Когда на следующее утро Воронков пришел в управление, он первым делом поинтересовался у дежурного, на месте ли Гарибов. Однако тот опаздывал, поэтому Воронков пошел в свой кабинет. С полчаса он занимался бумагами, а затем в его кабинете появился Гарибов.
— Салам алейкум, Александр Иванович! — радушно поприветствовал он с порога, прошел к рабочему столу Воронкова, сел на стул и подал ему руку.
— Салам, — ответил Воронков, пожав руку.
Гарибов бросил взгляд на лежащие на столе документы, и по его вспыхнувшим глазам стало видно, что он узнал их. Однако он тут же придал лицу равнодушное выражение.
— Ты меня вчера искал? — спросил он.
— Искал, Видади Назарович, — сказал Воронков.
— Чего искал? Что-либо важное? — поинтересовался Гарибов.
Воронков пристально взглянул в лицо Гарибова.
— Ты куда дел девчонку?
— Какую девчонку? — изобразил недоумение на лице Гарибов.
— Егорову.
— Какую Егорову? Кто она такая? Не знаю никакой Егоровой!
Гарибов обычно по-русски говорил хорошо, но на этот раз — очевидно, из-за волнения, — он говорил с сильным кавказским акцентом. Воронков никогда раньше не интересовался национальностью Гарибова, считая его татарином, но теперь он засомневался в этом.
Воронков подумал, что в принципе национальность в общении между сотрудниками не имеет никакого значения, но когда ведешь расследование уголовного дела на кавказцев, и эта деталь может повлиять на ход дела. Ведь известно, что у кавказцев сильны родственные связи.
— Ту самую, что вчера забрал из больницы! — сказал Воронков.
— А ту самую, которая больная! — вспомнил Гарибов.
— Ту самую! — подтвердил Воронков.
Ответ Гарибова насторожил его.
— Так я с ней поговорил и отпустил, — улыбаясь, сказал Гарибов.
— О чем ты с ней говорил? — спросил Воронков.
— Александр Иванович, послушай, зачем это тебе знать? — с показным удивлением всплеснул руками Гарибов.
— Надо!
— Так тайна следствия!
Воронков усмехнулся:
— Она проходит в качестве пострадавшей по моему делу.
— А по моему делу она проходит в качестве подозреваемой, — возразил Гарибов.
Воронков догадался, что он не хотел давать информацию по Егоровой.
— Так что, Видади Назарович, мне к руководству идти? — пригрозил Воронков.
— Послушай, какой ты горячий, — дал задний ход Гарибов, — от хорошего друга нет никаких секретов…
Воронков поморщился — Гарибова он своим другом не считал.
— Жалобу на нее написали, что она хотела обворовать порядочных людей, — закончил речь Гарибов.
— Кого это она хотела обворовать? Каких — «порядочных»? Тех, что пытались ее изнасиловать? — с сарказмом поинтересовался Воронков.
— Вот и я говорю — кого обворовать, зачем обворовать? Но жалобу надо проверить, — проговорил Гарибов.
— Понятно! — проговорил Воронков.
— Вот и мне понятно, — поговорил я с девушкой, хорошая девушка, красивая.
— И куда же она делась? У нее в городе ни кола, ни двора…
Гарибов пожал плечами:
— Не знаю, наверно домой уехала. Что ей в городе делать?
Воронков мазнул взглядом по лицу Гарибова: лицо его было вполне европейское, и Воронков поинтересовался:
— Извини, Видади Назарович, а ты кто по национальности?
Гарибов удивился.
— Азербайджанец я. Зачем тебе моя национальность?
— Потому что мне не хотелось бы думать, что ты помогаешь преступникам, потому они одной с тобой национальности, — с недвусмысленным намеком проговорил Воронков.
— Обижаешь честного человека! — обиженно проговорил Гарибов и поднялся. — Пойду-ка я к себе. Знаешь — много дел.
Гарибов вышел из кабинета. Однако оставил дверь приоткрытой, и Воронков, чертыхнувшись, встал, чтобы ее прикрыть, но, подходя к двери, он услышал в коридоре разговор: молодой человек спрашивал, как найти следователя, который занимается уголовным делом на кавказцев, недавно напавших на девушку.
— Слушай, я следователь, зачем тебе еще один следователь? — послышался голос Гарибова.
Воронков выглянул в коридор. Рядом с Гарибовым стоял молодой человек в дорогом костюме: выглядел он как подающий надежды адвокат — телосложением смахивал на знак вопроса, очки в золоченой оправе, тщательно зачесанные на уже лысеющий лоб, редкие темно-русые волосы, держится уверенно.
— Слушай, кто ты? Почему тебя волнует это дело? — раздраженно продолжал Гарибов.
Молодого человека это ничуть не смутило, и он с подчеркнутым спокойствием ответил:
— Я адвокат Водолазов.
— У них уже есть адвокат, я тебя не знаю, — сказал Гарибов.
— Они меня не интересуют, — бесстрастно произнес Водолазов.
— А что тебя интересует тогда?
— Девушка. Я хочу найти девушку.
— Ах, эта! Она мошенница, ее хотели арестовать, но она убежала. Теперь ее будут искать по всей стране, — злобно проговорил Гарибов, повернулся и пошел в сторону своего кабинета. Водолазов остался на месте, и Воронков подошел к нему и задал вопрос:
— Вас интересует девушка?
— Нет! — ответил Водолазов.
— Но Вы же спрашивали о ней, — напомнил Воронков.
— Спрашивал, но теперь она меня не интересует.
— Если не секрет — почему вы ей интересовались? — спросил Воронков.
— Секрет, — сказал Воронков.
— Интересно, — проговорил Воронков. — Я следователь, который ведет уголовное дело по факту нападения на девушку, и от меня у вас какие-то секреты. От меня не может быть секретов.
— Это не связано с вашим уголовным делом, — проговорил Водолазов и взглянул на часы, давая понять Воронкову, что у него нет времени. — Я могу идти?
— Разумеется, — сказал Воронков и вернулся в кабинет.
Он открыл сейф, вынул оттуда большую пачку уголовных дел, положил их на стол и стал их просматривать. Дела, которые надо было сдавать в суд, он откладывал в сторону. Этим делом он занимался почти до обеда, и когда он сложил дела обратно в сейф и собрался уходить на обед, в дверь кто-то постучался.
— Заходите! — громко сказал Воронков, и в кабинет вошел адвокат Гурбанов с коричневым портфелем в руке. Гурбанов был не самый лучший адвокат в городе, однако защиту азербайджанцев всегда доверяли ему. Поэтому Воронкову приходилось сталкиваться с ним часто.
— Здравствуйте, Александр Иванович! — с широкой улыбкой поздоровался он и протянул руку. Весь его вид показывал, что он готов обнять следователя, точно своего ближайшего родственника.
— Здравствуйте, Агабейли Халилович! — сказал Воронков и вместо рукопожатия показал на стул сбоку стола.
Гурбанов сел на стул и с той же улыбкой поинтересовался:
— Как Ваше здоровье, уважаемый Александр Иванович?
— Не дождетесь, — холодно пошутил Воронков и задал вопрос: — Агабейли Халилович, у вас какое-то дело имеется?
— Ах, дела, дела! Какие дела? — притворно вздохнул Гурбанов. — В такой день надо сидеть в лесу с друзьями, чтобы дымился мангал, есть шашлык, пить вино…
Воронков перебил его:
— Агабейли Халилович, у меня нет времени, какое у вас дело?
Гурбанов полез в портфель, вынул исписанный лист бумаги и положил его перед Воронковым.
— Уважаемый, есть дело, вот какое дело — девчонка перед тем, как сбежать, написала признание, что ее никто не трогал, и наоборот, она напала на них, чтобы ограбить их.
Воронков придвинул к себе лист бумаги, внимательно прочитал текст, затем взглянул на Гурбанова, — тот самодовольно улыбался.
— И что вы хотите? — бесстрастно спросил Воронков.
— Приобщить этот документ к делу и отпустить невиновных людей.
— Хорошо, — сказал Воронков. — Я подумаю над этим.
Затем в кабинете на минуту повисла тишина, наконец Гурбанов, видя, что Воронков не склонен продолжать разговор, поднялся и ушел.
После его ухода Воронков вынул из сейфа уголовное дело на азербайджанцев и открыл его на странице, где имелись показания написанные рукой Нади Егоровой. Рядом со страницей он положил письмо, переданное Гурбановым, и сравнил, — на первый взгляд оба документа были написаны одной и той же рукой.
— Понятно, — тихо проговорил Воронков и еще раз внимательно прочитал письмо Нади Егоровой, в котором она писала, что это она напала на мирно прогуливающихся по ночному городу азербайджанцев, чтобы ограбить их.
Воронков усмехнулся: «Хрупкая девушка напала на пятерых крепких парней, вооруженных ножами? Это что-то новое!»
Тут взгляд Воронкова упал на дату, которым было помечено письмо и он замер — письмо было датировано сегодняшним утром!
— Ах, черт! — воскликнул Воронков и поспешно поднял трубку телефона. — Петр Иванович, ты на месте?
— Да, — послышалось в трубке. — Что у тебя случилось?
— Сейчас приду, — сказал Воронков, бросил трубку и быстро вышел из кабинета.
Ночью Надя плохо спала: она размышляла над тем, стоит ли ей писать то, что требует Гарибов, и жалела себя. В общем-то, картина была безнадежная: если она не напишет признание в нападении на азербайджанцев, то ее могут убить, или что хуже, увезти за границу и продать в рабство; но если она напишет, то ей придется забыть о своих планах на будущее, ей остается одна дорога — вернуться домой, где ее выдадут замуж за противного ей человека. Так что выбирать приходится между плохим и совсем плохим.
Но только у смерти нет надежды, а жизнь всегда дает надежду на лучшее, поэтому к утру Надя решила, что она напишет необходимое признание, а там видно будет.
Гарибов приехал часов в восемь утра, увидев письмо, он прочитал его и стал вдруг приветливым:
— Ну, вот видишь девушка, это так просто, зато и нам хорошо, и тебе спокойнее.
— Вы когда меня отпустите? — спросила Надя.
— Честное слово, как только ребята окажутся на свободе, — сказал Гарибов и, сложив лист с признанием Нади, сунул его в карман. Затем спохватился. — Ты, наверно, кушать хочешь?
Надя промолчала, хотя она и хотела кушать, но ей не хотелось показывать этому неприятному человеку свою слабость.
— Погоди, в обед я привезу тебе вкусную еду, — сказал Гарибов и ушел.
После его ухода Надя легла на кровать и думала: мысли ей приходили безрадостные — ей не верилось, что Гарибов отпустит её. Через час ей надоело лежать, и она встала и подошла к окну.
Окно было высоко, и сквозь него она видела только верхушки деревьев и какой-то забор. Это Надю заинтересовало, и она подтащила под окно кровать и встала на нее.
Теперь она видела все — за окном был забор, сквозь его щели виднелся лес.
«Хорошо бы добраться до леса», — подумала Надя, видя темные заросли кустарника. Затем она осмотрела окно: на окне решетки не было, но оно действительно было очень узкое.
«Хотя, — прикинула Надя, — если бы не было рамы…»
Надя попробовала рукой выдавить раму, но рама крепко была прибита к бетону толстыми гвоздями.
«Руками ее не выдавить», — убедилась Надя и беспомощно оглянулась, и ее взгляд упал на кровать. Это была обычная металлическая кровать. Почти такая же, как и у Нади дома. Однако дужка на спинке той кровати снималась, и Надя держала внутри этой изогнутой трубки свои тайные записки.
Надя, стоя на кровати, наклонилась и попыталась снять дужку — к ее радости, она снялась легко. Дальше она, действуя дужкой как рычагом, легко сломала раму.
Когда проем оказался свободен от кусков металла и стекла, она полезла на волю. Проем все же был уже, чем нужно, но Надя невероятным усилием сжала тело, подняла руки вверх и змеей полезла в отверстие: голова и плечи прошли, и Надя обрадовалась было и тут же плотно застряла, точно пробка в бутылке — ни вперед, ни назад, — ведь она совсем не подумала о том, что у женщин бедра шире плеч. Надя дернулась несколько раз, затихла было, но подумала о том, что будет, когда Гарибов увидит её застрявшей в окне.
Испуг пошел ей на пользу: ее хрупкое тело еще больше сжалось, почувствовав это, Надя выдохнула воздух из груди, уперлась руками о бетонную стену, отчаянно рванулась и вывалилась из окна, точно черепаха из панциря, при этом ободрала кожу на бедрах до крови.
Но Наде не почувствовала боли, ей было не до этого, перед ней встала новая преграда — деревянный забор, который хотя и был весь в щелях, однако был настолько высок, что Надя не могла, даже встав на цыпочки, дотянуться до его верхушки.
Она подпрыгнула несколько раз, нахватала в ладони массу занос и с огорчением убедилась, что перелезть забор не в ее силах.
Надя взглянула в щель и увидела, что спасительный лес был близок, всего каких-то три десятка шагов — три секунды бега. Но этот лес был недосягаем, легче, наверно, астронавтам было долететь до Луны.
В отчаянии Надя села на землю под забором и, обливаясь потоками слез, начала зубами вытаскивать из ладоней занозы.
Однако, когда она совсем упала духом, она вспомнила про свое орудие, которым она сломала раму, но дужка осталась внутри на полу, чтобы ее достать, надо было лезть назад в подвал. В подвал Надя не согласилась бы вернуться, даже если бы ее жизни тут угрожала опасность, поэтому Надя отвергла эту идею с ходу и решила пройти вдоль забора.
Однако вскоре она убедилась, что крепкий высокий забор из досок ограждает дом с трех сторон, а спереди кирпичный забор с острозубой металлической решеткой поверху, таким образом выйти с наружу можно только через калитку. Обнаружив это, Надя не стала терять времени, открыла калитку и быстро вышла на улицу, и тут нос к носу столкнулась с Гарибовым, в руке которого была большая сумка. За его спиной стояла машина.
— И куда это ты собралась? — зло спросил Гарибов, после секундного замешательства — он был удивлен, увидев Надю.
Надя не стала пускаться в объяснения, она оттолкнула Гарибова и метнулась по улице. Через секунду что-то тяжелое ударило ее по голове, потом по телу, и на ее глаза опустилась черная пелена.
Воронков пришел вечером и начал шутя выговаривать Наде:
— Ты, что же, Надежда, плохо себя ведешь? Сейчас зашел к врачу, а он мне говорит, что ты не ешь ничего, ни с кем не общаешься. А я ведь тебе уже делал замечание по этому поводу.
— Мне ничего не хочется, — грустно промямлила Надя.
Она была рада приходу Воронкова.
Она уже знала, что произошло. Воронков с самого начала заподозрил Гарибова в том, что он похитил и где-то удерживает Надю. Ну, а когда Гурбанов принес признание Нади, все стало на места — дальше всё было делом техники: служба наружного наблюдения проследила за Гурбановым, и когда он начал стрелять в Надю из пистолета, его взяли.
К счастью ранение оказалось неопасным — пистолет был нештатным и стрелял резиновыми пулями: одна пуля только по касательной задела голову девушки и лишь надрезала кожу, вызвав обильное кровотечение и сотрясение мозга; вторая попала в спину, и третья в руку, оставив огромные синяки. В связи с полученными травмами Надю уложили опять в больницу — на этот раз почти на две недели.
Но всему приходит конец: ранка на голове зажила, повязку сняли, синяки сошли, и завтра Надю должны были выписать. Однако она не имела представления, куда ей теперь идти и что делать. На голове на месте ранки виднелась проплешина. Поэтому она и находилась в подавленном состоянии.
— Ну, ты это брось, Надежда! — погрозил пальцем Воронков. — Я к ней с хорошими новостями, а она хандрит. Ты, вот что, чтобы, когда я завтра утром приеду тебя забирать, ты была в хорошем настроении. Ты же не хочешь огорчить мою маму.
Надя в недоумении посмотрела на него.
Воронков, видя это недоумение, поторопился пояснить:
— Ведь тебе нужна помощь? Нужна! Мне тоже нужна помощь. Так почему же нам друг другу не помочь.
Надю его слова ещё больше удивили.
— Вы шутите, Александр Иванович, надо мной. Чем я могу вам помочь? — в замешательстве проговорила Надя.
— А ты выслушай сначала меня, а потом решишь, сможешь помочь или нет, — предложил Воронков и начал объяснять. — Понимаешь, с некоторых пор передо мной возникла проблема. Что делать с матерью? Хотел забрать к себе. Но она не хочет в квартиру. Привыкла жить в своем доме. Да и нас с женой целый день нет дома. Поэтому и не вижу смысла перевозить ее. А одной ей тяжело уже — старенькая. Я давно подыскивал человека, который мог бы с ней жить и оказывать какие-то мелкие услуги. Вот я и подумал, что мы можем выручить друг друга. Я вчера с мамой поговорил, она согласна. Теперь дело за тобой. Как ты согласна?
Надя радостно замотала головой:
— Конечно, согласна! Я о таком и не могла мечтать. А работы я не боюсь, вы не сомневайтесь. Дома приходилось одной вон с каким большим хозяйством управляться.
— Ну, вот и хорошо, — сказал Воронков. — А потом и с работой вопрос решим. Я уже закинул тут удочку в одном месте, думаю, решим положительно.
Наде показалось неудобным что-то еще спрашивать, но все-таки, помявшись немного, спросила:
— Извините, Александр Иванович, а вы не знаете, а учиться я, хотя бы на вечерний или на заочный, успею поступить?
Воронков кивнул головой.
— Конечно, успеешь! Туда только в августе экзамены будут. Так что время еще есть. Я как понял, ты хочешь на экономиста. Так это недалеко от маминого дома. В политехнический можно.
Затем Воронков сказал, что заедет за Надей на следующий день, как только ее выпишут. Заодно пообещал и привезти ее вещи.
«Да, правду говорят, — мир не без добрых людей», — решила Надя после разговора с Воронковым.
Настроение у нее приподнялось — она почувствовала себя Золушкой, ожидающей, что вот-вот появится принц и вернет ей потерянную хрустальную туфельку.
Она вынула маленькое зеркальце и стала рассматривать голову, минут пять смотрела, затем облегченно вздохнула, — волосы быстро растут, и скоро проплешина на месте ранки исчезнет, и ничего не будет видно, особенно если волосы правильно зачесать.
Ночью она в первый раз за многие дни спала очень спокойно.
Утро следующего дня было дождливое, но это не испортило настроения Нади. Дождь давно стал постоянным спутником в ее жизни.
Надя с легкой усмешкой вспомнила распространенную примету, — если идет дождь, то, значит, будет удача. Правда, дождь шел часто, однако удача улыбнулась ей в первый раз.
В десять часов приехал Воронков и привез Надины вещи.
Надя волновалась, что она может не понравиться матери Воронкова и она не разрешит остаться у нее жить. Поэтому она переоделась в свое самое лучшее платье.
Некоторое время в раздумье смотрела на косметичку. Надо было бы подкраситься, — но старые люди привередливы, некоторые плохо относятся к косметике. Но с другой стороны, если оставить всё как есть, то может подумать, что Надя ленивая девка — даже губы не захотела подкрасить.
Поколебавшись минут пять, Надя махнула рукой и решила быть такой, какой есть, и она, смотрясь в маленькое зеркальце, нанесла на лицо легкий макияж.
Сборы у Нади заняли не меньше получаса. Уставший от ожидания Воронков, увидев ее, все же не удержался от шутки.
— Ты, Надежда, как со свекровью едешь знакомиться!
Потом, сообразив, что его шутка может носить двусмысленный характер, пояснил:
— Ты не бойся, мать у меня хоть и строгая, но добрая. Так что все будет хорошо. Пошли?
Воронков двинулся в сторону выходу.
Надя нагнала его.
— Да, вам легко говорить, — сказала она, — а если она меня не пустит на квартиру?
— А кто тебе сказал, что она пустит тебя на квартиру? — вдруг ошарашил ее Воронков, но, увидев округлившиеся глаза Нади, пояснил: — Ей нужна не квартирантка, а что-то вроде компаньонки.
Надя с облегчением вздохнула. Она подумала, что таким образом разрешилась проблема с жильем. И теперь ей останется только найти работу и поступить учиться.
Воронков, как будто прочитав ее мысли, сказал:
— Да, Надежда, завтра пойдешь устраиваться на работу.
Он на ходу протянул ей листок бумаги.
— Вот тебе координаты. Я договорился — там тебя завтра будут ждать в десять часов. Ну, а по дороге зайдешь в университет и разберешься с поступлением. Тут уж я тебе ничем помочь не смогу.
Надя была благодарна этому человеку. Она просто не ожидала такого участия от постороннего человека. И если бы кто-нибудь бы рассказал раньше ей такое, то она посмеялась бы над ним.
Они вышли за ворота больницы, и Воронков подошел к скромной «шестерке». Надя села на сиденье рядом, и они поехали. Ехать пришлось недолго. Скоро они свернули с большой улицы в переулок среди частных домов, и Воронков объявил:
— Вот и приехали, вон и мать уже встречает.
У ворот дома стояла маленькая худенькая старушка в соломенной шляпке, из-под которой виднелись седые волосы.
Воронков остановил машину рядом с воротами, и они вышли из машины. Надя почтительно поздоровались. Старушка внимательно осмотрела ее и, качая головой, сказала:
— Худенькая какая… Что-то не верится, чтобы такая девочка могла одна справляться с деревенским хозяйством.
По спине Нади пробежал холодок. Она уже намеревалась сказать, что прекрасно справлялась с делами по хозяйству, но старушка проговорила:
— Пройдем в дом. Там за чаем и расскажешь мне всё сама.
Они зашли в дом.
Надя оценила — дом был крепкий, хотя и старый, а вот небольшой садик около дома явно требовал внимания.
Воронков проводил их в дом, но, сославшись на занятость, тут же уехал, оставив, таким образом, их одних. Возможно, он сделал это специально, потому что женщины быстрее находят язык, когда у них под ногами не путается мужчина.
Когда они остались вдвоем, Надя вспомнила, что Воронков забыл представить их друг другу. Немного помявшись, Надя сказала:
— Извините, нас не познакомили, меня Надей зовут.
— Что тебя Надей зовут, я знаю, — проговорила старушка. — А меня Анастасия Андреевна. Но ты можешь звать меня баба Настя. Мне будет приятно. Своих-то внучат у меня нет… — вздохнув, с грустью призналась она.
— Спасибо… А у меня уже давно нет бабушек и дедушек… И я буду рада называть вас бабушкой… И большое вам спасибо за разрешение пожить у вас, — глотая слезы, сказала Надя.
— Ну, все, все, хватит о грустном! — спохватилась баба Настя. — А то получается, что встретились два одиночества, а тут и до слез не далеко, — протестующее сказала она, а у самой и правда в глазах блестели слезы.
У Нади вдруг закружилась голова, и она неуклюже упала на стоящий рядом стул. Видно, еще сказывалось сотрясение мозга.
Баба Настя кинулась было к ней, но Надя сказала, что она чувствует себя хорошо, только немного расслабилась.
Баба Настя вернулась к столу и выставила на стол блюдо с пирожками, а затем налила в чашки чай.
— Вот старая, разговорилась, а ты ведь еще не совсем поправилась… — беззлобно ворчала она. — А я вместо чая разговорами тебя утомила. Давай поешь, и все пройдет.
После чая с пирожками с капустой баба Настя отвела Надю в комнату и заставила прилечь.
Надя уснула и проспала часа два.
Ей приснился сон: она в деревне, в своем цветнике; к ней подходит отец и говорит: «Доченька, помоги! Мне плохо — я потерялся в этой жизни. Зачем я послушался уговорам людей и женился на этой чужой для меня женщине? Доченька, единственный, родной мой человечек, прости меня, я виноват перед тобой».
Надя проснулась в холодном поту. Ее щеки были мокрые от слез. Сон был настольно четким, что она даже не сразу поняла, что это был сон.
Услышав движение, в дверь комнаты заглянула баба Настя. Увидев слезы на её глазах, она удивленно спросила:
— А ты чего плачешь? Что опять ужасы приснились? Саша говорил, что тебе кошмары снятся.
После этих слов, слезы еще сильнее брызнули из глаз Нади, и, всхлипывая, она стала быстро говорить:
— Нет! На этот раз папа приснился. Он молит меня о помощи, ему плохо, и он просит у меня прощения. Это я виновата, — он просил у меня совета, когда родственники настаивали на женитьбе. А я, видите ли, проявила благородство и разрешила ему жениться. А он, я только сейчас поняла, ждал от меня совсем противоположного. Поэтому и стал пить. А я, глупая девчонка, не поняла. Это я у него должна просить прощения, а не он у меня.
Баба Настя села рядом с Надей, обняла за плечи и ласково стала успокаивать ее:
— Да не казни ты себя так! Нет в том твоей вины. Как ты тогда могла предположить, что так получится? Ты ведь хотела как лучше. И брось себя казнить. Лучше вставай, и пойдем обедать. Я там супчик грибной сварила.
Надя встала и поплелась за ней на кухню. На столе уже стояли тарелки с супом, и они источали такой аромат, что у Нади сразу заныл желудок.
Баба Настя, садясь за стол, заговорила:
— Ты, вот, что Надежда, кончай хандрить, а принимайся за дело. Завтра устроишься на работу. Потом поступишь учиться. Надо идти к намеченной цели. А если у тебя будет все хорошо, то и отцу будет легче. А вообще знаешь, что если ты считаешь, что без этой женщины твоему отцу будет легче, то надо развести их. И попозже, когда у тебя здесь все наладиться, то мы и об этом подумаем. Так что не думай пока об этом. Тебе надо еще подготовиться к поступлению. А ближайшая твоя задача — с аппетитом пообедать. Так что кушай и приятного аппетита.
— Спасибо, и Вам тоже приятного аппетита, — ответила Надя, и, взяв ложку, принялась за еду.
Сытно пообедав, Надя поблагодарила бабу Настю за обед, помыла посуду и с ее разрешения пошла в сад.
Как заметила сразу Надя, садик был хороший, но неухоженный: под яблонями были целые заросли, и яблоки, которые падали, собрать было невозможно.
Надя увидела за домом небольшой сарайчик и направилась к нему. Сарайчик был заперт на щеколду, и Надя, легко открыв дверь, вошла вовнутрь.
На стенах сарайчика висели различные инструменты, в углу стояли лопаты, вилы, тяпки, грабли.
Надя удовлетворенно отметила: «Да здесь целая мастерская»!
Она нашла на стене серп. Взяла тут же на полке хлопчатобумажные перчатки и направилась к яблоням.
Часа три она, пока вся трава под деревьями не была убрана, работала серпом и граблями.
Потом она собрала все яблоки и груши, помыла их и, присев на крыльцо, стала резать их для сушки.
На крыльцо вышла и баба Настя и, взглянув на сад, удивилась:
— Когда это ты успела все прибрать? Это ты чего надумала? Тебе еще рано загружать себя работой.
Надя возразила:
— Да что вы, разве это работа? Это радость. От работы невозможно устать, а вот от безделья точно одна хандра. А яблочки я сейчас порежу и рассыплю в беседке сушить.
На следующий день Надя встала рано, и так как у нее не было большого выбора в одежде, то она надела старенькие джинсы, а сверху блузку из шифона, которую она подобрала себе из маминого гардероба. Сумочки у нее не было, поэтому документы Надя сложила в пакет.
Позавтракав, в восемь часов она отправилась устраиваться на работу.
По пути в пяти минутах ходьбы от дома оказался юридический факультет университета, и так как для устройства на работу Наде было назначено на десять часов, то она зашла в приемную комиссию.
В приемной комиссии за столом сидела пожилая женщина, и когда Надя спросила ее, когда можно сдать документы на вечернее отделение, она снисходительно посмотрела на нее, и спросила:
— Что, девочка, на дневное не прошла?
Наде не понравилось, что ее приняли за глупую девчонку, и потому она с небольшой обидой в голосе ответила:
— Я на дневное и не поступала.
— А ты не обижайся! — сказала женщина, заметившая обиду. — Обычно так бывает. Так что садись, и давай документы посмотрим.
Надя подала ей свои документы. Женщина окинула их взглядом, затем просмотрела более внимательно, потом подняла на нее удивленные глаза.
— Да, ты оказывается отличница и медалистка.
— Нет, медали у меня нет, — сказала Надя.
— Почему? — Опять удивленно спросила женщина.
— Да потому что у меня отец и мачеха пьют, а потому их детям медали не положены, — довольно дерзко проговорила Надя и испугалась.
«Что я делаю? Ведь выгонят!» — подумала она.
— А где ты сейчас живешь? — разглядывая паспорт, спросила не обратившая внимания на дерзость женщина.
Надя призналась:
— Здесь недалеко. Добрые люди приютили.
Женщина удовлетворенно кивнула головой.
— Документы в порядке. Принимаю.
Она подала Наде лист бумаги:
— Вот вам бланк — пишите заявление.
Надя написала заявление, и женщина вернула ей паспорт, копию аттестата и расписание консультаций и экзаменов.
Уже выходя из университета, Надя подумала, что надо сдерживать свои эмоции, ведь не все такие добрые и тактичные, как эта женщина.
Посмотрев на часы, Надя увидела, что они показывали пятнадцать минут десятого.
Подумав, что запас времени еще есть, Надя, как многие деревенские люди, не доверяя общественному транспорту, решила идти пешком. По указанному адресу оказался спортивный комплекс, и Надя даже обрадовалась, что если ее возьмут на работу, то она сможет заниматься бесплатно.
Зайдя внутрь здания, Надя спросила у сидящего за столом у двери охранника:
— Скажите, пожалуйста, а где находится отдел кадров?
Охранник ответил не сразу, а сначала подозрительно осмотрев и решив, что такая пигалица, как Надя, не представляет опасности, небрежно проговорил:
— Иди по коридору направо, там увидишь.
Еще раз бросил презрительный взгляд на Надю и с усмешкой добавил:
— Надеюсь, читать умеешь?
Бритоголовый парень явно не обладал изощренным умом, и Надя насмешливо выпалила:
— В отличие от некоторых, я умею не только читать, но и писать. А еще, как ни странно, и считать. И еще многое чего. Но тебе, я думаю, этого не понять.
Она вызывающе вскинула голову и пошла по коридору.
Пока охранник соображал, чем ответить на дерзость нахальной девчонки, она уже скрылась за дверью отдела кадров.
В отделе кадров было два стола. За одним сидел мужчина лет пятидесяти с седыми висками и с осанкой военного. За другим — женщина, лет тридцати, блондинка с хорошим макияжем на лице и в элегантном костюме.
Надя, решив, что другом Воронкова может быть только мужчина, направилась к нему.
— Извините, мне сказали, чтобы я подошла к десяти часам по поводу работу.
Мужчина, даже не взглянув на нее, махнул рукой в сторону женщины.
Надя поняла, что ей нужно к женщине, но женщина, опередив ее, спросила:
— Ты и есть Надя Егорова?
Надя кивнула:
— Ну, если должность уборщицы тебя устроит, то давай документы.
— Конечно, устроит, я согласна на любую работу, — поспешила заверить Надя, подавая документы.
Женщина улыбнулась:
— Ну, вот и хорошо, значит, будем оформлять.
Она подала лист белой бумаги:
— Вот. Пиши заявление. Там, на столе есть образец.
Надя быстро написала заявление и отдала женщине. Та вернула ей паспорт вместе с небольшим листком бумаги.
— Это временный пропуск, — пояснила она, — а в понедельник получишь постоянный. А сейчас поднимешься на второй этаж по лестнице. Комната напротив входной двери. Там завхоз. Она объяснит тебе, что к чему. А уж в понедельник к восьми часам, без опозданий на работу.
— Спасибо! — радостно поблагодарила Надя. — Не опоздаю, будьте уверены.
Едва не вприпрыжку она поспешила к завхозу.
Увидев снова Надю, охранник явно собирался что-то сказать ей. Он повернулся в ее сторону вполоборота и ждал, когда она подойдет ближе.
Но Надя, не дойдя до него, быстро показала ему язык, и резко повернув, взбежала по лестнице на второй этаж.
Поднявшись на второй этаж, она остановилась напротив двери с надписью «Завхоз». Немного отдышалась и осторожно постучала в дверь.
Из-за двери послышался голос.
— Войдите.
Надя вошла и, увидев женщину, что-то писавшую в толстом сером журнале, поздоровалась.
Женщина кивнула и рукой указала на стул с другой стороны стола. Надя села. Женщина, занятая своим делом, пока не обращала на нее внимания, и Надя незаметно рассматривала ее.
Это была полноватая, но довольно симпатичная женщина. Жгучая брюнетка. На ней был трикотажный сарафан василькового цвета, а поверх него цветной шифоновый блузон без застежки.
Кончив, писать она закрыла журнал, и обратилась к Наде.
— Я вас внимательно слушаю, что вас ко мне привело.
— Меня к вам прислали из отдела кадров работать, — робко сказала Надя и поторопилась представиться. — Меня зовут Надя.
— А, новая техничка. Это хорошо. Меня зовут Мария Алексеевна, — сказала она, вставая из-за стола.
— Идем, — предложила она. — Я тебя познакомлю с твоим полем деятельности. И выдам все, что нужно для работы.
Через полчаса, получив все инструкции, Надя освободилась и собралась идти домой. Но, уже идя по коридору, вспомнила про охранника.
«Допрыгалась!» — испуганно подумала она, и начала спешно строить планы, как ей прошмыгнуть мимо охранника. Но охранник сидел так, что мимо него пройти было невозможно, а других выходов Надя не знала, потому, сразу скиснув, она пошла по коридору медленнее.
Неожиданно сзади раздался голос Марии Алексеевны:
— Наденька, ты домой?
— Ага, — кивнула Надя.
— Ну, идем, я тебя немного провожу, — предложила Мария Алексеевна. — Я живу рядом и на обед хожу домой.
Надя повеселела.
Они спустились вниз. Увидев их, охранник привстал. Мария Алексеевна остановилась и, обращаясь к нему, сказала:
— Сережа, если кто будет спрашивать меня, — я ушла на обед.
Он ей ничего не отвечал, только смотрел на Надю через ее плечо.
Заметив это, Мария Алексеевна спросила:
— Что Сережа, девочка понравилась?
Тот молчал, и Мария Алексеевна проговорила:
— Так познакомься — ее Надей зовут. Она у нас будет работать.
Надя, улучив момент, со смехом выбежала на улицу. Там она остановилась, поджидая Марию Алексеевну.
Выйдя через минуту на улицу, Мария Алексеевна, увидев заливающуюся смехом Надю, покачав головой, спросила:
— Вы, что знакомы?
— Нет, незнакомы, — продолжая смеяться, ответила Надя. — Просто я ему показала язык.
— А разве незнакомым людям сейчас принято показывать языки? — строго спросила Мария Алексеевна, но на ее губах появилась едва заметная улыбка.
Пришлось Наде рассказать, что случилось, когда она заходила в здание.
Выслушав Надю, Мария Алексеевна, рассмеявшись, сказала:
— Ой, Надежда, держись. Он теперь не успокоиться, пока не отомстит. А я смотрю — что он красными пятнами покрылся? А это он от злости. Эх, дети, вы дети.
На перекрестке они разошлись в разные стороны.
Домой Надя пришла как раз к обеду. Баба Настя ждала ее и не обедала. По-видимому, она увидела ее в окно, потому что на столе стояли тарелки с дымящимся супом и тарелка со вчерашними пирожками.
Увидев это, Надя возмутилась:
— Баба Настя, вы зачем меня балуете? Это я должна все это делать, а не вы. А то так я и обленюсь.
Баба Настя запротестовала:
— Это кто тебе сказал, что ты должна за мной ухаживать, когда я здорова и если мне это по силам? Да мне это в радость, а то сижу целый день одна. Так скорее от тоски умереть можно, чем от болезни. Ты вот лучше расскажи, как у тебя дела?
Садясь за стол, Надя радостно сообщила:
— Ой, баба Настя, все хорошо! И на работу устроилась. И документы сдала в университет. И за все я должна благодарить Александра Ивановича. И вас, конечно. Большое Вам спасибо!
Надя еще не успела договорить, как баба Настя возразила:
— А мне-то вроде еще рано говорить спасибо. Я пока ничего не сделала.
В ответ Надя закачала головой, и возмущенно сказала:
— Александр Иванович ваш сын. Воспитали его вы. Так почему же вам не за что говорить спасибо?
В субботу Надя убиралась в доме, а в воскресенье они сходили с бабой Настей в церковь. А уже с понедельника у Нади закрутилась кипучая жизнь.
В университет она поступила, сдав экзамены на «отлично». Занятия должны были начаться в октябре, и у нее оставалось полтора месяца. И так как она поняла, что без знаний работы на компьютере не обойтись, то она решила заодно записаться на курсы.
Короткое бабье лето окончилось как-то неожиданно.
Однажды утром придя на работу, работники кафе на берегу пруда обнаружили, что вода, еще недавно зеленоватая с мутно-молочным оттенком, почернела и за ночь покрылась тонкой коркой льда. И огромные карпы, раньше хватавшие с поверхности воды куски корма, куда-то исчезли. По-видимому, забились в глубокие ямы для зимовки и впали в сон.
По отливающей стеклом поверхности только холодный унылый осенний ветер гонял последние упавшие с деревьев желтые листья, пока не загонял их в окна еще не совсем замершей воды, где они намокшие опускались в темную глубину и светились оттуда таинственными пятнами.
Посетителям кафе было слишком неприятно смотреть на покрытый льдом пруд, и открытую веранду со столиками закрыли.
Столики не стали убирать, а стулья поставили на них ножками вверх и покрыли мутной полиэтиленовой пленкой. Так что здесь стало неуютно.
Игорь вечером договорился о встрече с Анжеликой в кафе на десять утра.
На следующее утро он приехал за полчаса до назначенного времени. Услужливый администратор предложил ему уютное местечко в зимнем зале. Однако Игорь попросил разместить его именно за тем столиком на веранде, где они раньше любили сидеть.
Администратор удивился необычному желанию важного клиента, но спорить не стал. И через несколько минут необходимый столик был освобожден от защитной пленки, а стулья были опущены вниз, и Игорь, зябко кутаясь в теплую куртку, уселся за столиком и стал смотреть на холодную воду.
Официант принес горячий кофе. Поставив кофе перед Игорем, он поспешил скрыться в теплом помещении, оттуда теперь поглядывал в окно, ожидая возможных распоряжений.
Но Игорь сидел не шевелясь.
Через полчаса, ровно в назначенное время, в кафе появилась Анжелика.
На ходу она скинула с плеч короткую шубку, которую ловко подхватил гардеробщик. Под шубкой оказалась легкая кремовая блузка и короткая юбка.
Окинув взглядом зал, Анжелика не увидела Игоря и потому с недоумением во взгляде посмотрела на администратора и поинтересовалась:
— Разве Игорь еще не приезжал?
Администратор вежливо показал на вход на веранду.
— Игорь Николаевич устроился там, на веранде, — сказал он.
Анжелика от удивления широко раскрыла глаза.
— Но там же холодно! — сказала она.
Администратор развел руками и почтительно слегка поклонился.
— И мы ему говорили. Предлагали в зале удобное место, — сказал он.
Он повел рукой и сказал:
— Хотите? Отдельный кабинет к вашим услугам.
— Погодите! — сказала Анжелика и направилась на веранду. По пути ее нагнал догадливый гардеробщик и набросил на голые плечи шубку.
Игорь при ее появлении почти не пошевелился. Анжелика села на соседний стул и поинтересовалась:
— Игорь, что с тобой? Ты не болен?
Игорь неохотно поднял голову.
— А, — это ты… Мне надо с тобой переговорить, — сказал он.
Анжелика поежилась.
— Холодно. Игорек, может, перейдем в зал и там поговорим? — сказала она.
— Нет, — сказал Игорь. — Нам нужно поговорить именно здесь.
— Ну и о чем? — вздохнула Анжелика. Она видела, что Игорь в подавленном состоянии, и пока не понимала, с чем это связано.
Игорь напрягся, начал он неуверенно, однако высказал то, что и намеревался сказать:
— Понимаешь, Анжела, жизнь моя пока складывается так, что нам следовало бы временно расстаться.
Анжелика побледнела. Слова Игоря больно ударили по ее самолюбию. Все же она сохраняла на лице спокойствие.
— Ты разлюбил меня? — холодно спросила она.
— Нет. Я тебя люблю по-прежнему, — последовал ответ.
— Так в чем же дело? — удивленно приподняла тонкие брови Анжелика.
Ее голову покрывала белая пушистая шапочка, и Анжелика, которой она, видимо, мешала, откинула шапочку назад, открывая лоб, на который тут же упали пряди волос.
Игорь подумал, что Анжелика очень красивая, и ему захотелось обнять ее и поцеловать. Ему пришлось напрячь все свои силы, чтобы удержаться от этого.
— Это сложно объяснять. Но в свете происходящих дел, я не хочу, чтобы меня что-либо связывало, — глухо проговорил Игорь.
— И все-таки? — продолжала требовать объяснений Анжелика.
Игорь задумчиво взглянул на замерзающий пруд. И неожиданно для себя заговорил.
Быть иль не быть — таков вопрос.
Что благородней духом — покоряться
Пращам и стрелам яростной судьбы
Иль, ополчась на море смут, сразить их
Противоборством? Умереть, уснуть —
И только; и сказать, что сном кончаешь
Тоску и тысячу природных мук,
Наследье плоти, — как такой развязки
Не жаждать? Умереть, уснуть. — Уснуть!
И видеть сны, быть может? Вот в чем трудность
Какие сны приснятся в смертном сне,
Когда мы сбросим этот бренный шум, —
Вот что сбивает нас; вот где причина
Того, что бедствия так долговечны;
Кто снес бы плети и глумленье века,
Гнет сильного, насмешку гордеца,
Боль презренной любви, судей медливость,
Заносчивость властей и оскорбленья,
Чинимые безропотной заслуге,
Когда б он сам мог дать себе расчет
Простым кинжалом? Кто бы плелся с ношей,
Чтоб охать и потеть под нудной жизнью,
Когда бы страх чего-то после смерти —
Безвестный край, откуда нет возврата
Земным скитальцам, — волю не смущал,
Внушая нам терпеть невзгоды наши
И не спешить к другим, от нас сокрытым?
Так трусами нас делает раздумье,
И так решимости природный цвет
Хиреет под налетом мысли бледным,
И начинанья, взнесшиеся мощно,
Сворачивая в сторону свой ход,
Теряют имя действия. Но тише!
Офелия? — В твоих молитвах, нимфа,
Все, чем я грешен, помяни.
Когда он закончил говорить, то увидел, что Анжелика смотрит на него озабоченным взглядом, и в ее глазах читался неприкрытый испуг.
— Игорь, ты чего? — спросила она осторожно.
Игорь засмеялся. Через некоторое время снисходительно проговорил:
— Люди — странные существа, проходят века, а они ничуть не меняются, ничему не учатся.
Анжелика встала с оскорбленным видом и зло проговорила:
— Игорь, не считай окружающих людей дураками. Думаешь, я не поняла, откуда ты это прочитал? Но ты, похоже, и в самом деле псих. Так что — пока! Выздоровеешь, снова поговорим.
Михаил Юрьевич чертыхался: Ленька, даже находясь под домашним арестом, умудрился влипнуть в очередную неприятность. Вчера утром Ленька начал отпрашиваться у отца на прогулку с приятелями в парк. Михаил Юрьевич вначале хотел отказать, — он опасался, что приятели Леньки такие же, как и он, сам, балбесы из местной «золотой» молодежи, могут втянуть его в какую-либо авантюру.
Михаил Юрьевич не одобрял окружение сына: бездельники, прожигающие отцовские деньги. Ему больше было бы по душе, если бы Ленька сдружился с Игорем Коробановым. Вот этот серьезный юноша: занят делом, — вникает в дела фирмы; но и не живет аскетом, — он получает от жизни удовольствие.
«Анжела была права, — признавал Михаил Юрьевич, — Игорь при такой хорошей и умной жене, как Анжела, далеко пойдет. А вот с Ленькой проблема, — совершенно не думает, что творит, авантюрист».
Впрочем, Михаил Юрьевич любил его мать именно за легкость характера и бесшабашность.
Но кончила она плохо, — несмотря на тщательный присмотр, ночью уехала из дома на спортивной машине, ввязалась в гонку с таким же безголовым идиотом, и разбилась.
Немного поразмышляв, Михаил Юрьевич решил, что Леньку все равно дома не удержишь, рано или поздно ему надоест сидеть под арестом, и он сбежит.
Поэтому лучше, чем после того, как он сбежит, томиться в неизвестности, гадая, где и что творит непутевый сынок, отпустить его в сопровождении охраны и знать, где он находится.
Однако к вечеру Мясников убедился, что в случае с его сыном и самый тщательный присмотр охраны не всегда помогает.
Подвыпив, Ленька сел за руль новенькой машины приятеля, и решил прокатить компанию «с ветерком» по центральной улице города.
Разумеется, на машину, несущуюся по центральной улице со скоростью под две сотни километров в час, немедленно обратили гаишники.
Погоня продолжалась недолго, один из патрулей, проезжую часть перегородил лентой с шипами.
Ленька влетел на шипы, шины лопнули, и машина проскользила на голых дисках еще около трех сотен метров и врезалась в столб. В результате шикарный автомобиль превратился в груду металлолома.
Раздосадованный столь неприятным оборотом, Ленька в горячке начал бить рожи первым попавшимся под руку гаишникам.
На подмогу пострадавшим гаишникам подъехали другие экипажи, и начали отбивать своих коллег. После этого в драку вмешались приятели Леньки, и вскоре незначительное происшествие переросло в полномасштабное побоище, которое смог прекратить только вызванный кем-то ОМОН.
Поняв, с кем имеют дело, «омоновцы» все же стрелять остереглись, но бока Леньке и его приятелям намяли от души.
Вечером Мясников с трудом вытащил своего сынка из КПЗ. Чтобы как-то уладить дело ему пришлось опять прилично платить.
Тем не менее, так как было множество свидетелей произошедшего, начальник милиции предупредил Мясникова о том, что его подчиненные сильно обиделись на Леньку, и потому попросил убрать из города своего сынка от греха подальше, хотя бы на пару месяцев.
Утром, как только Ленька пришел в себя, Михаил Юрьевич объявил ему, что он сегодня же вечером должен улететь за границу. Леньку это нимало не смутило и тем более не расстроило.
Разговаривая с отцом, он с хохотом, пытаясь припоминать яркие эпизоды из вчерашнего приключения, рассматривал в зеркале свою побитую физиономию.
После утреннего совещания Мясников оставил в кабинете помощника и сообщил ему, что дает важное задание, — тот должен поехать с Ленькой за границу и там следить, чтобы он и там не наделал очередных глупостей.
Проинструктировав помощника, Мясников занялся неотложными рабочими делами, а ближе к обеду, завершив их, вернулся домой.
Выяснив, что Ленька отсыпается в своей комнате, Михаил Юрьевич устроился в гостиной, и, дожидаясь обеда, занялся просмотром договоров и счетов.
Таким образом, вернувшаяся из кафе Анжелика отца застала дома. Анжелика, как и отец, когда сердилась, сжимала губы в тонкую красную линию. Поэтому Михаил Юрьевич сразу определил, что Анжелика чем-то сильно огорчена.
— Анжелика, что случилось? — спросил Михаил Юрьевич.
Анжелика присела рядом на диван.
— Понимаешь, папа, — заговорила она вполголоса, — я полчаса назад встречалась с Игорем.
Михаил Юрьевич усмехнулся.
— Ну и когда он будет делать предложение? — сказал он.
В глазах Анжелика мелькнул грозовой разряд.
Она сказала:
— Если бы… Он вел себя как форменный псих и идиот. Устроился на веранде на холодном ветру. Сначала заявил, что считает нужным для нас расстаться. Правда, оговорился, что временно. Но от этого не легче. Спрашиваю: ты разлюбил меня? Нет, говорит. Тогда в чем дело? Не отвечает и шпарит монологами из Гамлета.
Михаил Юрьевич предположил:
— Анжела, я, конечно, не собираюсь лезть в дела молодых, но, может, он хотел с тобой переспать, а ты отказала? Оттого он и злится… Парни такие вещи переживают более болезненно.
Анжелика слегка покраснела, но призналась честно:
— Был у нас на такую тему разговор. Но с тех пор прошло почти два месяца. Я ему пыталась объяснить теорию по поводу норм этики высших классов. Но тогда он все перевел в шутку и не обиделся. А в этот раз и намека не было.
— Ну, тогда, я не знаю, что происходит с ним, — разочарованно развел руками Михаил Юрьевич. — Может, вожжа под хвост попала. Вон Ленька вчера отчебучил, так отчебучил, — подрался с ментами. Менты обозлились так, что еле вытащил его из камеры. Прямо намекнули, что если он еще раз попадется в их руки, то живым не вернется. Так что вечером отправляю его за границу, от греха подальше.
Анжелика кивнула головой.
— Слышала. Но я не думала, что и Игорь такой же дурак. Ни с того ни с сего закатил мне целый монолог из Гамлета… «Быть или не быть, таков вопрос»? — передразнила Анжелика и вздохнула. — Все парни, что ли, в этом возрасте такие остолопы? Но где тогда найти нормального мужа? Вот найти бы, такого как ты папа?
— Не дай Бог, — испуганно возразил Михаил Юрьевич. — Я тоже был не паинька — такие номера откалывал, что до сих пор удивляюсь, как остался жив и на свободе. Впрочем, монологами этого Хамлета я девушкам мозги не парил. Не до этого было — деньги зарабатывал. Хотя мы были простые бойцы, а твой Игорь интеллектуал! Английский Гарвард или чего там еще оканчивал!
Анжелика опять вздохнула:
— Сколько знаю Игоря, первый раз замечаю за ним такие вещи, обычно он вел себя скромно и не выпячивал свои знания. Сегодня какой-то он неадекватный… Может, он и в самом деле приболел?
— Надо сказать Ольге и Тольке, — озабоченно проговорил Михаил Юрьевич. — Пусть переговорят с ним.
Анжелика поддержала.
Она сказала:
— Правильно. Пусть они с ним разбираются, и чем больше они будут давить на него, тем мне легче будет восстановить с ним контакт. Человеку обязательно требуется кто-то, с кем он мог бы поделиться, кто бы ему посочувствовал, пожалел его.
— Сегодня же вечером скажу, — пообещал Михаил Юрьевич, но на его лице промелькнуло сомнение. — Анжел, а может, он того? Как это сейчас? «Голубой»?
На лице Анжелики появилось испуганное удивление. Затаив дыхание, она спросила:
— А ты с чего это взял?
— Как с чего? Рядом с ним все время крутится Гришка. Они чего-то шепчутся. Таятся. И по виду Гришка какой-то… Того… — проговорил Михаил Юрьевич.
Анжелика облегченно выдохнула.
— Нет, тут все нормально. У Гришки есть подруга. Ленка.
— Это что еще за Ленка, — спросил Михаил Юрьевич.
— Секретарша в приемной генерального директора, — уточнила Анжелика.
Теперь Михаил Юрьевич удивился:
— Так она же была любовницей Коробанова!
Он восхищенно крутанул головой.
— Так, значит, они крутили любовь за спиной Коробанова. Вот те и Коробанов — со всех сторон оказался рогатый. И жена изменяла, и любовница.
Анжелика равнодушно пожала плечами.
Она сказала:
— Да мне-то, какое дело до всего этого…
Пока Михайлов занимался бизнесом, он ежеминутно проклинал тот день, когда решил заняться им.
А вот через неделю после того, как закрыл фирму, он почувствовал себя, как рыба, вытащенная из воды, — без постоянного прилива в кровь адреналина, жизнь начала казаться ему пресной и бессмысленной.
А еще через неделю ноги сами собой привели его в офис.
Там было пустынно, царил полумрак и пахло чем-то пыльным. Михайлов открыл шторы на окнах, уселся за рабочий стол, и начал листать еженедельник. В нем значились старые пометки о встречах, телефоны. Из памяти мгновенно всплыло, что и с чем было связано.
Пока он рассматривал еженедельник, неожиданно просигналил факс-аппарат. Михайлов взял трубку и приготовился объяснять, что фирма временно не работает.
— Сергей Васильевич? — послышался незнакомый мужской голос. По тембру Михайлов определил, что звонивший был еще довольно молод. Он подумал, что, скорее всего, это был молодой человек двадцати пяти — тридцати лет.
— Да, да, именно — Сергей Васильевич! — проговорил Михайлов, стараясь придать побольше любезности в голосе.
— Сергей Васильевич, вы не уделите ли времени для встречи со мной? — спросил молодой человек.
— Пожалуйста, — сказал Михайлов также любезно. — Только мне хотелось бы сначала узнать, кто вы такой и что вас интересует.
— Моя фамилия Водолазов… Григорий Антонович… — представился собеседник.
Михайлов напряг память, нет, раньше с этим человеком он не встречался и дел с ним не имел.
Впрочем, Водолазов, почувствовав его заминку, тут же пояснил:
— Мы с вами ранее не встречались. Но у меня имеется одно дело, и мне порекомендовали вас как специалиста по подобным вопросам.
— Ну… Вообще-то я в разных вопросах специалист, — скромно сказал Михайлов и поинтересовался: — Так кто меня рекомендовал?
Молодой человек вполголоса произнес фамилию, и Михайлов сказал:
— Ого!
«Ого»! — Потому что по фамилии рекомендующего он уже догадался, о каких услугах пойдет дальше речь. Правда, эти дела он давно оставил, однако такие навыки никогда не забываются.
На этом он расспросы закончил. Потому что, если он не ошибся в своих предположениях о том, о чем пойдет беседа дальше, то дальнейшие разговоры не стоило было вести по телефону.
— Вы знаете, где мой офис? — спросил Михайлов.
— Да, — мне говорили, — ответил молодой человек.
— Ну, так подъезжайте, — предложил Михайлов, и положил трубку на место.
И так как ему делать все равно было нечего, он встал рядом с окном и стал смотреть на улицу.
Через полчаса Михайлов увидел, как на улице появилась скромная иномарка. Медленно прокатив, она остановилась рядом с входом в дом. Из машины вышел молодой человек, довольно изысканно одетый.
Михайлов прикинул: «Машина скромная, но не дешевка. Одежда явно не китайский ширпотреб с вещевого рынка».
Конечно, молодой человек не олигарх, иначе бы Михайлов его знал или слышал о нем. Но по отмеченным приметам будущий заказчик явно был при деньгах.
Услышав стук в дверь, Михайлов, отметил, что в числе достоинств молодого человека числится и вежливость, и громко сказал:
— Войдите!
И когда молодой человек зашел в комнату, он сделал пару вежливых шагов ему навстречу и, приветствуя, крепко пожал ему руку.
После этого Михайлов усадил его на стул, рядом с приставным столиком и сам сел напротив. По другую сторону.
Умный человек из этого мог понять, что Михайлов показывает уважение, а глупому было все равно.
Когда они расселись, Михайлов широко улыбнулся, и проговорил:
— Ну, так я слушаю вас, чем могу помочь?
Молодой человек сказал:
— Мне говорили, что вы раньше служили…
Михайлов опять широко улыбнулся и перебил его:
— Григорий Антонович, где я служил, я еще хорошо помню. Но сейчас меня интересует только, чем я могу помочь вам.
Молодой человек кивнул головой.
— А дело такое: мой друг ищет человека для проведения расследования. Собственно, дело несложное, — надо встретиться с человеком и получить от него информацию.
— Встретиться с человеком и получить от него информацию — дело действительно несложное… — охотно подтвердил Михайлов и туманно добавил: — Если при этом отсутствуют небольшие нюансы. Например, ядовитую змею от неядовитой отличает всего лишь небольшой нюанс, но разница между ними существенная. И раз ваш друг не хочет встречаться с этим человеком или не может, то, следовательно, эти нюансы существуют… Так как зовут вашего приятеля и что за проблема?
Водолазов замялся. По его выражению лица было заметно, что ему не хотелось называть фамилию своего приятеля.
Михайлов подбодрил его:
— Григорий Антонович, вы предлагаете мне выполнить рискованное дело, но при этом не хотите говорить, в чем заключается риск. Ну, и так как я не меньше вашего дорожу своей жизнью и спокойствием, то лучше Вам рассказать правду. Обещаю, — все останется между нами. Я как врач, — мне нужно говорить правду. Если не хотите, то лучше сразу расстанемся.
Водолазов, понизив голос, многозначительно произнес:
— Игорь Коробанов…
Михайлов сделал понимающее лицо.
Отец Игоря, Николай Коробанов, конечно, ему был хорошо известен. В свое время, в девяностых годах, он разрабатывался «конторой» как лидер преступной группировки. Но тогда «конторе» посадить его не дали — в то время на таких людях делалась политика. А потом он ушел в тень, занялся легальным бизнесом. Он, так сказать, был первопроходцем — был одним из первых бандитов, кто успешно сделал это. После ухода со службы Михайлов не интересовался этим человеком. Но трудно не получать известия о человеке, который стал хозяином города. А о внезапной смерти Коробанова ходили слухи по всему городу. Народная молва говорила, что Коробанова отравил любовник его жены.
Михайлову, в общем-то, было все равно — умер Коробанов сам или его убил кто, но смерть олигарха не может не вызвать у нормального человека чувства хоть маленького, но удовлетворения: вот она обещанная божья кара! Хоть одного, но настигла, а значит, справедливость на этом свете все-таки еще существует.
О сыне Коробанова Игоре Михайлов почти ничего не слышал — «темная лошадка».
Но ему с ним не жить, из одного котелка не есть, а потому сейчас Михайлова интересовало только одно — может ли он на этом заработать и сколько.
Видя, что Михайлов молчит, Водолазов начал объяснять:
— Недавно я виделся с человеком, который заявил, что у него есть доказательства, что Николая Андреевича убили…
Михайлов понимающе кивнул головой, но молчал, показывая, что он продолжает внимательно слушать.
Водолазов продолжил:
— …Человек заявил, что он отдаст эти сведения лично Игорю. Я договорился о встрече, но на этого человека напали. Есть подозрение, что это были люди Мясникова — второго владельца фирмы. Мы поняли, что за нами следят. И теперь Игорю выходить на встречу опасно. Поэтому мы решили, что на встречу должен выйти опытный в такого рода делах, человек. Деньги мы заплатим.
— Разумеется, — сказал Михайлов и переспросил: — Значит, вы думаете, что за вами следят?
— Да, — уверенно сказал Водолазов.
— Но в таком случае эти люди знают, что вы приехали ко мне, — сделал Михайлов закономерный вывод.
Водолазов сообразил и растерянно произнес:
— Наверно…
На его лице отразился ужас.
— Значит, дело провалено? — спросил он.
— Спокойно, — сказал Михайлов. — Как я понимаю, вы встречаетесь со многими людьми. Поэтому при этих делах важно знать не о факте встречи, а что на встрече обсуждалось. Так что если вас спросят, зачем вы ездили ко мне, то скажите, что выясняли возможность совместной работы, к примеру, по мазуту.
— Мы и сами справляемся с этим делом, — возразил Водолазов.
— Какая разница! — насмешливо сказал Михайлов. — Скажите, что просили помочь хорошему знакомому. В общем, выдумайте что угодно, лишь бы это было правдоподобно. А меня, во-первых, никто спрашивать не будет, а во-вторых, а я и не отвечу.
В дальнейшей беседе они обсудили детали сотрудничества, способы связи, и Михайлов проводил дорогого гостя до порога.
После этого он удобно устроился на диванчике и начал размышлять.
Если верить Водолазову, то картина в семействе Коробановых складывалась весьма интересная: мать нахально отодвинула сына от бизнеса и все передала любовнику. Сыну это не понравилось. И теперь он ищет возможности вернуть себе позиции, на которые он имел право после смерти отца.
Но, как предположил Михайлов, это была еще не война.
Война начнется, если подтвердится, что Коробанов действительно был убит любовником матери.
При этом дело осложнялось, что в семейные «разборки» вмешивается третья сторона — младший владелец фирмы Мясников. И на чьей он стороне, неизвестно. Скорее всего, на своей. И как видно, он пытается использовать вражду матери и сына для достижения своих целей.
Таким образом, Михайлов заключил, что перед ним разворачивается война в отдельно взятом семействе, где все будут воевать против всех. И сейчас ход войны зависит только от него, точнее, оттого, какими окажутся сведения, которые он должен принести.
Собственно, в этом деле для Михайлова главным является возможность поскорее получить остаток денег, которые ему обещали заплатить за работу.
Но, он также был уверен, что, получив эти сведения, его заказчики неизбежно сообразят, что необходимо продолжить расследование.
Михайлов вынул из кармана и пересчитал выданный ему аванс. Закончив считать, он подумал, что за не очень сложную работу он получил неплохие деньги.
Тут же ему в голову пришла мысль, что если ему удастся заполучить и дальнейшее расследование, то он поправит свои дела.
Это ему понравилось, и он удовлетворенно вслух пропел: «Мы вам честно сказать хотим, что на девчонок мы больше не глядим».
Голос у него был дрянной — больше похож на мычание тоскующего быка. От таких голосов даже мухи дохнут. Поэтому Михайлов вскоре прекратил мучение беззащитных животных и занялся обдумыванием предстоящего дела.
Прибыв на работу после обеда, Михаил Юрьевич позвонил из кабинета Толику.
— Толя, привет! — сказал он фамильярно.
Поработав под руководством Толика некоторое время, Михаил Юрьевич окончательно убедился, что тот в делах фирмы ничего не соображает. Чувствуя это, Толик все больше начинал доверяться коммерческому директору. И если бы не Ольга, которая пыталась жестко контролировать фирму, Толик давно бы оказался в роли почетного зиц-председателя.
На руку Михаилу Юрьевичу работало и то, что хотя Толик и был поставлен на должность директора Ольгой, но он начинал тяготиться ее чрезмерной опекой. Поэтому между Мясниковым и Толиком начали складываться доверительные отношения.
Мясников спланировал, если все так дальше и пойдет, то к концу года он все активы фирмы переведет на собственную фирму, которую недавно завел.
При Коробанове Мясников и осмелиться думать о собственной форме не мог. Теперь смог. Во главе фирмы он поставил Анжелику. Она, конечно женщина, но Леньке в силу его безалаберности доверять такое дело было недопустимо.
— Привет, Михаил Юрьевич, — отозвался Толик.
— Слышь, Толя, ты сейчас один? — спросил Мясников.
— Нет, — сказал Толик.
— А кто у тебя? — поинтересовался Мясников.
— Ольга Игоревна, — коротко ответил Толик.
Мясников обрадовался.
— Отлично! — сказал он. — Как раз оба Вы мне и нужны. Спроси ее, — не может ли она сейчас меня принять?
В трубке послышался отдаленный разговор: Толик сообщал Ольге, что Мясников просит немедленно принять его.
Ольга громко спросила:
— А что он хочет?
Толик проговорил в трубку:
— Михаил Юрьевич, а что случилось?
«Зиц-председатель Фунт», — ухмыльнулся Мясников про себя и сообщил:
— Вопрос касается личных дел, поэтому не стоит говорить о нем по телефону.
— Пусть заходит, — послышался отдаленный голос Ольги, и Толик повторил: — Ну, заходи. Ждем.
Михаил Юрьевич, прихватив папку с документами, решив заодно подписать и их, отправился в кабинет генерального директора.
В приемной, проходя мимо секретарши Лены, Михаил Юрьевич невольно вспомнил, что о ней говорила Анжелика.
«Ну и девка»! — пробормотал он, то ли осуждающе, то ли восхищенно и поспешил в кабинет.
Ольга по-хозяйски устроилась в директорском кресле. Толик сидел на диване.
Увидев Мясникова, Ольга приветливо улыбнулась, и протянула ему руку.
— Здравствуй, Миша.
Мясников осторожно подержал в своей руке ее красивую узкую кисть, и с сожалением подумал, что упустил прекрасный вариант, — надо было самому заняться Ольгой. Женился бы на ней, и тогда многих проблем, которые сейчас стоят перед ним, не существовало.
Он бросил косой оценивающий взгляд на Толика: молод, крепок, красив… в борьбе за симпатии женщины с ним трудно соревноваться… впрочем, много ли их молодых и красивых, которым кажется, что они самого господа бога держат за бороду, ныне умирает? Придет время и этот…
Ольга Игоревна спросила:
— Миша, так что за проблемы у тебя?
Мясников сел на стул.
— Ольга Игоревна, проблема не у меня, а у нас. С Игорем что-то неладное.
Ольга удивилась.
— Да что же с ним такого неладного? Вроде здоров.
— Сегодня утром с ним встречалась моя Анжелика, — начал рассказывать Мясников, стараясь говорить короче. — Игорь вел себя странно: уселся на холодной веранде; заявил, что любит Анжелику, но хочет с ней расстаться.
Ольга удивленно перебила:
— Так что у них серьезные отношения?
— Да, как сказать… вместе не живут, но разговор о свадьбе вели, — ответил Мясников и выразил недоумение. — А ты разве не в курсе дел?
Ольга созналась:
— Нет. Он сейчас все больше помалкивает.
Толик подал голос:
— Он обижен нашей свадьбой.
— Вот видишь, — сказал Мясников.
— И все равно, в этом нет ничего странного, — сказала Ольга. — Обычная ревность ребенка к матери.
— Да в этом нет ничего странного, но на встрече с любимой девушкой шпарить монологами, изображая из себя Гамлета, согласись, это необычно! — выложил главный козырь Мясников и желчно процитировал: — «Быть или не быть?»
Толик недоверчиво переспросил:
— И что действительно, Игорь на свидании с девушкой сделал это?
Мясников молча кивнул головой.
Толик обеспокоено прокомментировал:
— Конечно, каждый грамотный человек хотя бы раз в своей жизни читал кое-что из Шекспира, но изображать из себя героев его пьес — дело опасное. Там везде всё кончается плохо. Колют друг друга отравленными шпагами.
Ольга тяжело вздохнула:
— Шпагами сейчас друг в друга, как в те времена, не тыкают, и, тем не менее, в этом деле следует разобраться. Не хватало, чтобы Игорь еще представил себя Наполеоном. Я с ним поговорю.
Толик съехидничал:
— Ну, как же, он тебе так все и выложил! Да он сейчас тебя обходит седьмой дорогой!
Ольга озабоченно проговорила:
— Все равно надо что-то делать. Не сидеть же, сложа руки?
— М-да… У меня тоже куча проблем с Ленькой, — с сочувствием проговорил Мясников. — Не знаю, как оторвать его от дружков-балбесов. Он как телок, — те брякнут какую-либо глупость, а он лезет исполнять. Вот решил отправить его за границу под надзор своего помощника…
Ольга задумчиво проговорила:
— У Игоря почти нет друзей. Вот только с Гришкой шепчется, да еще двое пареньков вокруг него крутятся.
— А что за парни? — поинтересовался Толик.
— Да я их почти не знаю, — сказала Ольга. — Вроде работают где-то у нас.
— Их зовут Роман и Олег, — заметил Толик.
— Знаю этих. Раньше они работали в отделе Игоря. А теперь это мои парни, — сказал Мясников. — Я думаю, с этими ребятами можно найти общий язык. Они помогут нам.
— В чем же дело? — подал голос Толик с дивана. — Зови их. Зачем откладывать дело, сейчас же и переговорим.
Мясников взял телефонную трубку.
— Нина, а где у нас Новиков и Ерофеев?
Выслушав ответ, он проговорил:
— Ну, так пришли их сейчас же в кабинет генерального директора.
Ольга поднялась.
— Толя, ты с этими ребятами сам договорились, чтобы они побеседовали с Игорем. А я поговорю с Гришей. Он парень серьезный, думаю, он поможет мне разобраться, что происходит с Игорем. А ты, Миша… — Ольга обратилась к Мясникову. — Поговори с Анжеликой, пусть снова встретится с Игорем и еще раз переговорит с ним.
Когда Ольга ушла, Мясников кивнул на дверь и по-дружески поинтересовался:
— Ну что, Толик, как хозяйка, строга?
Толик пересел на директорское кресло. Устроившись, пожаловался:
— Ольга тяжеловата на характер. Как с ней жил Коробанов, не представляю.
Мясников криво усмехнулся.
— Э-э, Толя, Коробанов мужик крутой, чуть что — в зубы. Я удивляюсь, как это Ольга осмелилась связаться с тобой… Да и ты мужик бесшабашный. Он мог вас обоих взять в одну руку, а другой прихлопнуть, и только мокрое место бы от вас осталось.
Толик хохотнул:
— Так главное — результат. А результат нагляден — его косточки в земле гниют, а я получаю удовольствие в постели с его женой.
Коротко звякнул телефон внутренней связи. Толик поднял трубку.
— Да!
Секретарь доложила о приходе в приемную двух работников.
Толик поинтересовался:
— Как их фамилии?
Услышав ответ, он приказал:
— Пусть заходят.
Через несколько секунд дверь открылась, в кабинет зашли двое молодых людей и робко остановились около входа.
Толик окинул их изучающим взглядом. Обычные парни, в строгих однотипных пиджаках и белых рубашках с галстуками, в связи, с чем они были почти на одно лицо. Оба среднего роста. Только один был немного повыше. Тот, что повыше, глядел смелее. Толик подумал, что с этим они точно найдут общий язык.
Толик любезно предложил:
— Присаживайтесь-ка, ребята, к столу.
Парни скромно присели на краешек стульев в конце стола.
Толик начал объяснять:
— Вот что ребята, я хотел посоветоваться с вами. Вы же дружите с Игорем Коробановым?
Парень, который повыше, кивнул головой. Другой продолжал настороженно смотреть.
— А вы не заметили в поведении Игоря изменений? — вкрадчиво спросил Толик.
— На нет, — сказал который повыше.
Второй осторожно покашлял и неуверенно добавил:
— Ну, он стал каким-то нервным.
— Вот, правильно, — сказал Толик. — Чересчур нервным он стал. А почему?
— Да кто его знает? — проговорил парень побойчее.
— Тебя как зовут? — спросил Толик.
— Роман Новиков, — настороженно ответил парень.
— Вот что Роман, надо бы это узнать, чего Игорь стал такой нервный? — проговорил Толик.
Роман замялся.
— Узнать-то можно. Но мы вроде бы его друзья, как-то неприлично закладывать своего друга.
Второй кивнул головой.
— Западло это… Друг Игорь нам.
Толик развел руками.
— Жаль…
Он хотел отправить парней, но в разговор вмешался Мясников.
— Ребята, Анатолий Дмитриевич просит не бесплатно сделать это. Он заплатит.
Молчавший до этого парень оживился.
— Ну, так в чем дело, если надо узнать, то узнаем! Да никаких проблем.
— Договорились! — весело произнес Мясников. — Значит, подходите к Анатолию Дмитриевичу через пару дней с информацией.
Когда парни вышли из кабинета, Толик поморщился:
— Однако дешево они продали своего приятеля.
Мясников поднялся.
— Толя, любовь приходит и уходит, а кушать хочется всегда. Парни все прекрасно поняли. Они с самого начала готовы были его сдать, но им требовалось соблюсти приличия. Так что, немного поломавшись, они его и сдали. И не деньги их соблазнили, — они надеются, что, оказав нам услугу, мы потом не забудем их.
— Посмотрим, — сказал Толик. — Все помнят, что Иуда предал учителя, однако никто не хочет вспоминать, что и другие ученики отказались от него.
Мясников хохотнул.
— Толя, это практическая диалектика. Очевидное и невероятное. Земной шар круглый? — Круглый! Очевидно? — Очевидно! А за каждым углом пакости творятся — невероятно!
После встречи с Михайловым Гриша сразу направился в дом Коробановых, чтобы сообщить Игорю о состоявшейся беседе.
Он оставил как обычно машину около ворот и прошел во двор пешком. Ему надо было зайти в дом, а дальше из огромной прихожей, пройти в комнаты Игоря.
Однако на входе в дом он столкнулся с Ольгой Игоревной, которая, как видно было по накинутой на плечи меховой накидке, только что приехала и сейчас в холле давала какие-то распоряжения горничной.
Так как она стояла, загораживая вход, и пройти мимо нее было невозможно, Гриша подался назад.
Но Ольга Игоревна, обернувшаяся на шум за спиной, успела заметить Гришу и озабоченно проговорила:
— Григорий, погоди, у меня есть к тебе разговор.
Гриша замер, дожидаясь пока Ольга Игоревна закончит разговор с горничной. Между тем Ольга Игоревна еще минут пять подробно объясняла, каким образом надо очистить какую-то вазу. Ольга раз десять напомнила, что китайская фарфоровая ваза была очень дорогая и редкая, а потому с ней необходимо особо осторожно обращаться.
Гриша знал, что Игорь ждал от него известий, и уже начал потихоньку нервничать, сожалея, что не вовремя наткнулся на хозяйку.
Наконец Ольга Игоревна закончила инструктаж и направилась в направлении гостиной.
Так как она ничего не сказала, то Гриша, не понимая, следует ли ему идти за ней или он уже ей не нужен, неуверенно сделал несколько шагов вслед хозяйке и затем остановился.
Но Ольга Игоревна оглянулась, и проговорила:
— Иди, Гриша, за мной. Мы сейчас найдем удобное место для беседы.
Она прошла в гостиную. На мгновение остановилась. Мельком оглянулась. Но здесь что-то ей не понравилось, и она пошла дальше. Дошла до двери кабинета Коробанова. Снова остановилась. Немного подумала… И решительно открыла дверь.
Гриша последовал за ней.
Зайдя в комнату, Ольга Игоревна прошла пару шагов внутрь и начала осматриваться. Последний раз она здесь была очень давно.
В кабинете все оставалось, так же как и было при Коробанове. Справа у стены находился стеклянный стеллаж, с какими-то дешевыми спортивными кубками из жести и медалями из потускневшей латуни. Грамоты с еще красными знаменами, фотографии.
Ольга Игоревна подумала, что с тех пор прошли десятки лет, и все это превратилось в хлам, но Коробанов, видимо, дорожил этими безделушками, так как все было аккуратно расставлено, и он даже не подумал выкинуть хотя бы одной бумажки.
Напротив стеллажа стоял диван из мягкой коричневой кожи, два таких же кресла, перед ними низкий журнальный столик. Над диваном опять висели фотографии. На одной из них был изображен Коробанов на соревнованиях: избитое лицо, озлобленный взгляд.
Ольга встретилась с этим взглядом, по ее спине пробежал морозец, и она тут же сняла фотографию и положила на полку изображением вниз.
Рабочий стол с огромным креслом находился в глубине кабинета, у окна. Это был черный огромный двухтумбовый стол с множеством ящичков, на части которых виднелись замочные скважины.
Ольга Игоревна, сев в кресло, машинально дернула ручки нескольких ящичков, некоторые открылись, и в них оказались бумаги. Другие не открылись.
Ольга Игоревна кивнула на стул напротив, предлагая Грише присесть. Сама же придвинула к себе тяжелый, из черного эбонита, аппарат внутренней связи, стоявший на краю стола, и набрала номер.
Дождавшись ответа и окинув еще раз взглядом кабинет, она деловито распорядилась:
— Нина, и вот еще что, уберись в кабинете Коробанова.
Динамик в аппарате был мощный, и Гриша хорошо слышал, что говорилось на другом конце провода.
— Разве там не чисто? — переспросила обеспокоенная домоправительница.
— Чисто, чисто, — сказала Ольга Игоревна. — Но выбрось из кабинета все лишнее.
— Что Вы имеете в виду?
— Ну, стеклянный стеллаж с латунной дребеденью, фотографии. Письменный стол освободи, — с некоторой доли досады произнесла Ольга Игоревна.
— Бумаги выкидывать? — спросила домоправительница.
Ольга Игоревна на секунду задумалась, потом проговорила:
— Бумаги сложи в коробку и оставь в кабинете. Я их сначала просмотрю.
Распорядившись, Ольга Игоревна положила трубку. Закончив важные дела, теперь она могла заняться беседой с Гришей.
Она сложила руки перед собой, как примерная ученица первого класса, и, немного наклонившись вперед, при этом в разрезе блузки приоткрылись белые упругие груди, мягко спросила:
— Гриша, у тебя как сейчас отношения с Игорем?
— Мы дружим, — внешне спокойно проговорил Гриша, старательно отводя взгляд от открывшегося разреза, и поинтересовался: — А что случилось?
— Игорь в последнее время стал вести себя странно, — снизив голос, как будто опасаясь, что их разговор могут подслушивать, произнесла Ольга Игоревна.
Гриша слегка улыбнулся.
— Ничего удивительного. Причины его плохого настроения известны всем — ему не нравится Ваше замужество.
Гриша склонился вперед, и придал голосу доверительный оттенок.
— Знаете, это обычное психологическое проявление. Сын всегда считает, что его мать может принадлежать только ему. По теории Фрейда, людьми движут половые инстинкты, а потому любой мужчина в других видит своих соперников…
— Понятно, — перебила Ольга Игоревна и, улыбаясь, поинтересовалась: — Интересно, Гриша, ты также своей матери объясняешь теорию Фрейда?
— Нет, Ольга Игоревна, все это она уже знает, — сказал, улыбаясь, Гриша. — Я ей это сказал раньше, когда учился в первом классе. Но вы поинтересовались, почему у Игоря плохое настроение, и я вам попытался объяснить.
— Хорошо, меня он ревнует, — проговорила Ольга Игоревна, также улыбаясь, и задала вопрос: — Ну а почему он объявил Анжелике, что хочет с ней расстаться?
С губ Гриши исчезла улыбка. Он удивленно воскликнул:
— Не может быть! Когда он это сделал?
— Сегодня, — сказала Ольга Игоревна, также перестав улыбаться. — Причем сделал он это в необычной форме: заставил ее прийти на холодную веранду в кафе, прочитал ей зачем-то монолог Гамлета насчет «быть или не быть».
— Это необычно, — согласился Гриша. — Здесь Игорь перегнул палку. И я могу только предположить — Игорь в последнее время почему-то опасается за свою жизнь, поэтому он перенервничал.
— А я боюсь, что это не обычный нервный срыв, а болезнь, — задумчиво проговорила Ольга Игоревна и добавила: — Но к психиатрам пока не хотелось бы обращаться. Об этом могут узнать.
Гриша осторожно поинтересовался:
— А у вас в роду или у Николая Андреевича были… ну, отклонения?
— Душевнобольные? — спросила Ольга Игоревна.
— Ну, в общем-то…
Ольга Игоревна на некоторое время задумалась, но потом вполне уверенно ответила:
— Нет! Ни у меня, ни у Коробанова. Разумеется, если не считать бокс психическим заболеванием.
— Ну, тогда не стоит спешить с обращением к врачам, — подтвердил Гриша.
— Хорошо, — облегченно выдохнула воздух из груди Ольга Игоревна. — Надо некоторое время присмотреть за Игорем. А там видно будет.
Она обратилась к Грише:
— Гриша, я понимаю за другом следить нехорошо, но, пожалуйста, выполни мою материнскую просьбу — последи за ним, надо выяснить, нет ли в его поведении других признаков болезни.
Гриша поднялся со стула и заверил:
— Ольга Игоревна, поверьте, всем, чем можно помочь, я вам помогу. Игорь мне друг, и его здоровье не может меня не волновать.