Прикоснуться к дракону

Глава 16

ВТОРОЙ ВЕЧЕР

Лежу под подмышкой Каоса, мы уже давно измотали себя. Наступил вечер, а мы все еще не двинулись с места.

Его грудь прижимается к моей спине, где мы лежим у водопада; он крепко спит. Я не знаю, спал ли он всю предыдущую ночь и насколько утомительным было для него это превращение. Когда моя рука сжимает мое импровизированное копье передо мной, удовольствие — это все, что есть, зная, что я могу сделать это для него и что я также могу защитить его.

Скоро наступит темнота. Время от времени я бросаю взгляд на небо, видимое между пологом, где голубовато-красное небо давно превратилось в темно пурпурное, все еще углубляясь, все время прислушиваясь к любым предательским признакам хищников или приближающейся самки дракона. Мы купали наши тела и смывали его семя несколько раз, после каждого гона, чтобы скрыть наш запах.

Вот уже несколько часов я не слышала ничего, кроме стонов Каоса, кваканья лягушек и журчания воды. Надеясь, что драконица двинулась дальше, я принимаю сигнал от расслабленной формы Каоса, хотя мои уши все еще дергаются при каждом звуке. «Быть так высоко на склонах помогает», — понимаю я. По крайней мере, о крокодилах здесь можно не беспокоиться.

Наша вторая ночь вместе. Такое чувство, что мы знаем друг друга целую вечность. Я не могу вспомнить, каково это — не быть связанной с ним, не чувствовать этого тепла и удовлетворения, не иметь его тела так близко к моему.

Мне было холодно. Одиноко. Мучила жажда. До этого. Я давно уже отказалась от пары, сосредоточившись на своем младшем брате, Лейте, чтобы убедиться, что он когда-нибудь станет великим и достойным мужчиной для другой. Гордость переполняет меня, зная, что он будет именно таким. И хотя Аида все еще грустит, так внезапно потеряв надежду на пару, я помню, как Каос упоминал о другом драконе поблизости…

«Может быть, Аида не так уж и потеряна, как я думала». Насколько я ее знаю, она уже ищет собственного дракона.

Грудь Каоса ударяется о мою спину еще несколько раз, и, прижимаясь к нему еще сильнее, я наслаждаюсь его теплом в наступающем ночном холоде.

Потом у меня урчит в животе, и он напрягается.

Внезапно я оказываюсь на спине, а он нависает надо мной, пригвоздив меня взглядом.

— Голод, — напоминаю я ему.

Низкий шум отвечает мне. Его зубы сверкают. Мои ноги раздвинулись для него в ответ. Мое сердце трепещет. Боль от его первого проникновения давно исчезла, успокоенная его семенем.

— Или детеныш дракона, — бурчит он, поднимаясь и глядя на мой живот.

Он придвигает свое лицо прямо ко мне.

Дрожа, моя рука скользит по животу.

— Человек, — шепчу я. — У нас будет человек, а он, насколько я знаю, не рычит в утробе. Это всего лишь голод…

Хотя, говоря это, я начинаю тосковать. Больше всего на свете я хочу, чтобы это был ребенок, даже ребенок дракона, что-то от нас обоих, растущее в моем животе, издающее шум.

— Это просто голод.

Приподнявшись на локтях, он снова смотрит мне в глаза.

— Мне снова тебя наполнить семенем? — спрашивает он низким и лукавым голосом.

— Разве ты не голоден?

— Да, — говорит он еще тише.

Порыв тепла проходит сквозь меня.

Мой желудок снова урчит. Мое лицо вспыхивает.

— Нам надо поесть. Я ни разу не видела, чтобы ты ел.…

— С тех пор, как впервые меня увидела?

— Д-да.

Каос встает с меня, подтягивая к себе мешок с едой, который лежит рядом. Он вытаскивает два плода и протягивает один мне. Даже в тусклом свете я вижу, что они помяты. Но пища есть пища и никогда не должна пропадать впустую, если только она не гнилая или не больная.

Каос наблюдает, как я подношу фрукт ко рту и откусываю, постанывая, когда сок стекает по моему языку. Подняв руку к подбородку, я ловлю пару капель. Его взгляд следует за ней.

Он стонет.

— Я очень голоден.

Смущенный звук вырывается из меня, когда он наклоняется вперед и облизывает мой подбородок.

— Что ты делаешь?!

— Кушаю.

В течение следующих нескольких минут мы делимся плодами. Когда я кусаю, он кусает тот же фрукт, его лицо прямо перед моим. Это так интимно, что я не знаю, что еще сделать, кроме как быстро закончить. Его язык скользит между укусами и облизывает мое лицо, смывает с меня сок, прежде чем откусить еще кусочек.

Никогда еще я ни с кем не делилась так едой. И я никого не видела, даже русалок, которые ели так близко. Ощущения пробегают по моему телу, и его мшистый запах возвращается в мои ноздри. Делясь едой с Каосом, я становлюсь мокрой. Когда мы заканчиваем с первым, он подносит второй фрукт к моим губам, и мы начинаем заново. Но на этот раз его рука прижимается к моему горлу, лаская его каждый раз, когда я глотаю.

— Моя, — хрипит он. — Я наполню тебя пищей, как я наполнил тебя своим семенем.

Облизнув губы, я могу только кивнуть. После того, как мы отбросили в сторону вторую сердцевину плода, между нами осталось пространство шириной в ладонь.

Вот каково это — иметь мужчину? Вот как это — спариваться? Этого не может быть. Я никогда не видела, чтобы мужчины вели себя так, как Каос. Его рот приближается к моему…

«Пожалуйста, Поцелуй меня». — Я делаю глубокий вдох. — «Пожалуйста».

Но он останавливает свои губы на волосок от меня, его горячее дыхание обдувает мой рот. Моя душа готова, мое тело желает, и все остальное исчезает из моего ума.

Он отшатывается, его взгляд становится сердитым. Он вскочил на ноги с моим копьем в руке, глядя на меня с яростью, как будто я сама навлекла на себя все это.

— Сегодня мы будем спать здесь, — рычит он. — Не покидай этого места. Я собираюсь разведать местность.

Я смотрю, как он отворачивается только для того, чтобы отпрянуть назад, одарив меня взглядом.

— И снова искупайся. Твой запах повсюду.

Он отошел в сторону, и в следующий момент исчез из виду.

Проходит несколько мгновений, прежде чем я в состоянии пошевелиться, потрясенная его реакцией. Сжав руки в кулаки, закрыв рот, я наконец стряхиваю похоть с тела, возвращаясь к своим чувствам. Боль переполняет мое сердце, когда я ползу к водопаду, медленно скользя в него.

«Он все еще ненавидит меня».

«Прекратится ли это когда-нибудь?»

Сейчас я больше всего на свете хочу, чтобы он меня простил. Глупые, слабые слезы заливают мои глаза. Ныряя под воду, я вытираю лицо, прежде чем он вернется и заметит их — учует. Он чует все остальное, почему не слезы?

Снова вытираю кожу, смывая возбуждение между бедер, я клянусь загладить свою вину перед Каосом. «Я не могу вернуть ему его силу или его бессмертие, но я могу отдать ему всю себя». Вытирая ладонью живот, я могу дать ему детенышей. Они тоже будут моими детьми.

«И, если детеныш — это все, что я получу от него, я буду довольна». — У меня болит сердце. — «Я никогда больше ни о чем не попрошу».

Через некоторое время я лежу на траве, свернувшись в калачик, чтобы согреться, и ненавижу себя за то, что уже скучаю по нему.

«Теперь мы связаны узами, ты и я, до тех пор, пока мы оба живы. Ты понимаешь, что это значит?»

«Наши тела безвозвратно сплели нас воедино. Нет никакого спасения!»

Сон, наконец, приходит, когда его слова, наконец, болезненно попадают в цель.