Борис Годунов

Сцены, не включённые Пушкиным в основной текст.

Ограда монастырская.[1]

Григорий и злой Чернец.

Григорий.

Что за скука, что за горе наше бедное житьё!

День приходит, день проходит — видно, слышно всё одно:

Только видишь чёрны рясы, только слышишь колокол,

Днём, зевая, бродишь, бродишь; делать нечего — соснёшь;

Ночью долгою до света всё не спится чернецу.

Сном забудешься, так душу грёзы черные мутят;

Рад, что в колокол ударят, что разбудят костылём.

Нет, не вытерплю! нет мочи. Чрез ограду да бегом.

Мир велик: мне путь-дорога на четыре стороны,

Поминай как звали.

Чернец.

Правда: ваше горькое житьё.

Вы разгульные, лихие, молодые чернецы.

Григорий.

Хоть бы хан опять нагрянул! хоть Литва бы поднялась!

Так и быть! пошёл бы с ними переведаться мечом.

Что, когда бы наш царевич из могилы вдруг воскрес

И вскричал: «А где вы, дети, слуги верные мои?

Вы подите на Бориса, на злодея моего,

Изловите супостата, приведите мне его!»

Чернец.

Полно! не болтай пустого: мёртвых нам не воскресить!

Нет, царевичу иное, видно, было суждено —

Но послушай: если дело затевать, так затевать…

Григорий.

Что такое?

Чернец.

Если б я был так же молод, как и ты,

Если б ус не пробивала уж лихая седина…

Понимаешь?

Григорий.

Нет, нисколько.

Чернец.

Слушай: глупый наш народ

Легковерен; рад дивиться чудесам и новизне;

А бояре в Годунове помнят равного себе;

Племя древнего варяга и теперь любезно всем.

Ты царевичу ровесник… если ты хитёр и твёрд…

Понимаешь? (Молчание.)

Григорий.

Понимаю.

Чернец.

Что же скажешь?

Григорий.

Решено!

Я Димитрий, я царевич.

Чернец.

Дай мне руку: будешь царь.

После сцены Ⅵ.[2]

Где ж он? где старец Леонид?

Я здесь один и всё молчит,

Холодный дух в лицо мне дует

И ходит холод по главе…

Что ж это? что же знаменует?

Беда ли мне, беда Москве?

Беда тебе, Борис лукавый!

Царевич тению кровавой

Войдёт со мной в твой светлый дом.

Беда тебе! главы преступной

Ты не спасёшь ни покаяньем

Ни Мономаховым венцом.—

Замок воеводы Мнишка в Самборе.[3]

Уборная Марины.

Марина, Рузя убирает её, служанки.

Марина (перед зеркалом).

Ну, что ж, готово ли? нельзя ли поспешить?..

Рузя.

Позвольте: наперёд решите выбор трудный:

Что вы наденете, жемчужную ли нить

Иль полумесяц изумрудный?

Марина.

Алмазный мой венец.

Рузя.

Прекрасно! помните? его вы надевали,

Когда изволили вы ездить во дворец,

На бале, говорят, как солнце вы блистали.

Мужчины ахали, красавицы шептали…

В то время, кажется, вас видел в первый раз

Хоткевич молодой, что после застрелился.

А точно говорят: на вас

Кто ни взглянул, тут и влюбился.

Марина.

Нельзя ли поскорей.

Рузя.

Сейчас.

Сегодня ваш отец надеется на вас,

Царевич видел вас не даром.

Не мог он утаить восторга своего,

Уж ранен он; так надобно его

Сразить решительным ударом.

А точно, панна, он влюблён.

Вот месяц, как, оставя Краков,

Забыв войну, московский трон,

В гостях у нас пирует он,

И бесит русских и поляков.

Ах, боже мой! Дождусь ли дня?..

Не правда ли? когда в свою столицу

Димитрий поведёт московскую царицу,

Вы не оставите меня?

Марина.

Ты разве думаешь — царицей буду я?

Рузя.

А кто ж, когда не вы? кто смеет красотою

Равняться здесь с моею госпожою?

Род Мнишков — ничьему ещё не уступал;

Умом — превыше вы похвал…

Счастлив, кого ваш взор вниманья удостоит,

Кто сердца вашего любовь себе присвоит —

Кто б ни был он, хоть наш король,

Или французский королевич —

Не только нищий ваш царевич,

Бог весть какой, бог весть отколь.

Марина.

Он точно царский сын и признан целым светом.

Рузя.

А всё ж он был прошедшею зимой

У Вишневецкого слугой.

Марина.

Скрывался он.

Рузя.

Не спорю я об этом —

А только знаете ли вы,

Что говорят о нём в народе?

Что будто он дьячок, бежавший из Москвы,

Известный плут в своём приходе.

Марина.

Какие глупости!

Рузя.

О, я не верю им —

Я только говорю, что должен он, конечно,

Благословлять ещё судьбу, когда сердечно

Вы предпочли его другим.

Служанка (вбегает).

Уж гости съехались.

Марина.

Вот видишь: ты до света

Готова пустяки болтать.

А между тем я не одета…

Рузя.

Сейчас, готово всё.

(Служанки суетятся.)

Марина

Мне должно всё узнать.

Царские палаты.[4]

Ксения (держит портрет).

Что ж уста твои

Не промолвили,

Очи ясные

Не проглянули?

Аль уста твои

Затворилися,

Очи ясные

Закатилися?

Братец — а братец! скажи: королевич похож был на мой образок?

Феодор.

Я говорю, тебе, что похож.

Пропущенные стихи из сцены: «Краков. Дом Вишневецкого»[5]

Лишь дайте мне добраться до Москвы,

А там уже Борис со мной и с вами

Расплатится. Что ж нового в Москве?

Xрущов.

Всё тихо там ещё. Но уж народ

Спасение царевича проведал,

Уж грамоту твою везде читают.

Все ждут тебя. Недавно двух бояр

Борис казнил за то, что за столом

Они твоё здоровье тайно пили.

Самозванец.

О добрые, несчастные бояре!

Но кровь за кровь! и горе Годунову!

Что говорят о нём?

Xрущов.

Он удалился

В печальные свои палаты. Грозен

И мрачен он. Ждут казней. Но недуг

Его грызёт. Борис едва влачится,

И думают, его последний час

Уж недалёк.

Самозванец.

Как враг великодушный,

Борису я желаю смерти скорой;

Не то — беда злодею. А кого

Наследником наречь намерен он?

Хрущов.

Он замыслов своих не объявляет,

Но кажется, что молодого сына,

Феодора — он прочит нам в цари.

Самозванец.

В расчётах он, быть может, ошибётся.

И я люблю парнасские цветы (читает про себя).[6]

Xрущов (тихо Пушкину).

Кто сей?

Пушкин.

Пиит.

Xрущов.

Какое ж это званье?

Пушкин.

Как бы сказать? по-русски — виршеписец

Иль скоморох.

Самозванец.

Прекрасные стихи!

Окончание «Бориса Годунова» в рукописи:

Народ.

Да здравствует царь Димитрий Иванович!

7 ноября 1825.

Конец комедии, в ней же первая персона царь Борис Годунов.

Слава отцу, и сыну, и святому духу.

Аминь

Загрузка...