Притяжение, будь рядом, когда я умру

– Вот именно: Шанель, а не Мэтт.

– Когда у меня не получается, Мак кормит его с ложечки и таскает кефир из иранского магазина, за свой счёт при том, а у неё и так концы с концами никогда не сходятся. Так что давай, не выделывайся и подключайся.

– Мама, я всё понимаю, но мне это неудобно. Поэтому вы уж с Мак как-нибудь сами.

– «Как-нибудь сами» не выходит твоими же молитвами: Мак взяла неделю за свой счёт, потому что прооперированная тобой собачка лежит, а Мак за ней ухаживает. Вот и надо тебе было опять свой нос совать, куда не просят?

– Что и собачку надо было оставить помирать? Ну тогда бы Мак точно неделю отгулов не взяла, для похорон и дня хватило бы. А вообще, ты права, если бы не моя самодеятельность, то и разговора бы этого не было.

– Ива… представь, каково это мужчине очнуться с переломанными ногами и руками, с проломленной головой и дырой в груди, и при этом не помнить ни кто он, ни что с ним случилось, и понимать – а он это уже понимает, поверь – что у него никого нет. Он уже спросил о своей матери, и мне пришлось сказать, что она умерла.

– А о жене, о ребёнке спрашивал?

– Нет, Ива. Не спрашивал. И нет, о ребёнке ему ещё тоже не сказали.

– Как это?

– Вот так это. Скажут, когда время придёт.

У Ивы на пару мгновений перестало биться сердце.

– Знаешь, дочь, это так странно…

– Что именно?

– Ты ведь всегда была такой милосердной, хоть и не очень эмоциональной, жалеешь людей и животных, так сказать, с холодной головой. А к нему почему так жестока – не понимаю. Жизнь ему, считай, спасла, сохранила – это молодец. Но ни разу не прийти, не поинтересоваться, как он… а вы ведь так дружили в детстве, а Шанель как тебя любила!

«Шанель, а не он, и я его навещала», – подумала про себя Ива.

– Знаешь, а я ему про тебя рассказывала, как дружили, как бегали вместе, как чёлку он отрезал тебе кривую…

– Зачем?

– Ну, как зачем. Человек ничего не помнит. Надо же ему хотя бы попытаться помочь… Я думаю, ты могла бы. Уверена в этом.

– Что, прям совсем ничего не помнит?

– Нет, не помнит. Он-то и просыпается не часто, но дозировку ему с сегодняшнего дня прилично понизили – слишком уж долго на наркотиках. Значит, будет бодрствовать дольше. Ну и представь, каково ему будет. Обычно в таких делах очень родня помогает, а тут… даже Мак не будет, и я сегодня буду занята на операциях. Он один будет. Наедине со своими ранами и беспамятством.

– Хорошо. Чем ты его кормишь?

– Там в холодильнике найдёшь чернику – я купила свежую. В тумбочке семена чиа и орехи. Орехи я заранее дозировала по назначению врача. Всё это разбей блендере – том, который у нас для смузи – и отвези ему. Он сам это выпьет. Но я ему обычно ещё тёплый бульон делаю и по ложечке даю – он пока вставать совсем не может, даже подниматься.

Отключив телефон, Ива отправилась в ванную: сегодня вместо пробежки придётся ехать в больницу. После – на работу к девяти.

Увидев себя в отражении зеркала ванной, она заглянула прямиком в собственные глаза.

– Почему я думаю о том, о чём не хочу думать? – спросила она у самой себя. – Почему люди так важны, если умирать я буду наедине с собой? Люди – деревья у обочины. Мелькают, пока едешь, а там, в конце пути… вообще, ничего не важно. Он один из многих. Он просто мелькнул в моём окне. Проткнул, правда, больно поцарапал, но не смертельно же, так что, это не считается. Стёб не опасен для жизни, даже полезен, потому что держит в тонусе. Держит всех. И слабых – не фиг зевать, если не хочешь тумаков, и сильных – грех пропускать возможность развлечься. Дорога-то скучная. Мельтешня одна. А в конце – одиночество.

Приблизив лицо вплотную к зеркалу, Ива позволила себе быть искренней, а потому в её голосе отчётливо слышалось отчаяние:

– Ну и почему, блин, мне так… остро? Ведь я еду по дороге, и никто не ждёт меня в конце. Его не будет рядом, когда я стану умирать. Его не будет.

Ива смиренно вышла из дома, и не без грусти взглянув на свою новенькую Теслу, вот уже несколько дней прикованную к одному месту, села в свой старый, как мир, пикап. Он, того и гляди, собирался развалиться прямо на дороге, но выбора у Ивы не было: все моечные в округе сошлись в одном и том же мнении – обивку заднего сидения никак не отмыть, а только менять. Стоило ей только открыть заднюю дверь, а работнику сервиса увидеть залитое человеческой кровью сиденье, как он тут же начинал мотать головой и твердить, что такие заказы они не делают.

Ива подумала было попробовать отмыть машину сама, но что-то ей всё время мешало. Так и стояла её небесно-кобальтовая Тесла на приколе.

Лицо Мэтта было перекошенным от боли: вцепившись в поручень над головой, он силился приподняться и занять вертикальное положение.

– Стойте! – крикнула ему Ива. – Что вы творите? Вы же сами себя калечите!

Мэтт застыл, услышав её голос. Лицо его выровнялось, повязки на скуле больше не было – рану стягивал специальный полупрозрачный пластырь, но лучше бы он был матовым. От вида раны Ива, принимающая роды у коров, свиней и коз, практически ежедневно штопающая собак и кошек, почувствовала, как земля уходит у неё из-под ног. Почему-то раньше она об этом совсем не думала, и только теперь вот поняла, что красивое лицо отныне и навсегда изуродовано. Шрам – это, конечно, не конец света, но… Ива ни разу в жизни не признавалась себе в том, что на её скромный вкус у Мэтта самое красивое лицо в мире. А теперь вдруг призналась, что да – он был красив. Был.

Сегодня его глаза выглядели гораздо лучше: кровавое стало просто розовым, чёрное вернулось в нормальный свой размер булавочной головки, а на освободившееся место выступила привычная зелень – глубокий, мерцающий золотом болотный цвет.

Ива решительно подошла ближе, но только она знала, чего стоила ей эта решимость.

– Зачем вы поднимаетесь?

Он смотрел в упор и не думал отвечать.

– Вам нельзя подниматься. Швы ещё недостаточно зажили, могут и разойтись. Вам это нужно?

Он молча опустил плечи на кровать, но продолжил смотреть на неё из-под приопущенных век.

Ива почувствовала, как ускоряется её сердцебиение.

Если бы не амнезия, у её матери не было бы доводов, способных привести Иву к этому человеку, как сильно бы он в ней не нуждался.

– Это завтрак.

Ива сухо протянула высокий пластиковый стакан с жижей, которой когда-то давно насиловала и себя. Но сочувствия к Мэтту у неё не было.

Мэтт взял его, не отрывая от неё глаз.

– Приятного аппетита и всего хорошего.

Ива дёрнулась, было, к выходу, но путь ей преградила дородная материнская грудь.

– Вот суп – дай ему. Я уже разогрела. О, Мэтт! Не спишь? Привет. Всё хорошо? Я буду на операции часа три-четыре, если, даст бог, на дольше не затянется.

Ива стиснула зубы и вернулась обратно, села на стул, одиноко торчащий около кровати. Дрожь в пальцах мешала ей снять пластиковую крышечку с картонной ёмкости с бульоном, так что пришлось сделать глубокий вдох-выдох, как когда-то в студенчестве перед первыми операциями.

Окунув ложку в бульон, она протянула её Мэтту.

– Я сам… – наконец произнёс до боли знакомый, и до боли другой голос. Он был взрослым, хриплым, каким-то пугающе опытным.

С ложки на его грудь шлёпнулась жирная капля. Они оба посмотрели на место её посадки, правда мысли у каждого были совершенно разные.

– Открывай рот, пока весь суп не очутился на тебе, – резко приказала Ива.

И рот Мэтта открылся как-то сам собой.

Она на повышенной скорости вливала в него одну ложку за другой и старалась не думать о том, что раньше на его груди волос не было. Ну, по крайней мере, когда она видела эту грудь обнажённой в последний раз – а было это лет в пятнадцать на озере – волос на ней точно не было.

Ещё Иве вспомнился случай. Ей тогда было семнадцать, а Мэтту восемнадцать, они не общались и почти никогда не виделись: Мэтт, хоть и был ещё школьником, уже водил машину, а Ива, хоть и являлась студенткой на факультете биологии UBC (Университет Британской Колумбии), ездила на учёбу на автобусе. Дружить они больше не дружили, и даже случайно встречались крайне редко. Тот раз был как раз таким – крайне редким и случайным. У Мэтта была длинная чуть ли не до середины бедра футболка и широченные джинсы, штанины которых нависали над его конверсами и местами касались пыльной дорожки. Он был в наушниках и, казалось, не замечал мир вокруг себя, в том числе и Иву, а она топала следом и любовалась его затылком. Тогда Ива впервые поняла, что Мэтту очень повезло с волосами: они были благородно тёмными, но не чёрными, и лето высветляло их немного загибающиеся концы, делая их каштановыми, а на самых кончиках и вовсе – золотыми. В тот день Мэтт выглядел так, словно давно не стригся – чёлка почти полностью скрывала его глаза, а волосы на затылке так отрасли, что уже доставали до плеч.

Ива моргнула, чтобы поскорее прогнать видение, ещё торопливее набрала очередную ложку супа и невольно коснулась глазами подбородка Мэтта, который едва поспевал глотать. На нём была приличная щетина.

Его бы побрить… да и голову вымыть бы не мешало, подумала Ива, но решила, что пусть этим займётся кто-нибудь другой.

– Всё, – объявила она и продемонстрировала Мэтту пустой контейнер.

Ива встала, подошла к распределителю на стене, выдернула из него парочку салфеток, вернулась, одним движением вытерла накапавший на грудь Мэтта суп.

– Чего ты такая… худая… Эва?

Сердце Ивы замерло – так называл её только один человек в мире – мальчик Маттео Росси.

Взгляд Мэтта медленно скользил по её телу, и она почувствовала, что у неё потеют ладони. Вслед за ним она тоже опустила на свою грудь глаза, увидела бейджик с собственным именем и выдохнула – прочитал!

Да, он ведь всегда читал её имя неправильно! Просто на итальянском оно произносится как «Эва», и лет в десять он ей как-то сказал, что у неё самое красивое имя – библейское, имя «начало начал», потому что от Евы родились все люди, и как же это нелепый английский язык так умудрился исковеркать такое прекрасное имя и превратить его в Иву?

– Я Ива, – ответила она.

И ушла.

А Мэтт смотрел в след женщине, которую он почему-то знал и не знал, и спрашивал себя, почему у неё такие острые плечи? В голове у него Курт Кобейн пел о человеке, который продал мир. [Nirvana – The Man Who Sold The World].

В последующие два дня, когда приходила Ива, Мэтт спал. В первый раз она тихонечко подошла к его прикроватному столику на колёсиках, бесшумно поставила на него контейнер с жижей и разогретый суп. Затем сбегала к поильнику в коридоре и набрала полную бутылку. Бутылка у Мэтта была с носиком, вместительная и добротная, одна из тех, которые выпускаются специально для тех, кто любит эко туризм – наверное, мать принесла, а может, и Мак – Мэтту было удобно из неё пить, даже не приходилось поднимать голову.

Во второй день Мэтт снова спал, но на столике возле пустой бутылки лежала салфетка с нацарапанным словом «спасибо». Мэтту нечем было писать, поэтому он процарапал его иглой катетера.

В третий день Ива попала на перевязку. Мэтту приподняли изголовье кровати – наверное, доктор разрешил с этого дня – и ему было видно рану, которую обрабатывали медсёстры. Выглядела она жутковато, заживала явно плохо, хотя после аварии уже прошло почти две недели. Ива задумалась о внутренних ранах – их, в отличие от внешних, видно не было, и как там обстояли дела, неизвестно. Мэтт как-то ел, а ведь у него был повреждён, а потом и прооперирован желудок. Иве вдруг сделалось больно и стыдно, что она так неаккуратно пихала в него суп – возможно, с такой травмой еду нужно было принимать маленькими порциями и не торопиться. Она оставила еду на столике, принесла, как обычно воды, и когда уже выходила из палаты, неосторожно обернулась. Неосторожно, потому что Мэтт смотрел на неё, и выражение лица его было ещё более потерянным, чем когда он смотрел на собственную ужасную рану.

В четвёртый день Иву заменила Мак.

В пятый день Мэтт не спал – ему ещё сильнее подняли изголовье, так что он мог уже полусидеть и даже смотреть в окно. Глаза у него были снова красными, но не так, как раньше. Это была другая краснота – цвет усталости и отчаяния.

Первым порывом Ивы было оставить еду и уйти, но вид у Мэтта был такой страдальческий и потерянный, что она осталась. Уж кому, если не ей, знать, что далеко не всегда человеку нужен горячий суп – иногда необходимо просто с кем-то поговорить.

Ива подошла и села на стул.

– Как самочувствие? – начала она разговор.

– Я тебя чем-то обидел? – спросил Мэтт.

Вот так вопрос. Ива аж растерялась.

– Да не то что бы… а что такое?

– Ничего не могу вспомнить.

Эта фраза была произнесена с глубинной болью. Мэтт при этом неосознанно потряс головой, словно хотел растрясти в ней то, что никак не желало начать работать.

Иве вдруг стало страшно. Это ведь, действительно, жутковато – в одночасье оказаться незнакомым самому себе, и все люди вокруг тебя – тоже незнакомцы.

– Врач говорит, что память вернётся. Нужно просто подождать.

Мэтт кивнул, но как-то очень уж горько.

Ива подумала, что зря ему не рассказали о сыне – сейчас, пока он ещё получает наркотики, ему было бы легче перенести утрату. А что будет, когда препараты отменят и память вернётся? Такой удар может выбить человеку сердце.

Впрочем, Ива сомневалась, что оно у Мэтта есть.

Волосы у него были чистыми, он был побрит – вчера приходила Мак. Ива также заметила, что невзирая на скудное питание и травму желудка, вес Мэтта совсем не пострадал: навскидку, биоматериала в нём было примерно на пятнадцать-двадцать процентов больше, чем семь лет назад.

– Нежные лапки… Я всё думаю, что это означает?

Ива машинально бросила взгляд на свой бейдж.

– Это название клиники, в которой я работаю.

– Я думал, ты медсестра этой больницы или что-то вроде того… – признался Мэтт, кивая на изумрудный костюм Ивы.

– Нет. Я работаю в «Лапках». Я врач, только не для людей, а для животных.

– А… – улыбнулся Мэтт и добавил со вздохом, – жаль.

– Чего жаль?

– Жаль, что я не собачка. Твоя мама утверждает, будто бы мы дружили в детстве, – осторожно сообщил Мэтт.

Ива вначале насторожилась, потом подтвердила:

– Да, это так.

– Расскажи, – попросил Мэтт.

– Что рассказать?

– Что-нибудь о нас.

От этого его «о нас» у Ивы сразу испортилось настроение. Мэтт это заметил.

– Что-нибудь смешное? – снова предложил он, и даже криво, будто сквозь боль, улыбнулся.

У Ивы на мгновение сжалось сердце, и она задумалась: чем именно из всего их прошлого она могла бы с ним сейчас поделиться? В итоге решила придерживаться тех фактов, которые ему уже сообщила мать.

– Ну, нам было лет по… восемь-девять или что-то около того, и в то время тебе нравилась Шинейд О’Коннор.

Мэтт поднял брови и лицо его оживилось. Даже больше того, Ива отчётливо увидела на нём что-то игривое.

– Нет… – хмыкнула она. – Сейчас покажу.

Она быстро забила в поисковик имя и протянула Мэтту свой телефон.

– Это певица. У неё есть одна очень давняя, но знаменитая песня, для которой сняли вот этот клип. Ну и, как видишь, здесь у неё стрижка «под мальчика». Так вот, однажды, ты предложил мне услуги парикмахера. Я, во-первых, не желала расставаться со своими длинными волосами, во-вторых, не сильно доверяла твоему мастерству, а, в-третьих, не хотелось тебя расстраивать – уж больно образ Шинейд запал тебе в душу. Короче, я разрешила тебе отстричь мне чёлку.

Глаза Мэтта расширились. Ива подумала, он настолько захвачен историей, но на самом деле он смотрел на неё: Ива словно на время вырвалась откуда-то или о чём-то забыла, и стала другой.

– Вот… ну и ты очень сильно старался, конечно же. Перед глазами у тебя была Шинейд и её видеоклип – мы кстати делали это под ту самую песню – и ты рубанул мою чёлку, что называется, под корень.

Мэтт, похоже, уже едва сдерживал смех.

– Да, – обречённо согласилась с ним Ива. – Она встала колом, вот так…

Ива приложила ко лбу руку пальцами вверх и добавила:

– Торчала, как забор.

Мэтт не выдержал и начал хохотать.

– Прро-сти! – выдавил он сквозь смех.

– Да ладно. Это ещё что! Потом ты пошёл стричь Бена…

– Бена?

– Ну да, Бена.

И тут Ива осеклась. За долю секунды она поняла, что нечаянно уронила Мэтта в яму, причём не прямо сейчас, а в тот момент, когда не подумала позвонить Бену.

«Наверное, мама права», – решила Ива, – «я стала жестокосердной по отношению к нему».

– Кто Бен? – словно нарочно, спросил Мэтт.

– Твой лучший друг, – ответила она честно.

Не в её правилах было прятаться от своих ошибок. И вот надо же, даже мать не подсказала: «Позвони Бену!». А когда не надо, вечно лезет со своими советами.

Мэтт мгновенно вернулся в своё состояние глубокой подавленности. На губах его остались жалкие ошмётки улыбки, что только добавляло его виду болезненности.

– Знаешь, – сказала Ива, – его здесь нет только потому, что никто не додумался ему позвонить. Я это исправлю прямо сегодня.

И тут вдруг она заметила то, от чего у неё пропал дар речи – Мэтт плакал. Да, у него покраснели глаза, и над нижним веком образовались лужи.

Она опомниться не успела, как он её обнял и с силой прижал к себе. Очень крепко. Схватился, будто за спасательный круг.

Потом он выдохнул – как-то рвано и дребезжаще:

– У меня что, совсем никого нет?

– Есть, – поспешила заверить его Ива.

И положила свои ладони на его спину. Это было её ответным объятием.

– Всё наладится, – добавила она.

Мэтт же чувствовал, что есть что-то большое, что-то плохое и что-то хорошее между ними.

– Ты придёшь завтра? – спросил он, когда она уходила.

Ива кивнула.

Глава 9. Отношения

– В больницу больше не приходи, – тихо процедила в трубку мать.

– Что так? – удивилась Ива.

– Там жена его сегодня такое устроила…

Ива на мгновение перестала дышать, но никак не выдала своего волнения.

– Рассказала ему всё. А главное, как рассказала: проорала. Заявила, будто бы это он виноват в смерти ребёнка. Он и его шлюхи.

Каролина умолчала, что в контексте виновных упоминалась только одна шлюха – Ива, остальные же лишь дополняли гнилую картину жизни её бессовестного мужа козла – Маттео Росси.

– И после её визита… – мать сделала паузу и на выдохе продолжила, – к парню, видно, таки вернулась память, потому что он раскурочил пол палаты. А пока громил всё вокруг и себя сильно повредил – ничего же полностью не зажило ещё. В больнице говорят, ему теперь выкатят кругленький счёт, но есть и те, кто считает, что виновата София – кто ж так сообщает отцу новость о смерти ребёнка? Его адвокат легко вывернет это дело против неё. А она тоже пригрозила судом. Правда, не ему, а тебе, Ива. Кричала, что, мол, придётся ответить за смерть её сына.

И хотя Ива не спрашивала, какое она имеет отношение к смерти, мать добавила:

– Что-то она молола про иск за неоказание помощи. Мол, ты должна была помочь ребёнку, а вместо этого полностью сосредоточилась на Маттео.

Каролина не призналась Иве, как именно звучали те слова из уст Софии, а были они из ряда вон гадкими. София прошлась и по умственным способностям Ивы, и по нравственным качествам, в оскорблениях не скупилась, но главное, виновницей детской смерти считала именно Иву, а никак не водителя грузовика, по вине которого и случилась та авария.

– Не бери в голову слова этой дуры, дочка. Неблагодарная она. Ты ей мужа с того света, считай, вытащила, заделают ещё детей, бог даст. Но я бы на его месте бежала от неё, куда глаза глядят, такая мегера и во сне не приснится. И как только мужики живут с такими? Обидно, что хорошие девочки без пары остаются, а самые видные парни достаются таким вот стервозинам. И кто счастлив в итоге? Вон, обкололи всего успокоительными, отключился теперь. А когда проснётся, ещё вколют.

Ещё с минуту помолчав, Каролина вдруг спросила:

– А помнишь, как она к тебе в подруги всё набивалась? Наглая такая, своей матери врала, будто бы я её приглашала…

– Помню.

– А как я говорила тебе, что она нехорошая девчонка, и чтобы ты с ней не водилась?

– Помню.

– Да ты и сама не стремилась сближаться, вообще-то. И ни с кем, вообще, кроме него… – и ещё раз вздохнув, Каролина добавила, – соседа нашего. А знаешь, мне Шанель очень не хватает. Душевная была женщина, шармовая. Жаль, что мы с ней никогда не были настоящими подругами, только соседками. Думаю, причина была во мне, а не в ней – это я держала её на расстоянии. Мне всё казалось, кто я, и кто она? Они ведь с её доходами могли переехать куда получше, а оставались почему-то здесь. Знаешь, как она говорила: «Это место – лучшее для Маттео, и потом, я никогда не посмею увезти его от Ивы». Вы же были не разлей вода лет с семи, помнишь? И кажется, до двенадцати где-то. А потом, как средняя школа началась, всё как-то у вас и закончилось. Она часто об этом сокрушалась. Знаешь, мне кажется, она мечтала когда-нибудь увидеть тебя своей невесткой.

– Не знаю, – коротко ответила Ива.

А про себя подумала: «Она, а не он».

Этот день у Ивы явно не задался. После обеда у неё была назначена встреча, на которую она ехала с гулко бьющимся сердцем – так может ожидать встречи только ребёнок, впервые выезжающий к морю. А Ива ехала к своему гинекологу.

– Что ж… хорошо. Давай попробуем ещё раз. Третий – пусть он будет победным, бог ведь любит троицу, так говорят.

Ива согласно кивнула, хотя ничего подобного она прежде не слышала. Впрочем, ей было всё равно, какие присказки Жозефины будут сопровождать её гинекологическое одобрение третьей подсадки.

– Знаешь, Ива, я вот тут вспомнила тебя до… этой болезни. Сколько тебе тогда было, я не помню, но в то время ты выглядела только-только созревшим персиком, румяным таким, сладким. Твоим овуляциям позавидовали бы даже мои, прости господи. Казалось, мужик чихнёт рядом с тобой, и ты забеременеешь, но ты и слышать ничего не хотела. А теперь…

Жозефина не стала произносить вслух, что же именно, по её мнению, было не в порядке с Ивой «теперь». Собственно, этого и не требовалось – и пациентка, и врач хорошо знали, о чём речь.

– Тогда я была молодой, наивной и свято верящей, что дети должны рождаться от любви, а она обязательно нагрянет, надо только подождать.

У Жозефины даже глаза округлились от количества слов, принесённых Ивой за один раз. Такая откровенность для её давней пациентки – нонсенс. Пожалуй, столько же слов она произнесла за время всего их многолетнего знакомства, с тех самых пор, как Ива впервые пришла к ней на консультацию в пятнадцать лет.

Да что там говорить, даже Ива так самой себе удивилась, что вытянулась, как струна, и плотнее сжала губы.

Однако не тут-то было: у Жозефины теперь азартно засверкали глаза – жертва попала в сети, и теперь её нужно технично расчленить.

– Господи, – тут же протянула она, – кто бы знал, как же мне не хватает Шанель! А может, оно и к лучшему, что моя дражайшая подруга не дожила до этих дней, когда её ненаглядный сын весь покалечен и лежит в интенсивной терапии и никто не знает, встанет ли он снова на ноги…

– Встанет. Позвоночник не повреждён.

Жозефина покачала головой:

– Никто не может обещать этого наверняка. Врачи не боги, нам ли с тобой не знать?

Этот неуклюжий намёк на бесплодие Ивы и на все её неудачи с ЭКО заставил её только сильнее сжать зубы.

– Вы ведь дружили с Маттео в школе? Шанель, кажется, упоминала об этом и не раз…

– Дружили наши матери, а мы, скорее, пересекались.

– Ну не знаю… – улыбнулась Жозефина. – Все уверены, что у вас случился роман…

– Кто «все»?

– Люди, Ива. Люди, которые живут в этом городе, кто встречает тебя на улицах, кто привозит к тебе своих животных, и кто приходит ко мне на осмотры. Жизнь в небольшом городе всегда имеет некоторые «бонусы». Ты ведь спасла ему жизнь, и, если верить некоторым слухам, далось это спасение тебе нелегко, и ты сама сильно рисковала…

Длинная пауза явно намекала на то, что от Ивы теперь ждут комментариев.

– Нет, у меня и Маттео никогда не было романа. Да, мне пришлось пойти на некоторые шаги, чтобы вовремя доставить его в больницу. Мы закончили с бумагами? Мне нужно будет принимать гормоны? Вы дадите рецепт? Когда я смогу пройти процедуру?

Выходя из клиники, у Ивы не получилось тихо закрыть дверь.

А события в мире, тем временем, набирали обороты. Вечером мать позвонила Иве с новостью:

– Её мамаша сегодня подошла ко мне и поставила в известность, что её дочь уходит от Мэтта. Софию, похоже, сегодня выписали.

– Рада за неё.

– Что значит, рада? Ива, мы должны что-то сделать.

– В каком смысле? Не понимаю, о чём ты.

– В том смысле, что мы должны быть там, когда они станут вывозить его вещи!

У Ивы чуть глаза не выпали от возмущения.

– Мы? Там? С какой стати? Они женаты и сами разберутся в своих делах!

– Никто так в семейных делах не разбирается, когда парнишка лежит весь переломанный и едва дышит, ни отца, ни матери у него нет, одна двоюродная сестра, да и та на другом конце света из родов не вылезает!

– … это неуместно, неправильно, некрасиво и бестактно…

– Бестактно бросать мужа, когда он попал в такую беду!

– Они вместе попали…

– Правильно! Вместе и должны выбираться! А она что? Собралась его кинуть в таком беспомощном состоянии, да ещё и барахло намеревается вывозить, когда он…

– Мама, прекрати! И не смей соваться в дела этой семьи!

– Нет у них больше никакой семьи. И ты как хочешь, а я пойду, покажу им, что за нашего мальчика есть кому постоять!

Ива не планировала закатывать глаза, они закатились сами.

– Вот только не делай из женщины монстра, а из мальчика – которому, к слову, больше тридцати лет – овцу на заклание.

– Не помню, кто это сказал, но там было так: «Нет существа на планете страшнее и опаснее, чем женщина, которая умеет думать». А эта вертихвостка, к моему величайшему сожалению, думать умела всегда и очень хорошо.

– Скажи ещё, что во всех бедах Мэтта София виновата.

– Не скажу, но не исключаю, что так оно и есть. Наш мальчик хоть и с головой на плечах, но такая как София кого хочешь заставит плясать под свою дудку.

На следующий день Каролина мало того, что сама взяла день за свой счёт, так ещё и Мак подбила.

«Ненормальные», – подумала про себя Ива.

Вечером мать заявилась к Иве домой, во-первых, нетрезвая, а во-вторых, даже позже чем Ива, которая закрывала клинику в восемь вечера.

Устало рухнув в кресло, Каролина объявила:

– Это был самый тяжёлый нерабочий день.

– Неужели? – засомневалась Ива.

– Квартира у Мэтта, конечно… – мать округлила глаза так, что стала похожа на панду, а потом ещё и повращала ими по часовой стрелке. – Ну, они с Шанель никогда не нуждались, а деньги, как известно, к деньгам липнут. Только вот счастье далеко не всегда приносят.

Каролина многозначительно закинула одну ногу на другую, хоть у неё и не сразу это получилось, поправила шарф на шее и, наконец, не выдержала:

– Ты не поверишь… – расплылось в широченной улыбке её лицо. – Я-то думала, весь сыр-бор из-за гибели ребёнка, ан нет! Куда там! Эта парочка скандалила и до аварии. А главное, из-за чего! Ни за что не догадаешься!

Каролина расхохоталась так, что у Ивы даже мурашки поползли.

– Оказывается, они не женаты! Свадьбы не было. Ничего не было! Какое-то время жили вместе, потом ребёнок – ну с кем не бывает, да миллионы так живут. Но, в их румынских традициях, видите ли, так не принято. У них это – собачья свадьба, всем позорам позор. В общем, как я поняла, давили они на нашего Мэтта всем своим боевым составом и до того, как она родила, ну а после, там вообще, война миров шла, а он, как баран упёрся: нет и всё. Чего я тоже, кстати, не понимаю. Ну связался ты с девицей, в семье которой так не принято. Ну понятно, что в случае развода не нужно тратить миллионы на адвокатов, что не уверен ты, но разве мир в семье стоит всех этих «если»? Может, и жили бы нормально, если бы он им уступил, а теперь что? Могилка рядом с Шанель? И с этим тоже у него будут проблемы, помяни моё слово, у них тут хоть и нет никого на кладбищах, но они же из вредности не дадут ему упокоить мальца рядом с матерью.

От этих слов у Ивы закололо в груди. Всё-таки надо было разбить стекло и попыталась вытащить малыша, может, и выжил бы.

– Обе они, что мамаша, что дочка, ненавидят его. И есть за что – рыльце у нашего Мэтта в пушку. Не хотел жениться… – усмехнулась Каролина, – не просто так. Все их скандалы по разным причинам, но первопричина всех этих причин одна: он шлялся. А раз шлялся, значит, не любил.

Ива, как обычно, молчала, а мать, как обычно, отвечала на её немые вопросы:

– Откуда я знаю? Они же всё и выдали. Ненавидят его так, что ненависть рвётся наружу даже при посторонних.

– Чужая семья – потёмки, – тихонько заметила Ива. – Бывает по-всякому.

– Чтобы так шляться, как они описывали… О какой любви речь, моя дорогая? И знаешь, что? Хоть официально виновником аварии и признали индуса, сдаётся мне, если у Мэтта и был шанс вырулить, то они его оба просрали из-за очередного своего скандала. Ты говорила, машина ехала быстро? Так вот они тоже что-то там лепетали про то, что, если бы «этот козёл» всего лишь женился, ребёнок был бы жив.

Глава 10. Притяжение

Солнце заливало всю квартиру: мало того, что оно беспрепятственно проникало в любой уголок сквозь панорамные окна, так ещё и отражение от залива нещадно резало глаза. Мало кто из тех, кто проживал в деревянных трёхэтажках в пригородах Ванкувера, догадывался почему владельцы пентхаусов у залива все как один залепили окна специальной бумагой – как на войне. Из всей башни только окна Мэтта выглядели разинутыми настежь, хоть они и не были.

Мэтт уже вычислил опытным путём, что в редкие солнечные дни он как будто дышит, наконец. Пусть и не полной грудью, но хотя бы не задыхается.

Маттео Росси не был образцовым отцом, но он очень любил своего сына, хоть тот и буквально свалился ему на голову. Не то, что бы Мэтт не знал, что от секса случаются дети, просто он доверял той, которая утверждала, будто бы принимает противозачаточные.

В тот день когда малыш Брайсон родился, Мэтт стал другим человеком. Он повзрослел, как и хотела мать, только не тогда, когда она его об этом попросила, а шестью годами позже, в момент, когда доктор в прекрасном изумрудном костюме вложил в его руки крохотный свёрток. Мэтт тогда ещё подумал, что мать хотя бы раз хоть в чём-то ошиблась: он счастлив.

Он узнал, что станет отцом за месяц до её смерти. Шанель была уже очень плоха: вот уже пару лет, как у неё совсем не было волос, бровей и ресниц, но Мэтт успел привыкнуть и к этому, и к желтизне её кожи и даже к запаху изо рта. Он проводил с ней очень много времени, потому что знал: оно утекает безвозвратно.

В тот день он сообщил матери о своём решении жениться. Глаза Шанель наполнились слезами, но это не были слёзы радости.

– Господи! – простонала она. – Но ведь ты же не любишь её, сынок!

– Мам, восемь недель, – признался он.

И Шанель, на мгновение ожив, словно вернувшись из прошлого, улыбнулась и кивнула ему.

Правда, получив материнское благословение, Мэтт так им и не воспользовался.

И вот если с матерью Мэтт отчётливо видел, понимал, что время быстротечно, то с сыном он позволил иллюзии «будущего», с которым у него ассоциировался только начинающий жить, растущий человек, усыпить свою бдительность. В общем, не всегда, но довольно часто он позволял своим удовольствиям забирать отцовское время у сына.

Собственно, это (в числе прочего) и было предметом того скандала, который разразился в машине прямо перед аварией. Нет, Софи не поймала его с поличным – это трудно было сделать. Не то что бы Мэтт сильно скрывался, просто София, прикованная к дому младенцем, уж очень была ограничена в манёврах, а Мэтт старался не гадить там, где живёт. Все его похождения (ладно, их бо́льшая часть) случались за пределами Канады, ну а так как по характеру бизнес его был «интернациональным», «трансконтинентальным» и «кросскультурным» (этими словами и многими другими он регулярно кормил свою «партнёршу» по семейной жизни), случались они довольно часто. Наверное, даже чаще, чем хотелось бы самому Мэтту.

И теперь у него в груди болело за все несостоявшиеся прогулки с сыном, несыгранные игры, объятия. Он пропустил и то, как сын впервые улыбнулся, и то, как сел, но был рядом, когда Брайсон сделал свои самые первые в жизни три шага – навстречу ему, Мэтту, только вернувшемуся из очередной поездки. Брайсон тоже очень любил Мэтта, так любил, что Софи ревновала.

– Я мою тебе задницу, мне ты оттянул сиськи, как уши спаниеля, я не спала ночами из-за твоих колик, а ты жмёшься к нему? Этому бродячему псу? – в шутку журила она сына.

Но Мэтт тоже не спал ночами, когда Брайсон только родился. И надо сказать, Мэтт сам удивился, что рождение ребёнка так его изменило. Да, он, как пёс, временами срывался с цепи, но всегда возвращался обратно – к Брайсону.

Мэтту отменили волшебные таблетки уже несколько недель назад. И Мэтт понял, что они действительно помогали. Что интересно, пока у него была возможность их принимать, он был уверен, что они не работают. Отменяли, постепенно понижая дозу, но первый же день без неё показался Мэтту адом.

Теперь, спустя недели, ад стал привычным.

Мэтт решил подняться на самый верхний этаж – там был расположен тренажёрный зал для жильцов. Раньше он никогда в нём не занимался – вроде как считается, что это не круто для тех, кто всерьёз заботится о своём теле. Мэтт трижды в неделю, а иногда и чаще, посещал профессиональный клуб, расположенный в нескольких кварталах от дома. Однако сегодня он не без удовольствия обнаружил, что все нужные ему тренажёры были и тут – прямо у него под носом, да ещё и с видом на весь даунтаун и на залив, с прекрасно работающим кондиционером и совсем без запаха чужих потных тел. И он, вообще-то, за всё это великолепие ежемесячно платил.

Мэтт даже на мгновение почувствовал себя дураком… и почему-то ему вспомнилась Ива. Он быстро отогнал от себя дурные мысли – в последнее время делать это получалось профессионально, потому что часто. Даже слишком.

Фитнес клуб для жильцов дома, он же тренажёрный зал, он же бассейн, был залит вечерним оранжевым светом, и всё его стеклянное тело напоминало космический корабль. Кроме Мэтта и ещё одного посетителя в этом прекрасном месте никого не было – в четыре часа все бездельники уже покончили со спортивным моционом, а работающие жильцы ещё не вернулись со своих служб.

Мэтт, нахмурившись, переводил взгляд с одного тренажёра на другой, размышляя, что из всего многообразия ему доступно – хотя доступно не было ничего, поскольку доктора запретили любые физические нагрузки минимум на полгода – как вдруг наткнулся на милую улыбочку – это улыбался другой посетитель клуба, причём осознанно и специально для Мэтта.

Мэтт расправил плечи. На посетителе был надет светло ментоловый спортивный костюм, эффектно облегающий все самые выдающиеся части тела. Особенно Мэтту понравился вид сзади, потому что грудь у посетителя была не больше второго размера. В принципе, и второй был хорош, но всё внимание на себя притягивали именно ягодицы – на штанах прямо между ними была сделана какая-то нелепая, как по Мэтту, складка, но вот попа посетителя выглядела в них не то слово занимательно.

Он тоже улыбнулся.

– Я тебя не видела тут раньше, – сказал посетитель.

– Я и сам себя не видел тут раньше. Мэтт, – представился он.

– Сансабей!

– Санса – значит, самая красивая дочь короля? (Намёк на книгу «Игра престолов», Джона Мартина).

– Нет! – расхохоталась Санса. – Сансабей – это отель в Тайланде, где имело счастье случиться моё зачатие. Как видишь, мои родители не мудрствовали лукаво, всё куда как прозаичнее.

– Ну… я бы не сказал, что прозаичнее. По крайней мере, смысл у имени есть, и он не какой-то там абстрактный, и не скучный выбор из списка имён.

Сансабей довольно улыбнулась, а Мэтт… Мэтт думал о том, что Ева – первая женщина на земле. На итальянском она звучит как «Эва», на английском – «Ива», но суть от этого не меняется.

Мэтт решил для начала размяться на беговой дорожке, потом рискнуть и поработать над мышцами груди на баттерфляе. Со сломанной рукой затея казалась провальной, но можно же уменьшить нагрузку и просто попробовать.

Не успел Мэтт встать на беговую дорожку, как соседнюю тоже заняли. Сансабей явно страдала самолюбованием, уж больно энергично вилял её зад при каждом шаге. Мэтт заткнул уши наушниками и попытался сосредоточиться на ходьбе. У него это сразу получилось. Однако уже на третьем километре ушибленная нога начала подавать признаки страдания. Вытерпел он недолго – ещё километр, и решил попытать счастья на баттерфляе.

Первый мах удался на славу, Мэтт было даже подумал, что перестарался с убавлением нагрузки, но вот от второго его прострелило такой болью, что аж потемнело в глазах. Боль, казалось, случилась одновременно по всему телу, но спустя пару мгновений её удалось локализировать в груди и в руке. Мэтт сидел какое-то время, скрючившись и прижав ладонь к месту, где когда-то у него была рана, а теперь под футболкой красовался розовый шрам, потом поднял голову и понял, что соседка по фитнесу ничего не заметила.

Он дал себе время ещё немного отдышаться и убрал руки от груди, чтобы никого не провоцировать на сочувствие.

Почти весь следующий день он провалялся: с утра в постели, а после на полу в собственной гостиной. Вначале он смотрел на то, как уверенно живёт без него город, а потом просто в потолок.

Вывел его из состояния анабиоза деревянный кубик. Мэтт рассмотрел его в темноте довольно узкой щели под диваном. Достав кубик и надышавшись пыли, он принял два важных решения: сменить уборочную компанию и не сдаваться без боя.

Он отпер болезненную комнату, аккуратно положил кубик на горку в коробке, затем снова запер на ключ. София утащила его любимый гигантский телевизор вместе с игровой приставкой, но зато оставила ему игрушки и вещи Брайсона разбросанными по всей квартире. Первый вечер дома, вместо того, чтобы отлёживаться и набираться сил, Мэтт провёл с бутылкой виски и детскими зайцами, столиками, поильниками, качалками и прочим скарбом – всё это он собрал и закрыл в комнате Брайсона.

Спрятав кубик подальше от глаз, Мэтт энергично переоделся и отправился на фитнес этаж. В этот день его целью были не столько тренажёры, сколько дамочка с волшебным задом, зачатая на курорте Таиланда.

Сансабей, однако, не было на месте. Вместо неё на дорожке шагала другая девушка, но она не проявила к Мэтту ни малейшего интереса: коротко поздоровалась и сразу отвернулась.

«Ива номер два», подумал Мэтт и тоже занял дорожку.

Со второй попытки ему удалось пройти уже шесть километров, и, довольный собой, он снова убавил нагрузку на батерфляе с твёрдым намерением покачать грудь, поскольку мышцы безбожно ныли, требуя внимания. Иногда Мэтту казалось, что они даже чешутся от простоя.

Однако долго позаниматься он опять не успел: от первого же взмаха в грудь снова вбили кол. Мэтт даже выругался сквозь слёзы, брызнувшие из глаз от боли. А может, и не только от боли: Маттео был одним из тех парней, для кого физические нагрузки – это гарант психического здоровья и душевного равновесия. Качаться он начал лет с четырнадцати, когда гормоны принялись устраивать фейерверки у него в голове, и с тех пор никогда не прекращал. Он просто не мыслил своей жизни без спорта.

– О, боже, Мэтт! – воскликнул кто-то возле него. – Что случилось? Ты в порядке?

Сансабей нежно поглаживала его шею, щёки, грудь и даже бёдра. Боль как-то сразу стала отступать, а потом слово за слово, ладонь за ладонью, в общем, случилось то, что случалось всегда, когда Мэтт давал девушке понять, что заинтересован – они поцеловались. Причём так, что Сансабей, тяжело и учащённо дыша, предложила:

– Пойдём ко мне?

– Ну пошли… – сделал ей одолжение Мэтт.

Он даже не понял, как выглядела её квартира – настолько быстро всё развивалось. Целоваться они продолжили ещё в лифте, в холле своей квартиры Сансабей скинула топ, а за ним и спортивный бюстгальтер, потом хотела стянуть с Мэтта футболку, но он сам не понял, почему её остановил.

Сансабей и не думала обижаться или обращать ситуацию в неловкость – она явно хотела секса и не собиралась от него отказываться из-за каких-то там нелепостей. Она усадила Мэтта на диван в своей гостиной, поцеловала в губы, затем в шею и, так как её лишили довольно широкой – даже невзирая на вынужденный фитнес-простой – мужской груди, занялась непосредственно тем, что должно было в ближайшем будущем доставить ей удовольствие.

Мэтт вначале наблюдал за её действиями, стремительно возбуждаясь, а потом закрыл глаза и уложил свой затылок на спинку дивана, чтобы кайфовать с комфортом. Однако едва он это сделал, перед ним вдруг возникла шея Ивы. Точнее, её основание с ямочкой и ключицы. Ива была очень худой. Этот факт его почему-то ранил. Не так сильно, конечно, как смерть сына, но… что-то очень близкое.

Мэтт распахнул глаза.

Санса с самоотдачей трудоголика работала над его эрекцией, а та, будучи каких-то пару секунд назад его гордостью, вдруг стремительно стала спадать, пока и вовсе не приказала долго жить.

Его член обмяк прямо во рту у Сансы.

Когда Мэтт понял, что произошло, на него накатил ужас: заниматься оральным сексом с одной девушкой и в этот же самый момент представлять себе другую?

Санса, похоже, приняла его ужас за стыд и неловкость:

– Ничего страшного, Мэтт. Я всё понимаю. Понимаю, потому что знаю: не так давно ты пережил страшную потерю и сам очень пострадал в аварии.

«Да мне глубоко наплевать на тебя и на твоё сочувствие, и уж тем более на то, что у меня упал», подумал про себя он. А потом сразу же вспомнил, что когда-то давно, вот точно также ему было наплевать и на Иву Джонсон.

– Да. Ты права, – сказал он. – Это всё из-за аварии. Давай, может, в другой раз? Когда я буду в лучшей форме.

Голос его был хриплым, жаль только не от возбуждения.

Вечером Мэтт напился.

Глава 11. Трудные роды

На следующее утро Мэтт проснулся с вселенской апатией и уставился в потолок. Как-то сразу вдруг вспомнилось, что Бен вот уже тысячу раз зазывал его к себе на ферму – развеяться, погостить, выпить пива. Бен и в больнице звал, когда приходил, и в разговорах по телефону, которые всегда проходили примерно по одному сценарию:

– Клубники ещё нет, но скоро будет. Там и малина пойдёт и черника. А в июле-августе я тебя и овощами снабжу, всё своё без химии, без пестицидов. А сейчас мы можем по пивасику хряпнуть – у друга неподалёку пивоварня – очень хорошо варит. Приезжай!

Мэтт боялся увидеть троих живых детей друга. Точнее, он боялся себя, когда их увидит.

– Что я там у тебя буду делать? Коровам хвосты крутить?

– Я ж сказал, пива хряпнем. Натурального. Во дворе потусим, барбекю, туда-сюда. И Медина жаждет тебя увидеть.

– Я занят, Бен.

– Чем?

– Ну…

– Лежу, в потолок плюю, – помог ему Бен. – И, вообще, не нравится мне твой голос.

– Что он, девица, чтобы тебе нравиться?

И всё в таком духе.

И вот, Мэтт позвонил Бену и как можно более бодрым тоном сообщил, что в субботу приедет.

Ферма Бена примыкала к хвойному леску, в котором предыдущие владельцы выстроили хозяйский дом. Место было красивым и по-своему уникальным, и именно Мэтт когда-то помог Бену его вначале отыскать среди всех ограниченных предложений, а потом и приобрести. Сейчас, в мае, под соснами уже вовсю торчала хоть и хиленькая, но вполне зелёная трава. Увидев её, Мэтт неожиданно для себя самого улыбнулся.

Хозяев нигде не было видно, поэтому он спокойно прогулялся по сосновнику и, не заходя в дом, направился на ферму посмотреть на лошадей, которых у Бена, как он знал, было целых две.

Уже подходя к хозяйственным постройкам он услышал голос друга, доносившийся из одного из загонов. Бен разговаривал по телефону и, завидев Мэтта, скривился.

– О чёрт! – сказал он. – Совсем забыл тебя предупредить, Мэтт… тут такое дело, Красуля телится!

Красуля была любимицей Бена – это Мэтт знал. Пару лет назад Бен сам принял новорожденную Красулю у её тёлки-матери.

– Первый раз рожает, моя хорошая, и всё никак… Сегодня, боюсь, мне не до пабов, друг. Но Медина тебя накормит, ты её видел?

– Нет ещё.

– Она там вчера пирог с яблоками пекла – твой любимый, кто ж знал, что Красулю сегодня припрёт. Ты пойди, поешь, а?

– Да я не особо голоден, – кисло ответил Мэтт.

Раз Бен занят, значит, даже развеяться не получится. Зря он всё это затеял, сидел бы дома, может, и с Таиландской мадам чего-нибудь да вышло бы.

Внезапно вдали показался окружённый облаком пыли старинный голубой пикап.

– О, наконец-то! – выдохнул Бен. – Слава тебе господи, Красуля, наша Ивушка здесь! Сейчас она поможет. Наша Ивушка кого хочешь спасёт! Вон и Мэтта с того света достала, а твоего телёночка ей вытащить – раз плюнуть!

Мэтт в буквальном смысле остолбенел. И чем ближе было облако пыли с пикапом внутри, тем прочнее врастали в пахнущую навозом почву его белоснежные кроссовки. Он машинально натянул бейсболку чуть ли не на нос и засунул рукава в карманы шорт.

Голубой пикап развернулся и подъехал кузовом почти к самому входу в загон, где жила Красуля. Видно, подумал Мэтт, не первый раз тут.

Не успела Ива выскочить из машины, как Бен уже вытягивал из кузова её ветеринарные ящички с принадлежностями.

Пролетев мимо Мэтта, Ива сразу начала осматривать Красулю. Заглянула ей в глаза, в рот, погладила по загривку приговаривая:

– Сейчас, моя хорошая, сейчас посмотрим, что не так…

А Мэтт заметил, что она с ним не только не поздоровалась, но даже и не обратила внимания. Словно бы его тут и вовсе не было.

– Ты поздно позвонил! – набросилась она на Бена. – Смотри, у неё уже сил нет, раз улеглась. Давай-ка, привязывай верёвки, будем поднимать. Надо вывести её наружу.

Мэтт с ужасом наблюдал, как Бен и Ива привязывают верёвки к хвосту и к морде коровы, затем тянут в разные стороны. На удивление, такая странная манипуляция привела к тому, что корова всё-таки поднялась на ноги.

Послушав живот коровы через специальную трубочку, Ива улыбнулась:

– Телёнок живой. Сейчас разберёмся, почему никак выходит.

И тут началось самое страшное: Ива открыла один из своих чемоданчиков, вынула из него комбинезон, за пять секунд упаковала в него своё худенькое тело, а на правую свою руку надела перчатку длиной до самого плеча. Эту руку она засунула корове прямо внутрь через то самое отверстие.

Мэтт подумал, что, если он чего и не выблевал за свою жизнь, всё выйдет прямо сейчас, и даже зажал рот рукой.

С крайне сосредоточенным лицом Ива принялась что-то нашаривать внутри коровы. Смотрела она внутрь себя, но выражение её лица было таким, словно она смотрит на монитор аппарата УЗИ и видит то, чего бы ей не хотелось видеть.

– Телёнок лежит неправильно, – сообщила она. – Ножками вперёд идёт. И это не самая большая проблема – он очень крупный. Корова его не вытужит, это точно.

Затем, подняв брови, посмотрела на Бена и поставила перед фактом:

– Будем помогать.

Ива вытащила руку, сняла перчатку и сказала:

– Сейчас я сделаю надрез, чтобы корова сама не рвалась, а после будем вытаскивать телёнка.

– Как? – простонал Бен.

– Увидишь, – пообещала Ива. – Сейчас нужно уложить её на землю. Я сделаю обезболивающее и буду резать, ты держи ей ноги.

Мэтт подумал, что Ива станет делать корове что-то вроде кесарева сечения и отвернулся. Но он ошибся.

– Готово, – сказала Ива.

Мэтт снова повернулся, ожидая увидеть новорожденного, но от того, что он увидел, у него подкосились ноги: из причинного места коровы торчали четыре маленьких чистеньких копытца, связанных обычной верёвкой. Конец верёвки Ива вручила Бену.

– Тяни, – сказала она. – И да, две мужские силы значительно помогут делу.

Сердце Мэтта ушло в пятки, когда Бен посмотрел на него с мольбой.

– О господи, – простонал Мэтт. – Не могу в это поверить…

Но свою фирменную ветровку снял, как и не менее брендовую бейсболку.

Ухватившись за верёвку позади Бена, чтобы видеть как можно меньше, он начал тянуть.

С минуту спустя Ива сказала:

– Мало вы каши ели. Бен, подгоняй пикап.

Когда Мэтт увидел, как Ива привязывает конец верёвки к фаркопу, ему стало окончательно дурно, но и глаз оторвать он тоже не мог – застыл, как заколдованный. Наверное, это шок, подумал он.

– Так, теперь… держите кто-нибудь ей голову. Бен – за руль. Потихонечку! Очень медленно, если хочешь, чтобы Красуля и телёнок здоровались с тобой по утрам. А я тут, – кивнула она на зад коровы, – проконтролирую.

Корова выла на каком-то коровьем матерном языке, Бен кричал: «Так нормально?», Ива без всяких перчаток придерживала корове кровоточащий зад, а Мэтт забыл, что главная его забота – не умереть на месте, пока он держит роженице голову, и проорал громче Бена:

– Она убьёт тебя ногами!

– Не убьёт, – спокойно пообещала Ива. – Гладь её по загривку и говори ей, что она красивая. Красуля это любит.

Мэтта словно ножом по сердцу полоснули. И он заткнулся. Как робот гладил коровью голову, пока та выла ему в белую футболку «Polo». Вот уже и телёнка вытащили, облили ледяной водой из ведра, чтобы стимулировать дыхание – так приказала Ива, и мать поздравили с новорожденным, которого ветеринар тут же осмотрела и осчастливила Бена словами: «С ним всё в порядке! Завтра бегать будет», и корову зашили, а он всё гладил.

Ива с полминуты что-то писала в своём блокноте, пока Бен помогал Мэтту встать и отряхивал его футболку, затем вырвала лист и вручила хозяину.

Оба друга смотрели в облако пыли с пикапом внутри, и оба не отводили глаз. Каждый из них думал о своём.

– Если Медина меня когда-нибудь бросит, я на ней женюсь. Сразу же. На следующий же день засватаю, – довольно пообещал Бен.

– Это вряд ли.

– Что вряд ли?

– Медина тебя не бросит.

– Не бросит, – вздохнув, согласился Бен и принялся изучать вручённый ему документ.

Мэтт, как и любой другой нормальный грешный человек много о чём жалел в своей жизни, но конкретно в эту минуту самые большие его сожаления были о том, что он целых два раза притворялся спящим, когда приходила Ива. Неловкость, сопутствующую её визитам, казалось, можно было пощупать руками; заполняла она всю его больничную палату от пола до потолка, от стены до стены, и даже из окон свешивалась, но его абсолютно не волновала. Единственная причина, по которой он это делал – ему не хотелось, чтобы у Ивы дрожали пальцы, чтобы она нервно поджимала губы и напряжённо дышала. А теперь он жалел.

– Что-о-о?! – практически взвыл Бен.

Его нахмуренный взор был направлен на счёт в руках.

– Что такое? – спросил Мэтт.

– Ну… – внезапно притихнув, продолжил Бен. – С другой стороны, когда я только развивал своё дело, и денег было ниже ноля, она приезжала и помогала, и всегда говорила: «Заплатишь, когда сможешь».

И это «когда сможешь», конечно, наступило, когда фермерский бизнес Бена встал на ноги, но к старым долгам Ива никогда не возвращалась.

– Теперь вот видно, решила припомнить старое, – многозначительно сказал он вслух.

А потом ещё немного подумал, оторвал взгляд от бумажки и, сощурившись, уставился на Мэтта. Он не знал, что именно случилось на его свадьбе, но очень хорошо понял, что это что-то произошло между Мэттом и Ивой, и было оно нехорошим.

– Надо было спрятать тебя в подвале, – заключил он.

Мэтт выхватил из его рук счёт.

– Тысяча долларов? – возмутился он. – Ты шутишь? Да я ни за десять, ни за сто тысяч ни за что не подписался бы на такое дерьмо! Я оплачу, раз уж моё присутствие обрекло тебя на такие траты.

– А за миллион?

– И за миллион.

Бен поджал губы, потом почесал всё больше и больше увеличивающуюся в диаметре залысину и подумал: «Ну, так-то, только что ты это делал бесплатно, а теперь и вовсе вызвался доплатить за аттракцион».

– По пиву? – спросил он друга.

– Я не пью за рулём.

– Пыжик сделает тебе лимонад.

Пыжиком с некоторых пор Бен начал любовно величать свою дражайшую супругу Медину за то, что та родила ему троих детей, но оставалась похожей на маленького худого оленёнка.

Мэтт сидел на диване в гостиной и пристально смотрел на тумбочку под телевизором. Его облепили дети Бена: Малик шести лет, и пятилетние близняшки Гарам и Вафия. Они обожали Мэтта, хоть он и появлялся в их жизни крайне редко, главным образом за то, что тот всякий раз дарил им по сто долларов каждому и делал это во все свои визиты без исключения с тех самых пор, как Малик понял, что такое деньги и для чего они нужны.

Дети получили чёткие инструкции от матери, что, мол, у Мэтта случилась большая беда, он попал в аварию и у него погиб малыш, поэтому нельзя его дёргать, лазать по нему, клянчить поездку в аквапарк и уж точно нельзя заводить разговор об аварии и о его маленьком сыне.

– А что ты правда в аварию попал? – спросила Гарам.

Мэтт знал, что Гарам с арабского означает «Страсть к запретному».

– Правда, – ответил он.

– А правда, что твой малыш умер? – спросила Вафия.

Вафия в отличие от сестры носила имя «Верности».

– Правда, – спокойно ответил Мэтт и сам себе удивился.

– А ты очень по нему скучаешь? – не унималась Вафия.

– Очень, – признался Мэтт, но снова как-то спокойно.

– А машину твою можно починить? А если нет, то можно её мне? – подсуетился Малик.

Имя его означало «Собственник» и полностью оправдывало себя.

– Боюсь, я даже не знаю теперь, где она. Думаю, где-нибудь под прессом из неё уже сделали лепёшку.

– Жа-а-аль! – расстроился Малик.

– А ну-ка брысь от него! Я что вам говорила, негодные! – зашипела на детей вошедшая в комнату Медина.

В руках её был поднос с пирогом.

– Бен, иди тащи чашки и чайник с кипятком. Малик, чай принеси!

Мэтт, освободившись, наконец, от детей, встал и подошел к тому, на что пялился все последние полчаса. Из стоящих, как книги в библиотеке, альбомов, он вытащил тот, на котором значилась надпись: «Наша свадьба».

– Это не тот! – воскликнула Медина. – Я в белом платье вон в том, с сердечками. А в этом… хотя да, тут должен быть и ты. Ой там же есть такие классные фотки! Помнишь ты тогда танцевал с… – она осеклась.

Да, он танцевал с той, от которой у него позднее родился ребёнок и погиб три месяца назад.

Мэтт вытащил и второй альбом, чтобы не обижать хозяйку, но открыл всё-таки тот, к которому потянулась его рука.

На первом же снимке были запечатлены он, Бен и Медина. Мэтт перевернул страницу, не разглядывая.

– А мне кажется ты здорово тут получился, – не поняла его безразличия Медина. – О, смотри, а вот и танец… и София как хорошо вышла, а вот ещё и ещё… эх жаль, что мы с Беном так не станцевали. Я просто не особо-то умею, да и Бен, насколько мне известно, тоже…

А Мэтт всё листал страницы, пока, наконец, не нашёл то, что искал. На этом кадре были запечатлены молодожёны, а по обеим сторонам от их пары стояли Амир и Ива.

Мэтт смотрел на снимок так долго, что Медина не вытерпела и попросила:

– Ну давай же уже дальше, переворачивай, я тут не очень вышла.

А Мэтт внимательно разглядывал снимок и не мог понять: с чего он, вообще, решил, что Ива была толстой?

Его руки листали страницу за страницей, но в альбоме не было фотографии, на которой были бы сняты он и Ива одновременно, хотя бы рядом с другими людьми, но вместе на одном снимке.

Стоило Медине отлучиться, как он снова отыскал фотографию с Ивой и смотрел на неё, пока та не вернулась.

Глава 12. Перчик

Мэтт вернулся домой уставшим, потным и даже грязным. В холле он нос к носу столкнулся с Сансабей.

– Оу… – вначале вытянулось её лицо, а затем и обратилось игривой улыбкой. – Я смотрю, ты идёшь на поправку! По крайней мере, выглядишь тем ещё жеребцом! – подмигнула она. – Может, зайдёшь на чашечку… чего-нибудь?

Мэтт на мгновение задумался, но сразу понял, что ничто из предложенного его не интересует. Он силился и не мог понять, почему не хочет Сансабей? Она была ему приятна, и, следуя той же логике, какой он пользовался всю свою жизнь, именно Сансабей могла стать идеальной партнёршей для чего угодно. Её глаза обещали любой удобный ему вариант, и ещё год назад он уже вовсю пользовался бы этими обещаниями. Что теперь было не так? Авария? Ну так утренняя эрекция и благополучное от неё избавление гарантировали порядок в функциональном плане его полового здоровья. Смерть сына? Возможно. Но, в таком случае, почему она совсем не мешает ему думать об Иве? Маятник его сознания курсирует от одного берега к другому с таким упорством, словно в мире кроме сына и Ивы больше ничего важного нет, и никогда не было. Даже во время разговоров с Беном, какими увлекательными бы они ни были, мысль Мэтта блуждает в воспоминаниях о Брайсоне и… Иве.

– Сегодня спешу, – соврал он. – Но в другой раз обязательно.

Ночь далась Мэтту нелегко. Вначале он не мог уснуть, а после и вовсе стали сниться кошмары. То плачущий сын, которого он ищет, но никак не найдёт, то окровавленные коровы с телятами, норовящие лягнуть Иву до смерти.

Утром он поднялся ни свет, ни заря и пошёл плавать в бассейн, когда соседи ещё даже не проснулись.

Весь день Ива не шла у него из головы.

О чём бы он ни думал, его мысли всегда заканчивались на Иве. Она как чёрт из табакерки, то с одной стороны, то с другой в его думы пролезет. О матери вспомнит – и Ива тут как тут. О Софии – и снова всё сводится к ней. Только Брайсон и не был связан с Ивой, но о Брайсоне Мэтт запрещал себе думать, так же, как и об Иве. Он запрещал, но из этих запретов пока мало что выходило. Единственное, что, пожалуй, менялось: сына становилось меньше, Ивы больше.

В среду Мэтт не выдержал и поехал к Бену. Тот встретил его с распростёртыми объятиями, но весь день работал: на ежевичные кусты села мучнистая роса, и теперь их нужно было обработать от болезни. Поскольку Бен продавал свои ягоды с маркировкой «органическое», Медине пришлось натирать на тёрку хозяйственное мыло и варить из него лечебный раствор, вместо того, чтобы воспользоваться химическим средством.

После обеда Медина отправилась забирать детей из школы, и Мэтту пришлось тереть мыло вместо неё, а потом и вовсе надевать запасной комбинезон и опрыскивать кусты вместе с Беном – не стоять же руки в карманы, когда друг работает.

В четверг и пятницу Мэтт занимался делами, начатыми во вторник. Ещё в прошлое воскресенье у него впервые появилась одна дурная мысль, в понедельник развилась до неудержимого энтузиазма, а во вторник он взялся за её реализацию и весь день отсутствовал дома. После коровьих родов депрессию его как рукой сняло.

В субботу Бен уже не работал, а заслуженно потягивал пиво, развалившись в гамаке, натянутом между соснами прямо перед домом.

Мэтт от пива отказался, но повалялся с часок другой в соседнем гамаке и потрепался ни о чём с Беном.

– А Ивы сегодня не будет? – спросил он, наконец, то, что уже давно вертелось на языке.

– Так она редко приезжает. Только когда есть проблемы с коровами или лошадьми.

Мэтт нахмурился.

– А если болен Том (так звали кота Бена) или Боб (так звали собаку Бена) или кто-нибудь из гусей или кур, я везу их к Иве в клинику. Она работает все дни кроме воскресенья. «Нежные лапки» называется. Находится не близко, но и не далеко – минут сорок езды, не больше. В Порт Муди – прямо около коммерческого центра.

– Проблемы, говоришь… О! – внезапно осенило Мэтта. – Миссис Паттерсон!

– Что, Миссис Паттерсон?

– А то, что её кот не мочится сутки. Точнее, уже вторые сутки, если всё не разрешилось вчера.

– Миссис Паттерсон? – снова с сомнением повторил Бен. – С чего бы это тебе быть в курсе урологических проблем её кота?

Всё дело в том, что Миссис Паттерсон вот уже год, как была непосредственной соседкой Ивы.

– Не важно, – заверил его Мэтт. – Срочно едем к ней. Есть шанс заработать плюс в карму.

Мэтт едва ли не взбесился, как только выяснилось, что у миссис Паттерсон нет и никогда не было кошачьей переноски.

– Как же вы его возили в ветеринарную клинику до этого? – возмутился он.

– Так, а не возила. Ива всегда сама приходила. А теперь она, вон, рядом-то живёт…

– Что ж вы тогда раньше Иву не позвали? Кошак бедный вон лежит уже не встаёт… – упрекнул старуху Бен.

– Делов-то… писюн не работает. Что ему станется, заработает!

Через полчаса Мэтт прикатил к миссис Паттерсон с новенькой переноской в руках. Упаковывая орущего от всякого прикосновения кота, он подумал, что после этого и после коровьих родов он точно заслужил место в раю. А миссис Паттерсон взахлёб рассказывала Бену о том, как Перчик с ней спит и каждую ночь, стоит ей повернуться на другой бок, кот тут же перебирается снова ей под нос, а если она ворочается слишком часто, Перчик может возмутиться и даже треснуть ей по голове лапой. Всё это, конечно, было до того, как кот заболел.

– Перчик? – подняла брови Ива.

– Да. У парня мужские проблемы, – подтвердил Бен.

– Луна, у нас на сегодня ещё есть свободные визиты вне записи?

– Нет. И трое ждут на послерабочее время.

– Так, – нахмурилась Ива. – Что с ним?

– Не мочится двое суток, – Мэтт решил воспользоваться случаем и вклиниться в беседу.

– Хм. Плохо. Записи он не дождётся. Давайте-ка я его осмотрю.

– Прямо сейчас? – возмутилась Луна. – Там у тебя мопс под наркозом ждёт, когда же ты зашьёшь ему щеку.

– Я помню. Поставь кота после мопса.

– Возмутится хозяйка Брошки – у неё плановая вакцинация, и она после мопса по записи. А после Брошки кастрация у…

– Ничего. Я разберусь, – ответила Ива.

Бен и Мэтт поморщились. От слова «кастрация» у обоих возникло спонтанное желание покинуть помещение.

– Мальчики, – обратилась к ним Луна, как только Ива скрылась за дверью операционной. – Мы кастрируем только котов, псов, хряков и иногда баранов. Вы не хряки?

Мэтт и Бен переглянулись.

– И не бараны, – кивнула Луна. – Тогда чего вам бояться? Берём Перчика и проходим в смотровую.

Ива вошла в смотровую уже в маске. Операция мопса длилась не больше двадцати минут, так что Бен и Мэтт даже соскучиться не успели.

– Как мопс? – поинтересовался Бен чисто из вежливости.

– Жить будет, – сухо ответила Ива, рассматривая кота. – И, может быть, даже меньше станет драться… но это вряд ли.

– О, – оживился Бен. – А что с его оппонентом?

– Понятия не имею, у того свой ветеринар. Рассказывайте, что с котом.

Мэтт, стоял чуть поодаль, засунув руки в карманы и не снимая бейсболки. Из-под козырька была видна только нижняя часть его лица.

– Я навещал миссис Паттерсон пару дней назад, и она пожаловалась, что её кот давно не мочился.

– Как давно?

– Она сказала, около суток. Но вряд ли эта пожилая дама могла заметить такое сразу.

Ива аккуратно пощупала живот кота, затем ушла. Вернулась она со шприцем в руках, заполненным жидкостью.

– Я введу ему наркоз. Сделаем снимок, посмотрим, что там и после решим, что делать.

Уже через пятнадцать минут Ива прикрепила снимок к специальной лампе и стала объяснять:

– У него в почках камни. Но в данной ситуации виноваты не они. Скорее всего, один из камней вышел и застрял в мочеточнике – это мы на снимке не можем увидеть, к сожалению.

– И что теперь делать? – жалобно спросил Бен.

– Я сейчас достану камень специальным зондом.

С этими словами Ива выудила из шкафа на стене пакет с пластиковой трубочкой.

– Луна! – крикнула она. – Принеси, пожалуйста, ванночку.

Мэтт с Беном переглянулись.

– Это для мочи. Когда камень выйдет, она скорее всего хлынет и зальёт тут весь стол, – пояснила для них Ива.

Мэтт с Беном кивнули, но вряд ли поняли, что ждёт Перчика и их вместе с ним.

Ива подложила металлическую ванночку под зад кота, аккуратно развернула его лапами кверху, затем залихватски взяла рукой кошачий пенис, оголила и принялась засовывать в него пластиковую трубочку.

Мэтт с Беном хором выругались и едва удержались, чтобы не прижаться спинами к стене.

Пока Ива орудовала трубочкой у кота в пенисе, Бен, скривившись, постанывал, а Мэтт, казалось, всем телом стремился забраться под свою бейсболку.

Внезапно из кошачьего органа хлынула жидкость. Цвет и запах у неё были такими, что Бен, бэкнув, зажал рот рукой.

– Туалет прямо по коридору и налево, – сообщила ему Ива, не поднимая головы.

Бена как ветром сдуло, Мэтт только услышал топот его ног по коридору.

Ива сбросила перчатки в специальный контейнер, помыла руки, сняла маску и неожиданно оказалась прямо перед носом Мэтта. Тот от неожиданности даже дёрнулся и убрал руку от лица, которой до этого прикрывал нос.

– Что тебе надо от меня? Что? – закричала она. – Мне жаль, что он погиб! Мне тоже жаль! Да, я сожалею, что не вытащила твоего ребёнка первым. Да, будь у меня шанс переиграть, я бы выбрала его. Всё! Оставьте меня в покое!

Мэтт совсем не понял, чего это она так на него вызверилась. И он бы спросил, но из туалета уже возвращался Бен.

– На ночь я оставляю его здесь, – уже совсем другим, спокойным голосом сказала она Бену, правда, дыхание выдавало Иву. – Завтра воскресенье, но утром я приеду и проверю, как он. Я назначаю ему антибиотики и средство от камней в почках, хотя кот очень плох – его привезли слишком поздно. Гарантий, что выживет, нет, но мы сделали всё, что нужно, и теперь просто ждём.

Глава 13. Пепел или угли

Ещё издалека завидев Сансабей, развалившуюся в кресле холла с журналом в руках, Мэтт выругался так, как ещё ни разу в жизни. Он и сам не понял, как передал эстафету от Ивы ни в чём не повинной Сансабей:

– Что тебе надо от меня? Что? Не хочу я ничего! Ясно?

Сансабей оторопела. Лицо её вытянулось, но не в том смысле, в каком это случилось с ним в прошлый раз. Разочарованию её не было предела, а Мэтту стало стыдно.

– Извини, – сухо бросил он. – Плохой день.

Мэтт шагнул в лифт и не оборачивался, пока за ним не закрылись двери. Чувствовал он себя препаршивейшим образом. Но самым ужасным было то, что Мэтт почти сразу забыл о Сансабей: все его мысли занимала задачка «Почему Ива набросилась на него с теми словами? Разве он хотя бы раз хоть в чём-то её упрекнул?».

Первым делом он снова достал шнурок, смочил его под краном, затем обильно смазал гелем для рук и хорошенько простирнул.

Потом позвонил сестре, но трубку вместо Таш, подняла Сара.

– О, Мэтт! А сколько у тебя сейчас времени?

– Поздно. Почти ночь уже. Мама далеко?

– Она в ванной, скоро выйдет. Давай поговорим пока?

– А тебе не нужно собираться в школу?

– А я уже собралась. А у вас сейчас лето, да?

– Ну, почти.

– Клёво. Вот бы мне жить полгода дома в Австралии, пока лето, а потом к тебе в Канаду тоже на лето! Так и получилось бы круглый год лето!

– А я бы весь год в зиме жил.

– Ну так езжай в Арктику!

– Может, и поеду. Как ты, уже совсем, наверное, перестала скучать по Канаде?

– Скучать перестала, а в гости к тебе с удовольствием бы приехала!

– Ну так и приезжай, – предложил Мэтт. – Слушай, Сара, ты… не помнишь мисс Джонсон?

– Какую ещё Джонсон?

– Иву Джонсон.

– Нет.

– Это… такая немного пухленькая и очень милая девушка, которая присматривала за детьми в воскресной школе. Ты ещё говорила, что по определённым дням она учила вас вязать в библиотеке… и вы плели браслеты из шнурков.

– А-а-а! – внезапно осенило Сару. – Точно-точно! Ты же до сих пор носишь её браслет! Я помню её! Да, она была классная! Самая лучшая, чего уж там. Жаль, что не она учила нас и всему остальному тоже… Честно говоря, Ива – единственная причина, по которой я вернулась бы в Канаду!

Мэтт вздохнул: слово «вернуть» как-то странно в нём отозвалось, словно отзеркалилось от неизвестной ему поверхности внутри самого себя. В принципе, Сара уже ответила на его вопрос, и он мог бы её больше ни о чём не спрашивать, но почему-то всё-таки спросил:

– Разве это не ты его связала? Тот браслет…

Сара на пару мгновений замолчала, словно нарочно, чтобы Мэтт вдавил трубку в ухо сильнее, но вместо её голоса услышал собственное ускоренное биение сердца.

– Нет. Твой браслет вязала Ива. И та бусина, фиолетовая, кажется, раньше принадлежала её бабушке. Так вот, она нам рассказывала, будто бы её бабушка со всей серьёзностью верила, что бусина сделала её счастливой. И сама Ива тоже в это верила, правда, смеялась. Бабушка отдала бусину Иве, только когда умер дед. И кстати, это не просто бусина, это фиолетовый жемчуг. Это я уже как девушка, а не как девочка тебе говорю. Она, должно быть, и стоит состояние…

У Мэтта что-то задрожало внутри.

– О! А вот и мама… передаю!

– Привет, брат!

– Привет, Таш. Как ты?

– Нормально пока.

– Когда рожать?

– Всё так же в августе, Мэтт. Ничего не изменилось. Ты как?

– Тоже норм. Я хотел спросить… как можно… там я не знаю, склеить или что… короче, мой красный браслет в больнице разрезали. Я теперь ломаю голову, как его… вернуть, в смысле, починить.

– Можно придумать тысячу и один способ, Мэтт. Но, зачем?

Честно говоря, ему такой вопрос не приходил в голову.

– А у тебя не найдётся совета без этого «зачем»?

– Найдётся. Поищи любую рукодельницу в инсте в твоём районе и попроси поколдовать, она определённо сделает лучше, чем ты. Что-нибудь да придумает.

Совет и впрямь дельный – сам бы Мэтт до такого не додумался.

– У меня ещё вопрос есть… – не совсем решительно вдруг начал он.

Этот вопрос не был им запланирован или хоть сколько-нибудь обдуман, он как-то спонтанно сам по себе возник.

– Предположим, есть человек. У этого человека возникают чувства к другому человеку. Другой человек совершает такой поступок, который… даже не обижает, а переводит чувства в иное состояние… противоположное.

– От любви до ненависти? – хмыкнула Таш. – Что именно ты натворил, братец?

– Чёрт, всё не так просто, как в твоих книжульках! И не повод для стёба!

– На самом деле, в жизни всё куда как проще, чем в «книжульках», только они уже лет десять как не мои, потому что у меня трое детей, Мэтт!

– Ладно, прости. И не злись… я не хотел.

– Её обидеть ты, видимо, тоже не хотел, а теперь не знаешь, как разгрести?

– Разгребать уже нечего. Причём давно. Семь лет прошло.

– Так… а зачем же, в таком случае, ты завёл этот разговор?

– Хотел… не знаю… Матери больше нет, она всегда знала ответы на такие вопросы.

– Какие вопросы? Можно ли из пепла раздуть пожар?

Молчание.

– Я не знаю, что ответить.

– Из пепла точно нет, Мэтт. А из углей, да – можно. Всё зависит от того, что именно ты сделал и что после себя оставил.

Глава 14. Люби меня так, словно ненавидишь

Самым страшным теперь для Ивы был стресс. Собственно, именно его так и боялась Каролина, отчитывая дочь за то, что та добровольно ввязалась в историю спасения человека. Правда, злилась она только до тех пор, пока не выяснилось, что человеком этим оказался никто иной, как Маттео Росси – сын её соседки и подруги, лучший друг детства её дочери и… а вот об этом «и» Каролине не было ничего известно, но, как и любая другая мать, она отдала бы руку на отсечение за то, что это «и» существует.

В отличие от Шанель, Каролина никогда не была столь самонадеянна, чтобы прочить Маттео в мужья своей дочери, но и она всегда ощущала это «нечто» между детьми, оно было настолько реальным, что иногда, казалось, его можно было пощупать руками. Находиться в комнате, в которой присутствовали Мэтт и Ива, было невозможным: становилось трудно дышать и каждый неизменно ощущал себя третьим лишним – появлялось навязчивое желание удалиться и оставить этих двоих наедине. А ведь они были совсем ещё детьми, и интимность между ними была невозможной. Хотя, что такое интимность, и чем она отличается от близости, а говоря о последней, разве в первую очередь мы не имеем в виду родство душ?

Люди, наделённые незаурядным эмоциональным интеллектом, а Каролина была именно такой, всегда понимали, что подобные вещи невозможно культивировать или воссоздать, они как волшебство неуловимы, непредсказуемы и неподвластны влиянию. Можно легко соблазнить физически, но не духовно. Это слишком тонкая материя, чтобы люди когда-нибудь обрели над ней власть.

И именно поэтому Каролина знала: болезнь её дочери так или иначе, но связана с Мэттом. И если кто и мог ей по-настоящему помочь, то только он – Маттео Росси и никто другой, просто потому, что он и есть тот единственный, кто был способен нанести ей такой урон.

В связи с чем жизнь Мэтта, как и его благополучие, Каролина охраняла, как свои собственные, даже невзирая на то, что допускала: Иву ждёт рецидив и, возможно, он будет опасным, но она, как и всякая мать, обладала материнским сердцем, а это другая очень тонкая материя.

Ива насильно впихнула в себя последние ложки пудинга, приготовленного из раздробленных семян чиа, цельного молока, банана и черники. Черника была её единственной радостью в этом завтраке: о йогуртах, круассанах и прочих быстрых способах позавтракать для нормальных людей ей вот уже несколько недель, как пришлось забыть.

У Ивы снова начал падать вес. Сколько бы она ни ела, насколько калорийной ни была бы пища – организм отказывался её усваивать и накапливать так нужный ей жир.

Её давнишней стратегией борьбы со стрессом и тревожностью был фокус на текущем. «По одному шагу за раз» – таким был девиз выживания.

Ива заперла дверь и направилась к машине – она уже опаздывала в клинику.

Около дома напротив стоял грузовик, в каких перевозят мебель и пожитки меняющие место жительства семьи. Именно семьи, потому что такие, как Ива, переезжают в лучшем случает на собственной машине, а встречаются и те, кому хватает и пары рюкзаков.

Ива удивлённо остановилась. Дело в том, что семейство Найтингейл поселилось в этом доме всего полгода назад, было крайне довольно покупкой и не собиралось съезжать в ближайшие пятьдесят лет. Район оказался идеальным для того, чтобы воспитывать детей и планировать новых. Кроме того, Амелия Найтингейл была снова беременна, а разве в таком положении женщины затевают переезд?

– Амелия! – окликнула Ива хозяйку, отдававшую распоряжение грузчикам.

– Ива! Милая, Ива! Как же я буду по тебе скучать!

– Вы переезжаете?

– Да, как видишь, – весело заметила та. – Но Тобика будем всё равно привозить к тебе – лучшего ветеринара для него нам не найти!

– А что стряслось? Вы же вроде не собирались?

– Ох, вот не даром же говорят: никогда не сообщай господу о своих планах, ты его только рассмешишь! – Амелия залилась смехом. – Но на этот раз, грех жаловаться, он поступил с нами милосердно.

– Так что стряслось? – Ива действительно опаздывала в клинику.

– Ничего, моя дорогая. Ничего плохого. Всего-навсего на прошлой неделе появился симпатичный чудак и заявил, будто-то бы этот дом дорог его сердцу. Так дорог, что он также спросил: как много нужно, чтобы мы убрались из него в течение трёх дней? А мы, не будь дураками запросили переезд в Китсилано. Парень оказался то ли тоже не дурак, то ли жмот, короче заявил, что даёт нам ровно триста пятьдесят тысяч сверху от риэлтерской оценки за то, чтобы нас тут не было. Мы с мужем рассудили, что этого конечно на Китсилано не хватит, но и триста пятьдесят тоже на дороге не валяются. За три дня мы ничего не нашли, а вот недели хватило – переезжаем сегодня. Кстати, он ещё и переезд согласился оплатить, только бы поскорее мы отсюда вымелись. Такие дела. Надеюсь, не будем об этом жалеть, – улыбнулась она.

Ива стояла ни живая, ни мёртвая. И Амелия решила добавить:

– Да, он странный, но, как я уже упомянула, симпатичный. Ты одна, он один… кто знает? – подмигнула соседка. – Правда… будь с ним осторожна, у него, – тут она приблизилась к Иве и прошептала ей на ухо, – у него шрам на лице… вот такой!

Амелия показала примерный размер шрама, раздвинув большой и указательный пальцы.

– На скуле, – уточнила Ива за неё.

– О… вы знакомы?

– Более чем, – устало призналась Ива.

Она наткнулась на Мэтта в приёмной своей клиники. Свободных кресел уже не осталось, поэтому он стоял, расставив в стороны ноги и засунув руки в карманы своих шорт – ни дать, ни взять гора, которую не обойти, не объехать. Выражение лица у Ивы было: «Опять ты, сволочь?», и это вместо приветствия. Она прошагала мимо него в свой ветеринарский алтарь, нервно хлопнув дверью.

Мэтт и хотел бы оставаться невозмутимым, но такое её поведение уже переходило все границы. Поэтому он, не раздумывая, вломился в святая святых вслед за ней и без приглашения.

В комнате, увешанной шкафами и диспенсерами ваты, перчаток, пластиковых и деревянных палочек, тампонов разной величины и множеством других мыслимых и немыслимых расходных материалов в ветеринарном деле, корпела над металлическим столом Луна. Что она делала, Мэтт так и не понял, потому что Ива, завидев его, вскрикнула, отпрянула в сторону, натолкнувшись на другой металлический столик и едва не опрокинув его.

– Не думал, что я настолько страшный. И чтобы кусался, тоже не припомню. В чём твоя проблема, Ива?

– Моя проблема? – почти вскрикнула она, потирая ударенный локоть.

Далее последовала пауза, в течение которой Мэтту почудилось, будто он услышал столько всего, в том числе и того, чего ему совсем бы не хотелось слышать, что он даже пожалел о своём вопросе.

Ива тоже, словно поскандалив с ним взглядом и мыслями, выдохнула и уже более спокойно спросила:

– Где Бен?

– Зачем тебе Бен?

– Объяснить всё насчёт кота.

– Перчик – мой подопечный. Бен тут ни при чём. Кроме того, он сегодня занят со своей арабской семьёй.

Да, это было правдой. Выходной у Бена был только один – суббота, а по воскресеньям он работал мужем, отцом и зятем в необъятном семействе Медины.

Луна, как завороженная, переводила взгляд с Мэтта на Иву и наоборот. Затем, словно опомнившись, поспешила прочь из комнаты.

– Стой! – резко окликнула её Ива. – Я сама принесу пациента.

Стоило ей выйти, как Луна, зашипела на Мэтта:

– И у тебя ещё хватает наглости спрашивать, в чём её проблема? Да это просто невиданная наглость! Просто неслыханная убогость души!

– Убогость души… – машинально повторил Мэтт – он ещё не слышал такого выражения.

– Это же надо! Хрупкая девушка, в прямом смысле рискуя собой, спасла твою задницу, а тебе хватило бесстыдства подать на неё в суд!

– За что? – не поверил своим ушам Мэтт.

– Как за что? Ты совсем… что ли?

И тут Мэтт вспомнил: София. Да, она что-то такое орала в больнице, но он ни секунды не воспринимал её слова всерьёз. София вечно орала какие-нибудь угрозы в его адрес, главным образом, что уйдёт и заберёт Брайсона с собой, но так ни разу и не ушла.

– Чёрт… – сказал он.

Луна поджала губы.

– Ты не знал? – неуверенно поинтересовалась она.

Мэтт покачал головой.

– Мда-а-а, – заключила Луна. – Ну, в таком случае, просто знай: у тебя совершенно отбитая жена.

Внезапно открылась дверь, и Ива внесла переноску с Перчиком.

– Новости хорошие. Перчик благополучно пережил ночь, ест пьёт и регулярно мочится. Кровь в моче, конечно, ещё есть – во-первых, воспаление никуда не делось, а во-вторых, я наверняка поранила ему мочеиспускательный канал, когда вынимала камень. Я понаблюдаю его ещё пару дней, и после уже можно будет забрать его домой, – выпалила Ива на одном дыхании.

Она оторвала взгляд от кота, переноску которого водрузила на стол и открыла, пока сообщала Мэтту последние новости, и обнаружила, что из комнаты куда-то исчезла Луна.

– Луна! – тут же позвала она.

А Мэтт завис в воспоминании о том, как Ива обнимала его в больнице. Это были совсем кроткие объятия, словно его обняла не взрослая женщина из плоти и крови, а маленький воробышек, но они никак не шли у него из головы. Порой, ему казалось, будто он до сих пор грудью ощущает её тепло. А ещё Мэтт понял, что не свихнулся во время беспамятства в больнице только потому, что к нему приходила Ива. Не Каролина, не Мак, а именно Ива. Это её он ждал каждый день, то и дело вглядываясь в дверной проём, и, как дурак, притворялся спящим, когда она приходила, потому что на уровне интуиции ощущал, будто его руки испачканы в каком-то дерьме, и он не хочет, чтобы Ива об этом узнала. Только это были не руки, а рот, и Ива прекрасно обо всём знала. Но он же об этом тогда не помнил, а когда вспомнил, его стал занимать только один вопрос: почему приходила Ива?

– Зачем ты приходила в больницу? – мягко спросил он.

– А что? В этом тоже есть какое-нибудь преступление?

– Нет. Но, всё-таки, зачем? Я всё понимаю насчёт моего спасения: ехала мимо, увидела аварию, выполнила гражданский долг. Но почему приходила в больницу? Это ведь не входило в твои обязанности… я всерьёз думал, что ты – больничная медсестра… а когда узнал, что работаешь в «Нежных лапках», прямо расстроился, – Мэтт немножко улыбнулся, вглядываясь в Ивино лицо и как-бы подсказывая ей «правильный» ответ.

«Ну же, улыбнись!» – мысленно внушал ей он. «Взмахни ресницами, игриво отведи взгляд, и мои руки уже через мгновение будут на твоей талии!» Мэтту безумно, до ломоты в пальцах, хотелось её обнять и… прижаться губами к её губам. Или хотя бы к щеке для начала, а дальше как пойдёт, но шло у него всё и всегда по одному сценарию: если он хотел девушку, он её получал.

Но Ива была Ивой.

– Я приходила, потому что меня попросила мать. Видишь ли, она сокрушалась, что тебя никто не навещает, а сама она не успевает вовремя делать всё, что нужно. Кроме того, она же не живёт в больнице, а ухаживать за тобой только в её смену было недостаточно. А Мак, которая добровольно вызвалась помогать, вынуждена была по моей вине осесть дома. По моей вине, потому что как раз в то время я прооперировала её собаку, и той требовался уход. Так что, меня поставили перед фактом: натворила дел – разгребай. Вот и всё.

Бен был прав, что стоит только Иву разговорить, и мир вокруг меняется. Но на этот раз он поменялся почему-то не в лучшую сторону. Улыбка слетела с лица Маттео Росси, и всё, что он мог теперь – это изо всех сил стараться не опустить плечи.

Желание поцеловать Иву пронзило его ещё в тот день, когда они с Беном привезли Перчика в её клинику. Она была вся такая собранная и деловая, настоящая богиня в глазах хозяев своих пациентов, потому что именно от неё зависело, будут ли и как долго жить их любимцы. Мэтт не мог отвести взгляд от её худых плеч и предплечий, похожих на хрупкие веточки, но способных на такие вещи, как спасти чью-то жизнь. Он чувствовал гордость, глядя на неё. Она чётко знала, чего хотела и к чему шла, и вот она её жизнь, именно такая, какую Ива себе и писала в юности. Она не просто добилась всего, чего хотела, она была полезна миру в меру своих сил и способностей.

– Хорошо, – сухо сказал он. – Я заеду за котом через пару дней.

Разочарованию его не было предела. Он был уверен, что разговор с Ивой даст ему… много чего. Но он ровным счётом ничего не дал.

Утром следующего дня Ива обнаружила на своём пороге огромную корзину с гортензиями голубого цвета. Учитывая тот факт, что цветы эти стоили состояние даже в пору своего цветения, которая случится не раньше, чем через месяц-два, страшно было подумать, во сколько обошлась дарителю эта корзина. Никаких записок или карточек, спрятанных в цветах, Ива не обнаружила.

Она машинально подняла глаза на дом, стоящий прямо напротив – никаких признаков жизни там пока не наблюдалось. Найтингейлы вывезли своё добро ещё вчера и сразу тремя грузовиками – Ива такого ещё не видела. Очевидно, новый владелец был уж очень нетерпеливым.

Ива спокойно поехала на работу, а вечером на её пороге стояла миссис Паттерсон.

– Как там мой Перчик? – поинтересовалась она, обеими ладонями опираясь на свою трость.

– Превосходно, – честно ответила Ива. – Даже не ожидала от него такой прыти: видно, ещё не все дела переделал в этой своей жизни, а может, она последняя из девяти.

– Замеча-а-ательно… – протянула Миссис Паттерсон. – А это что? – кивнула она на изрядно подвядший за день стояния на солнце букет. – Тайный поклонник?

– Понятия не имею, – пожала плечами Ива.

– А не тот ли это итальянский сорванец, с которым ты носилась… эдак, лет двадцать… двадцать пять назад? Он ведь, помнится, жил со мной по соседству – в этом самом доме!

Ива подумала, что преклонные года никак не навредили ни математическим способностям миссис Паттерсон, ни её памяти.

– Кажется, он тогда был худоват в ногах и руках, а каким теперь стал… я думала, потекла, когда он за котом-то моим явился, а оказалось обоссалась!

У Ивы чуть глаза на лоб не полезли: миссис Паттерсон всегда была пошловатой, но не до такой степени.

– Так и знала, надо было сделать круговую подтяжку! Кстати, если тебе этот букет не нужен, давай я его заберу, детка?

– Пожалуйста, – развела Ива руками. – Забирайте.

– Ты не поможешь дотащить его до гостиной, деточка?

Ива согнулась, обхватила корзину и еле подняла.

Миссис Паттерсон, ковыляя за ней вслед, приговаривала:

– И то правда, а то ты ведь из дома-то выезжаешь затемно, возвращаешься затемно, ты же его и видеть-то совсем не будешь, а я-то весь деть стану любоваться!

Ива не без труда затащила букет в гобеленово-кружевную гостиную миссис Паттерсон. Уже на пути к дому её нагнал неугомонный и вездесущий старческий голос соседки:

– И это… если Мэттео Росси тебе не нужен… как думаешь, может, мне ещё не поздно сделать круговую?

Следующим утром букет вернулся обратно и поменял цвет на розовый. На этот раз в нём была записка.

Я думал, голубой – твой цвет. Ошибся. Может, розовый?

Ива спокойно уехала на работу. Вечером на пороге её ждала миссис Паттерсон. На этот раз почтенная дама расположилась в раскладном кресле. Вздохнув, Ива подняла корзину, которая казалась ещё тяжелее, чем вчера, и направилась к дому соседки.

– И креслице моё прихвати, девочка! – напомнила ей миссис Паттерсон.

Ива разозлилась и подумала, что эти непрошенные подарки после трудового дня точно её добьют.

Утром цветы стали фиолетовыми.

Фиолетовый? – значилось на теснённой золотом шёлковой карточке.

Ива задумчиво потёрла подбородок. Затем вернулась в дом и спустя пять минут снова вышла – в руках у неё был блокнотный лист в линеечку.

Уважаемый, тайный поклонник. Как вижу, вы совершенно не стеснены в средствах. Однако практической пользы в ваших жестах никакой. Я предлагаю вам быть полезным обществу, и вместо букетов сделать пожертвование приюту для тех, кого разлюбили. Реквизиты Фонда «Надёжные лапки» прилагаю.

Вечером на её пороге стоял белый букет с вложенным конвертом. В конверте был чек на двадцать тысяч долларов и открытка с вопросом:

Белые?

Миссис Паттерсон улыбалась до ушей.

– Если ты не пойдёшь с ним на свидание, я побрею все нужные места, и сама пойду.

– А как же круговая? – не удержалась Ива.

– А, – махнула рукой миссис Паттерсон. – Журнал «Здоровье мужчины» утверждает, что нынче в моде натуральная красота. А он мне улыбался… – закатила глаза она.

– Когда?

– Да сегодня же. Утром и после обеда снова. Ты мне лучше скажи, букеты тебе нужны? А сам-то?

– Знаете, что… У меня идея. Что, если вам поймать тайного дарителя за причинное место и заставить перетащить эти веники к вам сразу? Не дожидаясь меня с работы? Заодно и обговорите детали рандеву.

– А ты никак ревнуешь, девонька! – расхохоталась соседка. – Смотри, а то и впрямь уведу твоего красавца! Так значит, даёшь добро?

– И не только: зелёный свет тоже, – буркнула Ива, закрывая за собой входную дверь.

Мэтт приехал за Перчиком под конец рабочего дня. Просто у него тоже были дела и работа. Она не требовала бросать жизнь на плаху долга, как делала работа Ивы, но тоже иногда скромно просила внимания.

– Ну вот, – Ива деловито протянула Мэтту переноску и пластиковый контейнер с таблетками. – Это лекарство против камней в почках. Давать нужно на корень языка.

– Это как? – испугался Мэтт.

Ива открыла было рот, чтобы сказать, что маленьким детям тоже так дают лекарства, но вовремя опомнилась и решила не затрагивать эту тему.

– Сейчас покажу.

Она вынула кота из переноски, погладила его по голове и спине, затем ловко раскрыла пациенту рот и засунула таблетку вглубь. Перчик не был доволен, но лекарство сглотнул и даже не поморщился.

– Вуаля, – сказала Ива. – Это была вечерняя доза, поэтому сегодня уже не давать. Следующая – завтра утром.

И пока она, не теряя деловитости, упаковывала кота обратно в переноску, Мэтт решил, что момент подходящий:

– А ты до скольки работаешь? Я подумал, может, поужинаем где-нибудь.

– До восьми.

– Да брось. Ни одна ветеринарная клиника не работает до восьми.

– Я работаю.

Теперь уже Мэтт открыл было рот, чтобы сказать: «Потому-то ты и такая худая!», но вовремя захлопнул его, подумал получше и сообщил:

– Тебе нужно беречь себя.

– Я берегу.

– В восемь вечера все уже давно отдыхают.

– Вот именно. И у них есть время позаботиться о своих животных и привезти их, наконец-то, к ветеринару. Кстати, чуть не забыла: Перчику нужно дать лекарство против паразитов, но ни в коем случае не сейчас, когда его организм ослаблен. Через пару недель я хочу снова его видеть. Передай миссис Паттерсон, что это бесплатно. Лучше, конечно, чтобы она привезла кота в клинику, но если ей это совсем невмоготу, то я навещу его сама, там и с проглистовкой решим.

– Я совсем не ориентируюсь в местных ресторанах… – не сдавался Мэтт.

– В сети можно найти отзывы.

– Я пошла! – донеслось из холла. – Удачи завтра на подсадке, Ива-горшочек!

Ива вмиг побледнела.

– Увидимся послезавтра, – прохрипела она в ответ.

Мэтт нахмурился.

– Что ещё за подсадка? – голос его перестал быть мягким.

Мэтту это слово было очень хорошо знакомо, но он не хотел верить в тот смысл, который первым же и пришёл ему на ум.

– Надеюсь это о каких-нибудь огородных работах или…

Он не успел договорить, в комнату заглянула Луна:

– Ой… – вскрикнула та и даже не покраснела, а побагровела. – Ивушка-лапушка, прости… я не знала… я думала никого нет, четыре же… следующий наплыв только после пяти… Чёрт…

– Всё нормально, – прогундосила Ива. – Пока. Луна.

Луна закусила губу и скрылась.

Смотровая погрузилась в тишину, которую буквально минуту спустя нарушил громкий «дзиньк» – это Иве пришло сообщение от Луны:

«Умоляю, прости засранку!»

«Ну хочешь, я и послезавтра выйду на полный?»

– Во сколько? – спросил Мэтт.

Ива, хоть и не хотела, но всё-таки уловила металл в его голосе.

– А тебе зачем? – совершенно искренне удивилась она.

Мэтт кивнул и, не проронив ни слова, взял переноску и направился к выходу. Ива не стала даже выяснять, какое там у него выражение лица: её подсадки – не его собачье дело.

– Спасибо! – словно опомнившись, крикнул у самых дверей Мэтт.

Он не был уверен, расслышала ли его Ива, но возвращаться не стал.

Ровно в восемь утра на улице припарковался огромный грузовик. Ива выглянула в окно и увидела человек пять бравых ребят в оранжевых касках и жёлтых жилетках поверх синих комбинезонов. Выдвижная кабина на длинной ноге вздымалась ввысь прямиком к небу… точнее, к раскидистым ветвям кедра, живущего на переднем дворе Мэтта, прямо рядом с его подъездной дорожкой. Обрезать засохшие ветви великана, как и проредить его разросшиеся здоровые ветки нужно было уже давно, но прежние хозяева из дома напротив утверждали, будто бы у них «всё руки не доходят». Ива понимала, что такая процедура стоит недёшево, и уже собиралась было предложить скинуться всей улицей на мероприятие, как у дома неожиданно для всех завёлся новых хозяин. Он-то и стоял сейчас на противоположной стороне улицы, то есть прямо на подъездной дорожке Ивы, следя за всем действом. Невзирая на утреннюю свежесть, Мэтт был в шортах и футболке с коротким рукавом, руки его были спрятаны в карманах шорт, а ноги широко расставлены. Всё как обычно. То есть, «как обычно» для теперешнего Мэтта.

Ива подумала, что Мэтт и впрямь сильно изменился, даже его повадки стали совсем другими: раньше его позы всегда были из серии «хозяин жизни», теперь же вот эта его вечная стойка с ногами на ширине плеч, руками в карманах и козырьком бейсболки на пол-лица вызывали у Ивы ассоциацию то ли с вожаком семейства горилл, то ли с бравым канадским лесорубом.

Иве нужно было быть в клинике к десяти. Грузовик стоял поперёк улицы для лучшей устойчивости. Поскольку с другой её стороны был тупик, Ива поняла, что единственная дорога из дома перекрыта, и она не сможет выехать.

– Это надолго? – прокричала она Мэтту, сама себя не слыша из-за гула мотора грузовика и свистящей трели бензопилы.

Мэтт её не замечал, так что ей пришлось тронуть его за торчащий локоть. Он, конечно, сразу обернулся, и лицо его расплылось в улыбке. Иве от этого стало не по себе, она отдёрнула руку так, словно локоть Мэтта – раскалённая печь, о которую недолго и обжечься.

– Когда это закончится? – снова проорала Ива.

Мэтт нахмурился, затем склонился к самому её уху и успел произнести:

– Скоро.

Ива отпрянула в сторону и поспешила в дом. Едва за ней закрылась дверь, она плюхнулась в кресло и постаралась отдышаться. Сердце билось как лихорадочное – это, наверное, потому что она боится опоздать на подсадку. В её жизни сейчас нет ничего важнее этих попыток, даже «Нежные лапки» – её детище и её гордость – отошли на второй план. Но запах ментоловой зубной пасты и средства после бритья так и стояли в её носу. Больше того, и щека, и ухо, в которое Мэтт произнёс своё «скоро», почему-то горели.

Ива отправилась в ванную, нервно умылась и снова почистила зубы – в её носу должен быть запах только её зубной пасты. После она отыскала пузырёк с туалетной водой и понюхала его. Мужской запах легко и быстро перебился женским, так что не пришлось даже брызгать его на себя.

Ива вернулась на кухню и каким-то чудом запихнула в себя яйцо – уже второе за сегодняшнее утро. Наверное, это стресс – решила она и налила себе стакан молока.

Однако час спустя грузовик всё ещё стоял на месте. Ива была на грани нервного срыва: если бы она не послушала Мэтта и вызывала такси, проблема была бы улажена, а теперь никакое такси уже не успеет доставить её вовремя. Во-первых, его вызвать не так и просто – в это время все машины обычно заняты, а во-вторых, уйдет определённое время, пока оно доедет до Ивы.

Ива сама не поняла, как уже стояла на улице и орала Мэтту во всю глотку:

– Какого чёрта ты тут устроил? Почему соседям не были выданы письма-предупреждения о планируемых работах? Ты знал, что у меня сегодня важные дела, почему не сказал про это! – Ива ткнула пальцем в грузовик.

– Я же вчера у тебя спросил, во сколько тебе нужно ехать, а ты что?

– Да какая разница, во сколько! Когда хочу, тогда и еду! По какому праву ты перекрыл проезд?

– Это не я перекрыл, а ребята из службы озеленения. Такого расположения грузовика требуют правила безопасности – иди спроси у них сама, если не веришь.

От перспективы общения с четырьмя сгустками мускул в касках Иву аж передёрнуло.

– Давай я отвезу тебя? – предложил Мэтт и кивнул на свой новенький Форд пикап с четырьмя огромными колёсами.

Его машина и в самом деле была припаркована у обочины напротив соседнего дома как раз с той стороны, куда Иве было нужно. Ива разозлилась ещё сильнее: надо же, о себе он позаботился, а на соседей наплевать! Потом Ива присмотрелась и поняла: почти все соседские машины перепакованы на незаблокированную часть улицы. Получается, Мэтт предупредил всех, кроме неё.

– Ты специально это сделал… – осенило её.

– Послушай, Ива. Мне нет дела до того, куда ты там собралась… в смысле, мне не наплевать, конечно… чёрт, я только хотел сказать, что всё это – не моё дело. Но раз уж из-за меня ты не можешь выехать из дома вовремя, давай я довезу тебя, вот и всё!

– Просто дай ключи от своей машины.

Ива всегда отличалась безупречной логикой.

– Эм… видишь ли, у неё не всё в порядке с управлением. То есть нет, с ней всё в порядке, но там есть пару моментов – надо доехать до автосервиса, но я всё никак не выберусь – короче, это безопасно, но только если я буду за рулём.

Ива смотрела на него так, словно он городит полнейшую чушь. И тут Мэтт вспомнил об аварии, произошедшей в его жизни всего несколько месяцев назад.

– Виноват был не я… – тут же выдал он.

– А кто?

Ива смотрела ему прямо в глаза. Мэтт почувствовал, как его медленно, но уверенно бросает в жар, и он искренне не понимал, почему и зачем всё это, ведь он всего-навсего хочет, чтобы она хотя бы раз его обняла! Разве это так трудно? Разве это так много? Разве это так сложно?

– Водитель грузовика выехал на встречную на повороте, – ответил он, так и не сумев скрыть тяжесть в голосе.

– Разве?

Мэтт плохо помнил всё, что случилось в тот день. Его память, словно охраняя его самого, отказывалась хранить детали. Но он помнил о ссоре с Софи, помнил, как та кричала, как оскорбляла его, как плакал малыш.

Он превысил скорость, и Ива это видела? У него не было видеорегистратора, а тот, который оказался в грузовике не мог определить его скорость.

В сердце Мэтта вначале сильно кольнуло, а затем и вовсе заломило страшным пониманием вины. Он почему-то протянул Иве ключи, будто и не было у него никаких планов, словно всё в эту секунду перестало иметь значение.

– С машиной всё в порядке.

А Ива почему-то сказала:

– Ну тогда поехали.

Сказала, будто никогда и не принимала решения ни за что на свете не связываться с Маттео Росси, ненавидеть и презирать его так, как только позволит ей сердце. Наверное, это просто боль была написана на его бледном лице так явственно, что что-то и в её настройках изменилось.

Ива пожалела о своей слабости уже тридцать минут спустя. До этого машина ехала вроде бы в правильном направлении, а потом Мэтт съехал с шоссе со словами «там пробка» и повёл свой танк – именно так Ива называла про себя эту неоправданно большую и неэкономичную машину – по неизвестным и никогда не виданным Ивой улочкам.

Уже на подъезде к Уайт Року Ива поняла, что находится в самой дальней точке от места назначения, какую только можно было придумать. Хуже было б только, если бы они направлялись в Штаты.

Она даже не стала кричать – а смысл? И так всё понятно.

Мэтт припарковал машину на платной парковке, вытащил из багажника переносной холодильник, два раскладных стула и зонт.

– Поможешь? – кивнул Иве на плетёную корзину со свежей выпечкой от Джованни – Ива часто туда наведывалась после работы, если успевала до закрытия.

– Зачем? – задала она только один вопрос.

Мэтт прикинулся валенком:

– Как зачем? Завтракать, конечно, будем. С видом на отлив.

На пляже Ива отодвинула своё кресло подальше от Мэтта.

– Обгоришь, – заметил Мэтт. – Вон какая белая! Давай ко мне поближе под зонт.

– Мне и здесь хорошо, – буркнула Ива. – Когда ты вернёшь меня домой?

– После завтрака.

Мэтт молча поднялся, выдернул ножку зонта из песка и воткнул около Ивы. Затем вручил ей гигантских размеров багет с расплавленным сыром, томатами и итальянской ветчиной, придвинул свой стул и тоже уселся под зонт.

– Так зачем ты это сделал? – не унималась Ива.

– Съешь сэндвич, расскажу, – пообещал ей Мэтт с набитым ртом.

– Мэтт!

– Да, Ива? – улыбнулся он.

Но она не улыбалась в ответ. Больше того, Ива была похожа на разъярённую львицу.

– Ну хотя бы откуси пару раз! – попросил он. – Потом сходим за мороженым. Тут недавно открылась новая желатерия – хозяин итальянец, поверь, такого мороженого ты ещё не ела.

Ива смахнула заставку на экране, набрала номер клиники и, извинившись, попросила перенести её процедуру на любое другое ближайшее время.

Как только она закончила, Мэтт каким-то убитым, словно бы он говорил из преисподни, голосом спросил:

– Зачем тебе это?

– Что именно?

– Все эти подсадки.

Ива удивлённо подняла брови. То ли не ожидала вопроса, то ли считала его глупым.

– Это же очевидно: любой нормальный человек в определённый момент решает обзавестись семьёй.

– Семья – это когда тебя любят.

– У меня есть все основания полагать, что мой ребёнок будет меня любить. С очень высокой долей вероятности.

– Причём, безусловно… – кивнул Мэтт, но явно не Иве, а своим мыслям, и даже не на её счёт, а на свой собственный. – Какая это по счёту?

– Не твоё дело.

– Ты права, не моё. Но всё-таки?

– Пятая.

– Давно пытаешься?

– С тех пор, как купила дом.

– Логично, – согласился Мэтт. – Значит, почти два года…

– Год и два месяца.

– Но это же… каждый раз гормоны? Тебе их колют?

Ива удивилась такой осведомлённости. Неужели и у них с Софией были проблемы с зачатием? Она почувствовала что-то странное, что-то сродни облегчению. И тут же устыдилась себе.

– Да, я получаю определённую терапию, связанную с подготовкой.

– То есть, за год тебе давали гормоны пять раз… Это не вредно?

Вредно. Но Мэтта это не касается.

– Разве врачи имеют право такое допускать? – не унимался он.

Не имеют. Но и это тоже Мэтта не касается, как и то, что Ива обращается в разные клиники и всегда врёт, что последняя подсадка была год назад. Просто у неё нет времени ждать: учитывая болезнь и возраст, её репродуктивная способность ухудшается каждый год. Часы давно пробили полночь и сейчас – это единственный шанс запрыгнуть в уходящий вагон.

Но опять же, Маттео Росси всё это не касается, поэтому Ива ответила вопросом на вопрос:

– А что, вы с Софией тоже делали подсадку?

– Нет, – грустно усмехнулся Мэтт. – Меня, скорее, поставили перед фактом.

У Ивы расширились от шока глаза. И кольнуло где-то далеко и очень глубоко, но достаточно больно.

Она отвернулась. Если у тридцатидвухлетней Ивы Джонсон и осталось хоть одно слабое место, то это было желание родить. А родить от мужчины – в её мире это была сказка на уровне радужного единорога. Нет, она никому не позволит бередить себе душу.

– Каждый человек имеет право добиваться того, чего хочет от жизни.

– Не перебирая средствами? Не гнушаясь подлостью?

Ива не хотела такой откровенности от Мэтта, но сочла возможным сказать:

– Разве ты хотя бы раз пожалел об этом?

– Нет, конечно, – улыбнулся он. – Мой сын – это самое важное и лучшее, что случилось со мной в жизни. Он стал моим смыслом.

Иве сделалось до того больно, причём не далеко и не глубоко, а близко и в самом центре – прямо в груди, прямо там, где у неё сердце, что она аж охнула.

Мэтт понял это по-своему:

– Ива, ты сделала всё, что могла. А зная тебя, я уверен, что ничего другого сделать было нельзя. У Брайсона были внутренние повреждения, несовместимые с жизнью. Боюсь…

Он намеревался произнести: «Боюсь, он был обречён», но не смог – горло сковало спазмом.

– Твоя жена так не считает, – тихо возразила Ива.

От слова «жена» Мэтту полегчало.

– Она мне не жена. И я не знаю, что на неё нашло. София никогда не была стервой настолько, чтобы ломать чью-то жизнь из-за собственной потери. Я с этим разберусь, – пообещал он.

А Ива вспомнила его слова о сыне, о том, как важен и дорог он был Мэтту, и сказала:

– Вот видишь! А ещё спрашиваешь, зачем я это делаю.

– Просто есть другой способ. И он намного лучше. Там кроме счастья отцовства… и материнства, есть ещё другое счастье, и оно не менее важно. Я думаю. Уверен. Ну, по крайней мере, так утверждала моя мать. Сам-то не пробовал: меня, как я уже сознался, просто поставили перед фактом, а это – всё равно, что сделать подсадку. Меня, в отличие от тебя, лишили шанса попробовать и узнать, как это… А у тебя он есть, Ива.

Был когда-то, подумала она. Теперь я – асексуальное существо женского пола, панически боящееся снимать одежду не только перед мужчинами, но и перед женщинами.

Мэтт смотрел на неё. И смотрел так, как смотрят совсем не на асексуальное существо. Ива и сама не поняла, как один только этот взгляд вызвал в ней волну чего-то давно забытого, чего-то такого, от чего её глаза сами скользнули с его лица на шею, ключицы, кусочек груди, видимый в вырезе футболки. Она хорошо запомнила, как выглядит грудь взрослого Мэтта: на ней есть волосы, она широкая и сильная – кажется, ей подвластно абсолютно всё, любое его желание. А ещё руки – они тоже очень сильные, крепкие. Будь на её месте Мэтт там у дороги, он вытащил бы всех троих вместе с джипом, и водителя грузовика прихватил бы в придачу.

Ива с ужасом поняла, что её губы приоткрылись. Она дёрнулась и приказала:

– Отвези меня домой! Сейчас же!

Мэтт молча поднялся, развернул бейсболку козырьком вперёд и, засунув руки в карманы, направился в сторону набережной.

– Я за мороженым, – сообщил он. – Не хочешь посмотреть, как выглядит настоящая итальянская желатерия?

– Нет, – отрезала Ива.

Когда Мэтт вернулся с двумя вафельными конусами, набитыми разноцветными шариками, щедро политыми шоколадным сиропом, кресло, в котором сидела Ива, было пустым.

Мэтт вначале съел своё мороженное, потом долго наблюдал за тем, как вторая порция, тая, стекает на песок.

Ива уехала – понял он.

Глава 15. Поцелуй

Уже в тот же вечер, одиноко наблюдая за закатом над верхушкой своей живой изгороди, Мэтт осознал: он не то что залип, его по-настоящему переклинило. Вот не было с ним такого никогда раньше. Он, конечно, увлекался кем-то, но все его прежние чувства как-то не тянули даже на «влюбился». Само собой, своим пассиям в любви он признавался, но его вечно преследовала скука, а где скука, там и жажда экспериментов. Иногда эти эксперименты выходили за всякие там границы (и даже за границы самого Мэтта), но ни один из них ни разу не заставил его сердце колотиться так, как пустое пляжное кресло. Однако следствием этого понимания не стало решение что-либо предпринять в отношении самого себя, как-нибудь остановиться, сопротивляться, нет, он решил, что надо надавить сильнее. Даже не решил, а почувствовал, что ему жизненно необходимо получить хоть какой-нибудь результат, добиться от Ивы хоть чего-нибудь.

Он решил, что ему нужен план, но ничего дельного на ум не шло. Уже на третий день его терпение иссякло, и он без всякого плана позвонил в дверь Ивы.

Это было утро воскресения – единственного дня, когда Ива не работала. Весь май стояла аномальная для этого месяца жара, почти не было дождя, который обычно льёт, не прекращаясь, и вот под конец месяца уже почти накануне лета, в Большой Ванкувер внезапно вернулся чуть ли не январь – температура упала до девяти градусов, зарядили затяжные дожди.

Мэтт, угрюмый и придавленный приступом вернувшейся депрессии, стоял на пороге Ивы в шортах и толстовке, натянув на голову глубокий капюшон. Ветер едва ли не сдувал его с порога, но он терпеливо ждал, пока ему откроют.

– Сегодня двадцать девятое мая, – сообщил Мэтт, как только Ива приоткрыла дверь с вопросом «Что случилось?».

Не здороваться уже вошло почему-то у обоих в привычку.

– И… что? – неуверенно спросила Ива.

– Пошли гулять.

Ива оторопела, хотя, конечно, после последней выходки Мэтта ожидала от него чего угодно. Она искренне не понимала, что ему от неё нужно, а учитывая судебный иск, который она получила от его супруги, и вовсе была настороже. Единственным логичным объяснением столь неожиданной и странной перемены в поведении бывшего школьного друга была какая-нибудь изощрённая месть за смерть сына. Хоть он и признался в присутствии Ивы, что мальчик получил слишком серьёзные травмы и шансов выжить у него не было, но кто знает, может, это было сказано только для того, чтобы усыпить бдительность Ивы? Суд-то ведь уже на носу – в начале июня.

– Я занята, – отказалась Ива, ни секунды не сомневаясь.

– Сегодня двадцать девятое мая, – повторил он.

Ива напряглась ещё сильнее и подумала, что, в принципе, успеет захлопнуть дверь, но вот сможет ли закрыть замок до того, как Мэтт – будучи вдвое шире и выше её – толкнёт её.

– И…? – нерешительно снова спросила она.

Мэтт стоял насупившись, спрятавшись в недрах своего необъятного капюшона. Потом отвёл голову в сторону, чтобы Ива не увидела, какие красные у него глаза.

– У меня день рождения.

Ива прекрасно помнила, когда у Маттео Росси день рождения – поздней осенью, поэтому сказала:

– О, да! Точно. А я и забыла… Так значит, я теперь должна подарить тебе подарок?

– Не должна… – начал было он.

Но Ива перебила:

– Ещё как должна. Входи-ка.

Мэтт несказанно обрадовался. Даже депрессия вмиг его отпустила, даже голова закружилась, мозг тут же принялся визуализировать возможное развитие событий в плане того, что ему сегодня обломится: только поцелуй или на секс тоже можно рассчитывать?

Он последовал за Ивой сквозь знакомые до щемящей боли в груди комнаты, обставленные, правда, совсем иначе, но не менее, а даже более уютно, чем было. Ива вышла во внутренний двор, бросив ободряющее:

– Прошу-прошу, не стесняйся, проходи…

– Да я нормально… – отвечал Мэтт, сильнее наклоняя голову вперёд.

На него накатила ностальгия, а боль утраты самовозвелась в квадрат. Он не был здесь с самой смерти матери. И сейчас следовал за Ивой по пятам, прячась в капюшоне, сквозь засаженный кустами голубых гортензий, белых и чайных роз сад, ни капли не изменившийся, в отличие от дома, и думал о том, что как же это так вышло, что Ива, именно Ива, а не кто-то другой, стала хранительницей всего самого для него важного: его жизни, его детства, его воспоминаний, и его настоящего дома.

– Как тебе… тут живётся? – спросил он сдавленным, надтреснутым голосом.

Мэтт продал отчий дом сгоряча, на эмоциях. Просто, ему нужно было бы время от времени в него приезжать, и дом неизменно напоминал бы о матери. Мэтт, при всём своём умении идти по жизни легко, был очень ранимым в вопросах потерь. Особенно когда это касалось близких, дорогих ему людей. Иногда он не признавался в этой боли даже самому себе, и заподозрить его далеко не легкомысленное отношение можно было бы, например, по неснимаемому в течение семи лет верёвочному браслету, если бы кто-нибудь знал тайну его происхождения. Впрочем, один человек знал, но некоторые обиды делают людей слепыми.