Приключения воздухоплавателя Редькина

Глава двадцать первая
^{в которой злой волшебник делает доброе дело}

«Калабрия», разрезая носом океанскую гладь, двигалась к острову со скоростью восемнадцать узлов. Сид загорал, сидя в шезлонге. Капитан стоял на мостике, посасывая трубку, и смотрел, как матросы драят палубу. Погода была отличная, из репродукторов лилась музыка, и все это было очень похоже на увеселительную поездку.

Вдруг вахтенный сообщил, что справа по борту движется резиновая надувная лодка с одним пассажиром. «Калабрия» замедлила ход и начала осторожно подходить к лодке, чтобы спасти потерпевшего кораблекрушение. На всякий случай протяжный рев гудка известил человека о приближении корабля. Но человек в лодке даже не повернул головы и упрямо греб, рискуя столкнуться с «Калабрией». Капитан приказал застопорить машины и опустить веревочный трап.

Вся команда прилипла к борту, наблюдая за странным мореплавателем. Сид тоже вглядывался в маленькую фигурку в лодке.

Человек, не обращая внимания на предложенный трап, продолжал свой путь, гоня скорлупу мимо высоченного борта «Калабрии».

— Эй, сумасшедший, — крикнул кто-то из матросов, — забирайся на корабль, не валяй дурака! Назавтра обещают шторм!

Но сумасшедший не откликнулся и на этот раз. Сид наконец, увидел его лицо и ахнул. Это был Тараканыч, злой волшебник из общежития имени Лампы Аладдина.

— Тараканыч! — заорал Сид радостно. — Тараканыч я узнал тебя!

Волшебник прекратил грести, поднял голову и внимательно посмотрел на машущего Сида.

— Я тебя тоже узнал, — прокричал Тараканыч. — Чего тебе от меня надо?

— Да в общем ничего, — смутился Сид, — просто помочь хотим…

— А зачем мне помогать? — удивился волшебник. — Я совершаю кругосветное плавание. Плыву себе, никого трогаю, и вы плывите своей дорогой.

Матросы захохотали.

— Дело ваше, — сказал толстяк, — а то бы поднялись к нам, посидели бы, поговорили, горячий душ приняли и дальше поплыли бы.

— Душ горячий, говоришь? — Тараканыч задумался. — А бычки в томатном соусе у вас есть?

— Есть! — хором откликнулись матросы. — Девать некуда!

— Ну, тогда можно, — смягчился Тараканыч, — только ненадолго, а то мне еще полсвета осталось проплыть.

Его подняли лебедкой вместе с лодкой. Чародей 6ыл в тельняшке, бороденка его топорщилась в разные стороны. На шее у него висел крупный зуб.

— Чей зуб? — спросил Сид.

— А кто его знает, — пожал плечами волшебник. — Выпрыгнула из воды четыре дня назад какая-то тварь, значит, полный рот зубов, и на меня. Пришлось ей один клык удалить в процессе самообороны. Да и вообще, сейчас мода такая, чтоб на шее что-то висело.

Тараканыч прошлепал в душевую, оставляя на палубе мокрые следы.

Раскрасневшийся после мытья, он сидел в каюте Сида, с аппетитом поглощал свое любимое блюдо — бычков в томатном соусе и рассказывал:

— Как наша богадельня взорвалась, все жильцы разбежались. Подай мне, Сид, горчицу. Одни в Африку подались, другие подальше. Кто швейцаром устроился в гостинице, а кто водителем ландо в европейских столицах. Клавка, мерзкий интриган, за длинным флуидором погнался. Ну, а я, подай мне, любезный, перцу, а я подумал, значит, и решил пуститься в кругосветное плавание. Захотелось лицом к лицу, значит, с опасностью. Чтоб соль на губах, ветер в ушах и это… как его… песок на зубах. Нет, вру, короче, захотелось лишений, неприятностей. Еще бычки есть?

Сид принес еще две банки консервов.

— Да, захотелось мне, значит, всего этого, надул я лодку резиновую, кинул туда две пары носков, глобус, чтобы с пути не сбиться, календарь, колбасы разной и поплыл. Всякое случалось. То на мель сядешь, то акула днище распорет только успевай зашивать. А недавно ноги решил помыть. Опустил я их, значит, в океан, пусть отмокают. Вдруг хватает их восьминог своими щупальцами и тянет ко дну. Я, чего скрывать, человек мужественный, но тут чуть было не испугался. Потом успокоился, схватил свою авторучку и выдавил из нее чернила в воду. Вода стала фиолетовая. А у восьминогов такой обычай: пока вода фиолетовая, надо удирать. Этот тоже удрал. Я ноги домыл и дальше поплыл. Все пароходы, как меня увидят, так, значит, начинают спасать. Я даже стал их стороной обходить. И на вашу «Калабрию» ни за что не пошел бы, если бы не ты, Сид. Открой-ка, дорогой мон шер, последнюю баночку. Перекушу у вас малость, передохну и дальше поплыву. Мне к зиме надо успеть земной шар обогнуть. Хорошие бычки у вас, когда расставаться будем, пару ящичков прихвачу.

Окончив трапезу, злой волшебник вытер руки о бороду и улыбнулся:

— Сейчас, братик, я тебе важную новость сообщу, только никому не говори.

Он поманил Сида поближе и тихо сказал:

— Я сейчас спать буду. Может, час просплю, а может — и сутки. Будить меня не надо. Я этого не люблю.

Он улегся на койку Сида, зевнул и махнул рукой:

— Иди, кабальеро, на палубу. Там воздух свежий, там солнце, вода, а здесь без дела не толчись. Кому сказал…

Злой волшебник захрапел. Сид на цыпочках вышел из каюты.

Тараканыч спал весь день, всю ночь и продолжил спать на следующий день. Бедный Сид провел ночь на палубной скамейке, но будить Тараканыча не решился.

Вдруг вахтенный сообщил, что прямо по курсу дрейфует парусное судно. В наше время не часто можно увидеть настоящий парусник. Все свободные от вахты моряки подошли к борту, вглядываясь в неясные очертания на горизонте. Сид поднялся на мостик. Капитан протянул ему бинокль. Толстяк поднес его к глазам и увидел бриг, застывший с опущенными парусами в ожидании ветра. По палубе брига расхаживали здоровенные детины в тельняшках с серьгами в ушах. За поясами у них торчали ножи и старинные пистолеты. Но самое удивительное заключалось в то, что над судном реял «Веселый Роджерс» — пиратский флаг.

Это было невероятно и непостижимо. Во второй половине двадцатого века по морской столбовой дороге спокойно но разгуливал разбойничий корабль, будто вынырнувший из средневековья.

Бриг приближался. Уже можно было разглядеть невооруженным глазом фигурки людей на нем и пушки, торчащие из бортов.

— Капитан, — сказал Сид, — может быть, лучше держаться подальше от этого кораблика?

— Сэр, — холодно ответил старый моряк, — капитан Мулиган не поворачивает судно при виде парусника. Тем более, что бриг «Пилигрим», вызвавший у вас такое волнение, всего лишь плавучий музей.

— Но ведь на его мачте пиратский флаг, — заметил Сид, — и команда очень странная…

Капитан усмехнулся:

— Взгляните получше на корму «Пилигрима», — сказал он, — и вы все поймете.

На корме брига Сид увидел группу людей, одетых в штатское. Среди них выделялся мужчина с усиками и в темных очках. Он то садился в кресло, то вскакивал, размахивая руками, жестикулировал и что-то объяснял остальным. Двое парней в ярких рубашках двигали по палубе вышку, на которой сидел мужчина в берете и с кинокамерой. Еще несколько человек держали в руках огромные лампы. Одноглазый пират слушал усатого в темных очках и виновато пожимал плечами.

— Это же киносъемка! — воскликнул Сид. — Тот, что в темных очках, — режиссер, а пираты — артисты!

— Да, сэр! — подтвердил капитан. — Они снимают фильм, и бояться их не следует.

Парусник находился от «Калабрии» всего в пятидесяти метрах. «Калабрия» двигалась очень медленно, приветствуя гудками плавучий музей.

На мачте «Пилигрима» появился сигнальщик и замахал флажками.

— Прошу… помочь… отснять… одну сцену, — читал капитан. — Оплата по соглашению… Режиссер Бельведер.

— Решайте, — сказал капитан Сиду, — груз ваш. Приняв участие в съемках, мы опоздаем на остров на несколько часов.

— Надо им помочь, — улыбнулся Сид. — Мы ведь тоже немного артисты.

С «Калабрии» на «Пилигрим» полетел сигнал о согласии принять участие в съемках. Через десять минут на «Калабрию» прибыла делегация с брига.

— Какая натура! — радостно кричал режиссер, взбираясь по трапу. — Какая фактура!

Он стремительно побежал по палубе, пожал руку капитану, весело ткнул в живот Сида и затараторил:

— Мы не будем вас долго задерживать. Перехожу к делу. Пиратский бриг берет на абордаж современное судно. Ваш экипаж делает вид, что сопротивляется. Пираты побеждают, экипаж связан. Корабль захвачен. Съемки оканчиваются, мы возвращаемся на «Пилигрим», «Калабрия» следует своим курсом. Все это займет не больше часа. Понятно?

— Понятно, — ошеломленно глядя на режиссера, ответил Сид. Первый раз в жизни он видел такого энергичного человека.

— Чудесно! — режиссер потер руки и помчался шлюпке. Шлюпка доставила его на «Пилигрим». На бриге все пришло в движение. Кинооператор заорал, и его помощники покатили вышку к борту. Вспыхнули яркие лампы-юпитеры. Режиссер яростно жестикулировал перед носом одноглазого пирата. «Калабрия» медленно подходит к паруснику. Ее высокий борт возвышался над «Пилигримом», так что пиратам пришлось забрасывать веревочные лестницы с крючьями на конце.

Раздался хлопок, застрекотала кинокамера, и над бортом «Калабрии» появились свирепые физиономии пиратов. Они страшно ругались, размахивали ножами и пистолетами, набрасывались на моряков, валили их и связывали. Моряки только делали вид, что сопротивляются. Режиссер кричал в рупор:

— Злей, еще злей! Вы же пираты, черт побери! Через полчаса весь экипаж «Калабрии» был связан. К «режиссеру» подошел помощник и сказал:

— Готово, шеф!

— Радиорубка захвачена? — спросил «режиссер».

— Да, шеф! — кивнул помощник.

— Вяжите и этих! — приказал Бельведер.

Толпа пиратов набросилась на Сида и капитана. Через минуту они уже лежали на палубе, связанные по рукам ногам.

— Я протестую! — сказал Сид. — Так мы не договаривались.

— Заткнись! — крикнул Бельведер и захохотал. Вместе с ним захохотали и пираты. — Договариваться будет с рыбами, когда все вы и ваше корыто с бульдозерами пойдет ко дну!

Он повернулся к пиратам:

— Благодарю за работу, ребята! Съемки окончены. Можете грабить, пить и есть все, что увидите. Корабль будет взорван, так что не стесняйтесь!

В этот момент на палубу, потягиваясь и сладко улыбаясь после сна, вылез Тараканыч. Увидев его, «режиссер» удивленно свистнул:

— Это что еще за чучело?

— Сам ты чучело, — беззлобно отозвался Тараканыч.

«Режиссер» побагровел и закричал:

— Молчать! Пристрелю!

— Не ори, — строго сказал чародей, — и так слышу, глухой. Ты кто такой?

— Режиссер! — сообщил Бельведер гораздо спокойней.

— Оно и видно, — Тараканыч вздохнул, — значит, мы с тобой коллеги.

— А ты кто такой? — спросил «режиссер». — Только не вздумай врать.

— А чего мне врать, — Тараканыч усмехнулся. — Злой волшебник я.

Бандит изумленно уставился на старика.

— Волшебников же нет! Я это точно знаю.

— Не болтай глупости, — рассердился Тараканыч, — слава богу, уже пятьдесят лет только волшебством и живу.

— А ты докажи!

— Пожалуйста! — Старик обвел пиратов глазами: — Эй, мордатый малыш, иди сюда.

Здоровенный верзила подошел, озираясь, к нему.

— Обратите внимание на нос этого джентльмена! — объявил Тараканыч.

— Нос как нос, — сказал Бельведер.

— Правильно! А сейчас на нем вырастет чирей. — Злой волшебник приблизился к верзиле. — У тебя, мой дорогой май дарлинг, сейчас вырастет чирей. Понял?

Верзила ухмыльнулся, но в глазах его появилась тревога. Тараканыч сделал шаг назад, поднял руки над головой и закричал, надвигаясь на верзилу:

Волшебник приподнялся на цыпочки и дыхнул в лицо пирату.

Бельведер и его компания ахнули. На носу у верзилы появилась точка, которая росла с каждой секундой. Верзила перестал дышать и, кося глазами, начал тихо скулить. Через минуту его нос украсился чирьем величиной с вишню.

— Комедия ля финита, то есть клиент готов. А ты не верил… — грустно сказал Тараканыч.

— Верю! — завопил верзила, падая на колени. — Верю! Только убери с носа прыщ!

Тараканыч развел руками:

— Сожалею, сеньор, сожалею. Но, как было выше сказано, я волшебник злой, то есть специалист по нехорошим делам, значит. А прыщ убрать — это уже дело доброе. И тут я тебе ничем помочь не могу. Да он и сам пройдет. Не убивайся, мон шер, встань в строй.

Тараканыч повернулся к Бельведеру:

— Убедился? Или для наглядности посадить чирей и на твой нос?

— Убедился! — быстро ответил главарь банды. — Предлагаю выпить ямайского рому за знакомство. Все-таки коллеги. Оба зло приносим. А?

Тараканыч почесал затылок:

— Вообще-то я вокруг света должен плыть. Но ром не помешает.

«Режиссер» и Тараканыч отправились в кают-компанию. Пираты занялись грабежом. Двое часовых остались сторожить связанных пленников.

Тараканыч слушал откровения пьяного «режиссера». Тот, с трудом ворочая языком, бормотал волшебнику:

— Ты думаешь, я — простой бандюга? Ошибаешься, Тараканчик, глубоко ошибаешься. В Зебубии меня уважают… Кое-кто кое-где… А знаешь почему? Никто не хочет пачкаться… А я — пожалуйста. Мне говорят: надо потопить «Калабрию». Зачем ее топить? Мне на это наплевать… Кто-то не хочет, чтоб на острове началось строительство. Мне на это тоже наплевать! Я говорю — пожалуйста! Потоплю! Только хорошо заплатите — и я потоплю кого угодно. Я талантлив, Тараканчик, чертовски талантлив. Я бы мог и Эйнштейном стать… Веришь?

— Да как же не верить, — всхлипнул волшебник, — я ведь и сам талантливый. Веришь?

— Слушай, ты, — сказал Бельведер, — поступай ко мне на службу!

— На какую должность? — спросил волшебник.

Бандит задумался:

— Ты сны толковать умеешь?

Тараканыч усмехнулся:

— Я был главным толкователем снов в княжестве Понти!

— Это где?

— По соседству с королевством Монти.

Бельведер уважительно кивнул головой, хотя слышал эти названия первый раз в жизни.

— Объявляю тебя моим личным адъютантом! Приступай к работе. Вчера мне снилась грязная вода. Толкуй сон.

— Это плохой сон, — сурово сообщил Тараканыч.

— А позавчера приснилась клубника…

— Это хороший сон!

— А на прошлой неделе вот что видел. Будто еду я на слоне, с неба деньги сыплются, а люди на коленях стоят. И вдруг слон побежал к пропасти. Я кричу: «Стой!», а он мне отвечает: «Некогда!» И полетели мы в страшную пропасть. Проснулся я в холодном поту. Толкуй!

— Сначала тебе, Бельведерчик, будет очень хорошо, а потом — очень плохо. Может, даже и убьют.

— Нет! — взревел бандит, хватая волшебника за бороду. — Все ты врешь, Таракан! Меня не убьют, я буду долгожителем!

— Пусти бороду! — сказал волшебник.

— Не пущу!

— Пусти, а то чирей посажу, ты меня знаешь.

Бельведер разжал пальцы. Тараканыч расправил бороду, обиженно буркнул: «Псих ненормальный!»

— Злишься? — спросил Бельведер.

Чародей не отвечал.

— Пошутить с тобой даже нельзя, — «режиссер» вздохнул. — Лучше предскажи мне судьбу по звездам.

— Надо на звезды взглянуть, — грустно сказал Тараканыч.

— Так в чем же дело! — вскричал Бельведер. — Иди на палубу, полюбуйся на свои звезды и расскажи мне всю правду. Только не вздумай расстраивать меня! А не то вздерну на рее…

Бандит уронил голову на стол и захрапел.

Темная ночь окутала корабль. Океан вздыхал за бортом, облизывая корабль соленым языком волн. Слева мерцали огни «Пилигрима». Волшебник побрел туда, где лежали пленники. Охранники преградили ему путь.

— Вот что, чилдрены, дети мои дорогие, — сказал старик. — Начальник ваш, небезызвестный Бельведер, назначил меня своим звездочетом. Приказал он к утру определить его судьбу по звездам, а вас назначил моими помощниками.

Бандиты заикнулись, что они уже назначены часовыми.

— Одно другому не мешает, — успокоил их Тараканыч. — Левым глазом на палубу глядите, а правым на звезды. Можно и наоборот.

Он провел рукой, как бы разделив небо чертой:

— Тут как раз середина неба будет. Ты, май френд, считай звезды слева, а ты, мон ами, считай те, что cпpaва.

— Но мы умеем считать только до ста, — сообщил любезный ягненок.

— Не беда, — волшебник погладил бороду, — как ста досчитаете, вырывайте из своих голов волосок, складывайте в пучок и начинайте следующую сотню. Приступайте чилдрены, приступайте!

Пираты задрали головы к небу и, тыкая указательными пальцами в звезды, забормотали цифры. Тараканыч уселся на палубе рядом со связанным экипажем «Калабрии» и вздохнул.

— Давно лежите? — спросил он.

— Лежим, — с ненавистью отозвался Сид. — А вы проваливайте отсюда, любитель бычков в томатном соусе!

— Ты меня едой не попрекай, — тоскливо произнес Тараканыч, — мне сейчас очень плохо. Меня «режиссер» за бороду таскал, всячески оскорблял и унижал. Это меня! Тараканыча! Гордость всех злых волшебников!

Он покачал головой и неожиданно заплакал. Слышно было, как повизгивают пираты, вырывая из головы волосы.

— Отомстить «режиссеру» надо! — сказал Тараканыч кончив плакать. — Чирей, может, ему посадить? Так ведь для такого барбоса это пустяки. А я больше ничего не умею.

— Если хотите ему насолить, — сказал капитан, — спасите «Калабрию».

— Спасти — это значит делать доброе дело, — старик вздохнул, — а я ведь злой волшебник, мне совесть не позволяет творить добро.

— Вы заблуждаетесь, Тараканыч! — взволнованно воскликнул Сид. — Спасая «Калабрию», вы совершаете зло! Посудите сами: если пиратам не удастся потопить «Калабрию», их накажут, снимут с работы, например. А у них куча детей. Дети начнут голодать, болеть. Вот вам и зло.

— Действительно, — прошептал Тараканыч, — и как я сам об этом не подумал.

— И кроме того, — продолжал Укротитель вареников, — можно потопить «Пилигрим», красивый корабль, один из последних парусников. Разве это не злое дело?

— Верно, — обрадовался Тараканыч, — молодец!

Когда небо на востоке окрасилось в нежно-розовый цвет, на палубу «Калабрии» вылез хмурый, с опухшим лицом Бельведер.

— Ну, звездочет, — сказал он недобро, — определил мою судьбу?

— А как же, — улыбнулся Тараканыч, — значит, сначала тебе будет хорошо, потом — плохо, потом опять хорошо, опять плохо, и так это будет идти одно за другим: то хорошо, то плохо. Но кончится все хорошим, прямо сердце за тебя радуется.

— А не врешь?

— Чего мне врать, когда на небе ясно все указано. Хороших звезд на одну больше, чем плохих. Вот, братики кудрявые могут подтвердить.

Он обернулся к двум совершенно лысым пиратам с букетами волос в руках. Счетоводы смущенно кивнули гладкими головами.

«Режиссер» повеселел.

— Ну, сейчас взрывать будем, — объявил он.

— А взрывчатки хватит? — осведомился Тараканыч.

Бандит ухмыльнулся:

— У нас этого добра на десять таких кораблей хватит! Полный трюм на «Пилигриме».

Он вынул свисток и засвистел. На палубу вылезли его подручные. Они привезли с «Пилигрима» несколько ящиков взрывчатки, заложили их в машинное отделение и протянули бикфордов шнур к борту «Калабрии». Затем пираты погрузили в шлюпки награбленные вещи, и шлюпки отчалили от «Калабрии». Осталась всего одна лодка, в которой стоял Бельведер со спичками в руках.

— Эй, звездочет! — крикнул он. — Чего ты тянешь? Может, оставить тебя на «Калабрии»?

— Иду, мое солнце, — откликнулся Тараканыч, — бегу!

Перед тем, как спуститься в лодку, он вынул из кармана серую мышь, прошептал ей что-то, опустил ее на палубу и погладил. Когда он, наконец, очутился в лодке, «режиссер» поджег бикфордов шнур, прыгнул к веслам, и лодка понеслась подальше от обреченного на гибель корабля Взрыв должен был произойти после того, как все пираты достигнут «Пилигрима».

В то время, как шлюпки летели к «Пилигриму», маленькая серая мышка шмыгнула в машинное отделений «Калабрии» и быстро перегрызла бикфордов шнур, по которому огонь должен был добраться до взрывчатки.

На «Пилигриме» ждали взрыва, но все было тихо. Бандиты толпились у борта, молча глядя на чернеющую вдали «Калабрию». Лишь один Тараканыч не интересовался происходящим и, побродив по палубе, куда-то исчез.

«Режиссер» был вне себя.

— Это корыто не желает взрываться! — кричал он, наливаясь кровью. — Кто укладывал динамит?

Бандиты молчали.

— Приказываю садиться в лодки! Немедленно! Отправляйтесь все на «Калабрию» и выясните, в чем дело!

Но никто не сдвинулся с места. Слишком опасно было возвращаться на корабль, который в любую минуту мог взорваться.

В это время на палубе появился Тараканыч и быстро засеменил к бандитам.

— Бельведерчик! — весело закричал он. — Давай я сплаваю! Зачем рисковать молодым парням? Они тебе еще пригодятся.

— Конечно, — закричали пираты. — Зачем рисковать нам, молодым парням? Мы еще пригодимся!

Бельведер согласился.

Тараканыч с удивительной быстротой впрыгнул в лодку и изо всех сил навалился на весла. Пираты удивленно следили за смельчаком, который спешил навстречу опасности. Отплыв на приличное расстояние от «Пилигрима», он прокричал:

— Чао, камарилья! Если что не так сделал, вы уж не обижайтесь, искюз ми плиз!.. Я вас всех обожаю. Адьос, амигос, другими словами — прощайте, друзья!

— Глупец, — пробормотал «режиссер» и усмехнулся.

Вот отважный Тараканыч поднялся по трапу на «Калабрию». Вот он послал воздушный поцелуй пиратам…

В эту секунду раздался страшный взрыв, и «Пилигрим», переломившись на несколько частей, исчез в океанской пучине.

Над «Калабрией» загремело «ура». Матросы, беспомощно лежащие на палубе, кричали «ура» так громко, что Тараканыч даже засомневался: уж не сделал ли он чего-нибудь доброго.

Сид успокоил волшебника, сказав, что это всего лишь дань его высокому мастерству.

— Неужели я вам так никакого зла и не сделаю? — озабоченно спросил Тараканыч. — Сколько времени на корабле пробыл, а зла не причинил! Я ведь все-таки злой волшебник, как-никак…

Он вздохнул:

— Может, хоть чирьев напоследок наставить? Так ведь было уж все это, было… Ума не приложу. Слушай, Сид, сколько у тебя еще осталось ящиков с бычками?

— Три, — недоуменно ответил толстяк.

— А ты их очень любишь?

— Очень!

— Порядок, — обрадовался волшебник. — Это и будет мое зло тебе. Тащи их сюда, живо!

Сид приволок ящики и переправил их в лодку.

— Вот такие дела, пузанок, — сказал Тараканыч, — теперь ты остался без любимых бычков, затоскуешь, может, даже и умрешь. Дай я тебя на прощание поцелую.

Он облобызал Сида, вытер слезу и залез в свою лодку полную бычков в томатном соусе.

— Будьте несчастливы! — прокричал Тараканыч и, заработав веслами, отправился продолжать кругосветное путешествие.

«Калабрия», нагоняя потерянное время, понеслась острову.