Пришествие князя тьмы

Глава 24

Я с трудом разлепил тяжелые веки, безуспешно пытаясь сфокусировать взгляд на потолке. В голове словно целый оркестр грохотал, виски нещадно ломило, а во рту будто кошки нагадили. Вот тебе и последствия ночных возлияний, чтоб им пусто было!

Кое-как приподнявшись на локтях, я обвел мутным взором комнату. Гром дрых, свесив руку и похрапывая. Судя по его помятой физиономии, приятеля мучил не менее сильный абстинентный синдром. Ну еще бы, столько портвейна хлестать — это ж уму непостижимо!

— Эй, подъем, — просипел я, с трудом ворочая языком. — Поспать успеешь, когда сдохнешь. А нам, между прочим, на практику скоро.

Гром лишь страдальчески застонал, накрывая голову подушкой. Ясен пень, ему сейчас меньше всего хотелось тащиться незнамо куда. Но делать нечего — служба зовет. Сами ж напросились, теперь не отвертеться.

Я с кряхтением поднялся и побрел умываться. По пути подобрал валяющиеся вещи, брезгливо принюхиваясь — мда, после вчерашних кабаков одежда насквозь пропахла кислятиной и прогорклым дымом. Придется терпеть, не до стирки сейчас.

Плеснув в лицо ледяной водой из кувшина, я почувствовал себя немного лучше. Мозги прояснились, а желудок перестал настойчиво проситься наружу. Эх, знал ведь, что от людского пойла один вред — так нет, поддался! Больше ни-ни, и на километр к этой отраве не подойду.

Вот ведь поразительно, насколько человечество любит себя травить всякой дрянью. Что портвейн этот проклятущий, что вонючий табак, что дурман-зелья всякие — все лишь бы мозги отключить да потешить низменные страстишки. И ведь главное — искренне верят, будто без одурманивающих веществ и жизнь не мила!

Мы, демоны, конечно, тоже не ангелы. Но по крайней мере, своей гордостью не разбрасываемся почем зря. Не опускаемся до скотского состояния по доброй воле. Вот как по мне — так всю эту алкогольно-наркотическую муть вообще под корень извести надо. Чтоб неповадно было.

Ладно, что-то я не в ту степь понесся. Пора Грома на ноги поднимать. Я решительно сдернул с друга одеяло и рявкнул так, что у самого в ушах зазвенело:

— А ну, подъем, сачок! Живо оделся и привел себя в божеский вид! У нас десять минут на сборы, потом ноги в руки — и вперед.

Гром заворочался, испуганно моргая покрасневшими глазами. Кажется, до него начал доходить масштаб грядущей задницы. Он подскочил как ошпаренный и принялся судорожно натягивать портки, то и дело спотыкаясь и чертыхаясь. Я лишь ухмылялся, глядя на его потуги. Ничего, авось, хоть похмелье вытрясет по дороге.

Наконец, мы более-менее пришли в себя и выползли из комнатушки. На лестнице уже толпился народ, с зеленоватыми рожами и мутными взглядами. Я узнал нескольких из вчерашнего вертепа — вон тот хлыщ яростно проигрывал в карты, а та размалеванная девка увлеченно обжималась по углам. Но сейчас все они выглядели сущими аристократами — холеные, надменные, разодетые. Поди догадайся, что на деле та еще гнильца, алчная и искушённая зеленый змием.

Пробравшись сквозь толпу постояльцев, мы вывалились на крыльцо. У коновязи уже дожидался отцовский экипаж, поблескивая золоченой резьбой. Грому вздохнул и обреченно поплелся к карете, кутаясь в кафтан от утренней мерзлоты. Я последовал за ним, мысленно готовясь к долгой тряске по ухабам.

Забравшись в душное нутро и рухнув на сиденья, мы принялись ждать Вукола. Гром нервно ерзал, то и дело высовываясь в окно и вглядываясь вдаль. Его явно терзало нехорошее предчувствие.

— Странно это, — пробормотал он, кусая губы. — Батя же обычно пунктуальный, как часы. А тут на тебе — самое важное дело, и такая задержка! Не к добру это, ох, не к добру. Наверняка опять загулял, старый хрыч.

Я мрачно хмыкнул, откидываясь на подушки. Меня и самого одолевали сомнения — слишком уж подозрительно вел себя почтенный купец Ерофеев. Возможно ли, что его визит как-то связан с моей персоной и вчерашним конфузом? Слишком много совпадений для одного дня, если вдуматься.

Но додумать я не успел. Дверца кареты распахнулась, и в салон ввалился взмыленный Вукол. От него за версту разило перегаром и потом, а взгляд мутных глазок бегал из стороны в сторону. Гром при виде отца скривился и попытался отодвинуться подальше, явно ожидая очередной порции нотаций и упреков. Однако, к нашему удивлению, Вукол повел себя на редкость добродушно и приветливо. Казалось, ему и вовсе не доложили о вчерашних происшествиях — уж больно беззаботным выглядел почтенный купец.

— Ох, и загулял я вчера, ребятки! — жизнерадостно гаркнул он, плюхаясь на сиденье. — Еле ноги дотащил с утра пораньше. Вы уж простите старика, что заставил ждать. Годы, знаете ли, не те уже. Ну да ладно, в путь-дорогу пора!

Мы с Громом переглянулись и дружно пожали плечами. Видимо, Вуколу и впрямь не донесли о моих ночных «подвигах». Что ж, тем лучше — меньше расспросов, больше шансов выйти сухим из воды.

— Да ничего, отец, бывает, — осторожно пробормотал Гром, ерзая на месте. — Мы тоже вон, отдохнули славно, грех жаловаться. Обошлось без эксцессов, все чинно-благородно.

Ну да, конечно, какие уж тут эксцессы! Всего-то подпольный игорный дом, зомби-гвардеец да мои демонические кульбиты. Сущие пустяки, недостойные внимания столичного бомонда.

Вукол добродушно хохотнул, хлопнув себя по необъятному брюху:

— Ну и славно, ну и ладно! Оно и к лучшему, что погуляли всласть. Теперь, глядишь, за ум возьметесь да службу царскую ревностно нести будете. Государь-то наш страсть как дисциплину уважает, так-то!

Некоторое время мы ехали молча, погрузившись каждый в свои мысли. За окном мелькали унылые пейзажи, навевая тоску. Я машинально теребил завязки камзола, прикидывая, как бы половчее разузнать про загадочного Разумовского. Уж больно подозрительная личность, прямо злодей из дешевого романа.

Наконец, я решился нарушить молчание и как бы невзначай поинтересовался:

— Дядька Вукол, а вот скажите — что это за птица, господин Разумовский? Я давеча краем уха слышал, будто он при дворе большую силу имеет.

Купец от неожиданности вздрогнул и затравленно огляделся по сторонам, словно в тесной карете мог прятаться шпион. Убедившись, что посторонних нет, он заговорщицки наклонился и почти шепотом произнес:

— Тсс, Ванька, ты это… Не при всех такие вещи болтай. Разумовский — он птица высокого полета, почти что правая рука государя. Чихнуть без его ведома не моги, а то поплатишься.

— И что, выходит, даже император его слушается? — не удержался я от вопроса. Вукол нервно дернул щекой и покосился на дверцу кареты, словно ожидая подвоха.

— Сам-то император не лыком шит, скажу я тебе. Хватка у него ого-го, живо на горох поставит, если что. Но вот Разумовский… Этот и похлеще будет. Хитер, как лис, и на расправу скор. С таким шутки плохи, ой, плохи.

Я внутренне похолодел. Час от часу не легче! Мало того, что этот тип, судя по всему, по уши в грязных делишках, так еще и власти немерено имеет.

— Да уж, влиятельная особа, — пробормотал я, лихорадочно соображая. — Небось и меток всяких имеет видимо-невидимо?

Вукол округлил глаза и замахал на меня руками:

— Ты что, парень, никак сдурел? Такие вещи вслух говорить — себе дороже. Конечно, имеет! Да еще какие — четыре штуки, слыхано ли дело? И перстов соответствующих, стало быть, тоже четверо. И все — сущие исчадия ада, каждый краше другого. Ну хоть до статуса Длани пока не дорос!

У меня аж дыхание перехватило. Это ж сколько силищи в одних руках сосредоточено.

— А что за статус такой — Длань? — встрял в разговор Гром, до сих пор помалкивавший. — Никогда о таком не слыхал.

Вукол смерил его уничижительным взглядом и процедил:

— Эх, темнота… Длань — это… ну почти, земной бог. Ну, или полубог. Если у мага пять меток прорежется и пятерых перстов подчинит — все, приплыли. Такая сила будет, что никакой император не указ. Хошь — на троне восседай, хошь — судьбы вершить изволь. Но такого уже век с лишним не случалось, и слава яйцам.

Мы с Громом ошарашено переглянулись. Кажется, влипли мы по самое не хочу. Если этот Разумовский и впрямь на полпути к статусу местного божка, то не приведи господь ему дорожку перейти. А учитывая мои способности и амбиции — шансы нарваться раньше времени, ну очень велики.

Наконец, после долгой тряски по ухабистым дорогам, наш экипаж с грохотом вкатился в ворота военного лагеря, где должна была проходить практика. Вукол, к моему удивлению, не стал провожать нас до места, а просто высадил у входа и с важным видом напутствовал:

— Ну, ребятки, вот вы и на месте. Смотрите мне там, не подкачайте! Служите исправно, начальство слушайтесь, перстов не обижайте. И главное — далеко от лагеря не отлучайтесь, мало ли что. Не ровен час, сгинете в этой глухомани — и поминай как звали. Ну, с богом, что ли! А ты… — обратился он к персту Грома. — Береги этих двух!

С этими словами он хлестнул лошадей и был таков, оставив нас на пыльной дороге. Мы недоуменно переглянулись — вот тебе и торжественная встреча будущих защитников отечества! Ни тебе караула, ни духового оркестра.

Делать нечего — пришлось тащиться в расположение части своим ходом. И чем дальше мы углублялись в лагерь, тем сильнее росло недоумение. Вокруг царила просто-таки неестественная тишина, словно все живое вымерло. Ни души не видать, только ветер гоняет клочья сена, да грачи горланят на деревьях.

— Вот те на! — присвистнул Гром, озираясь. — Никак и впрямь война началась без нашего ведома? Гляди, кругом ни единой живой души! Куда только подевались, а? Не иначе как сквозь землю провалились.

Я мрачно хмыкнул, оглядывая унылый пейзаж. Что-то здесь нечисто, прямо нутром чую. Не могли же все разом испариться, в самом деле! А ну как враг с тылу зайдет, что им противопоставить? Пару перепуганных салаг вроде нас? Тьфу ты, стыдобища!

— Смотри-ка, — толкнул меня локтем Гром. — Никак, еще олухи на подходе. Точно наши, по мундирам видать. Ну хоть какая-то живность в этом болоте, и то радость.

Я повернулся в указанную сторону и невольно присвистнул. К воротам лагеря и впрямь приближалась знакомая компания: Анна с Ириной, при полном параде, а чуть поодаль — Дмитрий в компании Алексея.

Надо признать, девицам военная форма была весьма к лицу. Зеленый мундир выгодно подчеркивал точеную фигурку Анны, облегая каждый изгиб, словно вторая кожа. Тонкая талия, высокая грудь, крутые бедра — все это буквально просилось в объятия. Тьфу ты, наваждение!

Впрочем, Ирина в своем мундирчике смотрелась не хуже. Может, не такая яркая, как подруга, зато сколько скромного очарования!

Меж тем наши одногрупники приблизились вплотную, и я сразу приметил, что у каждого при себе личный перст. Все, кроме Шереметьева — тот почему-то явился один, без своей хваленой Снежки. И судя по кислой роже, не в духе был аристократ. Еще бы — такой королевич, а без почетного эскорта, срамота!

— Привет-привет, служивые! — гаркнул я, хлопнув Алексея по плечу.

Дмитрий вспыхнул и зло сверкнул глазами. Я лишь ухмыльнулся и небрежно отмахнулся, давая понять, что его выпады мне до одного места.

— Кстати, чуть не забыл… о моем выигрыше, — как бы невзначай бросил я, глядя на Шереметьева в упор. — Что-то не вижу я подле тебя нашей снежной королевы. Настасьей, кажется, кличут? Никак, запамятовал о долге своем, а, Димочка?

Дмитрий дернулся как от пощечины и прошипел, брызгая слюной:

— Не твоего ума дело! И нет никакого долга — ты жульничал на арене, все видели. Так что можешь засунуть свои хотелки себе в…

— Да как ты смеешь! — взревел я, шагнув вперед. В груди заклокотала ярость, по венам будто кипяток разлился. Вот же сучье семя белобрысое!

Не знаю, чем бы кончилась эта перепалка, но в последний миг между нами вклинилась Анна и с силой растолкала в стороны, сверкая очами как.

— А ну, тихо! — прикрикнула она, и мы с Дмитрием невольно стушевались. — Вы вообще о деле подумали? Или так и будете по пустякам собачиться, пока тут непонятно что творится?

Мы с Шереметьевым недружно засопели, но перечить не стали. А ведь девка дело говорит! Не время сейчас друг другу морды бить, когда вокруг черт-те что деется. Сперва нужно в обстановке разобраться, а там видно будет.

— А пошли-ка на звуки, — предложил я, кивнув в сторону дальних казарм. — Вон, слышите? Будто шум какой-то, гам стоит. Никак, вся честная компания там развлекается, пока мы тут сиротами брошенными стоим.

Идея показалась дельной, и наша группа двинулась вглубь лагеря, ориентируясь на неясный гвалт, доносящийся издалека. Чем ближе мы подходили, тем отчетливее становились крики, улюлюканье и злобный рев, больно уж на гладиаторскую потеху звуки смахивали.

Наконец, мы вышли к просторному плацу, обнесенному высокой изгородью. И дружно застыли, пораженные открывшимся зрелищем. Перед нами раскинулось невероятное скопище народа — сотни, нет, тысячи солдат, курсантов и прочего военного люда. Они заполонили все свободное пространство вокруг огромного сооружения, возвышавшегося в центре лагеря.

Присмотревшись, я понял, что это гигантская арена — в десятки раз больше той, что мы видели на ярмарке. Массивные стены из бревен и досок образовывали неправильный круг, а внутри виднелся песчаный пятачок, окруженный трибунами. Но что там происходило — с нашей позиции разглядеть было невозможно. Обзор напрочь перекрывала беснующаяся толпа.

— Ничего не видно! — разочарованно протянула Анна, привстав на цыпочки. — Одни спины и затылки, будь они неладны. И это, блин горелый, называется военный лагерь? Их на передовую, дармоедов, а они тут игрища устраивают.

Гром тоже приуныл, но вдруг его осенило:

— Слышите, а давайте-ка на эту штуковину залезем! — он кивнул на приземистую деревянную конструкцию неподалеку, видимо, оставшуюся от какой-то стройки. — Глядишь, хоть одним глазком на арену посмотрим. А то любопытство прям жуть как распирает!

Мы с ребятами переглянулись и дружно кивнули. А что, мысль здравая. Все лучше, чем тут торчать истуканами, ни черта не видя. В конце концов, раз такая свистопляска — грех не поглазеть, пока не разогнали.

С гиканьем и руганью мы ломанулись к лесам, распихивая локтями возмущенно гудящую толпу. Кто-то огрызался, кто-то сам пытался пролезть, но куда им против нашего слаженного натиска. Не прошло и пары минут, как мы уже гордо взирали на округу с верхотуры, щурясь от бьющего в глаза солнца.

То, что мы увидели на арене, повергло всех в шок. По песку металось несколько мощных перстов, яростно атакуя друг друга всеми возможными способами. В ход шли когти, клыки, струи пламени, водяные хлысты и ледяные копья. Вспышки стихийной магии слепили глаза, земля содрогалась от ударов чудовищных лап. Это было жутко и завораживающе одновременно.

— Ух ты, глянь, че творят! Жаль лиц не видно! — восхищенно присвистнул Гром, свешиваясь вниз. В его глазах плясали черти, так и тянуло в гущу побоища. — Вот это я понимаю, размах! Эх, туда бы моего Терентия.

Я смерил его насмешливым взглядом и процедил:

— Ага, ты его не тренируешь даже!

Гром насупился и показал мне неприличный жест, но возражать не стал. Ну а что, правда ведь — куда его истукану против матерых вояк. Я и сам, признаться, слегка обалдел от такого размаха. Это тебе не игрушки, а самый настоящий гладиаторский бой. Небось, и на тотализаторе неплохо зарабатывают, скоты.

— Вы как хотите, — сказал Дмитрий уже слезая вниз. — А я туда! Покак все не закончилось!

Мы дружно ринулись вниз, стремясь пробиться сквозь толпу поближе к арене. Никто и не думал прятаться или стесняться — в конце концов, мы такие же полноправные зрители, имеем право поглазеть на невиданное действо.

Гром так вообще вприпрыжку несся, позади своего Терентия — здоровенный перст с ручищами-кувалдами сметал толпу открывая путь.

Я невольно покосился на приятеля:

— Слышь, может, приструнишь своего бугая? Еще кого покалечит, отвечать потом замаешься.

Но Гром лишь отмахнулся, сверкая глазами:

— Не боись, Ванька! Терентий не подведет. Он свою силу знает!

С этими словами он ринулся вперед с удвоенным пылом.

По мере приближения к арене гвалт толпы нарастал, превращаясь в неумолчный рев. Казалось, еще чуть-чуть — и лопнут барабанные перепонки. Люди вокруг беснуются, орут, трясут кулаками.

Наконец, мы пробились в первые ряды. Да тут не арена — тут целый амфитеатр! Магические вспышки слепят глаза, от грохота закладывает уши. Языки пламени лижут трибуны, ледяные шипы взрезают песок. В воздухе висит сизый туман, пахнет кровью и палеными шкурами. Это уже не игрища — это самая настоящая бойня.

Гром восторженно завопил и вскинул кулак, подбадривая дерущихся. Терентий на удивление тоже взревел. Даже Дмитрий с Алексеем, поначалу державшиеся особняком, принялись азартно следить за схваткой, то и дело охая и подпрыгивая.

Я же лихорадочно шарил взглядом по толпе, высматривая начальство. Негоже простым солдатам такие игрища без присмотра затевать.

Наконец, увидел. На возвышении, стилизованном под императорскую ложу, вальяжно восседал генерал Всеволод Аркадьевич со свитой. Все при параде — эполеты, аксельбанты, сапоги надраены до блеска. Вокруг увивались подхалимы рангом пониже, подливали вино в кубки, что-то нашептывали на ухо.

Но были там и другие — штатские, судя по одеяниям. Видать, приближенные или советники. Важные шишки, не иначе — уж больно гонора и спеси, аж за версту разит. Сидят, лыбятся, трындят о своем. Смех их доносится даже сквозь гвалт толпы — визгливый, неприятный, кровищей наслаждаются.

Я раздраженно отвернулся и глянул на своих. Гром с Терентием по-прежнему неистовствовали, надсаживая глотки. Дима с Лехой тоже вошли во вкус — то и дело вскидывали кулаки, подбадривая дерущихся.

Анна стояла чуть поодаль, сжимая в ладони руку своего агниса. Бедная девка, видать, переживает за огненного. Ирина жалась рядом, вцепившись в руку голема. Хоть эти двое еще не растеряли мозгов, и догадываются что ждет их перстов.

Неожиданно рев толпы начал стихать. Сначала умолкли передние ряды, потом волна докатилась до галерки. В считанные мгновения над ареной повисла звенящая тишина. Люди таращились на помост, где поднялся генерал.

— Ну что, бойцы! — пророкотал он, обводя трибуны цепким взглядом. — Думаю, разминки нам достаточно. Подать сюда ту, ради которой весь сыр-бор!

По его знаку распахнулись дальние ворота, и на арену вытолкали закованную в цепи девушку. Обнаженная, истощенная, со спутанными черными волосами — она больше походила на загнанного зверя, чем на человека.

Я застыл, не веря своим глазам. Не может быть! Эта девушка-метаморф… жива! Ее пронзительный взгляд и дикую, необузданную ауру ни с чем не спутаешь. Тогда она показалась мне странной, не от мира сего. Я был уверен, что ее уже нет в живых — слишком опасна, слишком своенравна. Но, похоже, ошибся.

Метаморфы — редчайший вид перстов, о них мало что известно. Было время изучить этот вопрос. Говорят, они способны обращать против врага его же силу, поглощать чужую магию и превращать в свое оружие. Только вот как именно это происходит — тайна за семью печатями. У каждого метаморфа свой особый дар, уникальный и непредсказуемый.

Толпа неистовствовала, то вскрикивая от восторга, то охая от ужаса. Еще бы! Не каждый день увидишь, как хрупкая девушка в одиночку будет расправляется с десятком матерых перстов. Цепи с лязгом упали на песок, и пленница выпрямилась во весь рост, гордо вскинув голову.

Боже правый, какова! Даже сейчас, она казалась воплощенным совершенством. Точеная фигурка, округлые бедра, высокая упругая грудь. Длинные черные волосы змеями вились по плечам, обрамляя точеное лицо с пронзительными черными глазами.

Но стоило вспомнить, на что она способна — и душу охватывал трепет. Эта красота, эта сила… Не женщина — ходячий кошмар, разящий без пощады. С такой рядом мужиком себя не ощутишь — скорее, мышью.

И все же, как ни странно, страха я не испытывал. Скорее, восхищение и любопытство. Было в этой девушке что-то неуловимо близкое, почти родное. Словно встретил истинную пару, о которой грезил всю жизнь, сам того не ведая. Ту, что поймет и примет без лишних слов — и человеческую натуру, и демоническую суть.

Гром, кажется, что-то вопрошал, толкал в бок, но я не обращал внимания. Взгляд будто прикипел к пленнице, жадно ловя каждое движение, каждый жест.

Те, кто притащил ее на арену, торопливо, опрометью бросились прочь. Еще бы — никому не хотелось становиться первой жертвой разъяренной фурии. Но один не успел.

Девушка резко развернулась, вперив пылающий взгляд в замешкавшегося стражника. Её глаза полыхнули нестерпимо-ярким светом, и несчастный вдруг взвыл, хватаясь за голову. Кровь тонкими струйками побежала из ушей и носа, а затем солдат рухнул замертво, нелепо подвернув ноги.

От такого зрелища по спине невольно пробежал холодок. Это ж какой силищей надо обладать, чтобы вот так, одним лишь взглядом, выжечь человеку мозги?

Остальные персты пока стояли по периметру арены, настороженно прислушиваясь. Одни нервно елозили по песку ногами сжимая кулаки, длинные хвосты антропоморфов били по бокам. Все ждали команды генерала, но пока не решались атаковать.

А пленница тем временем обводила их хищным прищуром, чуть склонив голову набок. Растрепанные черные пряди разметались по плечам, придавая ей сходство с порождением ночи. Даже отсюда было видно, как тяжело вздымается её грудь, втягивая воздух сквозь стиснутые зубы.

— Бедняжка! — вдруг послышался полный сострадания голос Ирины. Девушка отвернулась, уткнувшись мне в плечо. Её била крупная дрожь — видать, происходящее на арене повергло в шок впечатлительную барышню.

А я не мог оторвать взгляд от степной девушки, пожирая глазами каждый изгиб божественного тела. Внутри закипала ярость, ударяя в виски. Лишь огромным усилием воли я сдерживал рвущийся наружу гнев, удерживая себя на месте.

Как же хотелось броситься на арену и встать с ней плечом к плечу! Спасти, защитить, укрыть.

Но я понимал — стоит сейчас вмешаться, и моей карьере конец. Вылечу из академии в два счёта, а заодно и из армии с треском вышвырнут. Какое уж там возрождение рода — впору будет о куске хлеба переживать.

Оставалось лишь бессильно скрипеть зубами, глядя, как десятеро тварей кружат вокруг одной-единственной женщины как стервятники. Пусть невероятно сильной, пусть опасной — но женщины!