Приют охотника

25 История про Агваша — торговца лошадьми

Как обычно, с приходом весны Агваш спустился с Мортланских гор в долины скупить лошадей для продажи на летних ярмарках. И пришел он в деревушку Ванбурт, а в ней — в дом старого своего друга Негрола, который тоже знал толк в лошадях. И обнял Негрол Агваша, и усадил его в тень фигового дерева, что росло за его домом, и крикнул, чтобы принесли для его старого друга вина и пирогов. А потом они долго обсуждали вдвоем щедрость богов, коварство людей и грабительские налоги.

Когда Агваш насытился и освежился, кликнул Негрол своих слуг, чтобы привели с пастбища лошадей, и выставил их на обозрение пред Агвашем, приговаривая: «О, Агваш, друг мой, смотри же! Оцени стройность их бабок, блеск шкуры и стремительность бега!» И восхвалял Негрол своих лошадей, сравнивая их с легендарными скакунами прежних лет.

И отвернул Агваш лицо свое, и вскричал:

— Воистину велика жестокость богов! Ибо довели они меня к старым моим годам до такого, что даже честный человек не может заработать себе на кусок хлеба честным трудом! Настолько понизили они цены на лошадей, что стали те дешевле даже гранатов. Но еще хуже того, позволили они мне дожить до таких лет, что вижу я друзей своей юности состарившимися и утратившими остроту глаз своих. Неужто не способен отличить ты день от ночи, старый друг мой?

Полагая, что друг его шутит, хлопнул Негрол весело в ладоши, а затем продолжал восхвалять лошадей, что выставил на продажу.

И отвечал Агваш с горечью:

— Воистину с той поры, как спустился я с гор, не видел я скотины достойнее пойти на обтягивание книжных переплетов! — И указал на признаки глистов, и на свидетельства колик, и на мозоли, и на множество других недостатков, не замеченных другими.

И кликнул Негрол слуг, чтобы убрали этих лошадей и пригнали новых.

И вздохнул Агваш так, словно сердце его разрывалось на части.

— Раз уж таким я уродился добрым человеком и раз уж был Негрол моим другом несчетное множество лет, позволю я капризу взять верх над разумом на этот раз. Да, угоню я этих хворых кляч с его полей, дабы избавить его от необходимости самому хоронить их. И пусть жены мои даже будут поносить меня, если прослышат об этом, обзывая старым сентиментальным дурнем, оставлю я ему четыре золотых на то, чтобы он на старости лет занялся разведением коз или любым другим ремеслом, что будет ему больше по способностям.

Тогда воззвал Негрол к богам, призывая их в свидетели того, что Вернок предлагал в двадцать раз больше в расчете на голову за весь табун, ибо хотел купить его для улучшения крови своих лошадей.

Агваш же пал лицом в пыль, проклиная богов за то, что настолько лишили старого его друга Негрола разума, что тот верит хоть одному слову, вышедшему из-под бороды такого всем известного лжеца, как Вернок.

И так далее.

Позже, когда тени сделались длиннее, они снова обнялись, утерли слезы, каждый убеждая другого, что это он разоряет себя ради старого друга. Негрол снова потребовал вина для гостя, и они снова уселись под фиговым деревом и выпили за то, чтобы настали лучшие времена.

И сказал Негрол:

— Воистину жаль, Агваш, что дела твои пришлись на времена столь тяжкие! Сохрани ты те силы и рассудок, что были у тебя когда-то, ты смог бы разгадать тайну Твака, ибо воистину еще не родилось лошади на этом свете, что сравнилась бы с Тваком.

И вздохнул тогда Агваш, и согласился, что воистину это разрывает сердце. И хотя времена и впрямь тяжкие, добавил он, было бы очень любопытно посмотреть на этого замечательного коня, если он и впрямь так хорош, как те, которых знали они во времена юности. Однако лично он, Агваш, сильно сомневается в том, что такой конь может еще найтись, ибо не может он, Агваш, припомнить заводчика в этих краях, у которого мог бы найтись такой.

И сказал Негрол:

— Достоинства Твака не из тех, что открыты взору — по крайней мере моему, хоть он пока и острее твоего, как, впрочем, было и всегда. А что до заводчика, так владеет Тваком некий человек по имени Пило, которого всегда можно найти в этот час на базаре. Пойдем же вдвоем, и если ты не согласишься со мною, что не видел ты еще коня замечательнее Твака, то верну я тебе тот дырявый мешок фальшивых монет, что всучил ты мне за мой замечательный табун. Однако же, коль выяснится, что сказал я тебе правду, придется тебе удвоить сумму.

Агваш обдумал это так и этак, ибо был он человек осторожный, но в конце концов согласился на такие условия. И встали они тогда, и пошли на базар. Там нашли они человека по имени Пило и его коня Твака, стоявших в толпе зрителей.

И сказал Агваш:

— Воистину не видел я еще коня столь кривоногого и тощего, столь старого, но способного еще держаться на ногах. Однако позволь заметить, что не таковы были условия нашего спора.

— Согласен, не таковы. А теперь приготовься и смотри.

И протянул Негрол человеку по имени Пило серебряную монетку, и дал ему этот Пило взамен овсяную лепешку из тех, что продаются на рынке по дюжине за медный грош.

И показал Негрол лепешку коню, говоря так: «Твак, это мой старый друг Агваш. Скажи, сколько у него сыновей?»

И начал Твак бить по земле копытом, а хозяин его, человек по имени Пило, считал удары. Надо же! Стоило тому досчитать до четырех, как Твак остановился.

И дал тогда Негрол Тваку лепешку, и сказал:

— Агваш, у тебя четверо сыновей, так что должен ты мне теперь еще мешок золота.

И как ни был потрясен этим Агваш, как человек осторожный и осмотрительный он обдумал все это некоторое время, но наконец склонил в печали голову.

— Вот ни за что бы не поверил, что старый друг мой задумает такой обман, — сказал он. — Ведь этот человек по имени Пило наверняка узнал у тебя раньше ответ на вопрос, что задал ты этой дохлой кляче. Он держит коня за уздечку и подает ему знак, чтобы тот перестал бить копытом.

Тогда достал человек по имени Пило из кармана своего халата еще одну лепешку и сказал:

— Вижу я, что ты человек нездешний. Поскольку ты сомневаешься, я привяжу Твака к этому вот столбу и позволю тебе задать еще один вопрос бесплатно.

И привязал он Твака, а сам отошел в сторону, а Агваш тем временем набирался смелости задавать коню вопрос на глазах у стольких зевак. И спросил он: «Скажи, Твак, скольких лошадей купил я у Негрола сегодня?»

И ударил Твак копытом о землю четырнадцать раз, а потом остановился.

И сказал Негрол: «Согласись, Агваш, не правда ли, ты не видел еще в жизни коня замечательнее, чем Твак? Ты купил у меня четырнадцать голов, и ты должен мне мешок золота!»

И обеспокоился тогда Агваш за свое золото. Но, обдумав это еще немного, решил он, что Негрол мог и догадаться, какой вопрос задаст Агваш Тваку, и подсказать ответ человеку по имени Пило заранее.

— Этот твой Пило — замечательный дрессировщик, — сказал он, доставая серебряную монету. — Я задам еще вопрос, но он должен будет уйти туда, где конь не увидит и не услышит его сигнал.

Он ожидал, что человек по имени Пило будет противиться таким условиям, но тот даже не думал. Он дал Агвашу овсяную лепешку в обмен за его монету, а потом пошел и стал за палаткой Могура-корзинщика, где Твак не мог его видеть. Тут увидел Агваш, что все зрители улыбаются, и стало ему еще страшнее. Он решил задать такой вопрос, ответа на который не мог знать никто в деревне, кроме него самого, чтобы никакой тайный помощник в толпе не смог подать сигнал коню.

— Твак, — сказал он. — Три ночи пришлось проторчать мне в городе Пульнке по дороге сюда. Скажи, сколько дев обнял я в городе Пульнке?

И стукнул Твак копытом по земле четырежды, а все зрители захлопали в ладоши.

И заплакал Агваш, и дернул себя за бороду.

— Воистину, — сказал он, — не видел я коня замечательнее, чем этот, и я должен своему старому другу мешок золота, да сгноят боги его легкие и да наполнят его потроха червями и прочими хворобами.

И сжалился тогда Негрол над его бедой, и сказал ему так.

— Увы, — сказал он, — нет цены этому коню, и не продаст этот человек по имени Пило его ни за какие деньги. Но видят боги, ты, друг мой, самый строгий и зоркий судья в лошадях, с каким я имел несчастье иметь дела. Поэтому есть у меня к тебе еще одно предложение. Может статься, что в этого коня вселился демон. Или может статься, у этого человека по имени Пило есть секрет, способный принести неплохой доход всякому, кто его узнает. Оставайся у нас в деревне и наблюдай. И если через три дня ты сможешь рассказать мне, каким образом Твак творит свои чудеса, я верну тебе оба мешка золота. Но если не сможешь, сам отдашь мне еще столько же.

И сильно расстроился Агваш при мысли о том, сколько же это золота придется ему отдать в случае проигрыша, но все же согласился на новый спор и не сходя с места начал осыпать человека по имени Пило серебряными монетами за право задать вопрос коню.

И вышло так, что Твак ответил Агвашу, сколько у него братьев. Твак ответил ему, сколько колонн у дворцового храма в Мортлане, сколько горошин в горшке, сколько кабаков в Пульнке и сколько столов в каждом. Еще Твак стукнул копытом, как раз когда Агваш проводил правым указательным пальцем по шраму на левой руке, хотя тот был скрыт рукавом. И наконец, Твак ответил Агвашу, в какой день какого месяца родился брат отца его отца.

Конь отвечал на вопрос вне зависимости от того, в какую сторону стоял мордой, видел он своего хозяина по имени Пило или нет, или даже стоя в палатке наедине с самим Агвашем.

Это все было в первый день.

На второй день Агваш не стал больше тратиться на овсяные лепешки, но сел в тени на краю базара и стал наблюдать за конем Тваком. Однако мало что увидел он тогда, ибо никому в деревне не хотелось больше сомневаться в способностях Твака, и только чужаки готовы были платить втридорога за овсяные лепешки. Один лишь купец подошел спросить, сколько дней придется ему ждать одного важного для него письма, но на этот вопрос Твак отвечать отказался, так что человек по имени Пило вернул купцу его серебряную монету, а овсяную лепешку положил обратно в карман.

На утро третьего же дня Агваш снова пришел на базар. И увидел он там человека, ведущего в поводу хорошую верховую кобылу, и обратился он к нему со своими обычными для такого случая словами: «Не продашь ли ты мне, незнакомец, свою клячу, ибо собаки мои голодны и нету мяса у меня, чтобы накормить их?»

Человек вздохнул и объяснил, что кобыла эта — все, чем он владеет на этой земле, а также единственный близкий друг и источник дохода, ибо выигрывает любую скачку вне зависимости от соперников, но что он может подумать, не расстаться ли ему с этой кобылой, если собеседник его достаточно богат, чтобы предложить за нее разумную цену.

И отвел Агваш человека вместе с его кобылой к Тваку, и заплатил человеку по имени Пило серебряную монету, и спросил:

— Скажи, Твак, какую наименьшую плату возьмет этот человек за эту кобылу?

И ударил Твак копытом о землю семь раз, и сказал тогда Агваш человеку:

— Предлагаю тебе за эту кобылу семь золотых.

Тогда посмеялся человек над таким предложением и сказал:

— Клянусь, за такую кобылу даже и двадцать золотых предлагать — это грабеж.

— Воистину грабеж, — согласился Агваш и отошел.

И позже, в разгар дня, подошел этот человек к Агвашу, сидевшему в тени на краю базара, и сказал, что готов взять семнадцать золотых. Агваш же стоял на семи.

И в конце дня подошел человек к Агвашу снова. Плача, взял он у него семь золотых, отдав ему кобылу.

И встал тогда Агваш, и пошел в гончарную лавку, и купил там два самых лучших горшка, один оранжевый и один красный, оба с крышками. Солнце клонилось уже к закату, и пришел тогда Негрол к Агвашу, говоря: «Ну что, друг мой, скажешь ли ты мне, как творит Твак свои чудеса, или отдашь еще два мешка золота?»

— Не может такого быть, — отвечал ему тогда Агваш, — чтобы старый барышник не перехитрил старого коня, так что придется тебе, друг мой, вернуть мне те два мешка золота, что проиграл я тебе по старой дружбе.

И пошли они вдвоем к коню Тваку и хозяину его по имени Пило, и купил тогда Агваш две овсяные лепешки. И половина жителей Ванбурта собралась послушать, сможет ли Агваш объяснить, как творит Твак свои чудеса, ибо шла о нем слава как о человеке, что знает толк в лошадях.

И показал Агваш Тваку оранжевый горшок, и спросил:

— Скажи, Твак, сколько горошин в этом горшке?

И стукнул Твак копытом по земле четыре раза, а человек по имени Пило считал вслух, и остановился. И сказал Агваш Негролу:

— Друг мой, загляни-ка в оранжевый горшок и скажи мне, верно ли ответил этот конь.

И сделал тот, как его попросили, и сказал:

— Воистину так, в этом горшке лежит четыре горошины, не больше и не меньше.

И отдал Агваш Тваку первую лепешку. Тогда показал Агваш Тваку красный горшок и попросил коня, чтобы тот сказал ему, сколько горошин и в этом горшке. Твак стукнул копытом по земле раз, и еще раз, и еще, а человек по имени Пило все считал вслух, и когда они досчитали до ста, сказал Агваш Негролу:

— Друг мой, загляни-ка теперь в красный горшок и скажи нам, верно ли это?

И заглянул Негрол в красный горшок, и сказал:

— Надо же! Здесь ведь только три горошины!

Тогда Твак перестал бить копытом по земле, а человек по имени Пило вернул Агвашу одну серебряную монету, ибо не смог его конь сказать верно, сколько горошин лежит в красном горшке.

И увидев это, заплакал Негрол в сильном горе, и порвал на себе одежды, ибо решил он, что придется теперь ему вернуть старому другу два мешка золота, которые считал уже своими.

— Увы мне! — вскричал он. — Выходит, теперь ты знаешь, как конь творит свои чудеса. Так скажи мне быстрее, и я — ах! — верну тебе обещанные деньги, ибо нет под небесами человека честнее Негрола.

Но сказал ему Агваш на это:

— Нет, не знаю я этого. Пойду я теперь в свой шатер собрать два мешка золота, хоть это все деньги, что остались у меня теперь, и дети мои теперь будут страдать от голода, но я принесу тебе это золото, старый мой друг.

— Но ты же выиграл спор! — вскричал Негрол.

— Нет, проиграл, — отвечал Агваш. И так они спорили, кто из них кому должен два мешка золота, а все смотрели на них в сильном удивлении.

И сказал Негрол:

— Но ты же знаешь, как творит конь свои чудеса!

— Нет, — вздохнул Агваш, — не знаю. Верно, есть у меня одна теория, но это всего лишь догадка, предположение, и я могу ошибаться. Значит, я проиграл и буду платить.

— Так поведай мне свою теорию, — сказал Негрол, — и тебе не надо будет платить.

— Нет, не могу, — возражал Агваш. — Я заплачу тебе, друг мой, ибо я тоже честный человек.

И дернул себя тогда Негрол за бороду.

— Скажи мне свою теорию, — сказал он, — и я сам отдам тебе два мешка золота, а от тебя не возьму ничего.

— Не могу, — повторил Агваш. — Я не могу доказать, что моя теория верна, и ты сможешь назвать меня лжецом. Нет, воистину я не открою тебе свою теорию, даже если ты предложишь мне десять мешков золота.

И вскричал Негрол, словно от страшной боли, и сказал затем:

— Пять!

— Восемь, и ни мешком меньше!

И так далее.

Так и вышло, что позже вечером, когда друзья сидели вдвоем в шатре у Агваша и никто не мог их слышать, Негрол отдал Агвашу семь мешков золота и три меха хорошего вина в придачу, и сказал тогда Агваш:

— Вот какова моя теория. Сдается мне, этот ваш Твак — конь старый, и много раз продавали и перепродавали его из рук в руки, и столько раз видел и слышал он, как свершается купля-продажа, что и сам выучился не хуже конеторговца. И когда спросил я Твака, сколько может запросить тот человек за свою кобылу, начал Твак бить по земле копытом. И досчитав до семи, он остановился, и так и случилось, что в конце концов смирился тот человек, согласившись на семь золотых. Однако кто мог знать эту цену раньше, кроме самого этого человека, а он не мог ни сказать этого Тваку, ни подать ему сигнал, ибо это было бы просто глупо с его стороны.

Так вот, когда мы с тобой, старый мой друг, торговались из-за четырнадцати полудохлых кляч, что я купил у тебя, заметил я, что перед тем как назвать сумму, которую был готов принять за них, ты делал паузу. Ты говорил что-то вроде «я могу согласиться на…» или «я возьму только…», а потом ждал, пока я не посмотрю тебе в лицо в ожидании, пока ты договоришь. И признаюсь, эта твоя привычка изрядно раздражала меня, ибо перенял ты ее у меня.

— Может, так оно и есть, — согласился Негрол, — хоть я и не думал об этом раньше.

— Даже в молодые твои годы богов тошнило от твоей зловонной лжи, да и впав в старческий маразм, ты не сделался лучше. Так вот, это твое извращение имеет единственной целью посмотреть на мое лицо, дабы видеть, удовлетворит ли меня такая цена.

— Лицо Агваша, — возразил Негрол, — подобно горе Беломраморной, и никто не может судить по нему, что кроется за его выражением. Это хорошо известно любому и каждому во всех долинах вплоть до реки Крокодильской.

Эти слова были приятны Агвашу, и все же продолжал он хмуриться, словно не принесли ему радости.

— Может, это и верно для неумытой черни, но это никак не относится к такому прожженному и беззастенчивому мошеннику, как ты, старый мой друг. И, сдается мне, к старому коню Тваку. Ибо как бы ни стремился человек скрывать свои чувства так, чтобы они не отражались на его лице или в повадках, он все равно выдает себя в мелочах, которые не пройдут незамеченными для пристального взгляда. Возможно, он даже сам не отдает себе отчета в этих сигналах, и все же они посылаются и принимаются.

Негрол обдумал все это и налил себе и старому другу еще вина.

— Тогда объясни мне про эти два горшка, что показал ты Тваку, — оранжевый, содержимое которого он угадал, и красный, на котором он ошибся.

— Воистину нет ничего проще. Я знал, что в оранжевом горшке четыре горошины, ибо сам положил их туда. Но я попросил другого положить горошины в красный и накрыть его крышкой прежде, чем вернуть его мне, — так, чтобы я сам не знал, сколько в нем горошин. Поэтому Твак не видел никого, кто знал бы верный ответ, и не увидел сигнала, говорящего о том, что он досчитал до нужного числа, поэтому он и не переставал бить по земле копытом.

— И точно так же не смог он ответить купцу, когда тот получит письмо, ибо купец сам не знал ответа.

И сказал тогда Негрол:

— Воистину нет на просторах между Мортланом и рекой Крокодильской жулика и пройдохи страшнее тебя, и ограбил ты меня в мои старые годы!

И на следующий день ушел Агваш из Ванбурта, забрав с собой всех лошадей, которых купил, а с ними все золото, которое выиграл, чему был весьма рад.