Принц и нищая

Глава 1

Петух кричал так звонко и отчаянно, словно он встречал последнее утро перед последним апокалипсисом. Этот внезапный и громкий звук, рассекший ночь, точно острый меч, вырвал её из горячего и вязкий и сладкого, как липовый мед, сна, и в следующее мгновение распрямившейся пружиной вскинул с постели.

Опустив босые ноги на прохладный пол, она подбежала к окну, и, раздвинув две белые занавески, уставилась невидящим взглядом в темный, как сонное забытье, одеяние которого, только что, скинули с нее.

Хрустальные гвоздики звезд ласково держали над землей летнюю ночную вуаль.

Прячущийся в черноте сад, дышал сладким запахом. Благоухание было до того тонко и нежно, что падающий с вишни розовый и невесомый, как пуховое перо, цвет мог оборвать его томное очарование.

Глядя в сонный сад, она не могла понять, спит ли она еще, и ей все это чудится, или она как-то нечаянно попала в заколдованный сад, где отдыхает сама волшебная фея цветов.

Но где-то снова вскрикнул старый петух, затем певучее звонкое эхо приподняло край ночной вуали, и розовое сияние, нежное, как юная красавица в предчувствии женственности, тронуло далекое облако и обратило бестелесный туман в чудесный дворец.

Тут же горячие лучи пробежали по верхушкам, окутанных, точно юная невеста, белой фатой, деревьев, приласкали розовый цвет, сверкнули жемчужным ожерельем на траве, и словно кошачьей лапой провели по ее светлым волосам, затем по лицу.

Люди — дети солнца. Его лучи сулят надежду даже осужденному на казнь. А уж девушке семнадцати лет солнечным утром жизнь кажется прекрасна. Ведь зло боится утреннего света, и с первым криком петуха уползает в холодные черные тени под трухлявыми колодами.

С этой мыслью Надя взглянула в зеркало на старом желтом шифоньере, стоявшим боком у толстой бревенчатой стены, и зеркало потрескавшейся амальгамой отразило хрупкую девушку.

У нее приятное лицо, — овальное с тонкими мягкими чертами. Прямой тонкий носик, с немного приподнятым кончиком. Пухленькие губки, — розовые и без всякой губной помады. На плечи спадают светло-русые волосы, их Надя обычно заплетает на ночь в две тугие косички, и тогда она похожа на большого ребенка с огромными светло-серыми глазами. Но зато, потом, когда косички распускаются, волосы сохраняли очаровательную волнистость.

Одно подкачало, — брови правильные по форме, но чересчур бледные.

«Но брови все равно надо чернить, а потому это недостатком не считается». — Сказала сама себе Надя, но вот дальнейшая ревизия её огорчила: она, недовольно скривив губы квадратиком, отметила, — «уж больно я тощенькая».

Но, еще немного подумав, она довольно мурлыкнула, — «ну и что? — зато все женские части тела округлы, как и требуется приличной девушке».

Но тут ее взгляд упал на ноги.

Да вот — ноги! Как не старались Надя их беречь, а все равно они в царапинах и в синих пятнах ссадин и синяков.

Еще бы — в деревне, когда занимаешься хозяйством, трудно их избежать, хотя и предпочитаешь ходить в джинсах.

Чтобы не портить себе настроение, Надя, опасливо оглянувшись на окно, — не подсматривает ли кто, — скинула рубашку, и осталась в одних узких бирюзовых трусиках.

Затем, пряча в ладошках острые груди, накинула на плечи цвета топленого молока, розовый халатик с белыми слониками.

Спрятала рубашку в шифоньер.

Заправила серую солдатскую кровать, на которой она спала: аккуратно сложила синее одеяло, в белом пододеяльнике; взбила подушки, и уложила их на середину кровати; и покрыла постель белоснежной накидкой с ажурным плетением.

И только после этого, села на широкий подоконник, на котором стоял колючий кактус, ловко перекинула ноги… и оказалась в саду.

Босые ноги сразу, точно злой ведьмой-крапивой, обожгло студеной росой.

— Ой! — Надя тихонько, как испуганный котенок, взвизгнула, и тут же приложила ладонь к губам, — не стоило будить тех, кому лучше попадаться на глаза.

Нетерпеливо приплясывая, Надя побежала по тропинке в глубину сада.

Там оказался пропахший горьким дымом сруб, с небольшой поленицей дров. Рядом к стене были прислонены остроконечная лопата, грабли; на лавке в предбаннике стояла пара цинковых цилиндрических ведер, и лейка из такого же потемневшего цинка.

Надя правой рукой приподняла за лейку. Лейка была тяжелая, потому что Надя еще с вечера наполнила ее водой, из старой тракторной шины, вкопанной в землю неподалеку от заросшего мхом колодца. Вода в шине, открытая солнцу, позеленела, если присмотреться — в её теплой толще суетилась микроскопическая жизнь. Это самая подходящая для полива вода.

Изогнувшись, и, отставив руку в сторону для равновесия, Надя быстрыми мелкими шажками пронесла лейку к цветнику в укромном уголке сада за густыми белокипенными зарослями вишни.

Зеленый ковер алел красными тюльпанами. Цвести другим цветам было еще рано.

Надя внимательно осмотрела растения. Особенно её беспокоил участочек с лилиями. У нее разные цветы росли в цветнике, а вот лилии посадила первый раз: лилия цветок нежный, но родина лилии северные края. Убедившись, что в цветнике не покопались куры, и ничего не испортили, Надя мелким теплым дождиком полила цветы.

Опустошив лейку, вернулась к бане, наполнила лейку водой из шины, затем сбегала к своему окну, взяла с подоконника коробочку с мылом, зубной щеткой и пастой, голубое махровое полотенце, старые тапочки, и вернулась к бане.

Под висевшим на столбике рукомойником из серого литого алюминия, позвякивая стальным стержнем, она принялась умывать порозовевшее лицо.

Закончив умывание через пять минут, она сунула ноги в тапочки и довольная, и, напевая под нос какой-то веселый мотивчик, вернулась в свою комнату. Тем же путем, что и вышла. В комнате перед зеркалом подрисовала черненьким карандашом брови. Больше она ничего не стала делать.

Закончив утренний туалет, она подошла к двери, немного приоткрыла ее и прислушалась — в доме было тихо.

«Спят ещё!» — отметила Надя, и, неслышно ступая, прошла по дому. По пути заметила, что на кухонном столе стоит пустая водочная бутылка, рядом с ней полная бутылка, а также обломанные куски хлеба, и пустые жестяные банки из-под консервов. Пол затоптан и усеян окурками. В воздухе тяжелый запах алкоголя и табачного дыма.

Из зала доносился Наташкин храп.

Наташка — сожительница отца. И такая же горькая пьяница, как и он. Когда она не спала, она находилась в поиске очередной дозу алкоголя, найти которую было весьма затруднительно — Наталья не работала, и жили они на небольшую пенсию отца. Летом добавлялась выручка от плодов сада. В лес ходить Наташка ленилась — некогда ей было. А Надя деньги, вырученные от продажи лесных ягод и грибов, прятала — они ей нужны были, чтобы осуществить свой замысел.

Надя давно приучилась заботиться сама о себе.

Поэтому на этом столе давно не наблюдалось что-либо сготовленное. Но Надю не удивила водка и консервы на столе: у Наташки появилась новая затея — выгодно выдать свою падчерицу замуж.

Надя с удовлетворением отметила, что Наташка спала, теперь она не могла помешать тому, что она намеревалась сделать, и встала на лавку рядом с громадиной печью. С краю полатей виднелась взлохмаченная седая голова отца.

Надя тронула рукой седые волосы.

Отец уже не спал, потому что он тут же поднял голову.

— Доча? — проговорил он, увидев Надю.

Почувствовался сильный перегар.

Надя бросила на него взгляд полный сомнения.

Но, ей показалось, что он уже был почти трезв, и в голове девушки мелькнула мысль, что с утра ей везет. Оглянувшись на дверь в зал, она прижала палец к губам, и шепотом проговорила:

— Тихо, папа, мне надо с тобой переговорить.

— Что-то случилось? — обеспокоенно пробормотал отец и сел, свесив ноги.

— Да. — Прошептала Надя.

— Что?

Надя опустилась на пол.

— Пошли в мою комнату, мне надо что-то тебе сказать, — проговорила она вполголоса и пояснила: — Я здесь не хочу говорить — Наташка может услышать.

Отец почесал затылок, и противиться не стал.

— Пошли, — сказал он и слез с печи.

Войдя в Надину комнату, отец с любопытством огляделся, — он не помнил, когда тут был в последний раз.

— Уютно, — с каким-то удивлением сообщил он результат осмотра.

Надя заперла дверь на запор, и показала на табуретку, около миниатюрного столика. Столик исполнял многие обязанности. Он был и рабочим: на краю столика лежала стопка книг и тетрадей. Он был и обеденным: здесь стоял небольшой электрочайник, рядом с ним пара чашечек, ложечка, открытая пачка сахара, печенье.

— Садись, — сказала Надя и взялась за чайник. — Чаю будешь?

Отец присел на табуретку, но от чая отказался.

— Некогда, Наташка вот-вот проснется. Так, доча, что у тебя случилось?

Надя села на кровать. Ее комната так была мала, что ее колени коснулись коленей отца.

— Это секрет. Это не надо было бы тебе говорить, потому что из-за этого может сорваться мой план. Но я не могу тебе не сказать, — потому что ты единственный на свете человек, который любит меня. И я люблю тебя…

Отец кивнул головой.

— Не бойся, я никому не скажу.

— Особенно Наташке — клянись?

— Особенно — Наташке!

Надя, опустив глаза, и, нервно сжимая тонкие пальцы, так что они побелели, сообщила:

— Сегодня я получаю аттестат.

На землистых щеках отца появилась краска.

— Ох! — сказал он. — Прости…

В его глазах блеснули слезы. Он знал, что был виноват перед дочерью. Одурманенный алкоголем, он просто не замечал её. И теперь он изумлением вдруг увидел, что его дочь стала взрослой, красивой девушкой, и он ничего не сделал для этого.

— И как школу кончаешь? Много троек в аттестате? — Задал он запоздалый и ненужный вопрос.

— У меня нет троек. У меня нет даже четверок. У меня одни пятерки. — С мстительной гордостью сказала Надя.

Отец опустил голову.

— Прости.

— Ты ни чем не виноват, — сказала Надя, но не поверила этому сама, поэтому быстро продолжила: — А я хочу уехать из деревни в город.

— Зачем? — спросил отец.

— Я хочу учиться. Я хочу выбиться в люди.

— Но у тебя же… Алексей Борисович…

— Я ненавижу этого уголовника. А если Наташке он нравится — пусть сама выходит за него замуж. А я вообще никогда не выйду замуж, — решительно отрезала Надя, и ее глаза полыхнули ненавистью.

Отец поспешно поднялся.

— Виноват я… погоди, — сказал он и быстро вышел из комнаты.

— Куда? — вскинулась Надя.

Но ненависть прошла и Надя обмякла, откинувшись спиной к коврику на стене. На коврике белой краской были нарисованы два оленя среди деревьев. Коврик был тонкий и через него ощущалась холодная бревенчатая стена. Надя подумала. — «Виноват, не виноват, — это уже не имеет никакого значения. Потому что я взрослая и должна сама устраивать свою жизнь».

Отец тут же вернулся. Вернулся очень быстро. В его руках был синий полиэтиленовый пакет с красными розами. Отец вынул из кармана комок денег и сунул ей в руки.

— Вот возьми, доченька, тут немного, но это все, что я сумел сохранить, тебе они пригодятся. Ну, доченька удачи тебе…

Надя привстала. Денег действительно было немного, но ведь тут имело значение не их количество, хотя, честно говоря, и количество пригодилось бы, а то, что отец дал их. Этого он не делал лет десять.

Отец подал ей пакет. Надя положила деньги на стол и взяла пакет. Пакет был тяжелый. Отец сказал:

— Тут альбом с нашими фотографиями… Ты его спрячь. А в альбоме есть конверт с адресом маминой подруги, может, пригодится…

Надя вынула из пакета тяжелый сверток.

Отец кивнул головой.

— Там еще один пакет.

Надя вынула второй сверток. В прозрачном полиэтиленовом пакете виднелась картонная папка.

— Что это? — Надя подняла на отца удивленные глаза.

— Открой, — попросил отец.

Надя открыла папку и увидела документы.

— Вот, дочка, посмотри, что я сделал.

Заинтересованная Надя начала перебирать документы и увидела, что сверху лежала сберкнижка. Она была на имя Нади. Она даже вскрикнула от неожиданности:

— Папа, откуда это?

Отец улыбался довольный произведенным эффектом.

— А это дочка все, что мы с тобой заработали за эти два года.

— Папа о чем ты говоришь, я ведь не работала.

— А кто ухаживал за скотиной, которую мы сдали? — спросил отец. — А потом со мной наконец-то расплатились за работу. Вот и получилась кругленькая сумма.

Надя открыла книжку. В ней числилась приличная сумма, по деревенским меркам конечно, но эти деньги решали половину проблем, которые возникали перед Надей, если она уедет в город. Ведь ей надо было где-то пристроиться, и, пока не найдет работу, на что-то жить.

Надя подумала, что удивительно, как отец не пропил эти деньги. Значит, она все же, ошибалась — отец помнил о ней.

Надя почувствовала, как к её горлу подступил комок.

— Спасибо, папа, — с трудом вымолвила она.

Отец вздохнул.

— Денег немного, но сама понимаешь… когда уезжаешь?

— Наверно, через месяц, — ответила Надя и обратила внимание на лежащие в папке документы:

— Ну, а это что? — спросила она.

Отец задумчиво проговорил:

— А это дочка гарантия того, что, если не дай бог со мной что-либо случиться, ты не останешься без крыши над головой.

Надя развернула бумаги, и увидела, что это были бумаги на дом, и приколотое к ним завещание, в её пользу.

— И ничего дочка не говори! Я все решил, — этот дом построили мои предки, и я хочу, чтобы в нем жили мои внуки, а затем и правнуки. Я даже ездил в областной город, чтобы оформить завещание, а то в нашем райцентре не успеешь выйти от нотариуса, как всем все будет известно. Одним словом деревня. Надеюсь, ты меня понимаешь, и исполнишь мою волю, когда придет время. И как я уже тебе сказал, пусть это будет нашей тайной. И ничего не говори Наташке. Спрячь документы подальше, мало ли что.

Надя обняла отца. Подождав немного, отец освободился от её объятий.

— Там Наташка уже встала, надо идти, — сказал он и собрался уходить, но остановился. — Да, вот ещё что — тебе же нужен наряд для собрания? В чем ты пойдешь?

— Ну, у меня есть сарафан… — сказала Надя и покраснела: сарафан был слишком неказист для такого случая, но это была самая приличная одежда из её гардероба.

В начале мая одноклассницы начали обсуждать наряды на выпускной бал, одной Наде, нечего было ждать. Она как-то попросила Наталью Борисовну купить хотя бы недорогого шелка, а платье она бы сама сшила по выкройке журналу. Но Наташка только накричала на неё, заявив, мол, денег и так нет, — ей наряды, видите ли! Нечего ходить ни на какие вечера, вон выходи замуж и пусть тебя муж наряжает!

После этого Надя больше не заикалась на эту тему.

— Я сейчас уведу куда-либо Наташку, а ты слазь на чердак, там были чемодан с материными нарядами… я убрал чемодан с одеждой твоей матери, когда она умерла… посмотри, может, выберешь чего, да перешьешь по себе. Твоя мать хорошо одевалась, там и туфли есть… если Наташка их не нашла и не пропила… — Отец окинул оценивающим взглядом ее фигурку. — Думаю, они тебе подойдут в самый раз… ты сейчас такая же, как она, тебе её и одежда и обувь должна подойти.

— Ага, — сказала Надя.

— Ну, прости меня грешного, дочка, — сказал еще раз отец и вышел из комнаты.

Когда он уходил, Надя заметила стекающую по его щеке слезу, и ее сердце неприятно защемило. Но она тут же в голове появилась паническая мысль: «Не дай бог, слезу увидит Наташка! Она подозрительна, как подколодная змея — враз догадается о планах падчерицы».

Но Надя вспомнила о непочатой бутылке и успокоилась: первым делом Наташка кинется к водке, проверить не выпил ли ее кто. А потом не отойдет, пока сама не приложится к бутылке. А потом ей на все будет наплевать.

Успокоившись, Надя села на кровать, вынула из пакета альбом, и открыла его: это был альбом с фотографиями отца и матери. Надя быстро перелистала альбом и нашла конверт, о котором говорил отец, и положила его в дорожную сумку, а потом стала рассматривать фотографии.

Закончив смотреть альбом, Надя взглянула на часы, — до начала торжественного собрания в школе оставалось шесть часов, — отметив это, осторожно приоткрыла дверь.

Из дома не доносилось ни звука. Надя вышла из комнаты и прошла по дому — никого в доме не было.

Убедившись, что в доме никого нет, Надя вернулась в свою комнату, повязала на голову платок, — она подумала, что, так как, на чердак давно никто не наведывался, там должно быть много паутины и пыли.

Подумав еще немного, она решила взять с собой фонарик, там могло быть темно. А ещё — ведерко с водой, прежде чем спускать чемодан в свою комнату, нужно будет вымыть его.

Наконец все готово, и она отправилась по лестнице на чердак: потихоньку ступает по скрипучим ступенькам, сердце учащенно стучит, не то от страха, не то от предстоящей встречи с чем-то далеким и родным.

Дверь оказалась закрыта на ржавую задвижку, к косяку был прикручен шурупами выключатель. Надя удивилась, — «оказывается, на чердаке есть свет»!

Задвижка с трудом поддалась, дверь со скрипом открылась, и как Надя и предполагала, на чердаке оказалось темно.

Она щелкнула выключателем, и, как ни странно было для Нади, лампочка, не включавшаяся с десяток лет, загорелась, хотя и тускло. За много лет лампочка покрылась толстым слоем пыли.

«Теперь можно было смело похозяйствовать», — решила Надя.

Фонарик за ненадобностью она оставила на полке перед дверью, а с ведерком и тряпками шагнула вперед.

В полумраке плохо было видно, и, поставив на пол ведерко, она сухой тряпкой протерла лампочку: сразу стало намного светлее.

Надя стала оглядываться вокруг, и увидела, что здесь было много старых вещей. Вот в углу старинные напольные часы. Маленький круглый столик; на нем старая лампа. В другом темном углу — кресло-качалка. А вот и сундук, закрытый на замок.

«А где же чемодан? — подумала Надя, и в её душе зашевелилось горькое разочарование. — Неужели Наташка нашла чемодан»?

Она снова огляделась вокруг, но чемодана нигде не было видно. Зато за дверью она заметила старинный шкаф. Открытая дверь прикрывала шкаф, поэтому Надя и не заметила его сначала.

Подойдя к нему, она открыла дверь, она на удивление легко открылась, и — «О боже! — радостно воскликнула девушка. — Да здесь не один, а целых три чемодана!»

Глаза девушки застлал сверкающий бриллиантами туман, и грязный чердак, заполненный старым хламом, мгновенно превратился в остров сокровищ. Опасаясь, что это туман развеется, как утренний сон, она немедленно решила спустить в свою комнату все найденное ей сокровище.

А так как в любой момент мог появиться опасный конкурент в образе Наташки, — Наташка без зазрения совести сразу же отберет нечаянно найденное счастье, — Надя дрожащими руками стала торопливо вытирать пыль на чемоданах. Но так как они были в шкафу, то пыли оказалось не так уж много, и через полминуты они были готовы к перемещению в более надежное место, и Надя не теряя времени вытащила первый чемодан из шкафа. Он был не очень тяжелым, но оказалось, что по старым шатким ступеням чемодан было трудно спускать.

С трудом она отнесла чемодан в комнату, и, пока возвращалась назад, сообразила, что, при такой процедуре, дело может затянуться надолго.

Не зная что делать, она замерла в размышлении на секунду около шкафа, но увидела на полке рядом с чемоданами веревку. Она была довольно длинной, и это навело Надю на мысль, что дело быстрее пойдет, если она спустит оставшиеся чемоданы вниз на веревке, а потом перетаскает их в свою комнату.

Так она и сделала: чтобы не спускаться вниз после каждого чемодана, она не стала привязывать веревку к ручке, а просто сложила ее пополам и с верхней ступени потихоньку спустила первый чемодан, отпустила один конец, и, освободив чемодан, подтянула веревку, и повторила ту же процедуру со вторым чемоданом. Затем она спустилась вниз, и перенесла чемоданы в комнату.

Закончив с чемоданами, она снова вернулась на чердак. Тут оставался сундук. Надя посмотрела на сундук: он был слишком тяжел, чтобы оттащить его в комнату. Подумав, что в нём могут быть нужные ей вещи, она попыталась открыть крышку. Но, ржавый замок не хотел открываться. А возиться с ним у Нади не было времени: вот-вот должна была вернуться Наташка.

Поэтому, бросая сожалеющие взгляды на сундук, Надя укоризненно сказала себе: «Мне и так привалило счастье в виде трех чемоданов. Это уже хорошо. А если я заберусь в сундук, то это будет слишком хорошо. А слишком хорошо — это прямой путь к большим неприятностей. А я неприятностей не хочу — я девушка скромная. Поэтому отложу-ка это дело до следующего удобного случая, когда будет времени побольше».

Наставив себя на путь истинный, она забросала сундук разным хламом: на всякий случай — вдруг каким-то невероятным образом Наташка залезет на чердак? — если она увидит сундук, то не успокоится, пока не откроет его; тогда плакало все содержимое сундука горькими слезами.

Скрыв следы пребывания на чердаке, она выключила свет, обмотала щеколду куском ржавой проволоки, который она нашла на чердаке, и поспешила к своим сокровищам.

В комнате Надя сначала заперла дверь, и даже подергала её, чтобы убедиться в надежности зазоров. Затем села на кровать: ей надо было успокоиться, — она чувствовала себя, как будто побывала в волшебной пещере с сокровищами, а чемоданы представлялись ей дороже драгоценных сокровищ, поэтому от волнения её сердце отчаянно билось, и готово было выпрыгнуть из груди.

Она сидела с минуту неподвижно, словно Золушка в ожидании кареты, которая должна отвезти ее на бал, где обязательно ее встретит и полюбит принц, смотрела на чемоданы, и гадала, что в них могло находиться. По словам отца мать любила хорошо одеваться, и это сулило свершение, по крайней мере, половину ее мечтаний. Это подталкивало её скорее открыть чемоданы.

Но Надя сидела и ждала, потому что глас разума в голове предупреждал, что одежда могла испортиться… «Не могла, — возражала Надя, — чемоданы сухие и на них не видно следов плесени». Но рассудок не унимался: «Одежда, скоре всего, не подойдет тебе по размеру!» Надя возражала: «А окажется одежда велика, я её быстренько подошью». «А если мала»? — зловредно подбрасывал рассудок очередной вопрос.

Надя рассердилась.

«Этого не может быть потому что… потому что… потому что человеку иногда должна улыбаться фортуна. Иначе как жить на свете?»

Ее взгляд упал на часы: они показывали двенадцать. До её бала оставалось шесть часов. Но за эти часы предстояло столько много сделать, что пролетят они как минута.

Томить себя стало невтерпеж, и Надя решительно сказала сама себе: «Самый лучший способ узнать, что находится в чемоданах, это открыть их!»

Дрожащими руками она прикоснулась к первому чемодану.

Сначала он не хотел открываться. Тогда она взяла кухонный нож со стола и подцепила им замок. Замок, неожиданно щелкнув, открылся, и на нее сразу повеяло запахом нафталина.

Сверху лежал большой белый лоскут, наверно оторванный от старой простыни. Надя осторожно сняла лоскут. Под лоскутом лежали аккуратно сложенные платья.

Сначала Надя взвизгнула от счастья, как щенок, и маленькой девочкой подпрыгнула на одной ноге. Затем, восстановив дыхание, она, осторожно разворачивая, начала раскладывать платья на кровати. К удовольствию Нади платья заняли всю кровать. Затем она начала выбирать платье. Но выбирала недолго, потому что ей сразу понравилось небесно-голубое в мелкий цветочек шифоновое платье.

Надя надела его и подошла к зеркалу, Платье оказалось по размеру, и Надя поняла, что его не придется подгонять, поэтому она твердо решила, что именно это платье оденет на выпускной вечер.

Она сняла платье и положила на кровать, а остальные платья аккуратно свернула и положила в чемодан, — до лучших времен.

Закрыв чемодан, она вернулась к выбранному платью, она сильно пахло нафталином, поэтому она решила его постирать. Это дело минутное, поэтому не откладывая дела в долгий ящик, Надя, как была в трусиках и лифчике, сбегала в баню.

Быстренько простирнув платье и повесив его на веревке возле бани, она снова вернулась в дом.

Теперь можно было приступить к осмотру следующего чемодана. В нем тоже оказались платья, и Надя подумала, что отец был прав, когда утверждал, что мать любила красивую одежду. Тем не менее, первый восторг у нее уже прошел, и она деловито разобрала его.

Перекладывая платья, она на задней стенке чемодана увидела карман, в котором что-то лежало. Рука сама потянулась к карману, и перед ее глазами оказалась продолговатая коробочка.

Удивленная Надя открыла коробочку, и увидела, что сверху лежал в несколько раз свернутый, пожелтевший лист бумаги.

Не понимая, что это за лист Надя открыла лист и прочитала:

«Дорогая, любимая моя доченька»…

Потрясение Нади оказалось столь велико, что ее ноги сами собой подкосились, и она рухнула на кровать.

Очнулась Надя, наверно минут через пять, содержимое коробочки рассыпалось по дивану, но она этого не замечала, потому что она схватила письмо.

Шевеля губами, она начала быстро читать:

Глава 2

В обед Надя протопила баню, помылась, вернувшись в комнату проверила — в доме никого не было. Надя удивилась этому, но поняла — отец увел куда-то Наташку, чтобы она не смогла помешать ей собираться на выпускной вечер. Тем не менее Надя не решилась одеваться дома. Выглаженное платье, и туфли, она положила в пластиковый пакет, а часа за два до начала торжественного собрания привычным путем — через окно и сад, пробралась к подруге Люське.

Конечно, раз Наташки нет дома, то можно было бы одеться дома, а затем, как все нормальные люди пойти по улице, но благоразумнее было не рисковать.

Люська, юркая, чернявая, уже полностью одетая, крутилась перед зеркалом в шифоньере, пытаясь рассмотреть свою спину. Увидев Надю, кивнула ей головой.

— Ну как платье?

— Красивое.

Люська пожаловалась.

— Красивое-то — красивое… Надь, но что-то мне не нравится спина.

Надя посмотрела на ее спину.

— Спина, как спина…

— Да, нет! — возразила Люська. — Молния топорщится.

Надя тронула молнию: открыла, затем закрыла, затем поправила и спросила:

— Так лучше?.

Надя поднесла к ее спине небольшое зеркало.

Люська крутанулась, пытаясь что-либо рассмотреть в маленьком зеркале, затем взяла маленькое зеркало в свои руки и повернулась спиной перед зеркалом.

Осмотр ее удовлетворил, и она расцвела в улыбке. Но, видимо совесть что-то сказала ей укоризненное, и она спохватилась, и глядя на потертые джинсы Нади, с сожалением вздохнула:

— Да, а у тебя наряд — того…

— Что — того? — не поняла Надя.

— Не очень… В таком наряде нельзя идти на выпускной — все же память на всю жизнь, — попыталось помягче объяснить Люська, и задумалась: она понимала, что её подруге негде взять новое платье. Но решение пришло в её голову мгновенно. — Давай я тебе дам свое платье.

Она открыла дверцу шифоньера и щедро предложила:

— Выбирай любое.

Надя улыбнулась.

— Так твои платья слишком велики мне.

— Ничего, счас подошьем, — засмеялась Люська. Казалось, что перед ней не было нерешаемых задач.

— Спасибо, — поблагодарила Надя. — Но не надо. У меня есть свое платье.

— Сарафан твой не пойдет. Впрочем, как хочешь, — сказала Люська и выбежала из комнаты.

Пока её не было комнате, Надя надела платье, и с удовлетворением отметила, что платье сидело, как будто сшито на нее. Тогда, Надя надела туфли и, подаренные матерью, украшения.

В этот момент в комнату вошла Люська. Увидев Надю в наряде, она всплеснула руками.

— Однако шикарное платье!

Надя повернулась к ней, и Люська, увидев украшения на ее шее и серьги в ушах, просто онемела. Когда она пришла в себя, потребовала объяснений.

— Надька, колись — откуда все это у тебя?

Она охнула:

— Неужели…

Надя покраснела.

— Да ты что!

Люська предположила:

— Жених подарил?

— Какой еще — «жених»?

— Ну, типа, Алексей Борисович.

Надя фыркнула с негодованием.

— Вот именно, что — «типа». Таких женихов поганой метлой гнать надо.

Люська согласилась:

— Грязный козел он… но как раз у таких деньги и водятся.

— Лучше я умру, чем продамся за деньги. — проговорила Надя и нервно засунула старую одежду в пакет.

— А откуда у тебя все это?

— Фея подарила, — насмешливо проговорила Надя.

— Так ты — Золушка?

— Но ведь должно же когда-то везти и мне? — сказала Надя.

— Должно, — согласилась Люська и снова вцепилась в Надю. — Ну, так откуда это богатство? Неужели ты не скажешь своей лучшей подруге.

— Клад нашла, — уклончиво ответила Надя.

Но хотя это и было правдой, Люська не поверила и обиженно надула губы.

— От лучшей подруги таишься?

— Я не таюсь, — сказала Надя, — просто объяснять долго, короче — это вещи матери. Я их нашла на чердаке.

Люська покачала головой.

— Тогда в таком виде тебе лучше не попадаться на глаза Наташке — сожрет! А вещи отберет… или украдет… и пропьет.

— Знаю, — сказала Надя. — Потому и сторожусь.

Закончив с одеванием, девчата отправились в школу. Школа находилась в другом поселке, побольше, чем родная деревня Нади, до которого было километра три: это, если идти напрямую через лес по тропинке, а по дороге все десять.

Школа представляла собой двухэтажное здание из глиняного пропеченного кирпича. Строилась школа лет сто назад. За это время кирпич налился темной багровой силой, стал твердым как закаленная сталь. Как-то школу захотели снести, чтобы на ее месте поставить новое здание. Возились с неделю, — лом стены не брал, оставлял лишь едва заметные царапины, тогда пригнали тяжелую технику. Успокоились только, когда бульдозер сломал тяжелый отвал.

А затем пришли другие времена, и стало не до новой школы, тем более что поредели и ряды школьников.

Тем не менее, хотя выпускников было всего десять человек, процедура выпуска происходила «как положено». Сначала всех собрали в спортивный зал, в который принесли деревянные лавки, а перед ними поставили стол, покрытый зеленым сукном. Для торжественности на «шведских стенках» развесили нарисованные учителем рисования плакаты на ватмане с яркими надписями гуашью вроде — «Молодым у нас везде дорога». Или — «Счастливого пути». Это наводило на мысль о вокзале, но никого это не смущало, так как плакаты все-равно никто не читал.

Кроме самих выпускников пришли родители и родственники, — братья, сестры, — некоторых из них. Раскрасневшиеся, кто-то на радостях уже пропустил «пятьдесят грамм», они с гордостью смотрели на свои взрослые чада.

Надя позавидовала им, — Наташке-то выпуск значил только то, что Надю можно выгодно продать замуж, а отцу спасибо уже за то, что увел её, и где-то под сердцем Нади шевельнулась горькая обида. Но тут из двери вышла директорша с процессией учителей. У секретарши, которая шла рядом с директором, в руке виднелась жиденькая стопка дипломов, и Надя забыла о своей обиде.

Секретарша положила стопку на середину стола, и посторонилась, давая место директорше. За спиной директорши стеной встали учителя. В основном это были пожилые женщины в белых ажурных кофточках. Их грубые руки свидетельствовали о том, что в их обязанности входил не только умственный труд, но и работа на огороде или в саду.

После небольшой торжественной речи, которую директорша читала по бумажке, и в которой оказалось не очень много смысла, но что компенсировалось обильным удобрением из цветастых оборотов. Речь была необыкновенно банальна и Надя подумала, что директорша точно передрала её из Интернета.

Затем секретарша звонким торжественным голосом принялись читать список по фамилиям, и выпускники услышав свою фамилию стали подходить к столу. Директорша выдавала им аттестаты, жала руку, после чего бывшая классная руководительница девочкам давала цветы, а мальчикам книги.

Те, которые уже получили аттестаты, заглядывали в них. Они хорошо знали, что не могли увидеть в них что-то новое, однако, любопытно было открыть пахнущие свежей типографской краской плотные корочки.

Надя тоже знала, какие оценки должны быть в ее аттестате, но, получив свой аттестат, она все же не утерпела и заглянула в него. Надя не рассчитывала на золотую медаль. Таким нищим, как она медалей не дают. Но все же она твердо знала, что в аттестате должны были были одни пятерки.

Будущее у Нади, если она останется в деревне было нерадостное: муж-пьяница, нищета. Дверь в другую жизнь был только через город.

Поэтому Надя после окончания школы твердо намеревалась поступать в университет.

О платном отделении университета Надя даже не думала — денег у нее не было, и не могло быть. Только бюджетное отделение!

При этом Надя реально оценивала уровень подготовки в школе. Разумеется, выпускнице сельской школы при поступлении в университет трудно конкурировать с выпускниками городских школ. Шанс ей давал только аттестат с пятерками.

Надя, кроме пятерок, других оценок в жизни не получала. Поэтому она рассчитывала на аттестат с пятерками, так как в этом случае ей придется сдавать только один экзамен. Надя была уверена, что к одному экзамену она подготовится основательно — она была девочкой старательной.

Поэтому, увидев среди пятёрок четверку по литературе, она окаменела. Это был провал, пропасть, из которой тянуло мертвенным холодом. Надя почувствовала, как на её сердце лег кусок льда, а затем щеки полыхнули адским огнем.

Находясь в прострации, она отвлеченно думала о том, что теперь ей стало понятно, на что намекала Нина Ивановна несколько дней назад. Нина Ивановна была их классным руководителем с пятого класса.

Она была довольно симпатичная стройная среднего роста, блондинка, причем натуральная и с голубыми глазами. И все же, не смотря на это — старая дева.

К Наде она относилась по-разному. Сначала равнодушно. Потом с подчеркнутой приветливостью. Потом, с презрением: это когда отец Нади первый раз сошелся с Натальей Борисовной. Потом когда он выгнал Наташку из дома, опять с радушием. Теперь снова ненавистью.

Надя догадывалась о причинах перемен отношения старой девы, — в деревне все на виду, и люди говорили, что ей очень хотелось замуж за отца Нади. Однако Надя не хотела понимать, какое она имела отношение к личным делам отца, отец взрослый человек и не захотел бы слушать мнение дочери о том, с кем ему жить.

Старые девы мстительны, и Надю предупреждали, что Нина Ивановна может подкинуть ей какую-либо пакость, и потому готовилась к этому.

Но четверка в аттестате, которая ставила Наде дополнительные барьеры при поступлении в университет, это было слишком.

«Подло обижать того, у кого и так ничего нет! Особенно, подло и низко, когда это делает тот, кто десять лет представлялся учителем и внушал тебе десять заповедей: не убей, не укради… образцы идеальных отношений людей. Но подло учить быть честнее, чем сам, потому что такой человек сам не знает, что такое честность»! — путаясь в мыслях, думала Надя, и внутри разгорался огонь злобы. Это чувство рвалось наружу. Но что она могла сделать — подойти к подлой женщине и устроить ей при людях скандал?

Заметив, что лицо Нади побагровело от злости, Люська бросила беглый взгляд на открытый аттестат в руке, заметила зорким глазом четверку, и все поняла. Между подружками тайн не было, и Люська знала об отношениях между Надей и учительницей. Знала она и что Надя девушкой была смирной, но если она разойдется, то в ярости натворить может многое.

Поэтому опасаясь каких-либо последствий, Люська горячо зашептала на ухо подруге:

— Плюнь, Надя, на все. Нинка стерва, с ней ни один мужик не хочет жить. Так что больше, чем она напакостила себе, ей не вреда не нанести.

Она еще что-то говорила тихим шепотом, Надя ее почти не слышала поэтому понимала лишь часть ее слов, тем не менее Люська дело сделала, первая злость прошла и Надя уже отвлеченно думала, что никакой скандал ничего уже не может изменить, и что теперь ей придется, по всей видимости остаться в деревне.

Пока она размышляла, завхоз и уборщица стол спереди убрали, вперед вышли заведующая клубом и физрук, нарядившиеся в «народные» костюмы и что-то не очень стройно запели. Затем малышня изобразила несколько танцевальных па.

Надя смотрела на это без всякого интереса, хорошо, что этот концерт продлился не больше получаса, и затем директорша объявила, что начинается выпускной бал. После ее команды парни сдвинули стулья к стенам, заведующая клубом включила магнитофон.

Наде не хотелось веселиться, и она, посидев некоторое время, собралась уходить, но Люська схватила ее за руку уже на выходе.

— Ты куда?

Надя нетерпеливо дернула руку.

— Отпусти.

— Ага, щас! — проговорила Люська, и от нее почувствовался запах алкоголя, но руку она не отпустила. Вместо этого повторила вопрос.

— Ты куда?

— Не знаю, — ответила Надя, и Люська взглянула в ее глаза.

«Какие у нее бешеные глаза», — с удивлением подумала Надя.

— В речке, что ли, топиться? — насмешливо спросила Люська.

— Может, и в речке! — с вызовом ответила Надя.

Люська с сожалением оглянулась на зал, — там объявили «белый танец», — и сказала:

— Ладно. Только давай сначала поговорим.

Ведя Надю, как маленькую за руку, она провела ее в беседку на краю школьного двора. Дальше была река, в темноте ее не было видно, и о том, что там река можно было догадаться только по веявшей из темноты сырости.

— Подруга, ты че так расклеилась? — Спросила Люська, присев рядом.

Надя вздохнула.

— Ты понимаешь…

Она собралась повторить Люське то, что уже не раз говорила: что ей нужен аттестат с пятерками, и что…

Люська перебила ее.

— Ну и что?

— Что — «ну и что»? — удивилась Надя.

— Ну и что, что у тебя в аттестате четверка? Ведь все остальные пятерки.

— Ну да…

— Тебе их ставили по блату?

— Нет. Ты же сама знаешь, что я учебники знаю, чуть ли, не наизусть.

— Если ты сама заработала пятерки, то почему ты думаешь, что ты не сдашь экзамены?

— Ну, Город…

— А что Город? Там такие же люди. К тому же зачем сегодня думать о том, что будет завтра? Сегодня хороший день, там — в зале музыка, танцы, весело.

Надя взглянула в сторону школьных окон. Они ярко светились. Желтый свет излучал тепло, и Надя почувствовала, как по ее спине пробежал холодный сквозняк. Она вздрогнула.

«В конце концов, — подумала она, — какое имеет значение эта четверка, она сказала отцу, что уедет в город, так что это вопрос решенный, и она решение менять не будет, а в городе если повезет — сдаст экзамены, ну а не повезет… Такого быть не может, что бы она не сдала экзамен».

Холод становился нестерпимым и Надя поднялась.

— Пошли, подруга, а без тебя парни заскучают.

Люська обрадовалась.

— Вот видишь — все будет хорошо!

— Ну да, — сказала Надя, — все должно быть хорошо, иначе зачем жить, если не будет хорошо.

Домой Надя все же пришла рано, как только время перевалило за двенадцать. В избе окна были темные, и поэтому Надя вместо того, чтобы опять вернуться в свою комнату через окно, опрометчиво вбежала в дверь… и попала, как кур во щи!

На кухне, окно, которой с улицы не виделось, за столом, уставленным пустыми бутылками, и открытыми консервными банками с ржавой килькой, вперемешку с кусками зачерствевшего хлеба, сидела компания давних собутыльников.

Надя с ужасом сообразила, что они еще не были достаточно пьяными для того, чтобы не обратить внимания на нее. Теперь они пристально глядели на нее, как на чудное явление. Растерявшись от неожиданной встречи, Надя также на мгновение застыла.

Наташка, тут же сориентировавшись, не преминула этим воспользоваться. Опасаясь, что Надя опять скроется в своей комнате, она громко и визгливо, затараторила, правда уже заплетающимся языком:

— Ну, вот и невеста явилась! А ты боялся, Алексей Борисович, что не увидишь ее сегодня. Куда она денется? Покапризничает, покапризничает, да и пойдет замуж. Надо быть дурой, чтобы не понимать, что мы хотим ей только добра!

Голый по пояс мужчина, все тело которого было покрыто татуировками, поднялся с места и подошел к Наде так близко, что она в отвращении отшатнулась.

Мужчина зло прохрипел:

— Ну, побрыкайся, побрыкайся козочка, пока я терпеливый. Ничего скоро успокоишься и будешь ласковой. А куда ты денешься, если хочешь жить?

Он протянул к ней руки.

Надя, неожиданно сильно оттолкнула мужчину, быстро забежала в свою комнату и быстро провернула ключ в замке.

Заперев дверь, она вздохнула с облегчением и еще раз вспомнила добрым словом соседа дядю Васю, за то, что он в свое время укрепил дверь в ее комнату и врезал замок.

Однако на этом дело не окончилось — в дверь кто-то постучал. Надя затихла. За дверью послышался голос Наташки, он был приторно ласков, словно она подманивала кошку, чтобы отлупить ее за украденную рыбью голову.

— Надюша, открой дверь.

— И не подумаю, — сказала Надя и взглянула на окно: если они начнут ломиться — путь к отступлению был открыт.

— Я тебе кое-что хочу сказать, что ты обрадуешься.

— Говори за дверью, — сурово отрезала Надя.

— Ладно, — проговорила мачеха, — я тебе что хочу сказать…

— Ну?

— Завтра ты едешь в ЗАГС.

— Зачем? — изумилась Надя.

— Ты завтра замуж выходишь за Алексея Борисовича, — притворно радостным голосом проговорила мачеха. Однако в нем чувствовалась тревога, так как она предполагала, что Надя тут же возмутится.

Но Надя ответила спокойно.

— Ладно, завтра будет видно.

Такой ответ мачеху ввел в недоумение, но постояв за дверью еще некоторое время молча, она здраво рассудила, что падчерица на этот раз права — чего думать о завтрашнем дне, когда сегодня еще не закончилось, и ушла.

Надя все это время, ожидая подвоха, стояла, приложив ухо к двери, а когда до нее донеслись утихающие шаги мачехи, она села на кровать и задумалась.

Замуж за этого уголовника, она, разумеется, не собиралась, ни завтра, ни послезавтра, никогда. Но ведь мужчина может овладеть женщиной и другим способом, и сейчас для нее это представляло наибольшую опасность. Вечно пьяный отец ей не был заступником, а Наташка — так та с радостью поможет насильнику.

Так что оставалось только одно — немедленно бежать из дома.

Надя взглянула в окно — там было темно, и ей почему-то стало страшно; нет, не потому что она боялась темноты, темноты она как раз и не боялась, а потому что там за окном начинался лес, который она должна пройти, чтобы выйти на дорогу, а дорога вела в неизвестность. Вот эта неведомая неизвестность ее и пугала.

«Утро вечера мудренее», — пришла в голову Наде поговорка. Надя в сомнением взглянула в темное окно — из него веяло сырым холодом, скоро должна была упасть роса, — затем на кровать — и представила, как она ляжет, укроется теплым одеялом, зажмурит глаза и провалится в мир грез, где все хорошо и нет никаких проблем.

«А утром проснешься — и пьяный мужик рядом с тобой»! — осадила себя Надя. Больше она не сомневалась. Она вынула из-под кровати чемоданы и открыла их. В чемоданах лежало сокровище, которому она так радовалась утром. Глядя на него, Надя подумала: «Взять все невозможно — тяжело, а оставлять — жалко, если Наташка найдет эти чемоданы, то тут же без всякой жалости пропьет».

Но деваться было некуда, и Надя, горько вздыхая начала складывать сумку. Через полчаса сумка была готова, чемоданы были спрятаны глубоко под кроватью.

Для верности Надя даже накрыла их старым одеялом.

Затем Надя последний раз окинула взглядом комнату — не забыла ли чего, что ей могло понадобиться на первое время — и, с тревогой поглядывая на зарумянившиеся утренней зарей ночные облака, перекинула сумку за окно, затем вылезла сама, закрыла плотно окно, и, подняв на плечо сумку, двинулась в глубину сада, где за оградой, в высокой траве пряталась уходящая в лес, тропинка.

Глава 3

Каждое утро в кабинете коммерческого директора большой торгово-коммерческой фирмы Михаила Юрьевича Мясникова проходило совещание.

Кабинет и его хозяин подходили друг другу.

Мясников среднего роста, худощавый, со скуластым лицом, серой кожей, и вечно воспаленно-красными веками. Его движения были несколько мелковаты и суетливы. В молодости Мясников был боксером в легком весе. А для здоровья «мухачей», в отличие от тяжеловесов, неспешные солидные движения противопоказаны — так можно и убийственный удар в челюсть получить. Спорт Мясников оставил давно, но боксерские привычки уже крепко въелась в характер отставного спортсмена, перевалившего на пятый десяток лет.

Тем не менее, несмотря на иногда чрезмерную суетливость, Мясников все же не добился заметных высот в спорте, да и в других сферах, где человек может себя проявить. Слишком скромными были его умственные способности: книг не читал; «образованиев» не имел, — как среднюю школу окончил, так и застыл на этом.

Он даже гордился отсутствием высшего образования, и любил подчиненным читать нотацию, — вот, ты имеешь высшее образование, а все равно дурак дураком.

Он стучал костяшками пальцев по своему черепу с жидкими бесцветными волосиками, — потому что надо не книжки читать, а иметь немного — вот тут.

Обычные его разговоры крутились вокруг того, что и где можно выгодно продать или купить. Поэтому людям, которые имели с ним дело, он представлялся серым, безликим человеком.

Его кабинет также был очень скромен и невзрачен, — обычная комната пять на пять метров. Стены кабинета были оклеены какими-то непонятными серыми обоями, пол покрыт таким же серым ковролином. Ничего яркого. Только столы угольно-черные.

Рабочий стол — обычный письменный двухтумбовый. Рядом с ним кресло «Босс», мягкое, кожаное.

Немного в стороне овальный стол для совещаний с приставленными мягкими деревянными стульями с высокими спинками.

Но для хозяина в острие овала поставили еще одно кресло типа «Босс».

Фирма, в которой руководил этот серый человек, носила нежное название «Кристина», что подсознательно склоняло к мысли о том, что основным направлением фирмы является продажа или производство чего-то женственного, и даже интимного. К примеру — изысканной женской парфюмерии или роскошной одежды.

На самом же деле к этим приятным женским вещам фирма не имела никакого отношения.

В начале девяностых, когда в разваливающемся Советском союзе была объявлена свобода, наивным первопроходцам кооператорам вдруг потребовалась защита от всякого рода маргиналов: всякий, кому было не лень, пытался присосаться к их бизнесу. Милиция же, которой не платили зарплату месяцами, в результате чего многие сотрудники впали в нищету, не желала возиться с жалобами новоявленных богатеев. К тому же сверху прошел негласный приказ не вмешиваться в экономические конфликты.

Как вписаться в новые реалии жизни, двоим не очень успешным спортсменам-боксерам Кольке Коробанову, по кличке «Короб», и Мишке Мясникову — «Мясо», подсказали друзья-спортсмены из городов, где новые веяния уже пустили прочные корни.

Сколотить «бригаду» из спортсменов, для приятелей не составило большого труда. Короб без особых усилий благодаря силе, в сочетании с хитростью и коварностью, стал главарем. И через небольшое время под контролем его банды оказался промышленный район города.

Рэкет — доходный бизнес, и через некоторое время у банды появились довольно приличные деньги. Но, галопирующая инфляция обесценивала накопления в течение считанных дней. Так что рассудительный Короб решил, что нет смысла копить деньги и лучше их вложить во что-либо более надежное. К примеру, в акции, недавно приватизированного завода, выпускавшего дефицитные комплектующие детали для сборки автомобилей.

В отличие от старшего товарища, строящего далекие планы, Мясников не менее обоснованно полагал, что, при их рискованном бизнесе до завтрашнего дня можно и не дожить, а потому лучше весело прожить день сегодняшний. Его поддержала и другая молодежь, и, казалось, вот-вот на пиратском корабле сменят капитана.

Но, Короб оказался достойным наследником пиратских главарей. Убедившись, что доводы разума не действуют на его подчиненных, он применит главный довод королей. Конечно, крупнокалиберных пушек у него пока не было, но их прекрасно заменил его мощный кулак.

Кулак был скор и велик, поэтому Мясников, как никто знавший его достоинства и недостатки, поспешил отказаться от своих еретических мыслей и поддержать Короба.

Бунт был подавлен. В результате те, кто мечтал о демократической вольнице, оказались отстраненными от финансовых дел «бригады». Теперь все единолично решал Короб, который приказать впредь именовать себя «Королем», остальные только получали зарплату.

Мясников, конечно, поступил нечестно, предав своих товарищей, которых сам же и настропалил против главаря. Но совесть не дым, глаза не выест. Зато в награду за поддержку Король простил своего приятеля, и даже пристроил к коммерческим делам, — он взял его в соучредители личной фирмы «Кристина».

Читавший книжки и газеты, Король полагал, что первоначальное накопление капитала быстро закончится, и на плаву останется тот, кто успеет завести себе легальный бизнес.

Через несколько лет все закончилось так, как он и предполагал: «быки», так и не сумевшие перейти в легальный бизнес, были либо убиты своими конкурентами, либо уничтожены милицией, которая неожиданно очнулась от спячки; те, кто остались живы, попали в лагеря на долгие сроки — эти считались также списанными в расход, когда они вернутся, если вернутся, у них уже не будет ни денег, ни власти.

А вот созданная Коробановым фирма, удачно скупив акции завода, к расцвела. Кроме завода, сбыт и снабжение, которого теперь пошли через коробановскую фирму, под ее крылом оказались рынки, магазины, торговые центры, и даже строительная фирма: строительство оказалось очень выгодным бизнесом.

Заводом Коробанов занимался лично. А вот довесками поручил заниматься своему ловкому приятелю.

Хозяйство это хлопотное, требующее тщательного присмотра, поэтому Михаил Юрьевич завел порядок, чтобы каждое утро ровно с восьми часов до восьми часов тридцати минут починенные докладывали ему о том, что произошло за прошедший день, о ходе продаж, и о планах на текущий день. При этом они должны были досконально знать нюансы своего дела, — Михаил Юрьевич расспрашивал очень подробно и дотошно. Но счет вел на секунды, — теперь у него лишнего времени не было. Директора обязаны докладывать кратко, но емко.

Подобный метод работы держал работников фирмы в сильном напряжении, но заикаться хотя бы о некотором послаблении они и не смели. У Михаила Юрьевича всегда наготове был ответ: кому не нравится, тот может уходить. Но чаще всего он ничего не объяснял, просто тут же в присутствии недовольного звонил в отдел кадров и отдавал приказ его уволить. «Быки» — расходный материал.

Ровно в восемь часов Мясников, в черном костюме, белой рубашке, но без галстука зашел в кабинет.

В кабинете за круглым овальным столом уже сидели подчиненные, — директора магазинов и рынков. Их было десять. Восемь мужчин и две женщины. Мужчины в подражание начальнику также в строгих пиджаках и белых рубашках. Но с галстуками. Что положено Юпитеру, то не позволено быку.

Женщины одеты посвободнее — с этими всегда сложности, диктовать им, как одеваться, дело неблагодарное.

Впрочем, на спрос Мясникова это никак не влияло.

Мясников прошел к черному кожаному креслу с высокой спинкой и сел в него. Выложил из бокового кармана перед собой на стол блокнот и открыл его.

Присутствующие замерли. Их взгляды уперлись в лежащие перед ними раскрытые рабочие тетради. Пальцы мелко задрожали.

— Итак! — Мясников метнул требовательный взгляд на сидевших перед ним людей.

— Итак, — он повторил холодным стальным голосом, и начал совещание. — Вчера доклады начинали по часовой стрелке. А сегодня начнем…

Тут Мясников сделал паузу. Уголки его губ несколько опустились вниз, — чувства юмора он был не лишен. К тому же ему было приятно, что эти люди, дипломированные экономисты, и тому подобное, внимательно слушали его, человека с трудом окончившего школу. Что ж, возможно, университетский диплом и дает знания, но ума не прибавляет.

Насладившись страхом подчиненных, Мясников продолжил:

— А сегодня начнем по часовой стрелке. Мозалев, начинай!

Мозалев сидел напротив Мясникова.

Должен был начинать человек сидевший рядом с Мясниковым, однако Мозалев возражать не посмел. Он встал, и, глядя в рабочую тетрадь, начал доклад.

— Вчера товара было получено на… Продано на…

Мозалев говорил несколько спутано, он что-то пытался объяснить.

Мясников все это время смотрел на него немигающим взглядом. На доклад отведено ровно полминуты.

Мясников увидел, что стрелка на часах на стене пробежала тридцать секунд, но Мозалев доклад не закончил. И Мясников не заботясь о том, окончил ли говорить Мозалев, или нет, негромко начал говорить:

— Господа директора, сколько раз вам говорить, чтобы ваш доклад был краток, и содержал только цифры. Мне ваши оправдания не нужны. Вы поставлены, чтобы решать проблемы, а не ставить их передо мной. Мозалев, дурила, я тебе это уже говорил?

Мозалев, солидный лысый мужик, побелел. С его головы ручьем потек пот.

— Ну, говорили, — промычал он, как двоечник, не выучивший очередной урок, и теперь с ужасом ожидавший наказания.

Мясников ударил ладонью по столу.

— Так, когда же ты козел, научишься толком докладывать?!

Мозалеву повезло. Хозяин фирмы Коробанов Николай Андреевич знал о порядке, заведенным своим подчиненным, и старался его в это время не тревожить, но в это утро он своей привычке изменил, не успел Мясников, как следует распалиться, как послышался сигнал телефона «прямой линии». Звук сигнала был внушительный, с тяжелыми ударами барабанов, лязганьем тарелок. Как секретарша объясняла, это был отрывок из какой-то симфонии какого-то Баха.

Михаил Юрьевич не любил классическую музыку, и хотел приказать, чтобы на телефон подобрали музыку повеселее, типа «Мурки», но, немного подумав, велел оставить всё как есть.

Дело в том, что сигнал на телефоне соответствовал внешности шефа. Тот тоже был громаден, с каменным выражением на лице. Коробанов ростом был немногим больше двух метров, а весом… Он и раньше переваливал за сотню, а за последние годы, хотя и тренировался в щадящем режиме, заметно покрылся еще и жирком. Поэтому о весе он избегал говорить.

Мясников думал, что в нем теперь было не меньше ста пятидесяти килограмм. Лицо Короля всегда выглядело туповато, — этому способствовал маленькие глаза с нависшими над ними одной черной полосой густыми бровями, низкий лоб, плотно прижатые уши, и широкие скулы.

Мясников признавал, что вообще-то в его приятеле чувствовалось что-то звериное, и удивлялся, почему женщин, как магнитом тянуло к нему.

А что удивительного? Люди только недавно вышли из животного мира, а потому любую самку в первую очередь привлекает самый сильный и удачливый самец.

Коробанов был сильный и удачливый. Так как немногие знали, что за тупой внешностью скрывался неплохой ум, то они впоследствии неприятно поражались, почему им не удавалось обмануть этого тупого мужлана.

Мясников был убежден, что в любом первобытном племени Коробанов мог быть только вождем.

Но суровая внешность Короля пригодилась, и когда они начинали свой «бизнес». Коробанову не было необходимости применять грубую физическую силу, его внешность обладала даже избытком убедительности. Мало находилось смельчаков, желающих с ним поспорить.

Михаил Юрьевич тяжело вздохнул, — многие из прежних их друзей лежат на кладбище, кого уложили туда конкуренты, кого менты, а кого пришлось и самим спровадить, — много начинали брать на себя. Теперь те лежат на кладбище на почетной аллее, а они солидные бизнесмены… А «Короб»… Нет! — Теперь он уже не «Короб», он — Николай Андреевич. Король! Хозяин города. У него мэр на побегушках. А менты сами его охраняют.

Мясников, строго посматривая на притихших подчиненных, и застывшего столбом непутевого Мозалева, поднял трубку телефона, и услышал раздраженное, — «Миша, зайди ко мне»!

После этого, Мясников бросил взгляд на большие часы над дверью и проговорил:

— У меня пока еще идет совещание. Буду через двадцать пять минут.

В трубке раздалось злое шипение:

— Я что неясно сказал — зайди ко мне? Сейчас же!

Не желая слушать объяснений Мясникова, Коробанов тут же бросил трубку.

Мясников зябко передернул плечами. Коробанов явно был не в самом лучшем настроении. А когда он в таком настроении, то лучше держаться от него подальше.

Заметив, что подчиненные начали тихо шептаться, Мясников встал и сообщил:

— Я ухожу к шефу, а вы, чтобы тут сидели тихо! Приду, продолжим совещание.

Глава 4

Кабинет генерального директора фирмы Николая Андреевича Коробанова находился этажом выше. Поэтому пока Мясников шел по коридорам и по лестнице, у него было время поразмышлять над тем, что так сильно рассердило Коробанова.

Впрочем, особенно гадать было нечего, — Мясников недавно провернул небольшую операцию, в результате которой в его личный карман, минуя кассу фирмы, упала сотня тысяч долларов.

Дело было простое: давний приятель предложил партию просроченной колбасы; цена такому товару грош, — на свалке ему место. Однако, приятель предложил провернуть небольшую сделку, — подделать документы на товар, а прибыль поделить пополам.

Предложение понравилась Мясникову. Сто тысяч «зеленых» не такая уж и большая сумма, но лишними деньги никогда не бывают. И философски заметив, что своя рубаха ближе к телу, и что всегда лучше быть нечестным и богатым, чем честным и бедным, Мясников взял испорченный товар.

Был за Мясниковым еще один грешок, о котором он боялся даже вспоминать. У Мясникова было двое взрослых детей: старший сын Лёнька и дочка Анжелика.

Мясников считал, что его дочь пошла в него, — красивая, хитрая, расчетливая и настойчивая в достижении поставленной цели. А цели свои она знала хорошо.

А вот Лёнька крепкий и здоровый парень уродился в покойную мать, такой же ветреный, азартный, любитель рискнуть. Он не любил забивать себе голову какими-либо долгосрочными планами. А уж казино входили в его программу жизни, как утреннее умывание.

Мясников честно признавался себе, — если не дай бог что случится с ним, то, Лёнька, не будет продолжателем его дела — через месяц всё пустит на ветер.

Иногда в минуты размышлений Мясников подозревал, что сам господь бог, желая наказать его, посмеялся над ним, и перепутал сущности его детей. Мужская сущность досталась Анжелике, а Лёне достался женский характер.

А с неделю назад Лёнька проигрался в казино как никогда, — на такую огромную сумму, что и для Мясникова она оказалась неподъемная. Мясникову удалось уладить это дело с трудом. Помогла значительная сумма денег, изъятая из оборота фирмы. В результате Лёнька был посажен под домашний арест, и охране строго настрого было запрещено выпускать его за пределы коттеджа.

Так что у Мясникова имелись все основания быть недовольным сыном: своим неразумным поведением тот крепко подставлял своего отца, потому что самовольные фокусы с деньгами фирмы обязательно не понравятся Коробанову.

Тем не менее, Мясников особо не боялся спроса за присвоенные деньги, — по пути он придумал несколько убедительных отговорок. А с течением времени он их спишет на какие-либо правдоподобные затраты. Разумеется, если Коробанов об этом не узнает. А если узнает, к глубокому сожалению Мясникова, деньги придется вернуть в общую кассу. Но что ж, — бизнес это всегда риск.

Но Мясникова беспокоила не сама необходимость вернуть деньги. Гораздо неприятнее было соображение, что об этом каким-то образом смог узнать Коробанов.

Сделка была проведена тайно, о ней знало двое, — сам Мясников, и продавец. Себя Мясников держал вне подозрений, он еще не дожил до того возраста, когда слова вылезают из него помимо воли. А продавец лицо незаинтересованное в утечке информации. Он надеялся организовать еще пару подобных сделок.

Таким образом, если отмести версию о неожиданном возникновении у Коробанова сверхъестественной способности видеть насквозь, то остается единственное объяснение — Коробанов организовал прослушивание кабинета своего друга.

От этой догадки по спине Мясникова пробежала неприятная дрожь.

Впрочем, он быстро овладел собой, — старая бойцовская закалка, и решил, что сначала надо выслушать Коробанова, а потом уж принимать решения.

В приемной генерального директора было пустынно, в кресле секретарши сидел помощник генерального директора Гриша Водолазов. Его отчества Мясников не знал.

Молодой юноша на внешность — вылитый «ботаник»: хрупкое телосложение; высокий; очки в золоченой оправе, за которыми глаза казались большими и умными; тонкие, тщательно зачесанные на уже лысеющий лоб, темно-русые волосы.

Мясников оценил, — а костюмчик у него был — ого! Не на местной барахолке куплен, и стоит подороже пары тысяч «зеленых». Наверно, где-то в Англии куплен… А в общем, «прикид» — на все сто! Коробанову не стыдно иметь рядом с собой такого помощника.

К тому же Гриша Водолазов был весьма образованный юноша, — к двадцати трем годам успел получить два высших образования, и одно из них было юридическое.

И жнец, и на дуде игрец!

И, видимо, он очень неплохо разбирался в юриспруденции, так как Коробанов держал его при себе в личных советниках, и доверял вести особо щепетильные дела.

В дополнение ко всем перечисленным достоинствам, Гриша был личным другом единственного сына Коробанова, Игоря. Гриша с Игорем учились в школе в одном классе, однако после окончания школы их пути несколько разошлись, — Игорь уехал учиться в Англию. Но когда Игорь вернулся, то тут же разыскал Гришу и привел к отцу.

Коробанов не любил чужих людей, но тут сыну поверил. И оказалось не зря, — серьезный и скромный Гриша все схватывал на лету. Он оказался не только хорошим помощником для самого Коробанова, но и помогал другу, который недавно по приказу отца вернулся домой, входить в дела созданного отцом, так сказать, «королевства».

Нет, старший Коробанов не боялся скоро умереть, он намеревался прожить еще очень долго. Однако… Однако, он никогда не забывал, что старуха Смерть, никогда не ждет приглашения, и приходит не звано и неожиданно. Поэтому как всегда предусмотрительно считал, что лучше заранее подготовить наследника к самостоятельной жизни.

Вспомнив все это, Мясников поздоровался с Гришей с широкой улыбкой на лице, — здорово Гриня! — и шутливо поинтересовался. — Вместо Лены работаешь? Казачком засланным?

Лена — секретарша, молодая длинноногая красотка. Блондинка. И, как в анекдотах, — глуповата. Мясников предлагал своему другу заменить ее, но Коробанов отказывался и только ухмылялся, заявляя, что в его фирме все должно быть как у всех.

Мясников подозревал, что симпатичная блондинка исполняет не только секретарские обязанности. И пару раз намеками пытался выведать у Коробанова о его неслужебных отношениях с секретаршей. И каждый раз неудачно — Коробанов над его расспросами только посмеивался.

Гриша ответил деловито, но с вежливой улыбкой, показывая что, понимает шутку Мясникова:

— Здравствуйте Михаил Юрьевич. Николай Андреевич, услал Лену с поручением.

Мясников понизил голос:

— Гринь, ты не в курсе, чего шеф сердится?

Гриша с той же приятной улыбкой, но уклончиво сообщил, что не в курсе дел своего начальника.

После этих уклончивых слов Мясников зло уверился, что этот молодой поганец всё знает, но не хочет говорить. Тем не менее, внешне свое недовольство Мясников не проявил. Он взялся за ручку двери в кабинет генерального директора, и ожидающе взглянул на Гришу.

Гриша кивнул головой, показывая, тем самым, что войти в кабинет можно.

Мясников вошел в кабинет и увидел, что Коробанов хмуро рассматривает какие-то фотографии на столе. Увидев Мясникова, он огромной ладонью быстро скинул фотографии в ящик стола.

Кто был снят на фотографиях, Мясников толком не разобрался, но ему от страха померещилось, что на фотографиях был изображен именно он. Это его совсем встревожило, — неизвестность всегда больше тревожит, чем сама неприятность.

Мясников прошел к столу и сел в кресло рядом.

— Привет, Король! — протянул он руку, и обомлел, — его рука повисла в воздухе. — Коробанов не подал ему руку!

Теперь Мясников понял, что дело обстоит совсем плохо, — если бы Коробанов хотел его просто обругать, отобрать деньги, то руку подал бы. Мужик он суровый, но не злобный, и всегда личные отношения отделял от бизнеса. Он мог убить человека за проступок, или за то, что тот перешел нечаянно или умышленно ему дорогу, и было время — убивал, но совершенно беззлобно, — «извини, ничего личного».

Сейчас Коробанов показывал, что на прежних отношениях с давним другом он поставил жирный крест. А раз так, то, видимо, произошло что-то очень серьезное.

Мясников опустил руку и замер. Ему хотелось спросить, что случилось, но он сообразил, что сейчас лучше подождать, когда Коробанов выговорится сам.

Коробанов уставился на Мясникова тяжелым взглядом.

— Ну, так что скажешь? — угрожающе процедил он.

Мясников растянул тонкие губы в улыбке, и почувствовал как уголок губ дрогнул.

— Коля, смотря, о чем спросишь?

Коробанов вынул из стола листы бумаги. Мясников узнал — это был тот самый злополучный договор.

— Ах, это! — облегченно выдохнул он. — Ну, так тут все просто, — товар и в самом деле подпорченный, поэтому деньги я немного придержал, и не стал сдавать в кассу, — вдруг накатит санэпиднадзор, или еще кто. Заплатить надо будет… Да и товар придется в полцены пустить, чтобы поскорее ушел.

Коробанов кивнул и достал еще один документ. Мясников взглянул на него. Документ назывался «Анализ деятельности коммерческой службы».

«Это что еще за бред?!» — едва не воскликнул вслух Мясников.

Коробанов придвинул документ ближе к Мясникову.

Мясников взял в документ в руки и быстро пролистал его до конца. Пробежавшись глазами, и прикинув о чем, может, идти речь, Мясников взялся читать его уже более внимательно.

Дочитав до конца, он понял, что фактически это был приговор ему, — из документа было видно, что коммерческая служба загоняла фирму в огромные убытки.

Мясников взглянул на подпись — подписал документ начальник службы экономической безопасности. Фамилия начальника Мясникову ничего не говорила, очевидно, что служба экономической безопасности Коробановым была создана в тайне от него.

В голове Мясникова мелькнула мысль: «Ай да Коробанов! Не так уж и туп, как кажется снаружи».

Но такие документы тем и хороши, что отражают субъективное мнение проверяющего. По большому счету, эта бумага всего лишь повод для обсуждения. И — спора! А спорить тут есть о чем. Хотя бы о том, кто виноват.

Мясников придал лицу снисходительное выражение, и небрежно отодвинул документ.

— Король — ерунда все это! Эту справку делал дилетант. Он не знает, что большая часть нашего оборота идет «черным налом».

Коробанов понимающе кивнул головой.

— Возможно. Но этот «нал» идет через тебя, и мною не контролируется. Это ненормально и мне это не нравится. Поэтому нам лучше расстаться.

— Расстаться? — Мясников расслабился в кресле. Если Коробанов принял решение, то отговорить его вряд ли удастся. Если, конечно, он не услышит веских возражений.

Так, что теперь Мясникову терять было нечего. Тут пан, или пропал! И Мясников заговорил нагло и насмешливо:

— Коля, я как понимаю, пришло время поговорить откровенно. Знаешь, Короб, ты забываешь некоторые вещи, — это фирма принадлежит также мне, как и тебе. У тебя немного большая доля, но это не имеет никакого значения… К тому же наверно ты и забыл некоторые старые дела, да вот «контора» ничего не забыла… Там только и ждут фактиков и доказательств.

— Меньше базара, — короче! — Яростно оборвал его Коробанов, и его глаза налились кровью.

— «Короб», — как хочешь, — но я просто так не уйду! И буду заниматься тем же, чем и занимаюсь. — Категорически заявил Мясников, и напряг мышцы, чтобы вовремя уклониться от удара. Он хорошо помнил, что Коробанов, несмотря на свой значительный вес, скор на руку, и ему не хотелось попадать под его тяжелый удар.

Однако, к его удивлению, Коробанов неожиданно успокоился, он опять кивнул головой, и спокойно проговорил:

— Хорошо, я понял тебя. Мы эту проблему решим…

Мясникову не понравился тон, с каким говорил Коробанов, потому что этот спокойный тон свидетельствовал о нешуточной угрозе его жизни. От страха он невольно сжался.

— И… — сказал Коробанов, но продолжения Мясников не услышал, потому что в этот момент послышался мелодичный сигнал мобильного телефона.

Коробанов, прервав свою речь, неохотно взглянул на засветившийся экран телефона, и неожиданно поспешно взял трубку. По этой поспешности можно было догадаться, что Коробанов ждал этого звонка.

Это несколько успокоило Мясникова, он невольно усмехнулся в уме: сегодня какой-то по-особенному странный день, начинаются важные разговоры, но тут же из-за телефонных звонков прерываются, потому что эти звонки сообщают более важные проблемы.

А такая проблема у Коробанова явно появилась. Мясников слышал, как мужской голос произнес по телефону лаконичную фразу, — «Процесс начался».

Код примитивный, типа — «пришлите огурцов и маслят», и Мясников начал с интересом наблюдать за тем, что произойдет дальше.

Между тем, Коробанов услышав фразу, переменился в лице, — подчеркнутое спокойствие на его лице снова сменилось на неприкрытое агрессивное выражение.

Бросив подозрительный взгляд на Мясникова, он быстро проговорил:

— Ладно, иди, о делах мы договорим позже. Но деньги верни сейчас.

Мясников все же удивился тому, что у Коробанова смогла появиться более важное дело, чем разборка из-за денег. Деньги — самое важное на свете! Однако встал и поторопился выйти.

В приемной все также сидел Гриша. Он с наушниками на голове со скучающим видом смотрел на экран монитора.

Мясникову некогда было обращать внимание на скучающего бездельника. Он быстро дошел до лестницы, а уж на лестничной площадке остановился, вынул из кармана мобильный телефон и, выбрав из списка номеров номер с надписью «Костя», нажал на кнопку вызова.

Услышав ответ, он, прижимая микрофон к губам, тихо проговорил:

— Костя, проблема созрела. Надо срочно решить ее.

— О, кей! Самое позднее — завтра сделаю, — прозвучал ответ, и послышался вопрос. — А баксы?

— Послезавтра. Как только увижу результат.

— О, кей! — последовал ответ и собеседник отключился.

На лице Мясникова появилась довольная улыбка. Он положил телефон в карман и уже спокойно пошел в свой кабинет.

Мозалев продолжал стоять в том же положении, в котором его и оставил Мясников. Проходя мимо него, Мясников отвесил ему легкую оплеуху по лысому затылку, отчего по кабинету пронесся звонкий звук.

Вернувшись в свое кресло, Мясников добродушно проговорил:

— Лешка, дурила, пора бы тебе и поумнеть.

Он обвел веселым взглядом присутствующих и объявил:

— Ну, ладно, продолжаем совещание.

Глава 5

Коробанов не зря резко прервал важный разговор.

По телефону звонил нанятый им недавно частный детектив, которому он поручил проследить на всякий случай за женой. Коробанов не подозревал свою жену в измене. Однако, после того, как Григорий Водолазов, который был у него и за советника по юридическим вопросам, и по экономическим, и, которого за молодой возраст все звали просто — Гришей, сообщил, что его компаньон и давний друг Миша Мясников, которого Коробанов считал самым надежным на свете человеком, тихо обкрадывает фирму, у него закономерно возникла мысль заодно проверить всех остальных окружающих.

Это дело он поручил проделать своему помощнику, который уже доказал свою преданность, и Гриша с поставленной задачей вполне справился, и кое-кого из тех, у кого язык был подлиннее, пришлось уволить: как Гриша сформулировал оловянным юридическим языком — «за нелояльность к работодателю».

Однако Гриша, докладывая о результатах проверки сотрудников фирмы, обмолвился, что в дальнейшем лучше будет, если подобной работой будет заниматься профессионал.

«Профессионал» у Коробанова имелся — начальник службы экономической безопасности, из числа бывших милиционеров. Но дело, касающееся собственной жены, поручать своему работнику Коробанов не собирался. Негоже подчиненным знать о слабых местах своего босса. Босс как бог, он не может иметь недостатков, а его жена вне подозрений.

Тем более, что в деле с Мясниковым, он, мягко говоря, — облажался. Это он, а не Гриша, должен был сообщить Коробанову о махинациях Мясникова. Поэтому Коробанов решил подыскать ему замену.

Угадывая ход рассуждений шефа, Гриша пояснил, что он имеет в виду постороннего человека, не связанного с фирмой, потому что в подобном тонком деле как раз такой и нужен. Посторонний человек все равно как случайный попутчик, которому доверяют сокровенные тайны, потому что после этого его никогда не увидят.

Эта мысль Коробанову понравилась, и он дал задание Грише вывести его на такого человека, чтобы он сам лично имел с ним дело. Гриша задание выполнил, как всегда пунктуально.

Было еще одно обстоятельство, почему Коробанов доверил слежку за женой детективу без особой опаски, — он просто был уверен, что его жена ему не изменяет.

Хотя Ольга и красива до сих пор, однако, ей же сорок! У них взрослый сын! Коробанов считал, что женщины в таком возрасте уже старухи, и их не интересует любовные похождения. Ну, а то, что у него самого была молоденькая подружка, Коробанов в счет не брал, — он мужчина, а мужчина даже на больничной кровати с интересом смотрит на упругую попку молоденькой симпатичной медсестры.

И когда через некоторое время частный детектив сообщил Коробанову, что его жена имеет любовника, он был не столько рассержен, сколько изумлен. Он даже сначала решил, что детектив преувеличивает, пытаясь показать, что он честно отрабатывает уплаченные ему деньги.

Конечно, он был уверен, что Ольга не сидит затворницей дома. Да и не может сидеть, — женщине ее статуса приходится посещать парикмахерские, магазины, разного рода салоны… Ну еще куда-то ходит…

Коробанову не было необходимости знать, как проводит время его жена. И, несомненно, она общается не только с женщинами, но и с мужчинами, потому что почему-то мужчины специалисты в женской одежде больше, чем сами женщины.

Однако детектив настаивал, что речь идет именно о любовной связи. И Коробанов, как деловой человек, привыкший говорить конкретно, не стал спорить, он лишь приказал продолжить слежку, и сообщить ему об очередной встрече жены с любовником. Он поверит в измену жены только, когда лично своими глазами убедится в этом.

Детектив добросовестно выполнил свою работу, и, как только заметил, что в дом Ольги Коробановой приехал любовник, тут же позвонил заказчику.

Получив сигнал от детектива, Коробанов немедленно выпроводил Мясникова, и поднял трубку связи с секретаршей. На другом конце ответил мужской голос:

— Николай Андреевич, слушаю!

— Гриша, ты, что тут делаешь? — недовольно спросил Коробанов.

Гриша напомнил:

— Николай Андреевич, вы же Лену отправили с поручением.

— А-а-а! Помню! — вспомнил Коробанов и приказал: — Гриша, срочно мою машину к подъезду!

— Николай Андреевич, — опять напомнил Гриша, — Вы же Толику разрешили до обеда заниматься машиной. Так он пока не приехал.

Коробанов раздраженно выругался:

— О, черт! Как не во время. Мне машина нужна позарез.

Гриша проговорил:

— Через пятнадцать минут другая машина будет.

Коробанов возразил:

— Мне нужна машина сейчас же!

Гриша неуверенно сообщил:

— Моя машина стоит у подъезда… Она к вашим услугам. Я вас отвезу.

— Пойдет, — быстро сказал Коробанов, на секунду поморщив покатый лоб, — он мгновенно сообразил, что при этом варианте он сможет незаметно приехать в дом. — Я выхожу, едем!

Коробанов положил трубку, и через две минуты они были внизу, во дворе, и садились в машину.

Из-за своего роста Коробанов предпочитал ездить на джипах. «Опель» Гриши оказался для него слишком тесным, и ему пришлось, чтобы уместиться, сесть на заднее сиденье наискосок, и при этом скорчиться так, что его колени едва не упирались ему в лицо.

Заметив это, Гриша даже пожалел, что необдуманно предложил хозяину ехать на своей машине. Но когда Коробанов втиснулся в машину, что-то менять уже было поздно.

Гриша сел за руль, и, подъехав к воротам, остановился. Зажужжал электродвигатель и ворота открылись. Однако Гриша стоял на месте. Коробанов, мечтавший поскорее выбраться из тесной коробки, нетерпеливо пробурчал:

— Ну, чего ты тянешь? Поехали!

Гриша обернулся и сообщил:

— Охраны нет.

— Черт с ней, — сердито сказал Коробанов.

Подумав, что ослышался, Гриша переспросил:

— Может, возьмем охрану?

Коробанов категорически подтвердил:

— Некогда! Едем без охраны.

Гриша включил передачу, но прежде чем двинуться, уточнил:

— Куда едем?

— Домой! — скомандовал Коробанов.

Гриша вел машину, как и выполнял порученные ему дела — быстро, но аккуратно, и через десять минут они оказались около ворот коттеджа Коробановых.

Коттедж Коробановых представлял собой целый дворец на пологом берегу Волги. По площади он занимал почти целый квартал. За высоким забором фигурной кирпичной кладки находилось несколько объединенных одной крышей зданий. Наряду с жилыми помещениями для хозяев и охраны тут были и спортивный зал, и бассейны, и даже зимний сад. Сколько здесь было помещений, и для чего они предназначались, Коробанов представлял смутно, так как всем этим хозяйством заведовала жена.

По правилам, утвержденным Коробановым, на территорию коттеджа разрешалось заезжать только машинам хозяев. Гости оставляли машины на площадке перед воротами, под надзором охраны.

Поэтому Гриша остановил машину на площадке рядом с джипом, и поспешил открыть заднюю дверь. Сам пассажир из-за тесноты вряд ли смог бы открыть дверь.

Коробанов с трудом выковырнулся из «опелька». Оказавшись снаружи, он вытер пот со лба, и сделал несколько движений, чтобы размяться.

Размявшись, Коробанов заметил рядом с собой свою рабочую машину. Вспомнив, что утром водитель отпрашивался на станцию технического обслуживания, Коробанов разинул рот, и угрожающе промычал:

— Не понял? А чего этот тут делает?

Гриша сделал вид, что не расслышал слов хозяина — зачем пытаться объяснять то, чего и сам не знаешь?

Впрочем, тот, не дожидаясь ответа, поспешил к входу на территорию. За металлической дверью в кирпичном заборе пряталась будка охранников.

Охранники хозяина не встретили, так как, видимо, не обратили внимания на подъехавшую машину. Понятно, что они не ожидали, что огромный Коробанов мог приехать в небольшой машинке, — это как фокус, когда из маленького ящика неожиданно выводят слона.

В другое время Коробанов сделал бы из этого соответствующие организационные выводы, но сейчас он не обратил внимания на промах охранников.

Проходя мимо охранника на входе, Коробанов на ходу поинтересовался, кто находится в коттедже. Охранник, схватил дежурную книгу, и, пустившись бегом за хозяином, попытался зачитать ему целый список, но Коробанов, резко остановившись, прервал его:

— Меня прислуга не интересует!

Охранник опустил книгу и стоя в положении «смирно» доложил, что в доме, кроме Ольги Игоревны никого нет.

— Точно?! — грозно смотря в глаза охранника, спросил Коробанов. Одна его щека нервно подергивалась.

Охранник немного побледнел, но глаз не отвел.

— Так точно! — Уверенно доложил он.

Коробанов облегченно выдохнул и прошел в коттедж.

Гриша поспешил за ним, но на входе в дом, Коробанов резко остановился и осадил его:

— Гриша, ты того… Займись своими делами!

Гриша послушно кивнул, и отстал от хозяина.

А Коробанов решительно направился в комнаты жены. По пути он решил, что, видимо, произошла ложная тревога, и что надо будет при встрече набить рожу частному детективу, чтобы не возводил на Ольгу напраслины.

Около двери, за которой находились комнаты жены, на диванчике сидела девица из служанок. Она глядела в окно на ворота. Однако из окна вход из будки охранников ей не былвиден, и поэтому она заметила хозяина слишком поздно.

Увидев хозяина, девица рванулась к двери, но Коробанов успел ухватить ее за руку.

— Больно! — ойкнула девица.

— Сидеть! — шипя, приказал Коробанов и зло пригрозил: — Откроешь еще раз рот, прибью!

Девица с ужасом в глазах упала обратно на диван.

Коробанов рванул дверь так сильно, что та едва не соскочила с петель. Он быстро зашел в спальню жены.

Когда коттедж начал строиться, Коробанов подумал, что, так как ему часто приходится по ночам отлучаться, то, чтобы лишний раз не беспокоить жену, неплохо было бы им иметь разные спальни. Для себя он предусмотрел только комнату рядом со спортивным залом. А для жены велел специально спроектировать отдельную спальню, на самом деле состоявшей из нескольких комнат.

В самой большой комнате находилась огромная кровать. Такую кровать Коробанов высмотрел в каком-то фильме, — над кроватью был навес со спускающимися занавесями из полупрозрачной ткани.

Сейчас занавеси был закрыты, но Коробанов видел сквозь ткань, что его жена лежала в разобранной постели абсолютно голая. Она лежала лицом вниз.

Ее пышные, как грива, темно-каштановые волосы разметались по подушке, и закрывали лицо.

Ее тело было как у самой Афродиты: тонкая талия, округлые бедра. Из-под подложенной под голову руки виднелась упругая грудь. Во всем не было ни малейшего намека на излишний жир.

Коробанов гордо отметил, что Ольга не зря тратила огромные деньги на свое тело.

После этого, удивляясь, что Ольга в такое позднее время, — время подходило к одиннадцати часам, — еще в постели, Коробанов заметил на небольшом столике на колесиках, стоявшем рядом с кроватью, бутылку вина, два фужера, и вазу с фруктами.

По ковру на полу были разбросаны вперемешку предметы женской одежды… И мужской!

Коробанов заметил, что белая простыня рядом с женой пошевелилась, и из-под нее показалось мужское лицо.

Затем, видимо, услышав, что в комнату вошли, женщина быстро нырнула под одеяло, а мужчина приподнялся на одном локте, пытаясь рассмотреть, кто их осмелился побеспокоить.

Коробанов узнал — это был водитель его служебной машины Толик. На щеках Коробанова каменными буграми вздулись желваки, пальцы сжались в огромные кулаки.

Мужчина и женщина в постели окаменели, — двухметровый гигант в любой момент мог убить их парой ударов.

Однако, он с места не тронулся.

Через полминуты могильного молчания он риторически изрек:

— Значит, — это вот такое техобслуживание…

В его голосе не было ни злобы, ни ярости. Он только констатировал происходящее. Проговорив, он круто развернулся и вышел из комнаты.

Как только он скрылся за дверью, Ольга Игоревна скинула с себя одеяло, и, свалившись на пол, начала лихорадочно собирать свои вещи.

Толик продолжал сидеть с глупым выражением на бледном, словно свежепобелённом лице.

Ольга Игоревна, напяливая на себя, как попало, одежду, наконец, не выдержала и простонала:

— Идиот! Немедленно беги к Коробанову, падай на колени и проси прощения. Он нас убьет. Нет, — он нас просто живыми закопает в землю.

Толик, заикаясь, проблеял:

— Я-я-я н-н-не знаю, что ему говорить.

Ольга Игоревна швырнула в него брюки.

— Что хочешь, говори! Говори, что любишь меня, что, хочешь взять меня в жены! Да, какой угодно бред, лишь бы он успокоился, и дал тебе возможность уйти.

Толик дрожащими руками начал одевать брюки.

— А ты? — выдавил он сквозь стучащие зубы.

Ольги Игоревна упала обратно на кровать и истерично всхлипнула:

— Господи, ну почему мне мужики попадаются одни идиоты?!

Толик не стал ждать продолжения, и поспешно выскользнул из комнаты.

За дверью на диване каменной статуей сидела служанка. Толик не удержался и выругался на нее:

— Дура! Раззявила хабало, теперь всем достанется! Вали, помоги хозяйке одеться.

Девка юркнула в комнату хозяйки.

А Толик посмотрел в окно. Из окна виднелись высокие черные ворота, а за воротами целый мир. Мир был черным — и дома, и деревья, и даже облака.

Теперь Толик начал осознавать в какую неприятность он вляпался.

Коробанов не тот человек, чтобы спускать нанесенные ему оскорбления, он обязательно отомстит… Нет, мстить своему водителю он не будет — не та величина, а вот наказать — обязательно накажет. И предположение Ольги, что он закопает их живыми в землю, это самое безобидное, что может с ними теперь случится.

В голове Толика мелькнула мысль, что наверно сейчас самым простым выходом было бы просто сбежать… куда-либо подальше.

Но он тут же отмел эту мысль, хотя и с большим сожалением — Коробанов наверняка уже дал команду, чтобы его задержали.

Оставалось одно, — по старинным обычаям османского двора взять серебряный поднос, положить на него шелковый шнурок и поднести его хозяину. А там уж на усмотрение хозяина, либо он окажет честь и лично удавит зарвавшегося подданного, либо прикажет подданному удавиться самому где-нибудь подальше от его глаз.

Толик читал об этом в какой-то книжке. От таких мыслей в его глазах начало темнеть.

Но он тут же вспомнил, что в Турции в те же времена султаном мог стать любой нищий. Ему надо было только первым добраться до шеи султана.

«Но я больше чем нищий!» — гордо подумал Толик и машинально хлопнул по карману пиджака, где у него лежал пистолет, и ощутил под рукой тяжелый твердый металл.

Коробанов в свое время устроил, чтобы его личный водитель имел боевое оружие.

И сейчас оружие казалось очень кстати…

Толик быстро прикидывал в уме — ясно было, как божий день, что убив Коробанова, он рисковал попасть в тюрьму.

Но это был только риск!

Толик был уверен, что Ольга, законная наследница мужа предпримет все меры для того, чтобы вся эта история осталась в тайне. Ведь убийство мужа ей будет поставлено в вину — в данной ситуации она первое заинтересованное лицо, а потому в уголовном деле она будет со стопроцентной вероятностью фигурировать в качестве заказчика. Особенно, если Толик чуть-чуть подправит ее слова, чтобы придать им нужный смысл…

Нет, Ольга не сдаст его.

А хорошему адвокату, при купленном судье, и черного кобеля добела отмыть несложно. А там и, и в самом деле, на Ольге можно будет жениться…

После этого Толик почувствовал в душе уверенность. Мир начал возвращать себе прежние краски.

Толик вынул пистолет из кармана, зачем-то посмотрел в дуло — отверстие ствола было черным и веяло холодом, словно вход в преисподнюю.

«Все там будем!» — усмехнулся Толик.

Передернул тугой затвор и испуганно вздрогнул от грохота металла — сотни раз он передергивал затвор, но впервые пистолет гремел так громко.

Толик начал засовывать пистолет в карман брюк. Пистолет зацепился за ткань.

— Кто не рискует, тот не пьет шампанское! — Сказал Толик, и морщась, силой рванул пистолет из кармана. Послышался треск ткани, но Толик ни придал этому никакого значения.

Костюм был дорогой, но когда решается судьба, не до тряпок.

Толик заснул пистолет за пояс за спиной по-киношному.

— Ну всё! — сказал вслух и решительно двинулся на поиски своего хозяина.

Глава 6

Вся поверхность пруда в городском парке была усеяна упавшей подёнкой. Сквозь толщу зеленоватой воды угадывались темные спины, огромных, похожих на поросят, карпов.

Карпы подплывали к поверхности, распахивали круглые пасти, и в образовавшемся водовороте исчезала очередная упавшая в воду белая бабочка.

Посетители уютного летнего кафе, устроенного на берегу пруда над водой, могли любоваться рыбой, и при желании могли заказать одну из них.

Официанты тут же сачком вылавливали понравившуюся рыбину, и отправляли на кухню. Через полчаса рыбина была приготовлена соответственным образом и подана на стол.

Гурманы утверждают, что чем скорее пойманная рыба приготовлена, тем она вкуснее.

Игорь Коробанов и Анжелика Мясникова сидели за уединенным столиком, специально предназначенным для особо важных посетителей.

Впрочем, посетителей и так было немного, — в кафе были очень высокие цены, да и охранник с каменным лицом у входа, наряженный в черный фрак, пропускал в кафе не всех. Сорвавшему куш шестерке-быку сюда входа не было. Фейс-контроль!

В кафе всё было устроено для того, чтобы постоянный посетитель здесь чувствовал себя спокойно и уютно.

Игорь мог пройти любой фейс-контроль.

Высокий, рост чуть больше ста девяносто сантиметров. Ростом и атлетическим телосложением он пошел в отца. А нежным тонким лицом, большими ярко-голубыми глазами, и изящно вьющимися светло-русыми волосами пошел в мать. Игорь волосы специально оставлял длинными почти до плеч. Похоже, это был сильный молодой человек, но отличавшийся великодушием, граничащим с сентиментальностью.

Его спутница Анжелика ниже ростом. Как положено молодой девушке — худощавая и стройная. У нее было узкое овальное лицо с гладкой кожей. Длинные черные волосы, опускающиеся на спину. Коричневые глаза, на которые падает длинная челка. Нос прямой и длинный. На середине носа небольшая горбинка. Губы тонкие. Подбородок низкие, скулы широкие. Ее лицо наводило на мысль, что эта особа имеет ясное мышление, твердый характер, но капризна, заносчива, к людям, находящихся ниже их на социальной лестнице, относится пренебрежительно. Таким образом, несмотря на свою холодность, она выглядела вполне красивой девушкой.

Но в этом кафе им ни к чему было представлять свою образцово-показательную арийскую наружность.

Кафе принадлежало фирме отца Игоря местному олигарху Коробанову Николаю Андреевичу. А отец Анжелики — Мясников Михаил Юрьевич был его младшим компаньоном, и занимал в принадлежащей им фирме пост коммерческого директора.

А потому директор кафе сам лично зорко следил, за тем, чтобы важному посетителю, и его не менее важной подруге, здесь было уютно. Он напоминал охотничью собаку, вставшую в стойку на крупную дичь — и хочется угодить, и боязно помешать. Из-за его спины, словно сурки из нор, испуганно выглядывали администратор и официант.

Звучала приятная тихая музыка — что-то из классики, как любила Анжелика.

На столике стояла начатая бутылка прекрасного сухого вина, и две серебряные вазочки с мороженым. Плетеная из лозы корзинка с фруктами. Шоколад. Конфеты.

Анжелика в задумчивости легонько трогала ложечкой мороженое, и с некоторой снисходительностью несла какую-то милую девичью ересь:

— Игорь, любовь это прекрасное чувство, но это только прелюдия для самого важного — брака.

Анжелика училась в консерватории, поэтому, как все люди, считающие себя творческими личностями, выражалась несколько высокопарно.

— С милым и в шалаше рай. Но меня добрачные половые отношения не интересуют. Это для дурочек из бедных, которым все равно одна дорога — на панель. Мы же новая русская аристократия, а потому у нас и отношения должны быть другие, лично я хочу, чтобы мой муж был уверен, что мои дети, это и его дети. Мои подруги в Америке считают, что в России пора вводить строгие правила этикета, и тех, кто их не соблюдает, надо держать подальше от общества. Мы избранные богом!

Игорь едва заметно усмехнулся и мягко возразил:

— Анжела, но наши отцы не потомки князей. Они были обычными бандитами… Нет — удачными бандитами. Мой отец, только года два назад научился пользоваться ножом и вилкой, и говорить без мата. Да и твой ушел не дальше.

— Ну и что! — Горячо возразила Анжелика. — Кто-то же должен быть первым. Княжеские и царские династии создавали такие же разбойники. Наши отцы по воспитанию еще бандиты, но мы уже другие. Ты учился в Англии, я учусь в Америке музыке и экономике. Мы учимся не для того, чтобы этим зарабатывать себе на жизнь, а потому что нам так хочется. А наши дети будут уже потомственными аристократами.

— Анжела, ты слишком много читала Макиавелли и Ницше, — продолжая иронически улыбаться, намекнул Игорь.

В глазах Анжелики мелькнуло удивление.

— Что?

Игорь сообразил, что она не поняла его намек, и возможно о философских теориях Макиавелли и Ницше даже не слышала.

И Игорь, скептически и чуть насмешливо начал пояснять:

— Теорию взаимоотношений классов объясняешь ты очень наглядно. Но не стоит все это так преувеличивать, — даже недавняя история показывает, что в России все недолговечно, и особенно богатства. Поэтому для начала тебе следовало бы внимательнее прочитать Библию. А уж затем Карла Маркса.

Игорь сделал многозначительную паузу, но Анжелика пропустила его слова мимо ушей, и продолжила дальше развивать свои мысли. Она говорила мило, и в ее голосе чувствовалась какая-то убежденность, что Игорь не стал ее больше перебивать.

Постепенно, слушая ее рассуждения, он, как ему показалось, начинал ее понимать.

Игорь был знаком с подругами Анжелики, такими же дочками богатых папаш, недавно еще бывших ворами и бандитами.

Многие из этих, украшенных золотом и бриллиантами и отлакированных до блеска, девочек еще помнили скромную жизнь в малогабаритных «хрущобах». Сидели за одними партами с бедняками. Они были такими же, как и другие. Они знали, каким образом их отцами было приобретено богатство. Теперь, налакомившись дарами из рога изобилия, они панически боялись вернуться в прошлое.

Поэтому они и старались покрепче забыть свое прошлое. Одни прожигали жизнь, устраивали оргии и бесчинства — безнаказанность и вседозволенность свела их с ума. Они словно жили последний день — они знали, что не могли всё съесть, поэтому пытались хотя бы надкусить и изгадить.

Другие, которые поумнее и похитрее, страстно желали придать украденному богатству пристойный вид.

Этим девочкам и мальчикам хотелось казаться совсем другими, им хотелось вести свою родословную от богов, поэтому под свои желания они и выдумывали внешне глупые, но имеющие глубокий тайный смысл, теории.

Игорь же ко всему этому относился равнодушно, — основную часть капитала отец держал за границей, — это надежно. А пытаться представлять себя больше, чем есть, Игорю было незачем. Его путь был ясен — он единственный наследник отца, и, приобщившись к делу под крылом отца, через несколько лет станет всем управлять. Так чего же суетиться?

Анжелика с досадой махнула ложечкой.

— Библию — зачем? Зачем жить в нецивилизованной России с этим грязным и вонючим пиплом? В мире очень много приятных тихих мест, где можно устроить даже очень, и очень, миленький рай в шалаше. Ведь деньги у нас есть!

Её намек был довольно прозрачен, — как видел Игорь, она явно уже решила, что он будет её мужем.

Игорь подумал, что Анжелика была бы неплохой женой: красивая девушка, с точеной фигурой, длинными ногами и тонкими чертами лица. Лицо было холодно и высокомерно, но наверно такими и должны быть жены богатых.

У всех людей есть своя странность. Анжелика была озабочена идеей создания новой аристократии, однако Игорь считал, что эти идеи не помеха той супружеской жизни, которой они должны были жить: жена должна быть красивой, утонченной, светской; короче, — красивым приложением к богатому деловому человеку.

Игорь прожил в Англии не один год. Встречался с английскими аристократами, видел их жен. И полагал, что что-то подобное нужно и ему, и он не считал подобное желание каким-то необычным.

Еще с месяц назад Игорь в разговоре с отцом высказал мысль о возможности своей женитьбы на Анжелике, и тот высказал свое мнение по этому поводу со всей прямотой и откровенностью, которую только мог проявить человек его склада.

Он сказал, что, так как отец Анжелики был его партнером и совладельцем фирмы, то на первый взгляд было бы логично закрепить сотрудничество также и родственными связями. Но затем заявил, что в его отношениях с Мясниковым идет не так все гладко, как хотелось. И потому возможно принятие крутых решений. И если крутые решения легко принимать в отношении посторонних людей, то в отношениях с родственниками всегда возникают проблемы. Поэтому нет пока смысла связывать себе руки.

Впрочем, заметив, как погрустнело лицо Игоря, добавил, что в ближайшее время всё прояснится, а потому надо подождать.

С того разговора времени прошло достаточно.

Игорь считал себя самостоятельным человеком — он готов был принимать решение. Но, не переговорив еще раз с отцом, и не убедившись, что эта женитьба не помешает бизнесу, Игорь не хотел давать конкретных обещаний.

В конце концов, хотя Анжела ему и нравилась, но не до такой степени, чтобы он без нее не мог жить.

Вокруг было много прекрасных девушек. И не меньше заманчивых партий пусть с менее красивыми, но более богатыми девицами, — урожденными аристократками.

Любовь и супружеская жизнь — вещи разные, а иногда и не совместимые. Таким образом, торопиться с конкретными предложениями пока не следовало.

Поэтому Игорь уклончиво проговорил:

— Анжелика, ты мне тоже очень нравишься.

Анжелика скромно опустила глаза, и, с досадой подумав, что от этих глупых парней все равно никогда не добьешься четкого ответа, решила взять инициативу в свои руки, и дальше заговорила она довольно прямолинейно:

— Игорь, милый, но нам давно уже пора определиться во взаимоотношениях.

Игорь взял ее за руку.

— Мы нравимся друг друга, — так что еще нам надо?

— Этого мало, — сердито наморщив лобик, промолвила Анжелика.

Игорь засмеялся:

— Ну, хорошо, — ты считаешь, что нам нужно пожениться?

— Конечно! — быстро подтвердила Анжелика.

Игорь слегка кивнул.

— Дело это серьезное.

— Да чего уж серьезного? — недовольно возразила Анжелика.

— Хорошо, я подумаю об этом, — проговорил Игорь.

— Я могу сказать отцу о нашем желании пожениться? — спросила Анжелика.

— Нет, нет, пока не надо, — поторопился возразить Игорь и добавил: — Надо сначала самим все обговорить и решить.

На лице Анжелики появилось недовольство. Уставившись в вазочку, она начала нервно ковырять мороженое. Но через несколько секунд она швырнула ложечку на стол, и резко отодвинула от себя вазочку.

От этого вазочка упала на пол и с жалобным стоном покатилась по полу. Директор тут же, толкнув администратора, чтобы тот её убрал, подскочил к столу, и, угодливо склонившись, поинтересовался:

— Чего Вам будет угодно-с?

Анжелика раздраженно отмахнулась изящной ручкой, и директор со свитой испарился, словно утренний туман.

Игорь почувствовал, что над их головами навис скандал. Он не желал открытой ссоры, и потому поторопился объяснить причины осторожного отношения к свадьбе. Он примирительно начал объяснять:

— Анжела, я готов на тебе жениться хоть сейчас, но так как дело это светское, то сначала лучше было бы, чтобы все согласовали между собой наши отцы.

Игорь лукавил, но он надеялся, что позже все само собой встанет на свои места.

Глава 7

Отхлестав служанку по щекам, Ольга Игоревна занялась одеванием. Пока служанка с красными от пощечин щеками ее одевала, Ольга подумала, что если спокойно рассудить, то в сущности ситуация оказывалась не так плоха, как это вначале представлялось. Они с Коробановым вместе жили уже почти четверть века. Но Коробанову и ей всего по сорок пять лет, а это возраст, когда можно заново начинать свою жизнь. Тем более, что былые чувства давно угасли, и у Коробанова имеется молоденькая любовница.

Правда и разговора о разводе пока не было. Но это было только делом времени. Коробанову ныне нужна была не столько жена, сколько кукла, которая подчеркивала бы его богатство.

Так что, если Ольга сама начнет этот разговор, то всё может обойтись очень даже хорошо.

Разумеется, Ольге придется отказаться от большей части того, чем она сейчас пользуется. Но и та доля, что Коробанову придется отдать ей, будет немалым куском. На роскошную жизнь ей хватит. К тому же она будет свободна.

Было только одно «но», — Коробанов крайне самолюбив и обидчив. Хотя, однако, он ушел в довольно спокойном состоянии.

Ольга подумала, что сейчас и этот вопрос разрешится, — если Коробанов не сдержится и все-таки прибьет этого дурака Тольку, то этим она возьмет его за горло, и дальнейший разговор с ним будет еще легче.

Ольга взглянула на часы, с того момента, как Толик ушел к Коробанову, прошло пятнадцать минут. Этого времени вполне хватало, чтобы Коробанов проломил ему голову и теперь начал думать над тем, как избавиться от тела.

Лет десять, даже пять назад убить человека, и спрятать концы в воду ему было просто, а сейчас сотни глаз следили за Коробановым, и ожидали от него малейшей ошибки, чтобы отодвинуть его от дела.

Ольга взглянула на служанку: на щеках Машки виднелись следы слез, она шмыгала носом, но разреветься во весь голос опасалась; она и так проштрафилась, а хозяйка крутая женщина, и за такие оплошности наверно ее выкинет на улицу.

А Машка тоскливо думала: «Здесь хорошо, работа не обременительная, а зарплата, — никогда в жизни она такой иметь не будет. А на улице что? Хоть у нее и высшее образование, и знание двух иностранных языков, однако, кому она нужна? Работы нет даже для парней. Так что проест она накопленный запас, и останется один путь, — на обочину большой дороги продавать свое тело за гроши проезжим дальнобойщикам».

Машка тяжело вздохнула, и Ольга догадалась о ее мыслях. Она протянула руку к ее красной щеке, и та, подумав, что хозяйка опять намеревается хлестнуть ее, вздрогнула, но не отстранилась.

Ольга ласково потрепала ее по щеке:

— Ладно, Маш, погорячилась я. Ты не могла его видеть, раз он вошел пешком.

Машка кивнула головой и всхлипнула.

— Не реви! — строго приказала Ольга. — Лучше пошли со мной.

Вдвоем они быстро пошли по коридорам к кабинету Коробанова.

Ольга была уверена, что он ушел в кабинет. А взяла она с собой Машку, потому, что ей хотелось на всякий случай иметь свидетеля. При Машке Коробанов побоится ее трогать. А если он все-таки убил Толика, то и тут Машка сгодится, — при необходимости скажет что нужно. А если они договорятся с Коробановым полюбовно, то Машка все равно будет молчать о произошедшем, — гарантия тому её хорошая зарплата. А дальше? Дальше Машка будет её козырной шестеркой. И кто знает, как сыграет эта шестерка в дальнейшем.

Около дверей кабинета они встретили Гришу, тот с озабоченным видом, прислушивался к тому, что происходило в кабинете.

Увидев Ольгу и Машку, он ни мало не смутился тем, что его застали за таким неблаговидным занятием. Он кивнул на приоткрытую дверь и тихо сообщил:

— Там Толик и Николай Андреевич. Вначале кричали, теперь затихли…

— И всё? — спросила Ольга. Её мозг заработал: внезапная тишина во время скандала — могло означать только то, что кто-то из участников скандала оказался не в состоянии спорить дальше… или умер… Коробанов мог это сделать легко… выстрела не было слышно… следовательно пострадавшим стал Толик… впрочем, это вполне вписывалось в её план — рядом с ней два свидетеля.

Её размышления прервал Гриша, который высказал опасение:

— Как бы там чего, не того… Прошло с минуту.

— А чего ты не зашел, раз опасаешься? — насмешливо спросила Ольга.

Гриша пожал плечами и ответил уклончиво:

— Так не звали…

Ольга подумала, что дальше нет смысла ждать, и пора входить в комнату. Она набрала полную грудь воздуха и взялась за ручку двери. Но дверь она не успела открыть. Дверь сама распахнулась, и в коридор вылетел перепуганный Толик. Один его глаз заплывал синяком.

Ольга накинулись на него:

— Что случилось?

Но Толик, трясясь от страха, ничего не мог ответить. Поняв, что сейчас от него ничего не добьешься, Ольга предупредив, — пока не входить, — стремительно вошла в кабинет.

Кабинет был огромный, но она сразу заметила мужа, лежавшего на полу посредине ковра. Его странная неестественная поза наводила на мысль, что он был мертв.

Ольга стремительно подошла к телу и попыталась нащупать пульс на шее. Еще в молодости Ольга окончила медицинское училище, правда, потом по специальности она почти не работала, но оказывать помощь бандитам из шайки мужа приходилось не раз.

Пульса не было, и Ольга поняла, что Коробанов мертв.

На нее внезапно нахлынула радость, — всё шло гораздо лучше, чем она планировала. Со смертью Коробанова автоматически решались все проблемы.

С трудом придав лицу рассерженный и расстроенный вид, она крикнула:

— Все сюда!

В ту же секунду в кабинет вошли Толик, Гриша и Машка.

— Дурак! Идиот! Сволочь! — картинно накинулась Ольга на Толика с кулаками. — Ты убил его!

Толик, неловко защищаясь, начал оправдываться:

— Я не убивал его! Я и до пистолета-то не успел дотронуться…

Ольга замерла:

— Как не успел? А синяк под глазом?

Толик осторожно тронул подбитый глаз:

— Так это он сам ударил меня.

Ольга снова взглянула на тело мужа и хладнокровно отметила — следов от попадания пуль или других физических повреждений на теле не было заметно. И она начала догадываться, что тут было что-то другое.

Гриша задумчиво проговорил, подтверждая ее мысли:

— Может, сердечный приступ?

Ольга подумала, что если этот дурак Толька и в самом деле не убивал Коробанова, то сердечный приступ был бы самым логичным объяснением. Ну, а если… Она бросила мгновенный взгляд на своего любовника, и на мгновение заколебалась. В ее голове мелькнула мысль, что Толик был хорошим любовником, и, что если честно признаться, она его любит… может быть. Но смерть Коробанова скрыть будет невозможно, он слишком известный в городе человек, и поэтому, если она хочет стать хозяйкой всего накопленного Коробановым богатства, то все должно произойти официально — пусть прокуратура, милиция, в общем — кому там положено, проводят расследование.

Ну, а если Толик и в самом деле приложил руку к смерти Коробанова, то придется ему помогать. Разумеется, при этом вскроется ее связь с Толиком, и кто-то захочет обвинить её, что она сговорилась с Толиком, чтобы тот убил Коробанова. Но она же не приказывала Толику убивать Коробанова. Это сможет подтвердить Машка, которая всё время сидела за дверью, и обязательно слышала ее разговор с Толиком. Ну и даже если не слышала, то она подбросит ей пару тысяч долларов, и та скажет всё, что должна была слышать.

А Гриша? Гриша — свой человек. Он всё сделает как нужно.

После этого Ольга жестко и деловито приказала:

— Так, теперь все отсюда вон! Гриша, вызывай скорую и милицию. Потом найди Игоря.

Гриша торопливым шагом пошел по коридору.

Теперь Ольга обратилась к Толику.

— Толик, а ты встань около двери и никого сюда не пускай!

Толик, осторожно потрагивая пальцем синяк под глазом, придвинулся к двери и закрыл ее спиной. Спиной он закрыл всю дверь, и Ольга отметила, что Толик был крепкий мужчина, хотя рядом с Коробановым и выглядел мальчишкой.

«Но туповат», — подумала она и уточнила:

— Разумеется, кроме ментов.

Затем Ольга бросила взгляд на Машку и подумала, что пока дело не уладится, лучше будет, если рядом с ней будет находиться свидетель.

— Маша, а ты не отходи от меня, — сказала Ольга.