Приют одинокого слона, или Чешские каникулы

Вадим покрутил головой по сторонам. Никаких признаков. Ровный склон со всех сторон. Вот Миша тащит тяжелые санки, Лида бежит вприпрыжку за ним. Лора свалила Макса в сугроб и, громко смеясь, пытается накормить снегом.

Морок прошел. Жгучее желание убить и покончить с собой схлынуло, как волна. Но он знал: за одной волной всегда идет другая. Сможет ли он бороться с ними? Потому что превыше всех прочих обид была одна: Генка предал не только их дружбу в настоящем, но, что было для Вадима даже важнее, дружбу в прошлом.

- Поберегись! - рявкнул Макс, пытаясь управлять несущимися по плотному снегу санками. - С дороги, куриные ноги!

Сидящая за его спиной Лора радостно визжала. Не вписавшись в поворот, они свалились под откос к ручью, пропахали снег и успели затормозить в полуметре от воды. Глядя, как Макс с нарочитым кряхтением вытаскивает Лору и санки на дорогу, Вадим вспомнил рассказ Генки о том, что когда-то в катании на санках с девчонками самым интересным было упасть вместе. Как же! По-рыцарски подать руку, поднять, отряхнуть. Вроде бы случайные прикосновения, многозначительные взгляды...

Из-за деревьев показался Генка. Со звуком, напоминающим росчерк карандаша по ватману, он вспарывал девственно нетронутый снег. Невольно Вадим залюбовался им - так сильно и стремительно он шел. Замерли и остальные.

- Сволочь! - злобно прошипела Лора и сплюнула в снег.

Вслед за Генкой из-за елей вылетела Оксана. Вадим и разглядеть ее толком не успел, а она уже была далеко внизу, за домом. Описав широкий полукруг, Оксана остановилась у ручья и помахала ему рукой.

- Здорово! - крикнула она. - Только подниматься долго. Пойду еще раз.

И снова Вадима душила слепая злоба, когда он смотрел, как они вдвоем идут вверх - сначала по дороге, потом по целине. Теперь уже они шли не друг за другом, как в первый раз, а рядом. Шли и о чем-то разговаривали. Вот Оксана сказала что-то, Генка обернулся и посмотрел прямо на него.

Вадим сжал кулаки и вдруг почувствовал на себе еще чей-то взгляд. Обернувшись, он увидел, что и Лора, выпятив губу, насмешливо смотрит в его сторону. Захотелось встать и уйти в дом, но сидеть там в одиночестве и думать о том, что происходит здесь...

Мимо проехали с горы Лида с Мишей. Лора ссорилась с Максом: ей хотелось непременно съехать одной, а Макс резонно отвечал, что это опасно, потому что санки слишком тяжелые. Сначала Лора пыталась настоять на своем, а потом просто отпихнула Макса и потащила санки в гору.

- Ну и хрен с тобой, идиотка, мать твою! - заорал Макс. - Разобьешься - я буду очень рад, остохренело с тобой мучиться.

- Я тоже буду рада! - вполне серьезно и спокойно ответила Лора, и Макс осекся.

Она забралась повыше, села на сани, оттолкнулась и помчалась вниз. Вадим сразу понял, что на дороге ей не удержаться: санки шли слишком неровно, их словно тащило в сторону. Справа склон был достаточно крутым, но до самого дома и ручья вполне ровным, и снег там был достаточно глубоким. Если бы Лора скатилась с дороги вправо, она прокувыркалась бы метров десять и остановилась. Но ее тянуло влево, в заросли неведомого засыпанного снегом кустарника.

- Лорка, тормози! - крикнул Вадим и бросился к ней, но было поздно.

Протаранив жиденькие кусты, она не остановилась и на полной скорости полетела к узкой расщелине, совершенно невидимой с дороги из-за высоких сугробов.

- Лорка! - как сумасшедший заорал Макс.

Лида взвизгнула и закрыло лицо руками в красных варежках.

Санки с грохотом полетели вниз, а Лора повисла над обрывом, уцепившись за камень.

- Держись! Лора, держись, мы сейчас!

Вадиму казалось, что он кричит, но на самом деле он шептал это, осторожно пробираясь к карнизу. Он провалился в снег по колено, и камень под ногой предательски зашевелился. И все-таки ему удалось подползти и ухватить Лору за капюшон куртки.

- Мишка, подстрахуй меня! - крикнул он, боясь, что не сможет вытащить ее, и Лора своей тяжестью утащит в пропасть и его.

Миша ухватил его за пояс, вдвоем они медленно вытащили Лору и отвели подальше от края.

- Тянут-потянут - и вытащили репку, - Вадим вытер со лба пот и сел прямо на снег. - Вот он, тот самый коварный обрыв.

Он посмотрел вниз. Метрах в пятнадцати, зажатый почти отвесными стенами бежал ручей. Шума воды было почти неслышно.

- Какая же он все-таки гадина! - плаксиво сказала Лида. - Обещал нам показать его, а сам попер на лыжах кататься. Лор, ты как? Вот не надо было тебе одной ехать. Ты же погибнуть могла!

- Ой, да закрой ты рот, трусы видно! - сморщилась Лора. - Ну и погибла бы, велика потеря. Даже жаль, что не погибла.

- Да ты что! Как ты можешь так говорить? - запричитала Лида, но Лора невежливо повернулась к ней задом и оказалась лицом к лицу с разъяренным Максом.

Он уже оправился от страха и был страшно зол на себя за этот страх. А так как долго злиться на себя не привык, то обратил свою ярость на Лору.

- Ну что, сучка, настояла на своем? Поехала одна? Довольна? - орал он, брызгая слюной и размахивая руками.

Лора посмотрела на него с отвращением, вытерла лицо и пошла по дороге в гору.

- Куда? - Макс попытался преградить ей путь, но она с силой оттолкнула его и почти побежала прочь.

Пот заливал глаза, слипшиеся волосы мешали смотреть. Несколько раз Лора упала, но все равно, с каким-то ослиным упрямством, шла вверх и вверх. Дорога миновала небольшой домик с красной крышей и кончилась, упершись в негустой ельник. Присмотревшись, Лора увидела две параллельные цепочки следов и пошла по ним, сообразив, что здесь поднимались Генка с Оксаной - кто же еще.

Зачем она идет за ними, Лора не знала. Когда она повисла над ручьем на высоте пятиэтажного дома, внутри у нее словно все замерзло. Так вот как это бывает, подумала она. Совсем не страшно. Надо только разжать руки. Дать приказ пальцам, которые судорогой вцепились в камень. И уйти в это низкое хмурое небо, в эти горы, в этот снег. Раствориться в них и стать ими.

Она была уже почти готова. Уже почти решилась, но тут ее вытащили. И затопило облегчение - острое, жгучее, до слез, до дрожи в коленях. И такое же острое разочарование.

«Зачем?» - хотела сказать она, но язык не слушался.

И только когда курица Лида начала квохтать, ее отпустило. Словно какая-то сжатая пружина разворачивалась в ней, круша и ломая все внутри. «Может, уже пора уколоться?» - подумала она, но тут начал вопить Макс, и все той же пружиной ее отбросило прочь. Подальше от них. Быстрее. Еще быстрее.

Под деревьями снега было мало, кое-где она даже шла по чернотропу. Тяжелые заснеженные лапы пропускали мало света, казалось, что уже наступил вечер. Напряжение постепенно начало отпускать, но вместе с этим пришла ломка.

Она всегда начиналась вот так, внезапно. Только что Лора чувствовала себя бодрой и совершенно здоровой. Казалось, зачем может понадобиться наркотик. И вдруг - головокружение, слабость, тошнота, резкая боль во всем теле. Как удар молнии. От знакомых она знала: у других - не так. У них все идет постепенно, и заранее, задолго до настоящей ломки, можно понять: пора. Ее же каждый раз заставало врасплох. Иногда хватало одной дозы на весь день, с утра до вечера, а иногда и буквально через несколько часов начинало выворачивать и выкручивать. Может, дело было в качестве морфина, может, в чем-то другом - она не знала. Дома было проще: запас всегда лежал в заветном замшевом мешочке. Здесь... Здесь надо было искать Генку и униженно клянчить дозу. Да еще к тому же совершенно неродного промедола, от которого неизвестно чего и ждать. Вернее, известно: ничего хорошего. Все эти дни ее не покидала какая-то дурнотная, мутная злость, слегка познабливало, тело словно существовало отдельно, запаздывая то на несколько сантиметров, то на несколько секунд.

Едва не плача от злости и досады, Лора уже хотела повернуть назад - что им делать наверху, наверно, давно скатились вниз. И вдруг услышала совсем рядом голоса.

Стараясь ступать как можно тише, прячась за деревьями, она поднялась еще немного. За деревьями мелькнул свет - там была поляна, маленькое плато на пути к самой вершине. Лора увидела за молодой раскидистой елкой красное пятно. Оксана стояла, воткнув лыжи и палки в снег, и говорила что-то резкое скрытому за деревом Генке.

Лора подобралась поближе и, едва сдерживая тошноту, прислушалась.

- Мы здесь одни, - напряженным, каким-то незнакомым голосом говорила Оксана. - Никто не узнает. Все подумают, что это несчастный случай.

- Пой, ласточка, пой! - рассмеялся Генка. - Пой, не умолкай! У тебя духу не хватит. К тому же я тебе скажу вот какую забавную штуку. Кроме фамилии Локтионов, я знаю еще и фамилию... простую такую русскую фамилию... Егорычев. А звать этого самого Егорычева... Правильно, Александр Анатольевич. Продолжать?

Лора подобралась так близко, что услышала, как Оксана нервно сглотнула слюну.

- Продолжаю. Так вот, Александр Анатольевич Егорычев дал мне подробное интервью по поводу ваших с ним деловых отношений. И как он отговаривал тебя. И сколько ты ему заплатила - за услуги и за молчание. За молчание, видимо, заплатила мало. Я дал немного больше.

- Гнида...

- Кто - он или я? Если он, то согласен. Если я... Впрочем, тоже согласен. Я свинья и ты свинья, все мы, братцы, свиньи, и прислали нам друзья целый чан ботвиньи. Спокойно, миленькая! - Лора увидела, как Оксана дернулась ударить его и как Генка перехватил ее руку. - Не надо нервничать. Скажу даже больше. Здесь, в моем доме, есть доказательства. И если ты будешь такая неуравновешенная, я подумаю, не стоит ли предъявить их Вадику. Как ты думаешь, что он скажет на это? Особенно в свете последних событий...

- Послушай, - голос Оксаны дрогнул. - Может, договоримся?

- Ути-пути! Как заговорила! Совсем большая девочка, дефективы читает, кыно смотрит. И как же это ты предлагаешь мне договориться? Денежек дашь? Так у меня и своих навалом, до конца жизни потратить не успею. Ножки прямо здесь раздвинешь? Так холодно. Да и ты совсем не в моем вкусе. Тебя трахать - мозоль на одном месте набьешь.

- Черт возьми, что ты хочешь от нас? - сквозь слезы крикнула Оксана. - Что тебе от нас надо?

- Так я тебе и сказал! Вы, мои дорогие, еще не дозрели. Вот когда я увижу, что вы готовы... Уточняю, все готовы. Вот тогда-то я и скажу, что мне от вас надо. Честно признаюсь, это будет не слишком приятно. Скорее, даже очень неприятно. Но что делать. Такова селяви. Не ты, так тебя. Нет уж, лучше я.

Он повернулся к Оксане спиной и подошел к краю отвесного скального выступа.

«Господи, да он совсем рехнулся, - поразилась Лора. - Сказать такое и подставить спину. Ксанка ведь права, горы, рядом никого, а высота повыше моего ручья будет. Или он знает, что она не сможет? Я бы на ее месте...»

Она не видела Оксаниного лица, но чувствовала исходящее от нее напряжение. Вот Оксана сжала кулаки, сделала шаг по направлению к Генке, потом еще один, еще.

Генка обернулся, и она замерла.

- Ну что же ты, киска? - с насмешливой ласковостью спросил он. - Что встала? Это твой шанс. Вот он я, стою на краю. Надо только решиться. А это не так просто. Да? Не убий и все такое.

Лора почувствовала, как сугроб вдруг встал дыбом и прыгнул ей прямо в лицо, стремительно чернея. Когда она очнулась, на поляне никого не было. Она осторожно подошла к краю и стала вглядываться вниз, пытаясь разглядеть с тридцатиметровой высоты желтую Генкину куртку. Но кроме снега внизу ничего не было.

* * *

«...После этого настала очередь Лоры. Мне стало интересно: если Макс вдруг оказался таким... Ну, неважно, каким. Так вот, если у Макса есть свой «маленький секрет», не найдется ли чего-нибудь подобного и у других. Уж очень меня тогда грызла эта мысль: ведь я умру! Я, который, может, и обидел кого в жизни, но все же не в такой степени. Ничего уже не изменишь. Я умру, а они, выходит, будут жить? Макс, который от нечего делать, от бешенства, так сказать, батьки (если у женщин, говорят, бешенство матки, то что у мужиков?), сломал жизнь двум девчонкам, виноватым лишь в том, что по дурости решили тормознуть тачку с незнакомыми парнями. Ну, допустим, он получил гранату от советского бойца, если, конечно, можно сравнить это с тем, что ждет меня. А другие? Уж не знаю, с чего я взял, что и у всех остальных из нашей компании есть какие-то неприглядные тайны. Может, какие-то обмолвки, может, что-то в поведении... Не знаю. Но я решил выяснить.

Лора всегда казалась мне немного... ètrangère13. В ее наглости и вульгарности было что-то такое... Нет, они не были наигранными, натуру не спрячешь и не придумаешь. Но была в них какая-то затаенная глубина, двойное дно. Под толстым, грубым слоем развязности пряталась какая-то неизбывная печаль. «Не смей называть меня Ларисой! - ни с того ни с сего рявкнула она в день нашего знакомства. - Я Лора. Понятно? Лора!». Это было неспроста.

Разузнать о ее шведском друге проблемы не составило. Харальд Экелёф... Вроде, все стало понятно. Но не все. Каким-то обострившимся чутьем я понимал: это - далеко не все. Потому что в истории ее неудавшегося замужества было печальное, но и только.

Помог, опять же, случай. Словно какая-то неведомая сила сдавала мне одну за другой козырные карты.

Как-то я зашел в Гостиный двор и остановился у парфюмерного прилавка поболтать со знакомой продавщицей. И увидел обвешанную пакетами Лорку, которая шествовала, с силой вколачивая каблуки в деревянный пол. Поравнявшись, кивнула рассеянно мне и Светке.

- Ты ее знаешь? - хором спросили мы с ней друг друга, когда Лора отошла подальше.

Выяснилось, что Света жила с Лоркой - она называла ее Ларкой - в соседних квартирах.

- Та еще потаскуха, - рассказывала она. - Был у нее какой-то импортный принц, собиралась за него замуж, но что-то с ним случилось. Погиб, кажется, как-то глупо. А потом она начала таскать к себе все, что шевелится. И вот с одним из ее дружков случилась неприятная история. Он немножечко умер. Можно так сказать, прямо на поле боя. А перед этим вколол себе чего-то не того.

Мое охотничье чутье сделало стойку.

- И что? - осторожно, словно боясь спугнуть, спросил я.

- Да то, что от кавалера этого она никак отделаться не могла. Затащить к себе затащила, а выгнать - ну никак. Поселился у нее и начал деньги тянуть на наркоту. Она и так, и эдак - ничего не выходит. Ну, и пидмогла ему маненько.

- А ты откуда знаешь?

- Да у меня мент есть один знакомый, который этим делом занимался. Болтливый до ужаса, как его только в органах держат, ума не приложу. Болтун - находка для врага.

- Ну, дальше-то что? - торопил я ее.

- Дальше? Короче, мент этот мне и рассказал, что Ларка своему хахалю порошочек подменила. Ну, знаешь, торговцы часто героин со всякой дрянью мешают. С пудрой сахарной или еще с чем. Для веса. А остаток чистый себе забирают. Так вот Ларка эту халабуду мешаную заменила чистым. Достала где-то. Парень ширнулся привычной дозой и отбросил тапки.

-И откуда это стало известно?

- Так она сама призналась.

- А почему не посадили? - наивно удивился я.

- Так ей предложили... это... ну, добровольное сотрудничество. Она же с художниками тусовалась, а там наркомы - через одного. Вот и стучала, как дятел: кто, что, кому и сколько.

- А сама она колется, не знаешь?

Светлана заколебалась. Тут ее отвлекла покупательница, которая долго и нудно выбирала краску для волос. Когда та наконец ушла, Светка стерла с лица заученную улыбку.

- Кажется, нет, - пробормотала она. - Вовка говорил, что нет. А на самом деле? Не знаю.

Мента Вовку я нашел через неделю, с помощью все того же Юрика.

- Ты случайно не занялся частным сыском? - пошутил Улисский.

Вовка, он же капитан Владимир Голованов, оказался парнем понятливым и жадным. Впрочем, запросил он не так уж и много, наверно, не заматерел еще. Да и мне от него немного нужно было: да или нет. Да, сказал он и спрятал в карман пару хрустящих серо-зеленых бумажек. Если бы об этом узнали, в худшем случае, ему грозило бы служебное расследование и увольнение. В том случае, если бы попал под раздачу.

Итак, наша Лорочка оказалась убийцей и стукачкой. Тоже неплохо.

В то время морфин для меня был уже слабоват, и я перешел на промедол. Но запас остался. Уговорить ее попробовать оказалось еще проще, чем найти ее милицейского покровителя. Кстати оказалась и головная боль. Морфин ведь штучка медицинская. Это раньше, до революции еще, врачи баловались чистым морфием. Тогда ампул не было, набирали в шприц из банки с притертой пробкой. Сколько хочешь - столько и наберешь. А эти ампулки - так, ерунда. Для настоящего кайфа не одну нужно вколотить. Но вот если какое недомогание есть, тогда да. И боль снимет, и, так сказать, радость жизни вернет. На это и упор был. Такие, как Лорка, считают, что они единственные и неповторимые, что у них не все как у людей. Это другие могут подсесть, а они не так устроены. Раз, другой - только когда надо. Какая же это наркотическая зависимость.

На морфин сразу не подсядешь. Это не героин и не всякая новомодная синтетическая дрянь, которой достаточно единожды ширнуться. Но раз у Лорки прошла голова и художество сдвинулось с мертвой точки, можно было спорить на что угодно: каждый раз в подобной ситуации она будет закатывать себе дозу. Пока не сможет без нее жить.

Так и вышло. Я оставил ей с десяток ампул, и они не остались валяться без дела. Сначала я был благодетелем. Потом, когда она поняла, что попалась, стал дьяволом. Очень лестно! Разумеется, мы перестали общаться. Макс тоже меня избегал. Случай с собакой послужил официальным поводом для разрыва, хотя произошел намного раньше...»

* * *

2 января 2000 года

Вадим проснулся словно от толчка и не сразу понял, где находится. Темнота вокруг была такая, словно он лежал в гробу. Сравнение показалось просто отвратительным. Он пошевелился и понял, что один на диване. Оксаны рядом не было.

Глаза потихоньку приспосабливались к темноте, и вот уже можно было с трудом различить очертания предметов. Из-под двери на кухню пробивалась узенькая полоска света. Впрочем, светом это можно было назвать с большой натяжкой. Просто то место, где, по идее, находилась щель под дверью, было не таким темным. Вадим понял, что на кухне горит свеча.

Он хотел было выйти на кухню и посмотреть, там ли Оксана, но что-то внутри противилось этому. Словно он шпионит за ней. Я просто хочу посмотреть, не оставил ли кто-нибудь случайно на кухне свечу, доказывал себе Вадим. Так ведь и до пожара недалеко. Только пожара им еще и не хватало для полного счастья.

Подождав минут пять, Вадим встал и, ступая на цыпочки, пошел к двери. Он стоял и никак не мог решиться открыть ее. И вдруг услышал тихие всхлипывания. Тут уж его колебаниям пришел конец.

На звук открываемой двери Оксана, вздрогнув, обернулась.

- Это ты? - каким-то неестественным голосом спросила она и высморкалась в бумажную салфетку.

- Что с тобой? - Вадим сел с ней рядом на табуретку и обнял за плечи.

- Да так, ничего, - шмыгнула носом Оксана. - Просто нервы сдали. Ужас какой-то!

- Чем-то паленым пахнет, - Вадим потянул носом.

- Я ничего не чувствую. Тебе показалось.

- Ага, обонятельные глюки. У тебя, наверно, нос заложило. Определенно пахнет. Паленой бумагой. Может, ты случайно свечкой что-нибудь задела?

- Да ничего я не задевала, - раздраженно ответила Оксана. - И ничем не пахнет. Иди спать.

- Можно я с тобой посижу?

- Нет. Прости, - добавила она уже мягче. - Я хочу одна побыть. Подумать.

- О чем, если не секрет?

- О жизни. О нас с тобой. О... Генке.

Что-то не понравилось Вадиму в ее голосе. В нем явственно звенели нотки едва сдерживаемой истерики - явления, Оксане вообще не свойственного. Она упорно избегала встретиться с ним глазами.

- Послушай... - Вадим встал и стоял, не зная, что сделать, что сказать. - Ты уверена, что... Что мне не надо побыть с тобой?

- Ты еще спроси: «С тобой все в порядке?», - дернулась Оксана. - Оставь меня в покое!

- Ксан, посмотри на меня, - он присел перед ней на корточки и взял за руку, но Оксана ее вырвала.

- Ты, Вадик, неправильно специализацию выбрал, - с нервным смешком сказала она. - Тебе надо было прокурором стать. Или, на худой конец, следователем. В ФСБ. «Обезьяна, смотри мне в глаза!», - передразнила она его. - Послушай, иди спать. Я посижу еще немного и приду. Если ты боишься, что я устрою пожар, то можешь сам свечку погасить. Я и в темноте не пропаду. Иди! Пожалуйста! - в ее голосе снова задрожали близкие слезы.

Вадим встал и вышел, споткнувшись на пороге. Оксана сидела, низко опустив голову. Распущенные волосы упали на лицо, накинутая на плечи куртка сползла.

Миша, завернувшись в волчью шкуру, тихонько похрапывал на матрасе, часы цокали стрелками: часто секундной, реже - минутной. Вот басовито цокнула часовая. Снаружи было тихо, только снова и снова гулко падали с деревьев снежные шапки. Как бы действительно лавина не сошла, подумал Вадим.

Оксана не возвращалась.

Он ворочался на скользком диване, вертелся с боку на бок. Холод пробирал до костей. Не спасало и второе - Оксанино - одеяло. Сначала по телу пробегала дрожь, потом начало колотить. И он уже не знал: от холода или от чего-то другого.

В холле кто-то был!

Вадим сел. Зубы против его воли выбивали боевую дробь, по лбу стекали крупные капли пота.

- Кто здесь? - шепотом спросил он.

Темнота в углу у двери на лестницу показалась ему гуще.

- Кто здесь? - повторил он.

- Это я, - тихо ответил знакомый голос.

- Нет! Нет!!! Тебя нет!

- Вадик, что с тобой?

Рядом с ним, держа в руке свечной огарок, стояла Оксана. Капля растопленного воска упала ему на руку, и боль отрезвила. Это был просто сон. Он никак не мог прийти сюда. Он умер. Это был просто сон.

Заворочался на своем матрасе Миша, проворчал что-то и снова засопел.

- Тебе приснилось что-то? - Оксана присела на край дивана. - Ты кричал.

- Да... наверно. Скажи, ты веришь, что мертвые могут возвращаться? Что их души могут возвращаться на землю?

- Не знаю, - она пожала плечами. - Наверно, могут. Только мы не можем их видеть. На самом деле, глазами. Но они как-то действуют на наше подсознание. На совесть. И она...

- Я понял.

Вадим обхватил голову руками и застонал.

- Ложись! - Оксана мягко надавила на его плечи. - Ложись! Постарайся уснуть. Не думай о плохом. Подумай о чем-нибудь хорошем. Я посижу с тобой.

- Нет, ляг со мной рядом. Обними меня. Ксана, мне страшно!

- Не бойся! Все будет хорошо. Скоро все закончится, мы вернемся домой.

Она легла рядом, прижалась лбом к его мокрому от пота лбу и стала осторожно поглаживать его по волосам. Сейчас Вадим казался ей маленьким испуганным мальчиком. Тем самым ребенком, которого она могла родить. Тем ребенком, которого у нее никогда не будет. Жалость, острая, как игла, жалость к нему и к себе, впилась, заставила глотать непрошеные слезы.

А Вадим... Вадим тоже чувствовал себя маленьким мальчиком. Нашкодившим мальчиком, которого мама не только не наказала за проступок, но и пожалела.

Его начал затягивать сон, вязкий, как сливовое повидло. Пови-и-дло... На плите стоит тазик, в котором варится повидло и булькает, булькает...

Он еще почувствовал, что Оксана встает, и хотел сказать ей, чтобы не уходила, не бросала его, но тут волны густого, вязкого сливового повидла сомкнулись над его головой...

* * *

31 декабря 1999 года

Еще рано, подумал Миша и повернулся на другой бок.

- Вставай, соня! - пихнула его Лида. - Половина двенадцатого. Новый год проспишь.

- Чего половина двенадцатого? Ночи?

- Да нет, дня пока. Снег валит. Ни фига не видно. И всю ночь шел. Как бы действительно нас не завалило.

- Ничего, прорвемся. Иди сюда! - он потянул Лиду к себе, но она вырвалась.

- Придет кто-нибудь!

- А мы дверь закроем.

- Нет. Не хочу.

- Послушай, ты как старуха столетняя! - разочарованно возмутился Миша. - То не хочу, то голова болит, то поздно, то рано. Может, ты себе кого поинтереснее завела? Откуда я знаю, чем ты занимаешься, пока я на работе!

- Спятил?!

Лида надула губы и повернулась к нему спиной. Спина эта так и говорила: ты меня смертельно оскорбил, и больше я с тобой дела иметь не хочу, никогда и ни за что.

Миша закинул руки за голову и задумался. Сколько можно старательно закрывать глаза на то, что Лида сильно изменилась. Она давно уже не та ласковая и любящая девочка, на которой он женился, пройдя через упорную борьбу с Диной. Чем-то жена стала неприятно напоминать Лору. А то и Дину. Такая же капризная, вздорная. Эгоистичная и невнимательная. А может, Лида и раньше была такой, а он просто не замечал этого? Не хотел замечать...

А смог бы он... уйти от Лиды?

Вопрос просто напугал своей новизной. Не то чтобы они совсем не ссорились, бывало иногда. Но даже в тот исторический вечер со «скорой помощью» ничего подобного ему в голову не приходило. Лида - это навсегда. Они будут жить счастливо и умрут в один день. Даже если и не совсем счастливо и даже если не в один день, все равно - он нашел ту, которая ему предназначена судьбой, и никаких сомнений на этот счет быть просто не может. Ну и пусть вредничает, пусть дуется, пусть закапывает деньги в банке из-под пива. А разве он идеальный? Наверно, и Лиде что-то в нем не нравится, но ведь она же не устраивает ему по этому поводу сцен и не думает о разводе.

А все-таки... Смог бы?

Миша искоса посмотрел на Лидину спину. Вот лежит рядом помятая тетка, довольно таки полная, в нелепой ночной рубашке. Изо рта у нее по утрам дрянью какой-то пахнет (а у самого-то лучше разве?). Одевается черт знает во что, за собой не следит. Нет, иногда возьмет и нарядится, накрасится, прическу организует - вроде, очень даже ничего. Но в остальное время, когда на диване лежит и дрянь всякую по ящику смотрит... «Ах, Хуан-Мануэль! Ах-ах, Марисабель!». М-да, картинка не для слабонервных.

Но вся фишка в том, что тетка эта самая помятая - своя. Родная. Та, которую он выбрал сам. Сам! Никто не навязывал. Так уж по жизни выходило, что все более или менее существенное ему кто-то подкидывал. А он так не любил спорить, что ему, как говорится, легче было согласиться, чем объяснить, почему не хочет. Институт родители выбрали, хотя не больно-то и тянуло. Лучше бы в военное училище пошел. Динка тоже сама прилипла. На работу в свою контору взяла, квартиру купила. А вот Лидка - совсем другое дело. Сам обратил на нее внимание, сам пошел за ней. И с Динкой воевал за свободу - ради нее.

Вот поэтому-то, вздохнул Миша, никуда я от нее не денусь. Буду терпеть все ее дурацкие выходки и капризы. Буду закрывать глаза на ее холодность, скупость и неряшливость. Даже буду делать вид, что на свете нет других женщин, с длинными стройными ногами и высокой грудью.

Он протянул руку и начал почесывать Лидину спину.

- Не подлизывайся! - буркнула она, дернулась и выползла из-под одеяла.

За стол сели в половине десятого - чтобы проводить сначала старый год и встретить новый по российскому времени. Притащили из кухни большой стол, затопили камин. Генка на угощение не поскупился: икра красная и черная, малосольная семужка и осетрина горячего копчения, всевозможное копченое мясо и буженина со свекольным хреном, колбаска пяти сортов и ветчина со слезкой, спаржа, грибы и крохотные, в полмизинца корнишоны - просто глаза разбегались.

Дамы старались переплюнуть друг друга по части салатов, а на горячее соорудили утку с яблоками. Пришлось принести из подвала небольшой раскладной столик - иначе все никак не помещалось. Макс, закатывая глаза, изображал сомелье, нахваливая вина.

- Ты в лучшем случае бармен, - остудила его пыл Оксана. - Манеры у тебя малость подгуляли. Кто же перед клиентом нюхает бутылку?

- Я водочки. Родная! - потер руки Генка. - «Русский размер»! Кто больше?

Короче, все нашли себе еду и питье по вкусу, началось то, что классик обозначил как «уста жуют». Звон рюмок и вилок заглушал какое-то эстрадное действо из телевизора. Телевизор работал, кстати, из рук вон плохо, что Генка объяснял сильным ветром. На телевизор водрузили пару еловых веток, обмотанных блестящей мишурой. Хотели елочку нарядить, да оставили на последний день, а снег повалил такой, что об этом пришлось забыть. Маленькие елки росли довольно высоко. Пришлось обойтись лапами с ближайшей огромной ели.

- Какие вы, девушки, красивые, аж страшно делается, - пригасив отрыжку, сделал комплимент Макс. - Были бы вы не вы, не удержался бы, предложил бы устроить маленький группенсекс.

- Пошляк! - чопорно, но довольно отозвалась Лида, одергивая под столом юбку бледно-голубого платья. Платье действительно было красивое, но оно сидело бы на Лиде гораздо лучше, будь на размер больше и не таким коротким.

Оксана и Лора тоже были в вечерних туалетах. Оксана надела длинное и узкое черное платье с разрезами до самых бедер, а Лора нацепила что-то в своем обычном стиле - цвета бешеной фуксии, короткое, блестящее и с огромным декольте, как спереди, так и сзади. Мужчины наряжаться нужным не сочли, остались в джинсах и свитерах.

- Как же мы без президентского напутствия? - вздохнула Лида, гоняя по тарелке скользкий шампиньон.

- Какой патриотизм! - восхитился Макс.

Пользуясь своими привилегиями то ли сомелье, то ли бармена, он успел уже достаточно нагрузиться и был на той забавной стадии, когда словесный понос не унять никаким имодиумом.

- Нет, тут я ничем помочь не могу, - балаболил он. - А вот изобразить куранты - пож-жалуйста! Помните, мультик был такой, там еще из ежика елку сделали? У них там часов не было, и они сами: бам-м! бам-м! Ну-ка! - он посмотрел на часы, - без полминуты десять. Сейчас, сейчас! У всех шампанское? Ну, бам-м! Бам-м!

- Бам! - поддержала его Лора. - И еще раз бам-м!

Тут уж бамкать начали все, и со счету, разумеется, сбились.

- А желания? Желания-то загадали? - всполошилась Лида.

- Если нет, то еще будет возможность, - успокоил Генка. - Ну, как там наша утя?

Утка вызвала фурор. И вообще - было как-то уж слишком все хорошо. Даже подозрительно. И Генка никого не задевал, какой-то весь он был размякший, хотя и не пьяный.

Затишье перед бурей, подумал Вадим. И не ошибся.

Время шло к двенадцати, все уже давно наелись и напились. Попытались было танцы устроить, но по телевизору ничего подходящего не было, а радио принимать что-либо почему-то отказывалось, только шипело.

- Эх, надо было магнитофон взять, - вздыхал Макс.

- А вы знаете, как мы обычно с родителями Новый год отмечали? - сентиментально вздохнул Генка, глядя в рюмку.

Вадим внутренне подобрался, не ожидая от этих воспоминаний ничего хорошего.

- Мы складывали все подарки в наволочку. Это был мешок. Заворачивали, подписывали. А кто-нибудь, обычно папа, был Дедом Морозом. И раздавал. А когда подарки заканчивались, все начинали их открывать, рассматривать...

- Подарков нема, - резко оборвал его Макс.

- Ну почему же? - опасной бритвой улыбнулся Генка. - Я, как гостеприимный хозяин, приготовил всем. Правда, исключительно собственную продукцию.

- Книги, что ли? - скептически хмыкнула Лора.

- Чем богаты. Думаю, вам должно понравиться. Вот только встретим Новый год...

Последние полчаса тянулись медленно. Разумеется, не из-за ожидания подарков. Было просто скучно. Беседовать было особенно не о чем - обо всем уже успели поговорить. Оставалось только есть и пить. Все-таки Новый год - некий сакральный момент, который с самого детства привыкаешь ждать в надежде на чудо. На чудо, которое так и не приходит. Но все равно ждешь.

Наконец последний минуты многострадального 99-ого канули в вечность. Половина планеты в эти часы праздновала наступление нового тысячелетия, а другая половина, упиваясь презрением и чувством превосходства над первыми, готовилась ждать до этого момента еще целый год.

Замер в воздухе хрустальный звон бокалов, прекратила визжать Лора, налившая себе шампанского в декольте, и наконец-то Генка притащил цветастую наволочку. На полноценный мешок она, разумеется, не тянула, но все равно вызвала некоторое оживление.

Генка, за неимением бороды, нацепил красный колпачок Санта-Клауса и начал извлекать из «мешка» одинаковые свертки - в красивой блестящей бумаге, перевязанные цветными ленточками. К каждому подарку была прикреплена кремовая, узорно вырезанная карточка с именем.

Раздав подарки, Генка сел в кресло и, улыбаясь в предвкушении эффекта, стал смотреть, как они разворачивают обертки.

Знаменитая гоголевская «немая сцена» по сравнению с тем, что произошло, могла показаться не более чем детсадовским утренником.

- И как же это понимать? - тихо спросил Миша, глядя то на Генку, то на толстый том в глянцевой суперобложке с говорящим названием «Кодекс рогоносца».

- Это роман. Очень интересный. А что?

Может, кто-то и усмехнулся бы, но каждый был занят своим подарком и своим возмущением. На чужие даже не смотрели. Лора с яростью швырнула в камин «Историю охранного отделения», но промахнулась, и книга, ударившись об стену, приземлилась в углу. Вадим быстро, пока никто не увидел, перевернул вниз названием «Адвокатскую этику». Тем же быстрым движением Оксана спрятала за спину книгу «Мать и дитя».

- Что это такое? - голосом оскорбленной пифии взывала Лида. - Это что же такое?

- Репринтное издание. Конец восемнадцатого века, - все с той же радостной улыбкой пояснил Генка. - Господина Чулкова сочинение. «Пригожая повариха, или Похождения развратной женщины». Ты же любишь дамские романы. А у тебя, Макс, что? Честно говоря, забыл. Кажется, «Любовь Ганимеда14», да?

- Да я тебе сейчас морду разобью, ты!.. Да я тебе... - Макс, отшвырнув книгу, бросился к Генке, но тут свет начал стремительно тускнеть.

Все замерли, глядя на лампочку, даже Макс замер на полпути к Генке.

- Ой! Не надо, не надо! - заголосила Лида.

Свет мигнул и погас, на секунду зажегся снова и опять погас. На этот раз окончательно.

Подождали минуту, другую. Света не было. Только цокали стрелками часы, да ветер выл за стеной, сотрясая стены.

- Приплыли... - уныло сказал кто-то.

- Здесь есть три фонаря, - успокоил Генка. - Два больших и один маленький. И свечей целая коробка. Но фонари лучше приберечь. Может быть, это надолго.

- Обрадовал...

- Может, пойти посмотреть на улицу? - неуверенно предложил Миша. - Может, просто провод оборвался?

- А толку-то?

- Ну хоть знать будем, в чем дело. Глядишь, и починить смогу.

Его провожали, как на войну.

- На, возьми мои перчатки, они кожаные, - суетился Макс.

- И ботинки надень лыжные, а то снегу нагребешь, - не отставала Оксана.

- Что делать будем? - поинтересовался Макс, когда вооруженный самым сильным фонарем Миша нырнул в метельную мглу и сразу же пропал в ней, будто и не было.

- Да, грустно без света, - выпятив губу, посетовал Генка. - А то можно было бы почитать...

На этот раз заорали все сразу, наперебой.

- Не все сразу господа! - Генкино лицо, подсвеченное пламенем камина снизу, показалось вдруг Оксане ликом падшего ангела. - Претензии принимаются в порядке живой очереди. Предлагаю сделать антракт. Вдруг Мишуня действительно свет наладит. Пойду пока наверх. Если вдруг усну ненароком, разбудите. - Он взял маленький фонарик и пошел к лестнице, но на пороге обернулся. - А книжечки-то со смыслом, - добавил он, гадко посмеиваясь. - С большим смыслом. Не хотите обменяться?

Продолжая смеяться, он исчез в темноте.

- Г-гадина! - словно выплюнула Оксана.

* * *

«...Только я начал обдумывать кампанию против Лиды, как вдруг она нежданно-негаданно заявилась ко мне сама. Бордовые брючки туго, до писка, обтягивали все неровности жирной попы, живот под узким розовым свитером неаппетитной складкой свисал на слишком тугой пояс. Когда мы познакомились, она была вполне нормальной девицей, я имею в виду внешне. Фигура, конечно, не супер, но и не ночной кошмар. Да и мордашка тоже вполне соответствовала. И что? Нет, как хотите, но валяние на диване с пультом от телевизора и коробкой шоколадных конфет не слишком способствует красоте.

Впрочем, меня она никогда особенно не привлекала. Если бы уж выбирать из них троих, я бы остановился на Оксане, а Лида - это уже край. И дело даже не в целлюлите. У меня и таких было немало. Красота - это чтобы привлечь первый взгляд. А после второго - уже не так важно, какой у дамы размер бюста или обхват талии. Если, конечно, захочется посмотреть второй раз. Так вот на Лиду второй раз я бы смотреть не стал. Уж слишком она фальшивая, аж скулы сводит.

Но приходилось как-то общаться. Я дружил с Вадимом, а Вадим - с Мишей. С Лидой приходилось быть вежливым. Я старался.

Так вот, она вошла, ни слова не говоря, скинула мне на руки шубку из мексиканского тушкана, крашенного акварелью, и через мгновение уже сидела на диване.

- Не угостишь кофе? - спросила она, пытаясь говорить на октаву ниже своего писклявого голосишки - наверно, так, по ее мнению, должна была разговаривать женщина-вамп.

Я посмотрел на нее внимательнее и чуть не расхохотался. Щекастая физиономия была густо обсыпана самой светлой, почти белой пудрой, глаза - в очках темно-серых теней, как у панды, а губы - жирно насандалены пунцовой помадой, резко диссонирующей с поросячьим колером свитера.

- Откуда ты, прелестное дитя? - стараясь сдержать смех, спросил я.

- Шла мимо, решила зайти, проведать.

Она пила кофе, жеманно отставив пальчик.

- Это не слишком красивая манера, - я легонько зацепил ее согнутый мизинец. - Так держали палец гусары, потому что сабля, или что там у них было, не помню, деформировала сустав. А пошлые обыватели им подражали.

Она слегка покраснела и прижала мизинец - а заодно и мой палец. Батюшки, да она же со мной заигрывает, с ужасом сообразил я.

Но через секунду ужас прошел, потому что я понял: да мне и искать теперь ничего не надо. Просто расслабиться - и получить удовольствие. Во всех смыслах. Правда, насчет физического удовольствия было некоторое сомнение, но, как говорится, нет некрасивых женщин, а есть мало водки.

Я предоставил Лиде возможность действовать самой. Пусть думает, что соблазнила меня. Мне приходилось слышать: мол, мужчины наивно думают, что завоевывают женщин, а на самом деле это мы, женщины, позволяем им завоевать себя. Увы для них, для женщин, но это мы позволяем им так думать.

Она, видимо, решила поиграть в экстрасенса. Долго и таинственно смотрела на меня в упор, то щурясь, то распахивая глаза на ширину плеч. Приоткрывала свои страшные вампирские губы и томно вздыхала. Пыталась выпучить из свитера слегка перекисшую грудь. Спасибо хоть, не делала пассы руками. Я выжидал, не предпринимая никаких активных действий.

- Скажи! - наконец она не выдержала моей пассивности и перешла к прямой атаке. - Скажи, ты хочешь меня?

Я отвернулся и впился зубами в диван, чтобы не зарыдать от смеха. Подавив порыв, протянул к ней руки и прошептал во вполне латиноамериканском духе:

- Да, моя милая! Да, моя прекрасная! Иди ко мне!

Наверно, даже бывалый солдат не смог бы раздеться так быстро. Я и глазом моргнуть не успел, а Лида уже лежала на диване, распластав по нему все свои соцнакопления.

- Ты можешь сделать мне одолжение? - с придыханием спросила она.

Если потребует надеть резинку, подумал я, дам под зад коленом и выставлю на лестницу. Голую.

- Пожалуйста, дай мне возможность доставить тебе удовольствие. Такое, какого тебе еще никто не мог дать. Просто ляг и не шевелись.

- Как труп? - уточнил я. Боже, она не только страдает манией величия, но еще и извращенка!

Для начала я предложил ей вина (сам, стоя у бара и отвернувшись, втихаря хлебнул прямо из горла изрядную дозу коньяка).

- Ах, как это эротично! - щебетала Лида, принимая всякие якобы соблазнительные позы, от чего ее складчатый живот неаппетитно колыхался.

А потом началось такое... У меня просто глаза на лоб полезли. Пожалуй, подробности из скромности лучше опущу. Куда там «Камасутре»! Вот вам и скромница! Классический тихий омут, в котором водятся не просто черти, а самые настоящие чертяные генералы.

- Прости за бестактность, - спросил я, с трудом переведя дух, - а Миша, он что?.. Не того? Ты будто с голодного острова.

- Мишка-то? - презрительно скривила губу Лида. - Да ну его. Скукота смертная. Упал - отжался. А у нас с тобой... И потом это будет... тайна.

Эта «тайна» прозвучала с таким леденящим надрывом, что мне стало дурно. Я-то, дурак, думал, что все обойдется сегодняшним эпизодом, но, похоже, она рассчитывала на нечто долгоиграющее.

Это безобразие продолжалось и продолжалось. Я старался придерживать ее на расстоянии, да это было и нетрудно: все-таки Лида могла уйти из дома только днем, когда Мишка был на работе, а днем я как никак тоже работаю. Но где-то раз в месяц она все-таки появлялась - вызывающе одетая, вульгарно накрашенная. Может, просто не умеет - ни краситься, ни одеваться?

Однажды я пристроил за книгами видеокамеру. Лидка вышла на пленке просто как порнозвезда. Теперь у меня было чем потрясти у нее перед носом. Похоже, начинала подбираться неплохая видеотека. Как говорится, на всякого мусье есть свое досье...»

* * *

2 января 2000 года

В небольшие оконца бил яркий солнечный свет, в лучах сталкивались и посверкивали пылинки. Оксана вышла на крыльцо и зажмурилась - так ударило по глазам ослепительное сияние снега. Дорога исчезла, ограда тоже. Овраг, по которому бежал ручей, едва угадывался среди гигантских наносов. Да и само крыльцо было засыпано так, что дверь открылась с большим трудом. Ступеньки превратились в пандус.

- Похоже, нескоро нас откопают, - сказала она Вадиму, вернувшись в холл. - Знаешь, что странно? Я всю жизнь безумно боялась покойников. А теперь вторые сутки нахожусь в доме с двумя трупами - и ничего. Честно говоря, я о них даже и не думаю. Нет, думаю, конечно. Но больше о том, кто и как, а не о них самих. Сам факт, что рядом - два мертвых человека, да еще тех, которых я хорошо знала... Сам факт у меня ровным счетом никаких эмоций не вызывает. Наверно, я какое-то чудовище.

Вадим сидел на диване и молчал. Ему было настолько скверно, что хуже, наверно, было только Максу, которого в очередной раз рвало в туалете. Поведение Оксаны было ему совершенно непонятно. Что она знала? О чем думала, сидя ночью на кухне?

Проснулся Миша, бурно порадовался солнцу и начал разжигать камин, чтобы вскипятить воду для чая. Томной походкой, кутаясь в шубу, спустилась Лида и первым делом поинтересовалась, готов ли завтрак.

Придерживаясь за стену, появился Макс и со стоном упал в кресло.

- Не хочешь сто грамм для поправки здоровья? - предложил Миша, но Макс только рукой махнул.

- Он никогда не похмеляется, - ехидно заявила Лида. - Прости, но кефира с петрушкой здесь нет.

Пострадав еще с полчаса, Макс сдался и полез в бар.

- А это что за хреновина? - спросил он совсем другим голосом и показал толстую тетрадь в зеленой обложке. - Вчера ее здесь не было.

Вадим вздрогнул и украдкой посмотрел на Оксану. Она? Но ведь это мог быть и Мишка. Да и Лида. И сам Макс, в принципе, тоже.

- Дай-ка! - Миша взял у Макса тетрадь и начал ее рассеянно перелистывать, в то время как Макс налил себе рюмку водки, выпил, сморщился и блаженно зажмурился.

- Интересно, интересно, - бормотал Миша. - Это, братцы, Генкин дневничок. Надо же! Никогда бы не подумал, что он может вести дневник. Как-то это не в его стиле.

- И что там?

- Да так, ерунда всякая. Какие-то детские воспоминания и бредовые измышления.

Он продолжал листать тетрадь, время от времени зачитывая абзац-другой.

- Брось ты эту фигню! - посоветовала Лида, старательно обкусывая со всех сторон двухцветный бутерброд с икрой, красной и черной. - Мало его живого было, так еще и бредни его читать.

- Ох, ни х... ни черта себе! - вдруг присвистнул Миша и покосился в сторону Макса.

- Что там?

- Он записал здесь весь компромат, который на нас собрал.

- Может, не стоит это читать? - заволновалась Лида, выронив остатки бутерброда. - Давайте лучше в камин бросим.

- Ну уж нет! - зло сощурился Миша. - Как говорит Вадик, руки на стол! Тем более кое-что я уже успел просмотреть. Слушайте!

Громко и с выражением он прочитал пассаж про Макса. Сдавленно ахнула Лида, ошеломленно покачала головой Оксана. На Макса старались не смотреть. А он сидел, обхватив голову руками и уронив ее на колени.

- Миш, хватит! - попросила Оксана. - Ни к чему это.

- Нет уж! - Макс вскочил и вырвал у Миши тетрадь. - Доктор сказал, в морг, - значит, в морг! Читать - так читать. Вы теперь все про меня знаете, а я хочу узнать про вас. А то это похоже на сцену из «Незнайки». Там каждому хотелось послушать гадкие стишки про других, но никто не хотел слушать их про себя.

Он прочитал про Лору, а потом и про Лиду, которая сидела, закрыв глаза и вжавшись в кресло. Миша, бледный, как бумага, впился ногтями в ладони и без конца повторял беззвучно одно и тоже короткое слово.

Скорей бы уже, подумал Вадим, скорей бы все кончилось. Ему показалось, что после того, как Макс прочитает о нем, для него все действительно кончится. Впрочем... Если это Оксана положила тетрадь в бар, она и так уже все знает.

«...И только о Мишке мне не удалось разузнать ничего. Ничего такого, что можно было бы использовать для давления. Он оказался до неприличия добродетелен. Учеба в школе, учеба в институте, идиотская женитьба, работа в торговой компании. Лидка была права - скукота! Он всегда делал только то, что ему говорили, но при этом умудрился не вляпаться ни во что аморальное или противозаконное. Такие в детстве бывают маменькиными сынками, а потом становятся покорными подкаблучниками у жены и тихими подпевалами у начальника.

Но при этом он здорово самолюбив. Поэтому Лидочка сработала за двоих. На что угодно готов спорить, он не захочет, чтобы о его потаскушистой женушке узнали все вокруг.

А что касается той «Ауди» и денег, которые я не смог ему вернуть... Можете смеяться, но тут я действительно ни при чем. Меня элементарно кинули. Почему не отдал свои? Конечно, пять тысяч для меня - это немного, но, собственно говоря, почему я должен был это делать? Ведь я был, по сути, только посредником, а Мишка даже не почесался взять расписку. Как говорится, caveatemptorium15».

- Не понял! - возмутился Макс. - Это что, все? А про Вадика с Ксаной где? Или они у нас святые?

Лида выхватила у него тетрадь. Последняя запись обрывалась на середине страницы.

- Так-так... - она переводила подозрительный взгляд с Оксаны на Вадима и обратно. Похоже, ей срочно надо было отвлечь внимание от собственной персоны на кого-нибудь другого. - Похоже, пару листочков отсюда изъяли. Гляньте!

Тетрадь была в твердой, как у книги, обложке, толстая, не меньше ста листов, склеенная из отдельных тетрадочек, каждая из которых была не скреплена привычными железками, а сшита белой шелковистой нитью. И нитка эта была натянута не слишком туго. Лида нашла и показала им сгиб другой тетрадки, где нить вплотную прилегала к бумаге.

- Кто эту тетрадочку в бар положил, тот и листочки выдрал, - сделал заключение Макс. - Все просто, как апельсин. А кому нужно было их выдирать? Тому, о ком на них было написано.

Вадим лихорадочно соображал. Оксана сама вызвалась поискать для Лоры наркотик. Она довольно долго была в комнате Генки. А потом могла по пути спрятать дневник. Например, в коридоре. Там есть шкафчик для всякого хозяйственного барахла. Ну, а ночью уже перепрятала в бар. Зачем? Специально, чтобы нашли? Но не проще было бы оставить его там, где он был? Или уничтожить? Черт, запах паленой бумаги... Но, может быть, это была все-таки не она? Может, кто-то другой - а Оксана пришла позже? Допустим, тот же Мишка. Зря что ли он так настаивал на том, чтобы все прочитать - знал ведь, что о нем самом там ничего нет. Может, Оксана что-то увидела, и он ее просто запугал? Поэтому и плакала? Но зачем Мишке вырывать именно эти страницы? Чтобы подумали на них?

- Глупость какая! - словно услышав его мысли, задумчиво протянул Макс. - Тетрадку специально положили сюда, чтобы ее нашли. Если это сделали Вадька или Ксана, то они, вырвав страницы, прямо в этом расписались. Если же это сделал кто-то другой, чтобы их подставить, я вообще ничего не понимаю. Выставить свое позорище на всеобщее обозрение, лишь бы заподозрили других? Да и в чем, собственно? В убийстве? Не вижу связи.

- Ладно, хватит! - мрачно сказал Вадим, - Я дурак, признаю. Нашел дневник, прочитал. Страницы про нас вырвал. Можете бить меня ногами.

Оксана вдохнула глубоко, будто в воду прыгать собралась, и выпалила:

- Не слушайте его! Это я нашла дневник. И страницы вырвала я. А он просто меня выгораживает.

- Умрешь с вас! - усмехнулся Макс. - Чегой-то вы, братцы, заврались совсем. Ладно, наплевать, кто из вас нашел и кто вырвал. Но объясните, Христа ради, зачем вы его в бар положили? Чтобы цирк устроить? Чтобы мы его нашли и публичную читку устроили? Общественное исповедание грехов? Сами-то чистенькие остались. Небось, не будете перед нами каяться, а?

Они словно разделились вдруг на две непримиримые партии: Вадим и Оксана с одной стороны, Макс, Лида и Миша - с другой. Оксана молчала, разглядывая свои ногти. Вадим тоже - а что, собственно, он мог сказать? Он и сам ничего не понимал, а придумать что-нибудь правдоподобное не мог, хоть тресни.

- Партизаны на допросе! - возмущалась Лида. - Сидят, молчат. Подложили нам свинью и рады. Ухмыляются.

Никто не ухмылялся, наоборот, похоже, Оксана готова была заплакать, но Лиде было все равно. Она заводилась все больше и больше, досадуя не на то, что натворила, и даже не на то, что об этом узнали, а на то, что другие устроили эту публичную порку и при этом остались от этой самой порки в стороне. Хотя, по всей видимости, заслужили ее не меньше.

Вадим вспомнил, как защищал в суде одну мошенницу и как буйствовала ее подельница, которой дали на год больше. И бесилась именно из-за этой разницы в сроке. Обещала, что выроет ее хоть из-под земли и выцарапает глаза, хотя «виноват» в этом был исключительно Вадим, которому лучше удалось построить защиту.

- Подождите-ка, - остановил жену Миша. - Тут еще кое-что есть. Наверно, он хотел начать со следующей страницы и случайно пролистнул одну.

Он начал читать про себя и вдруг остановился, словно наткнулся на камень посреди строки. Его глаза расширились, а рот приоткрылся, словно от испуга.

- Что там такое? - дернула его за рукав Лида, но Миша отмахнулся, снова и снова перечитывая одно и то же место.

Дочитав до конца, он закрыл тетрадь, положил ее на колени и стал смотреть в камин. При этом он словно забыл обо всех, снова и снова качая головой - как будто не мог понять или принять что-то.

- Ежа твою мать! - наконец выдавил он.

- Да что там? - не выдержав, закричала Лида и схватила дневник.

«...Когда мне - очень осторожно и деликатно! - посоветовали обратиться к онкологу, я не поверил. Не поверил, что такое возможно. Мне же было тогда всего двадцать восемь. И я никогда не болел ничем серьезным, так, простуда, грипп. И этот ерундовый перелом ребра. Самый обычный перелом. Тугая повязка, рентген - все как обычно. И все зажило. Только побаливало иногда, в сырую погоду. А потом стало побаливать сильнее, сильнее… Считается, что наши - так и хочется написать “советские” - врачи не должны говорить больному правдивый диагноз. Родным - да, а больному - нет. Представляете идиотство? Тебя отправляют к онкологу, обследуют, потом предлагают операцию, лучевую терапию, химиотерапию и при этом утверждают, что у тебя язва желудка. Или, как у меня, - остеомиелит.

Я прошел через все. Правда, вешать себе лапшу на уши не позволил. “Рак? - спросил я прямо. - Не надо вилять и плести про остеомиелит”. “Да, - ответил, помолчав, врач, - саркома”. Никто ни о чем не знал. Мне всегда было неприятно, когда меня жалели. Для всех я был за границей. На самом деле - в Песочном. Бритоголовость по-прежнему была в моде, и никто не удивился, увидев меня лысым. В жару я носил красную бейсболку козырьком назад. Костюм, галстук - и красная сетчатая бейсболка. “Савченко совсем крышанулся!“ - шептали за спиной. А мне было все равно. Мне было хорошо. Потому что врачи сказали: процесс удалось остановить.

А через год все началось снова. На этот раз меня поставили перед фактом, жестко и прямо: еще одна тяжелая операция и панцирный корсет при полной неподвижности, возможно, дадут мне шанс на несколько лет жизни. Я спросил, сколько проживу, если не соглашусь. Год, максимум два, и в ужасных мучениях, ответили мне.

Я хотел покончить с собой. Достал морфин. Много морфина. Сел у окна, долго-долго смотрел на залив. И понял, что не смогу. Почему? Дело не в том, что это смертный грех - я никогда не был верующим в традиционном, каноническом смысле. Просто какая-то моя часть, эдакий страус, не хотела мириться с прекращением существования. В глубине души мы всегда верим в чудо, не считаясь со здравым смыслом. Смерть страшна, грозна, и мы изо всех сил стремимся принизить и опошлить ее.

Вы никогда не задумывались, почему дети так жестоки? Почему они с таким азартом играют в войну, в похороны, почему так любят страшилки и садистские стишки? Потому что еще не понимают до конца, что смерть - это навсегда? Потому что видят, как плоский, размазанный асфальтовым катком Джерри поднимается и, отряхнувшись, становится прежним? Мне кажется, наоборот: они начинают понимать и именно поэтому пытаются выставить смерть в смешном виде, сделать ручной: так легче примириться с тем, что и ты когда-то умрешь.

Я не смог убить себя. Говорят, что кончают с собой трусы. Но, наверно, одинаково трусливы те, кто делают это, боясь жить, и те, кто боятся умереть, хотя жить уже не могут. Да, я трус. Я не могу заставить себя сделать укол (спустить курок, перерезать вены, броситься под поезд, выпить упаковку снотворного), даже зная, что этим избавлю себя от мучений.

В каком-то из штатов Америки, где-то еще в Европе, не помню, эвтаназия официально разрешена. У нас - нет! Мы - гуманисты. Надо до последнего бороться за жизнь человека, нисколько не считаясь с его волей. Что он, кретин, понимает в гуманизме! Как смеет распоряжаться своей жизнью и смертью!

Я пытался найти врача, который согласился бы сделать этот укол. Всего один укол. Но на меня смотрели как на сумасшедшего. Может, я мало предлагал? Или не там искал?

Боль играла со мной. Иногда она как будто утихала, и тогда просыпалась надежда - слабенькая, глупенькая, но солнечная, как цыпленок. А потом боль снова вступала в свои права, и солнце пряталось за тучи. За лиловые грозовые тучи - я снова и снова вспоминал Лорины картины. Таблетки, которые мне выписывали, перестали помогать. Я перешел на морфин, но отпущенной государством дозы, разумеется, до смешного не хватало. Пришлось помогать себе самостоятельно. Примерному обывателю и в голову не придет, как просто теперь достать наркотики. Были бы деньги. Что-что, а деньги у меня есть.

Смешно! Мне казалось, что стоит заработать - неважно как! - много денег, и все будет хорошо. Что теперь? Я богат - и смертельно болен.

Меня раздражало всё. И все. А больше всех те, кто совсем недавно были моими друзьями. Я ненавидел их. Ненавидел за то, что они будут жить, но оправдывал свою ненависть тем, что узнал о них. И старался сделать так, чтобы и они возненавидели меня. Мне это удалось. Зачем? Трудно сказать. Мир превратился в хаос. Мне казалось: чем хуже - тем лучше. И пусть все летит в тартарары.

Я знал, что умру, и мог в эти последние дни делать все, что только моей душе угодно, все, что по той или иной причине я не мог позволить себе раньше. Но душе моей не было угодно ничего. Фактически я уже давным-давно был мертв, и смерть моя пришла в тот день, когда мне сказали: операция и лечение не помогли.

Я не писатель. Наверно, другой лучше смог бы рассказать о том, что мне довелось испытать, о чем я думал. Наверно, об этом можно было написать книгу, но кому она нужна? Кому нужны страхи и сожаления смертельно больного человека? Хотя написал же Толстой об Иване Ильиче…

Что я сделал в жизни? Чего достиг? Не надо обманывать себя, что прожил слишком мало и что не будь болезни, успел бы больше. Дал ли я кому-то хоть каплю радости? Вспомнит ли обо мне с сожалением хоть один человек? Я обидел всех, кто любил меня. А впереди - боль, страдания, отвратительный распад. То, что было человеком со своими планами, чувствами, мечтами, станет просто кучей гниющих останков. И самое ужасное, что это неизбежно. Все мы смертны, но конец где-то в туманной дали. И вдруг смерть выходит из тумана во всем своем отвратительном обличье. Одной рукой я отталкивал ее, говоря: “Нет, прошу тебя, не сегодня!” - а другой пытался приблизить ее. Но она словно дразнила меня: “Да, не сегодня. Но скоро. Я здесь, рядом, у твоего изголовья”.

Я был в отчаянье. Приходила мысль заказать себя самого. Представляете, купить собственного убийцу! Но неожиданно в голову пришла совсем другая мысль. Жестокая, чудовищно жестокая. Нанять киллера всегда успеется, если вдруг мой план по какой-то причине не увенчается успехом. Я решил сыграть в последнюю в моей жизни игру, ставкой в которой станет смерть.

Кто из шестерых станет моим убийцей?

Я решил, что все должно произойти здесь. Гонзик помог мне с покупкой дома. Я приехал к нему, оформил все документы и отправил факсы Вадиму, Мише и Максу. А потом позвонил Оксане, Лиде и Лоре. Все они ответили, что приедут. Я обидел их всех. Но просить прощения не буду. Наоборот, сделаю все, чтобы они возненавидели меня еще больше. И чтобы один из них… Как это случится? Какие козыри мне предстоит разыграть в этой партии, чтобы получить главный приз?

Ненависть, боль, страх - все слилось в дьявольский клубок, распутать который невозможно. Только разорвать, разрубить, и это сделает один из них. Чьи нервы и воля окажутся слабее? Остальные… Они будут щедро вознаграждены. Я знаю, каждый из них нуждается в деньгах. Не на кусок хлеба, нет, упаси Бог. Но каждый из них хочет стать на ступеньку выше, исполнить свою прихоть. Что ж, они это сделают. Все, кроме одного. Моего убийцы. Моего врага - и избавителя. Что получит он? Убийца не может наследовать жертве. Зато ему предстоит испытать краткий миг удовлетворения, исполнения желания. Краткий миг мести.

Я хочу еще раз - последний! - увидеть места, где прошло мое отрочество, еще раз прикоснуться к минувшему. Не для того, чтобы вернуть его, нет. Для того, чтобы попрощаться. Попрощаться с самим собою. И плевать, что им это не понравится. Даже лучше, что не понравится.

И все-таки, почему я так жесток к ним? Ведь...»

- О Боже! - прошептала Лида. - Нет, я не верю! Этого просто не может быть! Слышите, этого просто не может быть! Не может! Не может!

Из ее глаз брызнули совершенно клоунские слезы, ее начало трясти. Она всхлипывала, икала и все громче повторяла:

- Этого не может быть! Я не верю!

Громко скрипнув зубами, Миша отвесил ей оплеуху.

- Ишь как по своему трахалю заблажила, дрянь! Что, жалко стало? Ну, пожалей, пожалей! Может, ты его уже раньше пожалела? Избавила от мучений - слоном по башке?

- Как же мы раньше-то ничего не поняли? - наморщив лоб, словно от боли, спросила в пустоту Оксана. - Как он выглядел-то! Думали, все дело в наркотиках. Одинокий Слон, который ушел умирать.

- Да если бы одинокий! - возразил Макс. - Ушел бы да и умер. А так нас втянул. Да как втянул! Теперь по гроб жизни, уж извините за каламбурчик, не расхлебать.

- Как он мог так поступить с нами? - продолжала сквозь слезы взывать к высшей справедливости Лида. - Кто дал ему право? Да, пусть мы плохие, но кто позволил ему?..

- Да прекрати ты! - оборвал ее Макс. - Кто позволил, кто позволил. Сам он себе позволил. А точнее, мы сами ему позволили. Помните, мужики, я говорил про говно, которое имеет свойства бумеранга? Вот он, бумеранг, тук-тук в окошко. Откройте, люди добрые!

- Ты еще закон кармы вспомни! - окрысилась Лида. - Что за дидактика пошлая! Не сотворите, чада мои, греха, а не то вернется проклятье на весь род ваш до седьмого колена! Так что ли?

- Ты не согласна?

- Да пошел ты!

- Вот и пошел. И ты пошла. И все мы. В Приют Одинокого Слона.

- Заткнитесь все! - рявкнул Миша, и от неожиданности все действительно замолчали.

Замолчали и за следующие несколько часов не сказали друг другу ни слова. Молча вскипятили воду в камине, молча позавтракали и расселись по углам, настороженно поглядывая друг на друга. Словно на вокзале сидели и поезд ждали, изо всех сил напрягая слух: не зашумит ли вдалеке.

Дрова давно прогорели, зола просыпалась вниз. И оттуда шло ровное усыпляющее тепло, действия которого, впрочем, хватало максимум на полметра. Вадим поплотнее запахнулся в куртку и подтянул матрас ближе к решетке. Усаживаясь, он украдкой оглядел... сокамерников? Внезапно всплывшее из глубин слово неприятно оцарапало. Допустим, в прямом смысле они сидеть в одной камере, конечно, не будут. Но атмосфера в холле мало чем отличалась от тюремной.

Миша с Лидой сидели на диване, максимально отодвинувшись друг от руга и глядя в разные стороны. Макс, развалившись в кресле, запрокинул голову и закрыл глаза. Оксана свернулась клубком в другом кресле и сосредоточенно разглядывала сломанный ноготь.

А думают-то все об одном, как пить дать!

Что касается Вадима, то он никак не мог отогнать совершенно отвратительную картину. Оксану арестовывают и сажают в чешскую тюрьму. А потом переправляют уже в российскую. Экстрадируют то есть. А он, пряча глаза, ищет ей адвоката. Почему-то ему упорно представлялось, что Оксану побреют наголо и оденут в полосатую робу. Почему-то все, с чем он столько раз сталкивался по работе, никак не хотело стыковаться с любимым человеком, и в голову лезла всякая чушь.

Короче, картина представлялась просто отвратительная. И даже более отвратительная, чем если бы на месте арестанта он представил себя.

Чтобы отогнать ее, Вадим попытался вообразить себе арест Макса или Лиды, но никак не получалось. Только Оксана - и он сам.

Чем больше он думал обо всем, сопоставлял и пытался анализировать, тем отчетливее выходило: Генку убила Оксана. Хочешь верь, хочешь не верь. Зачем? Он ведь так и не узнал, что за тайны у нее были. Как все выстраивается! Ушла сразу же после Генки, времени у нее было достаточно. Потом его, Вадима, позвала. А потом - кто сказал, что никакой это не несчастный случай? Пыталась от себя подозрения отвести? Все равно ведь рано или поздно это стало бы ясно. Сама вызвалась пойти в Генкину комнату - искать Лоре наркотик. Нашла дневник, спрятала, вырвала страницы о себе. А ведь могла и тогда забрать, сразу же. Ведь Генка даже фразу не дописал. Но почему же положила в бар? А Лора? Могла она ее?.. Чтобы та ничего не смогла рассказать - ведь говорила же, что слышала Ксанин разговор с Генкой.

Господи! Он ничего не понимал и чувствовал, что наваливается какая-то душная черная паника. Что же делать? Надо что-то придумать! Как-то выкрутиться. Только не отдавать им Оксанку. Но тогда... кто-то другой? Вместо нее?

Вадим чуть не застонал от бессильного отчаяния и вскочил с матраса. Что-то делать - лишь бы не сидеть вот так и не сходить с ума в ожидании. Макс открыл глаза и вопросительно посмотрел на него. И тут какая-то неясная еще мысль одним глазком выглянула из подсознания.

- Сквозняк, говоришь? - пробормотал он. - Макс, ты сказал, что на подоконнике был сугроб, который мог получиться только от сквозняка. А Лидка объяснила это тем, что открывала окно посмотреть на горы.

- Ну и что? - вскинулась Лида.

- Да то, что ваша комната с другой стороны! И никто даже ухом не моргнул. Ведь если ты его и открывала, сквозняка все равно не получилось. Ксан, ты открывала окно?

- Нет, - равнодушно отозвалась Оксана.

- Пойду-ка я слона поищу, - ему было уже все равно что делать.

- Утонешь.

- Ну и пусть.

Вадим быстро оделся, нашел в подвале лопату и вышел на крыльцо. Глаза слепило так, что потекли слезы, и он уже не сдерживал их. Быстро раскидал снег с крыльца. Дальше было хуже. Сугробы почти доставали до окон - то есть метра полтора снега. Надо было рыть траншею. А чтобы добраться до Генкиного окна - сначала пройти вдоль всей стены и свернуть за угол. Нет, безнадежное предприятие. Куда уж там слона искать.

Он повернул было обратно и тут услышал звук, которого так ждал и боялся - где-то за поворотом ревел мотор. Рев услышали и в доме: на крыльцо высыпали Макс и Лида, за ними показался Миша. Вадим как-то отстраненно заметил, что Оксана осталась в доме.

Странного вида оранжевый снегоочиститель медленно полз по тому месту, где еще два дня назад была дорога, и оставлял побоку огромные снежные кучи. Сзади телепался темно-синий микроавтобус.

- Дождались... - вздохнула Лида.

- Сейчас нам мало не покажется, - поддакнул Макс.

Снегоочиститель басовито рявкнул гудком для приветствия и пополз выше, а фургон затормозил напротив дома. Из него вышли двое полицейских и двое в штатском и начали совещаться, глядя на засыпанный снегом двор и кое-где торчащие из-под снега прутья ограды. Полицейские вытащили из багажника два больших листа фанеры и, очень ловко переставляя их, как в эстафете, перебрались через ограду. Через несколько минут они уже были у крыльца.

- Guten Morgen, - поздоровался Вадим. - Wir haben noch... eine tot Mann. Eine Leiche16.

- Млувте... Говорите по-русски. Я понимаю, - высоким, каким-то бабьим голосом, с сильным акцентом сказал старший из полицейских, маленький и грузный, с усами, напоминающими вытертую зубную щетку. - Разговор только... не есть хороший, да?

Вадим вспомнил, словно молния сверкнула: «Мой папахен работал в странном заведении под названием “Дом советской науки и культуры”, да?». От этой привычки вставлять после каждой фразы, а то и в середине вопросительное «да» Генка избавился только через год после их знакомства, если не больше.

Полицейский огляделся, сказал что-то своему напарнику, светловолосому и голубоглазому, на вид типичному немцу. Тот вытащил рацию и стал туда что-то нашептывать.

- Надо... почистить тут. Скоро приедут, да? - объяснил старший. - Мы в дом пойдем.

Двое штатских снежную преграду форсировать не рискнули и забрались обратно в автобус. Проследив взгляд Вадима, старший пояснил:

- Это есть врач. Эксперт, да? И пан... консульский презен... представител.

Олег Попов с детства считал себя неудачником. Да и как может быть иначе с таким именем и фамилией - спасибо родителям! Да лучше бы уж назвали Акакием или Пафнутием. Никто и никогда не воспринимал его всерьез. И кличка у него была, разумеется, Клоун. Все школьные годы и в университете тоже. Впрочем, и внешность тоже соответствовала: маленький, полный, жесткие, но негустые волосы торчат во все стороны, не подвластные ни расческе, ни парикмахерским ножницам. Круглые маленькие глазки, мягкие толстые губы. И даже нос - как назло! - картошкой.

Жизнь шла вопреки желаниям, словно сама по себе, не слушая ни возражений, ни упреков. Годы щелкали, как костяшки на счетах, а сальдо все равно было не в его пользу. Хотя другие этого не понимали и умудрялись даже завидовать. Чему?!

В 83-ом родители притащили его в Прагу - отец работал в торгпредстве. Можно подумать, кто-то спрашивал, хочет он этого или нет. Возможность остаться в Питере с бабушкой даже не рассматривалась. Мрачный город, словно один огромный персонаж Кафки - Олег никак не мог понять туристов, поливающих восторженными слюнями булыжные мостовые. Тесная полутемная квартира, похожая на швейную шкатулку, мебель с инвентарными номерами. Он всегда был брезглив, а предыдущие жильцы держали в квартире кошку и собаку.

Школа - это была отдельная песня. Есть такое расхожее выражение, что Питер - сноб, а Москва - жлоб. Советская средняя школа при посольстве СССР в ЧССР, по его - снобскому! - мнению, была просто квинтэссенцией московского жлобства. В то время ленинградцы за границей были если не диковинкой, то, по крайней мере, редкостью. В школе их было всего несколько. Учителя тоже были поголовно из Москвы. Олег до сих пор вспоминал, как «русалка» пыталась заставить его говорить «булошная» и «дожжик». Что касается уровня, то он был лишь немного выше уровня вспомогательной школы, потому что упор делался на многочисленных иностранцев.

Все два года он был сам по себе, ни с кем особо не дружил, разве что с соседом по парте, чехом Миланом, общался и незаметно для себя научился довольно сносно болтать по-чешски. Впрочем, языки ему легко давались. А больше - ничего. Хотел в университет на английское отделение поступить, но отец уломал не чешское: это проще, а то ведь вечное пугало абитуриента, армия, не дремлет! Ох, как не хотелось! Но в армию не хотелось еще больше.

Короче, вечно его вело не туда. Не туда, куда хотелось. Даже когда начал в МИДе работать, так и тянуло все бросить, уволиться. Но тогда уже у него была Зина, которая спала и видела как бы за границу уехать. А за какую за границу? Правильно, в Чехию ненаглядную. Здрасьте, давно не виделись! И вот сидит второй год, протирает штаны шестым помощником седьмого заместителя. Бумажки с места на место перекладывает. Если какая работа черная и противная - вся ему достается. Трупы, например. Как сейчас. Москвичи - они для такого слишком нежны и деликатны.

Ничего, хмыкнул Олег, сидя в полицейском фургоне и глядя на полузанесенный снегом коттедж, скоро все изменится, не все коту масленица, будет и нам.

Сейчас он по-быстрому разберется с этой фигней, оформит бумаги и до отправки тела в Прагу успеет на денек смотаться на Снежку. Кристинка, старший референт, уехала туда кататься на лыжах, на все праздники. А Зинка, кобра толстая, следит за ним в две пары очков - свои и на капюшоне. Да и без нее шпионов хватает. Можно подумать, у людей за границей других развлечений нет, только друг за другом подглядывать да подслушивать. А так - никто и знать не будет, что он поедет к Кристине. Лыжи там можно на прокат взять.

Вот ведь нет худа без добра. Выпало дежурить на праздники. Проклял все на свете. 1-го труп привалил, да еще за тридевять земель. Несчастный, видите ли, случай. Какие только маты он в кучу не сложил, пока не сообразил, что это от Снежки в двух шагах.

Савченко, Савченко... Знакомая фамилия какая-то. Ладно, поглядим. Только бы поскорее снег раскидали, чтобы засветло управиться и уехать.

Через полчаса появился грузовичок с бравыми ребятами, которые довольно-таки споро расчистили тропку от ворот до крыльца. Все это время Вадим пытался беседовать с полицейским на смеси русского, немецкого и чешского, но очень скоро выяснилось, что у того не только «разговор не есть хороший», но и понимание хромает. Второй и вовсе сидел молча, разглядывая потихоньку всю компанию. Решили ждать консульского работника. Между делом полицейские поднялись наверх, посмотрели на трупы, покачали головой, языками пощелкали и, видимо, сделали определенные выводы, потому что смотреть стали уже строже.

- Здравствуйте! - сухо кивнул консульский, маленький забавный толстячок в ярко-голубой куртке с капюшоном. - Я - сотрудник российского консульства, Попов Олег Георгиевич.

Макс сдавленно хрюкнул. Попов сжал челюсти, от чего его толстые, гладко выбритые щеки как-то странно перекосило.

- Не вижу ничего юмористического, - сквозь зубы процедил он. - Пан капитан, - кивок в сторону старшего полицейского, - сказал, что это убийство и самоубийство. Или даже два убийства. Картина вырисовывается достаточно скверная.

Олег был зол до крайности. Уже одного упоминания о втором трупе было достаточно, чтобы понять: все мечты о поездке к любовнице накрылись медным тазом. Это уже не несчастный случай, все так быстро не спихнешь. Пока все осмотрят, пока тела отправят в криминальный морг. Кстати, куда? В Либерец или ближе где-нибудь есть? Может, посольство вмешается? Да нет, вряд ли, не тот масштаб. Значит, придется ждать, пока идет предварительное следствие, возиться с этими уродами. А потом кого-нибудь из них наверняка арестуют...

Он чуть не захныкал. Все как всегда! Опять попадалово. А он-то уже Кристинке позвонил: жди, мол, скоро, дорогая, и мы помчим с тобой с горы... Да, как же!

К тому же на тропинке Олег умудрился поскользнуться и сильно растянул ногу в лодыжке. Злость плескалась и поднималась все выше, ее густые испарения клубились над плешивой макушкой. Хотелось сделать что-нибудь очень гадкое, но он никак не мог придумать, что именно.

Тогда он позвонил в Прагу Зине и сказал, что задержится. На сколько - не знает. Но надолго. Если не верит, пусть звонит на работу. Там подтвердят, что он сидит в какой-то сраной дыре с двумя жмурами, а не катается на лыжах с любовницей. Что она ответила, Олег не понял: в телефоне квакало и хрюкало. Ничего не поделаешь, горы, зона неуверенного приема. Впрочем, не очень-то и хотелось.

- Пожалуйста, сообщите мне координаты родственников, - сухо потребовал он, присаживаясь к столу и доставая папку с бумагами. - Мы должны сообщить им. Надо выяснить, приедут ли они за телом, смогут ли оплатить расходы. Сами понимаете, гроб, цинк, ящик деревянный, транспортировка.

- А если некому приехать? - спросила миниатюрная, совсем как Кристина, шатенка.

- Некому, никто не захочет или никто не сможет? - сухо уточнил Олег. - Это разные вещи. В последнем случае возможны варианты. Если причины объективные.

- А если необъективные?

- Если необъективные? Зароют где-нибудь. За казенный счет.

- У Лоры... У Ларисы Бельской родственников нет, - ответил тот самый противный парень с пропитой рожей и бегающими глазками, который позволил себе повеселиться над его именем и фамилией. - Мы жили вместе. Я все оплачу...

- Официально не женаты? - бесцеремонно прервал его Олег. - Я правильно понял?

- Правильно.

- Нужно ваше письменное обязательство оплатить расходы и сопровождать тело. Если, конечно, вас не арестуют.

- Что вы такое... - захлебнулся возмущением парень, назвавшийся Максимом Костиным.

- А что, это невозможно? - Олег отложил ручку и посмотрел на него в упор. - Или вы можете доказать, что абсолютно здесь ни при чем?

- А чего это, собственно, я должен доказывать? - завелся с пол-оборота Костин. - А как насчет прем... презупции невиновности?

- Вот когда протрезвеете настолько, чтобы можно было правильно выговаривать слова, тогда и можно будет думать о презумпции невиновности. Между прочим, состояние алкогольного опьянения относится к отягчающим обстоятельствам.

Олег, в обязанности которого никоим образом не входило ничего, кроме оформления бумаг, намеренно вел себя, как следователь по особо важным делам, срывая на этих пятерых малоприятных типах свое раздражение. Впрочем, разве один из них не является убийцей?

- Что насчет Савченко? Кстати, как его имя-отчество?

- Геннадий Петрович.

- Геннадий Петрович? - озадаченно переспросил Олег. - Из Петербурга? Скажите, вы не знаете случайно, он в Праге раньше не жил? В школе здесь не учился?

- Совершенно случайно жил и учился, - ответил второй парень, русоволосый, с красиво вылепленными чертами - такие лица называют породистыми. Он сидел на диване рядом с шатенкой. - А что?

- Ничего, - буркнул Олег. - Я его, кажется, знаю. То есть знал.

И так уже мерзкое, настроение испортилось окончательно. Савченко он действительно знал. Так, шапочно, потому что учился на два класса старше. Но тот тоже был питерский, а это было ой как важно. Земляки, что тут сказать. Эти, правда, тоже земляки...

Сверху спустился эксперт, маленький сухощавый человечек в очках с металлической оправой. Пожевав губами, он сказал полицейским пару слов и вышел. Вслед за ним вынесли два черных мешка. Лида сдавленно всхлипнула и отвернулась.

Их уже опросили - и всех вместе, и по одиночке. Олег Попов исправно выполнял обязанности переводчика, что ему явно не нравилось. Вадим подумал, что этот консульский клерк почему-то их сразу возненавидел - всех, оптом. Может, потому что знал Генку?

Еще когда их допрашивали всех вместе, Вадим заметил, что никто даже словом не обмолвился о дневнике. Он посмотрел по сторонам. Тетради нигде не было видно. Она лежала на каминной полке - это он помнил точно. Между часами и расписной тарелкой. Когда пришла его очередь выйти на кухню, где капитан и Попов организовали «пытошную», Вадим лихорадочно пытался сообразить: говорить о дневнике или нет. Лишний камень в Оксанин огород. Вроде, и не доказательство, а все равно - неприятно.

Он как мог пытался ее выгородить. Пытался представить себе, что она наняла его адвокатом. Но эмоции мешали. Кажется, он делал это так неуклюже, что вышло только хуже: капитан задавал все больше и больше вопросов именно об Оксане. Да и что, собственно, он мог сделать? Сколько она была одна? Сорок минут? Вот и весь сказ. Даже если он с пеной у рта будет это отрицать, остальные все равно подтвердят.

Вошел второй полицейский и что-то шепнул капитану на ухо. Тот повернулся к Вадиму:

- Слона нет.

- Как? - не понял Вадим.

Капитан быстро заговорил по-чешски. Попов перевел:

- Под окном Савченко снег расчистили. Никакого слона там нет.

- Куда же он делся?

- Nevim. То есть не знаю. А он был вообще, а?

Вадим закрыл глаза. Он знал, где слон. Сугроб на подоконнике. Сквозняк... Но зачем, зачем?.. Только бы они не догадались.

Но они догадались. Сначала перевернули вверх дном весь дом, а потом начали разгребать снег под всеми окнами. И нашли. Под их с Оксаной окнами. Как он и думал.

- От так! - ухмыльнулся Макс, по-змеиному глядя на Оксану. - Ну, Ксюша, что скажешь?

- Ничего не скажу. Я его не выбрасывала. Если бы это была я, то вряд ли стала бы выбрасывать его из своего окна. Я что, совсем дура?

- А дневничок Генкин...

- Замолчи! - шепотом оборвала его Лида, настороженно глядя на Попова, но тот о чем-то беседовал с капитаном и, похоже, ничего не услышал.

Правильно сделал, что ничего не сказал про дневник, подумал Вадим. Похоже, остальные поступили так же.

- Собирайте вещи, - обсудив что-то с полицейскими, приказал Попов. - Пятнадцать минут на сборы. Деньги есть?

- Крон мало, а доллары есть, - за всех ответил Миша. - Впрочем, тоже не особенно много.

- Ничего, мы вас в самой дешевой гостинице поселим, - обнадежил Попов. - Дня на три-четыре. А там видно будет. Обратные билеты на 7-ое?

- На 8-ое.

- Будем надеяться, они успеют разобраться, кто прав, а кто виноват. Хотя кое-какие соображения у меня уже появились.

- А вы разве имеете отношение к следствию? - возмутился Вадим. Этот нахальный клоун активно действовал ему на нервы.

- Формально - нет. Но поскольку я представляю здесь ваши интересы...

- А нельзя ли пригласить кого-нибудь из посольства?

- Жирно будет. Вы же не шпионы. И не дипломаты. Будет посольство всякой ерундой заниматься. И будьте добры, прекратите болтовню. Не задерживайте полицейских. Дом будет опечатан. До тех пор, пока не найдутся наследники. Или не найдутся. Вы не в курсе, кто может ему наследовать?

Все пятеро ошарашенно молчали.

С ума сойти! До какой же степени они были потрясены тем, что Генка пригласил их в качестве своих потенциальных убийц, что совсем упустили этот момент. Ведь пятеро из них - а теперь даже четверо! - должны получить какое-то наследство. Что он там говорил про этот дом? «У меня ведь из родственников только отец остался, да и тот в Штатах живет. Мы с ним не общаемся. Может быть, вам завещаю. В долевую собственность».

Ох, как они правы были, что ничего про дневник не сказали. Тысячу раз правы. Вот вам и еще один мотив. Попробуй докажи, что они ничего не знали. Одно дела шантаж, аффект - и совсем другое, когда вполне корыстный мотив. Впрочем, это все только отсрочка. Разумеется, они свяжутся с Питером, найдут Генкиного адвоката, нотариуса - и дело в шляпе. Наверняка ведь он все подготовил - и завещание в том числе.

А может, кто-то из них действительно знал - и старательно прикидывался?..

Гостиница, в которой их поселили, на самом деле была из дешевых. Маленькая, тесная и неуютная. Но все же это было лучше, чем тюремная камера. Пусть даже чешская.

Лиду и Оксану поселили в двухместном номере на первом этаже, Вадиму, Мише и Максу на троих досталась семейная комната на втором - под самой крышей. Большая двуспальная кровать и детская кушетка, с которой даже у Макса свешивались ноги. Он попытался было устроить скандал и потребовать отдельный номер, но Попов (который один поселился во вполне приличных апартаментах) посоветовал поберечь деньги. Да и нервы заодно. Тот же самый Попов посоветовал им из гостиницы далеко не уходить, потому что в любой момент они могут понадобиться.

Да и куда там было идти! Пока собрались, пока доехали, пока в гостинице устроились - начало темнеть. Но самое главное - в гостинице было тепло! И светло. Там даже телевизор стоял в холле. И ресторан - если, конечно, можно было назвать этим гордым именем столовую на шесть столиков. Впрочем, барная стойка выглядела вполне пристойно, набор бутылок впечатлял, а на пятачке рядом с ней вечером устраивали нечто похожее на танцы.

Лида просидела полчаса в душе, а после ужина сразу завалилась в постель. За весь день Миша к ней даже не подошел ни разу. Все свои вещи сложил в отдельный чемодан, в машине сел подальше от нее. И даже в ресторане ел за другим столиком.

- Не хочешь с нами в баре посидеть? - спросила на всякий случай Оксана.

- Нет - глухо донеслось из-под одеяла.

Вадим сидел в холле и листал журнал.

- Где ребята? - спросила Оксана и взяла его под руку.

- Мишка в номере, а Макс уже в баре. Он еще до ужина начал разгоняться.

Они сели у стойки на мягкие, обитые кожей табуреты. Вадим заказал пиво себе, «отвертку» Оксане. Макс сидел чуть поодаль и клевал носом над бокалом с чем-то коричневым - то ли коньяком, то ли виски. Под потолком колыхались пласты табачного дыма, из ресторана пахло тушеной капустой с тмином. Динамики хрипло надрывались какой-то писклявой чешской попсой, под которую на скрипучем паркете вяло топтались несколько тинэйджеров. Бармен то лениво полировал салфеткой сверкающую кофеварку, то переставлял бутылки на полках.

Черное крепкое пиво неожиданно ударило в голову. Может, в этом был виноват голодный желудок - весь день почти ничего не ели, да и ужин Вадим только поковырял, - а может, потому что прошел первый шок, когда можно пить много, быстро и совершенно не пьянея.

Из действительности начали выпадать куски, из фраз - слова. Он смотрел на Оксану, и то ему казалась, что она рядом, то она вдруг начинала стремительно куда-то удаляться, исчезала, быть может, навсегда. И снова появлялась. Макс спал, положив голову на скрещенные руки. Только подростки по-прежнему топтались под ту же самую - или очень похожую - музыку.

- Pivo? - кивнул бармен на его пустую кружку.

- Ano17, - точно так же кивнул Вадим.

В это время Оксана опять начала исчезать, и Вадим в страхе схватил ее за руку.

- Ксан, не уходи, останься со мной, - просил он.

- Я здесь, дурачок, - она погладила его по голове. - Я никуда не ухожу.

Он говорил о чем-то - много и несвязно, путаясь в словах. О чем? Вряд ли и сам сознавал это.

Какой-то мужчина вошел из холла, ленивой походкой приблизился к стойке, перебросился парой слов с барменом и повернулся, разглядывая танцующих. Свет падал из-за его спины, и лицо оставалось в тени. Но Вадиму вдруг показалось, что это... Генка. Рост, фигура, волосы... Он сглотнул сухой колючий комок.

Мужчина пошевелился, и страшное сходство пропало. Вадим с трудом перевел дух.

- Послушай, Оксана, - неуверенно начал он. - Я вот что думаю... Может, все-таки лучше было бы признаться?

- Ты так думаешь? - Оксана намотала на палец прядь каштановых волос, разглядела седой волосок, выдернула.

- Не знаю. Но, может, лучше не ждать?

- Ты так думаешь? - повторила она, пристально рассматривая седой волос.

- Все равно ведь все выплывет.

- Наверно, ты прав. Наверно, лучше не ждать, - каким-то безжизненным голосом согласилась Оксана, разрывая волос на две части.

- Если бы мы были дома, я бы, конечно, так не говорил, - с неожиданным жаром начал вдруг доказывать Вадим. - Я бы сказал: давай уедем куда-нибудь, пока еще не поздно. Давай достанем другие документы. Уедем за границу. Но здесь... Мы заложники. Мы никуда не можем уехать. Куда? Пешком через границу? По горам? Ни денег, ни документов - кроме своих.

- Да, - механически кивала Оксана, - да. Ты совершенно прав.

- Лешка поможет. Если не сам, то найдет другого хорошего адвоката. Все будет нормально. Много не дадут. Учтут, что Генка был болен, что он сам этого хотел, что он нас провоцировал, шантажировал...

- Как? - возразила Оксана. - Как поймут? Ведь дневник пропал. Его никто не видел после того, как ты вышел искать слона.

- Я его не брал!

- Хорошо, хорошо, - поспешила согласиться Оксана. - Это не ты. Кто-то другой. Но признаться все равно надо. Все подтвердят, что он нас шантажировал. И вскрытие покажет, что у него рак. Ничего, все как-нибудь образуется. Ведь жизнь на этом не кончится, да?

Теперь уже она говорила торопливо, жарко. Куда только девалась вялая безразличность? Ее глаза лихорадочно блестели, руки механически двигали по стойке стакан.

- Ксан, ну зачем, зачем? - застонал Вадим, сжав ладонями виски. - Неужели это стоило того? Неужели нельзя было зубы сцепить, перетерпеть?

- Я... не знаю, - запнулась Оксана и допила остатки коктейля. - Наверно, можно было. Но... не получилось. Ведь так?

- Наверно, - пожал плечами Вадим. - Теперь еще наследство это...

Оксана чуть заметно вздрогнула и уставилась в пустой бокал.

- А где Макс? - спросила она.

Вадим перевел взгляд и увидел, что за стойкой, кроме них с Оксаной, никого. И когда он только успел уйти? Они даже не заметили, что его нет.

- Ты не знаешь, где тут туалет?

- Вон там, у выхода, - махнул рукой Вадим. - Пошли, мне тоже надо.

Визг.

Визг, от которого хочется присесть, зажмуриться и крепко зажать уши. Похожий на тупой бурав. На бормашину. На железо по стеклу.

Сначала Вадим никак не мог сообразить, откуда он доносится. И только когда увидел, куда бегут люди, понял.

Лида сидела на кровати, закрыв глаза, сжав кулаки, и продолжала визжать.

- Да замолчи ты! - появившийся неведомо откуда Миша тряхнул ее за плечи.

С гримасой то ли отвращения, то ли глубокого презрения в комнату заглянул Олег Попов.

- Кто-то хотел меня задушить, - пряча глаза, пробормотала Лида.

- Рассказывайте! - устало вздохнул Попов.

Вадим не понял, то ли он предложил Лиде рассказать, что произошло, то ли это были насмешка и недоверие: хватит, мол, врать!

- Я уже засыпала, - все так же глядя в пол, заговорила Лида. - Кто-то вошел. И начал меня душить.

Попов повернулся к портье и что-то спросил у него. Тот отчаянно затряс головой.

- Он никого не видел. То есть мимо него в это крыло никто не проходил.

- Может, он отошел? Ну, хоть ненадолго? - предположил Вадим.

Выслушав вопрос, портье припомнил, что да, минут пять его на месте все-таки не было. Но это было... да, минут пятнадцать назад. Без десяти одиннадцать он поднялся на второй этаж, потому что пани из десятого номера позвонила и попросила еще одно одеяло. А горничная работает только днем.

- Ну и куда же этот фигов душитель делся? - мрачно поинтересовался Попов. - Мимо портье он обратно не проходил. На окнах решетки. Получается, он здесь?

Оксана, Вадим, Макс и Миша посмотрели друг на друга. Попов медленно переводил взгляд с одного на другого.

- Ну? - наконец спросил он.

- Что? - наивно распахнул глаза Макс. И икнул.

- Я был в туалете, - пояснил Вадим. - Услышал... визг. И прибежал.

- Я тоже, - кивнула Оксана.

- Я был наверху, в комнате. Потом спустился и сидел в холле, - Миша нервно сглотнул слюну и облизнул губы.

- А вы?

- Я? - удивленно переспросил Макс и снова икнул. - Я курил на крыльце.

- Господи, да как можно столько пить? - в пустоту спросила Оксана, но пустота ответила голосом Макса:

- В малых дозах можно пить в неограниченном количестве.

- Кретин!

- Хватит! - рявкнул Попов. - Я немедленно свяжусь с капитаном. Пусть разбирается, кто из вас кого тут душит. Может быть, у него найдется для каждого из вас по свободной камере.

Капитан появился через полчаса. В его усах застряли крошки крутого яичного желтка. Высокий голос звучал крайне недовольно. Попов переводил - с точно такой же недовольной интонацией.

- Короче, если вы, дамочка, не сочиняете... - он попытался сделать заключение, но Лида запальчиво его перебила:

- А зачем мне это нужно, по-вашему?

- А я почем знаю? Может, показалось спросонья, а может, хотите к себе внимание привлечь. Или же таким образом отвлечь от себя подозрения.

- Что-о?! - задохнулась от возмущения Лида.

- Да то-о, - передразнил ее Попов. - Раз на меня напали, значит, убийца не я и лошадь не моя. Так вот, если вы не сочиняете, значит, это был кто-то из ваших... друзей. Кому вы еще на фиг нужны!

- Как вы разговариваете! - возмутилась Оксана.

- Ах, какие нежности при нашей бедности! - выпятил губу Попов. - А вы на меня жалобу напишите.

Он повернулся к капитану и быстро заговорил по-чешски. Тот согласно закивал, потом сказал по-русски «Спокойной ночи» и ушел.

- Куда это он? - захлопал глазами Макс. - За наручниками?

- Домой поехал. Баиньки, - пояснил Попов. - Чего и вам желаю.

- А как же я? - вскинулась Лида.

- Да никак. Ложитесь спать. Будем считать, что ничего не было. Не усложняйте себе жизнь. Еще больше. Оно вам надо?

- А если он снова?.. Если он вернется?

- Ну... Вас же теперь двое.

- А если это... была она? - Лида бесцеремонно ткнула пальцем в Оксану. - Придушит меня, а потом сделает вид, что так и было.

- Chvilku18! - он повернулся к портье и что-то сказал ему. Портье вышел и тут же вернулся с ключом. - А теперь ваш ключик, пожалуйста.

- Зачем? - удивилась Оксана.

- Давайте, давайте. Вот, все видели? - Попов продемонстрировал оба ключа всем находящимся в номере. - Сейчас я девушек закрою с той стороны и оба ключа заберу с собой. Если вас, мадам, - поклон в сторону Лиды, - завтра найдут без признаков жизни, то всем сразу станет ясно. Либо вас лишила жизни ваша прелестная соседка, либо... Либо это был я. Потому что вы меня достали! - рявкнул он.

Оксана стояла и смотрела, как один за другим мужчины выходят из комнаты («Спокойной ночи!» - шепнул Вадим). Щелкнул замок, повернулся в нем ключ. Она повернулась и посмотрела на Лиду. Та сидела в постели, натянув одеяло до подбородка.

Ничего себе! Прическа, макияж - если, конечно, это безобразие можно назвать макияжем. Да и пижама - Оксана успела заметить - очень даже ничего, голубая, шелковая. Не из дешевых. Когда она уходила в бар, Лида как раз укладывалась в постель - с хвостиком и в дурацкой трикотажной ночнушке. Интересно, она что, ждала кого-то? Пока ее нет?

Оксана усмехнулась. Неделю назад подобное предположение показалось бы неудачной шуткой. Но теперь, после Генкиного дневника... И кого же она могла ждать? Мишку? Макса? А может, Вадима?

Что-то кольнуло - как мелкая колючка от кактуса, которая тонкой занозой сидит в пальце. Раньше, до этой противной истории с его клиенткой, она никогда не ревновала Вадима. Даже когда видела, как женщины строят ему глазки и всячески пытаются завоевать его расположение. Только улыбалась. Раньше... И вот готова ревновать его... к Лиде? Кошмар какой!

- Лид, ты серьезно думаешь, что это могла быть я? - спросила Оксана, сев на свою кровать и стягивая через голову свитер.

- Откуда я знаю! - Лида повернулась к ней спиной. - Почему бы и нет? Почему я, собственно, должна тебе верить? После всех твоих фокусов.

- Каких фокусов?

- Как дневник Генкин к тебе попал? Только не ври, что случайно!

Лида снова повернулась к Оксане и села рывком, глядя на нее сощуренными глазами. Голубые тени вокруг узких щелочек смотрелись достаточно странно.

- Дневник попал ко мне, разумеется, не случайно, - спокойно ответила Оксана, снимая брюки. Она натянула ночную рубашку, взяла щетку и стала расчесывать волосы, которые в тусклом свете ночника казались совсем темными. - Я его искала.

- Вот как?

- А ты в Праге ничего не искала?

- Откуда ты знаешь? - Лидин голос дрогнул и стал совсем другим, испуганным.

- Лорка шепнула. По секрету. Она вас видела. В окошко. Что, съела?

Но Лида уже взяла себя в руки:

- Ну и что? Теперь это уже ничего не меняет. Тебе спасибо! Ладно, допустим, я искала фотографии или кассету. Генка сказал, что снимал кое-какие моменты. А что искала ты? Нечто подобное?

- Не суди по себе! - Оксана выключила ночник, легла на спину и закинула руки за голову. - Ты еще скажи, что я тоже с Генкой трахалась. Нет. Он сказал, что здесь есть кое-что обо мне. Честно говоря, я даже не знала, что ищу. Наверно, скорее, аудиокассету. А вот о чем - тебя не касается.

- Конечно, ты же про вас с Вадиком странички не зря выдрала.

- Не зря.

- Послушай, - Лидин голос зазвенел от возмущения. - Я все понимаю. Я бы, наверно, тоже так сделала. Но скажи на милость, зачем ты положила дневник в бар? Чтобы его нашли и прочитали? Что за паскудство, а?

- Честно? - помолчав, спросила Оксана.

- Конечно!

- Это случайно вышло.

- Ой, да не ври ты!

- Не вру. Дневник лежал на столе. Под бумагами. Мне кажется, Генка писал, когда... Ну, сама понимаешь. Кто-то вошел, и он его спрятал. Даже фразу не закончил. Я его взяла и спрятала на лестнице. А потом, ночью, вытащила, прочитала. Надо было, конечно, целиком его спалить. Но я была в таком шоке, когда про саркому прочитала. А потом Вадим пришел... Ну, короче, в бар сунула, думала, вытащу, а потом придумаю, что с ним делать. И не вышло. Сначала Вадим бродил, потом Мишка. А потом я уснула. Утром просыпаюсь, смотрю: Вадим уже встал. А потом Макс в бар полез. Я ничего не успела сделать.

- Ладно, - хмыкнула Лида. - Сделаю вид, что поверила.

- Можешь не верить, дело твое.

- А как насчет слона? Что он под вашим окошком делал?

- Вот тут хоть убей - сама не понимаю. Было бы полным идиотством этим самым слоном дать Генке по башке, унести в свою комнату и выбросить из окна. Зная, что его там непременно найдут. Я бы на месте убийцы выбросила его в окно прямо из Генкиной комнаты. Поди поищи, кто это.

- А ты помнишь, что мне этот клоун сказал? Который Олег Попов? Вы, мол, дамочка, все придумали, чтобы от себя подозрения отвести. Может, и ты это все специально устроила? «Было бы полным идиотством дать слоном Генке по башке, унести в свою комнату и выбросить из окна», - передразнила Лида Оксану. - Ты с самого начала себя очень странно вела. Кто первый сказал, что Генку убили? Ты!

- Это что, странно? Странно было делать вид, будто ничего не заметили. А вот ты, милая моя...

- Что я? - Лида вскочила с кровати и подбежала к Оксане.

- Просто я слышала, как кто-то идет по коридору. По направлению к Генкиной комнате. Все остальные были внизу. Да и Лорка...

- Откуда ты знаешь? - быстро перебила Лида, присаживаясь на край Оксаниной кровати. - Любой мог подняться.

- Не морочь мне голову! - рассмеялась Оксана. - Давай начистоту. Мужиков нет. Нас никто не слушает. «Жучков», думаю, здесь тоже нет. Ты ведь ходила тогда к Генке? И Лорка об этом говорила, да? Это она имела в виду, когда вы подрались?

- Да с чего ты взяла? - рассмеялась в ответ Лида.

Только смех этот звучал слишком уж неестественно. Почему-то он напомнил Оксане тот звук, с которым проваливается в черную пасть мусоропровода пустая банка из-под зеленого горошка.

- Ладно, - Лида внезапно оборвала смех и нагнулась к Оксане. Ее глаза поймали отблеск уличного фонаря - словно кошка на секунду сверкнула глазами. Оксане почему-то стало страшно. - Черт с тобой. Я действительно пошла к нему. Только он меня выгнал. Даже разговаривать со мной не стал. Поэтому я и плакала. А про горы ляпнула... Какие уж там горы! Просто ничего другого в голову не пришло.

- Плакала из-за него? - уточнила Оксана, приподнявшись на локте. - Или из-за того, что он не отдал тебе фотографии - или что там? Кстати, у него их не было. Или очень хорошо запрятал. Я ничего такого не видела. Правда, он... - она запнулась, словно чуть было не сказала что-то лишнее.

- Что он?

- Да нет, ничего. Так из-за чего ты плакала?

- Из-за всего.

Лида встала, сделала несколько шагов к своей кровати и грузно упала на нее - так, что пружины жалобно звякнули.

- Лид! Лида! - позвала Оксана, но та молчала. - Скажи... Ты его любила? Ну хоть немножко? Или просто от скуки?

- Спокойной ночи, - ровно и спокойно ответила Лида.

* * *

3 января 2000 года

- Они что, носки на завтрак сварили? - скорчила рожу Лида, войдя в столовую-ресторан. - Что за гадость?

Пахло действительно не лучшим образом.

- Ну и мерзкая же у них кухня! - продолжала разоряться она. - Кнедлики эти фиговы, капуста тухлая. А этот, как его, ну, блин картофельный! Брамборак!

- Да заткнись ты! - прошипел Миша, который шел сзади.

Лида затравленно оглянулась и замолчала. Села за стол и уткнулась в меню. На корявом английском попросила у подошедшей официантки омлет, булочку и кофе.

Миша, как и накануне, сел за другой стол.

- Слушай, ты чего так с ней? - вполголоса спросил, устраиваясь с ним рядом, Макс.

- А как с ней прикажешь? - исподлобья посмотрел на него Миша. - Тварь. Скукота ей, видите ли, со мной.

- Разведешься?

- А ты думал!

- А если это неправда? - осторожно предположил Макс.

- А про тебя правда?

Макс нахмурился и замолчал.

Мишка был прав. На все сто. С чего бы Генке выдумывать. Странно, но после того, как его постыдная тайна стала известна всем, ему стало как-то все равно. И абсолютно все равно, что же будет дальше.

Полицейские эти, похожие на персонажей занудного социалистического детектива. Консульский клерк, строящий из себя эдакого Коломбо. Гостиница - натуральный дом колхозника, слегка облагороженный заграницей. Показалось вдруг, что ничего уже больше не будет. Что уже ничего нет. Ни России, ни Питера, ни... Лоры?

Спазм, как всхлип, перехватил горло. Прошло всего-то двое суток, как ее нет, а он словно уже смирился с этим. Как будто давно ждал этого. Как будто... хотел этого.

Нет, не надо об этом.

Он положил на половинку круглой булочки с тмином тонюсенький, как бумага, прямо просвечивающий кусочек кровяной колбасы. Красно-лиловые прожилки неприятно напомнили Лорино предплечье, когда она сидела и задумчиво разглядывала его: куда бы еще уколоть?..

Макс понял, что не сможет проглотить ни куска. Запоздалая реакция? Он залпом допил остывший кофе, встал из-за стола и вышел. Куда пойти, куда податься? Сидеть в комнате в компании Мишки и Вадима? Или вон в том кресле в холле - как старушка на лавочке, ожидая, не пройдет ли мимо хоть кто-нибудь, дабы осмотреть его с ног до головы, от нечего делать?

Да, ему было все равно, что будет дальше. Но выносить себя - как и остальных - он больше просто не мог. Физически не мог.

Что-то непонятное крикнул ему вслед портье, звякнул колокольчик на входной двери. Сочно и влажно хрустел под ногами снег. Искрилось в сосульках, плача от радости, солнце.

Взвизгнули тормоза - совсем рядом. Надо же, в такой деревне - и чуть не попасть под машину. Приступ судорожного хохота пробежал по всему телу, скрутил внутренности.

Это что, ругательства? Смешные какие-то. Вот что-то знакомое. «Круце писек!» Так Генка говорил. Так и не додумался спросить, что это значит. Попов, наверно, знает. Да не все ли равно?!

- Ты зачем остановился, мужик? - Макс с силой стукнул кулаком по капоту, даже не соображая, что говорит по-русски и что водитель вряд ли его понимает. - Ты зачем затормозил? Ехал бы себе и ехал. И я вместе с тобой. Макс уехал на машине, весь размазанный по шине. Нет, пожалел. Остановился! Добрый, мать твою, скажите, пожалуйста! Эх, мужик, мужик!..

Он повернулся и пошел дальше по улице, глядя себе под ноги. Пожилой краснолицый чех в зеленой фетровой шляпе покачал головой, сплюнул, сел в машину и поехал себе.

Вот бы глоточек! Все равно чего - водки, коньяка, виски. Чтобы обожгло, чтобы мир жарко качнулся, расплылся на мгновенье и снова придвинулся вплотную во всей своей непостижимой яркости. В последний раз...

Макс стоял на мосту и смотрел на зеленую пузырчатую воду. На белые гривы перекатов, на матовое стекло заводи у горбатого серого камня. Шевельнулся неловко, столкнул ногой вниз целый сугроб - и он поплыл, не тая. Мерный шум воды завораживал. Она тянула к себе, как тянет высота, как тянет блестящий нож электромясорубки: эй, рискни, попробуй, сунь палец, посмотри, что будет...

Не об этом ли говорила Лорка? Это ли испытывала, когда висела над оврагом, цепляясь за камень?

Об этом ли писал в своем дневнике Генка?

...Он сидел, покачиваясь на стуле, грыз ручку. Самую обыкновенную допотопную ручку - чернильную, с пипеткой. Такою Макс писал то ли в третьем, то ли в четвертом классе. На спине Одинокого Слона красовался носовой платок, испачканный чернилами и кровью. Увидев Макса, Генка демонстративно спрятал тетрадь в зеленой обложке под какие-то бумаги.

- What can I do for you19? - насмешливо улыбнулся он.

- Мне нужна кассета.

- Нужна?! Скажите пожалуйста! А пивца холодного?

- Залей его себе в зад. Отдай кассету, или...

- Или что?

Генка все так же покачивался на стуле. Наверно, он делал это часто: Макс заметил на ковре под ножками стула да вытертых пятна. Или у прежнего хозяина тоже была такая манера?

- Или я тебя заставлю это сделать! - теряя остатки терпения, заорал Макс.

- Напугал ежа голым...

- Послушай, я прошу тебя, давай договоримся по-хорошему, - последним усилием воли, он попытался взять себя в руки. - Скажи, чего ты хочешь? Денег?

- Господь с тобой, милачку. Это я тебе могу дать денег. На конфеты. Или на бутылочку.

- Тогда что тебе надо?

- Самую малость. То, чего у меня нет.

- Интересно, чего это у тебя такого нет, что есть у меня?

Генка смотрел сквозь него, и глаза его стали похожими на темное матовое стекло - совсем как эта вода между камнями.

- Этого я тебе не скажу. Пока не скажу, - медленно проговорил он. - Может быть, ты сам догадаешься. А не ты - так кто-нибудь другой.

- Едрить твою етита! - снова вскипел Макс. - Шутки шутишь? Загадочки загадываешь?

Он подошел к Генке вплотную и замахнулся.

Тот смотрел снизу вверх и продолжал улыбаться.

«Где тебе!» - словно говорил он...

Не отрывая взгляда от воды, Макс перелез через невысокое, всего-то по пояс, ограждение и встал на узеньком карнизе. Упала вниз и поплыла по течению еще одна снежная кучка. Вот здесь, у этих камней, глубоко, не видно дна. Вода вырыла настоящий омут. Впрочем, не все ли равно? Если не утонет, так сломает шею, ударившись о камни. Или утащит течение. И в любом случае холод прикончит его раньше, чем кто-нибудь попытается его вытащить. Даже снег вон плывет и не тает.

У него был верующий приятель, Пашка Сомов. Господь, говорил он, в этой жизни никого не наказывает. Он просто позволяет нам наказывать самих себя.

Он еще раз посмотрел вниз, закрыл глаза...

И тут чья-то рука крепко и больно ухватила его за плечо!

- Ты, кретин! - крикнул Вадим, пытаясь перетащить его через перила. - Что ты делаешь?

Макс рванулся, но Вадим держал его крепко.

- Живо лезь сюда, или я тебя вытащу, как репу. И репу же начищу!

Макс вдруг как-то весь обмяк и неловко, мешком, перевалился обратно на мост. Какие-то люди стояли поодаль и смотрели на них. Подошла пожилая женщина в яркой спортивной куртке, что-то сказала.

- Nerozumím20, - словно прося прощения, ответил Вадим.

Макса не держали ноги, словно он выпил литр грузинской чачи. Да нет, от чачи голова обычно ясная, а перед ним все плыло.

- Можешь идти? - Вадим обхватил Макса за талию, нисколько не думая о том, что вид у них более чем двусмысленный. - Скажи на милость, какого дьявола ты туда полез? Жить надоело? Это что, клуб самоубийц? Сначала Генка...

- Генку убили! - возразил Макс.

- Перестань! Прекрасно понимаешь, что я имею в виду. Это самое настоящее самоубийство. Просто чужими руками. Сначала Генка, потом Лора...

- Лору тоже убили!

- Может, да, а может, и нет. Не хватало только тебя. Пошло и неоригинально.

- Оригинальнее сесть?

- Так это... ты? - Вадим остановился, словно наткнулся на что-то.

- Я так сказал?

- Тогда почему сесть?

- Ты видел, как на меня смотрел этот фигов клоун? Который из консульства. Он заранее уверен, что это я убил их обоих. И Генку, и Лору.

- Но он ведь не полицейский. Мало ли в чем он там уверен. Его дело переводить и оформлять бумажки.

- Не скажи! - горько усмехнулся Макс. - Им нужно поскорее спихнуть это дело. Но, насколько я понимаю, это не так просто. Прямых улик нет. Виновным может быть любой. И этот Попов сведет стрелки на меня. Потому что мы с Лорой жили вместе. И потому что я ему сразу не глянулся. А капитан с ним согласится, лишь бы отвязаться побыстрее.

- Чепуха! Это я тебе как адвокат говорю. Где доказательства, что это ты? То, что вы с Лоркой вместе жили, не довод. Правда, то, что ты хотел с моста спрыгнуть, не за тебя говорит. Но я не скажу никому.

- Спасибо. Дай-ка закурить!

Макс остановился, слегка дрожащими пальцами взял сигарету, прикурил, затянулся глубоко.

- Скажи, Вадик... Я не знаю, что там о тебе Генка написал, Ксанка страницы вырвала, а сам ты, наверно не скажешь... - он замолчал выжидательно, но Вадим не спешил с ответом, и Макс продолжил: - Вот то, что ты сделал... Тебя совесть не мучает?

- Ну почему же? - глядя в сторону, ответил Вадим.

- Вот и я... А вовсе не потому... Скажи, только честно, ты думаешь, это я?.. Ну, Генку?..

- Нет, не думаю, - Вадим не кривил душой. Потому что знал - кто.

Олег сидел в ресторане у окна и пил уже вторую чашку чая - с медом, лимоном и какими-то пахучими травками. В зале было пусто, все уже давно позавтракали и ушли. Официантка поглядывала на него с едва скрываемым нетерпением, но он не обращал внимания: клиент всегда прав, не так ли?

В очередной раз с отвращением оглядел оклеенные пленкой «под дерево» стены, неопределенного цвета плиточный пол и люстру из поддельного хрусталя.

Все было скверно. Как говорила Кристина, жизнь дала трещину и стала похожа на задницу.

Казалось бы, чего ему переживать-то? Он свое дело сделал, может в Прагу ехать спокойно. Мертвых запакуют и отправят, живые сами уедут. Кого-то одного спровадят особым грузом. Приедут российские менты и заберут. Флаг им в руки.

Но вот что-то зацепило его и держало. То, что он знал когда-то Савченко?

Олег попытался вспомнить его - нет, не покойника с обтягивающей скулы желтовато-серой восковой кожей, с заострившимся носом и запекшейся черной кровью на виске. Он пытался вспомнить юркого невысокого паренька с румянцем во всю щеку и невероятно обаятельной улыбкой, от которой млели девчонки.

Дискотеки в фойе актового зала - скользкий «мраморный» пол, французские окна, выходящие во двор, наверху, на балконе, - диджей Лешка, музыкальный царь и бог, со своей аппаратурой. Он, Олег, исправно ходил на все дискотеки, топтался со всеми «кружком», украдкой выходил покурить, благо, закутков за сценой было немало. Только вот медленные танцы никогда не танцевал. Стоял у стеночки и смотрел, как мальчики лапают девочек, а девочки прижимаются к мальчикам. Смотрел и завидовал. Потому что его девчонки всерьез не воспринимали. Однажды он рискнул пригласить одну. Отнюдь не красавицу. Думал, уж ей-то выбирать не из кого. Как же! Бровки вскинула, нос сморщила. Я не танцую, говорит. И пошла приглашать Генку Савченко. Было у них такое - не ждали, когда белый танец объявят, сами шли. Правда, частенько с носом оставались. Но Савченко никогда никому не отказывал. Сам редко приглашал. Не успевал, наверно. Он был тогда в восьмом, но на него вполне обращали внимание десятиклассницы...

- Co mám dělat?21 - пробормотал Олег себе под нос, стукнув чашкой о блюдце.

- Mohu vám nějak pomoci?22 - изображая вежливость, шевельнулась официантка.

Олег покачал головой, положил под блюдце пару смятых бумажек и вышел. В холле он чуть не столкнулся с Садовским и Костиным, который шел, чуть покачиваясь, как пьяный, и держался за рукав Садовского. С утра уже успел нагрузиться? Ну и компания! Савченко был наркоманом, Бельская - тоже. Костин, похоже, алкоголик. И при этом все такие респектабельные, с ума сдохнуть. Только вот кто-то из этих респектабельных господ спровадил Гену Савченко на тот свет.

Он зашел в свой номер и упал на кровать, даже не сняв ботинок. Чего делать-то? Капитан просил быть в пределах досягаемости - на случай, если вдруг понадобится. А что, собственно, они могут? Ну, вскрытие сделают. Найдут наркоту. И что это даст?

Олег снова и снова вспоминал все показания. Благо, что на память никогда не жаловался. Что-то тут было не так.

Жесткая, комковатая подушка действовала на нервы. Он попытался подоткнуть ее под спину, но стало только хуже. Тогда Олег встал и начал расхаживать по номеру. Девять шагов от окна до двери, девять шагов обратно. От стены к стене меньше - кровать мешает. Солнце заливало комнату, пылинки взвивались, роились, сталкивались в его лучах. Похоже, потертый ковер пылесосят от случая к случаю.

Любопытство? Скука? Охотничий азарт? Что?

Не все ли равно!

Они врали. Все.

Он даже засмеялся, когда понял это. Они что-то скрывали. Им всем было, что скрывать. Каждый из них будет изображать херувима, возмущаться и - что характерно! - в меру своих возможностей искать убийцу. Хотя бы строить предположения.

Они все ему не нравились. Стоило ему вспомнить кого-то и подумать о нем пристальней, тут же казалось: это он. Или она.

Вадим Садовский. Высокомерный, словно взирающий из запредельного. Адвокат. Уж кто как не он знает, каким способом воду замутить.

Его женушка Оксана. Психолог. Тоже неплохо. Мелкая, тощая, остроносая. Предпочитает помалкивать. Тот самый пресловутый тихий омут.

Михаил Одинцов. Слесарь-секьюрити. Высокий, сутулый, не знает, куда руки девать. Типичный подкаблучник, который вдруг осерчал на свою женушку и сам испугался своей смелости, но пытается держать марку. Мог он убить? А почему бы и нет?