Приключения знаменитых первопроходцев. Африка

ГЛАВА 19

Путешествие в Тибести. — Экспедиция в Багирми. — Мохаммеду Отец Ножа. — В Уаделаи. — Через Фур, или Дарфур.

Чистый случай, можно даже сказать, несчастный случай заставил доктора Нахтигаля[284] предпринять ряд экспедиций в Центральную Африку, которые сразу его поставили в первый ряд современных путешественников и принесли высокие награды, в том числе золотую медаль Парижского географического общества.

В конце 1868 года доктор жил в Триполи, пытаясь вылечить больную грудь в средиземноморском климате. В это время Герхард Рольфс привез подарки от прусского короля шейху Омару, султану государства Борну в благодарность за прием, оказанный немецким путешественникам Барту, Фогелю, фон Бойрманну и самому Рольфсу. Доктор Нахтигаль, которому лечение в жаркой стране заметно пошло на пользу, решил не возвращаться пока в Европу, а проникнуть в глубину таинственного края, в котором знал лишь побережье. Он попросил препоручить миссию Рольфса себе и получил согласие. Специальность врача, знание арабского и знакомство с обычаями мусульман должны были облегчить Нахтигалю выполнение задачи.

Он выехал из Триполи 17 февраля 1869 года, а 27 марта прибыл в Мурзук, столицу Феццана. Нахтигалю пришлось подождать, пока соберется караван для похода в Борну. Досуг он решил использовать для исследования Тибести — дикой страны к юго-востоку от Феццана, своеобразного рифа в центре пустыни, куда не ступала нога европейца.

Напрасно знатные люди Мурзука пытались его отговорить, напрасно утверждали, что жители той страны, люди племени тубу-решад, — отъявленные злодеи, что там адская жара и нет питьевой воды. Доктор Нахтигаль не желал ничего слушать и смело отправился в дорогу.

Начало его пути оказалось очень трудным. Не такие сильные и закаленные люди, как он, могли бы отступить!

Он вышел 6 июня, а 21-го вместе со своими людьми — отвратительными мошенниками — достиг границы Тибести. Расположились лагерем у источника Мешру. Место было чрезвычайно мрачное. Всюду вокруг на земле валялись человеческие кости, скелеты верблюдов, высохшие, полузасыпанные песком детские трупики, на которых еще сохранились лоскутки синего ситца. Должно быть, несчастные негритята шли за караваном и здесь их бросили, ибо дальше они идти не могли. Бедные дети! Как ужасно умирать под знойным небом и на раскаленном песке!

Двадцать седьмого июня подошли к первым тибестийским уступам, где обнаружили много прекрасной воды. В тех краях вода — самое главное в жизни, и обычно путь стараются проложить от источника до источника. Если же проводник ошибется, уклонится вправо или влево — люди могут умереть от жажды, что едва и не приключилось с доктором Нахтигалем.

Двадцать восьмого числа экспедиция прошла стороной от источника. Бурдюки опустели, и всем пришлось долго плутать в поисках драгоценной влаги. Ночь не приносила облегчения адской пытке путешественников. Они пошли вдоль высохшего русла, надеясь отыскать исток — напрасно! Там их застал восход: поднявшись над горизонтом, солнце отражается от моря песка, от угрюмых скал — кажется, будто вы плывете в море огня. Людей измучила страшная жажда, головы словно кто сжимал железными обручами… Верблюды вскоре устали и отказались идти дальше: упрямо улеглись под чахлыми акациями и, несмотря на побои, не желали подняться. Много часов прошло в подобном пекле — и нечем было освежить себя. Спутники доктора начали бредить. Один из них хотел пустить себе пулю в лоб — с большим трудом удалось помешать. Наконец возвратились проводники с бурдюками, полными воды, — доктор со спутниками к тому моменту едва не умерли.

Вода была илистая, тошнотворная, в ней плавали какие-то странные комочки; в обычное время любой человек с отвращением отбросил бы мысль даже искупаться в ней. Но в тот день — что это был за божественный нектар! С каким упоением всякий бы ощутил, как ее капли текут по опухшим, пересохшим, потрескавшимся губам и языку!

Одним словом, это ужасная страна, где много скал и песка, практически нет зелени и воды, не выращивают никаких растений, очень мало жителей, да и те — отвратительные негодяи, вполне достойные ужасающей дикости проклятых мест. Каждый старался половчей исхитриться и обобрать несчастного доктора, средства которого были весьма скудны. По любому поводу он платил фантастическую пошлину и не имел никакой возможности сопротивляться этому грабежу: отказ грозил бы бедой не только успеху предприятия, но и собственной безопасности.

Однажды проводник заглянул к себе домой, и доктору представился случай поближе познакомиться с тибестинскими женщинами. Насколько феццанка беспечна и легкомысленна, настолько тибестинка, хоть и мужеподобна, а потому не слишком привлекательна, серьезна, энергична и надежна. Мужа целыми месяцами, даже годами нет дома, а его половина должна одна прибираться в хижине, заботиться о детях, кухне, верблюдах. Она за всем смотрит, ведет дела, торговлю, если и перекочевывает. Возможно, именно этой совершенной независимости и чувству крайней ответственности слабый пол в Тибести отчасти обязан суровым нравом.

Люди здесь, понятно, селятся в основном возле русел рек (по-местному «эннери»), иные из которых пересыхают на полгода. Главное из них — русло Бардаи. Там во множестве разводятся финиковые пальмы и жители питаются финиками.

Негостеприимные и фанатичные, тибестинцы недружелюбно смотрели на доктора: белая кожа, европейская внешность и религия не сулят в этих местах доброго приема. Не раз Нахтигаль избегал опасностей, не раз в пути его встречали враждебные крики. Однажды он пошел к колодцу неподалеку от лагеря, но толпа подростков стала швыряться в него камнями и во все горло вопить: «Бей неверных!» Доктору пришлось быстро ретироваться.

Чем дальше, тем больше к путешественнику проявляли недоверие и враждебность. Насилу удавалось выходить из лагеря и осматривать долину Бардаи, где в это время шел сбор фиников. Однажды жители Бардаи, напившись «лакби» (перебродившего финикового сока), внезапно бросились на доктора с железными дротиками. Нахтигаля спасла собственная решительность и заступничество дяди одного из проводников — влиятельного в этих местах лица.

Теперь исследователя постоянно оскорбляли, угрожали, вымогали поборы. Даже девочки прибегали швыряться в него камнями. Вскоре, когда у доктора уже почти ничего не осталось, так называемый «султан» Бардаи — дряхлый, тщедушный, бедно одетый старичок с грязным тюрбаном на голове и в дырявых сандалиях — пожелал дать гостю приватную аудиенцию. После обычных слов приветствия старичок спросил, где же подарки. Доктор ответил правителю, что его люди все и обчистили. Тогда султан лично отправился в палатку к Нахтигалю, перерыл все ящики, но обнаружил лишь книги, метеорологические приборы да несколько никуда не годных тряпок. Не найдя ничего для себя подходящего, он молча вышел из палатки, не обращая на доктора внимания, словно и не был знаком с ним.

В конце концов, поскольку положение доктора становилось все опаснее и опаснее, он вынужден был взять в охрану трех тибестинцев, которые вмиг выпотрошили ящики, забрали последнего верблюда, единственное покрывало, смену одежды — все! Нахтигаль ушел пешком с пятью спутниками, прибывшими вместе с ним из Феццана, и двумя ружьями. 25 сентября, с большим удовлетворением простившись с тремя отправившимися в Тибести негодяями, он вместе с феццанцами оказался возле источника Мешру. 5 октября Нахтигаль прибыл в Мурзук босиком, одетый в матерчатые лохмотья, которые никто в мире не решился бы назвать штанами, и летнее парижское пальто, превратившееся в рубище.

Именитые люди города, уже не надеявшиеся увидеть доктора, поспешили передать ему поздравления; теперь они говорили с завистью: «Тебя ждет долгая жизнь, потому что Господь позволил тебе уйти целым и невредимым от стольких опасностей!» Кто вырвется из рук тубу-решад, тот может уже ничего не бояться».

Весной следующего, 1870 года доктор вернулся в Кукаву, столицу Борну, чтобы передать старому шейху Омару подарки от прусского короля. Покончив с миссией, доктор хотел заняться исследованием Вадаи, но султан страны находился в состоянии войны со своим вассалом, султаном Багирми[285]. Пока Нахтигаль ждал прекращения военных действий, он решил отправиться по Борну и возвратился в Кукаву только в 1872 году. Шейх Омар, опасаясь за безопасность путешественника, не хотел разрешать проезд по Вадаи, но охотно согласился на посещение Багирми, где правил султан Мохаммеду.

Багирми расположено к северо-востоку от озера Чад; на северо-западе оно граничит с Борку[286], на северо-востоке — с Вадаи, а на юге — со слабо изученными территориями, населенными язычниками. В середине Судана располагается государство, простирающееся далеко к югу и созданное в начале века феллатами[287] на землях, где уже получил распространение ислам. Тогда как Дарфур, Борну, государства хауса и большинство крупных империй в верхнем течении Нигера, ныне пришедших в упадок, имеют весьма долгую историю, летопись Багирми насчитывает не больше трехсот пятидесяти лет.

Когда Нахтигаль посетил эту страну, Мохаммеду, прозванный Абу-Сиккин, то есть Отец Ножа, потому что приказал злодейски убить отряд арабов, только что был разбит своим сюзереном[288] — султаном Вадаи. Он укрепился в Буссо, самом южном селении собственно Багирми, ожидая, может быть, случая взять реванш и свергнуть дядю Аберрахмана, которого султан Вадаи посадил на трон.

Тем временем средства у доктора подошли к концу: после возвращения из Борку у него оставалось каких-то пятьсот франков. Необходимо было где-то занять деньги, чтобы иметь возможность продолжить исследования.

В конце концов Нахтигаль нашел одного купца родом из Триполи, который согласился одолжить 750 франков в обмен на расписку о получении вдвое большей суммы. И эта поистине ничтожная субсидия оказалась достаточной. Разумеется, доктору, соразмеряясь со средствами, пришлось сократить количество снаряжения. Он купил сорок два фунта изготовленного в Борну пороха — 30 франков; бурнус тонкого сукна цвета спелой вишни — 90 франков; пули — 5 франков; кремни для ружей — 5 франков; два фунта орехов гуру[289], предназначенных для самого Мохаммеду — 40 франков; восемь национальных костюмов хауса, выкрашенных индиго, — 100 франков; четыре шали из красной шерсти — 60 франков; продукты, меновые товары и прочие безделушки — 275 франков, двух волов по цене 70 франков за пару — итого 675 франков. На руках у доктора осталось 500 франков, остаток от экспедиции в Борку, которые отдал на уход за жилищем на время отсутствия.

Двадцать шестого февраля Нахтигаль отправился из Кукавы, обогнул южную оконечность озера Чад, переправился через две мелкие речки — Комадугу и Камбару, миновал обнесенные стеной деревни Март, Нгала, Аффаре, Уэф, застроенные глинобитными домишками под соломенными крышами, и 13 марта прибыл в деревню Вули, расположенную в виду городка Логоне на реке того же названия, левом притоке Шари. Доктор уже намеревался проникнуть в город, когда два всадника в полном вооружении подскакали к нему и приказали повременить со входом. Вооруженная пиками пара выглядела необычно. Лошади, от глаз и до самых копыт, от морды и до хвоста, были скрыты, словно под огромным покрывалом, плотными, подбитыми ватой и простеганными матерчатыми доспехами. Всадники нахлобучили балахоны, чем-то напоминающие длинные английские пальто свободного покроя; балахоны были тоже подбиты ватой и простеганы. Воротники балахонов возвышались над ушами, а полы прикрывали пятки. Церемония приема, хотя и несколько отложенная, не стала оттого менее дружеской; царь Маруф, отец которого двадцать лет назад принимал доктора Барта, встретил нового путешественника превосходно. Но Нахтигаль, кажется, нагнал на него страху синими очками, странным образом красовавшимися над «литамом», туарегским покрывалом, закрывая и губы и нос. Три дня спустя караван вполне благополучно переправился через реку и взял курс на укрепленный город Бугуман, в котором насчитывалось около шести тысяч жителей. У Мискина путешественники переправились через Шари и пошли по правому берегу реки. 27 марта караван прибыл в Мафлинг, где Нахтигаль узнал, что совсем недалеко находится дядя Мохаммеду. Доктор решил покинуть долину Шари и направился на юг, к реке Илли, к которой вышел у городка Гугара. Ему удалось добраться до земель племени сомраи, глава которых — Гедик — дал доктору проводника до располагавшегося в лесной чаще лагеря Мохаммеду.

Растительность в этих избыточно увлажненных местах великолепна; подлесок, над которым поднимаются огромные стволы, полон тени и свежести. Среди деревьев преобладают, кроме различных видов мимоз, тамаринд, муррая[290], мезембриантемумы[291], каучуковое дерево[292], масляное дерево[293] и гигантская сейба[294]. Последнее из названных деревьев воистину ошеломляет размерами, по меньшей мере — в данных краях. Ствол сейбы обычно вытягивается вертикально вверх, а от него отходят могучие ветки, листва которых столь же великолепна, как и древесина. Одно из названий, как известно, дерево получило от веретенообразной формы плода, достигающего одного фута в длину, желтоватый кокон которого, созревая, раскрывается, выпуская наружу белую, пушистую сердцевину, отливающую шелковистым блеском и покрытую короткими волоконцами. Эта хлопковидная материя в государствах хауса, в Борну, Багирми, Вадаи и Дарфусе служит для набивки подушек и матрацев. Из нее получается отличная вата для военных доспехов, которые прошивают на манер стеганого одеяла. Достоинство такого материала в том, что он никогда не сваливается.

Еще там растут жирафовое дерево, пальма дум (гифена)[295], пальма делеб, размножающаяся путем выделения эфирного масла, аромат которого разлит в чаще, жужуба[296] и прочие… Столь же богата и фауна. Реки изобилуют гиппопотамами и крокодилами, в лесах резвятся все разновидности антилоп.

Селение законного правителя Багирми, хотя и временное, размерами оказалось куда больше, чем предполагал доктор. Очень опрятные и очень легкие хижины числом около тысячи теснились вокруг царской резиденции. Нахтигаль со спутниками пробрались через них до монарха. Доктор заметил сидящую на скамье тщательно укутанную фигуру, вокруг которой находились носильщики царских штандартов со страусиными перьями, а возле пристроились рабы, размахивающие для освежения воздуха жирафьими хвостами. Это и был мбанг Мохаммеду — Отец Ножа. Государь носил капюшон до самых глаз, нижнюю часть лица закрывал литамом, так что ничего не разглядишь. Доктор салютовал мбангу выстрелом из ружья и произнес речь, в которой воздал хвалу храбрости и постоянству государя, правоте его дела, пожелал скорой победы над врагами. Повелитель еле слышным шепотом (так требует багирмийский этикет) отвечал, что речь доктора великолепна, что он будет желанным гостем и может рассчитывать на полный аман (содействие) государя.

Вечером Нахтигаль вновь пришел в султанскую резиденцию для вручения подарков. На сей раз вокруг монарха было меньше свиты, а главное — он не был так укутан. Мохаммеду оказался крупным, сильным мужчиной, почти чернокожим, с энергичными чертами лица, с густой седоватой бородой. Он протянул доктору руку; тот сказал, что пришел вручить дары. Мохаммеду вежливо возразил, что нет для него лучше дара, чем сам визит. Когда доктор стал извиняться за бедность подарков, монарх с достоинством ответил: он не ожидал от гостя ни вещей, ни денег — как владыка, он сам обязан озолотить любого гостя.

После такого обмена любезностями доктор предъявил подарки — порох, ружья, ткани, орехи гуру — которые, как вы помните, стоили двести пятьдесят франков. Во времена былой пышности низложенного монарха такие подарки от христианина почитались бы весьма скромными, ныне сошли за вполне пристойные.

На следующий день Отец Ножа приказал устроить в честь гостя смотр войскам. Они были с виду довольно разношерстны, но достаточно грозны. В них состояло тысячи две человек.

Следующие дни проходили без особых приключений. Но вот однажды Мохаммеду спросил доктора, не знает ли он, как справиться с мятежниками, которые засели на сейбах и там живут: ни посулы, ни угрозы на них не действуют. Доктор признался, что никакого совета дать не может. Однако 14 апреля ему пришлось участвовать в походе против восставших. Они жили в лесу Кимре, всего в каких-нибудь четырех часах ходьбы от города — экспедиция, в которой участвовало почти все султанское войско, много времени не заняла. Гигантские сейбы были ничуть не хуже настоящих крепостей. На высоте метров восемь от земли почти горизонтально простирались огромные ветви, на которых были расстелены, как полы, прочные соломенные циновки, огражденные плетнем. Там жили козы, собаки, а иногда, в маленьких хижинах, и люди. Выше также были устроены хижины. В каждой из них размещалась одна семья с самой необходимой домашней утварью: большой ступкой для риса, кувшином с водой, орудиями труда, скудной провизией. Иногда подобное жилье устраивалось и еще выше этажом, так что на одном дереве селилось несколько семейств, причем все они могли взять с собой повседневный скарб, а в небольших количествах и мелкий скот. По ночам эти несчастные люди спускались с нашестов по веревочным лестницам, чтобы запастись водой и вырыть зерно, спрятанное в земле. Когда на них нападали, они отстреливались сверху тростниковыми стрелами (не причинявшими, впрочем, большого вреда), тяжелыми дротиками, от приступов отбивались копьями.

Люди Мохаммеду, прикрываясь щитами и кусками плетней, собирались по сотне вокруг каждого дерева и осаждали мятежные гнезда одно за другим. Правда, проку от этого оказалось немного — полтора десятка султанских стрелков пользовались своими ружьями очень неумело. Когда же, к великому огорчению доктора, его собственные люди, стрелявшие гораздо лучше, тоже ввязались в дело и начали из-за укрытия обстреливать несчастных беглецов, последние так и посыпались на землю после каждого выстрела. На земле воины Багирми кромсали противника буквально на куски. Напрасно им обещали жизнь в случае сдачи в плен. Спасти жизнь означало попасть в рабство — и мятежники предпочитали смерть. То тут, то там начинался приступ. Вскоре осажденные, в большинстве израненные, уже больше не могли защищаться. Тогда они сначала побросали из крепости женщин и детей, а потом бросились вниз головой и сами. Только нехватка боеприпасов остановила бойню. К вечеру победители возвратились домой, уводя с собою около сотни пленных.

Еще несколько недель предпринимались подобные экспедиции, обычно заканчивавшиеся массовыми избиениями. Мохаммеду приводил свой народ к покорности, уничтожая его: необычный, но действенный способ всегда иметь только верных подданных!

Тем временем доктор уже удовлетворил свою научную любознательность и задумал вернуться назад. Но Мохаммеду никак не отпускал гостя: по бедности государь не мог придумать ценного подарка для гостя. Однажды султан прислал Нахтигалю десять рабов — тот решительно отказался от подобного обременительного дара. В другой раз султан дарит шесть мальчиков и шесть девочек — их легко продать за хорошую цену. Новый отказ. Не зная, что и делать, султан посылает к доктору одну из жен с полным гардеробом. Доктор снова отказывается!

Наконец Мохаммеду убедился, что гость решительно хочет вернуться в Борну, и отпустил Нахтигаля, обеспечив — насколько возможно — провизией и проводниками по подвластным ему землям.

Отъезд состоялся 31 июля 1872 года, а 7 сентября доктор возвратился в столицу Кукаву. Шейх Омар был рад снова встретить путешественника и принял как нельзя лучше.

Доктор Нахтигаль провел в Борну еще целых полгода, чтобы совершенно оправиться от переутомления и болезней, перенесенных во время путешествия в Багирми, — в частности, перед самым возвращением его чуть было не погубил понос, не поддававшийся никакому лечению.

Когда доктор поправился, его ум снова начала занимать мысль о поездке в Вадаи. Арабские купцы рассказали много хорошего о властелине этой страны — и путешественник решил отправиться в путь, хотя въезд европейцам в Вадаи был еще запрещен. Когда же в 1873 году в Кукаву прибыл посланник из Вадаи с торговыми поручениями, Нахтигаль решился окончательно. Он распрощался с другом шейхом Омаром и 1 марта 1873 года вместе с посланником выехал из Кукавы. В начале апреля они прибыли в Абеше, резиденцию правителя Вадаи. Расстояние составило около тысячи километров; караваны проходят его за двадцать восемь — тридцать дней, что составляет более тридцати трех километров в сутки.

Товары из Вадаи вывозятся по двум главным направлениям. Первое направление — находящееся в руках представителей племени маджабра из оазиса Джоло и триполитанцев — ведет на север к Средиземному морю через Борну, Тибести и Феццан либо через Уньянгу, Джоло и Куфру. Другое направление — на восток, в египетскую область Фур. Предметами вывоза являются слоновая кость, страусиные перья и рабы, которых постоянно доставляет с юга и юго-востока агид (префект) округа Саламат. Охота на рабов ведется только за счет короля — никаким частным лицам не разрешается охотиться для себя.

Выехав 17 января 1874 года из Абеше, доктор Нахтигаль за несколько переходов достиг границы Вадаи, на всем протяжении отделенной от пределов Фура, или Дарфура, полосой ничейной земли.

Вадаи — страна в основном равнинная, тогда как через Дарфур тянется горная цепь Марра, отделяющая бассейн Нила от бассейна озера Чад и впадающей в озеро реки Шари. Восточная часть Фура почти совершенно безводна, запад, напротив, изобилует крупными реками, выходящими из берегов в сезон дождей. Но даже в сухой сезон под песком или гравием, устилающим ложе рек, на глубине от полуметра до полутора можно найти воду.

Почва здесь по большей части неслыханно плодородна. Она порождает огромное количество овощей, зерна, ценную деловую древесину, фруктовые деревья, технические, красильные, лекарственные растения. Есть в Фуре и растения с необыкновенными свойствами. Таков шаламб — листья этого дерева жуют, чтобы отбить запах вина изо рта. Таково и кили, плод которого служит для судебных расследований: сок кили дают пить обвиняемому, и если человек невиновен, его, как считается, должно тут же вырвать. Упомянем также дагара — главное средство против воспаления глаз и растение, соком которого перекрашивают лошадей.

Главная культура здесь — «духкю», разновидность проса, основная пища жителей области Фур. Им кормят также лошадей и ослов. Выращивают в Фуре и дурру, имеющую множество сортов. Пшеница и лучшие сорта других зерновых производятся в более возвышенных областях. В прудах и влажных низинах растет дикий рис, который весной местные жители собирают и оставляют про запас. В Фуре также множество арбузов и самых разнообразных овощей. Среди других культур следует упомянуть хлопок, табак, арахис, томаты, здесь производят масло и кожи, собирают мед и тамариндовые бобы, получают воск.

Из домашних животных встречаются ослы, довольно редко — лошади, низкорослые, но сильные и резвые, не знающие усталости; далее — верблюды, овцы, козы, собаки. В лесах много диких зверей: львы, буйволы, носороги, дикие быки, кабаны, жирафы, газели.

Столицей Дарфура должен считаться город Коббе, поскольку здесь — место жительства большинства купцов и, следовательно, главный торговый центр. Но резиденция султана — не Коббе, а Эль-Фашер, в двенадцати часах пути от него, своего рода фурский Версаль, очень длинный и узкий город, в котором на глаз не более шести тысяч жителей (в том числе немало рабов). Вокруг каждого дома — просторный палисад, между ними — обширные пустыри.

Что касается жителей Фура, то доктор Нахтигаль, обычно очень снисходительный, сохранил о них не самые лучшие воспоминания. «Жители Фура, — сообщает он, — почти чернокожи, среднего роста, с довольно неправильными чертами лица; характером они неприятны: заносчивы, хитры, хвастливы, предатели, враждебны к иностранцам. Нигде я не встречал такой глубокой и резко выраженной антипатии…»

Бесстрашный путешественник пересек весь Дарфур с востока на запад и 22 ноября 1874 года прибыл в Каир. Его путешествие длилось пять лет и девять месяцев.