ГЛАВА 7

Марко Поло. — Ибн Баттута. — Иезуиты в Китае. — Граф Беневский.


В году 1255 от Рождества Христова мессер[186] Никколо Поло, венецианский купец, и его брат Маттео[187], отец и дядя Марко Поло, находились с товарами в Константинополе, где в то время правил император Бодуэн[188]. Оба они были людьми благородными, благоразумными и очень осторожными. Посовещавшись, они решили отправиться торговать к Черному морю. Они закупили много драгоценностей и покинули Константинополь, отправившись морем в Судак.

Благополучно добравшись туда и совершив несколько удачных сделок, братья решили продолжить путь верхом. Они ехали довольно долго и прибыли к правителю татар, хану Берке, столицами которого были города Сарай и Булгар(?). Хан очень обрадовался прибытию венецианских купцов и оказал им превосходный прием. Братья показали хану все драгоценности, которые они привезли с собой, и правитель татар был так пленен блеском сокровищ, что заплатил вдвое больше, чем стоили сами украшения.

Купцы прожили во владениях Берке-хана около года, но вскоре между ним и ханом Хулагу[189], повелителем левантийских татар, началась война. В кровопролитных сражениях погибло много воинов как с одной, так и с другой стороны, но в конце концов Берке потерпел поражение, вернее сказать, был разбит наголову.

В результате этой войны дороги стали столь небезопасны, что никто не рисковал отправиться путем, по которому прибыли братья Поло, так как не было никакой гарантии, что странник благополучно вернется из путешествия. Вот почему братья решили двигаться вперед, раз уж они не могли повернуть назад.

Покинув город Сарай, братья добрались до города Укек, где кончались владения хана Берке, затем переправились через большую реку Тигери (Волгу) и целых семнадцать дней ехали по выжженной солнцем пустыне, где не было ни городов, ни поселков. Только изредка братьям попадались татарские шатры, сделанные из шкур животных.

Венецианские купцы пересекли пустыню и прибыли в город Бухару, где правил хан Борак. Они прожили в Бухаре около года. В это время через Бухару проезжали посланцы Хулагу, направлявшиеся к великому хану. Они явились к братьям Поло и сказали: «Великий хан никогда еще не видел ни одного латинянина и очень хочет посмотреть, каковы же они собой. Если хотите, поезжайте с нами. Можете быть уверены, хан вас очень хорошо примет, со всеми почестями, и щедро вас одарит».

Братья согласились и последовали за послами. Их путешествие длилось целый год. Наконец они прибыли к великому хану Хубилаю, который, как и предсказывали послы, принял венецианцев очень тепло и оказал им большую честь, устроив по поводу их приезда празднество. Хубилай стал расспрашивать братьев об их родине, о королях и императорах Европы, о папе, которого он именовал духовным главой всего мира. Хан Хубилай сказал, что он уже был наслышан об этом великом человеке и что все услышанное заставило его проникнуться к главе христианской Церкви величайшим почтением.

Братья Поло отвечали на вопросы великого хана правдиво, с достоинством, обстоятельно, со знанием дела, как положено людям мудрым и знающим, каковыми они и являлись. Следует сказать, что говорили они на татарском языке, так как за время путешествия хорошо изучили его. Они рассказали Хубилаю о священном елее, который они назвали «самым лучшим средством от любых болезней души».

Получив от венецианцев столь ценные сведения, великий хан повелел написать на своем языке письмо, адресованное папе, и поручил братьям Поло и одному из своих вельмож отвезти сие послание главе христианского мира.

В письме же речь шла вот о чем: «Хубилай сообщал папе, что если тот пришлет к нему около сотни мудрых и образованных христиан, сведущих в семи искусствах и умеющих хорошо говорить и спорить и они сумеют доказать идолопоклонникам, что вера Христа лучше всех остальных, а другие веры — плохие и ложные, то тогда он сам, хан Хубилай, а также все его подданные станут христианами и самыми преданными сыновьями Церкви». Хан Хубилай поручил братьям привезти ему священного елея из лампады, которая горит в Иерусалиме у Гроба Господня.

Никколо и Маттео покинули дворец хана и отправились в Европу. Они путешествовали верхом более трех лет и прибыли наконец в Сен-Жан-д’Акр, где их и настигла весть о смерти папы. Им пришлось ждать избрания нового папы в течение двух лет. Папский легат Тебальдо, давний знакомый братьев Поло, был избран главой христианского мира и получил имя Григория X.

После многолетнего отсутствия братья Поло вернулись в Венецию, и здесь мессер Никколо узнал о постигшем его несчастье: жена его умерла, оставив сына Марко, которому впоследствии было суждено прославиться.

Братья Поло посетили папу Григория X, и его святейшество доверил им священный елей, с тем чтобы они передали сей дар хану Хубилаю. В качестве представителей Святейшего престола их сопровождали по повелению папы два монаха-доминиканца. С братьями Поло отправился и юный Марко, хотя он и был еще очень молод. К сожалению, монахи-доминиканцы недолго сопровождали венецианских купцов, ибо они испугались воевавших между собой монголов и предпочли вернуться домой. Мессер Никколо, мессер Маттео и молодой Марко продолжили свой путь одни.

Путешествие было долгим и трудным, но в конце концов купцы благополучно прибыли к великому хану. Они передали Хубилаю священный елей из лампады, пылавшей у Гроба Господня, чему тот был несказанно рад и всячески показывал, как высоко он ценит оказанную ему честь.

Когда Хубилай увидел Марко, он спросил, кто это.

— Великий хан, — с поклоном ответил мессер Никколо Поло, — это мой сын и ваш преданный слуга.

— Добро пожаловать, юноша, добро пожаловать! — милостиво улыбнулся великий хан.

Так приступил к описанию истории странствований Марко Поло выдающийся писатель Анри Беланже, когда взялся за труд перевести на современный французский язык рукопись XIII века. С этой своей задачей он справился прекрасно, хотя и оставил на повествовании легкий и изящный налет старины, эдакую «патину времени», что и придавало всему труду особое очарование. Автор «Путешествий вокруг света» полагает, что не сумеет сделать ничего лучше, как привести несколько отрывков из этой книги именно потому, что в ней рассказы, которые столь долго считались почти вымыслом, приобретают некое правдоподобие[190].

Марко Поло, наделенный от природы живым умом, столь быстро ознакомился с нравами, обычаями, языком и письменностью монголов, что, пораженный успехами юноши, хан Хубилай проникся к нему глубоким уважением. Очень скоро Марко стал любимцем хана. Несмотря на то что Марко был еще очень молод, хан без колебаний давал ему чрезвычайно ответственные поручения, для выполнения которых требовались ловкость, энергия, ум и хитрость. И юноша справлялся с поручениями столь успешно, что Хубилай даже доверил ему управление целой провинцией.

Марко Поло, обладавший трезвым рассудком, умевший наблюдать различные явления и выносить справедливые решения во всяких спорных вопросах, смотревший на мир широко открытыми глазами, многое знавший и многое понимавший, собирал по собственному почину ценнейшие документы о древней азиатской культуре, которая в ту пору была совершенно неизвестна в Европе.

Марко Поло провел при дворе хана Хубилая около семнадцати лет и вернулся в Венецию при обстоятельствах, о которых мы расскажем позже. Некоторое время спустя между Генуей и Венецией началась война, и Марко Поло, как истинный патриот своего города, снарядил за свой счет галеру, сам стал во главе боевого отряда и присоединился к военно-морской экспедиции. В состоявшемся большом морском сражении Марко Поло проявил чудеса храбрости, но венецианский флот потерпел поражение, и знаменитый путешественник попал в плен. Его отвезли в Геную, где он томился в неволе целых шесть лет.

Знаменитому путешественнику необходимо было придумать себе какое-нибудь занятие, чтобы скоротать время, и, к счастью, его посетила весьма удачная мысль: продиктовать свои воспоминания известному литератору Рустикелло[191], уроженцу Пизы. Тот и сделал бесценные записи, а затем перевел их на французский язык, так как этим языком пользовались в то время все образованные люди Европы. Мы не раз будем обращаться к этому литературному труду и цитировать его, лишь слегка подправляя стиль, что необходимо для того, чтобы современный читатель мог понять смысл высказываний.

Марко Поло создал подлинный шедевр, описав огромную империю, каковой являлся в те времена Китай. Он подробно остановился на государственном устройстве империи, а также на способах и методах управления провинциями. Он описал, как в Китае производились общественные работы, как строились большие дороги, пересекавшие практически все провинции из конца в конец и связывавшие их между собой. Не оставил Марко Поло без внимания наличие бесчисленного количества искусственных каналов, которые способствовали развитию как сельского хозяйства, так и торговли. Особое внимание венецианца привлекло существование как в центре страны, так и на самых глухих окраинах почтовых станций, а уж употребление бумажных денег повергло его просто в изумление, как и невероятная предусмотрительность китайских правителей, создававших в разных местах большие запасы продовольствия на случай войны или каких-либо катастроф.

Марко Поло пересказывал, однако, и различные легенды, не удосуживаясь проверить их достоверность, так что в его книге содержатся сведения о людях с собачьими головами и с обезьяньими хвостами, о гигантских сказочных птицах и животных, таких, как мифический единорог, которые вроде бы водятся в Китае.

Марко Поло пересек знаменитое Памирское нагорье, куда практически не решались заглядывать путешественники. Этот край представился его взору как огромное высокогорное плато, абсолютно пустынное и безжизненное. Он писал, что на этой унылой равнине нельзя найти ни еды, ни воды и что там царит ужасный холод. Венецианец красочно описывал горные страны — Бадахшан, Кашгар и Хотан, а также бескрайнюю пустыню Гоби, которая лежит на пути того, кто направляется в Монголию и Китай. В этих краях существовало странное поверье, что неосторожный путешественник, вольно или невольно отставший от каравана, слышал голоса духов, окликавших его по имени и указывавших ему неверное направление. В результате несчастный шел навстречу неминуемой гибели. Знающие люди утверждали, что голоса духов можно было услышать как днем, так и ночью, причем часто их сопровождали звуки, извлекаемые из различных музыкальных инструментов, в частности, бой барабанов.

Великий хан Хубилай правил тогда всей Центральной и Восточной Азией. Благодаря своему высокому положению при дворе этого могущественного владыки Марко Поло имел возможность путешествовать и наблюдать жизнь Китая. Он побывал и в Тибете, но этот край был разорен одним монгольским полководцем, и зрелище, которое представилось там взору Марко Поло, было весьма печальным: города и дворцы разрушены, а монахи, подчинявшиеся далай-ламе, заперлись в монастырях.

Итальянский купец в своей книге рассказывал о том, что в те времена в Китае происходили массовые убийства, и это красноречиво свидетельствовало о том, как мало ценили монголы человеческую жизнь. Однако Марко Поло писал и о том, что уже тогда сказывалось благотворное влияние буддизма, выражавшееся в некотором смягчении нравов. Когда монголы, не исповедовавшие буддизм, имели несчастье потерять своего хана, они убивали тысячи лошадей, а также всех людей, которые попадались им на пути следования погребального кортежа. Все дело было в том, что монголы верили в загробную жизнь и желали обеспечить своего повелителя лошадьми, воинами, слугами и в будущей жизни, а потому и убивали всех встречных с криками: «Ступайте служить вашему господину и в ином мире!». Однако монголы, принявшие буддизм, ограничивались тем, что клали в могилы только вырезанных из картона лошадей и человечков, чтобы они сопровождали умерших.

Марко Поло довольно подробно и красочно описал, как ловко обманывали легковерных людей шаманы. Когда какой-нибудь ярый приверженец этой религии заболевал, маги, или колдуны, собирались в его жилище и возбуждали себя до такой степени, что один из них начинал биться в конвульсиях и кататься по земле. Считалось, что в этот момент в него вошел злой дух. Тогда все собратья-колдуны окружали упавшего и принимались изгонять дьявола и допрашивать его о том, какова причина болезни их пациента. Хитрый дух сообщал, что больной, не сознавая того, нанес ему тяжкое оскорбление и избавится от своей хвори только в том случае, если согласится принести ему, духу, хорошую жертву, причем в качестве жертвы обычно указывалось определенное количество спиртного и овец. Разумеется, больной и его домочадцы соглашались принести сей искупительный дар и старались как можно скорее умилостивить духа. Предназначенных в жертву овец резали, а их мясо варили или жарили. В надлежащий момент в доме больного появлялись жены колдунов и все приступали к трапезе. После того как спиртное бывало выпито, а мясо — съедено, шаманы покидали дом страждущего, пообещав бедняге скорое исцеление.

Марко Поло очень подробно описал устройство империи и отмечал, что бумажные деньги, столь поразившие первых путешественников-арабов, были на самом деле величайшим изобретением.

В своей книге Марко Поло без конца превозносил великого хана Хубилая и говорил о нем так: «Ни низкий, ни высокий, а роста среднего, полный, но крепкий, хорошо сложен, с лицом белым и румяным, черноглазый, с прямым носом». У хана было четыре законные жены, а при дворе его было около десяти тысяч человек, которые прислуживали ему самому, ханшам и их детям.

По рассказам венецианца, хан Хубилай три месяца в году (декабрь, январь и февраль) проводил в столице Северного Китая, городе Ханбалыке, ныне называемом Пекином, где находился его дворец, полный всяческих чудес и диковин.

Вот что мы находим в знаменитой книге:

«Дворец хана вот каков. Прежде всего крепостная стена, образующая квадрат. Протяженность стены около восьми километров, а в вышину она добрых десять шагов. В каждом углу находится красивый дворец, и в дворцах этих хранится сбруя великого хана, луки, колчаны, седла, одним словом, все, что нужно для ведения боевых действий. Затем следует вторая стена, и в ней уже восемь дворцов, а также пять ворот. А в самой середине находится дворец властителя.

Знайте, что столь большого дворца нигде в мире не было и нет. Второго этажа у него нет, зато фундамент поднимается больше, чем на десять пядей (около 2,5 м). Крыша у дворца превысокая, стены в покоях покрыты серебром и золотом, а сверху еще разрисованы драконами, животными и птицами, а также всадниками и прочими изображениями. И стены так расписаны, что, кроме серебра, золота и живописи, ничего не видно.

Большой зал такой просторный, что более шести тысяч человек могут там отобедать. Диву даешься, сколько во Дворце покоев. Да, дворец этот столь велик, столь богат и столь прекрасен, что никому на свете не выстроить ничего лучше. Балки и стропила крыши — красные, желтые, зеленые, синие и других цветов. Они так отполированы и так искусно сделаны, что блестят словно кристаллы, и, таким образом, дворец виден издалека, а крыша его так и сияет. Знайте же, что крыша эта крепкая и сделана так прочно, что выдержит самую дурную погоду и простоит долгие-долгие годы.

Между двумя крепостными стенами находятся прекрасные луга и сады с различными фруктовыми деревьями. Здесь множество зверей, таких как олени, лани, козы, а также животные с чудесным мехом. Встречаются и зверьки, в изобилии выделяющие мускус, и другие красивые звери.

И от одного угла к другому протянулось очень красивое озеро, где водится много всяких рыб, которых великий хан повелел туда выпустить. И всякий раз, когда ему захочется рыбы, вся она в его распоряжении и для его удовольствия. В озере берет начало река, но все устроено таким образом, что ни одна рыбина не может покинуть озеро, ибо этому мешают железные и бронзовые решетки.

На севере, на расстоянии полета стрелы, по приказу великого хана насыпан руками людей холм. В вышину он не меньше ста шагов, а в округе — не менее тысячи. Холм этот покрыт деревьями, которые никогда не теряют листьев, а всегда зелены. Скажу вам, что ежели великий хан прознает, что есть где-либо красивое дерево, то он тотчас же отправляет за ним людей и приказывает вырыть его с корнями и землей и привезти сюда, на холм. И слоны несут дерево, как бы велико оно ни было, а затем его сажают. И, таким образом, в парке великого хана растут самые прекрасные деревья в мире».

Далее Марко Поло, склонный восхищаться всем необычным и красивым, с восторгом рассказывает о том, что хану Хубилаю пришло в голову украсить сей холм воистину на китайский лад.

«Скажу вам также, что великий хан повелел покрыть весь холм мельчайшим розовым и голубым песком, истолченным в пыль, а сверху еще и зеленым дерном. Таким образом, деревья там зеленые, и гора зеленая, и все зеленое, и зовется это место Зеленым холмом, что вполне справедливо.

А на вершине холма возвышается большой и красивый дворец, также весь зеленый, как снаружи, так и изнутри. И так это все с виду прекрасно: и деревья, и гора, и дворец, что смотришь и сердце радуется. Настоящее чудо! И всякий, кто видит сие, становится весел и радостен. Вот так повелел все устроить великий хан для своего удобства и удовольствия…

У великого хана есть также летний дворец, весь из мрамора, а стены внутри там изукрашены золотом, а поверх нарисованы всякие звери, птицы, деревья и чудные цветы, и все сделано на удивление искусно и красиво. Эта летняя резиденция, где хан проводит жаркое время года, окружена высокой стеной длиной в шестнадцать тысяч шагов, а внутри обитают самые разные звери. Великий хан посвящает свой досуг охоте с соколами, кречетами, а то и с гепардами.

И наконец, у повелителя есть еще третий дворец, выстроенный из бамбука, весь вызолоченный изнутри и украшенный очень тонкой резьбой. Бамбук, из коего сделана крыша, покрыт таким толстым слоем лака, что ни одна капля не просачивается внутрь, так что дождь не причиняет крыше вреда и она не гниет. Сам же бамбук, употребляемый при постройке крыши, очень толст (не менее трех пядей), длиной в десять пядей, а то и в пятнадцать, и он разрезан поперек.

Этот дворец особый, ибо его можно разобрать на части, а затем вновь собрать по воле хана очень быстро. Так и делают, если хан того пожелает: дворец переносят на другое место, куда укажет повелитель, возводят вновь, а потом укрепляют при помощи двух сотен шелковых веревок, которые используют в качестве растяжек.

Неподалеку от главного дворца находится табун из десяти тысяч белых кобылиц, чье молоко предназначено для самого императора, членов его семьи, его дальних родственников и сонма его приближенных. Этих благородных животных очень почитают, даже самые высокопоставленные вельможи относятся к ним с превеликим уважением. Когда табун великого хана направляется куда-нибудь, все люди должны уступать лошадям дорогу и воздавать им почести…»

Свое повествование Марко Поло продолжает подробным описанием «большого города Катая под названием Ханбалык». Слово «ханбалык» является точной транскрипцией восточно-тюркского выражения, означающего «город хана». Сегодня этот город называется Пекином, что по-китайски значит «северная столица». Сам город этот существовал задолго до покорения Китая монголами. Однажды хан Хубилай узнал от своих придворных звездочетов, что когда-нибудь в городе вспыхнет восстание, и он повелел выстроить новый город рядом со старым, на другом берегу одного из притоков реки Пей-Хо. Когда строительство было закончено, хан приказал всем жителям покинуть свои дома и отправиться жить в новый город. Именно в этом новом городе находятся и в наше время императорский дворец и здания, где располагаются государственные учреждения, причем многие из них построены еще во времена владычества монголов. Пекин, состоящий из двух частей, представляет собой и в наше время два квадрата. Один из них, практически идеальный по форме, с прямыми улицами и с толстой крепостной стеной, был выстроен монголами: второй же квадрат, пожалуй, и не квадрат вовсе, а вытянутый прямоугольник. Это и есть старый китайский город.

Когда Марко Поло посетил Ханбалык, город был окружен глинобитными стенами, на месте которых впоследствии выросли мощные каменные укрепления. В те времена в городе было двенадцать ворот, а рядом с ними располагались роскошные помещения для стражников. Это были настоящие дворцы, где обитали хорошо вооруженные солдаты. В наше время в Пекине только девять ворот, но они очень похожи на те, что видел когда-то знаменитый венецианский путешественник. Теперь же путник, едва миновав ворота города, выстроенного монголами, тотчас же попадает на прямые и широкие улицы. Город устроен так, что, стоя у одних ворот, можно видеть ворота, расположенные на противоположной стороне.

Разумеется, во времена Хубилая в Ханбалыке можно было найти большие и роскошные дворцы, замечательные особняки и красивые дома. В самом центре города стоял огромный дворец, где находился колокол, звонивший по ночам для того, чтобы указывать дорогу путникам. В этом дворце великий хан давал торжественные обеды, там же заседал военный совет и там же устраивались роскошные приемы. Марко Поло не уставал восхищаться бесподобной пышностью, с коей обставлялись эти приемы.

«Когда великий хан собирает придворных по любому торжественному поводу, все устраивается вот каким образом: стол, за которым сидит хан, расположен на возвышении. Сам хан сидит лицом на юг. Первая жена хана занимает место по левую руку от повелителя, что считается в Китае большой честью. А по правую руку от хана сидят его сыновья, племянники и прочие родственники, причем располагаются они гораздо ниже хана таким образом, что их головы находятся на уровне ног повелителя. А еще ниже располагаются жены высокопоставленных вельмож, а также сами вельможи. Все сидят там, где им укажет великий хан. А столы расставлены так, что владыка Китая может видеть всех пирующих, сколько бы их ни было.

В одном углу огромного зала, где великий хан дает торжественные обеды, находится большущий чан из чистого золота, вмещающий столько вина, сколько входит в самую большую бочку. Рядом с ним стоят горшки поменьше, тоже из чистого золота. Сначала в них кладут разные пряности, обладающие приятным вкусом (а стоят эти пряности очень дорого), а затем уж наливают вино из большого чана при помощи золотых черпаков. Из тех горшков, что поменьше, вино разливают в столь большие кубки, что их содержимого хватило бы на десятерых. Такой полный до краев кубок ставят между двумя пирующими, а рядом помещают две небольшие золотые чаши с ручками, и таким образом каждый наливает себе вина столько, сколько потребно его душе и желудку. Знайте же, что эти кубки и чаши стоят целого состояния, и у великого хана их столько, что ни один человек не поверил бы, если бы не увидел собственными глазами эти несметные сокровища.

Знайте также, что подают хану разные блюда и напитки знатные вельможи, а нос и рот у них прикрыты расшитой золотом шелковой тканью, дабы их дыхание и запах не коснулись пищи и питья великого хана.

Когда великий хан изъявляет желание выпить вина или воды, все музыкальные инструменты, коих в этом зале превеликое множество, начинают издавать мелодичные звуки. А когда повелитель Китая поднимает кубок, все присутствующие, вплоть до самых знатных, становятся на колени и низко кланяются. И тогда великий хан выпивает свой кубок. И всякий раз, когда он изволит пить, все делают так, как я вам только что рассказал.

Я не стану ничего говорить о том, какие яства подают на торжественном обеде, ибо вы и сами понимаете, что их бывает превеликое множество, причем самых разных. Когда все пирующие насытятся, столы убирают, и перед знатными гостями начинают показывать свое искусство танцоры и жонглеры, очень умелые и ловкие. Они танцуют и поют перед великим ханом и его гостями и делают это столь хорошо, что все веселятся и радуются от души. А когда представление заканчивается, все гости расходятся по домам…»

Повелитель Китая был великим любителем пышности, роскоши, блеска, поэтому в Пекине празднество следовало за празднеством, и всякий раз хан поражал Марко Поло своей невероятной щедростью. Читая книгу знаменитого венецианца, можно без конца удивляться неописуемому великолепию дворцов и изумительной пышности двора Хубилай-хана. Можно даже обвинить Марко Поло в склонности к преувеличению, как это делали его современники. Однако они были неправы, ибо знаменитый путешественник ничего не преувеличивал, и китайские хроники времен правления монгольской династии не только подтверждают правоту Марко Поло, но, более того, красноречиво свидетельствуют о том, что он даже кое-что утаил от своих современников, опасаясь, очевидно, что ему не поверят.

По свидетельству Марко Поло, главными праздниками в году являлись день рождения хана и день наступления Нового года. В день своего рождения великий хан облачался в свои самые роскошные одежды, украшенные таким количеством золота, что можно было ослепнуть. По меньшей мере двенадцать тысяч вельмож и воинов одевались в шелковые одежды, затканные серебром и золотом, и с таким количеством нашитых на них драгоценных камней, что каждое такое одеяние стоило не менее десяти тысяч безантов[192]. Хан дарил такое роскошное одеяние каждому своему сановнику три раза в год, поэтому вы можете без труда посчитать, во что ему обходилась щедрость. Нет, никогда мы не сможем вообразить себе подобной роскоши!

До начала празднеств и увеселений император получал богатые дары от всех провинций своей колоссальной империи. Даже из самых отдаленных уголков страны прибывали посланцы со щедрыми приношениями.

«Церемония, имевшая место в день наступления Нового года, называлась «Белым торжеством», потому что сам хан и все его подданные, мужчины, женщины и дети, облачались в белые одежды, ибо белый цвет в ту пору был символом счастья. Зато после падения монгольской династии сей цвет уже стал считаться символом траура и печали.

В этот торжественный день, как и в день своего рождения, хан получал от провинций, областей, княжеств и стран, находившихся под его властью, огромное количество богатейших даров, поражавших воображение всякого, кто их видел. Золото, серебро, жемчуг, драгоценные камни и дорогие ткани прибывали на бесчисленных повозках со всех концов страны. По свидетельству венецианца, «… хан получал кроме всего прочего сто тысяч белоснежных чистокровных монгольских лошадей, без единого темного пятнышка и без единого изъяна. Получал повелитель Китая и пять тысяч слонов, покрытых дорогими тканями и сукнами, затканными золотом. Слоны эти несли на своих спинах тяжелые ларцы и сундуки, доверху наполненные золотой и серебряной посудой, а за ними следовали верблюды, нагруженные прочими драгоценными предметами. И было этих верблюдов великое множество, так что и счесть-то их было нельзя».

Марко Поло свидетельствовал:

«И бесконечной чередой проходили ханы, вельможи, князья, военачальники, придворные звездочеты, философы, сокольничьи, лекари, мудрецы и сановники всех рангов. И все они явились только для того, чтобы воздать почести величайшему из всех земных владык, великому хану Хубилаю!

На улицах столицы, во всех городах и поселках страны, даже в самых крошечных, жалких деревушках, затерянных на окраинах этой огромной империи, все подданные праздновали наступление Нового года, обменивались подарками (непременно белого цвета), обнимались, веселились и желали друг другу, чтобы все дни в году были радостными и приносили бы только хорошие известия».

Охота, являвшаяся любимым развлечением монголов, служила Хубилай-хану еще одним поводом продемонстрировать свое богатство и погрузиться в роскошь. Он был страстным охотником, а потому имел леопардов, волков и даже тигров, отлично выдрессированных для ловли диких зверей, таких как кабаны, дикие буйволы, медведи, антилопы и олени. Были у хана и бесчисленные своры собак, о которых пеклись единокровные братья хана Байян и Минган. У каждого из братьев в подчинении было по десять тысяч человек, одетых в одежды разного цвета: те, что подчинялись Байяну, носили одеяния ярко-алого цвета, а Мингану — синего.

Когда великий хан отправлялся на охоту, его сопровождал один из братьев со своими людьми. Две тысячи псарей вели две тысячи прекрасно натасканных собак, и каждая беспрекословно слушалась хозяина. Когда же великий хан хотел потешить себя большой охотой, то с ним отправлялись оба брата, и тогда псари с собаками выстраивались в две шеренги. Они шли параллельно друг другу и гнали дичь. Такое расположение загонщиков приносило хану великое множество трофеев.

Обычно после облавы на крупных зверей хан любил поохотиться с ловчими птицами. Тогда с ним на охоту отправлялись десять тысяч сокольничих с орлами, кречетами, ястребами и священными соколами, которых предстояло выпустить где-нибудь над равниной или у берега реки. Хана сопровождали также еще десять тысяч человек, и они шли по двое и наблюдали за огромным пространством, охраняя таким образом покой хана. В руках каждый из стражников держал хлыст, чтобы прогонять любопытных, способных побеспокоить великого владыку Китая. Они имели при себе и свистки, чтобы по мере надобности подзывать птиц, а также специальные колпачки, чтобы накрывать им головы. Таким образом, те, кто запускал птиц, не должны были более о них заботиться и бежать за ними, а занимались сбором убитой дичи.

У всех ловчих птиц без исключения к одной из лапок был привязан кусочек пергамента, где указывалось, кому она принадлежит, и имя ловчего, кому было доверено ее воспитывать. Все это делалось для того, чтобы птицу тотчас же могли вернуть владельцу, если кто-нибудь ее случайно поймает. Если же ловчая птица потеряет кусочек пергамента и невозможно будет узнать, кому она принадлежит, всякий подданный великого хана был обязан передать ее вельможе, которого называли «буларгучи», что означает «хранитель потерянных и не нашедших хозяина вещей».

Вообще же тот, кто найдет потерявшуюся лошадь, собаку, птицу, саблю или какое-либо оружие, предмет одежды или украшение, должен принести все найденное этому ответственному лицу, призванному сохранить чужое имущество и по возможности вернуть его владельцу. А ежели кто этого не сделает, то подвергнется суровому наказанию. Сам же сановник всегда размещается в середине кортежа и высоко поднимает свой развернутый штандарт для того, чтобы те, кто что-либо потерял или нашел, смогли бы тотчас же обратиться к нему.

Когда же в голову великому хану приходит фантазия отдохнуть на берегу моря-океана, — писал Марко Поло, — он отправляется туда со всем своим двором. От Ханбалыка до моря около двух дней пути. В дороге хан любуется чудесными птичками и дивными пейзажами. И право, нет ничего на свете, что так бы услаждало взор!

Великий хан путешествует к морю на четырех слонах, которые несут очень красивый переносной дворец, обитый изнутри золотой парчой и прочими дорогими тканями, а снаружи обтянутый львиными шкурами. Хан держит при себе постоянно дюжину своих лучших кречетов. Самые знатные вельможи сопровождают повелителя Китая и всячески стараются развлечь его.

В то время как великий хан беседует в переносном дворце со своими приближенными, другие сановники скачут рядом и иногда сообщают ему:

— Повелитель! Вон летит стая журавлей!

Хан тотчас же выглядывает из дворца и видит птиц. Он берет того кречета, какой ему больше понравится, пускает его, и ловчая птица сбивает журавля прямо к ногам своего хозяина, и хан бывает очень доволен и рад…

В этом располагающем к неге и праздности экипаже хан прибывает в городок, называемый Качар-Модуном[193], где уже загодя поставлены шатры для него самого, для его родных, сановников и для всех, кто входит в его свиту. И шатров этих не менее десяти тысяч!» — восторгается Марко Поло.

«Шатер, предназначенный для повелителя Китая, очень просторен, и в нем много покоев. Один служит ему спальней, другой — гостиной, а третий предназначен для аудиенции. Все стены покоев обтянуты роскошными шкурами тигров, а спальня — бесценнейшими соболиными шкурками. И шатер этот столь велик, что добрая тысяча человек могла бы укрыться в нем от непогоды.

Вокруг шатра императора стоят стражники, а внутрь входят только высшие сановники, ибо только они имеют право приближаться к жилищу великого хана. А вдалеке, насколько хватает глаз, разбросаны шатры, где обитают придворные, ловчие, слуги; там охотники прогуливают гепардов и собак, а ловчие дрессируют соколов и кречетов».

Разумеется, зрелище, которое представлял собой лагерь великого хана, должно было производить очень сильное впечатление на всякого, кто его видел. Картина, нарисованная Марко Поло как бы чуть приглушенными красками (так как венецианец полагал, что современники ему не поверят), достаточно правдива, ибо описание увеселений и забав великого хана мы находим и в старинных китайских манускриптах. Но какие же чувства должны были испытывать те несчастные, что наблюдали, как их посевы гибнут под копытами двадцати тысяч лошадей, когда всадники как безумные мечутся по полям в поисках дичи!

Следует сказать, что великий хан, «отец народов», как его называли в Китае, питал такую же неукротимую страсть к охоте, как и наши французские короли. И точно так же, как они, хан не позволял охотиться простолюдинам, так как считал всю дичь своей собственностью. Запрет был столь строг, что никто не смел «иметь или держать у себя ловчую птицу и охотничьих собак в самом Качар-Модуне и в его округе на удалении не менее двадцати дней пути». Но этот запрет распространялся на сравнительно небольшую часть владений великого хана, ибо в других районах охотиться дозволялось, правда, при особых условиях.

Посвятив многие страницы своей книги описанию двора хана, чья пышность во много раз превосходила блеск и роскошь, которую можно было найти в Средние века при дворах европейских монархов, Марко Поло обратил свой взор на внутреннее устройство государства, на царившие в стране нравы и на состояние торговли, что представляло для него особый интерес.

Но прежде всего Марко Поло обратил внимание на количество жителей Ханбалыка, ибо эта цифра повергла его не только в изумление, но и в некое подобие священного ужаса. Он видел в городе столько домов и людей, как внутри крепостной стены так и за ее пределами, что даже не осмелился привести в своей книге точную цифру, так как побоялся, что ему никто не поверит. И это вполне понятно. Знаменитый венецианец очень пекся о том, чтобы его не обвинили во лжи, и поэтому он приходил в отчаяние при мысли, что ему придется заставить европейцев, столь привычных к своим крохотным городишкам и деревушкам, поверить в то, что население Ханбалыка достигало совершенно невообразимой по тем временам цифры в 1 500 000 жителей.

Разумеется, этот огромный город, где находились император и его двор, был важным торговым центром. Каждый день в Ханбалык со всех сторон стекались тысячи и тысячи повозок, на которых торговцы везли в город не только продовольствие и предметы первой необходимости, но еще и драгоценные ткани, украшения, пряности и прочие символы богатства и роскоши. Движение в городе было весьма оживленным, ибо и повозки, и люди сновали по улицам от зари до зари. Достаточно будет сказать, что во времена хана Хубилая в Ханбалык одних только повозок с шелком прибывало ежедневно около тысячи, так что можете себе представить, сколько в город привозили всего остального.

Золотые и серебряные китайские монеты были очень велики по размеру и тяжелы, что составляло большое неудобство для торговцев при заключении сделок. Торговля была бы крайне затруднена, если бы по повелению хана Хубилая в Китае не ввели бы бумажные деньги. Марко Поло без устали восхищался мудростью владыки Китая, который сумел наводнить свою страну бумажными деньгами, не обеспечив их никаким капиталом. Конечно, Марко Поло не задавал себе вопросов о том, чем может кончиться эта милая игра по бесконтрольному производству денег, ибо он видел в сем финансовом изобретении одни лишь преимущества, забывая о том, что чрезмерное увлечение этим процессом может оказаться чрезвычайно опасным. Не раз в своей книге он восклицал, что «великий хан нашел аркан, философский камень, который столь долго и упорно искали алхимики».

Вот как, по описанию Марко Поло, в Китае производились бумажные деньги: «Надо взять кору тутового дерева, того самого, чьей листвой питаются черви, что производят шелк. Деревьев этих здесь великое множество, и все долины буквально заполнены ими. Итак, берут тонкую белую часть коры, которая находится между собственно древесиной и грубой внешней корой. Из этой тонкой коры изготавливают плотную черную бумагу. А когда бумага готова, ее режут на куски таким образом: самый малый кусочек соответствует по стоимости половине турского денье;[194] побольше — половине серебряного венецианского дуката;[195] есть куски ценой в пять монет, есть — в десять, а есть и такие, что равны золотому безанту и даже — десяти безантам».

Самая мелкая бумажка, которую Марко Поло приравнивал к половине турского денье, называлась «ча» или «5 вен». «Лян» равен по стоимости золотому безанту.

«На всех бумажных деньгах стоит печать великого хана, — продолжает Марко Поло. — И он каждый год повелевает изготовить столько денег, что смог бы скупить все сокровища мира, ибо это ему ничего не стоит. А после неограниченного выпуска хан сам назначает цену своим деньгам.

Деньги, изготовленные вышеописанным способом, имеют хождение по всей стране, и ими расплачиваются при любых сделках, везде, где установлена власть великого хана. И нет никого, кто бы осмелился отказаться принять их в уплату за товар, ибо сие деяние карается смертью. Разумеется, такая мера устрашения действует безотказно, и люди охотно принимают бумажные деньги и не видят в том для себя вреда, так как сами могут купить на них любые товары».

Следует сказать, что Марко Поло заблуждался, думая, что хан Хубилай был изобретателем сей замечательной финансовой операции. Изготовление бумажных денег имело место в Китае еще во времена правления Золотой династии, задолго до Новой эры, а также при императоре Огодае, в 1236 году до Рождества Христова[196]. Первая эмиссия была бесконтрольной и привела к разорению государства, вторая же, мудро ограниченная разумными пределами, не имела негативных последствий и послужила только во благо стране.

Но все же долгое время правители Китая воздерживались от производства бумажных денег, а хан Хубилай, возродивший эту систему со всеми недостатками, проистекающими из государственной монополии и полного отсутствия контроля за процессом, привел в конце концов свою страну к катастрофе. Финансовый крах произошел уже после его смерти, семьдесят четыре года спустя, в результате всяких скандальных операций и огромных злоупотреблений. Это печальное событие повлекло в 1367 году падение династии. Следует отметить, что уже во времена правления хана Хубилая появились кое-какие зловещие симптомы приближавшейся катастрофы, выражавшиеся в недовольстве и брожениях в народе, что даже привело к тому, что один из высокопоставленных сановников, равный по положению министру, был убит заговорщиками прямо в императорском дворце.

Однако находившемуся при дворе великого хана венецианскому купцу подобная система казалась истинной благодатью. Быть может, так считали в то время и жители Китая, по крайней мере, большинство. И бойкое перо пизанца Рустикелло доносит до нас сквозь века хвалебную песнь, которую поет Марко Поло, превознося мудрость Хубилая:

«Знайте же, что все купцы, что прибывают в Китай из Индии и других дальних стран, не смеют продавать золотые и серебряные изделия, драгоценные камни, жемчуга и дорогие меха никому, кроме самого великого хана. Для этой цели у него на службе состоят двенадцать сановников. Они знают цену всем товарам, они мудры и честны. Эти сановники покупают у торговцев товары и платят очень хорошую цену бумажными деньгами. И торговцы охотно берут то, что им предлагают, ибо нигде им не заплатили бы столько, а также потому, что плату они получают тотчас же и могут закупать новые товары, чтобы уже с ними отбыть в дальние страны. Купцы ничего не имеют против бумажных денег еще и потому, что они легки и очень удобны в дороге.

И таким образом повелитель Китая покупает столько драгоценных вещей ежегодно, что сокровищница его полным-полна, а богатства — несметны. И все это благодаря бумажным деньгам, производство которых ему ничего не стоит, как я уже говорил.

Много раз в году глашатаи великого хана отправляются на улицы города, бьют в барабаны и трубят в трубы, а затем объявляют, что тот, у кого имеются золото, серебро, драгоценные камни, жемчуга и меха, нес бы свой товар на монетный двор, где ему хорошо заплатят. И люди охотно отзываются на сей призыв, потому что знают, что не найдут никого, кто заплатит столько, сколько даст великий хан. Просто диву даешься, сколько ценнейших предметов приносят за день! И вот таким образом великий хан собирает у себя все сокровища, какие только есть в его владениях…»

В огромной империи была отлично налаженная почтовая служба, работавшая с поразительной точностью. Все провинции страны пересекали великолепные дороги, лучами отходившие от столицы, и по этим дорогам то и дело во все концы летели посланцы и гонцы великого хана. Не стоит путать эти две категории государственных служащих, ибо у них были совершенно различные функции и занимали они на общественной лестнице весьма отличные друг от друга положения.

Посланцы вовсе не были простыми почтальонами, доставлявшими ханские грамоты и депеши, как вы могли бы подумать. Нет, они были весьма высокопоставленными чиновниками, облаченными большой властью. Они отправлялись в провинции по повелению хана, чтобы передать местным властям его приказы и его личные послания. Иногда они выполняли специальные поручения повелителя и наделялись практически неограниченной властью.

За время своего пребывания при дворе хана Хубилая Марко Поло не раз исполнял роль посланца. Совершая путешествия по Китаю, венецианец записывал все, что слышал и видел в пути.

Обычно посланец покидал Ханбалык в большом экипаже, и его сопровождала многочисленная свита. Он имел при себе охранную грамоту от хана, которая давала ему права на проведение реквизиций, если таковые потребуются. На расстоянии в двадцать пять миль одна от другой на всех дорогах располагались почтовые станции — ямы. На каждой станции посланца ждал роскошный дворец с чудесными комнатами, с мягчайшими постелями, покрытыми шелковыми покрывалами. В таком дворце доверенное лицо хана находило все удобства, которые только мог бы пожелать путешествующий король.

На всех почтовых станциях всегда стояли наготове от сотни до четырехсот превосходных лошадей. Марко Поло утверждал, что количество таких станций по всей стране достигало невообразимой по тем временам цифры в 10 тысяч, а лошадей на них держали около трех миллионов голов.

Кроме больших почтовых станций на дорогах империи встречались еще специальные поселки, приблизительно в сорок домов, где обитали неутомимые скороходы, коим вменялось в обязанность носить послания великого хана. Поселки эти располагались в трех милях один от другого, а гонцы были бедными тружениками, от которых требовалось только одно: здоровые легкие и крепкие ноги.

Вот что писал Марко Поло о гонцах:

«… и исполняют они службу вот как: у них широкие пояса с колокольчиками, которые являются знаком их рода занятий и служат для того, чтобы издали слышно было, что они бегут. Получив послание, гонец бросается во весь дух к следующему поселку и бежит, не переводя дыхания, все три мили, чтобы отдать бумагу своим собратьям, которые уже выскочили из своих жилищ, заслышав звон колокольчиков. Чтобы сделать работу этой службы безупречной, в каждом поселке и на каждой почтовой станции имеется писарь, который отмечает прибытие и отбытие всех гонцов. Он дает каждому гонцу маленький клочок бумаги со своей подписью, и этот клочок бумаги должен подписать писарь со следующей станции. Столь строгий контроль исключает обман, но это требует наличия очень большого количества чиновников».

Такой способ сообщения позволял преодолевать большие расстояния с невероятной скоростью. Так как скороходы бегали и днем и ночью, то им удавалось доставить послание за десять дней в такое место, куда простой путник добрался бы только через сто дней. Можно подумать, что такая служба должна была обходиться хану Хубилаю очень дорого, но вы бы ошиблись. Великий хан, умевший превращать в звонкую монету обыкновенную кору тутового дерева, поступал просто и не тратил денег попусту. Ханские же гонцы не получали жалованья, а довольствовались лишь освобождением от налогов. Лошадей же для подмены поставляли жители деревень, располагавшихся поблизости от почтовых станций, ибо такова была воля повелителя Китая. И кто бы посмел его ослушаться?

Итак, все было очень просто и дешево… Конечно, то был произвол, но если бы император не мог позволить себе маленькие вольности по отношению к своим подданным, то зачем тогда вообще быть императором, хотя бы и китайским?!

Воздадим, однако, должное благородству и милосердию хана Хубилая, а также его предшественников, ибо императоры Китая охотно приходили на помощь своим подданным, когда те становились жертвами каких-либо стихийных бедствий: наводнений, засухи, ураганов и ранних заморозков. Когда в стране случался неурожай, великий хан повелевал раздавать несчастным хлеб и зерно для посевов и не взимал с них ни налогов, ни оброка. Тем, кто в результате какого-либо бедствия или эпидемии потерял скот, он раздавал животных из своих бесчисленных стад и табунов, а также на несколько лет освобождал их от уплаты налогов. Следует сказать, что столь трогательная забота о своих подданных была в Китае очень древним обычаем, уходившим своими корнями в незапамятные времена. Этот обычай как бы проистекал из самого принципа государственного устройства Китая, где император считался «отцом народа», а императрица — «матерью».

Отметим также, что хан Хубилай, желая предотвратить в стране голод (что было настоящим бичом божьим для простого народа в Средние века), по примеру своих предшественников собирал на складах всякое зерно, чтобы иметь возможность прийти на помощь своим подданным и поддержать их в течение нескольких лет. В случае надобности в голодные годы запасы из закромов продавались по очень низкой цене. Такая система существовала в Китае со времен правления династии Хань[197], то есть примерно с 200 года до Рождества Христова. Особые сановники пеклись о поддержании цены на зерно примерно на одном уровне, чтобы в голодные годы население не страдало, но и чтобы в годы, когда собирали богатый урожай, крестьяне не разорялись от резкого снижения цен.

Среди обитателей городов тоже были свои несчастные и отверженные. В домах, тесно лепившихся один к другому на узких грязных улочках, царила нищета, быть может, даже более ужасная, чем в домах сельских жителей. Как утверждал Марко Поло, «великий хан приходил на помощь самым страждущим семьям. Такие семейства помещали (по 6–10 семейств) в специально предназначенные для сей цели дома, где их снабжали зерном и продовольствием. И так происходило из года в год.

Все, кто хотел, могли явиться за милостыней ко двору императора, и там по приказу великого хана каждый бедняк получал горячий хлеб. И никому не бывало отказа, ибо так повелел великий хан. И каждый день ко двору приходило более тридцати тысяч человек, и все были сыты».

Вот в таком виде во времена правления монгольской династии существовала общественная благотворительность. И надо сказать, что представители этой династии прославились в веках своим милосердием и постоянным стремлением смягчить страдания обездоленных.

В 1260 году по городам и весям Китая был оглашен императорский указ, по которому все образованные люди, достигшие преклонного возраста, сироты, а также больные и не имевшие пристанища, словом, все те, кто по каким-либо причинам не имел возможности обеспечить свое пропитание, объявлялись «людьми небес» (как у нас бы сказали, «божьими людьми»). По указу всех несчастных, увечных и больных запрещалось укорять за то, что они оказались в столь жалком состоянии, что не могут себя прокормить, а напротив, повелевалось всячески им помогать.

В китайских летописях приводится длиннейший список пожертвований хана в пользу бедных, там указываются даты раздач зерна во всех провинциях империи, а также его количество. Сопоставив все приведенные в хрониках цифры, можно сделать вывод, что Марко Поло, упомянув про тридцать тысяч человек, являвшихся ежедневно к императорскому дворцу за подаянием, поскромничал и немного уменьшил цифру вспомоществований.

От зоркого глаза старательного наблюдателя не ускользала ни одна, даже самая незначительная деталь повседневной жизни Китая. Три вещи несказанно удивили его и привели в истинный восторг: рисовая водка, горючие камни и маленькая тележка с парусом.

«Знайте же, — писал Марко Поло, — что большинство жителей Катая[198] пьет особое вино, о котором я вам сейчас расскажу. Они приготовляют его из риса с добавлением различных пряностей, и получается вино такое доброе, что лучше любых других, ибо оно очень вкусное, светлое, прозрачное и приятное на вид. И вино это опьяняет гораздо быстрее и сильнее прочих, ибо его пьют очень горячим».

В сущности, то, что Марко Поло называет вином, является рисовой водкой, полученной в результате брожения зерна, и этим традиционным напитком китайцы склонны злоупотреблять и в наше время.

«По всей провинции Катай, — продолжал путешественник-венецианец, — находят особые черные камни. Добывают их из гор, как железную руду, и они горят, как дрова! Да нет, они даже лучше дров, так как горят дольше, ибо если вы разожжете очаг на ночь и положите туда такой камень, то и утром у вас еще будет гореть огонь. И камни эти столь хороши, что население употребляет только их, хотя дров здесь предостаточно. Но люди не хотят ими пользоваться, так как камни дешевле и горят лучше, да и жару дают больше».

Судя по тому, что рассказывает о загадочном топливе Марко Поло, можно было бы подумать, что речь идет о каком-то веществе, которое употребляют только в Китае, в этой удивительной стране, где на каждом шагу путешественника поджидают всякие загадки и сюрпризы. Но разумеется, это не так, ибо «камни, которые горят, как дрова», на самом деле не что иное, как уголь, обыкновенный бурый уголь, употреблявшийся на протяжении более двух тысяч лет в Китае как самое удобное для отопления дома топливо.

Настоящим открытием для достойного венецианца явилось существование в Китае обычной тачки, к которой какой-то хитроумный умелец приделал парус. Однажды Марко Поло повстречал на дороге человека, толкавшего впереди себя небольшую тележку из бамбука, с одним колесом впереди и с двумя длинными ручками. Тележка была нагружена доверху, но катилась очень быстро, так что ее хозяин едва поспевал за ней, а все благодаря тому, что мастер прибег к хитрой уловке, установив впереди, над колесом, мачту с парусом. Ветер надувал парус и нес вперед все это интересное устройство. Марко Поло восхитился умом того, кто все это выдумал, и назвал сие изобретение изумительным. Вы, читатель, легко догадаетесь, что речь шла об обычной тачке, изобретение которой ошибочно приписывают Паскалю[199], хотя сие устройство было известно во Франции еще в XIV веке. Конечно, венецианский купец XIII века мог ничего не знать о таком способе транспортировки грузов, так как был родом из города, где единственным средством передвижения была гондола.

От всех прочих тачек на свете китайская и по сей день отличается тем, что подданные Поднебесной империи снабжают ее парусом для того, чтобы увеличить грузоподъемность и скорость.

Можно было бы еще долго цитировать Марко Поло, так как ничто не ускользало от внимательного взора венецианца, но надо и честь знать. Пора заканчивать повествование об одном из самых замечательных странствий в истории человечества.

Покинув Ханбалык, Марко Поло отправился сначала в Синганфу[200], где правил один из сыновей Хубилая, а затем проследовал дальше, в Тибет. И вот через двадцать три дня он достиг огромной равнины Акбалек[201], по которой можно было добраться до города Чэнду, столицы провинции Сычуань. Но Тибет в те времена представлял собой пустыню, так как незадолго до того был захвачен и разорен монголами.

Покинув Тибет, Марко Поло отправился в провинцию Гаинду[202], расположенную по границе с Тибетом;[203] потом перебрался в провинцию Каражан;[204] потом посетил провинцию Сардандан[205], где жители именовали себя «кинчи», что означает «золотозубые», ибо у них существовал обычай покрывать зубы тончайшими пластинками золота[206].

Затем Марко Поло посетил «царство Мьен»[207], где находился большой базар, куда стекались торговцы, желавшие обменять либо золото на бумажные деньги, либо — наоборот. Покинув эту провинцию, совсем недавно подпавшую под власть Хубилая в результате кровопролитной войны, Марко Поло добрался до Бангалы, как тогда именовали Бенгалию, еще не захваченную тогда великим ханом, после чего посетил провинцию Кангигу[208], королевство Аннам, которое он называет Анью, провинции Толоман[209], Кунгун[210], Качанфу[211].

Пора было возвращаться к хану Хубилаю, и Марко Поло повернул назад. Сначала он ехал по знакомой дороге, а затем свернул в сторону и посетил провинцию Шаньдун, где пришел в изумление при виде полноводной реки Хуанхэ, именуемой еще Желтой рекой.

Через некоторое время Марко Поло вновь отправился с поручением от хана на юг Китая. Около трех лет он пробыл губернатором в городе Ючжоу[212].

Посвятив многие страницы своей книги описаниям китайских провинций и рассказу о неудачном походе Хубилая против японцев, Марко Поло перешел к описанию Индии. Он повествует о своем путешествии в страну Сьямба[213], на большой остров Яву, на острова Сандур и Кондур[214], на остров Сукат (вероятно, Борнео[215]), в королевство Молайур, которое он называет Молиуром, располагавшееся на западном побережье Малаккского полуострова, в шесть царств на острове Суматра, который он называет Малой Явой.

Довольно подробно знаменитый венецианец описывает острова Некуран и Гавениспола, в наши дни носящие название Никобарских, остров Андагуанез, упоминаемый им как Ангаманяй[216], и наконец — Цейлон.

Потом Марко Поло переправился на Коромандельский берег полуострова Индостан, который он, вслед за арабскими историками и путешественниками, называет Малабаром[217]. Покинув Индию, Марко Поло направил свой корабль к Мадагаскару и оказался, вероятно, первым европейцем, отметившим наличие сильных течений в Мозамбикском проливе. Затем он достиг Занзибара, а потом благополучно добрался до Абиссинии, откуда вместе с отцом и дядей, не расстававшимися с ним, прибыл в Венецию. На родине они не были двадцать шесть лет, семнадцать из которых провели у Хубилай-хана.

Не без труда и не без долгих уговоров согласился великий хан отпустить своих обожаемых латинян домой. Но венецианские купцы так стосковались по родине, так долго просили Хубилая позволить им уехать и были столь настойчивы, что в конце концов Хубилай согласился. Он буквально засыпал их дарами и вручил послания, адресованные папе, королю Франции, королю Англии и прочим монархам христианского мира. Он приказал снарядить флот из тринадцати кораблей, на которых и пустились в путь венецианцы и несколько высокопоставленных сановников, сопровождавших юную принцессу, дочь Хубилая. Все дело было в том, что ей предстояло выйти замуж за Аргуна, левантийского принца, который в то время правил в Персии[218].

Вернувшись в родной город[219] после двадцатишестилетнего отсутствия, три путешественника не нашли там радушного приема. Все эти годы они провели среди азиатов, переняли их манеры, язык, одежду, а потому трех представителей семейства Поло не признали поначалу даже самые близкие родственники и друзья. Да и то сказать, Марко Поло покинул Венецию в пятнадцатилетнем возрасте, безусым юнцом, а возвратился зрелым сорокалетним мужчиной!

С огромным трудом путешественникам удалось убедить всех окружающих в том, что они и есть те самые Никколо, Маттео и Марко, которых в городе давно уже считали погибшими, причем с наибольшим недоверием отнеслись к ним их же родственники, обосновавшиеся в особняке семейства Поло. Какое-то время путешественников не пускали на порог родного дома, потому что по одеянию они походили на татар, а речь их была столь невнятной, что было трудно что-либо разобрать, так как за долгие годы они почти забыли родной язык и говорили с ужасным акцентом, все время вставляя какие-то «варварские», по понятию венецианцев, слова.

Но путешественники очень быстро вспомнили европейские обычаи и манеры, и вскоре уже все представители самых богатых и знатных семейств Венеции искали их дружбы, так как по городу прошел слух, что эти люди, вернувшиеся с другого конца света и выглядевшие столь странно, принесли под своими грубыми варварскими одеждами несметные сокровища, в том числе и огромное количество драгоценных камней, которые были зашиты в складках их халатов.

Вступив вновь во владение семейным особняком, путешественники выставили на всеобщее обозрение огромное количество всяких ценных вещиц, привезенных ими из Азии и до той поры почти неизвестных европейцам, что вызывало неподдельный восторг гостей. В результате жилище семейства Поло стали называть «дворцом миллионеров», а самого Марко Поло — Марко Миллион.

Вскоре после возвращения Марко Поло в Венецию генуэзский флот под командованием Лампи Дориа появился у острова Куддзоло[220], у берегов Далмации, и стал угрожать торговым связям венецианцев. Жители Венеции, разумеется, не остались равнодушными и снарядили флот из многих кораблей. Марко Поло за свои деньги снарядил галеру и сам же стал командовать кораблем. Он участвовал в морском сражении при Лайосе, но венецианский флот был разбит, а сам знаменитый путешественник попал в плен; его увезли в Геную, где он провел в заключении около шести лет. В 1298 году, устав излагать всем встречным историю своих странствий и желая, чтобы с ней ознакомилось как можно большее количество людей, он и принялся диктовать свои воспоминания пизанцу Рустикелло, с которым судьба свела его в генуэзской тюрьме.

Когда Марко Поло отправился сразиться с генуэзцами, оставшиеся дома Никколо и Маттео Поло задумали его выгодно женить по возвращении с «поля битвы». И каково же было их разочарование, когда в результате его пленения столь замечательный план рухнул!

Братья Поло предприняли много попыток освободить Марко из заточения. Они предлагали генуэзцам богатый выкуп, но всякий раз что-то мешало освобождению их сына и племянника. Опасаясь, что он не выдержит столь суровых испытаний и умрет в тюрьме, не оставив наследника, братья, желавшие непременно передать свое огромное состояние только прямому наследнику, порешили, что Никколо, уже достигший весьма почтенного возраста, но обладавший завидным здоровьем, женится вторично.

Через четыре года после того, как Никколо Поло вступил во второй брак, Марко Поло, приобретший всеевропейскую известность благодаря своей книге, был отпущен на свободу безо всякого выкупа, так как за него хлопотали многие уважаемые жители Генуи.

Марко Поло вернулся в Венецию и нашел в отцовском доме трех маленьких братьев, родившихся во время его пребывания в тюрьме. Он был хорошим, почтительным сыном и мудрым человеком, а потому жил со своими новыми родственниками в полнейшем согласии. Вскоре он и сам женился. Сыновей у него не было, а было только две дочери. Марко Поло стал весьма именитым гражданином Венеции и был избран членом Большого Совета. Жил он довольно долго и умер в 1324 году.

В своем завещании, написанном на латыни и датированном 9 января 1323 года, Марко Поло упоминал привезенного из Китая слугу-татарина, которому он давал после смерти свободу и некоторую сумму денег. Так закончил свои дни на родной земле, окруженный почетом и уважением, один из самых знаменитых путешественников в истории человечества.


ИБН БАТТУТА


Марокканец Ибн Баттута хотя и гораздо менее известен, чем Марко Поло, все же считается замечательным путешественником, и он достоин того, чтобы его имя не предавали забвению, как это происходит сейчас.

Практически мы ничего не знаем о его детстве и юности. Сжигаемый жаждой увидеть мир, Ибн Баттута отправился в 1324 году в путешествие, которое закончилось только спустя двадцать восемь лет.

Посетив Тир и Дамаск, Ибн Баттута направился в Мекку, чтобы совершить паломничество, как и положено всякому правоверному мусульманину. Он оставил очень интересные воспоминания о нравах и обычаях жителей этого священного города. Ибн Баттута последовал примеру других верующих и коснулся губами знаменитого черного камня. Вот что он пишет о своих ощущениях:

«Поцеловав сие чудо света, каждый испытывает невероятное удовольствие, которому радуются уста. И каждый, кто хотя бы раз поцеловал святыню, хотел бы целовать ее бесконечно. На него нисходит благодать, что свидетельствует о том, что Аллах благоволит к нему».

Мекка к тому времени, когда ее посетил Ибн Баттута, превратилась в богатый, цветущий город, многонаселенный и красивый. Некоторые города Сирии, Аравии и Персии желали поспорить с Меккой в богатстве и даже в святости, чтобы привлечь к своим стенам такое же значительное число паломников. Одним из таких городов был Мешхед в Хорасане[221].

Ибн Баттута пересек Аравийский полуостров, проехал берегом Персидского залива, посетил западную окраину Персии и Месопотамию. Он осмотрел Басру, бывшую в те времена важным портом, и Багдад. К сожалению, в Багдаде взору путешественника предстали лишь безжизненные развалины, ибо город был разграблен и разрушен монголами (по свидетельству арабских хронистов, захватчики истребили около 700 000 жителей).

Из Месопотамии Ибн Баттута направился в Малую Азию, находившуюся под властью турок. Если монголы, недавно покинувшие свои бескрайние степи, еще и сохранили обычаи, свойственные кочевым народам, а также жесткую военную организацию, то турки цивилизовались на свой манер. Удобно устроившись в замках и дворцах, турки эксплуатировали порабощенные народы, кормились и обогащались за счет налогов, взимаемых с людей, работавших не покладая рук. Кстати, с тех времен мало что изменилось, и современные турецкие паши весьма успешно следуют примеру своих достойных предков.

Представляясь султанам, правившим в Малой Азии, в качестве знатного и богатого путешественника, Ибн Баттута рассказывал им о своих странствиях и умело разгонял невыносимую скуку, царившую во дворцах, чем несказанно радовал хозяев. Они дарили ему роскошные подарки, с тем чтобы он везде прославлял их щедрость.

Посетив Смирну[222], Бурсу и все большие города полуострова, хитроумный марокканец оказался обладателем крупной суммы денег, а также немалого числа рабов, верблюдов и породистых лошадей. В Синопе Ибн Баттута сел на корабль, который доставил его к берегам Крыма. Он посетил Керчь и Кафу[223], а затем углубился в южнорусские степи, захваченные монголами.

Эти кочевники, перемещавшиеся по бескрайним просторам в поисках новых пастбищ для своих бесчисленных табунов, везли за собой в повозках своих жен и детей. Более того, они везли с собой целый город, и тысячи и тысячи дымков, взвивавшихся над повозками и шатрами, смешивались с клубами пыли, поднимавшимися из-под копыт лошадей.

Узнав о том, что одна из жен хана собирается отправиться в Константинополь к своему отцу императору, Ибн Баттута решил воспользоваться этим случаем, чтобы посетить прославленный город, и попросил разрешения присоединиться к свите ханши.

В качестве путешественника, посетившего когда-то Иерусалим, Ибн Баттута был очень хорошо принят в Константинополе. Император проникся к нему таким уважением, что даже дал ему в проводники по столице офицера. Неутомимый Ибн Баттута вернулся вместе с ханшей, пересек юг России, а затем направился в Туркестан, обширную область между Каспийским морем и Центральным азиатским плато. Посреди выжженных пустынь там встречались цветущие оазисы, где располагались большие города.

Первым городом, который увидел Ибн Баттута, была Хива; ему показалось, что это самый большой и богатый город тюрков. Все города Туркестана в то время были разрушены монголами, но все же, как отмечал путешественник-араб, «Самарканд оставался одним из самых прекрасных городов мира». Разумеется, эта оценка — даже для времени расцвета восточных цивилизаций — была несколько преувеличенной. Из Туркестана он двинулся в Герат, разоренный постоянными набегами банд разбойников. Оттуда он собирался на полуостров Индостан, чтобы попытаться составить там себе состояние, когда вдруг узнал, что мусульманский император Дели призывает к себе иностранцев и раздает им должности и деньги.

Ибн Баттута поторопился преодолеть Гиндукуш, отделявший его от бассейна Синда[224]. Он проехал через Газни, бывший еще совсем недавно цветущим городом, а теперь полностью опустошенный. В этом горном районе, как и теперь, обитали афганцы. Не встретив на своем пути ни единого человека, Ибн Баттута, спустившись по восточному склону горного хребта, оказался в широкой долине Синда, по которой он и проехал до самой дельты, недалеко от нее обширная равнина с раскиданными по ней развалинами свидетельствовала о существовавшем там городе, разрушенном, как ему сказали, больше тысячи лет назад; принадлежность этих руин нельзя уже было определить.

Наконец марокканский путешественник прибыл в столицу империи — Дели. Все смешалось в этом прекрасном городе: тирания и анархия, рачительное управление и бесхозяйственность, богатство и жуткая нищета, тяжкий гнет и постоянные восстания. Непокорным рубили головы, с них живьем сдирали кожу, их превращали в пыль. Когда кого-нибудь приговаривали к смерти на перевязи, задача палача состояла в том, чтобы разрубить осужденного одним ударом наискось, от правого плеча до левого бедра. Иногда приговоренного к смерти пронзали насквозь копьем, и несчастный оставался в таком положении до тех пор, пока не испускал дух. В Дели существовали специально выдрессированные для убийства слоны, и они протыкали свои жертвы острыми бивнями с надетыми на них железными наконечниками или топтали их ногами. Что касается людей знатного происхождения, то с них сдирали кожу, а затем набивали ее соломой и таскали по улицам для устрашения других.

Однако если в город попадал иностранец, его сразу же признавали знаменитостью, оплачивали его расходы и назначали на любую должность, какую он только мог пожелать.

Хотя Ибн Баттута не знал местного языка, он тотчас же по приезде был назначен главным судьей столицы, в задачу которого входил также надзор за кладбищенским святилищем. Да, поведение правителя Дели отличалось совершенно неслыханной и ничем не объяснимой непоследовательностью, но таковы были царившие в этом городе нравы.

Ибн Баттута все больше входил в милость, и в конце концов он был назначен послом в Пекин, куда неутомимый путешественник направился морем, на двух кораблях. Но судно, на котором находился он сам, попало в сильный шторм и затонуло. Ибн Баттута сумел-таки выбраться на берег, но второй корабль, где находились его жены, рабы и имущество, прошел мимо, не обращая внимания на отчаянные крики и сигналы путешественника.

Ибн Баттута потерял все свое состояние. Но ему и в голову не пришло возвратиться в Дели. Он отправился на Мальдивские острова. Этот архипелаг, состоящий из великого множества мелких островков, расположен неподалеку от полуострова Индостан. Баттута объехал почти две тысячи островов и рифов и сделал вывод, что вместе они образуют нечто вроде кольца. Островитяне очень хорошо принимали там чужеземцев, но потом ни за что не соглашались отпустить, а хотели заставить их навечно остаться на островах. По преданию, в давние времена тибетцы заманивали путешественников и поедали их для того, чтобы приобрести их ум и знания. Обитатели Мальдивских островов, напротив, были приветливы и добры.

Ибн Баттута был назначен на должность судьи и в этом качестве попытался исправить нравы островитян. Его подручные бегали по городу и награждали ударами палок тех нерадивых граждан, что опаздывали на молитву в мечети.

Характер Ибн Баттуты был властный, необузданный, поэтому он очень скоро поссорился с одним из самых значительных и влиятельных жителей острова и был вынужден покинуть Мальдивы.

После этого Ибн Баттута посетил остров Цейлон, но у берегов этого замечательного острова марокканца дочиста ограбили пираты. Без гроша в кармане он добрался до города Каликут, а уж оттуда — в Бенгалию, на Малаккский полуостров, Суматру и Яву.

Во время своих странствий Ибн Баттута много слышал о невероятных чудесах, которые любознательный человек мог увидеть в Китае. Он горел желанием увидеть эту замечательную страну, а потому сел в китайскую джонку, стоявшую у берегов Явы.

Хотя Ибн Баттута не довез до китайского императора дары правителя Дели по не зависящим от него причинам, он очень боялся, что с него живьем сдерут шкуру, так хорошо ему были известны обычаи жестоких властителей Востока. И все же он предстал перед императором в качестве посла и рассказал о своих многочисленных злоключениях.

Император Поднебесной принял Ибн Баттуту просто великолепно. Он осыпал его щедрыми дарами и дал хорошую должность при дворе. Но, видимо, в книге судеб было написано, что счастье должно покидать Ибн Баттуту всякий раз, когда ему покажется, что он наконец-то крепко его держит.

Только-только дела Ибн Баттуты пошли на лад благодаря милости императора, как в Китае вспыхнуло восстание, и несчастный путешественник опять лишился всего состояния и был вынужден покинуть территорию этой страны.

Ибн Баттута принял решение вернуться в Марокко и написать там книгу о своих невероятных приключениях. Он снова увидел Суматру, Каликут, Персидский залив, второй раз посетил Персию, пересек Сирию и наконец увидел родину.

Великий любитель приключений, человек честный, открытый, чрезвычайно проницательный и справедливый, Ибн Баттута внес достойный вклад в историю исследования земли, хотя путешествовал он отнюдь не бескорыстно, а с намерением разбогатеть.


ИЕЗУИТЫ В КИТАЕ


После Марко Поло первыми путешественниками, которые исследовали Китай с научной точки зрения и собрали ценнейшие сведения об этой стране, были миссионеры, принадлежавшие к ордену иезуитов. И первую попытку проникнуть в Поднебесную империю они совершили всего лишь через шестнадцать лет после того, как Игнасио Лойола основал сей знаменитый орден. Один из верных последователей и соратников Лойолы, отважный и благородный брат Франсиско-Ксавьер, собирался отправиться в Китай в 1552 году, но неожиданно скончался, сраженный тяжелым недугом. К тому времени на его счету уже было много всяких славных дел, например, его заслугой следует считать и то, что его стараниями Священное писание стало известно в Японии, где у христианского вероучения появилось много последователей.

Однако братья-иезуиты не захотели предать забвению мечту Франсиско-Ксавьера: принести свет Евангелия и в Китай. Они рьяно взялись за многотрудное дело, ибо империя оставалась закрытой для европейцев, еще одним доказательством чего явился отказ китайцев установить торговые связи с Португалией, несмотря на то, что сие предприятие сулило им немалую выгоду.

Итак, надежда проникнуть в Китай еле теплилась в сердцах иезуитов, когда на помощь пришел его величество случай, и ситуация резко изменилась. А произошло вот что. Какой-то главарь пиратов захватил город Макао[225], находившийся в то время под властью китайского императора. Португальцы тотчас же жестоко наказали разбойников и сами захватили Макао, а затем вступили в переговоры с властями Китая. Вскоре между двумя странами было заключено соглашение, по которому Португалия не только получала право оккупировать Макао, но и привилегию вести торговлю через порт Кантон[226].

Итак, Китай был официально открыт для португальцев, и иезуиты не замедлили воспользоваться сим благоприятным обстоятельством. В Макао тотчас же была открыта миссия, откуда миссионеры отправились дальше, в Кантон. Первые попытки обратить китайцев в христианскую веру оказались неудачными, ибо здесь европейцы спасовали перед давно установившимся и тщательно поддерживаемым порядком вещей. Однако один из миссионеров, некий отец Риччи, человек образованный и умный, нашел способ снискать доверие и уважение как властей, так и простого народа, познакомив китайцев с достижениями европейской науки.

В течение нескольких лет преподобный Риччи ревностно проповедовал, но не преуспел в деле обращения китайцев в христианство. Он понял, что все его усилия тщетны, ибо представителям желтой расы присуща чрезмерная гордыня и они считают, что во всем превосходят чужеземцев. Тогда он решил завоевать их доверие и заслужить уважение при помощи своих обширных познаний в математике, астрономии и географии. Он нарисовал карту полушарий, поместив в центр мироздания Поднебесную империю, что должно было польстить национальной гордости китайцев (нам такая проекция показалась бы по меньшей мере странной).

Преподобный Риччи перевел на китайский язык первые книги Евклида, в том числе и его «Геометрию», изложение научных трактатов Цицерона. Усилия миссионера не пропали даром: к нему потянулись мандарины, сам император разрешил построить церковь. Высокопоставленные сановники вручили Риччи указ, по которому отныне ему разрешалось читать проповеди и совершать богослужения. Заслуга отца Риччи очень велика, ибо он открыл китайцам мир европейской науки и литературы, а европейцам — торговый путь в Поднебесную империю.

Один из наследников дела Риччи, преподобный Мартини, человек умный и тонкий, прошедший по следам своего достойного предшественника и во всем следовавший его примеру, опубликовал в 1649 году «Atlas Sinensis»[227], который явился первым полным описанием всей великой империи, и подробную историю Китая с древнейших времен. Труды эти вызвали большой интерес в обществе того времени.

К сожалению, методы, к которым прибегали иезуиты в Китае, не нашли одобрения у доминиканцев. Они обвинили иезуитов в невежестве и даже в богохульстве, так как те позволяли новообращенным некоторые вольности при отправлениях религиозных обрядов.

Споры продолжились перед папой, который направил в Китай своего легата[228], чтобы тот во всем разобрался. Однако правители Китая, всегда относившиеся с великой ревностью ко всему, что касалось их прав, были на сей раз очень недовольны вмешательством чужеземцев во внутренние дела Китая и воспользовались удобным случаем для того, чтобы избавиться от назойливых гостей: пекинский епископ вскоре был заключен в тюрьму, а затем все иезуиты и все доминиканцы были изгнаны из страны. Правительство Китая вновь вернулось к своей старой политике по отношению к иностранцам: стало чинить им всяческие препятствия даже в торговых делах и относиться к ним с величайшим недоверием.

Впрочем, иезуиты покинули Китай ненадолго. Когда на смену правителям из династии Мин пришли выходцы из Маньчжурии[229], святые отцы вернулись. Продолжатели дела преподобного Риччи трудились на ниве просвещения с тем же умом и тактом, что и он. Поэтому новые власти, оценив по достоинству знания монахов, охотно привлекали их к ведению астрономических наблюдений и к редактированию календарей. По свидетельству одного из авторов «Назидательных писем», «… в Китае существовал обычай каждый год создавать новый календарь, как в Европе создают различные ежегодные альманахи. И это почиталось делом государственной важности, так что в создании календаря принимали участие люди, имевшие наибольший авторитет в обществе, и даже сам император не пренебрегал этой работой».

С незапамятных времен китайцам было свойственно обожествлять небесные тела вместо того, чтобы по-настоящему изучать их с научной точки зрения. Когда случалось солнечное затмение, китайцы даже в XVIII веке принимались возносить молитвы некоему божеству, называемому Пуссах и отождествляемому с одной из звезд, чтобы огромная жаба, обитающая на небесах, не проглотила солнце.

Император Канси, второй представитель маньчжурской династии[230], заявлял во всеуслышание, что только европейцы разбираются в астрономии и что китайцы — просто дети по сравнению с ними. Таким образом, иезуиты, чрезвычайно сведущие в сей области знаний, были в большом почете при дворе. На одного из святых отцов даже была возложена обязанность председательствовать на заседаниях большого совета по «небесным делам».

После прибытия французских миссионеров влияние иезуитов достигло наивысшей точки. Они были в необычайном почете, ибо действовали столь же мудро, как и преподобный Риччи. Они тщательно отбирали среди китайцев людей выдающихся, обучали их математике, астрономии, физике, другим естественным наукам и расставались с ними только тогда, когда убеждались, что их подопечные приобрели обширные познания.

Как вы, наверное, помните, фаворит короля Сиама Пхра-Нарая грек Констанс Фолкон обратился в 1685 году к Людовику XIV с просьбой прислать в Сиам посла и солдат. Вместе с послом туда прибыли и шесть иезуитов, собиравшихся проследовать далее, в Китай. Они провели в Сиаме два года, но кровавые события, связанные с загадочной смертью Пхра-Нарая и трагической гибелью его фаворита, положили конец надеждам на распространение влияния французов на Сиам; иезуиты сели на корабль и отправились в Кантон. Они едва не погибли в открытом море во время сильного шторма, но все же высадились целыми и невредимыми на побережье Поднебесной империи, где и нашли просвещенного покровителя в лице императора Канси.

Святые отцы много и славно трудились на поприще просвещения, так что их имена не должны быть преданы забвению теми, кому дороги культура и прогресс. Имена преподобных Леконта, Буве, Фонтане, Гамбиля и Жербийона навсегда останутся на страницах истории. Следует сказать, что отца Гамбиля и два века спустя считают самым авторитетным синологом[231].

Французские иезуиты были возведены императором Китая в ранг мандаринов, что было, по понятиям китайцев, неслыханной честью. Они занимались научными исследованиями, исполняли при дворе обязанности переводчиков, руководили образованием юных представителей маньчжурской династии, преподавали в основанном ими Коллеже молодых маньчжуров, а также составляли подробную карту Поднебесной империи. Они часто виделись с императором и подолгу беседовали с ним, сообщая ему немало ценных сведений. Французы сумели оказать китайскому правителю множество услуг и проявили себя настолько полезными, что преемники Канси тоже пожелали иметь при своем дворе иезуитов в качестве часовщиков, художников, механиков и так далее. Китайские императоры заказывали в Европе карманные и настенные часы, оптические инструменты, подзорные трубы и телескопы, физические приборы, пневматические и электрические машины, при помощи которых иезуиты демонстрировали на занятиях различные опыты.

Миссионеры собрали множество ценнейших сведений о Китае. Особые заслуги перед наукой имеют те иезуиты, что прибыли в Китай в 1685 году; они собрали огромное количество исторических и этнографических материалов, а также сделали достоянием европейцев ценнейшие сведения по географии Центральной Азии.

Когда в середине XVIII века орден иезуитов был упразднен, французская миссия в Китае постепенно обезлюдела, так как не было притока новых кадров. Но китайский император столь высоко ценил заслуги иностранцев, что в 1778 году довел до сведения всех европейцев, обосновавшихся в Кантоне, что он принял решение призвать в Китай художников и ученых, в особенности астрономов, из разных стран. Император обещал всем, кто пожелает прибыть к его двору, сан мандарина и многочисленные привилегии. Призыв императора был услышан, и в 1784 году в Китае появились миссионеры-лазариты[232]. Они представились императору в качестве математиков, художников и тотчас же получили богатые подарки и разрешение заниматься своим делом.

Иезуиты пользовались благосклонностью китайских правителей более полутора веков и сумели добиться многих привилегий. В те времена в Китае существовала поразительная веротерпимость. Высшие слои общества исповедовали учение Конфуция, в котором не было строгих религиозных догм, кроме предписания с особым почтением относиться к умершим предкам. Простолюдины же поклонялись древним божествам, в которых верили многие поколения китайцев задолго до того, как возникло учение Конфуция. Одновременно с расширением влияния католицизма ширилось и влияние буддизма. В 1691 году император издал указ, имевший большой резонанс в обществе. По этому указу христианство признавалось одной из государственных религий. Император приказал построить прямо в своем дворце церковь для набожных европейских ученых, и вскоре в Пекине уже был возведен настоящий собор. За короткий срок число новообращенных достигло четырех тысяч, причем эта цифра была, наверное, далеко не точной.

Иезуиты оказались очень умными и тонкими политиками. Они понимали, что не добьются ничего, если будут действовать прямо, в лоб, и станут пытаться бороться с верованиями, существовавшими в Китае на протяжении многих веков. Они сознавали, что вина людей, поклонявшихся древним божествам, заключалась лишь в том, что их верования отличались от верований европейцев. Иезуиты вели себя тихо и скромно, они демонстрировали большую веротерпимость и умеренность, и у них становилось все больше приверженцев. Именно вследствие столь разумного поведения количество новообращенных было очень велико. И это среди китайцев, которые из всех народов отличались наибольшим равнодушием к вопросам религии.

Однако вслед за иезуитами в Китай проникли и представители других религиозных братств Европы: доминиканцы, августинцы, якобинцы[233], лазариты и монахи всякого рода из Испании и Португалии. Глядя на деяния иезуитов, они уже давно испытывали жгучую зависть, а потому торопились, вели себя неразумно и даже глупо, проявляли ужасающую нетерпимость и всячески поносили иезуитов, обвиняя их в невежестве, а зачастую и в пособничестве дьяволу. Разумеется, все эти скандалы, сплетни, заговоры и дрязги могли только повредить делу распространения христианской веры в Китае.

Клеветники действовали нагло и напористо. Они даже достигли некоторых успехов. Так, в результате наговоров замечательная книга иезуита отца Леконта, в которой он оправдывал действия своих собратьев и восхвалял конфуцианскую мораль, была торжественно приговорена парижским судом к сожжению, и палач совершил казнь на Гревской площади[234].

Все эти доминиканцы, августинцы и лазариты рыскали по всем провинциям огромной империи как одержимые. Они пытались внушить бедным и темным простолюдинам пагубные мысли о несправедливости общественного порядка в их стране. К тому же они утверждали, что столь чтимые в Китае древние божества есть не что иное, как порождение дьявола.

Правительство Китая забеспокоилось, как бы в народе не вспыхнули беспорядки. Во все концы страны из Пекина отправились мандарины. Они провели многочисленные дознания, а затем прислали императору донесения обо всем увиденном и услышанном. Прочитав эти донесения, составленные самыми образованными людьми, мы поймем, каково было в те времена положение европейцев в Китае. Вот отрывок одного из них:

«В этой провинции всего восемнадцать христианских храмов. Те, что были построены недавно, очень высоки и просторны. Старые же храмы были не так давно отремонтированы. Чтобы возвести столь величественные здания, потребовались огромные суммы денег, и деньги эти были взяты у народа. Бедные простолюдины, столь скупые, когда речь идет о расходах на иные нужды, не жалеют денег на храмы, хотя те не приносят им никакой пользы, а лишь вред. Они закладывают свои дома и продают имущество. А что всего ужаснее, они не воздают почестей умершим! Нисколько не опасаясь того, что им самим никто не будет воздавать почести после смерти, эти несчастные соглашаются оставаться бездетными. Не имеем ли мы дело с очень вредной сектой, которая совращает простых людей, разрушает семьи и ухудшает нравы?»

Вопрос был столь важным, что занимал умы представителей всех слоев китайского общества. В конце концов дело было передано на рассмотрение совета по ритуалам. После длительных дебатов этот высший суд вынес следующее решение относительно всех служителей христианской церкви: арестовать и выслать!

Если опустить многочисленные преамбулы, которыми изобилуют все юридические решения в Китае, смысл вердикта был таков: «Европейцы, находящиеся при дворе, оказывают ценные услуги по составлению календарей. Они бывают полезны также и в некоторых других случаях. Те же, что находятся в провинциях, не приносят никакой пользы. Они завлекают в свою веру темных, необразованных людей. Они возводят храмы, где собираются все вместе, без различия пола, под тем предлогом, что возносят там молитвы своему богу. Они не приносят империи никакой пользы. А потому надо оставить при дворе тех, кто оказывает императору услуги, а также прислать из провинций тех, кто может быть полезен. Что касается всех прочих, то их надо отправить в Макао».

После того как суд вынес такое решение, император издал указ: выслать за пределы страны «всех чужеземцев-фанатиков, которые нарушают законы, призывают к бунту против социальных установлений общества, вносят смятение в умы простолюдинов, оскорбляют национальные чувства и пренебрегают приличиями».

Однако некоторые миссионеры в провинциях заупрямились и осмелились ослушаться императорского указа. Правительство прибегло к жестоким репрессиям: некоторых поймали и обезглавили.

В Пекине же иезуиты продолжали без помех делать свое дело, хотя в провинции католицизм был строжайше запрещен. Они были очень осторожны и осмотрительны, с великим тщанием соблюдали все законы и следовали всем указаниям правительства, а также продолжали оказывать властям ценные услуги, а потому сохранили благорасположение императора.

Однако из чувства христианского долга иезуиты были вынуждены предпринять какие-то меры, чтобы вступиться за своих собратьев по вере, и они обратились с прошением к императору. Он принял их очень милостиво и разрешил им и далее оставаться в Пекине и Кантоне, но только в том случае, если они будут строго подчиняться его указам. Вот что он сказал:

«Я хочу быть единственным хозяином в моей империи, и горе тем, кто явится сюда, чтобы вносить смятение в умы моих подданных, призывать к бунту и учить пренебрегать культом умерших предков. Когда Сей Матеу (так по-китайски звали преподобного Риччи) прибыл в Китай, он был совсем один. В первые годы вас было мало, у вас не было последователей и храмов в провинции. Но теперь в Китае много христиан, вы обратили людей в свою веру, и они признают только вашу власть и ваше слово. В годину потрясений, народных восстаний или голода они станут слушать только вас… А что же будет с нами, если вы обратите в христианство всех наших подданных? А как приняли бы у вас на родине китайских бонз и лам, если бы я послал их проповедовать нашу веру? Так знайте: я не желаю ничего слышать о миссионерах в провинциях! Их там быть не должно! Но я согласен позволить вам оставаться в Пекине. Моей единственной заботой является хорошее и разумное управление империей, поддержание в ней должного порядка и предотвращение, а при необходимости и подавление восстаний!»

Миссионеры не торопились отвечать покорностью на предъявленный ультиматум. На свой страх и риск они оставались в самых отдаленных провинциях, но стали более осторожны и действовали уже не с прежним глупым рвением, породившим столько бед.

Император же был столь великодушен, что закрыл глаза на их существование, позволив им прозябать в безвестности в глухих уголках страны и изредка обращать в свою веру китайцев.

Несмотря на жестокие преследования, христианские священнослужители сумели удержаться в Корее, стране, находившейся в некоторой, правда весьма условной, зависимости от Китая. Им даже удалось обратить в католическую веру довольно большое число корейцев, но все их попытки открыть страну для европейцев окончились неудачей.

Миссионеры попытались проникнуть на остров Формоза[235], обширнейшее владение китайских императоров, длиной в 100 и шириной в 30 лье. Очень долгое время европейцы ничего не знали о его существовании. До 1637 года в Европе не было никаких документов, где бы упоминалась эта земля. Первым, кто представил ученым достоверные сведения о восточной части этой территории, оказался голландский миссионер Кондидий.

Еще очень долгое время покров тайны окутывал края, о которых ловкие мистификаторы писали так называемые отчеты и доклады, но их быстро разоблачили. До XVIII века не было ни одной серьезной публикации об острове Формоза, куда проникали редкие миссионеры да еще более редкие мореплаватели. Из числа последних один достоин быть упомянутым особо, ибо его ждала громкая слава. То был граф Морис Август Бенёвский.


ГРАФ БЕНЁВСКИЙ [236]


Еще один представитель славной когорты искателей приключений, история странствий которого настолько невероятна, что похожа на сказку. И раз уж счастливый случай заставил нас упомянуть это имя, то автор полагает, что читателю будет интересно хотя бы вкратце познакомиться с историей его бурной жизни.

Граф Морис Август Бенёвский родился в Венгрии в 1741 году. В очень юном возрасте он поступил на военную службу к австрийскому императору, а затем по каким-то непонятным причинам внезапно вышел в отставку и отправился в Литву. Граф совершил несколько морских путешествий, во время которых изучал искусство управления кораблем.

В 1768 году граф Бенёвский предложил свои услуги польским мятежникам[237] и был возведен в ранг полковника, а позднее — и генерала кавалерии. Но конфедераты потерпели поражение, и Бенёвский попал в плен к русским. Его судили, через всю Сибирь провезли до Камчатки, где он и должен был отбывать наказание. Губернатор Камчатки очень хорошо принял графа и, встретив в лице ссыльного образованного человека, свободно говорившего на нескольких языках, поручил ему обучать своих детей французскому и английскому языкам.

Однако случилось непредвиденное: дочь губернатора, Анастасия, влюбилась в осужденного и заявила во всеуслышание, что хочет выйти за него замуж. Услышав столь решительное заявление и зная несгибаемый характер дочери, губернатор согласился на ее брак с графом. Он даже решил отпустить пленника на свободу, хотя и понимал, что рискует бесповоротно себя скомпрометировать. Но Бенёвский не хотел покинуть этот печальный край в одиночку, ибо состоял в заговоре с другими ссыльными, страдавшими от тягот угнетения и от разлуки с родными.

К великому огорчению графа, заговор был раскрыт. Однако любящая и преданная жена вовремя предупредила его, и Бенёвский сумел бежать. Вместе с ним бежали шестьдесят девять его бывших соратников.

В погоню за беглецами была послана целая рота солдат. Завязалось настоящее сражение, из которого граф и его друзья вышли победителями. Бенёвский сумел даже захватить небольшую крепость и получить столь необходимые деньги, оружие, боеприпасы и продовольствие. После многочисленных волнующих приключений Бенёвский добрался до Формозы и обосновался там.

Через некоторое время граф купил корабль, обучил своих спутников искусству мореплавания, а сам стал капитаном. Он попытался организовать на Формозе какую-нибудь торговую компанию и наверняка преуспел бы в своем начинании, если бы неведомая болезнь не начала косить ряды его сотоварищей. Несчастная Анастасия, разделившая с графом все тяготы скитаний (хотя она и узнала, что он уже был женат законным браком), стала первой жертвой эпидемии.

Бенёвский тяжело переживал утрату и буквально впал в отчаяние, так как остался почти совсем один в чужом краю, который люто возненавидел. От горя бедняга едва не лишился рассудка. Он продал все свое имущество, в том числе и корабль, а сам вместе с немногими уцелевшими друзьями поднялся на борт какого-то французского судна.

Граф Бенёвский прибыл во Францию. Его очень хорошо приняли в Версале. Бенёвский изложил морскому министру давно созревший и хорошо продуманный план колонизации заморских земель. Он был убежден, что основать колонию и даже целое поселение на Формозе будет довольно просто, и говорил, что подарит Франции этот большой остров, ибо им очень легко завладеть, имея поддержку со стороны правительства мощной державы. Разумеется, нужно было завоевать доверие и благорасположение местного населения, но Бенёвский был заранее уверен, что он легко и быстро преуспеет в этом деле. Как показало дальнейшее развитие событий, граф нисколько не ошибался в своих талантах. По плану Бенёвского, должно было случиться следующее: когда умы и сердца островитян будут завоеваны, они сами признают новых поселенцев, иначе говоря колонистов, хозяевами края и с удовольствием станут подчиняться. Вот тогда уже можно будет установить на острове такие законы, какие будут угодны победителям в этой тонкой игре.

План получил одобрение министра, но только с тем условием, что осуществлен он будет не на Формозе, а на Мадагаскаре. Бенёвский тотчас же согласился, ибо ему было все равно. В распоряжение графа предоставили 1200 человек, но он заявил, что потребуется всего 300, сам отобрал наиболее подходящих и отбыл в дальние края 8 августа 1772 года.

На Мадагаскаре граф Бенёвский пробыл более двух с половиной лет и сумел добиться поразительных результатов: он заставил туземцев работать на себя после того, как при помощи какой-то дьявольской хитрости уговорил их построить дороги. Короче говоря, граф осуществил свой план покорения умов и сердец дикарей. Даже сто лет спустя агенты Мадагаскарской компании находили в лесах, к своему величайшему удивлению, следы его бурной деятельности.

Следует, однако, сказать, что сразу по прибытии графа на Мадагаскар между ним и колониальными властями Иль-де-Франса в лице губернатора, интенданта и прочих чиновников разгорелась жестокая вражда. Плантаторы и администрация пытались помешать Бенёвскому исполнить его миссию и старались заставить его удалиться с острова.

Бенёвский не получал никакой помощи от метрополии, а администрация Иль-де-Франса, как я уже говорил, не только не содействовала ему, но и всячески старалась навредить. Дело дошло до того, что состоявшие в преступном сговоре губернатор и интендант, под чьим контролем находились склады новорожденной Мадагаскарской компании, отдали приказ служащим как можно хуже вести счета и потакать разграблению богатств. Однако, несмотря ни на что, компания получила в первый год 340 тысяч ливров дохода, а во второй — 450 тысяч.

Осознав, что дальнейшая работа невозможна, граф Бенёвский потребовал от губернатора письменного свидетельства о том, что дела компании находятся в полнейшем порядке, и подал в отставку с поста «управляющего королевскими предприятиями в заливе Антонжиль». Однако граф не покинул Мадагаскар, где туземцы буквально боготворили его, а потому на всеобщем совете под открытым небом (ампамсакабе) назвали повелителем довольно большой части острова.

Хотя у графа не было никаких причин признавать над собой и над подвластной ему территорией верховенство французского короля, он все же пожелал передать под покровительство монарха правительство, которое он организовал и которое функционировало идеально. Его не хотели слушать, ему даже запретили упоминать в каком бы то ни было документе имя короля Франции. Во время его отсутствия распустили порочащие его честь слухи, и он, если можно так выразиться, добился от министра проведения расследования.

Из Франции прибыли компетентные чиновники и провели это расследование на месте. Дело обернулось таким образом, что пришлось публично признать выдающиеся заслуги графа. Его даже наградили именным оружием. Тем не менее от всех его предложений правительство Франции отказалось.

По совету находившегося одновременно с графом в Париже Франклина[238] Бенёвский обратился к правительству совсем еще юной республики Соединенных Штатов Америки. Один из крупных торговых домов Балтимора предоставил в распоряжение графа корабль, и он снова отправился на Мадагаскар, но из соображений такта высадился на том берегу, где не было французских поселений.

Хотя Бенёвский провел вдали от Мадагаскара целых восемь лет, его появление на острове туземцы встретили с необычайным восторгом. Два года спустя возник новый конфликт между графом и французскими уполномоченными с острова Иль-де-Франс, причина которого так и осталась не выясненной до конца. Из Порт-Луи[239] против него был выслан отряд солдат из полка, что квартировал в Пондишери, и 3 мая 1786 года граф Бенёвский был убит выстрелом из ружья в стычке с французами.

«Так бесславно погиб, — пишет господин Полиа, — один из самых странных и загадочных представителей рода человеческого, а быть может, и один из самых замечательных людей XVIII века. В любой другой стране, кроме тогдашней Франции, были бы рады воспользоваться его услугами».

Загрузка...