старый князь. — Ты уже знаешь, что он был? Откуда?

— Да брось ты, — насмешливо махнул рыцарь рукой. — Сам же и написал мне в письме, что твой новый начальник стражи, занимавшийся их подготовкой, тобою же и брошен в тюрьму. Ясно же, что бунт этот мог быть затеян только им и никем больше. Стоит его, конечно, поискать среди трупов, но что-то мне подсказывает, что он был среди тех, кто ушёл.

— Надо немедленно организовать погоню, — тут же встряла княжна в их разговор. — В конюшне ещё должно быть полно лошадей. Не всех же они забрали с собой, должны и остаться.

Спешно организованная погоня сразу же бросилась вдогон за давно ушедшими вперёд всадниками.

Тщательно высматривая чётко видимые в дорожной пыли следы копыт давно ушедшего вперёд отряда, они неторопливой, но угонистой рысью затрусили следом, настроившись на неторопливое, но неуклонное преследование. И только выйдя на берег реки Северный Стрый, далеко, далеко за столицей, и найдя на берегу трупы десяти насмерть загнанных лошадей, они поняли, что беглецы ушли. Окончательно и бесповоротно. Искать их на реке, среди сотен островов, стариц, больших и малых проток, среди уже прошедших, или доброго десятка виднеющихся далеко на горизонте проходящих мимо судов, было совершенно бесполезно.

На корме большой торговой лодьи. Одной из многих сотен, постоянно снующих по реке Северный Стрый, перевозя груз из одного её края в другой, стояла группа из десяти вооружённых мужчин и что-то тихо и угрюмо обсуждала между собой. Лодья медленно скользила по тихим водам утренней реки, ловя первый рассветный ветерок, только, только задувший с берега, а на покинутом берегу неряшливо темнели туши загнанных насмерть княжеских лошадей.

Бывший сотник Подгорного князя, стоял на корме этого судна, уходящего вниз по реке, смотрел на скрывающийся за поворотом далёкий город, в котором провёл всю свою сознательную жизнь и о чём-то мрачно думал.

Рядом с бывшим сотником стоял Дубина, угрюмый и какой-то неживой, как будто в нём разом что-то оборвалось. Стоявший рядом с ним Канарейка, мрачный, как грозовая туча, глядел ему в спину странным, застывшим взглядом, никак не реагируя на тихий разговор за спиной. Ещё семеро гвардейцев, единственные сумевшие добраться до лодьи, сгрудились за их спинами, в пол голоса обсуждая что-то своё личное. Остальные, кто собирался с ними бежать от князя, все полегли в схватке с гвардией.

— Опоздали! — толстыми, разбитыми в кровь губами, беззвучно шептал Дубина, глядя в даль остановившимся взглядом. — Опоздали! Надо было накануне бежать, а мы всё тянули, и тянули, всё собирали и собирали свои вещи, и никак не умея договориться со своими жёнами.

— А те всё никак не хотели расстаться, кто с самоваром, кто с домом, кто с курями, да поросятами, — тихо и обречённо, ни к кому не обращаясь, говорил сам с собой он. — Вот они и остались все там, в замке, порубленные.

— Из двадцати с лишним гвардейцев, что собрались бежать с нами, до лодьи добралось только восемь, а со мною, все девять, — тихо проговорил Канарейка, глядя перед собой пустым и безжизненным взглядом. — Не более трети.

— Эх, Фрола, Фрола, — тяжело шевельнулся Дубина, глядя остановившимся бездумным взглядом на сходни, брошенные впопыхах капитаном на берегу. — Сгубили тебя те куры. Новых бы купили, ещё лучше. Не хотела ты расставаться со своей Хохлаткой, а рассталась с головой. Вот теперь твоими курями другие пообедают, — вспомнил он бегающего за его петухом какого-то солдата и распростёртую в луже крови среди заполошно кудахтающих кур, свою возлюбленную Фролушку.

— Как же вы вырвались?

Мрачно посмотрев на шепчущего что-то белыми, стянутыми в нитку губами, с безумным, остановившимся взглядом Дубину, сотник повернулся к стоящим за его спиной гвардейцам, догнавшим их уже у самого берега.

— Если бы не он, — замявшийся гвардеец бросил хмурый взгляд на беззвучно что-то шепчущего Дубину, — то мы бы там, во дворе замка все остались. Он нам всегда казался тюфяк тюфяком, а оказалось не боец, а зверь в человеческой шкуре. Сколько он их побил, — гвардеец недоверчиво покрутил головой, — жуть просто. Как косой косил, ну а мы за его спиной шли. Так и прорвались.

— Остальных же погубили бабы. Не захотели разом всё бросить, а наши не смогли разом бросить этих дур.

— Когда завязалась драка, все оказались поодиночке. Но ещё можно было прорваться, если бы всё сразу бросили. Новых гвардейцев, что с границы, было ещё мало, да и были они все какие-то квёлые. Видать, усталые были после долгой гонки.

— Но и тут эти дуры не сразу бросили своё тряпьё. Ещё можно было бы сбежать, покуда новая сотня не подтянулась. Но нас опять повязали бабы, наотрез отказывавшиеся убегать без нажитого имущества. Пока собирали, теперь уж только самое ценное, тут новые гвардейцы и нагрянули. Только те и смогли вырваться, у кого семей в замке не было, да и то лишь благодаря ему, — угрюмый гвардеец кивнул на понурого, безразличного ко всему Дубину.

— Ну что, — раздался за спиной гвардейцев немного напряжённый голос капитана судна, — это, я так понимаю, все?

— Все, — даже не обернувшись, тихо откликнулся сотник, глядя на далёкий уже берег.

Там, на навсегда уже покинутом берегу, загнанные насмерть лошади ещё пытались подняться, но без сил валились обратно наземь не в силах подняться.

— Десять, — тихо, как бы для себя, проговорил сотник, глядя на брошенных, запалённых лошадей. — Будь всё по другому, нам бы они очень не помешали.

— Так сотник, — перебил его размышления грубый голос капитана. — Есть вопрос, который надо сразу же решить.

Обернувшемуся сотнику предстала картина, мрачного капитана, стоявшего за спинами его гвардейцев, и толпившихся за ним матросов, вооружённых, как для серьёзной драчки.

— Хоть вас и меньше, чем договаривались, но плату я возвращать не буду, — мрачно бросил капитан, настороженно глядя на него.

— Отвезёшь в южное Приморье, — спокойно бросил ему сотник, как будто не заметив вооружённой толпы матросов за его спиной. — Это дальше, чем договаривались, но и нас меньше.

— Мы так не договаривались, — замялся капитан, колеблясь и явно не зная на что решиться.

— Тогда возвращай деньги, — безразлично бросил сотник, отворачиваясь. — И учти, — бросил он, не глядя на то, что творится у него за спиной, — у тебя есть судно. А может и не быть.

— Нас больше, — раздался за его спиной насмешливый, но какой-то неуверенный, колеблющийся голос капитана.

— А нам нечего терять, — безразлично бросил ему сотник, не оборачиваясь. — И неизвестно, сколько вас потом останется. И хватит ли управиться с лодьёй, — добавил он равнодушно.

— Хорошо, — наконец-то раздался напряжённый голос капитана. — Но только до устья Лонгары. Дальше, мне резона двигаться с вами нет. Дальше только пираты.

— Высадишь на левый берег в устье где укажем, там и расстанемся, — бросил сотник не оборачиваясь, — а дальше мы сами.

Удовлетворённый соглашением капитан, ещё немного потоптался за спиной у сотника, пытаясь, что-то ему сказать, а потом, видя, что сотник на него никак не реагирует, медленно, осторожно оглядываясь на мрачно глядящих на него гвардейцев, вернулся к рулевому колесу.