Приманка на кровь

I.

Они сидели в крошечном чуланчике, отгороженном от входа в цирк дощатою перегородкою и прилегавшем к конюшне, громко называвшемся "директорским кабинетом". За колченогим столом, на котором стояли бутылка водки, две рюмки и тарелка с хлебом, колбасою и ножом, в пальто и шапке, мрачно нахмурившись, сидел Матвей Степанович Воробьев, -- по афишам "неустрашимый Гаэтано", -- хозяин и директор цирка; у маленького окошечка, выходящего к дверям цирка, кутаясь в вязаный платок, ежилась от холода его подруга, Елена Курносова, -- по афише "несравненная наездница Стелла", -- а против Воробьева в расстегнутом пальто, в шапке, сдвинутой на затылок, верхом на стуле поместился клоун Гелотти, -- в общежитии Яков Рябинин.

Он только что выпил рюмку водки и, прожевывая кусок колбасы, сказал:

-- Кабы не был товарищ, давно бы уж отколотили тебя и бросили...

-- Разве я не понимаю! -- угрюмо ответил Воробьев, -- а чем виноват? -- город большой, губернский, цирк чуть не даром снял и -- на! -- он стукнул кулаком по столу. -- Хоть бы кто...

-- И погода собачья!.. -- вставила замечание Стелла, -- как тогда, в Твери...

Действительно, на площади, вокруг цирка, стояла непролазная грязь, и на эту грязь, разжижая ее, лил монотонный осенний дождь.

-- Погода, наплевать! Завлеки публику -- никакая грязь не остановит. Опера -- вот что! Приехали подлецы и весь сбор отбили! Сколько вчера было?

-- Двадцать шесть рублей, -- ответила Стелла.

Воробьев выпил рюмку водки и отрезал кусок колбасы с такой яростью, словно резал нос первому тенору.

-- Двадцать шесть! -- воскликнул он, жуя колбасу, -- оркестру -- 10, освещение -- 8, лошадям -- 3 рубля! Вот тебе и барыш! За пять рублей и афиши, и билеты, и труппа, и помещение, и наряд полиции... У-у черт!

-- До Рождества бы дотянуть, -- мечтательно сказала Стелла.

Воробьев свистнул и махнул рукой.

-- Сказала тоже! Уносить ноги надо. Вот что. Сделать сбор и дерка!

-- А какой сбор?

-- 860! Вот какой! Так-то бы, Яша, подрали. Любо два!

-- Собери! -- усмехнулся Гелотти.

На время наступило молчание. За дощатой стеной уныло лились дождевые потоки.

Вдруг хлопнула дверь, и у окошечка по казался нос, прикрытый козырьком гимназической фуражки.

Стелла быстро отворила окошечко.

-- Дайте два на галлерею!

-- А мне четыре туда же! -- раздался за плечом носатого гимназиста звонкий голос. Стелла отрезала билеты и наклеила кусочки марок.

-- С вас 64 коп., а с вас 1 руб. 28!

Гимназисты заплатили и ушли. Стелла сказала:

-- Вот и почин!

-- И двух рублей не набрала, -- заметил Гелотти.

-- Одно спасение теперь, -- вдруг сказал молчавший все время Воробьев. -- Сегодня среда? -- в воскресенье объявляю свой бенефис, и -- полный сбор! Придумал!

Гелотти выпил рюмку и качнул головою:

-- Так и повалят?!

Воробьев кивнул.

-- Повалят!--уверенно сказал он, -- я ее знаю, публику! Соберем и -- марш! Ты, Яша, составь афишку. Номера позабористее. Я -- воздушные полеты.

Гелотти сунул в рот кусов колбасы и встал.

-- Бенефис -- бенефисом, а деньги как? Я -- наплевать, а вот Павлуша с Митькой совсем голодные, да и Францу надо глотку заткнуть.

-- Бери, -- махнув рукой, сказал Воробьев. -- Елена, дай пятерку! А афишу составь. Завтра говорить будем!

-- Ладно! -- ответил Гелотти и вышел.

На полутемной арене цирка прыгали Павлуша и Митька, известные публике за братьев Alex.

-- Держи темпу правильно. Ну! раз, два, три! гоп! -- Митька прыгнул па подставленные Павлушкой руки, перевернулся в воздухе и с размаха ткнулся в живот Гелотти.

-- Достал? -- спросил он тотчас.

-- Рубль имеешь, -- ответил Гелотти, -- и ты, Павел!

-- А мне? -- прохрипел из-за барьера Франц Тонти, показывающий на арене силу.

-- И тебе! Вампа хочешь рубль?

-- Понятно! -- отозвалась из ложи Мария Коровина, высокая, стройная брюнетка, -- кто от рубля откажется.

-- И вот! -- сказал Гелотти, -- Матвей на воскресенье бенефис назначает. Говорит, сбор сделает. Так выпишите свои номера, а вечером мне дайте.

-- Сделаешь тут полтора черта! -- засмеялась Вампа.

-- Все равно. Бенефис, пусть бенефис! -- хрипло сказал Тонти, -- ты, Машка, молчи!

-- Митька, идем! -- сделав последний прыжок, позвал Павлушка своего друга.

Следом за ними ушли и остальные.

Из конюшни вышел Ермолай и лениво стал убирать цирк к вечернему представлению...

Воробьев вдруг повеселел.

-- Небось, Елена, сбор будет. Бросим все, и марш!

Стелла, дрожа, закуталась в платок.

-- Пошли Ермолая за кипятком. Сдохнешь тут до бенефиса твоего!..

К окошечку опять подошли гимназисты. Только они и поддерживали...